Cosa Nostra

Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар — я уверена в этом, — и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас.

      Последнее утро на свободе встречает дождём. Чонгук лишь сильнее прижимается носом в нежную лебединую шею, вдыхает аромат китайской розы с упоением. Так не хочется выпускать Тэхёна из своих рук, словно вместе с этим он теряет связь со своей жизнью. Любые перемены для Чонгука были стрессом. Не важно, переезд ли это, повышение или изменённое меню его любимого ресторана. Это выбивает из привычной колеи и даётся тяжело. Внутри растёт беспокойство, и кажется, что капитан никогда не сможет принять и понять, что же двигало Сокджином, когда тот принял такое решение. Очевидно, что задание является непосильной ношей для Чонгука, однако знать об этом кому-то не обязательно. Иногда Чону думается, что он слишком удобный для близких, ведь отказать им — выше его сил.       В волосы неожиданно вплетаются родные пальцы, массируя кожу головы. Это заставляет урчать, Чонгук щекой трётся об обнажённое плечо и прижимает Тэхёна ещё ближе. Не оставляет никакого расстояния между ними. Тихий смех вибрирует в груди.       — Долго собираешься на мне лежать? — Тэхён выглядит точно воробушек — кудри, растрёпанные и разбросанные по белой подушке, находятся в хаосе; глаза, припухшие ото сна, игриво светятся; пальцы Тэхёна, такие длинные, тонкие, всегда восхищавшие Чонгука, заставляющие их целовать, шаловливо выводят невидимые рисунки на коже самого капитана.       — Было бы чудесно, если бы я остался так навсегда.       Чонгуку так сильно хочется остаться в этом мгновение — кожа к коже, щека к щеке, душа к душе. Открытая нараспашку, настежь, давно нескрываемая. Капитану до жути нравится быть настолько близко, как ни к кому не был, не хотелось, не было желания во все глаза наблюдать за кем-то или просто рядом находиться.       — Когда тебе нужно уезжать?       — Завтра с утра.       Больше ни о чём не хочется говорить. Внутри скребут кошки и сердце сжимается от осознания того, что это последний день с его парой.       Чонгук не задумывался ранее о том, что его жизнь такая прекрасная. Он вечно жаловался на коллег, начальника, погоду и, когда ссорился с Тэхёном, то и на него тоже. Не то чтобы они ссорились часто, но бывало. В основном их накрывало из-за разницы в возрасте и воспитания. Тэхён чистюля и педант, когда дело касается совместного проживания. Никаких опозданий, он их терпеть не может, и каждый раз злится, если Чонгук хоть на минуту задерживается. Никаких грязных носков по квартире, всё должно стоять на своем месте. И он жутко ненавидит любые метки на своём теле. Это касается как засосов и укусов, так и татуировок. С тех пор, как Чонгук забил рукав, большую часть которого доделал уже находясь в отношениях с Тэхёном, тот вечно брюзжал, что капитан испортил кожу. Честно говоря, омеге всё-таки нравится рассматривать татуировки, крутить чужую руку в своей и проводить пальцами по рисункам.       Чонгуку, оказывается, очень нравится слушать, как Тэхён ругается на него и бубнит, что он что-то делает не так. Это теплом разливается в груди и приятно тянет. Как и не знал, что в его жизни есть нечто постоянное и, хотелось бы, вечное, — сам Тэхён. После тяжелого дня, после, бывало, десятков трупов перед глазами и тонны отчетов капитан возвращался к тому, кто его ждал с раскрытыми для объятий руками и нежными словами на ухо. Возвращался к тому, кто его поддерживал и не давал сдаться. Голос Тэхёна держал его на плаву, помогал сосредоточиться и его запах — он был синонимом, по личным ощущениям, дома. Чонгук не стремился быть идеальным альфой или лучшим капитаном, или, чего хуже, прекрасным сыном. Он, если брался за поручение, выполнял его на высший балл, и дело отнюдь не в желании покрасоваться, хоть и оно тоже, а в том, чтобы быть честным перед самим собой. И, глядя на Тэхёна, Чонгук мог смело сказать, что, — да, он честен. До колик в животе и спёртого дыхания любит. Так сильно, что сердце из плоти и крови готов вырвать своими руками из груди и преподнести его омеге. Так отчаянно, что боязно до жути становится. Так преданно, как никого, никогда и ни при каких обстоятельствах. Так открыто и смело, как всегда боялся показать.       Ещё с детства Чонгук знал, что любовь — не гарант счастья. И что она бывает куда страшнее, чем любые напасти. Когда ты всецело, всепоглощающе в человеке тонешь, — это может обратиться для тебя ужасными последствиями. Для Чонгука любовь была табу. Любовь равно слабость. Но, ощущая пальцами мягкую кожу, глазами лаская нежную улыбку, ушами впитывая томный зыбкий голос, он понимал, что всё, что знал о любви в своей жизни, — ложь.       Для Чонгука это первые серьёзные отношения, ведь раньше не то, чтобы он в них нуждался. Короткие интрижки или пару свиданий были идеальным вариантом для капитана, так как он все свои силы направлял на работу, которую, если честно, любил не так сильно, как от него требовалось. В нём не было огромной клади справедливости или желания жить в «мире во всём мире». Чонгук не стремился уничтожить всех плохих людей и заковать их в рамки закона. Для представителя этого самого закона капитан был чересчур равнодушен к нему.       Когда Чонгук встретил Тэхёна и начал с ним часто видеться, он и представить не мог, что из той чашки кофе получится такое. Такое желание быть постоянно рядом, видеть его, касаться, целовать и доверять. Тэхён раз за разом не давал и шанса засомневаться в том, что эти отношения могли ничего не значить. Он приезжал к капитану, когда было дурно, когда хотелось рвать и метать. Когда были особенно плохие дни, и когда они были прекрасными тоже оставался. С каждым днём они становились всё ближе и ближе, и Чонгук настолько привык к этому за столь короткое время, что уже и не представлял, каково это — быть без Тэхёна. Не приезжать к его университету и не забирать его, не обедать тем, что положил ему омега, спать в одинокой постели стало дикостью. Почти всегда, когда Тэхёна не было, Чонгук забирал его подушку, несколько вещей омеги и спал на диване, иначе просто не мог заснуть без того, кому отдал сердце, сам того не понимая. Пожалуй, да, Чонгук и не подозревал, насколько сильно для него важен и дорог Тэхён. Поэтому сжимает его в своих руках сильнее, чувствуя, как глаза щиплет.       — Даже если я не вернусь, обещай, что не забудешь меня, — шепчет, как в бреду, носом прижимается к запаховой железе. Нуждается так сильно, отпускать не торопится. — Обещай, что с тобой всё будет хорошо. Прошу тебя.       Тэхёну не остаётся ничего, как оставить поцелуй на макушке капитана, обвить его руками и ногами и шептать в ответ:       — Никогда, Чони, не забуду. Я буду в порядке, обещаю тебе.       Так они лежат долго. Чонгук не может перестать ронять солёные слёзы на родные плечи, задушено целуя нежную кожу. Капитан доселе не осознавал, насколько силён его страх, который буквально перекрывает кислород, горло сдавливает. Он впервые открыто демонстрирует омеге свою слабость, которую старался держать под контролем, однако сейчас она вырывается. Её не сдержать никакими барьерами и стенами. Чонгуку до одури стыдно за неприкрытую ничем слабость и страх за себя и родных. Раньше он ощущал себя нерушимой горой, готовой снести всё на своём пути. Тем не менее Чон разваливается на куски в руках омеги, который не должен видеть его таким разрушенным. Никто не должен. И капитан ненавидит себя за то, что позволяет себе подобное.       Чонгук отодвигается от Тэхёна, отталкивает его, не смотря в глаза. Прячется в ванной, скрывается внутри себя, сам с собой переживает свои эмоции и клянётся, что отныне никто не увидит его страха, никто не узнает, как ему хочется скрыться ото всех проблем. Он выше этих слёз, яростно вытирает их, хоть они и льются дальше. Хочется кричать от бессилия, от своей бесполезности. Чонгук такой слабак, Господи. Истеричный смех невольно вырывается из горла. Как он может защитить кого-то, если даже не способен взять себя в руки и перестать рыдать? Достоин ли он вообще того, чтобы рядом с ним находился такой замечательный человек, как Тэхён, который стучит в дверь и спрашивает, всё ли в порядке?       Ни черта не в порядке, но нужно собраться и перестать быть тряпкой.       Чонгук ополаскивает лицо холодной водой, однако даже не смотрит на себя. Ему противно от того, какой он сейчас. Жалкий, никчёмный. Полотенцем протирает красную влажную кожу и трясёт руками. Он сможет, он альфа в конце концов. И в его руках находится не только его жизнь, но и жизни других людей, что намного ценнее, чем он. Нужно отбросить эти слёзы, потом поплачет. Он справится. Чонгук знает это. В его жизни много падений и подъёмов, как и у всех, но ничего не сможет его сломить. Чон уже достаточно позволял себе опускать руки, сегодня не позволит. Это его день, и провести его следует наилучшим образом, чтобы не сожалеть. Ведь сожаление стоит слишком дорого. Дороже, чем Чонгук может себе позволить.       Чон выходит из ванной комнаты и видит, как Тэхён подскакивает на ноги. Он переминается, смотрит своими чёрными прекрасными глазами из-под кудрявой чёлки и не знает, что ему делать. Да, ради него и сдохнуть не жалко, думается капитану. Поэтому он улыбается своему личному солнцу и гладит по щеке, к его руке льнут в ответ.       — Пойдем позавтракаем. А потом завалимся смотреть Нетфликс.       Тэхён обхватывает его шею руками, длинными пальцами массирует затылок, доверчиво ластится в руки капитана. Аккуратные поцелуи остаются влажным следом на лбу, носу, губах омеги. Тэхён в ответ целует мягко, ненавязчиво и любовно. С таким человеком хочется быть ласковым и послушным, в чём Чонгук себе и не отказывает. На руках на кухню относит, за стол усаживает и ухаживает за омегой. Завтрак сам готовит, хоть и не любит за плитой стоять. Даже розовый фартук надевает, чтобы вызвать улыбку и смех омеги. Включает популярную музыку и двигает бедрами в такт, в танец Тэхёна зазывает, ладонями тянет ближе к себе. Это утро одно из немногих, что хранятся в душе, как самое ценное, дорогое и важное, отпечатывается на подкорке сознания.       Они медленно движутся под мелодию из телефона, глядят глаза в глаза, ловят дыхание друг друга. В момент пара словно сливается в одно целое, неделимое. В воздухе витает нечто запретное для других глаз, настолько личное, что никому не хочется показывать. Чонгук прикрывает глаза, носом прижимается к виску омеги, оставляет лёгкие следы на пояснице от ладоней. Зверь давно не чувствовал себя так спокойно, умиротворённо.       Чонгук оставляет поцелуй на макушке Тэхёна и немного отодвигается.       — У нас сейчас завтрак сгорит.       — Ничего страшного, я хочу целоваться.       И они целуются. Как будто впервые — нежно, трепетно. Чонгук проводит ладонями вверх по спине, очерчивает позвонки, гладит лопатки да кудри сквозь пальцы пропускает. Целует Тэхёна аккуратно, не пытается углубить. Хочет чувствовать, гладить, любить. Любить так, как никого и никогда в своей жизни никчёмной не любил. Так сильно любить, что сходить с ума от одной мысли, что рядом не будет неизвестно сколько. Это только их время, несколько часов, но таких прекрасных, что запомнятся на всю жизнь. И Чонгук любит. Господи, как же сильно он любит!       И большего им не надо — разделить подгоревшую яичницу, развалившись на диване и запутавшись друг в друге, обсуждая героев сериала; прятаться в своих чувствах и души обнажать друг перед другом. В эту минуту счастливее Чонгука нет никого в мире.       — Как вернусь, хочу сделать ремонт. Что думаешь? — Чонгук играет с пальцами Тэхёна, изредка оставляя на них поцелуи.       — Отличная идея. Можно вторую комнату переделать под зал, тебе же нравится заниматься. Или кабинет сделаешь, тоже будет неплохо. Не будешь перед телевизором засыпать.       Капитан не может сдержать смеха. Да, он частенько так делает, когда засиживается за рапортами до поздней ночи.       — Вообще-то я хотел её оставить пустой. Пусть пока будет, в будущем я хочу обустроить там детскую.       — Детскую?       — Да. Я знаю, что мы ещё это не обсуждали, но я хочу детей. Двух. И… — Чонгук задерживает дыхание, наблюдая за любимым лицом, и улыбается. Очень нежно и мягко, как только умеет. — И я планирую их с тобой. Конечно, не сейчас. Но, может быть, через пару-тройку лет. Я уверен в тебе, уверен в себе. Из нас получается отличная команда, ты так не думаешь?       — Возможно, поговорим об этом, когда всё стихнет, да?       — Конечно.       Чонгук сжимает Тэхёна в своих объятиях, заставляя того пищать. Внутри квартиры сегодня витает чувство безопасности, радости и немного грусти. Капитан не позволяет себя затянуть, старается больше внимания уделять хорошему. Возможно это то немногое хорошее, которому стоит уделить время.       Чонгук редко позволяет себе быть таким — любящим. Отнюдь не потому, что совсем не чувствует, а из-за внутреннего стойкого убеждения — людям нельзя верить. Можно доверять, строить семью, растить детей и быть ужасным человеком одновременно. Каким является и его отец. Десятки барьеров, сотни стен и тысячи метров цепей сковывают сердце капитана. В нём много любви, сострадания и смирения. То, чего не должно быть в настоящем альфе. Поэтому он старается скрыть это всеми правдами и неправдами. Лишь при Тэхёне остаётся честным. Лишь с ним он может забыть и забыться полностью, без остатка, смущения и страха быть преданным. Смотря на Тэхёна, Чонгук понимает, что не может сломаться, не может дать себе возможность расслабиться и, самое главное, не может не вернуться. Чего бы ему это ни стоило — он вернётся. Костьми ляжет, сердце вырвет из груди, но вернётся.       Они проводят на диване весь день: смотрят пару серий какого-то сериала, фильм тоже не пропускают и много говорят. Говорили в основном ни о чём, говорили с придыханием, иногда с весельем и смехом, иногда с нотками грусти. Тягучий сладкий голос омеги внутри взрывался карамелью. Чонгук любил слушать Тэхёна — рассказывал омега интересно, завораживающе, до скрипа рёбер приятно. Тэхён сам такой — глаз отвести невозможно. Разговаривать с ним, иметь чести быть знакомым с таким удивительным человеком — само по себе удивительно. Иногда капитан чувствовал себя недостойным. Но счастливым.

***

      Ближе к девяти Чонгук начинает собираться в душ, — он обещал Юнги зайти.       Майор уже ждёт его. Они договорились провести вместе последнее перед командировкой, как её назвал Чон, время. Чонгук выползает из своей машины медленно, даёт себе маленькую передышку. Он не может рассказать Юнги всего, хоть и доверяет ему больше себя самого. Капитан закуривает сигарету, поднимает взгляд на тёмное небо и слегка ёжится от прохладного вечера. Он надеется вернуться сюда, снова попить пиво со своим другом, расслабиться в конце трудового дня. У них есть традиция — каждую последнюю пятницу месяца собираться у Юнги в небольшой, но уютной квартирке, делиться тем, что с ними случилось и просто приятно проводить время. Следующие последние пятницы каждого месяца он проведёт не здесь, и это заставляет Чона огорчённо вздохнуть.       — Ты чего не заходишь? Ключи же есть, — неожиданно раздаётся немного шепелявый голос майора. Чонгук вздрагивает и переводит взгляд на Юнги. Тот, как и всегда вне работы, одет в мешковатые штаны и огромную футболку. Капитан не может не улыбнуться. Он выбрасывает сигарету и, блокируя машину, спешит навстречу к другу. — Вышел на пару минут выкинуть мусор, а ты опять потерялся.       Добрая улыбка дарит Чонгуку ощущение спокойствия и радости в душе. Ему чертовски нравятся пятницы.       Они в тишине поднимаются на третий этаж и входят в квартиру Юнги. Тут, по обычаю, как тайфун прошёл: обувь раскидана в разные углы, на диване клубком валяются плед и подушка, на столике сотни бумаг. И, конечно, ящик пива. Юнги кидает Чонгуку, что тот может располагаться, а сам бредёт в сторону кухни, чтобы взять посуду и заказанную ранее еду. Чонгук, не стесняясь, складывает листы в одну стопку, валится на диван и переключает телевизор с баскетбола на что-то нейтральное, чтобы не мешал.       Через пару минут перед Чонгуком ставят кружки, свою любимую — с котом — Мин, разумеется, ставит ближе к своему месту, и пару тарелок с едой. Это не особо интересует Чона, он просто наблюдает за другом, и в груди ноет. Внутри теплится страх, что это не только последняя пятница этого месяца, но и их последняя пятница. Из-за всего происходящего в жизни капитан слишком близко к сердцу воспринимает любое взаимодействие со своими близкими. Он не вернётся из Коза Ностры прежним, если вообще вернётся.       Когда всё было расставлено, Юнги грузно падает на свою сторону дивана, открывает банку пива и наливает в кружки. И тишина, в которой они сидят, такая приятная, не утомляющая. Майор, звонко хлюпая, отпивает пену от пива и с удовольствием морщится. Светлое нефильтрованное его любимое.       Чонгук опирается боком на спинку дивана, наблюдает за Юнги. И знает наизусть, что тот возьмёт пульт, сделает немного тише, пару глотков пива и повернётся так же к Чонгуку. Тёмные лисьи глаза осмотрят его с ног до головы, и он кивнёт болванчиком, мол, рассказывай мне все свои грязные секреты. И это случается. Так происходит каждый раз, и каждый раз Чонгук на духу ему вываливает всё, что его гложет. Однако в этот раз не получится. Он может только помотать головой и отпить из своей кружки. Он не хочет омрачать такой чудесный день.       — Когда я вернусь, мы с Тэхёном сделаем ремонт в квартире. Я поднял тему нашего будущего, хочу видеть его своим мужем.       На эти слова Юнги звонко свистит и эмоционально шлёпает капитана по плечу. Десневая улыбка расползается по лицу друга и заставляет Чонгука улыбаться в ответ. Мин ставит кружку обратно на стол и тянется к Чону. Смех не заставляет себя ждать, вырываясь из груди капитана без его ведома. Тёплый аромат Юнги окутывает его, забивается в ноздри и запечатляется приятными воспоминаниями в сознании.       — Поздравляю, Чонгу! Чужие дети так быстро растут, — Юнги в притворной манере стирает слёзы с глаз, а потом неожиданно отстраняется от друга. — Чур я свидетель. Ни за что не отдам это место полковнику!       Постоянная борьба за Чонгука, видимо, не закончится никогда. Да и Чонгук не против, в пределах разумного, конечно.       — Конечно, другие кандидаты даже не рассматриваются, — капитан хватает свою кружку и чокается с Юнги. Тихий звонкий стук расползается вибрацией по руке Чонгука.       Никому ненужная телепередача отходит на второй план, когда друзья начинают вспоминать весёлые истории из общего прошлого, а вспомнить было что. Юнги из тех людей, которые никогда ни в чем не отказывают — и в реку полезет, и в другой город сорвётся, и яблоки с ярмарки украдёт. Он был двигателем не только дружбы, но и мозгов Чонгука. Более активный, разговорчивый и заводной — как ни странно, близко общался только с капитаном. И как бы Чонгук ни спрашивал, ни выпытывал — Мин говорил одно и то же: «А с кем ещё общаться?». И с одной стороны капитан понимает, сам не имеет сотен друзей в запасе, а с другой — как такое может быть? Несмотря на то, что Юнги действительно сильный альфа, — как физически, так и морально, — он довольно мягкосердечный, каждому стремится помочь и ему не стыдно признаться, что, да, бывает слабым, может заплакать при всех. Чего Чонгук позволить себе не может. К сожалению или счастью — до сих пор не разобрался. Капитан, на самом деле, невероятно благодарен другу за его поддержку, помощь и такие тихие и спокойные вечера. Им не обязательно что-то говорить, тишина у них всегда такая же комфортная, как и разговоры. Чонгук смотрит на Мина с нескрываемой благодарностью, отчего Юнги мягко ему улыбается, сжимая плечо в своей ладони.       Пару часов пролетают незаметно — Юнги не перестаёт трещать о работе, делах, мимоходом упоминая дело Тотти — никаких продвижений. Опросить-то опросили всех знакомых, счета проверили, но ничего. Ни одной зацепки и улики. Однако карабинер не продолжает тему и переключается на другие свои дела. Чонгук слушает с упоением — как будто не две недели на работе не был, а год. В мыслях проскакивает неожиданно — скучает. Действительно скучает по рапортам, осмотрам и хоть какой-то работе.       Юнги вызывает в Чонгуке множество чувств: спокойствие, радость, упоение, благодарность. При том, что майор старается видеться с Чоном как можно чаще, — зовет его с собой в бар, обедать старается вместе с капитаном хотя бы раз в неделю, любит откровенно поговорить, рассказывая все свои секреты, — Чонгук много не знает о Юнги. И он не понимает, почему. Казалось бы, Мин — открытая книга для капитана, однако это далеко не так.       Юнги не любит делиться чем-то из своей мирной жизни.       Когда стрелка часов двигается ближе к часу, Чонгук собирается домой. Завтра рано вставать — Виргилио должен забрать его в восемь и отвезти в новое временное жильё. Тэхён уже спит, когда он аккуратно и тихо открывает входную дверь. В квартире полная тишина, лишь в гостиной включён бра. Капитан быстро раздевается, даже душ не принимает, и, приподнимая край одеяла, опускается на кровать рядом с омегой. Чонгук прижимает несопротивляющегося Тэхёна ближе, обвивает руками и носом проводит по любимым кудрям. Вдыхая аромат китайской розы глубоко в лёгкие, понимает, насколько счастлив.

***

      Утром будильник бьёт по ушам нещадно. Чон отключает его быстро, чтобы не разбудить омегу, и протирает лицо ладонями. Спать очень хочется, но капитан не даёт себе и минуты. Он поднимается с кровати, идёт в ванную и, наконец, принимает душ. Ночью достаточно душно, особенно когда он спит с Тэхёном — омега словно нагревается во сне, плавит своими прикосновениями. Чонгук старается не шуметь. Сумка уже собрана, завтрак сегодня будет позже, поэтому капитан подходит ближе к кровати, на которой Тэхён, запутавшись в одеяле, мирно посапывает. Капитан не сдерживает улыбки, целует мягко в волосы, останавливаясь всего на мгновение, чтобы полными лёгкими вдохнуть гибискус, надышаться не может. Наполняется им, сливается с ним, становится им.       Из квартиры уходит так же тихо, как и пришёл. Он медленно спускается по лестнице, игнорируя лифт, тащит сумку в руке, напоследок оборачивается. Беглым взглядом окидывает дверь своей квартиры и, тихо вздохнув, сбегает вниз. Чонгук, выбравшись на улицу, жадно глотает воздух, поднимает глаза наверх. Город только просыпается, люди вяло, с неохотой покидают свои дома. Точно как и он сам.       Перед домом его уже ждёт Виргилио. Капитан закидывает сумку на заднее сиденье автомобиля, а сам падает на переднее. Он поворачивается в сторону майора, пожимает ему руку и откидывается назад. Пристегнувшись, Чонгук смотрит в сторону Виргилио.       — Итак, Чонгук, — выруливая по направлению к шоссе, начинает Риччи. На его лице отражается усталость, Виргилио, видимо, не очень нравится возиться с капитаном. Чонгук его понимает, и сам был бы не в восторге. — Остался последний рывок перед тем, как ты отправишься в Коза Ностру. Готов?       Капитан на это лишь хмыкает и переводит взгляд на дорогу. Он глазами бегает по домам и понимает, что слишком давно не был на базах. Насколько Чонгук знает, они направляются в сторону горного хребта Пелоритани. Там обосновалась часть Альпини — разрушающие, выносливые и устрашающие. Чонгук ни разу не сталкивался с ними лицом к лицу, не считая парада, но наслышан о них. Ни перед чем не остановятся и никому не дадут пройти. Капитану искренне интересно побывать среди элитного отряда, который почитается всей Италией.       — Приходится, майор.       — Ты должен быть готов к тому, с чем столкнёшься среди этих выродков в Коза Ностре. Поверь, то, что ты там будешь, совсем не страшно. Куда страшнее — стать одним из них, — Виргилио кивает своим словам, знает, о чём говорит. Чонгук не может не верить ему. — У нас следующий план — по приезде займёшь своё место и далее по распорядку. Ты должен сдавать мне отчёт каждый день не позднее десяти вечера, в нём должно быть всё: от того, сколько раз отжался, до того, как часто ходил в туалет. Помимо физической части подготовки тебя ждёт и психологическая. В неё входят различные виды тестов на агрессию, жестокость, умение вести переговоры и, конечно, держать язык за зубами. Я лично буду обучать тебя стойкости, ведь никто не может предсказать, что тебя ждёт дальше. И ты должен понимать, почему я так поступаю. Понятно?       — Да, майор.       — Отлично, пока можешь немного отдохнуть. Ехать нам около двух часов. И, Чонгук, никто не знает, почему ты там. Пусть так и остаётся.       Капитан ничего не отвечает. Он направляет свой взгляд в окно, старается унять трясущиеся руки. С каждым метром Чонгук всё сильнее погружается в себя. Иногда бывает, что он и вовсе отключается от внешнего мира, утопая в мыслях. Некоторые из них вводят в благоприятное состояние, а некоторые, как сейчас, удручают.       Чонгук не знает, что его ждёт. Капитан даже не знает, выживет ли он после этого задания. Неделя на базе, по сравнению с тем, что будет дальше, уже не кажется такой волнительной. На самом деле, Чон ничего не ожидает от этой поездки. Среди своих не так уж и страшно. Не то чтобы с Альпини он постоянно виделся или работал, только раз в год глазком на параде видел, не более, однако Чонгук уверен — его примут с лёгкой душой. Он не беспокоится по этому поводу.       — А как ты попал в полицию? — капитан всё-таки подает голос спустя полчаса от начала поездки. Виргилио бросает в сторону Чонгука взгляд и усмехается.       — С друзьями поспорил. Они ставили на то, что я не сдам экзамен. Проще говоря, взяли меня на слабо, а я не смог удержаться, чтобы потешить своё эго, — рассказ Риччи вызывает у Чонгука улыбку. Он понимающе кивает. — А ты?       — Отец так захотел. Мы переехали в Италию, когда мне было семнадцать. И после окончания школы он отправил меня на подготовку, а я не то чтобы сопротивлялся. В восемнадцать ты не знаешь, чем хочешь заниматься, поэтому я просто согласился с ним. Не такая увлекательная история, как у тебя.       — Стерпится — слюбится, да?       — Не особо. Мне понравилось сразу, да и по карьерной лестнице быстро поднялся. Это тоже подстегнуло. А есть чего попить? — майор достаёт из бокового отделения бутылку воды, протягивая её Чонгуку. — Спасибо. Вы так и не рассказали, как получили эти шрамы. Если это не секрет, конечно, — Чонгук откручивает бутылку с водой и жадно делает несколько глотков, кивая в сторону ладоней майора.       — Не секрет, я тоже участвовал в подобной операции, только мне не удалось ничего узнать. Внедрить своих людей в ряды Коза Ностры после назначения Америго стало практически невозможно. Я не знаю, на что рассчитывает полковник, отправляя тебя туда, но, видимо, он очень уверен в тебе. Я пробыл там не более трёх суток, как они поняли, что я чужой. Они отвезли меня на склад грешников, как они его называют, — Риччи сильнее сжимает руки на руле, отчего на них выступают вены. Челюсть напряжена, что выдаёт его отношение к тому, что было дальше. — Я не пытаюсь тебя запугать, Чонгук. Хочу, чтобы ты был готов ко всем развитиям событий. Тогда я впервые столкнулся с Гаспаро Конти. Его репутация говорит сама за себя. И я лично удостоверился в том, что в нём нет ни жалости, ни эмпатии. В нём напрочь отсутствует такое чувство, как сопереживание. Он монстр, Чонгук. Поверь, ни одно дело не повлияло на меня так, как эти несколько часов рядом с ним в том месте, — Виргилио судорожно выдыхает, ладонью проводит по лицу, останавливаясь перед светофором. — Он самый красивый человек, которого я видел, и, вместе с тем, самый ужасный. Ему доставляли удовольствие мои крики и боль, которую он собственноручно приносил мне. Я видел в его глазах Дьявола, Чонгук. И мне никогда не было настолько страшно, как тогда. Меня вытащил оттуда полковник. Не знаю, как он это сделал, но я век ему должен.       Чонгук не может отвести взгляда от майора. Его руки трясутся от осознания того, что и он сам может оказаться в подобной ситуации, и он не уверен, что у полковника снова получится провернуть нечто подобное. Но почему Коза Ностра так и не нашла Виргилио, если он особо не скрывается? Это же целая сеть, не просто одна семья. В Коза Ностру входят десятки тысяч человек, не только в Италии, но и за её пределами. Даже если говорить про законный бизнес, то у Америго должно быть много, очень много связей, и, при желании, он мог найти крысу и убить не только её, но и каждого, кто причастен к этому делу.       — Прошло почти четыре года, как я выбрался оттуда, сейчас только провожу тренировки таких, как ты, но до сих пор иногда, когда просыпаюсь, вижу эти чёрные глаза перед собой. Поэтому, Чонгук, ты должен быть готов к тому, с чем столкнёшься там. Не бойся, не надейся, не проси, капитан. Там нет Бога и нет спасения, одна лишь тьма и Палермский король со своей ручной Смертью. Она заберёт каждого, кто посягнёт на семью. Будь осторожен.       Риччи мягко улыбается, мимолетно поглядывая на Чонгука. И его улыбка не вяжется с его словами.       До места назначения они доезжают даже быстрее, чем предполагалось. Они петляют между седловинами по горным дорогам осторожно, но быстро. Умение майора поражает Чонгука достаточно сильно, он бы так не смог, не справился. Капитан не скрывает восхищенной улыбки. Их тормозят на контрольно-пропускном пункте, скрывающимся среди всех этих развилок. Не зная, как сюда проехать, добраться было бы куда сложнее. Виргилио предоставляет свои документы дежурному, о чём-то весело переговариваясь. Чонгук особо не прислушивается к чужому разговору, лишь осматривает местность. Среди скал он замечает пару стрелков и мысленно прикидывает, сколько их здесь на самом деле, что даже он остальных не видит. Через мгновение шлагбаум открывается, майор проезжает его и по телу капитана проходятся мурашки, стоит ему столкнуться взглядами с одним из дежурных. Холодный, четкий, враждебный. Новичков здесь, видимо, не жалуют.       Сама база занимает не так уж и много места: несколько палаток всего. Она расположена среди небольшого плато. Чонгук выбирается из машины, замечая, как к ним расслабленной походкой направляется, судя по всему, командир роты. Мужчина с седыми усами и бровями с вкраплением черного не торопится к ним. Капитан достаёт из машины свою сумку, решая, что пойти навстречу не будет расценено, как моветон. Чонгук отмечает про себя тридцати сантиметровое гусиное перо, прикрепленное слева к бантам и с синей наппиной. В руках у него какая-то папка, которую командир, скрутив, прижимает к себе. Главный, значит. Чонгук лишь усмехается с того, что новобранца встречает сам командир роты. Да и не простой роты, а отряда специального назначения. Виргилио подходит к нему ближе, встаёт слева от капитана и протягивает ладонь для рукопожатия.       — Здравствуй, Арналдо. Вот, привёз, как и договаривались. Это Чон Чонгук, через «ч», — представленный Арналдо бросает на капитана презрительный взгляд, кивает и обращается к майору.       — Да и заставил ты нас попотеть, Риччи. С полковником я договорился обо всём, не переживай, — командир машет рукой, мол, идите за мной, и, шагая в ногу с майором, словно позабыв о том, что рядом с ними есть ещё кто-то, продолжает говорить только с Виргилио. — У нас тут пополнение прибыло три дня назад, только все устроились. Давно тебя не видывал, — Арналдо опускает тяжёлую ладонь на плечо майора, улыбается так по-отечески тепло, точно знает Виргилио уже лет сто. Чонгук на подобное поведение хмурится. Несмотря на то, что, скорее всего, командир имеет звание выше него, не даёт права обращаться с Чонгуком подобным образом. Капитан начинает раздражаться.       — Добрый день, товарищ командир. Рядовой Чон Чонгук прибыл на службу, — останавливаясь посреди их пути, отчеканивает капитан, прикладывая правую руку к виску, но мало того, что на него не обращают абсолютно никакого внимания, так ещё и продолжают идти. Чон поджимает губы от такого нахальства. — Вам не кажется, что стоит для начала представиться в ответ? — как только Чонгук снова открывает рот, командир останавливается вместе с Виргилио. Он не двигается, даже не оборачивается на капитана, лишь Риччи глядит на того через плечо широко открытыми глазами. — Своим игнорированием моего нахождения здесь Вы подрываете своё уважение среди Ваших же подчиненных. Более того, если соблюдение военнослужащими общепринятых норм морали является желательным, то соблюдение требований воинского этикета — обязательным. И Вы его, целенаправленно или нет, игнорируете вместе со мной. Представьтесь, пожалуйста.       Да, Чонгук иногда бывает размазнёй или лентяем, но он никогда не был плохим капитаном. Осознаёт свою зону ответственности и личные границы. Иногда он совсем забывает о том, что не все такие, и им приходится напоминать об их непосредственных обязанностях.       Командир медленно разворачивается, убирая ладонь с плеча майора, и, с прищуром, наконец обращает своё внимание на Чонгука.       — Помимо меня, только что ты сам нарушил воинский этикет, проявив неуважение к старшему по званию не только в присутствии моих подчиненных, но и другого старшего по званию. Тебе не кажется, что ты забываешься? — Арналдо говорит негромко, вполголоса, но Чонгук слышит его отчетливо среди различного шума. Он подходит ближе, оказывается чуть ниже самого капитана. Его перо движется от ветра, что совсем не придаёт нужного грозного вида.       — Представьтесь, пожалуйста, — с одной стороны, Чонгук действительно нарушает давно установленные правила, однако это даже забавляет. За нарушение максимум, что ему светит, плохое отношение от командира, возможно, наряд вне очереди, но это капитан, так уж и быть переживёт. Возможно, в его глазах насмешка видится слишком очевидно, отчего ноздри командира расширяются в раздражении и недовольстве. — Как положено.       Командира удалось вывести из себя. Капитан не терпит к себе такого отношения, в его жизни было достаточно людей, которые пытались его унизить и очернить. Больше такого не повторится. Арналдо с неохотой приставляет правую руку к виску и чеканит своим зычным голосом:       — Товарищ рядовой, перед тобой командир второй роты общей поддержки девятого Альпийского батальона «Виченца», подполковник Арналдо Моретти. Представляюсь по случаю того, что ты ведёшь себя неподобающе своему званию, — Арналдо опускает ладонь обратно и выплёвывает. — Два наряда вне очереди, рядовой Чон. Научи своего сопляка манерам, майор.       Чонгук ни капельки не удивляется, когда слышит про своё наказание. Его напрягает лишь взгляд, который на него бросил Риччи. Взгляд, полный негодования, раздражения и эмоция, которую Чон так и не смог распознать. Далее они идут в спокойном темпе. Моретти даже не смотрит в сторону капитана, он продолжает вести диалог только с майором, шагает в сторону одной из палаток. Чонгук предпочитает осмотреться. Они направляются вглубь лагеря по небольшому коридору, созданному при помощи палаток. По сравнению с тем, какие обычно бывают палаточные лагеря, этот совсем скромный, возможно, из-за открытой горной местности остальное расположено в тени деревьев или рассредоточено по округе, так столовая здесь сравнительно некрупная, рядом пристройкой устроена мобильная кухня, откуда уже сейчас по ветру развевается приятный аромат. По виду столовая включает в себя всего около пятидесяти человек, не видно ни прачечной, ни генераторной. Справа административный блок, около шести палаток для ночлега, из-за деревьев проглядывает палатка для снаряжения и оружия. Слева, в конце, Чон замечает медицинский блок, чуть в отдалении склад. Не густо, по мнению Чонгука. От Альпини он ожидал невероятного размаха, исходя из их репутации. Но для обучения Чонгуку и этого хватит. Не то чтобы ему нужны королевские условия.       Когда они подходят к жилой палатке, Моретти ещё раз пожимает руку Виргилио со словами, что они встретятся уже на обеде, не раньше, и впихивает в руки папку, что держал всё это время. Подполковник отдаляется от них, доставая телефон из нагрудного отдела с напряженным видом. Капитан лишь закатывает глаза. Какой-то нервный командир у них. Неожиданно на предплечье капитана опускается рука Риччи, что с силой тянет его ближе к себе. Лицо майора искажено от злости, что заставляет Чонгука напрячься.       — Ты что творишь? Здесь ты чёртов рядовой, забудь про своё звание вне этого места. С чего вдруг ты решил, что имеешь право поучать командира? — Виргилио шипит прямо в лицо, поджимая губы. Весь его вид твердит о том, как сильно он разочарован Чонгуком. И в этом есть доля обоснованности, однако капитан не может терпеть подобное отношение к себе. И не станет этого делать. Он выдёргивает свою руку из захвата майора, всем своим видом показывая раздражённость. — Ты нарушил устав и воинский этикет и, по-хорошему, я обязан об этом доложить, и тебя ждёт наказание пострашнее нарядов. Чонгук, ты здесь — салага, мойщик полов и грязной посуды, засунь свои гордость и эго себе в задницу, понял?       — Не я это начал, майор. Я не стану уважать того, кто этого не заслужил. А командир повёл себя не соответствующе своему званию, я буду жаловаться на это. Даже если я просто рядовой, это не даёт право меня унижать!       — Жаловаться? Ты? Кому ты, блять, пожалуешься? Я жопу рвал, чтобы пристроить тебя сюда. И я не вижу и доли благодарности от тебя. Полковник тебя разбаловал, — майор отталкивает от себя Чона, осматривает его с толикой негодования и огромным, безмерным разочарованием. Он глухо выдыхает. — Ему стоит знать о том, как ты его позоришь. Койка номер четыре, рядовой, ознакомься со своим новым расписанием.       Риччи напоследок окидывает Чонгука раздражённым взглядом, отдаёт папку теперь уже самому капитану и, развернувшись на пятках, уходит вглубь коридора, скрывается за одной из палаток. Чонгук устало выдыхает. Не такого приветствия он ожидал. Конечно, у капитана не было воздушных замков, что его примут с раскрытыми руками и улыбками на губах, но то, что ему придется скрываться и здесь, у Чона не было и в мыслях. Но и отношения Виргилио он не понимает. Буквально час назад майор давал наставления в дружеской свободной форме, а сейчас чуть ли не кричит о том, что Чонгук ведет себя неподобающе. Подобное поведение не для командира роты и, уж тем более, майора. Чонгук и сам разочарован не меньше, однако злости всё же больше. Какого черта здесь вообще происходит? Ни один из них не будет вести себя так, Чонгук не позволит. И эго, и гордость никуда запихивать себе не будет. Он, блять, капитан департамента по борьбе с организованной преступностью, а не мальчик на побегушках. Чон столько лет рвал свою задницу и нервы на части, чтобы заслужить своё место под солнцем, и отказываться от этого он не собирается. Ему нет дела до вышестоящих, и он, чёрт возьми, не собирается играть в подушку для битья.       Капитан лишь раздражённо качает головой и отодвигает полу палатки, заходя внутрь. В ней никого не оказалось, поэтому Чонгук спокойно находит свою койку, кидает на чисто заправленный матрас сумку и усаживается на него, хоть это и запрещено; осматривает небольших размеров палатку, состоящую всего из пяти двухъярусных коек, к каждой из которых приставлены тумбы. Ни стола, ни шкафа. Видимо, эти самые тумбы служат и сиденьями, и местом хранения личных вещей. По одной на кровать. Негусто.       Достав из бокового кармана сумки новый телефон, Чонгук прикидывает, во сколько ему нужно будет прибыть на обед. Всего у него есть около получаса, чтобы изучить местность, где придется пробыть ещё целую неделю. А он уже успел испортить свою репутацию. На самом деле, капитан не считает, что это имеет какое-то значение, ведь главное — не облажаться в Коза Ностре, а лагерь — это небольшой пробный этап. Скорее всего, он дальше и не встретится с людьми, которые здесь проживают. По крайней мере, Чонгук на это надеется.       Капитан оставляет вещи на койке, так и не найдя им места во всей палатке. На то, чтобы переодеться в форму, у Чона уходит не более пяти минут, после чего, сложив вещи в сумку, выглядывает из палатки, окидывает взглядом окружающую обстановку и окончательно выходит. Вокруг ни души. Издалека слышатся голоса, но Чонгук не обращает на них никакого внимания. Он направляется подальше от места, откуда они с Риччи приехали. Чон проходит мимо нескольких жилых палаток, что не вызывают в капитане интереса, доходит до медицинского блока, рядом с которым обнаруживаются и санитарно-гигиенический блок, и душевая палатка, и прачечная. После начинается уже негустой лес, из-за листвы которого проглядывает силовая установка и, судя по всему, контейнер сточных вод. Чонгук разворачивается и направляется обратно в сторону столовой.       Исходя из того, насколько маленький лагерь, капитан предполагает, что здесь не более чем шестьдесят человек. На часах около двенадцати, остальные солдаты, скорее всего, на тренировке сейчас. Когда до столовой остаётся пару метров, его окликает какая-то женщина. Среднего роста, в светло-зелёном переднике. Она стоит сбоку одной из палаток, тепло улыбается, рукой придерживая огромный мешок для мусора. Видимо, одна из сотрудниц столовой. Чонгук не может сдержать приветливой улыбки в ответ, подходит к ней ближе.       — Здравствуй, солдатик. Можешь помочь отнести мусор? А то я сама его не дотащу, — женщина свободной рукой смахивает челку, выглядывающую из-под забавной шапочки. Капитан резво подхватывает мешок, аккуратно закидывает на плечо и кивает.       — Конечно, bella. Всё для Вас!       Женщина, прикрывая рот, хихикает от обращения, машет ладонью и отводит взгляд.       — Спасибо, солдатик. Тебе туда, — заметив немного растерянное лицо капитана, кухарка похлопывает его по плечу и ладонью указывает в сторону. — В самом конце будет модуль для отходов.       Чонгук ещё раз кивает и, поправив мешок на плече, ступает к модулю. Несмотря на испорченное командиром настроение, Чон улыбается этой приветливой женщине. Помочь совсем несложно, мешок для неё действительно тяжёлый, ему же, привыкшему к постоянным тренировкам, это нипочём. Он, периодически оглядываясь на приятную мадам, шествует по своему направлению. Может же такая незначительная деталь поднять настроение. Чонгуку подобное по нраву, когда без лести, давления или упрямства. Последним, честно говоря, он и сам не обделён.       До модуля он доходит буквально за пару минут, одинаковые палатки уже начинают надоедать взгляду, отчего в глазах рябит. Недалеко от назначенного места Чонгук сталкивается с тремя солдатами, которые весело что-то обсуждают, держа в руках сигареты. А курить-то охота. В момент, когда Чонгук, наконец, открывает крышку модуля и сбрасывает туда мешок, он понимает, что сам сигареты не взял. Не то чтобы капитан считал себя робким или застенчивым, прерывать чужой разговор совсем уж моветон, но сдержать себя не может. Оглянувшись вокруг, словно воришка какой-то, Чон подходит ближе к солдатам, тяжёлым шагом дает понять, что он здесь. Итальянцы замечают его, поворачиваются полностью и кивают в знак приветствия.       — Сигаретки не найдётся? — солдаты переглядываются между собой и один из них пожимает плечами.       — Больше нет, спроси у других, — Чонгук так же пожимает плечами и разворачивается, чтобы направиться в палатку и забрать свои сигареты. Он не курил со вчерашнего дня, как-то было не до этого, а сейчас можно расслабиться. Капитан не делает и трёх шагов, как его окликают те же солдаты. — Эй, ты же новенький, да?       На это Чонгук даже не отвечает. Лишь поднимает руку, машет им, не оборачиваясь, и продолжает свой путь. Чем ближе он подходит к жилой палатке, тем больше солдат попадается на его пути. Видимо, часть учений уже подошла к концу и они начали собираться на обед. Чонгук и сам порядком проголодался, поэтому решает, что покурить ещё успеет, а вот поесть надо вовремя, иначе до ужина он так и останется голодным. Даже перекусить негде будет. Он проходит мимо палатки, в которую входят несколько итальянцев, не отвлекаясь на него. Настроение моментально поднимается, когда до столовой остаётся всего пара метров.       В ней уже выстроилась небольшая очередь, поэтому Чонгук хватает железный поднос, столовые приборы и занимает своё место. Он оглядывается на других, изучает. Ничего необычного, каждый занимается своим делом, пару солдат всё же обращает на него внимание, но ненадолго, продолжая усаживаться за столы. Чонгук берёт себе тушёную картошку с мясом, салат, яблоко, йогурт и чай. Вполне неплохо. Свободных столов ещё достаточно, так как капитан пришел один из первых, поэтому он занимает место поближе к краю, усаживаясь спиной к стене, чтобы продолжить наблюдение. Для того, чтобы выстроить свою линию поведения, необходимо изучить и проанализировать поведение других людей. Чонгук решает, что примет нейтрально-пассивную линию, прежде чем можно будет что-то менять. Он не стремится знакомиться с другими солдатами, лишь изредка отвлекается на какие-то особо громкие звуки. Картошка оказывается невероятной, капитан с удовольствием съедает весь свой обед.       Когда на подносе остаются лишь огрызок яблока и пустая пачка из-под йогурта, Чонгук чувствует себя сытым. Он поднимается со своего места, чтобы отнести поднос к грязной посуде, но не успевает сделать несколько шагов, как ощущает, что споткнулся обо что-то. Распластаться на полу посреди обеденного времени — то, чего Чонгук не делал никогда, и повторять, если честно, не хотелось. Колени побаливают от удара о пол палатки, поднос с приборами отлетел на метр точно, куски еды также валяются. Совсем рядом слышится едкий смех, капитан чувствует насмешку в свою сторону. Он поднимает голову и сталкивается со взглядом одного из тех солдат, у которых просил сигарету. Как-то удивительно громко он смеётся. Капитан оглядывает его с головы до пят и замечает выставленную стопу. Подножка, как банально. Ну, страшного ничего не случилось, только гордость чутка задели. Чонгук на многое может закрыть глаза, но точно не уязвленную гордость. У капитана есть собственные принципы и эго, поэтому он встаёт, не говоря ни слова. Собирает мусор обратно на поднос и относит его на стол с грязной посудой. Рядом с ним стоит та самая женщина, которая ранее просила у Чонгука помощи. В её глазах капитан читает сожаление, а в руках она держит швабру.       — Ничего страшного, bella, я сам.       Он забирает швабру из ее рук и отходит, возвращаясь на место своего падения. В груди расползается тепло от одной мысли, что, нет, сейчас он не даст себя в обиду. Да и вообще непонятно зачем всё это выступление. Чонгук аккуратно протирает пол шваброй, следит за тем, чтобы не осталось ни следа, а уже после, подняв швабру в руке, поворачивается в сторону, ощущая, как конец швабры сталкивается с препятствием. Губы медленно растягиваются в ухмылке и, повернув голову через плечо, видит, как тряпка на конце деревянной ножки проехалась по лицу того, кто додумался поставить Чонгуку подножку.       — Ой, какой я неуклюжий.       Солдат, не силах что-либо вымолвить, пялится на капитана, что вальяжной походкой уже идёт к кухарке. Он слегка кланяется ей, отдаёт швабру и покидает столовую под тишину.       Чёрта с два над ним кто-то будет насмехаться. Ни командир, ни его солдаты, ни кто-либо другой. Чонгук не спустит это никому. С каждым шагом в сторону жилой палатки ярость в груди разгорается всё больше и больше. Альпини — это не отряд элитных горных стрелков, а место дедовщины и поклонения старшим по званию. Он даже перед полковником не пресмыкается, неужели кто-то рассчитывает на то, что, как выразился майор, засунет свой характер себе в задницу и будет примерным солдатом, над которым можно потешаться? Ни черта подобного. Он ёбаный капитан. Конечно, Чонгук на базе меньше шести часов, а его уже дважды вывели из себя зазнавшиеся снобы, думающие, что он не даст отпор. Какие глупости!       Остаток дня проходит в относительном спокойствии. После обеда их отправляют на подготовку к кроссу: сбор походных сумок, строевая, изучение карт и местности, а после и сам кросс. Солдат разделили на три части, каждая из которых должна следовать своему пути. Поднятие в гору оказалось не таким лёгким занятием, как себе представлял Чонгук. С мешком, весом более десяти килограмм, подъём временами казался бесконечным. На пути редко встречались густые растения, лишь немного горных лесов и небольшие кусты, чьих сил хватило на то, чтобы пробиться сквозь камень. Чонгук жаловался только внутри себя, не желая показаться слабым и жалким. Через стиснутые зубы изредка проходил тихий свист на особо резких поворотах.       Достигнув необходимой точки, Чонгук почувствовал себя как никогда лучше — дышать стало легче не только от того, что физические нагрузки наконец закончились, но и от осознания того, что капитан справился. Да, всё-таки нет ничего невозможного. Когда на полпути хотелось всё бросить и остановиться, Чонгук не ожидал того ощущение гордости за себя, которое затопило его сердце, оказавшись на конечной точке. Под ногами был целый город, казалось, что он весь — только для него, что он его захватил. Яркая улыбка озарила лицо капитана. Лучшее, что случилось с ним сегодня.       Обратно на базу капитан возвращался воодушевлённым, походная сумка уже словно и не весила ничего, Чонгук не замечал её веса на своих уставших плечах. Вкусив в себя свободу, вдохнув свежий горный воздух, ощутив себя окрылённым, остальное перестало иметь значения. Ужин проходил в таком же состоянии. Ничто не может испортить его настроения, поэтому он даже не обращает внимания на смешки со стороны итальянцев, полностью их игнорирует. Да пошли они все к чёрту, осталось шесть дней, и он покинет это место, так что да, к чёрту их.       Когда до девяти остаётся три минуты, Чонгук заходит в палатку Виргилио. Она не очень большая, но достаточно вместительная: односпальная кровать справа, стол с ноутбуком, пара тумб и шкаф. Ничего лишнего в палатке нет, поэтому капитан не долго её рассматривает. Он присаживается на один из стульев, что стоят возле стола, и принимается ждать майора. Тот же заходит буквально через минуту, слабо улыбается Чонгуку и заваливается на кровать, прикрывая глаза.       — Ну ты и доставил мне головной боли, Чонгук, — капитан понимает, о чём говорит Риччи, поэтому тихо смеётся и машет рукой.       — Неудачно упал.       Майор не ругает его, как это было с утра, сейчас он тоже находится в более чем приятном расположении духа. Виргилио смеётся в ответ Чонгуку, качает головой и всё-таки поднимается на кровати, принимая сидячее положение. Чонгук не отводит взгляда от майора, который, в свою очередь, разглядывает капитана в ответ. Они смотрят друг на друга, чтобы через секунду опять рассмеяться. Вот теперь Чон узнаёт своего наставника. Привычное чувство лёгкого общения расползается по венам, нет того давления или осуждения. Такое общение ему было не по душе.       — Это, конечно, весело, только не вздумай нечто подобное учудить в Коза Ностре, там тебя по головке не погладят. Ни по одной из них, — до одури нелепая и пошлая шутка никак не портит настроя Чонгука, лишь сильнее раззадоривает. Капитан улыбается широко, показывает, что его это никак не задело. — Ну, что ж. Начнём.       Майор хлопает в ладоши и, вскакивая с кровати, усаживается за стол, чтобы начать писать рапорт о прошедшем дне. Они единогласно принимают решение не включать туда небольшой казус с командиром и попытку Чонгука защитить себя в столовой. В любом случае, данный рапорт хоть и будет включён в дело, об этих стычках будет известно только полковнику. Виргилио уже рассказал обо всём Сокджину и не стал утаивать это от Чонгука. Подобная честность вызывает уважение, поэтому капитан даже не против. Получать от полковника за такие вещи уже давно стало привычкой, так что Чонгук не грустит от этого. Остальное время проходит весьма продуктивно. Они справляются без каких-либо проблем, однако майор признаётся, что давненько не брался за новичков так крепко. Обычно ему доставалась лишь часть подготовки, но, видимо, полковник решил, что Виргилио прекрасно справится с Чонгуком. И не прогадал.       Заканчивают они ближе к половине одиннадцатого, когда до отбоя остаётся не более десяти минут. Риччи отпускает Чонгука восвояси с доброй ухмылкой, немного подрагивающими руками и предостережением:       — Серьезно, Чонгук, если здесь твою задницу есть кому прикрыть, не значит, что и в Коза Ностре будет, поэтому, я очень тебя прошу, иногда нужно уметь усмирять свой пыл. Не позволяй кому-то сомневаться в выборе полковника.       Майор похлопывает по спине Чона, провожая из своей палатки. Капитан кивает на слова Риччи и прощается с ним, направляясь в сторону своей палатки, чтобы забрать всё необходимое для водных процедур. Времени не так уж и много осталось перед отбоем, так что нужно успеть помыться.       В душевую палатку Чонгук заходит последним, когда все уже почти закончили водные процедуры. Сама палатка разделена на две части: некое подобие предбанника с двумя длинными низкими скамейками, по бокам которых стоят железные шкафчики для необходимых солдатам и не только вещей, и самой комнаты для принятия душа. Свой шкафчик он находит довольно быстро, складывает туда сменную одежду, некоторые ванные принадлежности, которыми не планируется сейчас пользоваться, и начинает раздеваться. Несколько солдат, что уже покинули душевую и собирались идти в спальник, бросали на него взгляды. За столько лет в Италии капитан успел к ним привыкнуть, и сейчас они нисколько его не беспокоили. Чон спокойно снимает всю одежду, что скрывала его татуировки в течение всего дня и подвеску, подаренную Сокджином, и, прихватив с собой шампунь и гель для душа, направляется в душевую. В комнате стоит влажный спёртый воздух из-за десятков солдат, побывавших здесь, отчего немного трудно дышать. Чонгук качает головой и подходит к свободной лейке, включая и регулируя температуру воды. Краем глаза он замечает тех, с кем уже успел немного повздорить, но не акцентирует на них внимание, наконец оказываясь под потоком воды. Он мягко проходится по волосам, лицу и телу, смывая пот и грязь. Капитан стоит так добрых пять минут, не двигаясь. Он наслаждается ощущением, пока вода так же смывает с него всё плохое настроение, неприятные слова и воспоминания о сегодняшнем дне. Если уж солдаты позволяют себе такое чересчур вульгарное поведение, то чего уж ожидать от наёмников, для которых не существует слово «честь»? Чонгук опасается за себя всё сильнее, тревога бьёт внутри него. Он всеми силами старается заглушить её крик внутри себя, задушить её ростки, чтобы трезво смотреть на ситуацию, однако это сложнее, чем казалось.       Не успевает Чонгук прийти в себя и начать мыться, как сзади кто-то хватает его за затылок и с силой бьёт о тонкую трубу лейки. На секунду он становится абсолютно дезориентирован, в ушах слышится неприятный писк, и капитан падает на колени. Этой заминки хватает нападавшему, чтобы замахнуться и пнуть. Чонгук, не удержавшись на ногах, падает на бок. На тело со всех сторон обрушиваются удары: кто-то бьет руками, кто-то ногами, а кто-то куском мыла, обёрнутым в полотенце. Видимо, его дерзость не оценили. Даже думать не надо, кто же такой трус, который нападает в душе, да ещё и со спины. При всём желании, отбиться от трех альф-альпини, будучи на скользком полу, достаточно тяжело, поэтому Чонгук лишь закрывает лицо и голову руками, чтобы не повредить.       Чон даже представить не может, сколько это длится. Удары всё поступают и поступают, а спасти его никто и не спасает. Он же альфа, сам должен себя спасать. Чонгук ощущает себя снова школьником, которого задиры поджидали за школой, чтобы поиздеваться, выставить на посмешище. Ему становится стыдно за себя, что не может себя защитить, не может даже подняться на ноги, а просто лежит и принимает эти побои. Чон ощущает каждый удар по рёбрам, почкам, печени, плечам. Он впитывает в себя чужую ненависть, как губка, разрешает ей растечься по своим венам вместе с кровью. Итальянцы бьют сильно, но аккуратно, знают, что делать, чтобы не оставить после себя никаких следов, кроме унижения, смешанного с тихими выдохами. Вместе с физическими ударами они применяют то, что в армии и правоохранительных органах строго запрещено — зверя. Они втроём подавляют зверя Чонгука, нависают нам ним, топят в своих феромонах. Чонгук поверить не может в то, что снова оказался в проигрышном положении, что опять на полу под ногами других людей, считающих себя выше него. Когда он уехал из Кореи вместе с родителями, радости Чонгука не было предела — он покинет место, в котором статус неудачника навсегда закрепился за ним. Отсутствие запаха и внутреннего зверя сделали его мишенью для одноклассников, что были чрезвычайно рады выместить на нём свою злость и нерастраченные силы. Чонгук был лузером для сверстников, отца, для самого себя. Лишь с переездом медленно, но верно, Чон стал тем, кем он является сейчас. И даже потраченного времени, видимо, недостаточно, чтобы уметь себя защитить.       Односторонняя драка, по мнению капитана, длится вечность. Наконец, его тело перестают терзать, и Чонгук пытается отдышаться. Он упирается ладонями в скользкий пол душевой, дышит быстро, мелкими вдохами наполняя лёгкие желаемым кислородом. Капитан смотрит на свои руки, голые ступни перед лицом, даже голову не поднимает. Этого от него и не требуют. Он краем взгляда замечает, как один из солдат присаживается перед ним, крепкой ладонью хватает за шею, сжимает её. И шепчет, в самое ухо шепчет:       — В следующий раз будешь думать, прежде чем что-то делать.       Они покидают душевую, весело переговариваясь. Чонгук слышит их сквозь толщу воды, его не интересуют их разговоры, мнение или они сами. Он переворачивается на спину, весь мокрый, забитый и разочарованный. Из его глаз по вискам скатываются слезы, смешиваются с водой и утекают в слив. Скорее всего, отбой уже наступил, и Чонгук в очередной раз нарушил устав. Смешок вырывается сам по себе. Какой, к чёрту, устав? Какие, блять, сослуживцы? Напарники? Это даже в мыслях звучит до одури абсурдно. Никакой помощи, никакой поддержки, никакого доверия. Это всё — основа службы, тем более в таком отряде. Здесь не должно быть подобных вещей. Они напали на него со спины, втроём, лежачего добили. Очевидно, даже не знают банального понятия «честь». Они ничем не лучше тех наёмников, с которыми Чонгуку предстоит познакомиться внутри Коза Ностры. Поэтому они заслуживают наказания за свои деяния. Жестокого, оправданного наказания.       Отставить слезы и сопли. Чонгук медленно поднимается на ноги, ладонями убирает волосы назад, приглаживая. Гелем для душа намыливает тело, иногда морщась от боли, которая сопровождает каждое движение. Чем больше он ощущает эту боль, тем сильнее пламя злости разрастается внутри, в самом центре души. Если он не смог себя защитить, то отомстить может очень легко. С мерзкой улыбкой на губах Чонгук моет голову, пробуждает зверя в груди, разгоняет его до немыслимой ярости. Капитан на кончиках пальцев ощущает предвкушение, вдыхает наэлектризованный воздух полные лёгкие.       Нет ничего хуже, чем подстава от своих. Предательство. Такое Чонгук не прощает, не поощряет, поэтому, выйдя в предбанник, достаёт вещи из шкафчика нарочито медленно, словно не спешит никуда. В маленьком зеркале обнаруживает ссадину на лбу. Полотенцем вытирает волосы, грудь, подмышки. В голове пустота, лишь картинки предстоящей мести. Чон хрустит суставами шеи, надевает спальную одежду и натягивает подвеску. Он рассматривает ее близко, всё ещё не зная, что означают эти иероглифы, крутит в руках, сжимает в ладони. Это придает сил и уверенности. Звук захлопнувшейся дверцы шкафчика разносит по предбаннику, пускает наслаждение по телу. Да, месть определенной хороший способ выживания. Как бы сильно Чонгук ни верил в эффект бумеранга, он сам станет палачом. Сам обрушит свою ярость на этих людей, сам себя спасёт и сам себя защитит. В нём не остаётся ничего, кроме всепоглощающей, разрывающей злости. Каждый ответит за свои поступки.       Вне палатки достаточно прохладно. Голые ступни, обутые в шлёпанцы, касаются сухого воздуха. Неприятненько. Чонгук держит путь в палатку, в которой солдаты уже наверняка спят. Ничего страшного, проснутся. Походка капитана твёрдая, уверенная, челюсть напряжена, а в глазах полыхает ярость. Око за око. Заходит Чон тихо, бесшумно. В палатке темно, но Чонгук быстро к этой темноте привыкает. Разувается возле своей койки, берет с неё подушку и направляется к койке того, кто посмел на него напасть. Солдат лежит на спине, мирно похрапывает, одна нога выглядывает из-под одеяла.       — В следующий раз ты будешь думать, прежде чем что-то делать.       Чонгук хищно улыбается, аккуратно кладёт подушку на лицо итальянца и размашисто бьёт через неё, попадая прямо в нос. В палатке раздается хруст кости, а следом крик солдата. Да начнётся возмездие.       Бьёт капитан нещадно, со всей силы, не боясь оставить следы, по тем же местам, что и его били. Зверю даёт волю, позволяет ему душить всех, кто находится в палатке, разрешает давить так сильно, как только может. Возвращает всё назад. Разбуженные, дезориентированные солдаты пытаются понять, что происходит. Те, кто были в душевой, вскакивают с кроватей, но не успевают что-либо сделать. Если ты что-то задумал, нужно воплотить это в жизнь хорошо, так хорошо, чтобы все боялись повторить. И Чонгук следует этому правилу. Ударяет первый и не только телом, но и зверем. Капитан делает выпад, повалив одного из солдат на пол, но не добивает. Лежачих же не бьют. Чон не такой отброс, как они.       Альфа внутри беснуется и разносит всё на своем пути, не жалеет и не щадит никого. Чонгук хватает последнего за шкирку и рычит в лицо, обдавая его горячим воздухом:       — Ненавижу таких, как вы. Трусов.       Кулаком встречается с животом противника, повторяет ещё дважды и отпихивает его от себя, словно коснулся неимоверной грязи. Остальные солдаты даже не вставали с кроватей. Сидят и смотрят своими огромными глазами на Чонгука, точно он изверг, убийца. Они ещё хуже, чем капитан себе представлял. Не люди, не солдаты, не элитный отряд горнострелковых войск. Кучка говна, дрожащая за свою шкуру. Они не знают, что такое команда, лишь бы стелиться перед другими. Чонгуку давно не было так противно от людей, от общества, в котором он вынужден находиться ещё долгих шесть дней. Чувствует, что придётся несладко.       Чон окидывает каждого пренебрежительным взглядом и залезает под одеяло в свою кровать. Самое время поспать и забыть этот день, как страшный сон.

***

      На утро его ждал разбор полётов. Его и трёх избитых солдат вызвали к командиру, когда с утра солдаты пожаловались на ночную драку. Чонгук не сказал ни слова. Его абсолютно не интересовало то, какие последствия его ждут после этой выходки. Однако никто не хотел доводить это дело до внутреннего расследования. Чонгук уверен в том, что сам подполковник приложил к этому руку. Слишком уж не понравилось Арналдо то, что Чон заставил его представиться. Ничего страшного не случилось на самом деле. Долгое время Чонгук находился под гнётом своих одноклассников, слишком много дерьма слышал от собственного отца, чтобы сейчас умалчивать и закрывать глаза не то что на побои, но и на унижение, которое до сих пор теплится в груди несмотря на то, что месть свершилась. Она не принесла необходимое чувство удовлетворения, что-то похожее было, когда удар за ударом Чонгук отстаивал себя, тем не менее этого было недостаточно. Внутри капитан понимал, что месть не принесёт ни наслаждения, ни радости. Она не изменит того, что его, как собачонку, избили, опозорили. Она не изменит ничего, что случилось, месть может стать погибелью, если дать ей возможность управлять человеком, опустить на самое дно без возврата.       Всё время, что проходили тренировки, Чонгук практически ни с кем не общался, за исключением, конечно, Виргилио. Они много времени проводили вместе: на пеших тренировках, на стрельбище, в кабинете майора, где он рассказывал детали своего дела. Риччи посвящал его во все аспекты жизни Коза Ностры, в том числе и тех людей, с которыми Чону придется контактировать напрямую. Конечно, капитан уже знал самого Америго Конти и его сына — Гаспаро Конти. Однако, чем больше Чонгуку доверяли закрытой информации, тем сильнее было желание вживую узнать этих людей. Возможно, жизнь внутри окажется ещё большим дерьмом, чем Альпини. Только возможно.       — Итак, Чон, — Виргилио что-то нажимает на планшете, совершенно не глядя в сторону капитана. Три дня на базе прошли удивительно быстро, и Чонгук надеется, что остальное время тоже пролетит незаметно. Он ёрзает на неудобном складном стуле, закидывая ногу на ногу. — Коза Ностра — опасное место, тем более для тебя или другого полицейского и госслужащего. Ты знаешь про законы внутри семьи? Ты обязан знать каждый закон Омерты, чтобы не попасться. Расскажи мне про это что-нибудь.       Чонгук задумывается, прикладывает ладонь к подбородку, отводя взгляд. Законы Омерты — основа основ. Нет ничего важнее закона для Коза Ностры, в ином случае она не смогла бы держаться на плаву так долго. Законы Омерты — круговая порука, и каждый, состоящий в семье, знает их наизусть, она выше, чем что-либо.       — Наверное, каждый полицейский знает, что в Коза Ностре ему не место. Ну, конечно, никакого сотрудничества с государством в целях наказания членов Коза Ностры. Уважение Дона — первое, чему учится каждый юноша, вступающий в семью. Это всё, что я знаю.       — Плохо, капитан. Тебе необходимо выучить их все, всего основных законов шестнадцать, и несколько правил, которые каждая семья подстраивает под себя. Я дам тебе их, чтобы к концу недели они от зубов отлетали. Ладно, перейдём к ещё более важному. Люди. Тех, кого ты должен знать, не так много, но ты должен знать их в лицо и чего от них можно ожидать.       Виргилио ставит планшет на стол, разворачивает так, чтобы Чонгук мог видеть фотографии на экране.       — Америго Конти, является Доном Коза Ностры уже более двадцати пяти лет, после смерти отца занял его место. В тридцать лет женился на Ким Лиён и у них родился сын — Гаспаро Конти. Когда тому было двенадцать, его назначили Капо Бастоне. В том же году Лиён покончила жизнь самоубийством. С тех пор Гаспаро не появлялся ни на каких публичных встречах, его фотографии словно исчезли из интернета и их не найти. Сейчас ему двадцать два года, он вхож в бизнес отца и занимается очень, очень грязной работой. Той, которую Америго доверяет только ему, — словно наизусть читает, знает это всё от корки до корки. Чонгук понимает, что осведомлённость в его деле — основа всех основ.       Он вглядывается в чёрные глаза Дона, густые брови и волосы с редкой сединой. Америго Конти выглядит хорошо для своих лет, у него твёрдая хватка и своего он не упустит. Чонгук, расследуя дела, косвенно связанные с семьёй Конти, лично никогда не пересекался с Америго. Риччи перелистывает фото и теперь на экране отображается не менее известный человек.       — Граво Гуалтиеро. Его следует опасаться, — вид худощавого мужчины в очках с тонкой оправой не вызывает никакого страха. Губы, сжатые в полоску, твидовый серый костюм и немного потрепанный портфель коричневого цвета. Очевидно, фото сделано на каком-то открытом мероприятии. — Несмотря на его внешность, он тот, кто держит в руках всё. От юридической до исполнительной составляющих. Граво предан семье Конти уже более двадцати лет, на свой пост вступил практически в одно время с Америго, так что слова Дона для него и есть закон. Он же и будет проводить собеседование, так что Гуалтиеро первый, с кем ты встретишься.       Чонгук самостоятельно берёт планшет в руки и начинает листать фото.       — Дальше идет состав Совета. В него, помимо Америго, входят ещё шесть Капо — Алдо Тотти, Лудвико Росси, Масо Де Лука, единственный омега в Совете — Дулиайло Ганно, Жакоб Кусто — двоюродный брат Америго, и Алберто Дель Боско. Со всеми, кроме Алдо, разумеется, — ух, до чего же чёрный юмор пошёл. Чонгук кивает и улыбается. Ему такое нравится. — Ознакомишься чуть позже сам. Возможно, с ними ты вообще не встретишься, если только на каких-то раутах. А вот те, кто действительно стоят нашего внимания, — это главы отдела безопасности, — братья Салвеццо и Долоре Эспозито. Около семи лет назад Америго привёз их из Японии. По нашим сведениям, они детдомовские, почему Америго доверил им такую важную вещь, как безопасность семьи Конти, остаётся загадкой. Вообще, из жизни Конти мало что известно. Америго с особой тщательностью оберегает свою семью не только от нас, но и в целом. Он довольно скрытный, так что не надейся получить информацию извне. Твоя задача не достать доказательства, а найти их, сообщить о них мне и далее мы разберёмся по факту. Запомни, Чонгук, ты там просто глаза и уши, на рожон не лезешь, на амбразуру не кидаешься, геройствовать не нужно. Если тебя раскроют, будет очень плохо.       Чонгук снова кивает на слова майора и откладывает планшет обратно на стол. В общем и целом не так уж и сложно. Наблюдать, узнавать, передавать. От него больше не требуют, но слова Виргилио всё равно настораживают.       — Что там произошло? — капитан складывает руки на груди, кивает в сторону ладоней Риччи, упрямо желает утолить своё личное любопытство. Майор небрежно пожимает плечами.       — Про то, что меня раскрыли, я уже говорил тебе, — по Виргилио видно, как тяжело ему вспоминать прошедшие события, он не смотрит капитану в глаза. Его взгляд цепляется за пол, изучает его, словно там нечто невероятно интересное, а потом поднимает его на свои руки. Они действительно выглядят непрезентабельно — кожа вокруг ногтей твердая, шершавая и волнистая. А вот сами ладони и предплечья в множествах шрамах — мелкие, крупные, красные, белые. Их десятки, в них скрыты боль, злость и слёзы. В них история одного вечера и в них же кошмары и мольба после. Виргилио предпочёл бы тогда смерть. Это всё отображается на его лице, и майор даже не пытается их скрыть. — Они отвезли меня на склад, среди юношей это место называют «чистилищем», через которое проходят грешники и предатели, — Риччи невесело усмехается под нос, пальцем трёт шрамы, словно он снова и снова ощущает лезвие на коже, переживает этот вечер на газах Чонгука. — Меня привязали к стулу и пытали на протяжении двух с половиной часов. Гаспаро — мастер своего дела, все его движения четкие, словами он режет хуже ножа. И песня. Она до сих пор является моим триггером. Если бы не полковник, меня бы здесь не было. В то время он был одним из наставников, после этого дела он никого не брал под своё крыло.       — Что, — Чонгук прочищает горло, комок эмоций застрял глубоко внутри. Не сочувствовать и сопереживать он не мог. Одна только мысль оказаться на месте майора сдавливала всё нутро. — Что они делали с тобой? Как тебе удалось выбраться?       — Много чего. Проще сказать, чего Гаспаро со мной не делал. Не душил, наверное. Вырывал ногти, резал, пускал ток, давил зверем, поджигал. А полковник… Он подорвал одну из машин, на которой приехали юноши, чем создал мне возможность выбраться, и забрал оттуда. Он проходил вместе со мной лечение, нашёл мне психотерапевта, всё время после поддерживал и не давал опустить руки. Я не только жизнью ему обязан, но и всем остальным, — Виргилио проводит руками по лицу, смахивая остатки воспоминаний, и поднимается со своего места. — Ладно, капитан. Пора продолжить.       Весь день ушёл на то, чтобы довести себя до изнеможения. Виргилио его не щадил: стрельба из всего оружия, что имелось на базе, всевозможные тренировки без шанса на отдых или перекус, метание холодного оружия и, в завершении, ознакомление с пытками. Они подразделяются на два вида: психологические и физические. Риччи поведал, что Гаспаро мешает их и никогда не использует только один вид. Психологические, в свою очередь, делятся на сенсорные, словесные и полуфизические. К сенсорным относят различного рода депривации или перегрузки органов чувств. Музыка — её излишняя громкость, продолжительное прослушивание одной и той же композиции с последующим её изменением или вовсе тишина. Яркий свет или темнота. Резкие неприятные запахи, слишком сладкие ароматы или постоянный конкретный запах. К словесным относятся шантаж, допрос или унижение. К полуфизическим — использование фобий жертвы, принуждение через зверя, некоторые виды пыток водой и щекоткой. К физическим относятся любые виды пыток с применением силы и обезображивания. Чонгук никогда не думал, что даже у пыток есть своя собственная квалификация.       И, что ещё более удивительное, — это способы справиться с ними. Справиться с психологическими пытками намного сложнее, чем с физическими. Первый, и чаще используемый прием, — замещение. По словам Виргилио он наиболее эффективный и запомнить его довольно легко, учитывая, в каком положении находится жертва. Майор сравнил этот способ с Патронусом — необходимо вытащить из своей памяти самое светлое, самое любимое воспоминание. Оно должно быть не просто воспоминанием, — ты должен снова оказаться в нём, словно это происходит на самом деле. Запахи, люди, одежда, происходящее вокруг, — абсолютно всё, до мельчайших подробностей. Или представить нечто, что заставляет тебя быть счастливым. Представить свою самую заветную мечту, точно она исполнилась по мановению волшебной палочки. Кто ты? С кем ты? Где ты находишься? Что ты чувствуешь? В чём ты одет? Максимально сконцентрироваться на своих мыслях, дать себе возможность в них утонуть, исчезнуть из реальности и погрузиться как можно глубже в себя. Это поможет дистанцироваться.       Следующим приёмом пользуются при использовании любых пыток, — переключение. Главное в этом способе не переусердствовать. Важно переключить своё внимание на что-то другое, в зависимости от того, какой метод пыток выбран. Если физические, то сосредоточиться на чём-то, помимо боли: рассмотрение обстановки, счёт, стихи. У каждого свой способ справиться с болью.       К вечеру голова Чонгука соображала никак. Сил хватило только поужинать и завалиться на кровать, сжимая в руке листок. Капитан опускает взгляд на него.       Законы Омерты.       Их и правда не много, Чонгук удивлён тому, как четко они написаны, и как много в них того, чего нет в Альпини. Чести и уважения.

      Есть только одна причина покинуть организацию — смерть; Члены организации подчиняются главе организации беспрекословно; Никто не имеет права оскорблять/нападать/обманывать членов Коза Ностры; Главной и основной целью является бизнес. Пусть остальные воюют, а мы зарабатываем деньги; Убивать без причины запрещено; Убивать членов других мафий и банд запрещено; Убивать полицейского запрещено; Изнасилование запрещено. Оно очерняет каждого члена организации; Члены организации не должны применять/доставать/оружие, если не хотят его использовать; Обидчик одного члена организации обижает всю организацию; Предательству нет прощения. Предательство карается убийством предателя и всех его родственников; Никто не имеет права создавать помехи бизнесу Коза Ностры, путём опорочивания чести семьи; Члены организации должны с уважением относиться к старшим по званию и все, кроме Консильери и заместителя Дона, должны обращаться к Боссу на «Вы» и называть его «Крёстный отец» или «Дон»; В Коза Ностра не могут входить следующие лица: тот, чей близкий родственник служит в полиции; тот, чей родственник или родственница изменяет супруге (супругу); тот, кто ведёт себя дурно и не соблюдает нравственных принципов. Присваивать деньги, которые принадлежат другим членам Коза Ностра или их родственникам запрещено; Правосудие вершит только организация.

      И Чонгук согласен с каждым из этих законов.