Ты скучаешь?

      Руслан выбирает, какой чай налить.       Ромашковый может помочь успокоиться. Хотя тут надо что-то посильнее, наверное. Если будет нервничать. Но к чему нервы, если он у друга дома? У старого друга, которого так долго знает. Да, просто ромашковый чай. Хуже точно не будет. Чуть-чуть покрепче обычного. Руслан проходит в гостиную. Деревянный, дышащий своей жизнью дом в трёх часах от центра под Серпуховым, окружённый лесом. Дачная застройка ещё не добралась до этой деревни, а потому он взял именно её. Озеро, заброшенный храм в тридцати минутах ходьбы по вечно пустой трассе с бутылкой полусухого вина, посидеть на крыше с часик, подумать, а оттуда через кладбище и лес домой по следам кабанов вдоль заросшей тропинки. Разве не сказка? Покупка стала отдушиной. Он не привык к этому месту, не было желания его сменить, скорее просто место уединения, о котором никто не знает. Даже Арзу. Та уехала к маме погостить на две недели. Так всё хорошо сложилось…       Даня сидит в комнате. Его руки и ноги перевязаны толстой верёвкой, которую он нашёл в бане, рот заклеен. Просто на всякий случай. Руслан входит с кружкой, улыбается мягко и подходит совсем близко, присаживаясь на корточки. Данила смотрит серьёзно, слегка испуганно, но больше рассерженно. Он не понимает, что происходит. Руслан осторожно тянет за скотч. Всё равно никто не услышит. Никого нет поблизости. Они одни, полное уединение. — Даня… — выдыхает он и подает ромашковый чай, — тебе надо попить. Что ты хочешь на ужин? Я съезжу.       Данила смотрит на него, осматривает помещение ещё раз и концентрирует взгляд на нём. Ублюдок. Ненормальный. Это точно шутка. Его снимают, он это понимает. Что-то вроде… пранка, да, пранка. Но он не разрешит его выложить. Несмешно и тупо. Руслан никогда пранками не занимался, но учитывая некоторых его друзей… Тяга к дерьму могла спокойно появиться. — Зачем ты это делаешь? — спрашивает он и облизывает губы, избавляя их от липкого слоя. — Я жду ответа от тебя, — отвечает Руслан. — Ты должен ответить. — На что? — он принимает очередные попытки развязать руки, но под натянутой верёвкой натирает жгут. — Я не понимаю. — Понимаешь, просто не хочешь этого признавать. Руслан наклоняется вперёд, чтобы провести рукой по его щеке. Мягкой. У Дани мягкая кожа. В глазах мелькает ярость, они загораются, темнеют, но Данила молчит, не понимает, что будет дальше. А Руслан и сам не знает, когда доходит большим пальцем до уха, мягко проводит и опускает на шею, слегка надавливая на кадык. — Ты так изменился… — говорит он и хмыкает, отстраняясь. — Но здесь ты тот же, — неприятно тыкает в грудь.       Данила не отвечает, смотрит на него, как на психа и ещё раз осматривает комнату. Где камера? Она точно где-то впереди, возможно с боку, но со спины снимать его бы не стали. На всякий, он всё равно оборачивается. — Это шутка такая? Ты опозорить меня решил из-за своей детской обиды? Психом меня назовёшь и высмеешь, когда я только поднялся выше того времени? — Данила почти рычит, дёргает рукой и пытается вытащить одну ладонь. Не получается. Тут или большой палец ломать, или вывихнуть плечо.       Данила — не маленький. Он, блять, огромный. У него широкие плечи и грудь, сильные бёдра; да, подводящие хрупкие лодыжки, но он вообще не подходит под параметры худощавого мальчика, которого можно связать посреди гостиной, запугать, и у него колени начнут от страха дрожать. Он зол, но в меру. Потому что Руслан никогда не был… сомнительным типом? Склонностей к чему-то такому у него никогда не было. Он насилия-то боится, скрывает, но побаивается. Или побаивался. Времени много прошло, он возмужал.       Руслан хмурится, наклоняет слегка голову и смотрит в его глаза. — Ты правда так считаешь? — он выглядит расстроенным или задетым, но Данила не может понять, игра ли это. — Мы здесь одни. Ни камер, ни телефонов. Не считая моего рабочего, но он не отслеживается. — Всё отслеживается. — Когда у тебя нет денег, — он мягко хмыкает и отстраняется. — Так что насчёт ужина? — Ты меня не развяжешь? — Данила приподнимает одну бровь. Это очень странный перформанс.       Руслан думает пару минут, смотрит куда-то в сторону и жмёт плечами. — Ты полезешь в драку или попытаешься сбежать. — Не буду я этого делать. Мы поговорим, и я уеду, — Данила смягчается, но щёку изнутри моляром прикусывает. Сука. — Не уедешь, — спокойно говорит Руслан, видит вопросительный взгляд и продолжает: — когда ты поймёшь свои настоящие чувства, ты не захочешь уезжать. Мы уедем. Вместе. Или останемся жить здесь. — Ты ебанулся?       Это из ряда вон. Бред. Полный бред. Остаться здесь? На сколько? Зачем? Они оба работают, у них много проектов. Не то время и не тот возраст, чтобы закрыться на даче у друга и бухать пять дней подряд, коля дрова и отрубая по пальцу каждый раз от нескольких литров водки внутри. Какие чувства? О чём он, блять, говорит? Ностальгия? Привязанность? Дружба? Между ними первое-то редко мелькает, второе уже давно порвалось, а о третьем и речи не идет. Дружба. Глупость какая. Всё изменилось, время ушло.       Руслан куда-то уходит. Данила следит за ним, взбрыкивает пару раз на стуле, но в итоге просто расслабляется и откидывает голову, рассматривая потолок. Хуйня какая-то. Деревянная мебель, камин, бежевый большой раскладной диван. Дом старенький, живой, скрипит, а в крыше точно кто-то живет. Домовой или птички — непонятно, но факт остаётся фактом — кто-то шумит. Облизнув губы, он ещё раз прикидывает, что с верёвками, и начинает медленно елозить, пытаясь их расслабить на запястьях, но в итоге узел завязывается сильнее, становится полегче, но кожа неприятно натирается. — Руслан, это не смешно, — зовёт он, крутится, но никто не приходит. Тишина. — Руслан? — повторяет громче. — Руслан, блять!       Он появляется в дверях спустя несколько минут с небольшой коробкой, под прозрачной крышкой которой, предположительно, еда. — Ты — еблан, скажи мне? Я не понимаю, чего ты хочешь добиться. Разозлить меня, чтобы я всё высказал, и мы, типа, поговорили?       А взгляд его странный. Тёмный, пустой, но внутри яркий. — Я уже всё тебе сказал, — он качает головой и подходит ближе.       Накручивает спагетти на вилку. В другой ситуации соус показался бы ему аппетитным, но сейчас он выглядит, как яд. Данила смотрит на него хмуро, кривит губы и поднимает непонимающий враждебный взгляд, стоит этой вилке оказаться у его рта. — Есть с рук? У тебя всё нормально с головой? — он отодвигается, но Руслан лишь протягивает руку, пачкая его губы в соусе. Данила резко подаётся вперёд и клацает зубами рядом с чужим запястьем. Чтобы испугать. Тот должен был отпрянуть, но он только загорается азарством и скользко улыбается.       Данила замолкает. Отворачивается. Пиздец. По коленям проходит мороз, по туловищу — дрожь. Руслан мажет по его губам. — Открой рот, — он щурится, но всё же берёт пальцами подбородок, поворачивая голову. Данила снова отворачивается. — Я как-то непонятно говорю?       Красивый. Каждая четкая веснушка, мягкий большой нос, складки у него и губ, прямой лоб, скрытый слипшейся челкой, широкая шея… Никто не может оценить эту красоту так, как Руслан. Он наклоняется, чтобы рассмотреть поры, натыкается на ошарашенные глаза и снова встаёт прямо. Да, никто не может оценить по достоинству ни красоту, ни талант, ни внутренний мир Дани так, как он. Люди слепы и глупы, видят то, что хотят видеть, а Руслан смотрит глубже всех их. Он знает, что Дане нужна опора. Что он просто боится довериться, боится предательства, но всей душой желает опереться на другого человека. На самого близкого человека. На Руслана. Он — самый близкий. Всегда им был. Именно поэтому он не сходился сам, а только кидал намеки, чтобы Руслан пришёл первым, — он боится, что его предаст самый близкий ему человек.       Данила всё же открывает рот, когда зубья вилки начинают причинять боль губам, и медленно жуёт мучное, пока на него кидают одобрительные взгляды. Чужая рука дрогает над его головой. Он продолжает его кормить.       Подготовить спальное место оказывается сложнее всего. Оборудовать целый подвал на всякий случай. На всякий. Просто на всякий. Всё продумано. Всё под Даню. Для Дани. Обшитый экраном — волноизолирующим средством — подвал, никакой техники, отдельный, огороженный стеной, сортир, удобная кровать, приятное освещение, которое так нравится Дане, даже подсветка. Но это только на время, пока Даня сам не поймёт, что ему намного лучше с Русланом. Вот он останется наедине с собой, подумает и всё поймет. Где-то подсознательно он знает, что так надо, но убегает от этого. Его надо только чуть-чуть подтолкнуть.       Отвратный соус стирают с губ салфеткой. Аккуратно. Слегка нажимая. — На этом всё? — Данила наклоняет голову, старается выглядеть безопаснее, и это действует.       Руслан улыбается. — Уже поздно, — говорит он и садится удобнее напротив. — Знаешь… Тогда в Самаре на концерте… Ты был в красной толстовке ещё. Когда ты исполнял «Любовь»… Старой версии, конечно же. Мне кажется, тогда ты был более искренним и открытым, знаешь. Чувственным, — Данила молчит, смотрит напряжённо. — Сейчас ты пытаешься казаться сильным, но ты же знаешь, что со мной можешь быть таким, какой есть.       Руслан не озвучивает этого, но в воздухе повисает:       «Слабым»       Данила начинает клевать носом, смотрит мутно и останавливает приступ рвоты. — Что ты сделал? — шепчет он вопрос и хмурит брови. — Сложно будет дотащить тебя в сознании, — Руслан жмёт плечами. Это логично. Это ведь логично.       Даня ещё не понимает. Он будет биться, пытаться вырваться. Развяжи его в постели — он будет пытаться убежать. Он просто ещё не понимает, боится и не может довериться. Но Руслан поможет ему расслабиться, увидеть, как должно быть.       И они снова будут близки.       Даня поймёт, что никто ему не нужен: только музыка и Руслан. Они будут писать только вместе, публиковать фотографии, смотреть вместе каждое видео и обсуждать его с ним, а не с аудиторией Твича. Они ему не нужны. Руслан избавит его от желания получить одобрение общества. Самым важным для него должно быть мнение именно Руслана, ведь он видит истину. Он менее эмоциональный, рациональный, смотрит в корень, пока Данила следует в первую очередь от ощущений и общественного мнения, а потому делает ошибки. Его можно направить в правильное русло.       Когда Данила отключается, Руслан проверяет его сознание с помощью света и реакции на физическую боль. Чужое тело расслабленно, а потому его можно развязать. На руках его он видит красные полосы, на ногах чуть поменьше, но такие же заметные. Руслан наклоняется. Медленно, задержав дыхание. Касается губами отметин и прерывисто выдыхает застоявшийся в лёгких воздух. Мягкая кожа с внутренней стороны запястья делает всё перед глазами мутным. Он смотрит на лицо Дани. Создается ощущение, что он просто спит: дышит он ровно, лицо его спокойное. По телу проходит дрожь.       Руслан встаёт спиной к мужчине, чтобы подкинуть его к себе на спину и несёт в его новую комнату.       Они ведь видели друг друга голыми. В этом нет ничего такого. Поэтому он медленно снимает верх и обувь, тянет спортивные клетчатые штаны к щиколоткам и засматривается на чужое бельё. Ночью холодно. Он надевает на него домашнюю одежду, укрывает одеялом и выходит, заперев сначала его металлическую тяжелую дверь на два замка, а после — тамбур.       Сегодня он засыпает быстрее и спокойнее, зная, что Даня рядом.

FlashBack

      Зал начинает шуметь.       Молодые ребята пятнадцати и шестнадцати лет заметили на балконе своего любимого блогера, визжат и показывают пальцем, пока парень, совсем молодой и слегка смущённый, с глупой улыбкой и стаканом с алкоголем, смотрит на них сверху вниз и почёсывает щёку. Он отдаленно слышит «спускайся к нам в слэм», но эти пару слов приходится разбирать буквально по слогам и выкрикам, пока ему пытаются проорать в ухо друзья. — Спуститься?! — кричит он сквозь музыку, которая медленно стихает.       Он приехал к другу на сольный концерт, собирался просто посидеть в випе, а после напиться в гримёрке, но наивно было полагать, что фанаты, а аудитория у них одинаковая, не обратят на него внимание. — Заебал, спустись к ним, брат. Пусть переломают тебя, — смеётся Руслан Тушенцов и отодвигает микрофон, чтобы что-то проверить. — Ну же, Дань, — продолжает он, и парень тяжело выдыхает.       Не то чтобы он ломается, но хочется же, чтобы поуговаривали. Быстро облизнув губы, Даня отдаёт стакан в чьи-то руки и спускается быстро вниз по лестнице. Сотни человек встречают его на танцполе, балаклавщики с трудом делают ему коридор, не давая людям задавить артиста, пускают в центр и делают вокруг него круг.       Адреналин в крови поднимается на дропе, когда его давят, дают под рёбра локтем, задевают лицо, а он кричит «Эй!» в такт людям. — Разъебались?! — спрашивает Руслан с усмешкой, когда песня затихает. Он дышит глубоко, ровно, стирает пот полотенцем после плясок на сцене и указывает головой Дане на закулисье.       Толпа кричит согласно и поднимает руки.       Даня уходит за сцену. Следующим треком они исполняют мемы.

END FlashBack

      Данила смотрит в потолок. Тихо, в темноте. Окна нет. Но духоты — тоже. Видимо, где-то под потолком есть вентиляция. Где-то. Надо бы осмотреть комнату. Надо… Надо… Блять. Пиздец-пиздец-пиздец. Паника подступает к горлу, но он не даёт ей вырваться и успокаивает себя медленными поглаживаниями по груди.       Думать приходится много. Очень много. По ощущениям он проснулся часов в десять, что для него не очень типично. А уснул? Во сколько он уснул? Может, тогда было далеко не десять?       Всё кажется одной большой шуткой. Глупой, идиотской шуткой. Не мог его бывший друг запереть его в своём доме по причине… Какой?       Из вчерашнего разговора он может сделать только один вывод:

Руслан сошёл с ума.

      Или это всё же шутка. И его снимают для нового шоу Эксайла. Да, определённо это так. Он же второй Масленников.       Свет резко загорается. Ослепляет, заставляет сморщиться и отвернуться. Глаза отвыкли. Кровать тихо скрипит под его тушей. Сквозь белое свечение он видит силуэт, пытается рвануть вперёд, но тяжелая, по скрипу металла по полу, дверь захлопывается. — Доброе утро, — говорит голос Руслана, и Данила делает себе небольшую щёлку между пальцев, чтобы его рассмотреть. — Я приготовил кашу. — Кашу? — со смешком переспрашивает мужчина. — Это полезно для твоего здоровья.       Это «твоего» звучит так мерзко. Будто он — ребёнок, который не в силах определить, что ему важно, а что — нет.       Чтобы не вредить себе лишний раз, Данила тянется за тарелкой. — Я покормлю, — говорит Руслан.       И сквозь свечение единственное, что он видит — это улыбку. Ещё хуже, что он чувствует себя не ребёнком. Он чувствует себя больным.