Ложь

— Захват поезда, шедшего из юго-западных земель, союзных «Листу» успешно завершен. Провизия распределена по необходимости, как и медикаменты между лагерями и пограничными базами, — докладывающий лениво перелистнул страницу отчета, что ему написал перешедший под его командование унтерштурмфюрер, которого он изначально принял за подосланную ему коноховскую потаскуху, слишком уж тот был смазливым. Однако, …Забуза закусил губу и расплылся в улыбке, когда рана на боку кольнула, дав о себе знать под чёрным мундиром и бинтами. Так его никто ещё не заставал врасплох. Тогда тонкая игла вонзилась в точку на теле, заставив его оцепенеть и осознать свою беспомощность перед каким-то юношей, что одним движением смог обезвредить его, члена «Алой Луны». Момочи никогда не проигрывал ни мужчинам, ни тем более женщинам, но свои ошибки он всегда признавал, ведь это ценный опыт. И сейчас его ошибка сидела в карцере на хлебе и воде за нападение на старшего офицера. Только сегодня утром полковник забрал у мальчишки отчет, который спихнул на него, при этом видя отчуждение и немое презрение во взгляде своего нового лейтенанта. Это интересно. Это ему нравилось. Они сработаются. А если нет, …то гильотина, построенная в назидание всем на площади в его форпосте для саботажников и дезертиров, долго не стоит без работы. К тому же такой метод был одобрен самим главнокомандующим, что считал, слишком большой роскошью тратить на продажных свиней из «Листа» пули. — Несомненно, это в большей части заслуга штандартенфюрера Учихи, — Момочи запнулся, когда дочитал строчку. Все-таки даже здесь, Хаку сумел его достать. Что ж, розги на морозе привьют ему уважение, — да, весьма продуманно было воспользоваться зеленой формой, чтоб заставить поезд затормозить, дабы подобрать «своих», — цокнув и откинув планшетку с закрепленными на ней листами, мужчина устремил глаза на сидящего по правую руку от фюрера самого молодого среди них члена «Алой Луны», которого вечно скрывала тень. Свое место юноша занимал неспроста. Его роль была именно такой же, как и у правой руки собственного тела — находить, сжимать в кулак и сдавливать. В то время, как у левой — действовать за спиной, добираться туда, куда влияние фюрера не доходит и, наконец, добывать важные сведения, и этой ролью заправляла бригадефюрер Конан, чья база насчитывала свой личный авиационный полк, а также небольшие лагеря, разбросанные по важнейшим точкам территории Японии. Если с должностью фройляйн Забуза мог смириться, то место по правую руку от фюрера считал законно своим. Он его заслужил. Потом и кровью. Всеми битвами, что он прошёл, всеми проклятьями, которые засыпали его пленники «Листа». Вот только Мадара решил иначе, на что полковник мог лишь скрежетать зубами и фыркать, спирая подобное назначение блатом на фоне дальне-родственных связей, хотя лишний раз с штандартенфюрером Учихой не связывался. Уж очень неприятный у него был взгляд. Такой пронизывающий, такой копающийся в твоих внутренностях, что Забуза каждый раз первым отводил глаза, не выдерживая этого зрительного контакта. Мерзко. — Замечательно, — фюрер прервал затянувшуюся тишину, переставив на шахматной доске перед собой черную «ладью», которая, сбив белую «пешку», что, прокатившись по краю деревянного стола, упала на пол. — А что у нас по артиллерийской атаке на наши склады неподалёку от Конохогакуре? — рука в чёрной перчатке переместилась на темного «слона», что стоял на противоположной части, после того, как главнокомандующий упомянул столицу «Листа». — Тобирама, — молчавший до этого красноволосый мужчина, имевший внешность, которая подходила бы подростку и сидевший напротив Забузы, назвал одно имя, от которого у фюрера потемнел взгляд, — снес плотину выше складов. Всё затопило. Штандартенфюрер выругался про себя, скрестив руки на груди. Ведь на этот склад перевозился прессованный тротил, чьи детонационные свойства теперь были потеряны из-за воды, а значит, несколько тонн взрывчатки были теперь негодны. Тобирама, …этот коноховский выблядок был родным братом Хаширамы, что является по сей день главным антагонистом для всей «Чёрной Гвардии». Его вылазки из столицы приравнивались всегда к вредительству или мародёрству, столь раздражающими главу. Вот только теперь это уже переходило границы мелкого «партизанского» промысла. — Нацистская мразь, — хрипло прошептал Мадара, мощным щелчком пальцев ударив фигуру, что пролетев до другого конца стола с характерным бренчащим звуком, миновала его край и покатилась по полу, сопровождая гулом зал для совещаний. — На западной границе прошла диверсия со стороны опять же, — группенфюрер с ярко рыжими волосами прибавил это после того, как мужчина во главе стола снова перевёл глаза на доску, затем сделал жест рукой, словно ссылаясь на виновника предшествующих событий, — Тобирамы. — Грязная собака, — жёсткий тон фюрера не предвещал ничего хорошего, после того, как с шахматной доски упала ещё одна пешка, а следом и вся доска отлетела резким движением руки в стену, где треснув, упала на пол, как и покатившиеся в разные стороны фигуры. — Поганый выблядок портовой шлюхи! Никто из присутствующих не шелохнулся, продолжая спокойно и равнодушно сидеть. Разве что генерал-майор подняла густо накрашенные синие веки, краем золотых глаз наблюдая за тем, как яростно громит всё, что попадалось под руку Мадара. Перепады настроения главы были знакомы каждому из них, как и реакция на то, когда основатели «Листа» применяли контрмеры на наступление или сами провоцировали на атаку. Вот только эти срывы происходили всегда за закрытыми дверями и никто, кроме личного состава старших офицеров не ведал и не догадывался о том, что всегда сдержанный и холодный, как айсберг фюрер, способен закипать и полыхать, подобно вулкану. И каждый член «Алой луны» лишь отстранёно наблюдал, как на пол летит бумага, стакан, виски из которого уже заливало паркет, чернильница и перьевая ручка. — Чертовы Хаширамовские пидорасы из «Листа»! — размашистый удар прошелся по столу, от чего тот задрожал, — Партизанские сифилисные бляди фимозника Тобирамы! — Брат, … Фюрер замер, уперев кулак с разбитыми в кровь костяшками в гладкую поверхность стола, где даже при тусклом освещении были заметны багровые отпечатки, затем поднял голову, встречаясь с такими же антрацитовыми глазами, как и его. Такими же чёрными, глянцевыми и способными привлекать к себе внимание одним взглядом. Мадара поджал губы и сел снова в кресло, подпирая голову раненной рукой и безнадежно создавая иллюзию своего спокойствия, хотя это было бессмысленно, ведь тихо вошедший лейтенант уже всё видел. Его гнев, его ярость, его несдержанность. А он ведь обещал ему. — Унтерштурмфюрер, что вы здесь забыли? — обратился к молодому парню главнокомандующий, убрав пятерней длинные пряди смолянистого цвета волос с лица, перед этим отложив свой головной убор на стол. — Я услышал звон стекла за дверью, мой фюрер, — Изуна, он же кровный младший брат Мадары, почтительно поклонился, убрав одну руку за спину, — как ваш унтерштурмфюрер я не мог остаться в стороне и не проверить лично причину этого шума. — Напрасно, — чёрная фуражка вновь была одета поверх длинной копны волос, которые ниспадали до самой поясницы, — в следующий раз извольте стучать, прежде чем прерывать собрание, иначе мне придётся принять меры, — казалось бы в присутствии близкого человека главнокомандующий должен оттаять и смягчиться, но это было не так. Именно при младшем брате он становился тем, кем является — фюрером «Чёрной гвардии», бичом «Листа». А так же тем, кто с нуля построил эту Империю, привил ей свой порядок и использовал фашистское движении Германии в своих целях, предоставляя в ответ лишь эфемерную взаимопомощь, а также ничем не закрепленное обещание напасть на восточные земли СССР с моря, когда придёт время. — Прошу прощения, мой фюрер, — лейтенант ещё раз склонил голову, — позвольте удалиться? Легкий мах кистью со стороны главнокомандующего и Изуна покидает зал совещаний, снова вставая за дверью и ведя свой караул, дабы никто и ничто не помешало его старшему брату проводить еженедельное собрание. Провожая фигуру в чёрном взглядом, Мадара хмыкнул про себя. Ненависть к Сенджу могла сдержать только забота его младшего брата о нём. Но только ли она их связывает? Мужчина не помнил, когда это началось. Пять лет назад? Шесть? Когда их связь перестала быть только родственной и переросла в любовную? Изначально они оба просто поддались желанию, столь же безумному и всепоглощающему, как и эта бесконечная битва за собственные идеалы. Они дружно считали, что это лишь разовый секс, и Мадара не задумывался о том, что возможно ли испытывать что-то подобное к родному брату. Что-то столь порочное и неутолимое, закрепленное нерушимой тягой и заботой к самому дорогому и единственному человеку, что у него остался. Всех остальных забрала война. Они идеально подходили к друг другу и их связь была сродни зависимости — они могли быть далеки друг от друга, не видеться неделями, находясь по разные части страны, но как типичные алкоголики, после периода воздержания, вновь рвались к друг другу через расстояние, пули и поле брани за новой порцией этого родственного тепла. Старший Учиха был всегда осторожным и расчетливым, поэтому, как бы невзначай, пустить слух о том, что его личной сучкой является кто-то из прислуги, для него было плевое дело. Дабы отвести подозрение у особо наблюдательных личностей и заодно поселить долю романтизма среди обслуги, где каждая вторая фрау или фрейлейн надеялась быть на месте этой «тайной любовницы», фюрер готов был пойти и на большее. — Что у нас ещё сегодня на повестке дня? — обратился к своей элите Мадара, переводя глаза по очереди на каждого, присутствующего в комнате. Он всех их отбирал сам. Лично. Каждый доказал свою преданность фюреру и его взглядам, каждый положил на другую чашу весов всё то, что у него осталось. — Бригадефюрер, радость моя, — взгляд остановился на женщине, что стройностью и красотой не уступала молоденькой школьнице-фрейлейн, хотя он прекрасно был осведомлён о том, что генерал-майору слегка за тридцать. Для строгой политической организации Конан слишком выделялась — вечно приглаженные короткие прямые синие волосы, прикрытые чёрной фуражкой, неизменно вальяжно накинутое на плечи пальто с высоким воротником, чьи полы постоянно волочились по земле и яркий макияж, сразу же приковывающий взгляд, без которого её было не увидеть ни в позднее время на заседании, ни на поле боя, где началась внезапная пальба со стороны противника. Всегда собрана, всегда прекрасна. Будучи грозным и требовательным командиром, который суров с подчинёнными и безжалостен к врагу, Мадара вёл свою армию твёрдой рукой, не делая поблажек по гендерной принадлежности, возрасту или родословной. Впрочем, к Конан у него никогда не было претензий, у бригадефюрера всегда были козыри в рукавах, которые она время от времени выкладывала на стол во время заседаний, чтобы сгладить острые углы или повернуть ситуацию в пользу «Чёрной гвардии». — У тебя есть что-нибудь для меня? — пронизывающий взгляд, поблескивающий в тусклом освещении заходящего солнца, всё ещё был на женщине, которая положив одну ногу на другую для удобства, неряшливо расстегнула верхние пуговицы своего мундира, от чего фюрер подавил довольную ухмылку. Эта фройляйн никогда его не разочаровывает. На стол упал толстый конверт, чьё содержимое Мадара неспешно вытащил и стал перебирать, едва касаясь кожаными перчатками бумаги, пока глазами водил по строкам, что разными почерками и чернилами были написаны на этих донесениях и картах. И от каждого слова на лице Учихи расплывалась всё шире улыбка. — О-о, я знал, что на тебя можно рассчитывать, — листая записи, фюрер сделал акцент на чёрно-белом снимке, где был изображен подросток лет шестнадцати с длинными светлыми волосами, который, будучи в кандалах и при конвое, сидел за решеткой в зале суда, — а это тот, о ком я думаю? — Да, господин фюрер, разведчики уже доложили мне о том, в каком лагере для военнопленных его держат, — Конан указала пальцем на обрывок карты, что был среди документации, — это было бы ценным приобретением и вложением средств. — А что насчет новой авиатехники? Ты достала чертежи? Генерал-майор подавила улыбку, что слабо проявилась на тёмной помаде. — Лучше, господин фюрер, — тонкий палец женщины выудил из общей кипы ещё два снимка, — я отыскала инженера, который создал их, и завербовала его на нашу сторону, теперь он жаждет встречи с вами, чтоб обсудить вопросы финансирования проектов и наладить их производство. — Учиха Обито, значит, — Мадара всматривался в фотографию, где был изображен мужчина с тёмными волосами и обезображенной половиной лица. Эта война оставила на нём отпечаток, в буквальном смысле, — я встречусь с ним завтра утром. Всё-таки бригадефюреру удалось исправить положение дел вновь. Осталось выяснить лишь пару нюансов. — Штандартенфюрер Акасуна, как проходит разработка яда? — Нехватка подопытных, фюрер, — поведал парень, чьё место было напротив Забузы, — необходимо посмотреть, как токсины будут действовать непосредственно на нервную систему человека. — О, скоро у тебя будет эта возможность, — прохладным тоном пообещал Мадара, всё ещё разглядывая снимки перед собой и представляя ненавистное лицо противника, которое будет корчится в мучениях, — очень скоро. Штандартенфюрер Какузу, что у нас по ресурсам? — На данный момент мы можем позволить себе финансирование глобальных проектов, «заморские друзья» с радостью оплачивают все прихоти наших ученых, кроме того, благодаря снабжению «Листа», которое мы перехватили, удалось обеспечить регионы с низкой приоритетностью по их запросам и снять с себя эту головную боль. — Группенфюрер Пейн, а на передовой? Бледный рыжий мужчина в ответ на это обращение к нему, кратко изложил ситуацию о том, что диверсия со стороны «Листа» подорвала их планы, но данная задержка не остановит их после того, как с помощью авиационного полка генерал-майора они ликвидируют угрозу изнутри. Оставшись удовлетворенным таким ответом, фюрер повторно обвёл всех собравшихся взглядом, чтобы убедиться, что ничего более не упустил. — Если на этом всё, то … — Прошу минуточку, господин фюрер, — Забуза привлек к себе внимание, на что Мадара посмотрел на своего «палача», плавным кивком позволяя тому продолжить, — меня тут заинтересовало кое-что, — полковник повернул голову по правую руку от главнокомандующего, который сразу понял о ком пойдёт речь, — слышал я тут от одной «птички», что штандартенфюрер Учиха не всех перебил из деревни на границе «Листа», где были партизаны. Фюрер развернулся в кресле к своей «правой руке», который вечно находился в тени, хотя его тёмная слава шла впереди него, размахивая флагом и предвещая о гибели всех, кто встанет у него на пути. Немного раздуто это было по мнению Мадары, хотя и забавно, ведь всегда находились люди, что верили злым языкам. Вот только в случае Итачи Учихи это было абсолютно обосновано. — Он оставил себе одного пленника, какого-то мальчишку-партизана, которого кормит объедками с кухни и выгуливает с цепью на шее, — продолжил Момочи, вглядываясь в тень под фуражкой юного члена «Алой Луны», где проглядывались очертания. Он жаждал увидеть эмоции. Он жаждал увидеть страх на этом невозмутимом и, казалось бы, вечно скучающем лице. — Что скажите на это, штандартенфюрер Учиха? — обратился Мадара к Итачи, не сумев подавить смешка, после заявления Забузы. — Это моя собака. Столь прямой и в тоже время иронический ответ, сказанный без усмешки или улыбки, спокойным и ледяным голосом покоробил бы любого, но не «Алую Луну», члены который выразили своё отношение к этому тихими ухмылками, приподнятыми бровями или сдавленным фырканьем, которое донеслось со стороны полковника Какузу. Ишь чего захотел ведь, тратит бесценные объедки не на свиней, а на свои развлечения.  — Собака? — переспросил фюрер, склонив голову на бок и тем самым скрыв своё удивление тенью козырька фуражки, — А у этой «собаки» есть какая-то ценность? Или значение? — кисть мужчины описала полукруг в воздухе. — Питомец, трофей, — штандартенфюрер отвечал так же лаконично, не размениваясь на долгие пояснения, и Мадара никак не мог определиться, нравится ли ему эта черта в полковнике или нет, — обозначить можно как угодно, смысл останется тем же, фюрер. — Что ж, — главнокомандующий вернулся в исходное положение, став убирать добытые Конан документы и фотографии с записками обратно в конверт. Его содержимое он тщательно изучит перед сном, — пока это не мешает никому выполнять свои обязательства перед «Чёрной гвардией», я не вижу повода лишать нашего достопочтенного штандартенфюрера его скромного «хобби», — обозначил так новую забаву старшего офицера Учиха. Хотя про себя Мадара отметил, что на этом всё-таки заострит внимание, так как это было что-то новенькое за три года, которые Итачи Учиха пробыл под его руководством. Не раз до него доходили слухи о том, что с пленниками полковник проводит подобную экзекуцию, давая надежду на побег, а потом сразу же её забирает, когда настигает свою загнанную в угол цель. А вот питомец — это куда интереснее. Ведь каждый смертный, будь то обычный работяга или высокопоставленный господин — все они тянутся к тому, что усладит или наполнит душу, а это более любых поступков и слов всегда говорит о самых потаенных сторон чьей-либо натуры. И, Мадара, как стратег, знал, что нельзя упускать такой шанс.