don't protect.

      Следующие дни сплелись в безумный водоворот событий, решений, зелий, разговоров и анализа. Он просыпался, завтракал, и ему казалось, что уже везде опаздывал. Нужно было столько всего решить, столько всего понять, стольким делам уделить время, оставив место на сон и восстановление.       Совсем легче не становилось — казалось, что организм сопротивляется лечению и отторгает любую помощь, но Гарри уже рассказали, что такая реакция нормальна при нарушениях магии. Ему оставалось только ждать и верить в утешительные прогнозы колдомедиков.              Он помнил, когда эта гонка началась: после того разговора с Роном они все же нашли Гермиону и, засев в комнате Гарри, проговорили почти до утра, так и заснув на кровати все вместе, не желая ни разлучаться, ни вновь терять контакт. Гермиона и Рон словно подхватили его настроение: они тоже ощущали это время, будто для них тоже проходило не пару каких-то недель, а несколько месяцев, и они втроём — единое целое.              Он помнил запах Сливочного пива в то утро, помнил, как Гермиона вскочила без будильника, пытаясь разбудить Рона, чтобы успеть если не на завтрак, то хотя бы на первое занятие, и в этой беготне было так уютно и правильно, так хорошо, что он ни за что бы не поменял все это на спокойное и размеренное утро.              — Мистер Поттер, сэр, — Тилли, эльфийка, которая всегда помогала ему после перемещений, возникла тихо, но все равно напугала каждого в комнате. — Ваши друзья могут не спешить. Директор разрешил вам до обеда пропустить занятия, — последние слова она сказала заспанному Рону, который, впрочем, объяснений не потребовал, только свалился в кровать снова, облегченно улыбаясь.              — Как это пропустить занятия? — Гермиона же, напротив, только активнее пыталась расчесать волосы, — с нас снимут баллы и вообще, мы как старосты не имеем право пропускать занятия. Какой пример мы будем подавать, если каждый раз будем идти на поводу у лени?              — Директор подписал вам разрешение, — эльфийка тут же вытащила небольшой свиток, отдавая его Гермионе, которая тут же начала читать содержимое, — он говорит, что мистеру Поттеру полезно быть с друзьями, а сам молодой мистер Поттер, — эльфийка повернулась к парню и воинственно сверкнула глазами, отчего Гарри уже знал что она скажет: её забота о здоровье своего подопечного была безгранична, — должен много есть, хорошо отдыхать и пить зелья, а к господину директору мистер Поттер пойдет только вечером.              Он тогда хотел возмутиться, времени действительно было очень мало, а проблем — больше, чем хотелось бы, но Гермиона сделала то, от чего Гарри хотелось ущипнуть себя сильнее: согласилась не идти на занятия, чтобы они могли провести время все вместе. Гермиона не посещала занятия лишь один раз на его памяти: в тот год с василиском, когда она превратилась в каменное изваяние, но всё остальное время она всегда была.              — Круто быть лучшим другом Героя, — рассмеялся Рон, за что тут же получил подушкой от Гермионы, — не, ну правда, до обеда можно спать, от занятий отмажут, еще и завтрак принесут, — он бодро перевернулся на кровати, уходя из-под удара и тут же уточнил у Гарри, — принесут же?              Гарри только рассмеялся, смотря за разворачивающейся сценкой, пытаясь не обращать внимание на сжимающееся сердце, и кивнул, делая небольшой заказ, удивительно легко вспоминая предпочтения друзей.              — Спасибо, Тилли, можешь принести большой чайник чая, зеленый, с мелиссой, ну и маленький чайник кофе, молоко отдельно, — эльфийка кивнула, показывая, что все поняла, — по еде на твое усмотрение, ты знаешь, что мне можно сейчас, а ребятам лучше сэндвичи, орехи и фрукты, ну и яичницу с беконом и грибами только для Рона.              Тилли радостно кивнула, тут же исчезая. В этот же момент в Гарри прилетела подушка, и он непонимающе посмотрел на Гермиону, что явно бросила снаряд не случайно.              — Гарри Джеймс Поттер, — она явно была зла, — как тебе не стыдно эксплуатировать домовых эльфов настолько сильно! Мы вполне можем дойти до кухни или в Хогсмид, раз нам все равно дали разрешение не идти на занятия, но это уже…              — Гермиона, выдохни, — он присел на кровать, впрочем, оставляя себе шанс быстро сбежать, — Тилли — прекрасная эльфийка, её попросил директор Дамблдор помочь мне после перемещений, я не всегда способен встать с кровати, могу забыть поесть, да и в целом мне иногда нужна помощь. Но, — он не дал девушке начать возмущаться вновь, объясняя свою позицию, — пока я бываю в прошлом, у меня не особо большой круг общения, и со временем я начал ходить к домовикам, чтобы чем-то помочь или просто развлечься. Поэтому многое о них узнал, а особенно то, как работает их магия.              Домовые эльфы действительно могут быть свободными и принятыми в семью, но разница в них совсем не такая, как кажется. Эльфы не имели собственной магии, но их организм идеально перенимает магию от волшебника, в случае если они были прикреплены к дому, или от мира, если были свободными. И именно домашние эльфы могут брать в качестве силы магию волшебника, пользоваться ею, жить за её счет. Поэтому эльфы не просто так остаются в домах и не просто так умирают, когда становятся свободными. У волшебников магии больше, да и брать магию просто так нельзя: Гарри не особо понимал разницу, но домовые эльфы заверяли, что только так они могут получать энергию.              — Когда эльф исполняет прямое поручение, то в качестве платы берет столько магии, сколько ему необходимо, но не больше определенной нормы, а именно они не могут забрать и десятой доли твоей магии, — пояснил Гарри, — об этом не пишут, но если ты сходишь к эльфам, то они и сами все расскажут.              — Ты уверен? — Гермиона выглядела заинтересованной, и Гарри знал, на что она потратит следующие недели. — Я никогда не видела упоминаний о таком.              — Конечно, просто мало кому приходило в голову, что для того, чтобы узнать об эльфах, нужно у них и спросить.              Это и были последние спокойные мгновения его недели, они плотно позавтракали, не прекращая болтать обо всем на свете, не думая о проблемах, не говоря о войне, возвращая Гарри некую точку опоры, строя в его сердце что-то незыблемое, что-то, что он всеми силами будет беречь.              Он должен защитить Рона, что краснеет, когда Гермиона наклоняется слишком близко; Рона, что съедает третью порцию сэндвичей, даже не замечая этого; Рона, что готов пойти за ним куда угодно, без сомнений и раздумий.              Он должен защитить Гермиону, что смеется над их шутками так сильно, и в её глазах появляются слезы; Гермиону, которая принесла кучу книг, которые, по её мнению, помогут ему в перемещениях; Гермиону, которая держала его за руку, переживая боль вместе с ним.              Он должен защитить своих друзей просто так, без причины, чтобы они жили, чтобы могли улыбаться и просто наслаждаться миром. Чтобы ходили на занятия, играли в квиддич и читали книги, чтобы нашли занятие по душе и не помнили о войне. Чтобы помнили его, такого сильного и несломленного, готового на все ради них.              Тот день пролетел как мгновение, — после обеда его захлестнула с головой подготовка к предстоящему перемещению. Для начала мистер Фламель перебрал весь его набор зелий и, кажется, добавил туда столько новых позиций, сколько только смог сварить за эти дни, добавляя даже то, что не могло бы понадобиться даже в самых смелых фантазиях, а затем они приступили к самому важному — анализу Тома.              — Он явно привязан ко мне, — рассуждал Гарри, показывая все новые и новые обрывки воспоминаний, — но это не похоже на что-то дружественное. Не могу подобрать правильное слово, но это нечто новое для меня…              Гарри действительно не знал, как описать поведение Тома, сколько бы он не думал о происходящем. Правильное слово просто не приходило на ум, они слишком близки для обычных друзей, но любое другое слово казалось по отношению к ним чем-то странным.              Это там, в прошлом, они были близки: Гарри заботился о Томе, переживал и поддерживал, вставал на его сторону и был рядом. Но не здесь. Здесь Том — враг, и Гарри удивлялся, как легко он оставляет дружбу в прошлом, как легко смотрит на их отношения со стороны, как анализирует каждое слово, каждый взгляд, продумывая свою дальнейшую роль, словно был актером в театре, от которого не зависит ничего, кроме удачно сыгранной пьесы.              Это могло показаться лицемерным, если не вспоминать о том, с кем именно Гарри приходится общаться.              — Это действительно нечто любопытное, Гарри, — мистер Фламель казался наиболее заинтересованным данной темой и, наверное, впервые Гарри подумал о том, почему же мужчина решил им помочь. Он никогда не вступал в войны, всегда оставаясь в нейтралитете, так что заставило его изменить своё мнение в этот раз? В чем его выгода и какую цену он запросит в конце? Не сказать, что это были его проблемы, ведь для Гарри в будущем места нет, но интерес уже вспыхнул, — знаешь, мне кажется, что все дело в вашей особой связи.              — Вы думаете это из-за того, что я — крестраж?       Слова легли легко: Гарри давно смирился с этим. Крестраж, орудие победы и просто мальчишка, которому просто не дано быть самим собой до последнего вздоха, не более. Смотреть правде в глаза, конечно, неприятно, больно, можно даже сказать в какие-то моменты просто невыносимо, но он раз за разом упрямо глядел в них. Он — крестраж, и этого не изменить.       — Мы думаем, что крестраж внутри тебя действительно привлекает Тома, — объяснил мистер Фламель и, дождавшись неуверенного кивка продолжил, — его душа расколота уже дважды, хоть его крестражи и всегда рядом, он все равно должен это чувствовать. Его душа нуждается в стабильности, в защите, а ты — воплощение этой стабильности и целостности, ему не хватает своей души, и он ищет её в тебе.              — Он должен заботиться о тебе так же, как о себе, — добавил Дамблдор, и Гарри кивнул, действительно это чувствуя, — гордиться тобой, хотеть быть тобой, но при этом постоянно защищать, беречь, словно это ты — хрупкий, словно твоя душа разбита. Как минимум потому, что в тебе — его часть, что уже делает тебя ценным для Тома.              Гарри вновь задумчиво кивнул, пытаясь сопоставить эти слова и поведение Тома. Он действительно заботился о нем? Скорее всего да, хоть и делал это неумело, часто незаметно, но пытался дать своему единственному другу все возможное.              Он старался принести что-то сладкое, узнав, что Гарри сладкоежка, он познакомил его со своими последователями, хоть он и не был из богатой или значимой семьи, он приходил к нему за помощью каждый раз, выбирая его раз за разом…              — Скорее он не стремится защищать меня, — сделал вывод Гарри, вспоминая их взаимодействие, — он действительно считает меня своей частью, поэтому делает для меня то, что бы делал для себя. Хоть он и не знает, что я — крестраж, он все равно делает все, чтобы защитить часть своей души.              Мистер Фламель покачал головой, не соглашаясь. Вообще анализировать поведение Тома было сложно: мало того, что он был достаточно непредсказуем, так еще и сам Гарри слишком сильно был включен в каждую ситуацию, отчего включалось личное мнение, обиды и привязанности. Именно поэтому такие моменты были необходимы. Гарри не просто должен был общаться с Томом, он должен был понимать его идеально.              — Не соглашусь немного с вами: Том, несомненно, тянется к своей частичке, но многие его действия не ограничиваются этим. Да, ему легче тебе доверять, потому что кому доверять, если не себе, но при этом видна его искренность. Я не могу сказать, что ты ему не дорог, мне отчего-то кажется, что он все равно чувствует в тебе еще и близкого человека, он старается заслужить твое доверие, старается радовать тебя, старается быть рядом не для защиты, а просто потому, что это приятно.              — Думаете он действительно считает нас друзьями? — он задал вопрос, который действительно его волновал: кем его считает Том? Была ли это та же игра, какую вёл Гарри, или они действительно переступили некую грань?              — Без всяких сомнений! — воскликнул Фламель, — я даже сказал бы, что для него это нечто большее, чем дружба, нечто совершенно новое для его души.              — Что это?              — Думаю, вы и сами это выясните, все же в ваших отношениях важна не только информация, но и искренность, — пояснил Фламель, — не торопись, если будешь наседать на него, то только спугнешь.              Гарри хотел поспорить, ведь для успешной миссии сведения были не лишними, но понимал, что больше необходимого ему все равно не расскажут.              — Кстати про отношения, — добавил Дамблдор, — меня смущает, как часто ты споришь с ним, эти конфронтации могут привести к тому, что Том не сможет тебе рассказывать все. А нам важно получить полное доверие от него.              — Но директор…              — Альбус, мы же это обсуждали, — перебил его Фламель, — их отношения — особые, это может пойти на пользу.              — Том нервничает в такие моменты, мне кажется, что его недоверие к миру вновь поднимет голову, и тогда даже связь душ не поможет.              Гарри только усмехнулся, понимая, что это был один из немногих случаев, когда директор был неправ. Том был эмоциональным, был вспыльчивым и недоверчивым, но их отношения никогда бы не были построены на подчинении.              — Вокруг него и так слишком много послушных последователей, я не хочу быть для него пушистиком: мягким и безобидным, да и Тому это не нужно. Все это он видит каждый день: Пожиратели еще не созданы, но они уже почти не спорят с ним, его авторитет в их глазах практически абсолютен. И он настолько к этому привык, словно был рожден королем, — перед глазами стояли сцены общения Тома с одногруппниками: тот всегда словно делал одолжение одним своим присутствием, — и это приводит к тому, что его последователи для него — общая масса, не имеющая сознания. Они — орудие, у них нет личностей, только полезные свойства. Если я стану таким же как они, то перестану иметь ценность. Буду дорогой сердцу безделушкой: выбросить жалко, а пользы никакой.              — И все же ты перегибаешь палку, — вновь не согласился Дамблдор.              — Напротив, Том ценит наши разговоры как раз из-за того, что с ним могут не соглашаться. В спорах рождается истина, она для него полезна, — ответил он, а затем, слегка задумавшись, продолжил, — я чувствую грань, не могу это объяснить, но я знаю какие темы не стоит переступать, где от меня нужна только поддержка и понимание, это делает меня в его глазах союзником, советником.              И все же только Гарри был вправе решать, как поступать, и он не отдаст тот единственный контроль над своей жизнью, что у него остался. Это его право, его миссия, и он будет делать то, что необходимо.              Они возвращались к вопросу анализа поведения Тома еще несколько раз, каждый из которых был полезен для Гарри: хоть и не всем советам он собирался следовать, но смотря на все это со стороны, он мог сделать вид, что это все игра, что это все не настоящее, что его не трясет лишь от одной мысли о том, что скоро придется вернуться в прошлое.              Зелья для сна помогали, но чем меньше была дозировка, тем скорее он возвращался к тому, с чего начал. Он знал, что нужно спать, что перемещение было уже скоро и ему нельзя было тратить силы просто так, но заставить себя не мог. Во сне он был с Томом, во сне не было войны, во сне они были просто друзьями, что могут общаться без рамок, без анализа поведения и выбора стратегий.              Ему снилось, что он обычный человек.              Эта ночь не стала исключением, он поспал не больше шести часов, а теперь лежал в кровати и знал, что больше не уснет. Тело ломило от усталости последних дней, но это не помогало. Лучшим решением было встать и начать что-то делать, потому что тратить время просто так было бы непозволительно.              Ему нужно было тренироваться, восполняя упущенные дни, потому что некоторые новые заклинания, что показал ему директор, все еще не особо получались, а ему бы хотелось разобрать их до того, как он вернется в прошлое: тут ему хотя бы могут помочь.              Вообще с того лета, как Гарри начал свою подготовку, он узнал достаточно много: сначала его тренировал директор лично, затем подключились Грюм и Фламель. В прошлом учителей не было, но он восполнял пробелы постоянными самостоятельными занятиями и чтением книг. Ему иногда казалось, что он только и делал, что читал да тренировался, хоть это было и не так. Какие-то заклинания получались с первого раза, что-то выходило после длительных тренировок, а что-то не было подвластно до сих пор. Это даже не расстраивало, Гарри понимал, что хоть и был достаточно сильным волшебником, все же не мог похвастаться гениальностью.              Свои пробелы он с легкостью восполнял до ужаса развитой интуицией, ловкостью и воображением: не обязательно было знать сотни заклинаний, можно было победить и простым Экспеллиармусом, если понимать слабые места соперника и подключить фантазию. Этому его учил Фламель, часто повторяя, что даже самые сильные волшебники могут проиграть из-за мелочей.              И он пользовался этим максимально: в дуэлях с Томом он выходил победителем практически всегда, хоть и понимал, что магия Тома во многом сильнее. Но парень шел напором, просто бросая самые разнообразные заклинания, совсем не применяя фантазию. Он считал, что сила компенсирует все.              Гарри быстро дошел до тренировочного зала, уже не зная хочет ли тренироваться сейчас. Перемещение было уже через два дня, и он не мог не думать об этом. Он не знал, как смотреть на Тома, даже не знал, где они будут жить, но уже сейчас понимал, что это будет ужасно. Том и Волан-де-Морт то смешивались в один образ, то распадались надвое, он то думал о Томе как о мучителе, то как о друге, — это выматывало сильнее всего.              Вокруг было темно, и Гарри с легкостью создал небольшое заклинание, подвешивая пару огоньков вокруг себя, слегка освещая помещение, а одновременно с тем согревая себя. Простое заклинание, которое он едва смог придумать, пока пытался разгадать то, как создать Метку, даже не годилось для того, чтобы показать наставникам, но все же на его разработку у него ушел не один месяц, и оттого он не собирался прекращать им пользоваться.              Тренироваться все же не хотелось, и Гарри решил, что потратит это время на самоанализ, — он понимал, что все его мысли раз за разом возвращаются туда, в прошлое. И если проблему с жильем его наставники пообещали решить, то со своим отношением к Тому нужно было что-то делать.              Он прикрыл глаза, пытаясь понять, как лучше действовать. Том был опасен? Волан-де-Морт точно представлял угрозу, а Том и был Волан-де-Мортом, хоть пока и не дошел до этой стадии. Значит ли это, что нужно опасаться Тома? Эта мысль была логичной, но он покрутил её с разных сторон, но так и не решил, правильная ли она.              — Что делать с Томом? — он задал этот вопрос вслух, действительно не понимая, как действовать.              — Делай то, что велит тебе сердце, — он резко вскочил на ноги, тут же целясь в пришедшего, но, увидев мистера Фламеля, смутился и опустил палочку, — прости, если напугал.              — Простите, мистер Фламель, — смущенно извинился он, тут же добавляя огоньков на потолок, развевая полумрак, — я не ожидал кого-то здесь увидеть так поздно.              — Скорее уж рано, — усмехнулся мужчина, подходя ближе и трансфигурируя два кресла из каких-то вещей, — я хотел поработать здесь: в Хогвартсе удивительно благоприятный магический фон, который не задевает заклинания, отличное место для анализа любых чар, хочу я тебе сказать.              Гарри кивнул, хоть он и не был в других магических зданиях такого масштаба, но не сомневался, что Хогвартс — уникальное место.              — А на счет твоего вопроса, хоть он был задан и не мне, я думаю, что знаю ответ, — он пригласил Гарри присесть рядом с ним, и тот подчинился. — Ты знаешь Тома лучше нас, не побоюсь предположить, что ты один из тех, кто знает его лучше всех, поэтому любые советы тут бессмысленны. Мы можем судить только со своего опыта, а он тут бесполезен, ведь вы двое — уникальный случай. Поэтому я считаю, что ты можешь делать то, что хочется, не обращая внимание ни на чьи слова. Лучше тебя не справится никто, поэтому есть ли смысл переживать об этом?              — Я боюсь все испортить, — признался Гарри, — боюсь, что как бы сильно я не старался — все зря. Я не хочу разрушить мир, не хочу испортить все планы, я боюсь, что любая моя ошибка станет фатальной.              — А что на счет тебя? — помолчав, спросил Фламель, — если не думать о том, как будет всем вокруг, если не брать в расчет целый мир? Ты ведь важен сам по себе.              Гарри запнулся в мыслях, не понимая к чему этот вопрос. Это ведь и были его переживания, не только о мире, но и о самом себе.              — Обо мне? Но это и есть обо мне, не так ли?              — Совсем нет, — усмехнулся Фламель, — знаешь, мне кажется, что ты слишком сильно смещаешь акцент на том, чтобы спасти всех вокруг, забывая о том, что у тебя вообще-то тоже есть жизнь, тоже есть желания и цели. Чем бы ты хотел заниматься?              — У будущих покойников нет целей и желаний, мистер Фламель, а вы не хуже меня знаете, что от моей смерти зависит слишком многое.              У него разрывалось сердце от своих же слов, он не хотел этого говорить, но это была та необходимая правда. Он скоро умрет, ему не так много отведено времени, так зачем вообще думать о таком? Гарри давно выплакал все слезы, жалея себя и свою судьбу, — вновь он делать этого не намерен.              — Я знаю, что пока мы не нашли способ завершить войну без твоей жертвы, — в голосе Фламеля проскочила вина, будто это он был виноват во всех бедах, — но ты слишком рано забиваешь гвоздь над своей крышкой гроба. Твои перемещения в прошлое — не только попытка узнать о крестражах, неужели ты не понял этого?              У него было еще какое-то задание? Почему ему об этом ничего не сказали? Понадеялись, что он сам догадается? Мысли панически прыгали с одной на другую, едва останавливаясь, чтобы Гарри успел ухватиться за одну из них. Но Фламель не дал панике разыграться, перебив все его предположения.              — Твои перемещения — уникальный шанс прожить больше, — пояснил он, отчего сердце Гарри забилось быстрее, — тебе даны годы дополнительной жизни, шанс строить свою жизнь так, как хочется, конечно, с некоторыми ограничениями. Ты не обязан быть только другом для Тома, не обязан быть просто орудием, ты можешь найти занятие по душе, можешь жить так, как хочется. Каждый день в прошлом — твой шанс, Гарри.              Каждый день в прошлом разделял его и смерть. Каждый день в прошлом продлевал его жизнь ещё на двадцать четыре часа. Каждый день в прошлом был наполнен большим количеством возможностей, чем он мог бы себе представить.              Он мог жить.              — Мне нравится думать над заклинаниями, — признался Гарри, слишком смущенный мыслями Фламеля, чтобы продолжать эту линию разговора. Он действительно никогда о таком не думал и теперь понимал, как многое упускал, — это если отвечать на ваш вопрос о том, чем бы я хотел заниматься. Когда я думал над созданием метки, то весь процесс привлек меня, хоть я и никогда с таким не сталкивался.              Он рассказал о том, как искал книги о заклинаниях, как жадно изучал каждое слово в них, как пытался создать что-то свое, но раз за разом терпел неудачи. Но и это не давало ему опустить руки, оказалось, что у него была и усидчивость, и сила, и способности заниматься чем-то сложным, главное было найти что-то, что по-настоящему увлечет его.              — Я думал над своим первым заклинанием так долго, что иногда казалось, что оно никогда и не будет создано, — рассказал Гарри, — в мире столько всего, создать что-то новое — нереальная задача, все, до чего я доходил, уже было создано. Но когда мы работали над Меткой, Том натолкнул меня на важную мысль.              Их работа над Меткой шла достаточно медленно, но они уже пришли к мысли о том, что необходим контакт с кожей, желательно непосредственный. Татуировка — лучшее решение, которое одобрил как Том, так и Гарри, увидев все расчеты. Теперь их проблема была в заклинании и том, где именно её расположить. Гарри понимал, что лучшее место — рука, но возможно были и другие варианты? Им не было известно, носил ли кто-то Метку в другом месте, но хотелось рассмотреть все варианты. Вдруг в других местах Метка была также возможна, но просто имела другой эффект?              И вот в один из дней Том пришел к выводу, что Метка будет высасывать всю энергию из человека, то есть волшебник не только не сможет колдовать, но и, рано или поздно, умрет. Такого допустить было нельзя, и Том отложил эту мысль на будущее, переключившись на другие идеи, которые он старался развить. Том отложил, но не Гарри.              Магию можно брать из вне, это доказывалось как минимум тем, что рассказывали о себе домовые эльфы, но была ли это их видовая особенность или все же можно было сделать это, будучи волшебником? Он потратил на изучение этого вопроса не меньше месяца, излазив всю библиотеку в Выручай-комнате, опросив домовых эльфов и тренируясь самостоятельно, но все указывало на то, что вся магия питалась от самого волшебника. Волшебство, что создавалось на основе магии из окружающего мира, использовать было невозможным, иначе бы сквибы легко бы пользовались им.              Но упрямство не позволяло отступить, не позволяло просто опустить руки и искать другой вариант. Он пробовал разные способы, учился контролировать свою магию, пытался понять принцип того, как зарождается заклинание, но к результату это не привело. Он стал лучше справляться с обычными заклинаниями, четко понимая сколько магии нужно тратить на то или иное действие, но это никак не помогло достичь цели.              И тогда Гарри пошел по другому пути. Если он не мог создать заклинание из окружающего мира, то почему волшебник не может быть банальным спусковым механизмом, оставив поддержание магии на других? Его идея была проста: вызвать заклинание, потратив на это минимальное количество сил, а затем сделать так, чтобы оно питалось от магии, что есть в мире.              Идея была неплоха, но просто перевести подпитку заклинания в другой источник было сложным. Он раз за разом терял контроль, пытаясь отвязать заклинание от себя, но результата не было. Стоило ему только подумать об этом, как заклинание просто рассеивалось. Гарри не рисковал с более сложными заклинаниями, тренируясь на Люмосе, но даже так результата не было.              Все дело было в движении палочкой и в самой формуле заклинания. Каждое заклинание было разработано для определенной цели, с определенными параметрами и под определенные движения. Нельзя было просто оставить все как есть и ожидать другой результат. Магия хоть и полагалась во многом на воображение, все же имела четкую структуру и формулу, поэтому для достижения другого результата необходимо было создать новую формулу и поменять структуру.              Ненавистные Руны вновь и вновь пригождались, поэтому Гарри смирился и начал их изучение. Надевал Мантию-невидимку и ходил с младшими курсами на занятия, изучал книги и журналы, тренировался и раз за разом ошибался. Можно было просто привлечь Тома, но хотелось доказать хотя бы себе, что он не глупый, что он способный и может разобраться со всем самостоятельно.              И результат порадовал — спустя десятки попыток, спустя кучу измененных формул, спустя разработки нового движения палочкой он наконец сделал то, чего так сильно хотел. Теперь для создания заклинания он едва тратил и долю магии, но оно все так же работало исправно и не давало сбой. Мир подпитывал его, давал ему столько сил, сколько было необходимо.              — Эти фонарики питаются от магии мира, — Гарри показал на светящиеся шарики и пояснил, — ерундовая разработка, знаю, но это была моя первая проба. Но на этом я не остановился.              Первый этап был сделан — маленькие светящиеся шарики желтоватого цвета летали над головой и светили с любой желаемой интенсивностью, даже если Гарри не прикладывал больше никакой магии. Но вся сложность Метки заключалась не только в одном источнике энергии.              Сложное сочетание разных видов заклинаний — вот чем, по факту, являлась Метка и что требовалось воссоздать.              Начинать стоило снова с малого: Гарри решил добавить в свой обновленный Люмос согревающие чары. Это были такие же не особо затратные чары, а сочетание эффектов было достаточно приятным.              Снова менять формулу было сложно, необходимо было учитывать какие компоненты в ней за что отвечают, чтобы с одной стороны не перегрузить заклинание, но с другой — добиться необходимого эффекта. Иногда чары не получались вовсе, иногда эффекты удавалось совместить, но тогда подпитка шла от магии волшебника, а иногда терялась какая-то еще функция.              — Я все же соединил Люмос и согревающие чары, — пояснил Гарри, кратко рассказывая, что получилось по итогу, — но не уверен, что сделал все, как нужно.              Фламель улыбнулся, переводя взгляд на огоньки, а затем задумчиво ответил.              — Они действительно не тянут магию из волшебника, — постановил он, — при чем если смотреть на них сквозь призму магического зрения, то они полностью сливаются с внешним миром. Зря ты считаешь это мелочной разработкой, ты создал вполне рабочее заклинание, поздравляю.              — Я не уверен, что оно полностью правильное, все же я учился по книгам, у меня нет в этом ни опыта, ни знаний.              — Хорошо, вот что мы сделаем, — мистер Фламель кивнул сам себе, а затем как-то тяжеловато вздохнул, — моя жена, милая Пернелль еще лет триста назад бросила алхимию и увлеклась заклинаниями, как я могу судить, вполне удачно. Приглашу-ка я её к тебе в следующий раз, тем более она часто спрашивает: может ли она поучаствовать хоть в чем-то, — Гарри в шоке смотрел на мужчину, но тот не особо обращал на это внимание, — она с удовольствием посмотрит на то, что у тебя получается. Может, даст какие советы, но она женщина необычная, но это ты и сам увидишь.              Гарри не верил своему счастью: Пернелла Фламель считалась одной из легенд в мире заклинаний, она не брала никого в ученики, лишь писала книгу за книгой, но Гарри, не имея даже начальных знаний, мало что в них понимал. Миссис Фламель никогда не посещала конференции, не появлялась среди ученых, и многие даже считали, что на самом деле за её работами стоит её муж.              Гарри мог бы поддаться такому мнению, но он уже работал с мистером Фламелем, читал его рукописи и в целом мог говорить о том, что знал его стиль. И книги миссис Фламель были написаны совершенно иначе, она не пыталась объяснить все простым языком, не ссылалась на другие исследования, а писала о том, что нового она открыла. Если книги мистера Фламеля были для широкой публики, то Пернелла Фламель предпочитала писать лишь для профессионалов.              Увидеть её уже считалось благословением, а получить отзыв на свою работу и вовсе мог один человек из миллиона.              — Я никогда и не надеялся показать свои наработки специалисту такого уровня, — признался Гарри, — не поймите меня неправильно, вы невероятный человек, знающий столько всего на свете, что мне и за пять жизней столько не узнать, но ваша жена — легенда среди заклинателей, все же это её специализация.              — Её порадуют твои слова, Гарри, — улыбнулся мистер Фламель, — многие годы сообщество не верило ей, все же она не особо любит считаться с чужим мнением или доносить свои знания общественности. В научном сообществе заставить себя уважать не так-то просто, а моя жена никому ничего доказывать не собиралась и не собирается. Но так вышло, что её труд многим кажется не таким выдающимся, как мой, но при этом все даже не задумываются о том, что у меня бы ничего и не вышло, не будь моей поистине гениальной супруги рядом.              — Вы так думаете?              — Хочешь послушать мою историю? — Гарри кивнул, голос мистера Фламеля всегда успокаивал, в нем чувствовалась мудрость поколений, что-то большее, чем мог дать простой человек. Да и истории любви всегда были чем-то, что хотелось слушать, чем-то из другой жизни. Ему не удалось полюбить, ему не удалось быть любимым, но он знал какой разрушительной и в тоже время созидательной была сила любви, — я вырос в небогатой семье, мои родители дали мне начальное образование, что по тем временам казалось истинной роскошью, но скоропостижно скончались, не дожив и до сорока лет. Я стал писарем, а затем прибился к одному из волшебников, надеясь, что он научит меня магии. Он действительно делился со мной крупицами знаний, но не слишком усердствовал, отчего-то я думаю, что он понимал, что как только расскажет мне все, что знает, то и я не останусь подле него. Но мне быстро это надоело: хотелось большего, хотелось колдовать, хотелось иметь свою личную волшебную палочку, а не ту, что Министерство Магии Франции давало беднякам: они едва подходили для чего-то сложного, почти не подчинялись и ломались через раз. Я ушел, когда мне было четырнадцать, сбежал, на самом деле. Я не знал, куда пойду и что мне делать дальше. Денег почти не было, я питался чем придется, тратя все свое жалование на книги и учебники, пытаясь колдовать по ним. Что-то получалось, что-то нет, но единственное, что мне не давало опустить руки в тот момент — мечта стать богатым и известным. Я, как и многие молодые люди, отчего-то мнил себя умнейшим и сильнейшим, считал, что, став известным и получив приличное жалование, избавлюсь от любых проблем и печалей.              Гарри словно видел это перед глазами: молодой Николас Фламель, еще никому не известный, худой от постоянных занятий магией и недостатка еды, жаждущий славы и признания, не опускающий руки даже в сложные времена.              — Через год я попал к одному алхимику, который взял меня в ученики, впрочем, я был не один, — продолжил мужчина, — мой учитель бредил созданием элексира, что сможет сделать его богатым, и тогда я тоже поддался такой мысли: разве может быть нечто более привлекательное, нежели богатство и роскошь, чем возможность спать и есть вдоволь, занимаясь тем, чем захочется. Я горел этой мыслью, проводил тайные исследования, жаждал сделать это открытие самостоятельно: я знал, что если мой учитель узнает о моем успехе, то мне не светит и грамма славы и признания. Тогда-то я и познакомился с Пернеллой, она была хозяйкой нашей мастерской и супругой моего учителя. Мы часто разговаривали, делились своими знаниями, и перед ней одной я смог открыться. Она единственная знала, что я жажду создать нечто, что будет способно менять природу вещей, что сможет превращать любой предмет в золото. Это было опасно, но я даже тогда знал, что она не расскажет своему супругу, не предаст мое доверие.              Гарри не заметил, как в руках оказалась чашка чая, подсунутая кем-то из домовиков. Он никогда не интересовался жизнью известнейшего алхимика и не думал, что таким он стал не сразу. Чай приятно согревал руки, и он не удержался от глотка: мята с лимоном и медом. Домовики не просто принесли любой чай, а сделали настой на его вкус. Забота была приятной, и он против воли улыбнулся.              — Пернелла тогда сказала, что моя мечта не то, к чему стоит стремиться, что деньги — это лишь мгновение, что бывают вещи намного важнее этого, — он кивнул, соглашаясь с женщиной, — она призналась, что давно больна и лишь оттого тешит себя разговорами с ребенком, что я еще слишком мал и глуп, чтобы понять настоящее положение вещей, и она не расскажет мужу о моей тайне лишь в надежде на то, что когда-то мои мечты исполнятся. Не просто желание стать богатым, а самое сокровенное и скрытое, то, что обычно загадывают под Новый год. Я тогда страшно возмущался, мне уже пятнадцать и мне казалось, что я достаточно прожил и понимаю суть вещей: те, у кого деньги имели все, а те, кто их не имел — всю жизнь старались урвать хоть кусочек богатой жизни. Как бы то ни было, наши разговоры становились все длиннее, появлялись споры и шутки, я часто показывал ей свои тайные наработки, неожиданно даже для себя найдя во взрослой, тридцатипятилетней женщине не только увлекательного собеседника, но и образованного алхимика, знающего ничуть не меньше моего учителя. Но тем сложнее мне было мириться с мыслью, что скоро её не станет: болезнь брала свое, все чаще она не вставала с кровати. И однажды я понял, что времени у неё осталось не больше года.              Гарри с грустью закрыл глаза, хоть и понимал, что история закончилась благополучно. Отчего-то он представил, как больно было влюбленному мальчику, который не осознавал свои чувства, как он не знал, что делать и даже не имел выбора: женщина была не просто старше, она была замужней.              — Прошло много лет, но я до сих пор помню тот момент, страх за её жизнь смешался о осознанием того, что она — единственный дорогой мне человек, что мне не хотелось бы терять её, — Гарри смутился от того, как интимно звучали эти слова, но не перебивал, позволяя своему учителю рассказать свою историю, — я признался ей в любви еще через месяц, но она сказала, что это блажь, что у меня впереди еще вся жизнь, буквально вечность, что мы встретимся в другой жизни, где она не будет выданной повторно замуж вдовой, где мы сможем написать другую историю, но все равно позволила себе погладить меня по щеке. Эти слова стали для меня переломным, я в тот же вечер спалил все свои наработки последнего года, имея перед собой настоящую цель, практически мечту. Я спал не более двух часов, отвлекаясь лишь для того, чтобы прийти на час к моей возлюбленной, желая стать её мужем, желая, чтобы она была здорова и счастлива. Я работал пять месяцев, исхудав, практически лишившись рассудка, но получив то, что хотел. Спустя такой короткий срок я сделал нечто, что было способно излечить любую болезнь, отогнать любую хворь. Пернелла не верила в это, но все равно выпила эликсир просто для того, чтобы порадовать меня. Я и сам, признаться, не до конца верил в свой успех, но сперва испробовал на себе и почувствовал, как усталость последних месяцев исчезает, а буквально за ночь тело окрепло, и появился здоровый вид. Пернелла же за ночь едва изменилась, но я видел в её глазах удивление, видел, что еще немного, и она пойдет на поправку. Всего она выпила три элексира, и только тогда лекари подтвердили, что болезнь ушла.              Гарри счастливо улыбнулся, буквально светясь от такой новости. Чужое счастье, что можно было ощутить даже спустя годы, было настолько заразительным, что он не удержался от вопроса.              — Но как же вам удалось быть вместе?              — Мы тешили себя разговорами, встречались каждый день на пару часов, но уже тогда я понимал, что пойду ради этой женщины на все. Любовь она такая, не оставляет за собой вариантов, я не знал, как я добьюсь того, чтобы мы обручились, передо мной стояла лишь цель. Любви между супругами не было, договорной брак, выгодный больше моему учителю, нежели Пернелль, но что мог предложить я? У меня не было связей, не было влияния или денег, но кое-что я все же мог. Исполнить мечту своего учителя, дать ему камень, что превращает любой предмет в золото, — Гарри слушал с замиранием сердца, боясь пошевелиться, — я работал, работал тяжело, но единственное, что давало мне сил — желание быть рядом с той, кого я люблю. Её улыбка и поддержка — то, ради чего я совершил невозможное, то, ради чего стоило рисковать. Я рассказал свой план Пернелль, и она сказала, что это вздор, но все равно сидела со мной над расчетами, помогала и указывала на ошибки. У меня была страсть в сердце и вера в чудо, у неё — знания и талант. Ни один из нас не достиг бы всего того, что имеем, не будучи рядом.              Они работали вместе и порознь, надеясь на успех втайне, перепробовав все, что только можно, раз за разом идя вперед.              — Я даже не был уверен, что если я принесу камень мужу Пернелль, то он отпустит её со мной, о разводе даже и речи не шло, в те годы о таком и не мыслили. Три года понадобилось для того, чтобы создать то, к чему многие люди шли веками. В тот же день я рассказал своему учителю о своем открытии, пообещав отдать камень ему, но взамен просил отпустить Пернелль со мной и больше не тревожить её. Мы не просили никаких денег, ничего, мне нужна была лишь она. Он думал три дня, потом попросил показать, как работает камень и только после демонстрации согласился. Я дал Непреложный обет, что если камень перестанет работать, то вернусь и создам новый, а взамен Пернелла может быть свободной. Для общественности она уехала заниматься делами семьи в одном из поместий, но на самом деле все было не так. Когда мы вышли из дома, вышли вместе, свободные и влюбленные, я понял, что имею крылья.              Влюбленные поселились в небольшом летнем домике в Брайтоне, который родители оставили как приданное женщине. Мистер Фламель много работал, пытаясь обеспечить жизнь новой семьи, пусть и не официальной, на достойном уровне.              Они урвали счастье у судьбы, полюбив и буквально забрав свою возможность быть вместе. Общий быт не утомлял, они не могли насытиться разговорами, касаниями и просто возможностью каждый день быть рядом. Бывший муж не беспокоил ни Пернелль, ни своего бывшего ученика, они слышали, что он невероятно разбогател, однако никто не знал причину этого.              Так прошло одиннадцать лет, которые, по словам мистера Фламеля, пролетели как одно мгновение.              — Однажды к нам прилетела сова, которая сообщила Пернелль о смерти её мужа. Мы тут же уехали обратно, несмотря ни на что мы уважали этого человека: он многому меня научил, он отлично относился к Пернелль, он готов был отпустить её, даже если бы это наложило тень на его репутацию, поэтому организовать ему достойные похороны было чем-то важным для нас.              Когда мистер Фламель приехал в дом своего учителя, он понял, что от камня больше проблем, чем пользы. Его учитель явно сошел с ума: соседи говорили, что золото у мужчины было повсюду, еще удивлялись разным золотым предметам в его доме. Тело мужчины было намного старше, чем должно было быть в таком возрасте, и мистер Фламель пришел к неутешительному выводу.              — Камень не мог создавать золото сам, для этого ему нужен был источник энергии, а так как его не было, он тянул силы из волшебника. Мы не сразу это поняли, лишь после похорон, когда увидели, что тело выглядит слишком истощенным для человека, который мог питаться и отдыхать вдоволь.              Все наследство мужчина оставил супруге, написав в прощальном письме наказ выйти замуж повторно. Пернелла стала женой в третий раз спустя два года, когда все положенные по тем временам дни скорби прошли. Все золото, что осталось после супруга, женщина отдала на благотворительность в церковь и приюты для бедных, сказав, что таков был наказ. Его имя записали в историю и о мужчине, и по сей день молились.              — Именно Пернелла поняла, что можно соединить камень и тот элексир, что я сделал для неё, так энергия будет восполняться, при чем намного быстрее, чем тратиться, — подвел итог мистер Фламель, — на это у нас ушло еще пару лет и только тогда у нас получилось чудо — Философский камень, что превысил все наши ожидания, — признался Фламель, — с нами до сих пор живет наш кот, почти наш ровесник — именно он стал первым испытуемым камня, когда все тесты показали, какое чудо мы создали.              Гарри кивнул, действительно считая камень чудом. Когда он еще учился в маггловской школе, то в сказках часто читал про что-то похожее, но тогда это казалось слишком откровенной выдумкой. Камень, что дает бессмертие, лечит все болезни, да еще и превращает предметы в золото — ну кто в это поверит?              И даже в конце своего первого курса, когда удалось этот самый камень подержать в руках, когда он убедился, что это не выдумки, то все равно само существование такого предмета чудом.              — Это и правда удивительно, — подтвердил Гарри, — о таком мечтали и мечтают многие, но только вам удалось достичь, казалось бы, нереального.              — Знаешь, нас очень многие просили раскрыть секрет создания камня, даже пытались давить на нас, запугивать, но еще триста лет назад Пернелла открыла этот секрет миру, но ей, как видимо, никто не поверил. Конечно, сам рецепт зашифрован, разгадать его без знания шифра нереально, но так думают лишь те, кто стремится к богатству, — мистер Фламель сегодня был удивительно разговорчивым, и Гарри с удовлетворением ловил каждое его слово, — прочитать шифр сможет лишь тот, кто не хочет создать камень во имя денег.              — Похожий принцип вы использовали с зеркалом Еиналеж, — понял Гарри, — когда пытались защитить камень.              — Верно, — подтвердил мужчина, — секрет философского камня не только в подборе правильных элементов и составляющих, а в самом важном — желании спасти другого, в желании вечности с человеком, в истинной любви. Сила любви — то, что дает камню быть настоящим. Когда я встретил Пернелль, то понял, что мне не хватит жизни, чтобы любить её, мне не хватит и сотни лет, не хватит и тысячи. Воспевать её, любить её, проводить каждый день рядом — вот моё истинное чудо, и камень лишь метод достижения цели.              — Но ведь вы хотели уничтожить камень.              — Тоже верно, но прошел год, и каждый из нас понял, что как бы не было заманчиво отправиться в неизведанный мир, это путешествие могло разлучить нас. Мы выбрали не этот мир, не вечность и славу, мы выбрали друг друга, — мужчина говорил искренне, Гарри чувствовал его любовь к своей жене, его осознанное желание быть рядом, — и оттого я не понимаю Волан-де-Морта, не понимаю для чего он так стремится к вечности, если его единственным спутником будет лишь разочарование и одиночество?              Гарри не имел ответа на этот вопрос. Мотивы Тома были непонятными, но сейчас не хотелось даже думать об этом. Отчего-то рассказ мистера Фламеля вызвал необъяснимую бурю в сердце: стало одновременно и легче, и тяжелее.              Как бы он хотел полюбить так же сильно, как мистер Фламель.

***

      День перемещения был волнительным: вернуться в прошлое, вернуться к Тому, вести себя как раньше и не давать повода для беспокойства — всего этого было слишком много. Утешали слова мистера Фламеля, он все же решил прислушаться и попробовать прожить это перемещение так, как ему хотелось, радовать себя настолько, насколько сможет.              Он успел также позвонить Дурслям — те послушали совета племянника и все же переехали в Данию. Эта страна славилась хорошим уровнем жизни и тех денег, что дал Гарри, с легкостью хватило на переезд. Тетя рассказала, что им нравится их новый дом, хоть все вокруг совсем другое. Для Дадли уже нашли школу, он перевелся туда с сентября, а дядя Вернон уже вел работу над открытием филиала своей фирмы в новом месте.              Гарри пообещал, что посетит их в этом месяце и поставит защиту, а также подумал, что неплохо было бы дать еще денег. Петунья, которая в новой стране даже вела себя спокойнее и добрее, сказала, что они с радостью будут ждать его и предложила остаться на Рождество — оно было совсем скоро. Гарри с удивлением пообещал что-то придумать, но был не уверен, что что-то получится.              Еще одной важной решенной проблемой стало жилье в прошлом, ведь Том в этом году уже выпускался, а Гарри не мог вечно жить в Хогвартсе. На помощь пришел мистер Фламель — у его жены в приданном был небольшой летний домик в Брайтоне, тот самый, в котором они жили после того, как уехали от бывшего мужа Пернеллы.              — Этот дом стоит пустым слишком долго, — признался мистер Фламель, — сначала мы ездили туда, но все же он был слишком мал для постоянной жизни, учитывая нашу необходимость в лабораториях. Но этот дом дорог нашему сердцу, именно там наша любовь окрепла и доказала, что нет ничего невозможного. Там есть наш эльф, Амандил, но он не показывается гостям, только убирает дом и следит, чтобы там не было незваных гостей. Тебя он не выгонит, я расскажу, как провести ритуал, но по кухни помощи не жди: готовить, покупать продукты и прочее придется самому, если не хочешь есть сгоревший бутерброд с маслом. Право слово, этот эльф может испортить даже вкус воды, поэтому советую не рисковать.              Гарри с удивлением слушал все это, не понимая как все проблемы, решение которых казалось нереальным, вдруг решались чудесным образом.              — Не приглашай Тома сразу, — посоветовал профессор Дамблдор, — поживи сам неделю-другую, обживи дом, чтобы было понятно, что он твой. Отдохни, не забрасывай лечение, в Брайтоне прекрасный пляж, воспользуйся этой возможностью.              — Я никогда не был на пляже, — признался Гарри, — даже не представляю каково это.              — Тем более, — кивнул мистер Фламель, — тогда обещай, что неделю будешь только отдыхать, купаться и пить зелье, что я дам, это то, о котором мы говорили ночью. Пернелль как узнала о твоем состоянии, тут же приказала мне сварить пару порций, там на пергаменте есть все инструкции. Твоё заклинание понравилось ей, поэтому она взяла с меня слово, что вы познакомитесь и что я приведу тебя в нормальное состояние.              — Я даже не знаю, как благодарить вас, — удивился Гарри. Получить зелье из Философского камня было неожиданно и казалось чем-то нереальным. Многие были готовы убить за каплю этого элексира, а ему дают несколько флаконов, да еще и просто так, — если я могу что-то сделать…              — Просто береги себя и помни, о чем мы говорили, — перебил его мужчина и ласково улыбнулся, — этого будет достаточно.              Гарри заверил, что постарается, и уже через пару часов переместился в Англию 1944 года, пытаясь уместить в голове все то, что говорили наставники.              Совсем скоро он увидит Тома, и он не знал, радоваться ему или бояться.              В любом случае это было неизбежно.              Они уже были связаны.