Cosa Nostra

Что такое счастье? Ощущение того, что сила растёт, а сопротивление преодолено.

      — Чонгу? Ты что здесь делаешь?       Едва открыв дверь, Юнги с удивлением и настороженностью встречает незваного гостя.       — А ты не рад меня видеть?       Мин оглядывается за спину друга, выискивая взглядом кого-то. Чонгуку даже стало интересно, но стоит ему повернуть голову, как его хватают за предплечье и затягивают в квартиру. Майор выглядит до ужаса обеспокоенным.       — Разве тебе безопасно без предупреждения приходить? А если кто-то узнает?       — Гаспаро знает, то есть Тэхён, остальное не важно.       Чонгук отмахивается от беспокойства друга, стягивает кроссовки с ног и проходит вглубь. Юнги что-то ещё ворчит, уходя на кухню, но Чон не обращает внимания. Он падает на диван, развалившись, и прикрывает глаза. Последние два раза, когда он был здесь, ощущения были иные. Сначала капитан делился своими планами, надеждами, радостями. А потом, ломая голову и пуская слёзы перед другом, отчаянно искал то, что так важно. Как будто это было не пару дней назад, а вечность.       Всё тот же беспорядок: разбросанные бумаги по небольшом кофейному столику; оставленные после кружек следы на нём же; на полу можно заметить грязные носки; на маленьком пуфике гора одежды. Юнги изучил этот беспорядок от и до, сам его создал и живёт в вечном хаосе. Под рёбрами что-то тянет, когда Чонгук понимает, как же много произошло, и рассказать всё Юнги хочется ещё больше.       — Держи, — Мин протягивает Чону кружку с горячим кофе со сливками. Знает, что капитан пьёт только так. Мин, поставив свою с чашку с котом на столик, присаживается рядом и глядит на Чонгука во все глаза. — Ну, рассказывай.       И Чонгук рассказывает. Выпаливает, как на духу, от начала и до конца. Он не утаивает ничего. Капитан даже ни разу не прикасается к кофе, сейчас совсем не до него. С течением рассказа, Юнги задаёт уточняющие вопросы, матерится, иногда ругается, а потом и вовсе грузно вздыхает.       — Одним кофе тут не обойдёшься.       Тащит на столик несколько бутылок пива. А Чонгук всё говорит и говорит. Под шипение пива, шок Юнги и тёплую дружескую атмосферу. Как же давно Чон не общался с Мином. Язык не повернётся сказать, что скучал, хоть это и чистая правда. В какой-то момент капитан ловит себя на мысли, что давно себя так не отпускал. Встречи с майором строго запрещены во время его прикрытия, которое таковым уже не является.       — Чонгу.       Юнги кладёт руку на плечо друга, слегка сжимает и во все глаза смотрит на него. Капитан понимает и принимает поддержку Мина, хоть она и выражается в одном слове. Чонгук ощущает физически, как ему становится легче от того, что он всё, наконец, рассказал и вытащил из своей груди. Становится даже как-то пусто, ничего уже не давит изнутри и напряжение потихоньку сходит.       — И что будешь делать дальше?       Чонгук усмехается, протирает лицо руками и поджимает губы. Единственная константа его жизни — чувства к одному определённому человеку. Вся жизнь капитана изменилась на сто восемьдесят градусов. В ней больше нет места рапортам, выездам на места преступлений, расчленённым телам и уютным вечерам с Тэхёном. Есть лишь Гаспаро Конти и Коза Ностра.       — Я не знаю, Юнги, — Чонгук отворачивается от Мина, надеясь собраться и не увидеть возможного разочарования в глазах друга. — Не знаю, поймёшь меня или нет, но я так сильно люблю Гаспаро, что это даже больно. Любить его очень больно.       — Чонгу.       — Нет, правда. Я не представляю себя без него. И самое странное, что это не изменилось. Видеть его, ощущать его запах вокруг и на себе. Он необходимость, знаешь, будто уже под кожей. Я не знаю, как жить без него, но и с ним оставаться. Это сложно, Юнги.       — Ты прав, я не понимаю тебя и твоих чувств. Но выбор делать всё равно придётся.       — Я знаю, Юнги! Знаю.       Чонгук со вздохом немного отсаживается от друга, чтобы облокотиться на собственные колени. Он перебирает пальцы, жуёт губы и смотрит впереди себя, но не видит ничего. Чон в который раз прокручивает события последних месяцев и пытается понять, когда всё стало таким запутанным, сложным. Капитан представляет перед собой весы, чтобы определить, что для него важнее, но это всё рушится снова и снова, ведь обстоятельства уже другие. Вернуться к начальной точке уже не получится.       — Я не смогу вернуться в департамент, а без него моя жизни и не жизнь вовсе. Я не смогу вернуть наши отношения с Тэхёном, потому что он вовсе и не Тэхён, а Гаспаро Конти. Оставаться в Коза Ностре? В качестве кого? Любовника Дона? Это даже звучит абсурдно. Стоит только узнать всем, что я грёбанный капитан, и меня попрут оттуда. Я не знаю, что мне делать, Юнги. Просто не знаю.       Чонгук опускает голову, сжимая её ладонями. Кажется, она вот-вот лопнет от того, как много там всего. Чон не хочет жалости от друга, понимает, что тот ничем не сможет помочь. Ему хотелось просто высказаться. Хотелось, чтобы его услышали. А Юнги умеет это превосходно. Даже сейчас не вмешивается, даёт время прийти в себя, чтобы после обнять. Как же много объятия могут значить. Для капитана они значат намного больше, чем кажется. Его переполняет благодарность за всё, что Мин сделал и продолжает делать, Чонгуку не расплатиться за это никогда. Он поворачивается обратно к другу и обнимает его в ответ, чувствуя, как руки Юнги сжимают его. Иногда бывает так важно знать, что ты кому-то нужен без причины. И сейчас Чонгук действительно ощущает это. Ощущает свою значимость.       От столь неожиданной заботы Чона отвлекает звонок телефона. В какой-то степени ему немного неловко за то, что он проявил свои чувства, но старается отодвинуть от себя эту мысль. На экране высвечивается номер Гаспаро, и капитан сразу же отвечает.       — Вы уже закончили?       — Нет, я ещё у Юнги.       — Я могу заехать за тобой к девяти, если хочешь. Ты уехал с Силайло?       Чонгук отодвигает телефон, чтобы проверить время. У них ещё примерно полтора часа.       — Да, он меня привёз. Я тогда ему скажу, чтобы он уезжал.       — Всё в порядке, я сам скажу. Тогда в девять буду.       Гаспаро не прощается и завершает звонок. Чонгук смотрит на потухший экран телефона и сравнивает себя с ним. Его не покидает чувство того, что он и сам потух, перестал быть собой. Вся его жизнь крутится вокруг омеги.       — Чонгук, — Юнги зовёт его тихо, чтобы Чон смог поднять глаза на друга. — Я всегда буду на твоей стороне. Какой бы выбор ты ни сделал, я останусь рядом с тобой. Приму его, как свой, и никогда не передумаю. Поговори с Гаспаро и прими то решение, которое считаешь лучшим для себя.       Чонгук не может и слова вымолвить. Он открывает и закрывает рот, но ничего не говорит, словно возможность издавать хоть какие-то звуки отключили. Это так нужно было. Просто необходимо знать, что есть хотя бы один человек, который не предал, не отказался от него, а всё ещё поддерживает капитана. На голову Чона точно вылили ушат ледяной воды, заставляя тело покрыться мурашками. Юнги рядом, его друг, почти брат. Он помог вытащить Гаспаро, отвёз их в безопасное место, не задал ни одного вопроса, а слепо доверял. Юнги не рассказал никому о той ночи, иначе за ними уже пришли бы. Он сидит в своей квартире, принимая гостя, из-за которого вся его карьера и в целом жизнь может разбиться с крахом, безвозвратно. Мин Юнги на его стороне.       Чонгук смотрит на него широко раскрытыми глазами и надеется, что в них отражается вся та благодарность, что затапливает капитана с головой. Неимоверная, гигантская и чистая благодарность. Чон кивает на слова Юнги и уже сам тянется к нему, прижимаясь ближе и обхватывая тело майора двумя руками. Взгляд капитана упирается в стену и Чон старается не моргать, чтобы не дать слезам возможности скатиться по его щекам. Он всегда твердил себе, что если хотя бы один человек в этом мире будет прикрывать его спину, то Чонгук выстоит. И он выстоит, потому что человек этот есть.       — Спасибо.       — Не стоит, Чонгу, ты поступил бы так же.       Слова буквально добивают его. Сил сдерживаться уже нет, как и смысла. Чонгук чувствует себя маленьким беспомощным ребёнком, который не способен себя защитить или как-то позаботиться о себе. Он, будто малыш, рыдает в плечо своего единственного друга. Друга, который не коснулся Коза Ностры. И самое ужасное во всем происходящем — то, что Чонгук не уверен, что сам смог бы на такое пойти. Не уверен, что он вообще заслуживает того, что имеет. Он даже не вспоминал о друге, пока Коза Ностра носом его не ткнула. Недавняя истерика не сравнится с тем, что сейчас происходит в груди Чона. Там ребра ломаются и крошатся на мелкие кусочки от осознания того, что он отвратительный друг. Ему искренне жаль, что Юнги выбрал его и продолжает выбирать несмотря ни на что.       Чонгуку хотелось бы дать столько же, сколько ему даёт Мин. Хотелось бы поддержать его в трудные минуты, но Юнги их никогда не проходил. Чон даже вспомнить не может, видел ли он когда-нибудь майора в том состоянии, в котором находится сам. Чонгук надеется, что в жизни Юнги нет такого дерьма.       — Нет ничего страшного в том, чтобы не справляться, Чонгу. Твоё состояние вполне соответствует тому, с чем ты столкнулся в жизни. Мне жаль, что ты прошёл через это.       То, что так хотел услышать Чонгук. Что с ним всё нормально. И его слёзы не признак слабости. Да и что такое слабость?       — Ты не можешь быть кремнем вечно. Тебе тяжело, больно и обидно. Позволь себе это.       Как будто и так много позволяет. Его невозможно остановить, да и Юнги не пытается. Он не пытается сказать, что всё будет хорошо, не говорит перестать. Мин мягко поглаживает его по спине, волосам и держит рядом.       — Я горжусь тобой, слышишь? Ты огромный молодец и у тебя получается.       Чонгук закусывает губы с такой силой, что начинает идти кровь. Капитан зажмуривает глаза, стискивает футболку Юнги в руках, чтобы не закричать в голос. Ему нужно освободиться от эмоций. От скопления той боли, что, как снежный ком, с каждым днём нарастала, заставляя внутренности скручиваться. Когда-нибудь станет легче. Станет же? Чонгук хочет в это верить. Хочет надеяться на то, что всё будет лучше, чем сейчас.       Когда эмоции утихают, Чонгуку становится неловко за свой всплеск. Он отстраняется от друга, утирая слёзы с щёк. Юнги на это лишь понимающе улыбается и похлопывает Чона по плечу. Возможно, и не нужно ждать будущего, чтобы поверить в то, что может быть лучше. Возможно, Чонгуку нужно больше ценить то, что он имеет. Конечно, не закрывать глаза на опасность, которая преследует Гаспаро, а вместе с ним и самого альфу. Сидя рядом с другом, Чон задумывается, смог бы Юнги предать его так же, как это сделал Сокджин. Что вообще должно случиться, чтобы человек предал буквально всех? Не просто так же полковник решил служить Коза Ностре.

***

      Гаспаро приезжает ровно в девять, ни минутой позже. Как всегда педантичен. Чонгук обнимает Юнги напоследок и обещает, что они ещё встретятся. Мин на это лишь кивает и улыбается. Двери его дома всегда открыты для Чона. И оба это знают.       В приподнятом и слегка расслабленном настроении Чонгук спускается вниз и выходит из подъезда. Прямо напротив двери уже стоит машина Гаспаро, и капитан быстро в неё юркает. Неожиданно в нос ударяет запах крови. Он смотрит на омегу, замечая рядом лежащий пакет с грязными влажными салфетками, по салону Чонгук глазами улавливает красные капли, а на лице Гаспаро всё ещё есть то, что не удалось оттереть. Альфа не спрашивает ничего, слышать ответ ему совсем не хочется. Он берёт полупустую пачку салфеток, достаёт одну и приближается к Конти. Автомобиль тем временем начинает движение. Лишь краем глаза Чонгук видит водителя, который не обращает на них никакого внимания. С тяжёлым вздохом Чон аккуратно поддевает подбородок омеги и сосредоточенно, но не сильно давя, начинает оттирать кровь с кожи Гаспаро.       Омега на такое проявление заботы широко улыбается, прикрывая глаза, и подставляет лицо нежным движениям капитана. Ему приятно ощущать тёплые пальцы на подбородке, мерное дыхание на щеке и пристальный взгляд Чонгука на себе. Только на себе. Гаспаро ловит себя на мысли, что ему чертовски нравится, когда всё внимание Чонгука на нём одном. Омега не прерывает Чона, позволяет ему достать новую салфетку и пройтись по кромке кудрявых волос. Конти не чувствует никакого дискомфорта, находясь в такой уязвимой позе. Открывается только Чонгуку и радуется тому, как мягко альфа проводит тканью по его лбу, скулам и ушам, убирая остатки крови. Даже если через сорок минут они будут дома и Гаспаро сможет сходить в душ и окончательно смыть сегодняшний день, он ни за что не хочет прерываться.       Чонгук внимательно осматривает его, чтобы убрать то, что пропустил, а после проводит ладонью по заляпанным волосам омеги, вызывая мурашки по всему телу. Когда Конти чувствует, что Чон отстраняется, то открывает глаза и, смотря в такие большие знакомые напротив, не может удержаться и чмокает альфу совсем невинно.       — Спасибо.       Чонгук слегка приподнимает уголки губ, убирает всё в пакет, в котором уже целая горсть салфеток собралась, и завязывает его, чтобы убрать в ноги.       — Как посидели? Всё хорошо?       Стоило Гаспаро увидеть Чонгука, как его настрой приобрёл игривые нотки. Сейчас Конти хочется лишь прижаться к альфе, в чём омега себе не отказывает. Он бодает лбом плечо Чона, пододвигается ближе и с огромным удовольствием подставляется под руку капитана, прижимаясь щекой к его груди. Омега обнимает Чонгука поперёк живота и трётся носом о шею альфы. Так безмятежно. Спокойно. В груди Гаспаро всё сдавливает от того, как ему хорошо. Ему невероятно сильно нравится, как Чонгук обнимает его одной рукой, а второй поглаживает по предплечью. Желание урчать, как ласковый котенок, возрастает до неприличного, отчего омеге приходится стиснуть зубы.       — Да, нормально. Выпили немного пива, поболтали. Давно так не сидели.       — У вас же традиция была, да?       — Так и есть. Традиция есть, но и жизнь немного изменилась.       — Ничего, моё назначение через три дня, тогда можно будет выдохнуть, — Гаспаро поднимает голову с груди капитана и упирается в неё подбородком. — Конечно, публично вы не сможете общаться так, как раньше, но связь точно не потеряете.       Чонгук на это хмурится и по привычке запускает ладонь в кудри Гаспаро. Он всегда их обожал. Не сейчас, разумеется, когда они в крови незнакомца, но обычно они мягкие, приятные на ощупь.       — Это не будет опасно для него?       — Не переживай об этом, я всё улажу.       Чонгук кивает на это и мягко массирует кожу головы омеги. Гаспаро снова оставляет на губах капитана поцелуй. Уже не такой быстрый, но и представления перед другими устраивать не хочется. Конти желает спрятать их любовь у себя внутри, не показывать никому, беречь её от чужих глаз. Что бы ни случилось, Чонгук останется рядом с омегой. Гаспаро по-жадному тешит эта мысль, греет внутренности. Чонгук с ним связан, по рукам и ногам, никуда от него не денется. Конти очень нравится, он доволен таким положением дел. Ему необходимо, чтобы этот альфа всегда был вот так, под боком, под ладонями, под кожей. В самом сердце. Как бы Гаспаро ни храбрился, не уверен, что сможет отпустить. Всё равно будет по пятам следовать за капитаном.       — Хочу принять душ, лечь в кровать и посмотреть какой-нибудь фильм. Сегодня был выматывающий день.       Гаспаро дует губы и жалуется, точно ребёнок. Чонгук на это с улыбкой поглаживает по щеке, оставляя на ней прикосновение своих губ. Соглашается с ним. День действительно сложный. Но скоро он закончится и наступит новый.       — Что хочешь посмотреть?       Омега пожимает плечами и снова припадает к груди альфы, прикрывая глаза.       — Не знаю, я в любом случае через десять минут после начала вырублюсь.       — Обычно я так делаю.       — Сегодня будет исключение.       Не то чтобы Чонгук против. Снова соглашается. Гаспаро Конти всегда исключение.       К поместью они подъезжают ближе к десяти вечера. Омега сразу направляется в душ, чтобы, наконец, смыть всю грязь с себя. Чонгук к нему, несмотря на приглашение, не присоединяется. Ему хочется тишины и ни о чём не думать. Помыв руки, Чонгук заглядывает в холодильник, достаёт сырокопченую колбасу и сыр. Пока он готовит для них небольшой перекус, начинает думать о том, что бы посмотреть. Комедии точно нет, что-то романтическое тоже не хочется. Возможно, триллер или боевик, где главный герой непременно побеждает. Без напряжения или излишней эмоциональности. Чонгук аккуратно нарезает чиабатту, начинку и раскладывает бутерброды на тарелки, грязную посуду он просто закидывает в раковину, делая пометку не забыть её помыть. Так же высыпает немного орешков, что нашёл в тумбочке, и крекеры.       Чонгук относит всё в комнату Гаспаро, не забыв про яблочный сок и пару стаканов. Когда Чон уже почти подготовил необходимое, он решает переодеться во что-то свободное, в чём можно сразу заснуть. Чонгук шарится по комнатам, пока не находит гардеробную и с удивлением обнаруживает свои вещи, перемешанные с одеждой Гаспаро. В комнате стоит концентрированный аромат гибискуса, который капитан вдыхает полной грудью. Он с наслаждением изучает помещение, обнаруживает брюки, которые Гаспаро часто носил, когда встречался с капитаном ещё до всех событий. Или рубашку, что омега надевал на их первое свидание. И находясь среди прошлого и настоящего, до Чонгука наконец-то доходит.       Никаких Тэхёна или Гаспаро нет. Это один и тот же человек, просто Чонгук видел сначала одну его сторону, а после и вторую. У него, Чона, тоже есть и плохие, и хорошие части. И прошлое его тоже и плохое, и хорошее. В этот момент жизнь капитана словно обрела краски, омывая весь мир в радугу. Не чёрно-белое нечто. Чонгук трогает костюм, в котором Гаспаро был на маскараде. Тогда тоже был один человек. Не двое. И жизни у Чонгука тоже не две, а одна, его собственная. Да, он потерял свою работу в тот момент, когда узнал, кто Тэхён на самом деле. Но и приобрёл кое-кого заново. Каждый день приобретает. Сегодня в машине Чон будто в прошлое попал. А сейчас уже снова настоящее. Так много всего. Много страха, ужаса, опасений, тревоги и беспокойства. И при этом всём есть и хорошее. Сам Гаспаро Конти. Поцелуи с ним, объятия. Лудвико тоже понравился Чонгуку, хоть альфа и очень своеобразный, но заботится и любит омегу, как своего сына, это видно. И Силайло. Капитан с ним неплохо подружился. Когда Костатини его подвозил, то они хорошо поговорили, обсудили работу, общих знакомых, даже посмеялись, когда Силайло жаловался на Салвеццо. И его тоже обсудили. Долоре тоже вполне неплох, хоть они с Чоном и не близки. Омега кажется ему хорошим. Возможно, и здесь капитан сможет найти свой путь, некую ценность себя.       Чонгук не знает планов Гаспаро на будущее, что будет с Коза Нострой, с их отношениями. Но это же тоже решается, верно? Им нужно сесть и обсудить, что они будут делать дальше. Скорее всего, Чон уволится, останется здесь. Многое изменилось в его жизни. Но это нормально. С течением времени всё меняется, невозможно оставаться таким, как прежде. Конечно, его единственной константой остаётся сам омега. Может, и неправильно — цепляться за того, кто причинил много боли. Можно сказать, что Чон просто чокнутый, раз не уходит от того, кто не только убивает людей, но и торгует наркотиками, поставляет оружие и в целом глубоко внутри организованной преступной группировки. Можете называть Чонгука сумасшедшим, не уважающим себя и позволяющим вытирать о себя ноги, но сам капитан себя таковым не ощущает.       Стоя посреди гардеробной, в которой смешаны вещи и альфы, и омеги, в которой так много аромата гибискуса, что на языке сладостью оседает, Чонгук ощущает себя счастливым. Впервые за несколько месяцев с его сердца падает огромная гора, что ещё пару часов назад сдавливала все внутренности, не давая дышать полной грудью. Да, Чон действительно очень счастлив. Хоть и поводов для радости не так много, но они есть. Они есть! Через минут пятнадцать он будет валяться с Гаспаро в мягкой кровати, обнимать его, слушать тихое сопение и наслаждаться моментом как никогда раньше. Решение принимается так быстро и просто, что Чонгук не может поверить тому, как долго купался в сомнении.       Так и застыв посреди комнаты с блаженной и глупой улыбкой, Чонгук не замечает, как Гаспаро тихо заходит. Омега, облачённый в пушистый белый халат, облокачивается на дверной косяк и скрещивает руки на груди, наблюдая за альфой. Тем временем Чон думает о том, что нужно перевезти сюда все вещи. В принципе, его планы, видимо, совсем не изменились. Они смогут жить вместе, просыпаться и завтракать — тоже вместе. Кажется, за последнее время Чон так сильно погрузился в то состояние потерянности и страха так глубоко, что сейчас не может поверить, что всё и правда хорошо. Его не пытаются убить или преследовать. Но все не так ужасно, ведь по законам его в принципе нельзя убить. И чего же тогда так сильно переживать? Чон уверен, что Конти сделает всё, что в его силах, чтобы защитить их отношения. Уверен, как никогда прежде.       Гаспаро надоедает просто наблюдать за альфой, так что он отталкивается от косяка и медленно подходит сзади, касаясь спины альфы, который вздрагивает от неожиданности. Омега гладит ладонями лопатки Чона, обхватывает того руками, чтобы под пальцами ощущалась его грудь. Конти любит её: спать на ней, трогать, чувствовать биение сердца. Это кажется таким личным, интимным, что руки иногда дрожат. Чонгук поворачивается в сторону Гаспаро, обнимает того за талию и прижимает ближе к себе, заставляя омегу встать на носочки. Он прикасается лбом ко лбу Конти, прикрывая глаза. Хочется на мгновение раствориться в этом моменте. Так близко, тепло. Чонгук трётся носом о нос Гаспаро, улыбается, оставляет несколько поцелуев по всему лицу. Капитану нравится видеть омегу таким ласковым и спокойным. В последнее время нервы ни к чёрту, Конти постоянно на взводе, поэтому Чон наслаждается умиротворенной атмосферой между ними.       — Нужно все вещи перевезти.       Чонгук шепчет, не хочет, чтобы их личный мир растворялся в реальности. Сейчас очень хорошо, прерывать такой момент непростительно.       — А лучше купим новое, — Гаспаро подмигивает Чону, тянет его к выходу. — Пошли уже в кровать, я видел ты там всё подготовил. Какой у меня замечательный альфа.       Последние слова Конти едва ли не мурчит, причём глаза так ярко блестят, что Чон не может отказать. Лишь берет пару футболок и штаны для себя, а после послушным щенком следует за омегой. Обычно они не делают акцент на вторичном поле, не считая это чем-то настолько важным, чтобы выделять, но то, как это сделал Гаспаро, очень понравилось Чону.       В комнате они довольно быстро переодеваются и падают на кровать, зарываясь сначала в одеяло, а после и в объятия. Они переплетаются настолько, что Чонгук даже не знает, где заканчивается он сам и начинается Гаспаро. Словно слились в одно целое. Фильм включают первый попавшийся. Кажется, в последний раз они так валялись ещё до задания капитана. Это было так давно, но вместе с тем совсем недавно. Конти съедает всего один бутерброд и пару крекеров, запивая все соком. Идти чистить зубы после их ночного перекуса не хочется вовсе, поэтому омега просто забивает на это и уже через пару минут засыпает. Чонгук утыкается носом во влажные волосы и без особого интереса продолжает смотреть кино уже один. Все негативные мысли остались в той гардеробной и рассеялись среди насыщенного аромата Гаспаро. Чон верит, что их ждет личное долго и счастливо. Хороший конец будет непременно, по-другому и быть не может.       К середине фильма Чонгук понимает, что и сам начинает засыпать, поэтому аккуратно выбирается из кровати, стараясь не потревожить сон Конти, и уносит все тарелки и стаканы на кухню, чтобы завтра с ними разобраться. Находясь на лестнице, Чон слышит стук в дверь. Он хмурится, когда осознает, что уже достаточно поздно для визита, но всё равно спускается обратно и подходит ко входу, открывая дверь. Перед ним стоит нахмурившийся Долоре. Омега, смерив его взволнованным взглядом, смотрит за спину альфы.       — Где Гаспаро?       — Уже спит. Что-то случилось?       Долоре оборачивается назад и, закусив нижнюю губу, кивает.       — Там, — Эспозито указывает на главный въезд на территорию. — Там твой отец приехал.       Чонгук в мгновение столбенеет. Что его отец здесь делает? Разве он не считается предателем? Его должны были привести к Гаспаро, как к Дону, чтобы получить своё наказание.       — Жди здесь.       Капитан, не закрывая дверь, разворачивается и бежит в комнату, где сладко спит его омега. Как ему сообщить об этом? Будет ли Чонгук свидетелем очередных зверств Гаспаро Конти? Этот вечер был таким замечательным, но Чон не знает, чем обернётся эта встреча. Альфа заходит в комнату и опускается со стороны Конти на корточки, чтобы аккуратно погладить его по голове и потрясти за плечо.       — Гаспаро.       Омега морщится от того, что его вырывают из столь долгожданного сна, и отмахивается от рук альфы, но Чон не сдаётся. Он снова трясёт Гаспаро, зовя его по имени и прося проснуться. Конти осоловело поднимает голову с подушки и хмурится.       — Мой отец пришёл сюда.       Гаспаро медленно моргает, пытаясь осознать то, что ему говорят, но, как только до него доходит, протирает лицо руками и, откинув одеяло, поднимается на кровати. Чонгук осматривается, не замечая ничего, что можно было надеть, выходит из комнаты, чтобы взять штаны в гардеробной, и возвращается. Конти уже окончательно встаёт с кровати и благодарит за одежду. Оставлять его одного зверь в груди запрещает, но Чон не слушается и спускается к Долоре, что уже извёлся от ожидания. Чонгук просит привести Чон Раона.       Если Гаспаро решит его убить, как планировал изначально? Сможет ли омега прислушаться к просьбе Чона отпустить Раона? Зачем вообще он пришёл? Исчез бы с концами, и никто не нашёл. А его вообще искали? Чонгук не виделся с отцом больше года, да и не созванивался столько же. С тех пор, как родители развелись, Чон практически не поддерживал связь с Раоном. С одной стороны, банально не хотелось, с другой — злился и обижался на отца, что сначала заставил их переехать в другую страну, а после бросил, как ни в чём не бывало.       Гаспаро спускается буквально через пару минут. Его волосы всё ещё влажные после душа, а с лица капает вода. Видимо, он умылся, чтобы прийти в себя после короткого сна. То, от чего замирает сердце Чонгука, это пистолет в руке омеги. Чон не может отвести от него взгляда, стоя столбом. Что он должен делать? К отцу у Чона не было великих родственных чувств, лишь привязанность, ведь раньше всё было хорошо в их семье. Они не были образцовыми, но и неблагополучной семьёй их тоже не назвать. Такие, как и все. Мама сидела дома, после рождения сына не работала, посвящала себя мужу и Чонгуку. Раон работал в весьма неплохой фирме бухгалтером. Когда всё пошло крахом? Капитан не знает, но смерти отцу не желает.       Чон, придя в себя, подходит к Гаспаро, смотрит в его глаза и едва произносит:       — Не нужно этого.       Конти качает головой. В его планах на сегодня не было очередного трупа, но он должен.       — Я должен отомстить за свою мать.       Чонгук еле касается предплечья Гаспаро, медленно проводит по его руке, пуская мурашки. Чону хочется по-детски топнуть ногой и кричать, как это несправедливо!       — Значит ли это, что… — Чонгук сглатывает вязкую слюну и отворачивается от омеги, не в силах смотреть на него, говоря: — я тоже должен буду отомстить за своего отца?       Капитан уверен, что слова действительно влияют на Гаспаро, ощущая, как тот вздрагивает. Чон знает, что не смог бы пойти против Конти. Даже не столько из-за того, что Гаспаро буквально вся его жизнь, сколько из уважения и сожаления к нему. Чонгук не желает быть очередным предателем, из-за которого омега окончательно отвернётся от всего мира.       — Пытаешься ставить условия?       Альфа чувствует, как тяжело Гаспаро говорить что-то подобное. Он и сам разрушается от их разговора. Ему не нравится ощущать между ними напряжение, поэтому Чон поражённо отмахивается от этого и вновь смотрит на омегу. Голос его, на удивление, твёрд.       — Нет. Никогда, — Чонгук подходит ближе, не оставляя между ними никакого пространства. Он пытается вытеснить то давление, возникшее между ними, которое нервирует обоих. — Я прошу тебя. Как твоя пара, как партнёр, даже не как альфа или сын Чон Раона. Я ведь на твоей стороне, всегда буду.       Чонгук оставляет поцелуй на лбу омеги и обнимает его, не ощущая объятий в ответ. Гаспаро тяжело даётся принятие этой ситуации, но капитан слышит, как омега выпускается воздух из лёгких, словно задержал его, боясь услышать ответ. Чонгуку тоже страшно. Больше, конечно, за Конти. Омега убирает пистолет за кромку домашних штанов, натянутых впопыхах, и оборачивает руки вокруг Чона. Капитан снова целует Гаспаро, но уже в волосы, благодаря за проявленное уважение. Это оказалось так важно, что Чонгук не ожидал, что его сердце едва сможет функционировать. Он правда благодарен.       Их мгновение разрушает Долоре, который сначала открывает дверь, а потом стучит по ней, вопросительно взглянув на Гаспаро. Омега кивает и нехотя отстраняется от Чонгука.       Чон Раон впервые за много лет ступает в поместье Конти. Он был здесь единожды на каком-то официальном вечере, однако даже не помнит, когда и в честь чего это было. Гаспаро видел его в детстве мимолетно, в сознательном возрасте только на фотографиях, и они не обманули омегу. Чон Раон и Чон Чонгук очень отличались друг от друга. Старший альфа стоит посреди входа, смотря только на омегу, и больше не двигается. На нём потертые штаны, чёрная застиранная футболка и какая-то куртка с небольшими пятнами на рукавах. С его плеча свисает тяжёлая сумка. Седые следы на висках выдают возраст Раона, а морщины вокруг его потухших глаз подчёркивают то, к чему Гаспаро оказался не готов. Это сами глаза Раона. Единственное, что выдавало родство с Чонгуком. Они идентичные, и Конти понятия не имеет, как смог бы его убить.       Гаспаро было около четырнадцати, когда Америго привёз его на тот самый склад. Отец заставил мальчишку впервые взять пистолет не для того, чтобы тренироваться, а применить свои навыки в деле. Конти было запрещено закрывать глаза и отворачиваться. Америго сказал, что Гаспаро должен смотреть Смерти в лицо. Омега давно забыл, как звали того мужчину, почему его вообще нужно было наказать, что он смог напоследок произнести. Но Конти не смог забыть его глаза. И глаза Раона — тоже, потому что видел их каждый день, просыпаясь и засыпая. И простить себе тоже не смог бы.       — Тэхён.       Тихо начинает Раон, а Гаспаро дёргается, как от пощёчины. Слишком давно, казалось, прошли года, как он слышал своё имя в последний раз. Чон старший резко падает на колени, кладёт руки перед собой и кланяется в пол, прикасаясь к нему лбом. Его плечи и спина дрожат, словно мужчина плачет. То ли от облегчения, то ли от ноши, что преследовала его годами.       — Поднимись, Раон. Не нужно устраивать драму.       Альфа, приподнявшись, вытирает лицо от влаги, и полностью встаёт на ноги. Его плечи ссутулены, а сам он не в силах поднять голову и вновь посмотреть на омегу. Чонгук, все ещё стоящий в стороне, не может поверить, что это его отец. Он ведь не извинялся никогда. Ни перед сыном, ни перед женой. Раон считал себя выше каких-то извинений, чтобы падать так низко, как сейчас. Чонгук не верит ему совсем.       — Пошли, надо поговорить.       Раон кивает, хватается за ручку сумки двумя руками и, наконец, сталкивается взглядом со своим сыном. То, что происходит дальше, не поддаётся никакому объяснению. Чон Раон буквально впадает в ярость при виде Чонгука.       — Что ты здесь делаешь? — старший альфа шипит, делая шаг к Чонгуку, однако после поворачивает голову к омеге. — Что он здесь делает? Его не должно быть тут! Уходи! Немедленно уходи!       Раон начинает кричать на сына, взмахивает руками, трясёт головой. Его тело напряжённо максимально, а лицо краснеет, пока он продолжает прогонять Чонгука из дома, который даже не его. Гаспаро надоедает это представление, когда Раон пытается схватить Чонгука, чтобы вывести того. Омега выпускает зверя, оказывая недостаточное давление, чтобы причинить боль. Он пытается успокоить Раона, который впал в отчаянную истерику и продолжал выгонять Чонгука. Старший альфа со всей силы толкает сына в сторону двери, несмотря на то, что сам едва держится на ногах.       — Довольно!       Громкий резкий голос Гаспаро отскакивает от стен, доставляя неудобства Раону. Альфа прикрывает ухо одной рукой, а второй машет сыну.       — Перестань выгонять моего альфу, пока я тебя не прикончил.       Казалось, эти слова высосали всю жизнь из Раона. Он отрицательно качает головой, в то время как Чонгук вообще перестаёт понимать, что, чёрт возьми, происходит. Гаспаро подходит ближе к Раону и усиливает давление зверем, стараясь привести его в нормальное состояние.       — Так не должно быть. Ему тут не место. Уходи, Чонгук. Сейчас уходи.       — Он никуда не уйдёт из своего дома, — Гаспаро говорит уверенно. Поместье для Чонгука — дом. Место, куда он всегда может вернуться и обратиться за помощью. — Если ты пришёл нести эту чушь, то лучше сам уходи.       Раон жалостливо кивает и опускает руки вдоль тела, точно сдаётся под давлением омеги, и не может отвести жалобного взгляда от Чонгука. Конти устало вздыхает и рукой указывает на гостиную, чтобы все прошли дальше и перестали толпиться у входа. Гаспаро присаживается на диван, закидывает одну ногу на другу, а левую руку кладёт на спинку. Раон постоянно оглядывается на сына, который тихо идёт вслед за ним. Старший альфа садится на край кресла, ставит сумку рядом и продолжает смотреть на Чонгука. Капитан опускается на диван слева от Конти. Достаточно близко, чтобы обозначить правдивость их отношений, но недостаточно, чтобы удовлетвориться самому.       Гаспаро осматривает комнату, а после переводит взгляд на Чонгука.       — Принесёшь телефон?       Чон лишь кивает, слова против того, чтобы оставить этих двоих наедине, не высказывает, и встаёт со своего места. Конти провожает Чонгука глазами вместе с Раоном и, стоит альфе скрыться в другой комнате, как омега концентрируется на старшем альфе.       Он всё ещё не понимает, почему его мать выбрала этого мужчину. Раон щуплый, невысокого роста, да и каких-то выдающиеся черт в нем тоже нет. Гаспаро наклоняет голову вбок, когда Раон, прокашлявшись, тихо спрашивает:       — Как давно?       — Около девяти месяцев.       Раон грузно выдыхает и, опираясь локтями в колени, зарывается лицом в ладони. Гаспаро его понимает, в какой-то степени. Для людей, столкнувшихся с Коза Нострой, нет ничего страшнее, чем войти в неё. Словно проклятая, она уничтожает всё хорошее, что может быть в жизни каждого.       Чонгук быстро возвращается с телефоном, с подозрением поглядывая то на отца, то на омегу. Гаспаро благодарит его кивком головы и нажимает несколько раз по экрану, положив его на стол. Чон садится на то же самое место.       — Наш разговор будет записан. Теперь говори, что хотел.       Раон протирает лицо руками и складывает их перед собой в замок, периодически поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони. Он, не поднимая головы, начинает:       — Я познакомился с Жакобом, когда мы только переехали в Италию. Наверное, через пару месяцев. Я долго искал работу, обивал все пороги, на которые вообще мог ступить. Кёна, мама Чонгука, с тех пор, как он родился, не работала.       Гаспаро не смог сдержать усмешки и колкостей.       — Конечно, долго искал. Ведь никто не хотел брать на работу вора.       Чонгук хмурится от этого высказывания и вопросительно смотрит на Конти, который его полностью игнорирует. Раон морщится на высказывание омеги и протестует.       — Можно сказать соучастник преступления.       — Подождите! — Чонгук поднимает руки, чтобы прервать диалог и нагло в него влезть. Он вообще ничего не понимает с тех пор, как его отец переступил порог. — О чём вы? В смысле вор?       Чонгук пытается добиться ответа от Раона, но мужчина так и не смотрит на него. Тогда капитан поворачивается в сторону Гаспаро, но и тут не получает отдачи. Омега не двигается, однако объясняет:       — Твой отец обворовывал компанию, на которую работал, а когда понял, что на него скоро выйдут, свалил из страны вместе с семьёй.       Чонгук знал, что его отец никогда не был примером для подражания, да и он настаивал на том, что Чон обязан пойти в полицию работать, ведь закон превыше всего. А выясняется, что Раон в действительности был вором. Возможно, им и остался. Капитан поднимает брови от удивления и не может скрыть своего очередного разочарования в отце.       — Вор есть вор, Раон. Как ты это ни назови.       В этот раз старший альфа не настаивает.       — Не имеет значения. Когда я встретился с Жакобом, он знал, что я ищу работу. Знал всё обо мне и моей семье. Предложил мне двести тысяч за соблазнение его невестки. Сказал, что вся семья знает, что она гулящая, а доказательств нет. Сказал, что хочет спасти своего брата от той, которой нужны лишь деньги.       Гаспаро чувствует, как внутри что-то разрушается. Снова. Его мать была достойной женой и лучшей матерью. Она не заслужила того, что о ней говорили и как поступили. Конти сжимает челюсть от того, что семья должна была её защищать, а не убивать. Отчаянное желание отомстить за неё клокочет в груди, но, стоит Чонгуку коснуться его колена сквозь домашние штаны, потихоньку уходит, тем не менее не потухает.       — Помимо всего прочего он предложил мне место своего бухгалтера с приличной зарплатой. Я согласился, посчитал это неплохим предложением.       Раон разочарованно качает головой, прикусив губу и сжав ладони сильнее. Даже сквозь призму гнева, ненависти и желания мести Гаспаро замечает, как Раону тяжело. Однако не останавливает себя от того, чтобы надавить на больное:       — Да я вижу, жизнь тебя ничему не учит.       Старший альфа соглашается молча. Совсем ничему.       — Через время я понял, что Жакоб не просто бизнесмен. На той встрече, когда я впервые увидел Лиён, все подозрения подтвердились. И по инициативе Лиён мы начали видеться наедине.       Гаспаро совсем не хотелось слышать подробности измен его матери. Одно осознание того, что его мать всё-таки предала Америго, разрушало тот образ Лиён, который строил в своей голове Конти. Омега понимал, что предательство могло быть, хоть и не умаляло его боли за смерть матери.       — Ты ведь знал, что за измену её убьют?       Гаспаро очень желал закончить этот разговор. С каждым новым словом внутри всё взрывалось. Ему хотелось сохранить хоть что-то, а не остаться после встречи с Раоном с ничем. Пустота намного хуже злости или всепоглощающей ненависти. Она делает Гаспаро мёртвым.       — Тэхён, — спустя время с начала разговора Раон впервые смотрит на омегу, зовёт его, просить взглянуть в ответ. У обоих слёзы стойко держатся, не падают вниз. Они видят боль друг друга. — Всё, что могла позволить себе Лиён, это держать меня за руку. Иногда, если Лиён была в хорошем настроении, она позволяла мне поцеловать её ладонь. Она всегда говорила, что хочет хотя бы телом быть верна Америго. Её смерть не была заслуженной.       Гаспаро не может выдержать этого. Он ощущает, как всё, что он выстраивал годами, сжимается до микроскопических размеров. Омега сжимает ладони в кулаки, впиваясь ногтями в нежную кожу. Напрягает челюсть, раздувая ноздри и пытаясь вернуть над собой контроль. Грудь разрывает от осознания, что его мать умерла напрасно. Он не может принять то, что Ким Лиён убили из зависти и желания власти. Казалось бы, не первая и не последняя смерть в Коза Ностре, но это его, Гаспаро, мама. Женщина, которую он любил и любит всей своей душой. Он никогда не сможет себе простить её смерть, хоть и был ребёнком, неспособным защитить то, что было поистине важно.       Ощутив прикосновение к своей руке, Конти переводит взгляд на Чонгука. Тот сжимает ладонь омеги несильно, пытается передать свою поддержку, и она, на удивление, растекается в груди чем-то тёплым, такими крепкими верёвками, собирающими внутренности воедино, скрепляющими их, не давая распасться снова. Гаспаро благодарно кивает, ведь выдавить из себя слов просто не может. Его и не просят. Дают время, чтобы окончательно не разрушиться.       Раон силится, чтобы не смотреть на сына, который безбожно утонул в Гаспаро Конти. Он понимает Чонгука, ведь в омег семьи Ким невозможно не влюбиться. Гаспаро очень похож на свою мать. Даже не лисьим взглядом, поглощающим, томным. Не острой линией челюсти. И не тонкими длинными пальцами, хоть всё это есть и в нём. Удивительно, насколько они похожи характером. Тем несгибаемым, несломленным стержнем, что держит спину ровной, а принципы нерушимыми. Да, они и правда очень похожи.       Раон хотел бы попросить прощения, да только знает, что его не примут, отвергнут. Хочется немного понаблюдать за Гаспаро. То, как мягко он поглаживает пальцы Чонгука, как нежно и любовно смотрит на него, как хватается за его внимание всеми руками и ногами. А вот рассказывать, что Лиён погибла даже не из-за двухсот тысяч, предложенных Жакобом, а из-за пяти тысяч вон, что Раон ждал на кассе, не желает.       Тот год был действительно тяжёлым для его семьи. Раон уволился с прошлого места работы в связи с низкой зарплатой и долгое время искал что-то другое. Отложенные деньги почти закончились и тогда немного удачи помогло ему устроиться в новую компанию. Раон работал там недолго, может, около нескольких месяцев, когда всё изменилось.       В тот день Кёна попросила зайти в магазин, и Раон не мог отказать, так как жена редко о чём-то просила. Поэтому после работы забежал в ближайший к работе магазинчик. Остановившись недалеко от кассы, он доложил батончик для Чонгука и ждал, пока его рассчитают. Он помнит всё, как будто это было вчера, а не десяток лет назад. Касса зависла и ему пришлось прождать лишних пару минут, пока аппарат перезагружали. Но эти пару минут перевернули жизнь десяток людей.       Это была первая ошибка.       Сдача была небольшой, около пяти тысяч вон, может, чуть меньше. Тогда Раон считал их важными, поэтому дождался, пока ему отдали деньги и, спрятав их в кошелёк, попрощался с кассиром и направился на выход из магазина. Он спешил, так как его автобус должен был прибыть с минуты на минуту, однако в дверях столкнулся с неким мужчиной. Раон узнал его не сразу, этим мужчиной оказался его бывший однокурсник, Хёншик. Тот предложил посидеть в кафе неподалёку, поболтать о жизни. Хёншик был слишком добродушен, до сих пор Раон не знает, чем знакомый руководствовался, ведь они никогда не были близки, но решил обменяться с ним номерами, чтобы увидеться позже.       Это была вторая ошибка.       Встретились они через неделю. Вечер провели замечательно, то, что нужно. Ощущения расслабления и беззаботности захватили Раона, он смеялся от души и разговаривал так много, как никогда за последние месяцы. Когда Хёншик завёл их беседу в сторону того, что можно зарабатывать на компании, Раон не придал этому значения. Говорил о том, что так купил квартиру, машину, его дети учились в отличной школе, а жена не нуждалась ни в чём. В груди Раона медленно растеклась зависть. Он тоже так хотел, устал считать мелочь на проезд и жить от зарплаты до зарплаты. Хёншик рассказал о том, как можно всё провернуть, с чего начать и как не попасться.       Это была третья ошибка, которая привела Раона туда, куда привела.       И самое ужасное, что, вернись он назад, все равно поступил бы так же.       — Почему ты рассказываешь это сейчас? А не тогда?       Раон вздрагивает, стоит Гаспаро подать голос. Он выныривает из своих воспоминаний и качает головой. Омега даже не говорит, а шипит. Чон Раон видит, как омеге тяжело даётся держать себя в руках и не прикончить его на месте, что было бы весьма справедливо.       Гаспаро не отпускает Чонгука от себя. Омега чувствует себя уязвимым, беспомощным, ведь не может ничего сделать. Если он хочет изменить Коза Ностру, ему нужно начать с её верхушки, с себя. Его ненависть и злость сейчас не помогут, а только разрушат то, что мало-мальски осталось. Конти необходимо повернуть в другом направлении, чтобы подобного больше не происходило ни с кем.       — Потому что я знал, что Жакоб захочет меня убить, я ведь не выполнил свою часть сделки. А сейчас он за решёткой, мало что может мне сделать. Да и Лиён явно что-то подозревала, поэтому передала мне это в последнюю нашу встречу.       Раон двигает сумку ближе к Гаспаро, хватается за собачку молнии и, открыв, раздвигает края сумки, являя остальным содержимое. Внутри лежат пачки денег и пистолет Лиён. Гаспаро узнает его из тысяч, у неё был такой же, как у него, баретта, но на ручке выгравирована буква «Т». Конти закусывает губу до крови, чтобы не разрыдаться на месте. После смерти Лиён Америго избавился от всех её вещей. Ничто в доме больше не говорило о том, что здесь жила хозяйка. Гаспаро тянет дрожащие ладони к оружию, берёт его в руки с такой нежностью и трепетом, словно это самое великое сокровище в мире. На его лице проявляется небольшая улыбка, но в ней столько скорби и боли, что хватило бы ещё на десяток людей. Конти большим пальцем проходится по гравировке первой буквы своего имени, заламывая брови. Сотни ножей дробят его внутренности, оставляют следы на ребрах и вскрывают каждую вену, точно банку консерв. Гаспаро ощущает, что совсем скоро под гнётом этих чувств просто не выдержит. Чонгук видит состояние Гаспаро, поэтому спешит выпроводить собственного отца.       Капитан старается делать всё быстро. Он закрывает сумку, отдаёт её в руки Раона и за руку тянет того на выход. Раон поглядывает на омегу до последнего, пока не скрывается в прихожей. Чонгук открывает для него дверь и подталкивает на выход.       — Больше никогда сюда не приходи, иначе я сам тебя убью, понял?       Чонгук на нервах, ему всё равно, как он звучит, даже если чересчур устрашающе, отчего Раон непонимающе на него глядит. Всё, что хочет Чон, вернуться к своему омеге и помочь всем, чем сможет. Он даже не слушает, что хочет ему сказать отец, лишь захлопывает перед ним дверь и едва ли не бегом возвращается к Гаспаро. Омега сидит в той же позе, только из его глаз медленно капают слёзы, вырвались. Чонгук присаживается перед ним на колени и кладёт ладони на бедра. Сердце скоро проломит грудную клетку от того, как сильно бьётся, беспокоится и рвётся поддержать.       Альфа притягивает Конти к себе, позволяет омеге забраться на его колени и прижаться так близко, как вообще возможно. Хотелось и вовсе слиться с ним воедино, чтобы альфа забрал всю боль, помог и освободил. Капитан гладит Гаспаро по кудрям, шепчет на ухо, что омега может плакать, что в этом нет ничего ужасного. И Гаспаро плачет. Чонгук никогда не видел, чтобы люди так тихо, но вместе с тем разрушительно, плакали. Конти хватается за Чона всеми конечности, роняет на его плечи солёные капли, иногда шмыгая носом. Альфа может чувствовать влагу на футболке, но не может себе представить, как сильно Гаспаро измучен и разбит. Ему самому хочется забрать на себя все те эмоции, что скрываются в столь маленьком человеке. Сердце разрывается от того, что капитан никак не может помочь.       А Гаспаро и не знал, что болеть может настолько сильно. Ему не хочется кричать или мстить. Всё, что хочется, это больше никогда не чувствовать себя таким слабым, беспомощным. Его мать умерла просто потому, что так захотел Жакоб. Америго убил любимую жену на глазах собственного ребёнка, превратил того в монстра, которым пугают детей и взрослых. Гаспаро так сильно ненавидит себя, Америго, Жакоба, Раона. Всех их ненавидит, они отобрали у него семью, счастье и любовь. Отобрали всё из-за желания власти и денег. Они уничтожили его, разрушили каждый кирпичик его стен. Самое ужасное во всем происходящем, — её убили напрасно, ложно обвинили и даже не пытались разобраться. Сжимая плечи Чонгука до синяков, Гаспаро отчаянно хотел, чтобы его спасли. Чтобы не дали захлебнуться во всех этих ужасных и отвратительных чувствах. Он никогда не просил о помощи, отец учил его справляться со всем в одиночку. А сейчас есть Чонгук. Чонгук, который обнимает его и гладит. Он ощущается так горячо. Чонгук, словно спасательный жилет, не даёт Гаспаро окончательно потеряться в своём собственном горе. Качает его, как ребёнка. Целует в макушку. И плачет вместе с ним.       Одно и то же крутится в голове. Гаспаро пытается открыть глаза, чтобы увидеть Чонгука, но не может этого сделать. Веки, залитые свинцом, не хотят открываться. Как же так можно? За что? Почему именно с ним, Гаспаро, происходит подобное? Чем он заслужил? Что он такого сделал? Он не выбирал такой жизни. Единственное, что он выбрал сам, это путь мести. Но ему уже не хочется ничего. Просто, чтобы не болело.       А действительно ли он выбирал этот путь сам?       Гаспаро не знает.       — Ты будешь в порядке, мы справимся.       Чонгук шепчет на ухо, чтобы больше никто не догадался о том, как тяжело и плохо омеге. Знает, что Конти не может допустить, чтобы об этом кто-то даже подумал. Капитан принимает всё, что даёт ему Гаспаро, утешает его и молится богам, в которых не верит, чтобы омега больше никогда не плакал от горя. Сам сделает всё возможное, хоть жизнь свою отдаст. Лишь бы больше не болело.       Гаспаро так сильно устал, что не может даже поднять голову, поблагодарить Чонгука за всё. Если бы он ушёл? Конти даже представить себе боится, что не смог бы справиться один. Эмоции разрушительны, и сейчас он тонет в них, однако знает, что стоит только протянуть руку, как его схватят и вытащат. Как раньше он жил? Наверное, существовал на автомате, как учили. Гаспаро не помнит себя до Чонгука и не видит себя без него.       Слёз больше не остаётся, глаза опухают, а нос краснеет. Гаспаро на секунду представляет, как он сейчас выглядит, и не может сдержать усмешки. Он тихо хихикает, сопли наверняка стекают по лицу и делают омегу уродливым. Чон немного отодвигается, чтобы посмотреть на Конти, и понять, почему тот смеётся в такой момент. Гаспаро в ответ очень громко шмыгает носом и тыльной стороной ладони, все ещё державшей пистолет, вытирает жидкости под носом. Капитан и сам улыбается, помогает Гаспаро убрать с покрасневшего лица остатки влаги.       — Я выгляжу сейчас ужасно, да?       Несмотря на то, что буквально пару минут Гаспаро был разбит, Чонгук не видит в нём ничего ужасного. Он смотрит на омегу с приподнятыми уголками губ и понимает, что перед ним самое прекрасное, что мир мог бы создать. Все мысли или негативные эмоции растворяются в этой улыбке, игривых глазах с всё ещё стоящими в них слезами. Гаспаро Конти — лучшее, что случалось в жизни Чонгука, и ничто не сможет это исправить.       — Ты всегда выглядишь прекрасно.       Чонгук нежно убирает кудри омеги за ухо, поглаживая мочку. Другой рукой капитан прижимает Гаспаро ближе к себе и оставляет нежный поцелуй сначала на правой щеке, потом на левой, а следом покрывает ими всё лицо Конти. Нужда позаботиться о своём омеге, пригладить, расслабить растёт в геометрической прогрессии. Чон забирает пистолет из руки Гаспаро, достаёт второй из-под кромки штанов, убирая их в сторону, и, запустив ладонь в волосы, прижимает его к себе. Выпускает запах сильнее и сам зарывается носом в шею омеги, чтобы наполниться ароматом гибискуса с нотками персика.       Цветок Смерти оказался не таким уж и смертельным.       Чонгуку невероятно нравится держать в своих руках Гаспаро. Он мягкий, тёплый и такой родной, что сердце не выдерживает. Как будто кислород перекрывают. Самому хочется плакать, но уже от счастья, что ему позволяют находиться так близко.       Душу готов продать ради этих объятий.       Чонгук отодвигается от Гаспаро, чтобы взять его лицо в свои руки и чмокнуть того. Большими пальцами он трёт по щекам омеги, прижимается своим лбом к его.       — Ты только выслушай меня, ладно?       Капитан не хочет разрушать столь чудесный момент, но поговорить им просто необходимо. Он прикрывает глаза, дожидаясь, пока Гаспаро несильно кивнет.       — Может, стоит начать терапию?       — Что ты имеешь в виду?       Они говорят тихо, вслушиваются в каждое слово, чтобы ничего не пропустить.       — Я очень хочу, чтобы тебе стало легче. Пережить то, что пережил ты, сможет не каждый, — Чонгук перемещает ладони в волосы Гаспаро, приглаживает их, отстраняясь, чтобы смотреть глаза в глаза. — Ты невероятно сильный человек, но тебе больно. Пожалуйста, просто подумай об этом, хорошо? Я не заставляю, однако это может тебе помочь.       Гаспаро, нахмурившись, покусывает губы, ответить ничего не может. Он не готов обсуждать свою жизнь с кем-то, кто не Чонгук. Даже с ним боится, не всё рассказывает. Если Чон узнает о том, что творится в Коза Ностре, то не будет доволен. Конти не хочет запирать его в доме, не хочет его ограничивать и подчинять. Впервые не хочет подчинять альфу, заставлять поклоняться ему, как божеству. Он хочет Чонгука на равных, на одном уровне. Да и в своём положении доверять кому-то довольно сложно, в какой-то степени запрещено. Доверие — вещь хрупкая, трудоёмкая. Гаспаро сомневается, что когда-нибудь сможет изменить свои взгляды на подобное.       — Я подумаю.       Чонгук благодарен и этому. Он не станет настаивать, но периодически спросить или напомнить лишним не будет. Возможно, Гаспаро станет легче, если он сможет отпустить плохое в своём прошлом, научится на ошибках своих и других людей.       — Пойдём, уже поздно.       Капитан, схватив омегу, поднимается вместе с ним и отправляется на второй этаж. Нужно набраться сил, через несколько дней назначение Гаспаро.

***

      Сказать, что Чонгук нервничает, ничего не сказать. Дрожащими руками поправляет рубашку, оттягивая рукава, и приглаживает волосы. Сегодня поистине важный день — Гаспаро Конти официально станет Доном Коза Ностры и даст клятву. Чону всегда было интересно, как это происходит. Правда ли то, что клятва даётся на крови? Будет ли сразу представлен Совет? Что решил Гаспаро по поводу дальнейшей судьбы Коза Ностры?       Капитан вздрагивает, услышав, как дверь в ванную открылась и через проем показалась макушка Лудвико. Альфа себе не изменяет, держа в руках два сплющенных пончика в розовой глазури. Росси приветливо улыбается, из-за чего между зубов видны розовые сахарные следы.       — Ну что, где мой мальчик? Мне срочно нужно его поздравить!       Лудвико хлопает Чонгука по плечу. Слава Богу, чистой рукой, иначе Чон психанул бы. Капитан даже не понимает, почему на взводе, если это не его день. Всё, что удаётся ему вымолвить, — уточнить, что Гаспаро ещё переодевается. Чонгук ещё не видел, в чём будет омега, оттого кончики пальцев покалывает от предвкушения. Конти сказал, что капитан увидит всё позже, поэтому закрылся в комнате и ещё не выходил.       Чонгук покидает ванную вместе с Росси, прихватив пиджак. Сегодня Чон будет рядом, разделит волнующие эмоции вместе с омегой. Капитану нравится думать о том, что сейчас они по-настоящему пара, без игр, лжи и недомолвок. Он улыбается таким приятным мыслям и совсем не слушает, что тарахтит на ухо Лудвико. Тот смачно кусает сразу два починка и, покачиваясь в танце, идёт на первый этаж. Там уже ходит из угла в угол Долоре, вися на телефоне. Как понимает Чонгук, еда задерживается, а некоторые продукты отсутствуют вовсе. Эспозито с раздражением сбрасывает звонок и проводит рукой по волосам в попытке успокоиться.       — Душечка, лучше пожуй, — Лудвико предлагает свои пончики Долоре, но омега вежливо отказывается.       Вся комичность ситуация усугубляется, стоит Граво переступить порог поместья. Он, покрываясь красными пятнами, тащит целую охапку кустовых роз. Нежнейшие белые цветы с розоватой сердцевиной. Они производят невероятное впечатление, отчего Чонгук не может отвести взгляда.       — Они перепутали адреса, — Гуалтиеро, запыхавшись, впихивает букет в руки Чонгука, так как тот стоял ближе всего. — Лудвико, отвези их на место проведения церемонии.       — Почему я?! — возмущению Росси нет предела — он плюется кусочками пончика изо рта, всплескивает руками. — Я поеду с Гаспаро! Кто-то же должен поддержать моего мальчика?       Лудвико выглядит весьма забавно — его темные волосы колышутся вместе с животом, пока альфа отказывается выполнять просьбу.       — Гаспаро поедет с Чан Дэ и Долоре. Думаю, такой поддержки будет достаточно. В твоём присутствии сейчас нет необходимости.       Граво, как голос разума, говорит чётко и однотонно, стряхивая со своего костюма листики и несколько лепестков. Он поправляет очки на носу и совсем не обращает внимания на недовольство Лудвико.       — Но это такой важный день, Граво! Ты иногда бываешь таким снобом.       Гуалтиеро показательно осматривает Капо, отбирает остатки пончиков и указывает пальцем на дверь.       — Прекрати есть. Долоре, ты разобрался с доставкой еды?       Чонгук буквально не успевает за ними, всё ещё держа цветы в руках. Эспозито вместе с консильери отправляется в сторону кухни, чтобы обсудить задержку доставки, и все забывают про Лудвико, но альфа, видимо, не намерен мириться с этим.       — Чонгук, ну ты видел это? Что за пренебрежение ко мне? Ох уж этот Граво! Ни в коем случае не слушай этого наглеца! Он предлагает мне уехать! А как я могу оставить Гаспаро? Этот мальчик чересчур переживает, я тебя уверяю. Как бы он ни храбрился, он нервничает! Зио должен быть рядышком, чтобы ничего не случилось.       Чонгук снисходительно улыбается, подтягивая цветы ближе. Наверное, помощь здесь больше нужна самому Лудвико, чем Гаспаро. Чон уверен, что тот спокоен. Омега часто злится, но нервничать — это не про него. Поэтому капитан подходит ближе к Росси и спихивает цветы на альфу.       — Не беспокойтесь, я присмотрю за ним.       — Да что ты сделаешь? — Лудвико, хоть и забирает цветы, остаётся недовольным. Он морщит нос и слизывает с уголка губ остаток глазури. — Ты вон какой тростинка, нужно срочно откормить тебя, а то не по-альфьи как-то.       Чонгук не выдерживает и смеётся, в шуточной форме прогоняя Росси из поместья.       — Вот отвезёте цветы и обязательно откормите. Обещаю не сопротивляться.       Лудвико продолжает бурчать себе под нос, выходя из дома, пока Чонгук придерживает для него дверь. Как только она закрывается, капитан снова смеётся, громко. Этот мужчина просто что-то с чем-то. Чонгук никогда не ощущал от него опасности или чего-то подобного, лишь неловкость и, как сейчас, веселье. Капитан очень рад, что рядом с Гаспаро есть человек, способный его рассмешить. На звуки из кухни выглядывает Граво и, заметив, что Лудвико ушёл, благодарно кивает Чону. Но всё веселье рассеивается, стоит на лестнице появиться Конти. Челюсть Чонгука падает с оглушительным стуком.       В своей жизни альфа много что видел, в том числе и десятки прекрасных мест не только в Италии, но и в Корее. Ему много что нравилось: хорошая музыка, да с громкими басами; сладости, включая все виды шоколадных конфет; удобную и мягкую одежду, чтобы никакого дискомфорта. И людей встречал красивых, однако не таких, как Гаспаро. Можно свалить на то, что Чонгук чертовски сильно любит его, но это не отменяет того факта, что сейчас, видя собственными глазами образ омеги, Чонгук не может от него оторваться. Молочного цвета рубашка, рукава в форме фонариков и, конечно, корсетная основа с вставками из кружева. Струящиеся по длинным ногам коричневые брюки покачиваются, пока Конти спускается. Самый красивый. Настолько, что дыхание прерывается, а в горле появляется ком. Ничто в мире не сравнится с Гаспаро Конти. И ничто не имеет над Чонгуком большей власти. Он, словно не свой, даже пошевелиться не может. И поверить в то, что омега, находящийся перед Чоном, его пара — не может тоже.       Когда Гаспаро окончательно спускается, капитан видит самодовольную улыбку и не протестует. Да, Конти произвёл такое впечатление, что Чонгук никогда в жизни не забудет его, на веках высечен, на сердце горящей печатью остался. Гаспаро Конти и есть любовь. Его блестящие кудри, которые в руках шёлком ощущаются. Чёрные глаза с сияющими искрами и пушистым ресницами. Губы цвета китайской розы и таким же ароматом с нотками персика. Расправленные плечи и прямая спина, не сгибаемая.       Чонгук тянет руки, как к восьмому чуду света, и сам себя ругает за это. Как можно прикасаться к чему-то настолько прекрасному? Как он может это делать? Но тянется, словно от этого вся жизнь зависит, и в его руки охотно идут. Гаспаро лучисто улыбается, отчего сердце Чона скоро перестанет работать. Никаких слов не хватит выразить то, сколько любви находится в капитане. Так много, что на каждого человека на Земле хватит.       — Дар речи потерял?       А ведь действительно потерял. Чонгук не может вымолвить ничего, лишь сглатывает и кивает. Когда Гаспаро закидывает ладони за шею Чона и приближается, капитан и вовсе дыхание задерживает, чтобы сохранить этот миг навсегда. Поцелуй выходит таким нежным и эфемерным, что Чон осознает, как сильно желает остаться вот так, рядом с Гаспаро, и больше не покидать его ни при каких обстоятельствах.       Отстраняясь от Чонгука с тихим чмоком, Конти не перестаёт улыбаться. Ему нравится, какую реакцию он вызвал у альфы. То, каким взглядом обдаёт его Чонгук, заставляет щеки вспыхивать, хоть Гаспаро не из робких. Чистое благоговение с примесью восторга и страха. Сталкиваться со смущением Конти не приходилось очень давно. Для омеги смущение и стеснение — табу, так всегда твердил отец. Но то тёплое, приятное нечто, растекающееся по груди вверх, к шее и щекам, нравится Гаспаро до одури. Нравятся аккуратные прикосновения к нему, нравится блеск в глазах Чонгука, нравится то, что альфа даже слов сказать не может. Наслаждается реакцией, упивается, закусив губу совсем немного кокетливо. На него никто не смотрел так, словно он — всё, что нужно, необходимо для жизни. Словно он — важнее всего в этом чёртовом мире. И Гаспаро нравится это. Нравится быть для Чонгука всем.       Омега снова тянется к губам Чона, оставляет быстрый поцелуй, но отодвинуться ему не дают. Чонгук покрывает лицо Гаспаро множеством чмоков. На губах, щеках, лбу, носу, даже на веках. Это щекотно, смешки, один за другим, вылетают изо рта Конти, а внутри пузырится счастье. Неподдельное, горячее счастье. Как долго омега в тайне мечтал об этом, мечтал о том, что когда-нибудь будет его человек. И Чонгук — единственное, за что Гаспаро благодарит Коза Ностру. Она подарила ему человека.       — Долго вы ещё миловаться будете? — Граво, выходя из кухни вместе с Долоре, что недовольно морщится, выразительно осматривает пару. — Нам выезжать через, — консильери поднимает левую руку и смотрит на часы, — пятнадцать минут.       — Мы успеем, Граво, не стоит нагнетать.       Гаспаро прижимается щекой к плечу Чонгука, прикрывая глаза. Даже если не успеют, всё равно его дождутся. А пока хочется раствориться в таких желанных объятиях.       — Гаспаро.       Долоре фыркает на поведение Дона и скрещивает руки на груди. Ему, очевидно, не по душе проявление привязанности. Конти его понимает. Любые чувства в Коза Ностре равны слабости, некому поводку, за который стоит только потянуть, и ты проиграл, возможно, мёртв. Это чрезвычайно опасно, однако всё же бывают исключения. И, Гаспаро надеется, они будут в их числе. Он не готов отдавать ни свою, ни чонгукову жизни. Ни за что.       — Гаспаро.       Конти раздражённо ведёт плечами, словно хочет отмахнуться от друга, тем не менее голову поднимает и глаза открывает, щурясь. Гаспаро сталкивается с Долоре взглядами, молчаливую войну начинает. Он видит в нём недовольство и неприятие. Конти не даёт влиять на его выбор, и взгляд сам об этом говорит. Эспозито цокает языком и предупреждает, что будет ждать в машине. Гаспаро смотрит ему вслед, знает, что Долоре не злится на него, а проявляет своеобразную заботу. Знает, как шатко и опасно их положение, но сегодня такой прекрасный день, что совсем не хочется думать о подобном.       Просыпаться с Чонгуком, завтракать, собираться. Всё делать вместе — то, в чём отчаянно нуждается Конти. Поэтому он напоследок оставляет поцелуй на щеке альфы и стирает блестящий след, оставшиеся после касания губ к коже.       — Ты выглядишь замечательно, Гаспаро, — Чонгук улыбается омеге, делая шаг назад и ещё раз обводя Конти взглядом. — Самый красивый.       Гаспаро нравится слышать искренние комплименты от Чона, видеть его полыхающие от восхищения глаза и нежную улыбку. Конти слегка толкает альфу в плечо и дёргает бровями.       — Неужели?       Чонгук закатывает глаза и усмехается.       — Ты и без меня это знаешь.       — Может быть, — Гаспаро пожимает плечами и чмокает Чона в губы. — Я пока поговорю с Граво, можешь подождать меня с Долоре.       Не возражая, капитан кивает и покидает поместье. Он не станет лезть туда, куда Гаспаро не хочет, чтобы он лез. Ему не обидно от этого, понимает, что есть вещи, о которых лучше не знать. Коза Ностра — страшное место, и чем больше Чонгук будет в неё погружён, тем хуже может быть для него. Оставаться в неведении — лучший выбор.       Как только Чонгук выходит за дверь, Гаспаро возвращается в своё привычное состояние. Он распрямляет плечи и направляется на кухню, чтобы протянуть руку Гуалтиеро. Консильери открывает свою сумку и, достав оттуда документы, передаёт Дону. Конти благодарно кивает, открывая конверт и вытаскивая новый паспорт, бумаги по медицинской страховке и права. Всё, как надо. Удостоверившись в качестве работы, Гаспаро отдаёт документы обратно Граво.       — Сделать нужно всё тихо, Чонгуку расскажу после назначения, если что-то пойдёт не так, ты знаешь, что нужно делать.       Граво хмурится, складывая документы в сумку и щёлкая замком. Он недовольно смотрит на Конти и неодобрительно качает головой.       — Я сделаю всё, что ты просишь, но, повторюсь, это идёт вразрез с моими прямыми обязанностями, и я не поддерживаю твои идеи.       Гаспаро отмахивается от слов консильери, хоть живот и скручивает от мысли, что что-то действительно может пойти не так.       — Это не имеет значения, Граво. В данной ситуации, при всём моём уважении, я не могу прислушаться к тебе. Отныне твой приоритет — Чонгук. Так что не будем заставлять их долго ждать. Боюсь, Долоре покусает моего альфу.       Гаспаро сам смеётся со своей шутки, пытается немного разбавить тревожность, повисшую между ними. Граво Гуалтиеро вхож в их семью слишком долго, чтобы не иметь веса. Его мнение было важно для Америго, и для его сына сейчас - тоже. Граво возвращает Гаспаро с небес на землю, ещё задолго до сегодняшнего дня он помогал омеге бесчисленное количество раз. Поддерживал, понимал и принимал, какие бы шалости ни творил Гаспаро. Многое изменилось с тех времен. И Конти готов пожертвовать всем чёртовым миром ради Чона. Всё, что угодно.