Cosa Nostra

Это только кажется, что за всё платят деньгами. За всё действительно важное платят кусочками души.

      Проводив автомобиль за пределы поместья, Чонгук решает отправиться в свою комнату в корпусе для альф. Ему не хочется возвращаться в дом Конти без Гаспаро. У него возникает ощущение пустоты, ненужности. В связи с последними событиями Чонгуку всё сложнее и сложнее сдерживаться. Внутри капитана разрывает от эмоций, от которых никому лучше не будет. Миллион сомнений грызут каждую косточку. Чонгук не знает, всё ли делает правильно, смогут ли они с Гаспаро пройти этот путь, не сбившись и не потеряв друг друга.       Чон спускается на минус первый этаж, никого не встретив. Это даже радует. Он не хочет сейчас ни с кем разговаривать или как-то контактировать. Чонгук чувствует себя подавленно, особенно после разговора с Гаспаро. Капитан понимает, что не вправе злиться на омегу или в чём-то его упрекать. У каждого есть прошлое, от которого не спрятаться, не скрыться. Оно в любом случае всплыло бы, не сейчас, так позже. После того, как Чонгук узнал правду о своём омеге, Конти никогда не увиливал от разговоров, отвечал на любые вопросы, не стесняясь. Чон надеется, что это не очередная ложь.       Капитан заходит в свою комнату и там тоже никого не оказывается. Чон облегчённо вздыхает и падает на кровать, раскинув руки в стороны. Чонгук не может осознать всё, что с ним произошло за последнее время. В голове просто не укладывается то, в какую ситуацию он попал. В большей степени решение любых проблем Чон игнорировал, откладывал до тех пор, пока сама проблема не раздуется до своего пика. Сейчас так сделать не получится. Ему всё равно придётся сделать выбор. А выбор действительно тяжёлый.       Лишиться своей привычной жизни страшно. Уйти от того, к чему привык за столько лет, невозможно за один миг. Капитан департамента по борьбе с организованной преступностью не то, к чему Чонгук стремился, но то, чем он гордится больше всего. Лишиться статуса, жилья, семьи, друзей и себя самого — трудно. Чон не может даже осознать в полной мере, от чего придётся отказаться, чтобы быть с тем, кого он любит даже больше себя. Он не понимает, стоит ли оно того. Чон не хочет в будущем жалеть и скидывать ответственность за принятое им решение на Гаспаро. Он даже думает о том, чтобы сделать выбор, нерешительно, неуверенно. На самом деле, Чонгук не уверен ни в чём, кроме своих чувств к одному конкретному омеге.       За всё время, проведённое в Коза Ностре, Чон понял, насколько его любовь безусловна. Он словно родился для того, чтобы любить Гаспаро Конти и никого больше. В нём всё естество тянется к омеге, желает быть с ним, дарить заботу и поддержку, поддерживать его во всём. Нет даже мыслей о том, чтобы его оставить и уйти, не попрощавшись. Чонгук чувствует, что, если скажет Гаспаро о том, что хочет покинуть его и Коза Ностру, омега не откажет, отпустит. Но одна мысль о том, что Чон будет дальше без Гаспаро, причиняет невероятную боль. Он не хочет так, один, без Конти. Он не готов к тому, чтобы отвернуться. И ничто не заставит его это сделать.       Возможно, Чонгук поступает импульсивно, идя на поводу своих чувств. Возможно, он пожалеет о том, что решил остаться. Но это будет потом, верно? Сейчас Чонгук знает, чего он хочет. И пока он хочет остаться.       Дверь в комнату неожиданно резко распахивается, заставляя Чона вздрогнуть и подскочить с кровати. Один из его соседей, имя которого капитан так и не узнал, опускается на колени рядом с кроватью напротив Чона. Он достаёт оттуда большой чёрный чемодан, открывает его и достаёт пару пистолетов.       — Ты чего здесь разлёгся? У нас боевая готовность, — итальянец заряжает пистолеты, запихивая за пояс брюк.       — Что случилось?       — Дона похитили.       Слова, вылетевшие изо рта солдата, заставляют голову идти кругом. Чонгук хватается рукой за собственное колено, стараясь не рухнуть на пол. Как похитили? Когда? Кто? Сотни вопросов крутятся внутри, но Чонгук лишь протягивает ладонь вперёд. В неё ложится увесистый «баретта» и магазин. Капитан отточенным движением вставляет магазин в пистолет и, наклонившись, хватает ещё один.       Не попрощавшись, Чонгук вылетает из комнаты быстрее, чем успевает подумать. Перед глазами всё горит красным, ноги на автомате несут наверх, чтобы у Долоре или Салвеццо узнать, что, чёрт возьми, происходит. Только выйдя из дома, Чон сталкивается как раз с Долоре. Тот кричит остальным солдатам что-то, что мозг Чонгука не готов усваивать. Капитан хватает омегу за предплечье и тянет на себя.       — Что случилось? Где Салвеццо? Что произошло с Гаспаро? — голос альфы меняется, в него вплетаются рычащие нотки, щекочущие горло. Он встревожен не на шутку и надеется, что с Конти всё хорошо.       — На машину Гаспаро напали, его похитили. Салвеццо мне не отвечает, он уехал, — Долоре говорит чётко, по делу, не срываясь на эмоции, хоть по его глазам видно, что он напуган не меньше Чонгука. Руки омеги дрожат, что явственно ощущает капитан под ладонью. — Лудвико и Граво сейчас вернутся, надеемся, что чужаки уехали недалеко.       Чонгук кивает и отпускает Долоре из хватки, отчего Эспозито сразу срывается к остальным солдатам. Капитан, стоя среди шума и мельтешащих перед ним людей, пытается выровнять дыхание и не поддаваться панике, хоть и хочется. Он оглядывается, не смотря на что-то конкретное, лишь напрягается весь. Нужно что-то делать, он не может принять тот факт, что больше не увидит Конти. Чонгук хватается за волосы, периодически ударяя по голове ладонью. Нужно что-то придумать. Камеры, свидетели, водитель.       Чонгук срывается с места и забегает в будку, где сидит Силайло. Тот судорожно листает камеры, видимо, тоже пытается найти хоть какой-то след Гаспаро.       — Нашел что-нибудь?       Чонгук двигает соседний стул ближе к омеге и усаживается на него. Силайло кидает на капитана беглый взгляд и возвращается к просмотру видеозаписи.       — Вот, — Костатини пальцем указывает на экран компьютера, выводя картинку похищения.       У Чонгука расширяются глаза, заметив, что Гаспаро ударяют чем-то по голове и несколько человек переворачивают автомобиль, чтобы вытащить обездвиженное тело омеги. В этот момент сердце капитана леденеет от ужаса происходящего. Он, замерев, не может отвести взгляда от того, как Гаспаро запихивают в чужую машину и увозят в неизвестном направлении. В носу начинает щипать от осознания того, что его омегу не просто похитили, а украли. Причем с самыми недобрыми намерениями. Они могли его убить сразу, без промедления.       Чонгук протирает лицо ладонями, пытаясь сохранить здравый рассудок, и в благодарности кивает Силайло. Будку он покидает с лихорадочным биением сердца и огромным страхом, что не успеет ничего сделать, как Гаспаро убьют. Видимо, он оказался недостаточно подготовленным к тому, что его ждёт в Коза Ностре. Липкий страх, сжимающий внутренности. Ещё никогда Чонгук не испытывал такого чувства беспомощности. Никогда. Капитан ощущает, как зверь в груди ноет, натурально воет и требует найти пару, чего бы это ни стоило.       Чонгук трясущимися руками достаёт телефон из кармана и на память набирает номер, прикладывая трубку к уху. Проходит ровно три гудка, прежде чем ему отвечают:       — Майор Мин Юнги слушает.

***

      Мир вокруг плывёт — силуэты размытые, ни на чём невозможно сосредоточиться. Голова слишком тяжёлая, чтобы её поднять, мысли путаются, голоса невозможно разобрать. Гаспаро пытается пошевелиться, но тело сковано, словно цепями. Он ощущает себя жертвой, загнанной в клетку, и Конти это очень и очень не нравится. Постепенно телу возвращается доля чувствительности, и Гаспаро понимает, что сидит на стуле со связанными сзади руками. Перед глазами бетонный пол и чужие ботинки. Гаспаро хмурится, силясь осознать, что происходит и почему он здесь. Перед глазами пробегают события, произошедшие до потери сознания, и он не может сдержать смешка. Так глупо попался. И оказался на месте грешника. Разве не иронично?       — О, ты уже проснулся!       Знакомый тон, явная усмешка. Астор. Конти понимает это ещё до того, как его хватают за щёки, сжимая нежную кожу, и поднимают его голову наверх. Нечёткое лицо главы Ле Мильё совсем рядом, Гаспаро ощущает его природный запах с оттенками туалетной воды. Конти смотрит в эти глаза и видит в них бешенство. Натуральное бешенство, словно Ришар уже сошедший с ума человек. Хотя почему словно? Он им и является. Растягивает губы в злобном оскале, приближается к лицу и вкрадчиво шепчет:       — Как спалось, дорогой господин? Надеюсь, твой зверь чувствует себя хорошо? — и смеётся. В лицо смеётся.       — Что… — Гаспаро пытается сконцентрироваться на том, что происходит, но получается из рук вон плохо. Хочется спать, просто закрыть глаза и не думать ни о чём. Он не чувствует злости, внутри лишь блаженное спокойствие, пустота. Это даже не пугает, принимается, как факт. Он пытается дёргать руками, но тело протестует. Оно хочет оставаться в блаженном расслаблении. — Что ты сделал?       — Что я сделал, уже не исправить. А вот мы с тобой повеселимся.       Гаспаро криво улыбается. Его раздражает вся ситуация и он не может в голове уложить происходящее. Она словно ватная. Омега не может нормально проанализировать ситуацию, хочет начать злиться, но даже это не выходит. Гаспаро ещё никогда не был так спокоен. Прожив в Коза Ностре всю жизнь, он так сильно привык к тому, сколько эмоций в нём бурлят и желают выйти наружу. Сейчас расслабление не приносит удовольствия, хочется лишь закрыть глаза и не открывать их ближайшую вечность.       — Я убью тебя.       Щёку обжигает пощёчина, голову откинуло в сторону от силы, которую совсем не жалели. Омега ощущает во рту привкус железа. Гаспаро чувствует боль, однако она словно не его, чужая. Он катает собственную кровь по рту, языком размазывает её по зубам и внутренней ране. Она горькая, с привкусом, смешивается со слюной.       — Несомненно, Конти. Но сначала мы с тобой поиграем.       Астор отступает от омеги, улыбается ещё парочке ребят, которых запоздало замечает Гаспаро. Обстановка очень похожа на ту, что создаёт сам Конти. Он так же любит играть со своими жертвами, но в нём достаточно сил, чтобы не использовать транквилизаторы или что там использовал Ришар. Только не омега мучитель теперь, не он хозяин, не он насмехается, а над ним. А больше неуважения Гаспаро не терпит насмешки. Что-то в нём не даёт в полной мере ощутить привычный запах всепоглощающей агрессии, а зверь и вовсе молчит. Если бы с ним что-то случилось, Гаспаро уже бы не существовало, это помогает очистить голову. И тогда он начинает погружение.       — Знаешь, моя жена была такой же, как и ты — своевольной, не чтящей традиции и пренебрежительной. Но я научил её, как следует вести себя с альфой. И тебя научу, — Ришар берёт с небольшого стола резиновые перчатки, натягивая по одной. — Сначала я преподам тебе урок, который ты запомнишь на всю жизнь, — спорить с альфой неприемлемо для омеги. Я не хочу потом трахать изувеченное тело, поэтому буду аккуратен.       Астор подходит ближе, проводит ладонью в резине по кудрям, заляпанным кровью, и хватает их как раз в месте удара. Он сжимает с достаточной силой, чтобы приносить боль, жмуриться, но недостаточно, чтобы вырвать их чертям. Сейчас.       Гаспаро закрывает глаза, старается выровнять дыхание, не шевелится. До побеления костяшек сжимает ладони, абстрагируется от происходящего. Перед глазами мелькают сотни моментов из жизни, хорошие и плохие. Словно кинолента они пролетают в мгновение ока, и Гаспаро останавливается на одном из них. Ему тогда было девять. Они с мамой сидели на заднем дворе в тени деревьев, качаясь на качели. Конти положил голову на колени мамы, вдыхал её сладостный аромат и в удовольствии морщил носик. Мама гладила его, перебирала кудри, рассказывала что-то о Древнем Египте. Гаспаро всегда любил различные мифы, легенды и сказания, чем и пользовалась Лиён. Она рассказывала интересно: про Сета, Осириса, их вражду и смерть. С интонацией, с эмоциями. Гаспаро словно очутился там снова. Настолько были приятны воспоминания, что уходить из них не хотелось совсем. Он жаждал опять оказаться в её нежных любящих руках, хотя бы на мгновение, чтобы она укрыла в своих объятиях и никогда, никогда его не отпускала. Её гладкие чёрные волосы приятно щекотали, когда она наклонялась для поцелуя в щёку. Лисий прищур её глаз любовно гулял по небольшому телу сына, пальцы поправляли рубашку, выглянувшую из-под шорт. Она светилась. И её свет был таким тёплым, приятным, что Гаспаро в нём тонул. Через секунду он снова оказался в Богом забытом месте. В себя его привёл мощный удар в солнечное сплетение. Конти закашлялся, выпуская весь воздух из лёгких.       — Когда я говорю, меня надо слушать, сучонок.       Астор шипит яростно, кусая мочку уха, пуская чужую кровь. Гаспаро ощущает, как она стекает по шее, впитывается в ткань дорогой рубашки. Он открывает затуманенные глаза и смотрит аккурат в глаза визави. Гаспаро говорит тихо, но каждый чувствует на себе мощь его слов. Несмотря на то, в каком состоянии находится омега, он никому не позволит уйти безнаказанным. Если Астор решил, что избавиться от него так легко, то он ошибается. Так сильно, как никогда в своей жизни.       — Таким псинам, как ты, место только у моих ног. И ты там обязательно окажешься, Астор. Клянусь тебе, умрешь ты от моих рук. Я своё слово держу всегда, тебе ли не знать, Ришар, — сладостный вкус страха наполняет тело Гаспаро. Ему кажется, что ещё чуть-чуть, и он снова станет собой. Тем же сильным, несломленным, статным. И обязательно безжалостным. — Только сопротивляйся, а то будет неинтересно.       Гаспаро заливается смехом. Таким холодным скрипучим смехом, который прерывается лишь ненадолго, когда Ришар начинает наносить удары, уже не беспокоясь о том, чтобы оставить бледную кожу с виду нетронутой. Они сравнимы с щекоткой. В жизни Гаспаро было много чего, с чем он жил всё это время, и ничто не способно его сломить. Ничто. Тем более такой неумеха, как глава Ле Мильё. Он только разжигает огонь внутри омеги. Конти будит зверя, нещадно, заставляет его восстать и помочь своему владельцу. Он концентрирует всё своё внимание, иногда отвлекаясь, чтобы схаркнуть кровь, скопившуюся во рту. Гаспаро дышит тяжело, внутри себя кричит, выводит на эмоции, что заглушены намертво.

Давай же! Очнись! Покажи свою силу!

      Гаспаро открывает рот, выпускает душераздирающий крик. Голова раскалывается, зверь упорно игнорирует каждый зов, уходит от любой попытки его высвободить. Гаспаро понимает, что ещё немного, и он просто отключится, считает в уме до пяти и снова кричит. Орёт, раздирая горло. Ему уже всё равно на то, что к Ришару присоединяется кто-то ещё. На теле скоро не останется свободного места, удары сыплются со всех сторон. Гаспаро уверен — Ришар ликует от того, какую нестерпимую боль он доставляет омеге, и останавливаться не планирует. Зверь всё так же молчит. Он не может предать, не может просто скрыться, когда требуется его помощь.       Омега затихает. Он опускает голову, касаясь подбородком грудной клетки, вдыхает как можно больше воздуха, ведь сил уже практически не осталось. Гаспаро не может просто сдохнуть. Он не может сдаться. Ему ещё нужно сдержать данное Ришару обещание. Обещание разорвать в клочья, живого места не оставить, превратить остаток жизни в нескончаемую пытку.       Гаспаро слышит, как Астор расстёгивает ширинку. Он откидывает голову назад, приоткрывает глаза и смотрит. Смотрит, как глава Ле Мильё вытаскивает член из нижнего белья, сплёвывает на ладонь и проводит ей по плоти. На его устах демоническая улыбка, глаза лихорадочно блестят, в них черти пляшут. Гаспаро облизывает покрытые кровью губы.       — Я научу тебя быть смиренным.

***

      Чонгук заходит в квартиру друга словно впервые. Он не уверен, что это хорошая идея. На самом деле Чон не знает, почему позвонил именно Юнги. Капитан мог позвонить полковнику, у него больше полномочий, да и со всей ситуацией знаком. Юнги же нельзя ничего говорить. Да чёрт! Им даже видеться запрещено. Но разум Чонгука отказывался слушаться, когда он звонил и ехал по направлению к дому майора. Капитан всё ещё не знает, как объяснить всё произошедшее. Как-нибудь.       Юнги ничего не спрашивает, видя состояние друга. Он провожает его в гостиную, а после приносит кружку воды, которую Чон выпивает залпом.       — Пожалуйста, ничего не говори. Мне нужно найти одного человека, и чем быстрее, тем лучше.       Юнги кивает и правда молчит, машет рукой, прося Чонгука следовать за ним. Они заходят в кабинет майора, Юнги включает компьютер и три монитора, подключенных к нему, присаживаясь за стол. Чон берёт какой-то листочек, лежащий на столе, и ручку, записывая номер машины, на которой увезли Гаспаро.       — Нужно найти эту машину. Она около пятидесяти семи минут назад выехала из частного сектора Либерты.       Юнги кивает и приступает к делу. Чонгук же не может сосредоточиться на чём-то одном. Он ходит в разные стороны, покусывая губы и изредка поглядывая на друга, который усиленно пытается найти то, что попросили. Мин просматривает записи со всех выездов Либерты, цепляясь взглядом за каждую выезжающую машину.       Чон натурально сходит с ума. Зверь внутри беснуется от того, что с его парой происходит что-то неприятное, болезненное. Чувство беспомощности затапливает с головой, отчего капитан не выдерживает и садится за компьютер рядом с Юнги.       Через десять минут им удаётся проследить за автомобилем вплоть до платной парковки, откуда машина так и не выехала. Не может быть такого, что Гаспаро просто оставили там. Скорее всего, они сменили машину. И Чон понятия не имеет, на какую. Время утекает сквозь пальцы, пока они пытаются отследить каждую машину, которая покидает парковку. Когда проходит час, Чонгук уже готов рвать волосы на голове, потому что он не знает, что делать. За шестьдесят минут они отсеяли только два автомобиля. Неизвестно, кто и куда увёз Гаспаро. Для чего.       Глядя, как очередная машина паркуется возле магазина и из неё выходит женщина лет пятидесяти, Чонгуку срывает крышу. Он с яростью стучит по столу, вскакивает с места и откидывает стул подальше. Чонгук кричит во всё горло, выпуская наружу злость, ненависть и печаль. Он не может найти Гаспаро уже три с половиной часа, а каждая минута сейчас равна жизни омеги. Столь ценная и такая нужная. Капитан садится на корточки, трёт глаза, в которых набирается влага, и делает то, чего не делал никогда. Молится. Просит всех Богов, если они существуют, чтобы помогли Гаспаро, чтобы спасли его, ведь для Чонгука без него жизни нет. И самого Чона тоже. Он не сможет не то, что жить, даже дышать без омеги. Капитан не знает, что делать. Он опускает голову, позволяет крупным слезам капать на пол, позволяет, наконец, признаться себе, что слаб. Слаб перед омегой, на коленях перед ним, готов на всё, без сомнений.       Юнги, заметив, что друг начинает приходить в себя, подходит ближе и пристраивается рядом. Он ничего не говорит, это не нужно. Чонгук и так ощущает его поддержку и миллионы вопросов, что копятся внутри майора. Подолом футболки Чонгук стирает влагу со своего лица, шмыгает носом и поднимает глаза на Юнги.       — Мне нужно его найти, но я не знаю, как и где.       — Это Тэхён?       Чонгук кивает и отворачивается от Юнги, поднимая взгляд на компьютер. Что-то ведь должно быть. Они сейчас нарушили несколько законов и, если об этом узнают, то не только уволят с позором, но и посадят в тюрьму. Чонгуку туда нельзя, пока он не найдёт Гаспаро. Да и после тоже не хотелось. Подставлять друга хотелось ещё меньше.       — Мы найдём его, Чонгу.       Капитан кивает на это. Да, он сделает всё, что в его силах, чтобы найти Гаспаро. По-другому и быть не может.       Они продолжают поиск.       Ещё два часа пролетают как одно мгновение. Осознавая, что, чем больше проходит времени, тем меньше шанс того, что Гаспаро удастся найти, Чонгук не может это принять. Он ещё столько не успел сказать или спросить, или узнать. Чон же действительно мало, что знает о жизни Гаспаро. Они так мало провели время вместе, чтобы сейчас всё закончилось.       Если бы только Чонгук знал, что сегодня может быть последний их день, то никуда бы не отпустил. Он бы хотел, чтобы Гаспаро был счастлив. По-настоящему счастлив. Чтобы его не мучили кошмары прошлого. Чтобы омега наслаждался каждым днём, проведённым с ним, Чонгуком.       Просматривая бесконечные видео, капитан не мог сосредоточиться на изображении. Перед его глазами стоял Гаспаро. Его улыбка, нахмуренные брови, длинные пальцы, опустошённые глаза. В голове Чонгука место было лишь для омеги. И в сердце — тоже.       Чонгук пытается понять, кто мог похитить Гаспаро, но единственное, что приходит на ум, тот мужчина на маскараде. Он похож на кого-то из круга Гаспаро и Америго, раз так свободно с ними разговаривал. Однако возможно и то, что с омегой мог расправиться кто-то из своих. Всё же он достаточно молод для Дона, многим могло не нравиться и то, что он омега. За всю историю Коза Ностры лишь двое омег смогли подобраться к её верхушке. Дулиайло Ганно вошёл в Совет около пятнадцати лет назад, когда его супруга убили. Скорее всего ещё тогда Совет не одобрял кандидатуру Ганно в связи с его полом.       Чёрт его дери. Чонгук не понимает, что происходит. На часах в районе двух часов ночи. Мозг уже просто отказывается воспринимать информацию, но капитан не может всё бросить. И сидеть без дела уже тоже не может. Ни единой зацепки. Ничего. Он же был с Гаспаро последнее время, должно же быть хоть что-то. Чонгук поднимает глаза на монитор и не отводит от него взгляда. Похитители дважды сменили машину, старались тщательно скрыть следы, но взяли Гаспаро именно тогда, когда его пропажу обнаружили практически сразу. Либо они слишком самоуверенны, либо глупы. Но если они похищение выставили напоказ, может, и самого Гаспаро тоже?       Чонгук хватает телефон и набирает номер Риччи. Капитан не помнит адреса, всё было, как в тумане. Он даже не помнит, как добрался до поместья. Так может Виргилио помнит?       Когда Чонгук уже отчаиваться, Риччи берет трубку, но привычно молчит.       — Мне нужен адрес того склада. Сейчас же.       Риччи тяжело дышит в трубку, но упорно не желает говорить. Капитан его понимает. Он нарушает все мыслимые и немыслимые правила. Чон вообще не должен был приезжать к Юнги, который заинтересованно на него глядит, как и звонить Виргилио и что-то требовать. Но ему плевать. Если он не найдёт Гаспаро, то сожжёт грёбанную планету, чтобы отомстить. Раньше он всегда считал, что месть — удел слабых, не способных контролировать себя людей. Однако сейчас Чонгук готов к отмщению. Заранее. Каждого ублюдка из-под земли достанет, собственными руками сердца вырвет. У Чона больше нет вариантов. Искать иголку в стоге сена заранее ужасная идея, так что он хватается за единственную мысль, промелькнувшую в голове.       — Назови мне адрес.       Виргилио не отвечает, сбрасывая звонок. Чонгук ощущает, как его глаза стекленеют, а зубы скрипят. Он ударяет рукой о стол. Снова и снова. Чон глубоко вдыхает и выдыхает, пытаясь взять себя в руки. Долоре или Салвеццо тоже должны знать. Но не успевает Чонгук их набрать, как ему приходит сообщение. От Виргилио. Чонгук вскакивает с места, кладёт телефон в карман.       — Поехали.       Мин снова не задаёт вопросы, лишь кивает и начинает быстро собираться, не забывая прихватить пистолет. Выезжают они моментально. Чон не может опоздать. Не в этот раз. Гаспаро не любит, когда опаздывают. Он всегда говорил, что это неуважение ко времени других людей. Чонгук надеется на то, что он успеет.

***

      Астор снова хватает Гаспаро за волосы, приставляет член к его губам, мажет им. Ему нравится видеть Гаспаро столь беспомощным, уязвимым, ведь его никто не спасёт. Даже сам не в силах выбраться из клетки, в которую омегу загнали. Ришар головой указывает одному из помощников. Тот давит на челюсть Гаспаро, отчего рот Конти непроизвольно открывается, но омега не сдаётся. Он пытается махать головой, отодвинуться от члена, что перед его лицом. Гаспаро не может допустить, чтобы его честь, гордость так сильно задели.       Астор рычит, убирает чужие руки от лица Гаспаро и вновь ударяет его. Ришар даёт отмашку своим прихвостням, и альфы начинают развязывать Гаспаро. Его, еле стоящего, откидывают к столу, где Ришар, пристроившись сзади, начинает снимать с омеги брюки. Гаспаро грудью, через тонкую ткань рубашки, чувствует текстуру стола. Это последний шанс. Гаспаро снова закрывает глаза, прислушивается к зверю, ласково его зовёт.

Милый, милый зверь. Открой свою пасть и поглоти, утоли свою жажду крови, усмири свой голод, обрушь на грешников свою ярость, никого не оставь равнодушным к своей боли. Помоги справиться с тем, с чем никто больше не справится. Ты так нужен сейчас, проснись, очнись от дурмана, покрой каждую часть этой комнаты своей злостью. Разрушь каждого, кто посмел коснуться твоего хозяина. Насладись криками боли, кровью, она ведь такая сладкая, вязкая. Тебе нравится ощущать её в своем рту, так давай, уничтожь их всех. Покажи свою истинную силу, не побрезгуй убить, стереть с лица земли.

      И зверь слышит. Лениво потягиваясь, заставляет Гаспаро распахнуть глаза, дернуться назад. Омега отталкивает тазом Ришара, освобождает место для маневра, и, развернувшись, большим пальцем выдавливает глаз. Он ощущает глазное яблоко, раздавленное, мягкое. Кровь стекает по лицу Ришара, крики заглушают, а зверь довольно облизывается. Он готов к прыжку, и его совершает.       Раскинув руки в стороны, Гаспаро даёт волю своей силе, освобождает её от оков. Мощная волна энергии сносит всех с ног. Комната наполняется уже не криками омеги, а беспомощным отчаянным ором альф. Стоящие на коленях, сжимающие головы руками альфы доставляют неимоверное наслаждение. Вот, где их место. В ногах у их господина и хозяина. Только там и никак иначе.       Гаспаро не обращает внимание на то, что его собственная кровь начинает течь из носа и глаз. Он давит, давит, давит… Отдаёт себя во власть зверя, позволяет зверю каждому, кто к нему притронулся, наносить ни с чем не сравнимые увечья. Гаспаро подходит ближе к Ришару, опускается рядом с ним на корточки, хищно скалится. Голос будто не его, чей-то сторонний. Возможно, в нём говорит сама Смерть.       — Я всегда держу свое слово, Астор.       Он берёт рядом валяющуюся отвёртку и, сжав в ладони, протыкает ею чужое предплечье. Изо рта Ришара вырывается новый крик. Он такой приятный, что Гаспаро прикрывает глаза в удовольствии. Каждый раз, как первый. Эти крики навечно в его ушах. Ласкают слух Конти, тешат его тонкое нежное эго. Омега снова наносит удар, на этот раз в бедро, специально обходит крупные артерии, чтобы продлить свой миг блаженства. Как же Гаспаро обожает месть! Упиваться слабостью врагов для него лучшее лекарство.       Удары Конти чёткие, сильные. Он прокручивает отвёртку в чужой плоти, доставляя ещё больше боли, но чтобы не переусердствовать. Боль любит, когда её чувствуют. А Гаспаро любит её приносить. Омега удовлетворяет свою внутреннюю жажду крови, когда под телом альфы уже скопилась лужица. Он вытаскивает своё орудие из бедра Ришара и подносит его ко рту, слизывая немного крови, что капает с железа на бетонный пол.       — Ты не представляешь, как часто я это представлял. Всё ждал момента, когда я смогу заткнуть твой паршивый гнилой рот.       И смыкает руки на чужой шее. Гаспаро сжимает её всё сильнее и сильнее, зверь рад. Неимоверно рад тому, что помогает своему владельцу, убивает чужих зверей с такой легкостью, что даже страшно становится от собственной силы. Под пальцами ещё бьется пульс, желает не останавливаться, но его уже никто не слышит. Ломать шею оказывается на удивление приятно. Ладони, покрытые кровью, напряжены, не отпускают. Под ними Гаспаро чувствует треск. Это заставляет улыбаться. Лицо Ришара красное, из пустой глазницы течёт кровь, смешиваясь с остатками самого глаза. В другом Гаспаро видит страх и покорность. Вот, что должны ощущать альфы по отношению к нему. Страх, покорность, прятать свои головы в собственные задницы. Гаспаро — сын Америго Конти — владелец этой страны. Он её покровитель, защитник и узурпатор. Он — единственный в своём роде. И никто никогда не посмеет этому противостоять. Ни Астор, ни Жакоб, ни почивший отец. Никто не встанет у него на пути. Гаспаро Конти сам Бог и сам же Дьявол.       Ничто не встанет на пути Гаспаро. Никому не позволено вести себя подобным образом с Доном Коза Ностры. Он не просто сын Америго, сын предательницы, омега. Гаспаро Конти владелец зверя, которого выдрессировали. Он проложил себе дорогу к трону слезами, болью, сломанными костями и собственной кровью. Гаспаро Конти убил немало, и столько же ещё погубит. Каждый считает, что бросает вызов ему, играется с ним, но это не так. Это он создал правила и наказание за их нарушения.       Гаспаро знает, что убил всех, кто находился в помещении. Никто уже не дышит, но он всё равно поднимается с колен, когда Ришар уже не двигается. Омега, нагибаясь, достаёт пистолет Ришара и производит контрольные выстрелы, убеждаясь, что все подохли. Гаспаро, хватаясь за стол, сгибается пополам и снова кричит. В этот раз выпускает не силу свою, а слабость. Из глаз брызжут слёзы, стекая по красным щекам, причиняя новую порцию боли. Омега рыдает, окончательно падая на пол, ноги не держат совсем. Он разрешает себе плакать, бурю невозможно сдержать внутри. Как давно Гаспаро себе этого не позволял. Сейчас омега настолько вымотан, что сил держаться не остаётся.       Каждый чёртов раз ему приходится доказывать, что он достоин. Достоин стать Доном, быть во главе, давать указания и не терпеть. Гаспаро всю жизнь борется против системы, против альф, чтобы доказать себе, что он сильнее, выше, могущественнее.       Его разрывает от этой несправедливости. Внутри всё сжимается от того, сколько боли, разочарования, страха хранится в нём. Почему он должен проходить через всё это? Почему кто-то думает, что его можно бить, насиловать, унижать и оскорблять? Почему он должен кричать всем и каждому, что он достоин? Почему Гаспаро вообще кому-то что-то должен? Почему его не могут оставить в покое?       Гаспаро заходится в новой волне рыданий, что заставляют его тело содрогаться. Его так сильно трясёт, что пистолет выпадает из рук, разрезая глухим стуком железа о бетон всё пространство. Он ненавидит Коза Ностру и всё, что с ней связано. В том числе и себя. То, что с ним сотворили. Гаспаро ведь не такой, никогда не хотел быть тем, кем стал. Убийцей, Дьяволом. Он просто хочет выжить среди гиен, жаждущих его падения. Гаспаро не позволит себе упасть. Никогда.       Сейчас главная цель — вернуться домой и вершить правосудие. Гаспаро сотрёт Ле Мильё с лица земли за то, что посмели свои грязные ручонки протянуть к его достоинству. Он облизывает ладонь, ощущает на языке терпкий вкус крови, запах железа проникает в легкие. Губы омеги растягиваются в усмешке, доставляя дискомфорт и так раненной кожи щёк. Конти берёт упавший пистолет в ладонь и медленно поднимается, опираясь о стол. Он выдыхает, позволяя истерике покинуть его, очищает разум и встряхивает головой.       Гаспаро медленно бредёт на выход. Сил не осталось от слова совсем, и о том, как он будет добираться до города омега даже не думает. Всё, что ему хочется, — это выбраться из ненавистного ему места. Оставить Смерть один на один со своей работой. Гаспаро, выйдя из склада на улицу, прикрывает глаза и глубоко вдыхает свежий воздух, который приятно холодит горевшую кожу лица. Автомобили его похитителей стоят недалеко. Видимо, они рассчитывали быстро с ним расправиться и свалить. Омега мягко улыбается, облегчённо расслабляет плечи. Гаспаро справился. Он выжил и прикончил этих бастардо самостоятельно. Гордость внутри разливается тёплой рекой. Нет ничего, с чем Гаспаро бы не справился. Он в очередной раз доказал, что никакой альфа не сможет с ним сравниться, и омега занимает своё место законно.       Его умиротворение нарушает автомобиль, свет от фар которого неприятно режет глаза. Гаспаро, не думая, забегает обратно на склад, проверяет количество патронов и снимает оружие с предохранителя. Чёрта с два он сдастся. Омега оставляет небольшую щель, чтобы выстрелить первым и не дать загнать себя в ловушку. Гаспаро разминает плечи и немного выглядывает, чтобы рассмотреть тех, кто неожиданно решил его навестить. Но изо рта неосознанно вырывается вздох.       Гаспаро не может поверить в то, что видит. Чонгук. Он, вылезая из машины, достаёт пистолет и медленно подходит к машинам Ле Мильё. Рядом с ним идёт Мин Юнги. Они быстро осматривают автомобили и кивают в сторону склада, не произнося ни звука. А Гаспаро всё никак не может пошевелиться. За ним пришли. Действительно пришли, чтобы спасти. Его. Спасти.       Он наблюдает за тем, как Чонгук машет Юнги ладонью и они расходятся в разные стороны. Мин направляется в обход, а Чон идёт по направлению к Гаспаро. Омега роняет оружие на пол, не замечая того, как Чон вздрагивает и жмётся ближе к стене. Омега во все глаза следит за капитаном. За его сосредоточенным, но взволнованным и обеспокоенным лицом. За его твёрдой походкой и руками, что крепко держат пистолет. За его нахмуренными бровями и поджатыми губами. И не верит в то, что его не бросили один на один. Его искали и за него переживали. Гаспаро даже не замечает, как слёзы снова наполняют его глаза, а после крупными каплями стекают по лицу, обжигая.       Чонгук подходит вплотную к двери и, выдохнув, делает шаг. Он выносит дверь, бегло осматриваясь и сталкиваясь с Гаспаро лицом к лицу. Капитан замирает буквально на секунду, пытается осознать, что это не галлюцинации или его воображение, а реальный человек. Когда до него доходит, что омега жив и стоит перед ним, буквально в двух шагах, то срывается окончательно. Он стремительно сокращает расстояние между ними, чтобы вжаться в тело Конти, собственными руками ощутить, что омега и правда перед ним. Волна облегчения наполняет его лёгкие и позволяет зверю, наконец, расслабиться. Чонгук водит ладонями по телу Гаспаро, немного отодвигается, чтобы провести пальцами по растрёпанным кудрям, стереть капли крови и слёз с лица омеги.       — Господи, спасибо, — задушено шепчет, снова прижимаясь к телу Конти. Чонгук целует его в грязные волосы и плачет вместе с омегой. От лёгкости, которая наполнила его изнутри до краёв. — Я так боялся, Боже. Прости, что так поздно. Я сделал всё, что мог. Прости, Гаспаро. Боже.       Чонгук снова отодвигается, чтобы внимательно осмотреть омегу и, наконец, осознать, что Конти действительно жив. А Гаспаро не может и слова вымолвить, словно ему перерезали голосовые связки. Он открывает рот и силится хоть что-то сказать, но слова застревают в глотке и никак не хотят вырваться изо рта. Омега ошалелыми глазами смотрит на то, как Чонгук опускается перед ним на колени и прижимается щекой к его животу, трётся кожей об испачканную рубашку.       — Прости, я так старался успеть. Мне жаль, что ты прошёл через это один. Прошу, прости. Я должен был приехать раньше. Я должен был помочь тебе, но я не сумел.       Чонгук и дальше продолжал бы что-то лепетать, если бы его не отвлёк Гаспаро. Омега касается его холодной щеки, смоченной слезами. Этот миг принадлежит лишь им двоим. Конти тянет Чонгука наверх, чтобы, когда тот поднимется на ноги, крепко обнять, обвивая шею альфу руками. Омега тянется губами к уху, чтобы прошептать одно слово:       — Спасибо.       Большего не нужно. Внутри Гаспаро так много благодарности, что она льётся из него через нежные прикосновения, лёгкие поцелуи, оставляющие влажные следы на коже. В его глазах отражается всё, что он хочет сказать, но так и не находит в себе сил сделать это. Чонгук и не требует. Ему достаточно того, что он держит в руках свой смысл жизни. Ничто не сравнится с Гаспаро. Никакая работа, желание стабильности и вечный страх. Капитан понимает, что ни за что не покинет его. Никто его не заставит.       А Гаспаро не может поверить в то, что Чонгук пришёл. Омега и не думал, что капитан сделает это. Гаспаро не ждал его. И суть даже не в том, что Конти уверен в своих силах и знал, что выберется отсюда, а в том, что Чонгук в его глазах никогда и не был героем. Принцем на белом коне, который спасёт омегу от злого дракона. Гаспаро давно не верит в сказки. Это же Чонгук, которого стошнило от вида крови. Чонгук, который всегда грел свои холодные ступни о его живот, когда они вместе валялись на диване. Чонгук, который вечно опаздывает и никогда не понимает, почему омега злится. Чонгук, которому проще сделать вид, что ничего не произошло, чем обсудить что-то, что беспокоит его. В глазах Гаспаро Чон никогда не был тем, кто первым прибежит к омеге. И осознание того, насколько же его сильно любят, как им дорожат, просто разрывает все представления о самом капитане. Не Гаспаро жертвует всем в своей жизни, а Чонгук. Даже сейчас, зная, какая опасность ему может грозить, он приехал. Альфа, кроме Юнги, ни к кому не обратился. Сам начал искать Конти. И, честно говоря, Гаспаро больше ожидал Салвеццо увидеть, но не Чона.       Видя, с каким трепетом Чонгук гладит волосы омеги, смотрит на него своими огромными преданным глазами, Гаспаро понял, что часть сказки всё же существует в реальной жизни. Та любовь, которую описывают. Раз и навсегда. Гаспаро нашёл её, сам того не понимая. И ему хочется её получить всю, без остатка. Хочется быть жадным. Он целует Чонгука с напором, жаром и со своей страстью, на которые только способен сейчас. Прижимается ближе, тянется руками к волосам, футболке, не даёт отстраниться от себя ни на миллиметр. Чонгук — его, только для омеги. Целиком и полностью.       Капитан и не желает отпускать от себя омегу. Больше никогда. Будет ходить за ним хвостиком, даже в туалет. Он не знает, как пережил эти несколько часов. С трудом, огромным непосильным трудом. Капитан пытается насытиться Гаспаро, ладонями проводит по его спине, талии, сжимая её так сильно, что, скорее всего, останутся следы. Пусть. Это будут его следы, а не чужого альфы.       От друг друга их отвлекает стук. Чонгук отстраняется от лица Гаспаро и поднимает глаза, встречаясь с улыбкой Юнги. Он её зеркалит и благодарно опускает голову. Омега слегка поворачивается, чтобы лучше рассмотреть майора. Юнги ниже, чем он представлял, да и сам по себе он не особо крупный. Омега так же кивает Мину, отходя от Чонгука на шаг, но альфа не позволяет ему вовсе отойти. Втроём они покидают склад и подходят к автомобилю.       — Куда вас отвезти?       Юнги выжидает, открывая дверь со стороны водителя. Чонгук понимает, что он не может раскрыть всего, поэтому лишь произносит:       — К тебе, мы оттуда вызовем такси.       — У нас нет времени кататься. Мне нужно домой, разобраться с этим дерьмом.       Гаспаро за руку тянет Чонгука в машину и называет адрес поместья. Они усаживаются на заднее сиденье, выезжая на дорогу.       — Так мне уже можно спрашивать, какого чёрта происходит?              Юнги первым подаёт голос. Гаспаро непонимающе смотрит на него, а потом переводит взгляд на Чонгука. Альфа мотает головой, отвечая на вопрос в глазах омеги. Гаспаро не может не улыбнуться и оставить лёгкий поцелуй на щеке Чонгука. Альфа сохранил тайну, от этого в груди теплеет.       — Давай сначала разберёмся с этими проклятыми французами на моей земле, а потом уже посмотрим.       Чонгук видит, как Гаспаро тяжело. Он пытается найти удобную для себя позу, но каждый раз морщится. Чон аккуратно тянет его на себя, помогает опереться на собственное тело, чтобы омега смог расслабиться. Альфа приобнимает Конти, но, положив руку на чужую талию, капитан ощущает влагу под пальцами. Он немного наклоняется вперёд и замечает кровь. Осмотрев омегу, Чонгук видит дыру от пули на его плече. Сердце пропускает удар. Неизвестно, сколько ещё ранений получил Гаспаро, но ни слова не сказал.       — Ты ранен.       — Я знаю.       И всё. Никаких объяснений, оправданий. Гаспаро словно не обращает внимание на боль и дискомфорт. Он спокойно усаживается, как ему удобно, откидываясь на Чонгука туловищем.       Спустя минуты три Чон начинает успокаиваться, сердце уже не колотится болезненно быстро, а дыхание приходит в норму. Чонгук даже представить себе не может, что случилось на том складе, откуда буквально несколько минут назад он забрал омегу. С чем столкнулся Гаспаро, что испытал и как себя чувствует сейчас. В голове у Чонгука снова сотни вопросов, но ни одного ответа. С одной стороны, ему хочется узнать, что произошло и помочь тем, чем вообще может помочь, с другой — и представлять не хочет. Одна только рана на плече и тот удар, когда омегу только похитили, заставляют внутренности капитана скрутиться в толстый прочный жгут. И снова всплывает вопрос — стоит ли оно того? Насколько сильно Чонгук любит Гаспаро, чтобы жить на пороховой бочке, которая готова в любой момент взорваться? Представляет ли Конти, какие отношения их ждут и можно ли вообще назвать это отношениями? Публично раскрыть их связь означает красную точку на нём. Всегда, двадцать четыре на семь, даже во сне он не сможет расслабиться. А бегать по углам и иметь клеймо любовника не то, что хочется Чонгуку.       К воротам поместья они подъезжают достаточно быстро, так как на часах около пяти утра. Охрана впускает их моментально, скорее всего уже все в курсе того, что Дон вернулся.       Салвеццо, услышав драгоценную информацию, срывается с места, бежит, не разбирая дороги. Шесть часов мучительного ожидания не дают поверить, что Гаспаро жив, что вот он, выходит из внедорожника, словно ничего не случилось. Белая рубашка уже отнюдь не белая, а залитая кровью. Эспозито не может сдержать своего желания и вжимается в чужое тело, обхватывает его руками, исследует на предмет травм. Внутри сердце сжимается от мысли, что его господина могло и не быть в живых. Оно перестаёт биться, кровь в венах леденеет стоит только подумать о том, что с Гаспаро могло что-то случиться. Однако он ощущается под ладонями, горячий, дышит. Нос неосознанно вдыхает совсем лёгкий аромат китайской розы. Такой нужный, необходимый запах заполняет лёгкие, даёт возможность дышать полной грудью. Облегчение накрывает резко, в глазах темнеет от того, насколько приятно живётся, когда Гаспаро рядом, в безопасности.       В следующую секунду в глаза бросаются красные следы на лице Гаспаро, Салвеццо хватает его за щеки, приближается, рассматривая жадно, с затаённым страхом внутри, что всё ещё держит его под напряжением. Конти надоедает такое внимание. Он сбрасывает чужие руки, отталкивает в очередной раз.       — Я в порядке, у нас нет времени на прелюдии. Собирай людей.       Гаспаро отталкивает альфу от себя, морщится, точно хочет стереть объятия солдата со своего тела, однако это всё простреленное плечо. Понемногу телу возвращается способность ощущать боль, что глухо, ноюще даёт о себе знать. Конти видит в глазах визави миллионы вопросов, но отмахивается от них, держа путь в поместье. Оборачивается лишь единожды, чтобы проследить, идёт ли за ним Чонгук. Альфа, нахмурившись, проходит мимо Салвеццо и подходит ближе к омеге.       В дом они заходят вдвоём, но стоит поднять глаза на окружающих людей, как Чонгук останавливается в проходе, не зная, как ему реагировать на присутствие полковника. Капитан пытается осознать то, что перед ним действительно Сокджин, Чонгуку не кажется. Он медленно моргает и слегка усмехается. Ну конечно. Как же ещё Америго протолкнул Чонгука сюда. Этому поспособствовал Ким Сокджин. Верный муж, любимый отец и надёжный товарищ. Сердце капитана в который раз ломается на куски. Но в этот раз уже не так больно. Возможно, Чонгук просто привык жить с тем, что он никому не может доверять. Чон оглядывается на Юнги и думает, думает. А тот ли он, кому действительно можно доверять? Есть ли в Коза Ностре или за её пределами хоть кто-то, кому Чонгук может довериться и поверить? Наверное, нет. Раньше Чонгук думал, что никогда не столкнётся с чем-то подобным. Коза Ностра умеет удивлять.       — Салвеццо, в кабинет.       Голос Гаспаро выводит Чонгука из транса. Он проходит мимо полковника, даже не сказав ни слова. Этот человек отныне мёртв для Чона. Капитан ни за что не позволит себе такой оплошности снова.       Конти пытается собрать воедино всю картину событий. Он знает, что сейчас необходимо добраться до поместья Ле Мильё, дабы предотвратить бойню. А именно это их и может ждать впереди.       — Какого чёрта ты здесь делаешь?       Недалеко от пары стоит тот, кого видеть хочется в последнюю очередь. Гумон Ша со своей мерзкой ухмылкой смотрит на Гаспаро сверху, словно он здесь хозяин положения. Этот его самоуверенный взгляд выводит из себя. Сегодня был ужасный день, а этот отвратительный якудза делает его ещё хуже.       — Мне позвонил Чимин, ему нужна была помощь в поисках.       — И как? Помог? Нашёл? — Конти подходит ближе и натурально шипит в лицо Гумон Ша, сужая глаза. Из него вот-вот вырвутся все накопленные за день эмоции. Гаспаро поверить не может, что у Намджуна столько смелости заявиться в его дом без приглашения хозяина. — Твоя помощь неоценима, Намджун-сама. У тебя есть две минуты, чтобы покинуть мой дом, иначе я тебя здесь же и похороню.       Гумон Ша посмеивается над видом омеги. Даже в крови, невероятно уставший и раненый он так много на себя берёт. Оябун поднимает руки в сдающимся жесте и обходит Дона. Альфа глазами пробегается по Чонгуку, задерживая свой взгляд на подвеске. Он пальцем стукает по серебру и не может сдержать насмешки.       — Занятная вещица.       Поместье он покидает быстро. Только после того, как Гумон Ша окончательно уходит с территории Конти, Гаспаро позволяет себе выдохнуть и сбросить напряжение с плеч. Краем глаза он замечает притихшего Лудвико. Капо стоит неподвижно, по его лицу можно понять, насколько сильно он винит себя в том, что не доглядел, не предвидел таких событий. Гаспаро мягко ему улыбается, пытается без слов донести до Росси, что тот ни в чём не провинился перед ним и, уж тем более, Америго. Альфе не за что себя корить.       Вместе с Чонгуком и Салвеццо Конти поднимается на второй этаж, направляясь в сторону кабинета. Гаспаро глазами просит Чонгука подождать за дверью, что очень делать не хочется, но Чон понимает — разговор не для его ушей. Он покорно остаётся в коридоре и пытается прийти в себя.       Второй раз оказаться преданным не так больно. Внутри рёбра уже не ломаются, а мир не рушится. Но это всё ещё неожиданно. Чон не знает, какой реакции от него ждут и ждут ли её вообще. Несмотря на то, как полковник ему дорог, видеть его больше не хочется. Он знал всё с самого начала, осознанно отправлял на это задание, хоть и далось нелегко. Капитан всё ещё помнит те слова про власть и её отсутствие. У Чонгука просто не было выбора. А был ли этот выбор хоть у кого-то? Наверное, был. Капитан не знает причин, по которым Сокджин так легко и просто продал душу Дьяволу.       Чонгук ощущает целое ничего, думая о полковнике. Казалось, из капитана вынули все эмоции, на которые он только способен. Не осталось ни грамма злости, обиды и разочарования. Безликая пустота наполняет его. Не хочется плакать, биться в истерике или ругаться. Ну, предали и предали. Не первый и, скорее всего, не последний раз. Остаётся лишь один вопрос: «А стоит ли вообще кому-то доверять?»       Нет.       Гаспаро исчезает за дверью уже своего кабинета. На мгновение он остаётся совсем один, на это мгновение на его плечи словно рухнул весь мир, придавливая к земле. Впервые хочется свернуться в клубок под надёжным боком, не держать в своих руках такую ношу, перестать быть ответственным за всех и сразу. Хочется закрыться в комнате и дать себе возможность отдохнуть, хотя бы пару часов спокойного сна, без вечных мыслей о том, что это его последний день. Не держать в ладони холодную рукоять пистолета. И сердце стучит набатом в висках, и в мыслях только одно: «Получилось!»       Из груди вырывается вздох облегчения. Он выжил. В очередной раз своими силами. Какой могущественный, сколько власти в его руках, тысячи людей зависят от него, но даже сейчас он делает всё один. Даже спасает себя сам, как иронично. Единственное, что даёт удержаться на плаву, — Чонгук.       Альфа пришёл за ним, встал на колени и просил прощения лишь за то, что не приехал раньше. Гаспаро всё ещё ощущает тот трепет, который заполнил его тело, стоило едва увидеть Чонгука, выходящего из машины. Оказывается для счастья нужно так мало. Знать, что ты кому-то нужен.       Эти мысли настигают в момент и так же быстро исчезают, когда дверь распахивается и в комнату заходит Эспозито. Гаспаро расправляет плечи и поворачивается лицом к солдату:       — Ришар мёртв, как только об этом узнают, если ещё не узнали, нам будет объявлена война. Собери самых сильных и выносливых, нужно отправиться к ним на переговоры. Граво и Лудвико отправятся с нами. У нас очень мало времени, — Гаспаро берёт графин и наполняет стакан водой, жадно выпивая её. Капли стекают по подбородку и шее, охлаждая, смешиваясь с его собственной кровью.       — Это его рук дело? — всё, что удается выдавить изо рта. Гаспаро кивает. — Раны есть?       Конти снова кивает, дёргает раненным плечом. Неожиданно дверь опять открывается и на проходе останавливается единственный человек, которого очень хочется видеть. Долоре обеспокоенно оглядывает происходящее, кусает губы. В его глазах миллионы вопросов, сожаление и море страха, в котором он безвольно и беспощадно тонет.       — Приступай, — слова не возымели каких-либо действий. Салвеццо не сводит глаз с молодого господина, вовсе не слушает приказ, отчего приходится рявкнуть. — Вышел из кабинета.       Долоре уступает место, предоставляет возможность уйти. Двое омег впервые за долгое время остаются наедине.       Гаспаро тоже страшно. В этом очень сложно признаться, но ему до одури страшно того, что произойдёт. Омега понимал, что рано или поздно ему придётся столкнуться с последствиями не своих решений, что его дом может стать пустым, грязным и неживым, как ранее. Ему не хочется оставаться одному и отпускать то единственное, что помогало расслабиться.       С Чимином они долго не ладили, и это знали все. Знали, что Чимин, названный Долоре, не любил это имя, это поместье и семью, на которую приходилось работать. Знали, что и сам Гаспаро его особо не жаловал в связи с тем, что молодой господин не любит, когда ему перечат, а Чимин это делал и делает с завидной регулярностью. Знали, что оба омеги не переваривали друг друга и могли подолгу ругаться, кричать друг на друга и наполнять комнату сарказмом. Знали многое из того, что Гаспаро и Долоре делали или не делали по отношению друг к другу. Однако, есть вещи, о которых никто не знал. И не узнает даже под пытками.       Гаспаро был тем, кто всегда помогал Долоре справляться с трудностями жизни в Коза Ностра. Не важно, что это. Будь то слишком зазнавшиеся альфы, унижение или оскорбление за излишне миловидную даже для омеги внешность, будь то подготовка к ближнему бою, стрельба или метание холодного оружия, — Гаспаро самолично обучил Чимина с нуля и продолжает это делать. Лучшие врачи, еда и проживание в отдельной, сделанной специально для Долоре, комнате. Одежда, развлечения и жилетка для слёз. Гаспаро давал всё, что мог дать, и никогда не отказывал ни в чём — просто не мог. Несмотря на их отдалённые и, порой, грубые отношения, они всегда были близки, как никто другой. Они знали привычки друг друга, знали пожелания и предпочтения, знали секреты и тайны друг друга. Да, часть их сердец испытывала раздражение, в какой-то мере отвращение к стилю жизни другого, но они всегда принимали друг друга, как нечто важное и ценное.       Может показаться, что это ненормально, когда руководитель и подчинённый ведут себя подобным образом, но они никогда так не считали. Эта тонкая грань была давно стёрта. Они изначально не были в подобного рода отношениях, и со временем это не изменилось. Как бы сильна ни была власть в руках Гаспаро Конти, она ничто для Долоре Эспозито. Да и их отношения далеко за пределами начальник-подчинённый. Оба это понимали.       Долоре стал для Гаспаро отдушиной. Ему не нужно притворяться, играть кого-то, жеманничать. Долоре являлся тем, рядом с кем Гаспаро мог отдохнуть и быть тем, кем он родился, — омегой. Конти всегда знал, что его поймут и не осудят. Конечно, это пришло не сразу. Их шаткий мир они строили долго и упорно. Обоим настолько комфортно, что они ни на что другое не хотели это менять.       Гаспаро рукой указывает на кресло, в которое Долоре тут же падает, точно ноги не держат совсем. Между ними витает недосказанность и сотни вопросов. Что происходит? Что ждёт дальше? Сможешь ли ты отпустить то, что к сердцу прикипело, стало уже частью тебя самого?       Господин подходит к небольшой тумбе, достаёт оттуда бутылку вина, рассматривает её, будто впервые в жизни видит. Вино вкусное, слегка терпкое и очень, очень сладкое. Гранатовое. Гаспаро подходит ближе к солдату и передаёт ему бутылку:       — Мое любимое, попробуй. Грузинское. Винодельня присылает мне его раз в год, за качество головой готов ответить, — и присаживается в рядом стоящее кресло. Долоре прижимает бутылку ближе, знает, что вещь дорогая, но далеко не кошельку, а сердцу. Из рук не выпускает. — Я дам тебе ещё потом, если понравится.       — Что дальше? Ты уверен, что план сработает?       Прерывает. А Гаспаро не готов отвечать на эти вопросы сейчас. Он не знает, что говорить, потому что понятия не имеет, что в голове у Гумон Ша.       — Я не знал, что мне делать. Салвеццо не отвечал, полковник тоже, Граво и Лудвико безуспешно пытались найти тебя. Когда Салвеццо приехал, тоже подключился к поискам. Но всё было напрасно. Я так боялся, Гаспаро. Мне было так страшно, неизвестность меня выматывала. И чем больше проходило времени, тем сильнее страх меня поглощал. Я подумал, может, он найдёт тебя? Может, он вернёт тебя мне?       Гаспаро поднимается с места, медленным шагом направляется ближе к Долоре, ладонью приглаживает светлые локоны. В глазах визави отражается величайшая боль. Чистая прозрачная слеза катится по гладкой коже, стирается грубым пальцем, окрашенным в красный, оставляет след кровавый на щеке невиновного. Гаспаро опускается перед Долоре на колени. Господин перед солдатом обнажает душу свою. Принимает чужую боль, как свою, находит место для неё в себе, позволяет прижаться к плечу и рыдать. Гладит по сгорбившейся спине, прижимает к себе, позволяет слёзы на себя ронять. И печалит тоже вместе с ним, оставляет поцелуй в гладких волосах, сжимает в своих объятиях. Да, они никогда не были друзьями или приятелями, тем не менее их в жизни связывало очень много, и каждый ценит другого по-своему, трепетно, и никогда с холодом в душе. Они понимают друг друга, они слышат друг друга, даже если молчат.       — Я всегда вернусь домой, Чимин.       И оба понимают, что дом — не там, где Чимина бросили одного. Не там, где он нашел брата, опору свою. Не там, где ноги сбивал в поисках утешения и спокойствия. Не там, где трясся от страха за брата своего и жизнь. Не там, откуда бежал при первой же возможности.              А здесь. Дом — это ощущение безопасности. Это чувство, что ты там, где ты должен быть. Дом для Чимина — это спортзал, стрельбище, поместье Конти и, конечно же, собственная комната в корпусе для омег. Своя. В этом месте мало, что может быть твоим. Как и, в принципе, в его жизни. Здесь он чувствует себя важным, если не любимым, то хотя бы не отстранённым. Да, Гаспаро один из самых неприятных ему людей, но именно его плечо всегда рядом. Именно его руки держат его и не дают упасть. Именно его слова служат защитой ото всего остального мира. Именно Гаспаро всегда является той стеной, что щитом закрывала Чимина от любой участи в Коза Ностре и подобных местах. Никто не смел даже смотреть на него по той причине, что он под крылом молодого господина. Ведь дом там, где ты чувствуешь себя в порядке. Там, где ты можешь расслабиться, не думать о проблемах и, может быть, иногда опереться на другого.       — Всё в порядке, Чимин, — Гаспаро оставляет нежный поцелуй в волосах омеги, заверяет в том, что в безопасности. Они оба. — Не обязательно быть верным. Обязательно быть преданным семье, и никогда ею. Дай мне время, прошу тебя. Две войны я не смогу сейчас выиграть. Дай мне немного времени, и я отвечу на любые вопросы. Собственной грудью тебя закрою. Дам тебе то, чего ты хочешь больше всего — свободу. Ты будешь сам волен выбирать, что тебе делать, где и с кем. Мне нужно совсем немного.       Гаспаро шепчет задушено, умоляет солдата на коленях, держит в своих руках, но оба знают, что не держит. Сейчас у Чимина все козыри, не у Гаспаро. Сейчас Чимин выбирает, и его выбор, однако, очень прост. Семья превыше всего. Не Коза Ностра, а семья. Его личная, маленькая семья, для которой он сделает всё, что может сделать. Дать время? Пока не сдохнет. Дать возможность? Любую. Дать терпения? Всю чашу, а то и больше. Они ощущают эту ношу ответственности за свои действия, которые влияют на других. Долоре не хочет, он не привык подчиняться и угождать. Не привык закрывать глаза на свои желания и потребности. Его в жизни в принципе мало, что интересует. Кроме семьи.       Чимин хватается за крепкие руки, в которые не страшно и упасть.       Сидят в таком положении долго. Держатся друг за друга, один делится страхами и беспомощностью, второй их, как свои, принимает. И клятвенно заверяет, что скоро всё станет лучше.       Конти отстраняется от своего солдата, грязными руками бледную кожу вытирает, ладони к шее нежной прижимает. Смотрит глаза напротив, передает ему желание быть.       — У меня нет времени всё объяснять, но, клянусь, мы со всем разберемся. Веришь мне?       Всё, что может сейчас Долоре, — это кивнуть и подняться следом за своим господином. Смотрит, словно впервые, и беспрекословно верит. Гаспаро ему поддерживающе улыбается. После разговора с Долоре Конти стало легче. С плеч свалился огромный камень, потому что свои обещания Гаспаро Конти сдерживает всегда.       Из кабинета они выходят в тишине. Больше нечего друг другу сказать, слов достаточно. Гаспаро сталкивается лицом к лицу с Чонгуком, и краешки его губ ползут вверх. Им нужно обсудить много чего и, наконец, выяснить, что они будут делать дальше. Впервые Гаспаро отодвигает Коза Ностру на второй план.       — Пойдём, тебе нужно отдохнуть. Я обработаю твои раны.       Чонгук протягивает омеге ладонь, чтобы отправиться в спальню. Конти не мешало бы переодеться, в душ сходить и наложить повязку. Капитана беспокоит его плечо, главное, чтобы заражение не пошло.       — Я не могу, мне нужно поехать к французам.       — Отправишь Граво, в таком состоянии я тебя не отпущу.       — А я и не спрашивал разрешения, — Гаспаро фыркает. Ему приятна забота Чонгука, но не его гиперопека. Он сам решает, что ему делать, а что — нет.       — Несколько часов погоды не сделают, а заявись ты к ним в подобном виде, лучше от этого не станет, — Гаспаро пренебрежительно машет ладонью на слова капитана и проходит мимо него, но не успевает далеко уйти, как его хватают за руку. — Дай себе время. Хотя бы смени одежду и позволь мне наложить повязку.       Гаспаро всматривается в лицо Чонгуку и понимает, что тот не отступит. Капитан говорит правильные вещи, вот только подчиняться не хочется. Гаспаро никому не подчинялся. Внутри всё желает пойти против, назло, но зверь тихо поскуливает. Просит, чтобы о нём позаботились, ведь он уже привык к тому, что Чонгук рядом и помогает. Гаспаро с неохотой кивает Чонгуку и закатывает глаза, когда его под ручку ведут в комнату.       Чон заводит омегу в ванную, помогает снять пиджак, расстёгивает пуговицы на рубашке и тянет её следом. Делает он всё молча, Гаспаро это не нравится. Капитан наклоняется, осматривая рану на плече, и раздевает омегу догола. Настраивает душ, чтобы Конти мог приступить к мытью тела, а сам выходит. Гаспаро глубоко вздыхает и встаёт под тёплые струи воды.       Он не понимает, что творится в голове Чонгука. Сейчас он словно дистанцировался от омеги, хоть и продолжает заботиться и переживать о нём. Ещё час назад капитан вёл себя совершенно иначе. Видимо, поведение Чона связано с полковником. Что об этом думает сам Чонгук?       Когда Гаспаро заканчивает смывать с себя кровь, свою и чужую, пот и слёзы, он выходит из душа, даже не вытерев тела. Чонгук сидит на кровати, рядом с ним уже раскрыта аптечка. Альфа поднимается на ноги и, взяв полотенце, аккуратно протирает кожу омеги от влаги. Чонгук усаживает Гаспаро на кровать и принимается за обработку всех ран. Их не так много, самая глубокая от выстрела, остальное — мелкие царапины. Чон аккуратно наносит на неё антисептик, заставляя омегу морщиться.       — Не молчи, — Чонгук поднимает глаза на Гаспаро и непонимающе хмурится. — Ты расстроился из-за полковника?       — Да не особо. В этот раз столкнуться с предательством оказалось не так сложно. Наверное, я ещё не до конца осознал, что произошло.       Чонгук словно вспоминает о чём-то, откладывая всё, что было в руках, на кровать. Руками тянется к подвеске на своей шее, расстёгивает её и окидывает в сторону.       — Зачем ты её снял?       — Это подарок полковника, не уверен, что хочу продолжать её носить.       Гаспаро закусывает губу, наклоняя голову в сторону.       — Я попросил его передать её тебе.       — Ты её подарил? — Чонгук большим пальцем показывает в ту сторону, куда отбросил серебро. На что Гаспаро лишь кивает. — Что там написано?       — Надежда.       Чонгук поворачивает голову в сторону подвески, смотрит на неё недолго, после возвращаясь к своему незаконченному делу. Тишину вновь разбивает Конти:       — Как ты смог меня простить?       Чонгук невесело улыбается и, смочив куски ваты антисептиком, прикладывает к ране с обеих сторон, чтобы обмотать бинтом.       — А кто сказал, что я тебя простил?       — Что?       — Я люблю тебя, Гаспаро. Очень сильно люблю. Когда я узнал обо всём, то был разбит, мне казалось, что сотни ножей проткнули моё тело. Это было больно. Я понимаю, почему ты мне ничего не сказал. Правда понимаю. Но я не простил. Наверное, никогда не смогу. Я буду прокручивать это в своей голове снова и снова, как делаю это с того самого момента. У меня много вопросов к тебе, да и к себе тоже. Меня мучают они каждую минуту. Стоит ли мне здесь оставаться, рядом с тобой? Что мне вообще нужно делать? Как жить? Кто я для тебя? Почему именно я? И что со всем этим делать? — Чонгук завязывает концы бинта в маленький узелок, обрезав ненужные концы. Из аптечки достаёт мазь от синяков и аккуратно, медленно втирает её в кожу омеги, стараясь не доставлять дискомфорта. — Действительно ли ты любишь меня или я просто часть твоей жизни вне этих стен? Я не знаю, Гаспаро. Я даже тебя толком, оказывается, не знаю. Так что предательство полковника меркнет по сравнению с тем, что ты сделал со мной.       Гаспаро поджимает губы. Он берёт ладонь Чонгука в свою и прикладывает к своей щеке. Тепло кожи заставляет омегу прикрыть глаза. Грубые пальцы никогда не были грубыми по отношению к нему. Чонгук не тот альфа, которого омега себе представлял, но тот, который заставляет зверя внутри выть от того, как сильно они связаны.       — Это наше проклятье, Чонгук. Омеги семьи Ким всегда слабы перед альфами семьи Чон.