Cosa Nostra

Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Великий человек, наоборот, внушает чувство, что вы можете стать великим.

      Чонгук проводит тыльной стороной ладони по носу, стирая остатки влаги после небольшого дождя. Холл отеля дорого украшен и цепляет взгляд. Люстра, свисающая с потолка, с помощью мелких ламп освещает огромное помещение. На диванах, стоящих по всему периметру, сидят постояльцы: кто-то, еле держа глаза открытыми, что-то смотрит в телефоне; кто-то явно хорошо провёл ночь в стенах отеля или, возможно, вне; кто-то очевидно только заселяется и с любопытством разглядывает полицейских, снующих из угла в угол. Широкие окна впускают первые лучи рассветного солнца, что пробираются сквозь тучи. Работники отеля бегают в разные стороны, многие из них, поглядывая на полицейских, шепчутся между собой. В воздухе витают тысячи вопросов постояльцев столь дорогого места.       Капитан, спеша, проходит своих людей, что обсуждают детали дела, и кивает им в знак приветствия. Те, не отвлекаясь от разговора, кидают на старшего по званию быстрые взгляды. Альфа едва касается футболки, поправляет её, разглаживает заломы. Утро выдалось совершенно сумасшедшим. Краем глаза Чонгук улавливает движение и поднимает голову, заметив, что вальяжной походкой к нему направляется давний друг, держа в руках папку. Чонгук не может сдержать улыбки, приветствуя Юнги.       — Капитан Чон.       — Майор Мин, — Юнги, так же с улыбкой, приобняв, похлопывает альфу по спине. Чон нажимает на кнопку лифта, постукивая ногой такту в голове. — Ты-то что здесь делаешь? Разве тут не убийство? Что здесь делает карабинер?       — Убийство. Алдо Тотти, — подтверждает майор, кивая, и в руки к Чонгуку попадает папка с досье. В правом верхнем углу небольшая фотография, на которой изображён мужчина чуть старше пятидесяти. Его волосы с редкой сединой отливают медью, глаза-пуговки безразлично смотрят прямо в камеру. Он видит верхушку Коза Ностре чаще, чем свое отражение в зеркале, так что особого внимания не обращает на то, что указано в документах. — Это уже не пару расчленёнок на окраинах. Алдо более крупная рыба, ты сам знаешь. Многие обеспокоены этой ситуацией. Пятнадцать ножевых и двенадцать пуль — целая обойма. Не просто убийство, это нечто личное. Если до этого мы находили только солдат и мелких сошек, значит, назревает нечто масштабное, или Дон затевает чистку. В любом случае нужно быть начеку. Поэтому меня, без вопросов, отправили на подмогу.       Юнги устало вздыхает полной грудью, наполняя кровь кислородом, который, точно яд, проникает в каждую клетку организма. Напряжение маленькими иголками колет кончики пальцев. Они слышат тихий колокольный звон, оповещающий о приезде лифта. Мужчины заходят внутрь, не проронив ни слова до тех пор, пока не приезжают на необходимый этаж. Небольшое пространство давит на сознание, буря уже близко. Её чувствует каждый. И каждый знает, что от неё не скрыться, не убежать и не спрятаться. Она настигнет любого, кто встанет у неё на пути, и не пощадит никого.       — Думаешь, это дело рук Конти? Он никогда не был таким, обычно он делает всё быстро, чисто и незаметно. Это дело привлечёт слишком много внимания к себе. Это не то, что нужно Америго, — Чонгук вместе с другом выходит из душного лифта и направляется в сторону одного из пентхаусов, что уже ограждён жёлтой лентой. Они показывают свои значки, и их без вопросов пропускают внутрь.       Первое, что замечает Чон — резкий, бьющий по рецепторам запах крови и пороха, что оседает в лёгких. Мужчина морщится от этого перепада в ароматах и качает головой, проходя в спальню, где снуют криминалисты. Давно он не сталкивался с такой едкой смесью.       Обычно трупы прячут либо на воздухе, чтобы запах не ощущался так сильно, либо в хорошо проветриваемом помещении. Он в очередной раз убеждается в том, что смерть Алдо — это очередная игра. Слева раздаются щелчки затворов и вспышки фотоаппаратов, справа ведётся протокол осмотра и, непосредственно за дверьми, проходит заключительный этап осмотра трупа перед тем, как его увезут на вскрытие. Альфа аккуратно, смотря под ноги, ступает по направлению к телу. В комнате везде разбросаны вещи: тумбочки перевёрнуты и вскрыты; подушки в дырках от пуль, отчего пол комнаты застелен множеством перьев; занавески от балдахина валяются рядом с кроватью, оторванные и скомканные. На самой кровати размера плюс-сайз под слоем перьев и тонкой ткани простыни лежит труп.       — Мне тоже кажется это странным, — продолжает диалог Мин. Чонгук берёт из рук криминалиста перчатки и натягивает их на свои ладони. — Может, кто козни против Конти строит. Потому что убивать одного из Капо довольно глупо. Америго и так их всех сам назначает, зачем его убирать да ещё и таким способом? Кого-то припугнуть или сделать предупреждение? Мол, сейчас это Тотти, потом будет кто-то другой.       — Не знаю, майор, не знаю, — Чон задумчиво качает головой и приподнимает простыню, которую прибили к трупу с помощью ножа, чья ручка обмотана липкой медицинской лентой. Лицо мужчины бледное, с едва серым оттенком. Во лбу дыра от пули. Не самая худшая смерть. Если сравнивать с теми же юношами или солдатами, Алдо хотя бы цел. Чонгук ещё раз оглядывает кровать и поднимает голову, смотря на Юнги. — Девятка?       Майор неопределённо ведёт плечом. Всё происходящее кажется постановкой, изящно прикрытой ложью. Продолжая осмотр тела, Чона немного мутит от такого количества крови. На коже ни единого свободного места — везде следы от пистолета и колото-резаные. Обстановка накаляется за счёт жестокости преступления. Тело изуродовано настолько, что в голову закрадывается надежда на то, что все травмы нанесены после смерти, но количество крови говорит об обратном. Капитан бегает глазами по всем открытым участкам кожи жертвы.       Дорогой отель, верхний номер и ни одного презерватива. Алдо был не настолько стар, чтобы быть импотентом, но и не настолько молод, чтобы омеги выстраивались в ряд перед ним. Он явно был здесь не один.       — Привет.       Чон поднимает голову и замечает лейтенанта Адриано. С ним Чонгук познакомился около трёх лет назад, когда его приставили к отделу Адриано Казони в качестве эксперта по борьбе с организованной преступностью. Они вместе расследовали не одно дело, хоть и не были близки. Адриано Казони представляет из себя лейтенанта местного участка тридцати лет. Волосы его зачёсаны на одну сторону, а джинсы слегка примялись в районе бёдер. Он слишком амбициозен и самоуверен для своего возраста, что Чонгук явно не приветствует. В их деле самоуверенность не путь к лучшей жизни, из-за неё много можно упустить.       Тем не менее они пожимают друг другу руки.       — Удивлён, что вы приехали так поздно.       — Как только нам сообщили, мы сразу приехали. Вы уже закончили? Кто нашёл труп? — Юнги оглядывает комнату ещё раз. На лице Адриано проскальзывает мученическое выражение лица, он машет в сторону выхода из номера и, давая проход одному из судмедэкспертов, качает головой.       — Практически, сейчас всё отправим в лабораторию, а вам копии фотографий и отчётов. Труп нашла одна из горничных, — Казони снимает с ладоней перчатки и зачёсывает волосы, пропуская их между пальцев. — Судя по трупному окоченению, убили его не более, чем два часа назад. Следовательно, совершив убийство, наш преступник практически сразу вызвал уборку, чтобы труп был обнаружен как можно раньше.       Чонгук ещё раз осматривает комнату, запоминает детали, пытается в голове составить картинку. Через минуту он, следуя примеру Казони, снимает перчатки и уже втроём они выходят из номера, собираясь поехать в участок. Осмотр почти закончен, многие уже упаковывают улики и технику. Чон и Мин действительно приехали слишком поздно, без возможности ознакомиться со всем сразу на месте. Открывая дверь заднего сидения машины Казони, капитан откладывает чужие вещи в сторону и усаживается. Адриано заводит автомобиль и дожидается, пока Юнги уместится рядом с ним, выруливая в сторону участка.       — Не могу понять, зачем кому-то смерть Тотти, — сокрушается Чонгук. — Он, конечно, Капо, но по нашим данным был не слишком приближён к нелегальным делам семьи. Двое из пяти убитых ранее были лишь юношами, трое солдат. Они даже не были в подчинении Тотти. По нашим источникам, это были люди Росси и Кусто.       Адриано, маневрируя между редкими машинами, открывает окно и кивает на слова Чона. На часах всего около пяти утра, Палермо всё ещё спит, да и дождь уже закончился. Чонгук достает из кармана джинс пачку убитых, почти законченных сигарет, подхватив зубами одну штуку и ловко прокручивает колёсико на зажигалке. Подкуривает. Сизый дым проникает через гортань в лёгкие, удивительно приятно горчит. Нос морщится в удовольствии, а глаза закрываются от усталости. Тяжёлое утро выдалось.       — Возможно, хотят отвести наш взгляд от чего-то. Не нравится мне, что происходит. Они водят нас за нос. Вы сами знаете, Америго умный сучёныш. Кому-то не терпелось показать нам и, возможно, другим, что Алдо мёртв. Более точно, конечно, можно говорить только после вскрытия, но я сомневаюсь в том, что Тотти сам, с простреленной башкой, решил позвать горничную, — Юнги подхватывает сигарету с рук Чонгука, делает одну глубокую затяжку и возвращает её на место. На возмущённое лицо капитана майор лишь широко улыбается и выпускает дым через нос.       Чон не может себя сдержать и показывает другу средний палец, свободной рукой выуживая из стопки папок одну. Вторая из пяти жертв за последний месяц — Алекс Конно, юноша чести. Через неделю ему могло бы исполниться двадцать. Левую ступню и голову так и не нашли. Возможно, они теперь чей-то трофей. Бессмысленная смерть, в принципе, как и остальные. Более или менее важную роль играет только Тотти, но его смерть совершенно не похожа на остальные. Слишком эмоционально, слишком кроваво и открыто.       — Я тоже думаю, что всё не так просто. Возможно, нас ждёт новая война.К этому всё и ведёт. Как бы это плачевно для нас не закончилось, — Чон тушит сигарету в пепельнице и откидывается на сидение, прикрывая глаза. Нос всё ещё помнит запах крови, стали и пороха. Нож, торчащий из тела некогда живого человека, окроплён алыми каплями. То, к чему невозможно привыкнуть даже спустя семь лет в департаменте, — это мёртвые тела, реже их части. Тяжело свыкнуться с мыслями, что труп, находящийся перед тобой, ранее был человеком со своей семьёй, мечтами и делами. Даже если это такой человек, который и сам не без греха за душой.       Чтобы перестать об этом думать и, наконец, отвлечься, Чон крутит головой, позволяя грязным волосам упасть на лоб.       Через какое-то время мужчины приезжают в участок. Вокруг практически никого нет, они без задержек заходят в здание и сразу направляются к автомату с ужасным кофе, другого выбора нет, это то, что сейчас необходимо всем. С картонными стаканчиками они усаживаются за стол Адриано, проведя над бумагами ещё пару часов, прежде чем, прощаясь, Чонгук покидает здание участка впопыхах. Вчера он оставил автомобиль возле участка, так как, не сдержавшись, всё-таки пропустил с Казони по паре бутылок пива. Домой пришлось возвращаться на такси, как и добираться до места преступления. Отдавать сорок евро в одну сторону было тяжело, но Чонгук смог договориться с собой.       За окном машины переливается небесная гладь — Чонгук словно парит в ней. Она укутывает его своим тёплым ветром, ласкает мочки ушей лёгким бризом, треплет чёрные волосы своей приятной рукой. Яркое сицилийское солнце ещё не греет в полную силу, лишь слегка орошает золотым загаром. Утро в Палермо дарит уют и спокойствие. Мужчины закончили сравнительно быстро, стрелка на часах едва достигла отметки восемь. Чонгук старается не превышать скорость, но это плохо получается, он безбожно опаздывает.       Чонгук подъезжает к дому только в восемь двадцать, он должен был быть здесь пятнадцать минут назад. Альфа устало выдыхает, всё-таки больше суток на ногах не приводит ни к чему хорошему. Сон в два часа капитан не считает, это вообще ни о чём. Рядом с домом стоит обиженный омега. Его омега. Чонгук не может сдержать улыбки от вида юноши. Волосы из-за ветра значительно растрепались, не давая укладке ни шанса; щёки покрыты багровыми пятнами, видимо, в этот раз Тэхён действительно зол; лёгкая тонкая рубашка собралась волнами на груди, где были сложены руки парня. Омега, не сказав ни слова, садится на переднее сидение, пристёгивается и даже не смотрит в сторону Чона.       — Детка, — Чонгук строит жалобное лицо и пытается взять Тэхёна за руку, на что тот только отмахивается и нарочито игнорирует мужчину. — Детка, прости, такого больше не повторится. Ну же, посмотри на меня.       — Ты каждый раз это говоришь, Чон, — альфа довольно улыбается и, приблизившись к парню, ведёт носом по запаховой железе, ощущая аромат гибискуса и персика даже на языке.       — Ну, не дуйся, детка, — Тэхён, как и всегда, не может устоять перед таким личным, интимным действием. Он плавится, словно мороженое в полдень, и проводит рукой по волосам альфы. Ким и сам ластится, лезет под руки, желает ощутить их на своей коже.       — Я опаздываю на занятия, поехали.       Чонгук радостно чмокает свою пару в губы и поворачивает машину в сторону университета Кима.       Они познакомились около десяти месяцев назад, когда Чон возвращался с очередного осмотра. Он тогда решил заехать в кафе неподалеку от своей квартиры, но был нагло облит кофе, а его белая футболка напрочь испорчена. Всё же, оно того стоило. Альфа в первую встречу заметил, как его внутренний зверь реагирует на омегу: он выл, скулил, рвался наружу. Его бессознательное кричало «моё», без права выбора. Зверь бился в истерике, не давая подумать о чём-либо. Горло сдавило, глаза чуть ли не закатились. Можно сказать, что решающим фактором было смущённое предложение о покупке нового кофе. Чон так и не смог тогда отказать тому, кто заставил зверя валяться в ногах. И заставляет по сей день.       Вот, что отличает людей от их внутреннего зверя, — люди способны на предательство, ложь, измену. Зверь выбирает пару от начала до конца, верен ей до последнего вздоха, до последнего стука ослабшего сердца. Он будет биться за своё, не отпустит от себя. Их сила не сравнится с силой человека. Потеря ощущается грузом, он будет оплакивать её, не отпустит. Будет нести на своих плечах, горевать и никогда не сможет принять новую пару. Это то, чему люди не смогут научиться во веки. Верности.       Из мыслей мужчина выныривает лишь тогда, когда подъезжает к нужному корпусу. Ким наклоняется для поцелуя, но, вместо быстрого чмока, его притягивают горячие сильные руки. Губы захватывает в жаркий, желанный плен, а сам Тэхён, не прилагая усилий, сразу капитулирует. Чонгук собственнически выпускает феромоны, обдавая омегу своим резким запахом хвои и лимона. Альфа делает так всегда, когда подвозит свою пару — помечает, чтобы никто не смог посмотреть в сторону Кима. Едва сумев оторваться от сладких губ, мужчина напоследок целует Тэхёна в щёку и выпускает из своих крепких объятий.       — Ужасно соскучился по тебе, детка, — Чон не может сдержать свои руки, что сами тянутся к непослушным тёмным кудряшкам Кима. Омега улыбается своей фирменной улыбкой и тихонько смеётся. Звук разлетается хлопьями по машине, ласкает уши, заставляет глаза закатиться.       — Мы виделись позавчера, Чонгук, — руки омеги находят своё место на чужих плечах.       — Слишком давно, — альфа снова прижимается носом к шее, наполняя лёгкие уже таким любимым запахом. Он уже въелся под кожу и остался там навечно.       — Ещё увидимся. Я сегодня задержусь, нужно с ребятами проект закончить, скоро сдача.       Мужчина разочарованно вздыхает и кивает, не в силах спорить. Да и не хочется, он знает, как омега любит свою учёбу и как много в неё вкладывает. Всё, что ему остаётся, — это смириться и отодвинуться от Кима, хоть разум и желает совершенно иного. Хочется быть как можно ближе, дольше сохранять этот маленький мир в равновесии.       — Напишешь тогда, я заберу тебя, — Тэхён посылает ему ещё одну улыбку и быстро выбегает из машины, уносясь в сторону университета. Чонгук, как обычно, провожает его взглядом и, как только фигура исчезает за дверью корпуса, заводит машину. Ему срочно необходим сон, иначе он побежит хвостиком за омегой.       Всё, что успевает сделать Чон по приезде домой — умыться. Сил нет ни на что другое, поэтому мужчина падает на кровать, не раздеваясь. Мысли не дают толком поспать, удаётся урвать только пару часов, прежде чем звонит телефон. Альфа, весьма раздражённый тем, что ему приходится проснуться, хватает его. На дисплее светится имя и эмодзи красного сердца. Раздражение мгновенно уходит на второй план, уступая место нежности и слабой улыбке. Хоть пара и виделась недавно, у них всё ещё тот сладостный период, когда хочется проводить всё своё свободное время вместе.       — Привет, детка, — голос ото сна хриплый, низкий. Чон прокашливается и переворачивается на спину. Джинсы неприятно комкаются, доставляя дискомфорт. Время на будильнике светится белым светом. Одиннадцать тринадцать. Хочется ещё поваляться в кровати, не вставать. — Ты уже освободился?       — Нет, хотел проследить за тем, что ты поел. Не смог раньше позвонить, — Чон слышит на фоне голоса множества людей. Скорее всего, омега сейчас в кафетерии. Альфа, вопреки своим желаниям, проводит рукой по лицу, прогоняя сон, и поднимается с кровати. — Опять в одежде увалился?       Чонгук не сдерживается и смеётся. На кухне его встречает омлет с беконом и пару тостов. Конечно, уже холодные, а хлеб без былой корочки, как любит Чонгук. Грязные тарелка и кружка стоят в раковине — Тэхён завтракал без него, не дождался. Капитан хватает сок из холодильника, наполняет стакан и делает пару глотков.       — Ты слишком хорошо меня знаешь, милый, — Тэхён выпускает смешок. Это действительно так.       — Хотя бы сейчас поешь, я тоже пойду пообедаю. Напиши, как проснёшься потом.       — Обязательно. Люблю тебя.       Вскоре Чонгук принимается за остывший завтрак, любезно приготовленный омегой. Он до сих пор не мог поверить, что нашёл кого-то настолько замечательного, нежного. Тэхён был его отдушиной, когда работа загребала его в свои цепкие липкие ручонки. Мужчина не знает, как жил до встречи с этим парнем. Он частенько оставался допоздна, работал сверхурочно, не жалея себя, пропускал приёмы пищи и, фактически, жил на одном кофеине. Тэхён помогал справиться с тем стрессом, который Чон испытывал каждодневно. Омега отдавал себя этим отношениям, и это не могло не радовать, ведь Чон делал то же самое для своей пары. Такие мелочи, как любимый, приготовленный Тэхёном, завтрак или кофе, который Чонгук пьет только с молоком или сливками, отражали отношение Тэхёна к капитану. От этого на душе всегда приятно.       После омлета Чонгук всё-таки переодевается в домашнюю одежду и уговаривает себя снова лечь спать. В этот раз он засыпает быстро, уткнувшись носом в чужую подушку, что источает родной аромат.       Во второй раз альфу снова будит звонок, но уже от Юнги. Майор сообщает, что скинул всё, что готово, на почту. Чон заваривает себе кофе чтобы окончательно проснуться и приступить к работе. Отчёт составлен без нареканий, так что, после выпитой чашки, Чонгук начинает изучать его более подробно, разбирая каждое предложение. Фото и результаты из лаборатории альфа распечатывает, потом хватает ручку, чтобы отмечать то, что вызывает у него вопросы. Излюбленный блокнот, подарок Тэхёна, в плотной кожаной обложке, лежит рядом, периодически заполняясь мыслями капитана. Не отвлекаясь ни на что, Чон чувствует прилив сил, что приносит его любимое дело.       Несмотря на усталость и прочие переживания, во всём этом Чонгук чувствует уверенность. Это то, что он любит больше всего. Он чувствует уверенность в том, что делает, и он умеет это делать. Альфа более пяти лет работает в отделе и уже зарекомендовал себя, как одного из лучших сотрудников. Работа была тем, что заставляло Чонгука двигаться дальше и дальше. Иногда мужчина задумывался над тем, что произошло бы, не будь его отец настойчивым, не отправь он сына на подготовительные курсы. Наверное, Чон пошел бы в экономисты или юристы, пополняя ряды офисных трудяг. Но он никогда не сомневался в своих силах и планах.       Капитан не стремился к образу примерного полицейского, рьяно защищающего закон. Он просто любил то, чем занимался, скрупулёзно находя улики, связывая их между собой, прокладывая путь к истине.       Время летит незаметно, оно подкрадывается к отметке в одиннадцать вечера. И с этим осознанием Чонгук отвлекается от бумаг, в которых зарылся с головой, и начинает тревожиться — Тэхён так и не позвонил. Такое иногда бывает — он может не уследить и прийти позже обычных девяти, поэтому Чон пытается до него дозвониться, но номер недоступен. Альфа откладывает всё, над чем занимается, и поднимается на ноги, принимаясь ходить из стороны в сторону. Предпринимает ещё две попытки, но обе оказываются проваленными.       Чонгук запрещает себе волноваться, он уверяет себя, что всё хорошо, Тэхён просто засиделся в библиотеке с друзьями. Альфа всё же хватает телефон снова и замирает. В коридоре слышатся звуки открывающейся двери, и в комнату заходит омега. Как будто камень с плеч. Чон подходит ближе и крепко обнимает парня, зарываясь носом в родные волосы, глубоко вдыхает. Тэхён усмехается подобному действию — Чонгук всегда так реагирует, если Ким задерживается.       — Телефон сел, прости. Меня Силайло подвёз, омега, однокурсник. А то как в прошлый раз будешь злоупотреблять своим служебным положением, — Чон по-доброму смеётся. Без этого никак. Подобное уже случалось.       — Прости, детка. Я просто переживаю, — Ким чмокает мужчину в щёку, отодвигается от него и скидывает лоферы в сторону.       — Ты голодный? Приготовить что-нибудь? — Только Ким хочет пойти в сторону кухни, чтобы разогреть поздний ужин, как его хватают и несут в сторону спальни.       — Да, тебя. Я ужасно голодный.       По квартире расползается звонкий смех омеги, отскакивая от стен. Это наполняет дом уютом и нежностью. Каждый такой вечер оставляет след на сердце, греет его даже в самые холодные времена.       То, что витает в воздухе, не поддаётся объяснению. Это всепоглощающая, искренняя, безусловная любовь. На работе Чон бывает жестоким, серьёзным, собранным, но, когда видит этого омегу, он совершенно другой. Иногда способный на безумства, иногда, словно раненый пёс, жмётся ближе к тёплому телу рядом, иногда становится слишком ревнивым, охраняя самое ценное, что у него есть. Возможно, так думать слишком рано, но, падая на кровать с Тэхёном, чьё лицо озарено улыбкой, Чонгук понимает, что всё идёт так, как надо.       И нет ничего лучше его запаха — это лёгкий аромат чего-то неозвученного, недосказанного, но это так же похоже на тихий крик, вырываемый из самых недр души чьими-то когтями. Разумеется, не без разрешения. Это солнечные лучи, прорывающиеся сквозь тяжёлые бурые тучи. Это птичье пение, так легко щекочущее мочки ушей. Это пустынные улицы, совсем без людей и шума, такие бывают только глубокой ночью, столь же глубокой, как и тэхёнов взгляд.       И нет ничего лучше этого взгляда — это пронизывающий, словно жар со всего экватора, взгляд, не дающий дышать, позволен лишь томный, медленный вдох. Он будто темнота всех углов комнаты в три ночи, в них скрываются монстры, от которых Чон всегда способен защитить его. Взгляд омеги — это раскаты грома и тихий треск брёвен в камине, что обдаёт жаром, заставляя отложить одеяло подальше.       И нет ничего лучше его прикосновений — в одно мгновение это похоже на дуновение ветерка. Эфемерное осознание того, что омега едва касается руки Чонгука, располагает к тому, чтобы просить больше. Эти прикосновения лечат, как тогда, когда альфу ранили на одном из заданий; успокаивают, как тогда, когда Чон не смог освободить заложника при захвате подпольной игровой студии; утешают, как тогда, когда Юнги не выходил на связь больше, чем двое суток. И нет ничего лучше той любви, которую ему дарят. И Чонгук отдаёт её в ответ без тени сомнения.       С утра будильник, по привычке, звонит в семь утра. Чонгук со стоном его выключает и переворачивается на спину, устремляя взгляд в потолок. В голове проскакивает мысль о том, что ему просто необходим отпуск. Он слишком устал от этой беготни и бумажной волокиты, что преследует его даже в выходные. На ранних этапах его зазывали в финансовую полицию, но дело так и закончилось на словах.       Взяв себя в руки, Чон отбрасывает эти думы — сам выбрал такой путь, понимал, на что идёт. Сбоку слышится шуршание простыни — Тэхён проснулся. Альфа слабо улыбается, поворачивая голову в сторону Кима.       — Доброе утро, детка.       Омега улыбается в ответ, сладко потягивается и жмурит глаза. Чон оставляет поцелуй на оголённом плече и поднимается с кровати. С недавних пор его дом наполнен счастьем, смехом и любовью. Ещё год назад он и подумать не мог, что один злосчастный кофе так изменит его жизнь.       Солнце, выбивающееся через тонкие неплотные шторы, бегает по небольшой кухне. Лучи брезгливо осматривают территорию, ласкают тёмные, влажные от душа волосы альфы, и откидывают причудливые пятна на бледно-жёлтые стены. Чонгук закидывает в кофемашину зёрна и подставляет лицо навстречу свету. Родные руки обвивают его тело, дарят душе спокойствие и уют, убаюкивают. Тэхён оставляет эфемерный поцелуй на шее, пальцами поглаживая живот мужчины. Альфа не в силах сопротивляться, его внутренний зверь мурлычет от удовольствия, опускает голову перед омегой и падает ему в ноги. Удивительная преданность.       Чонгук оборачивается, осматривает каждый сантиметр чужого лица, хотя уже успел его выучить полностью, впитал в себя этот образ и готов ему поклоняться до последнего. Кофемашина издаёт неприятный писк, заставляя пару с неохотой отстраниться друг от друга. Тэхён без слов начинает готовить завтрак. Он ловко передвигается по комнате, знает здесь всё, от начала и до конца. У Чона это вызывает приятные воспоминания о том, как омега первый раз пришёл к нему в дом. Это было волнительно. Перед тем, как пригласить Тэхёна, ему пришлось убрать всю квартиру, перемыть гору посуды и даже проветрить. Чон редко появлялся здесь, в основном проводя своё время на работе и не высовывая нос из кабинета, в котором не гнушался и заночевать. С появлением Кима в жизни альфы многое изменилось. Конечно, в лучшую сторону, и Чонгук не знает, кого благодарить за столь щедрый подарок.       — Я сегодня останусь у себя, — первым голос подаёт омега. Он ставит на стол две тарелки с рисовой кашей и фруктовый салат. Отдельно для альфы появляется небольшой ланчбокс на перекус. Чон с нежностью целует его запястье.       — Я уже отвык спать один.       — Ты же знаешь, что сегодня последний четверг месяца. Это традиция, — Чонгук медленно отрывается от завтрака и выразительно глядит на омегу. Тот, покачивая ногой в воздухе, накалывает на вилку кусочек персика, политый несладким обезжиренным йогуртом. Альфа откладывает приборы, делая едва заметный глоток кофе.       — Не хочешь нас познакомить? — Ким глубоко вдыхает и качает головой. Не сейчас. — Тэхён, мы в отношениях уже больше семи месяцев, ты практически живёшь у меня. Разве этого недостаточно?       Чонгук чувствует, как его зверь начинает безостановочно бродить, кружить, держать тело в напряжении. Альфа старается не давать волю эмоциям, оставляет зверя на коротком поводке, хоть и знает, что он не причинит Тэхёну никакого вреда. Омега опускает взгляд вниз, поджимает губы и также перестаёт есть. Атмосфера ненадолго меняется. Густое плотное молчание повисло в комнате. Ким закусывает нижнюю губу, перемешивает свой завтрак. Его руки слегка дрожат, а глаза бегают по столу.       — Чон-и, мы уже говорили об этом. Я ещё не готов к этому, дай мне время, не дави.       Альфа вздыхает, и в очередной раз ему приходится отступить. Он аккуратно берёт ладонь омеги в свою, подносит к лицу и оставляет пару поцелуев. Извиняется за столь резкое поведение. Тэхён с полуулыбкой смотрит на альфу, в его глазах отражается блеск солнца, кожа вокруг носа морщится от таких приятных действий Чона, внутренний зверь которого ластится, подставляет голову, чтобы его погладили. Ким прикасается своими губами к чужой тёплой щеке, оставляет след от бальзама, после чего пальцем его стирает. Небольшая щетина колет нежную кожу. Это утро дарит ощущение счастья и умиротворения.       Чонгук не в силах сопротивляться такому ласковому настроению. Он тянет омегу на себя, усаживает на свои колени, утыкается лицом в любимую шею, вдыхает сладкий аромат китайской розы. Тэхён на это лишь качает головой и зарывается ладонями в волосы альфы, мягко массируя кожу. Они снова погрузились в свой маленький мирок, места в котором хватает лишь им и никому больше. Всё уходит за пределы. Пара дарит друг другу нежность, глаза в глаза с благоговением, трепетом. Доселе они часто погружались в тишину, окружали друг друга своими запахами. Их внутренние «я» приняли эти отношения, чувствовали друг в друге свою пару.       Такое встречается достаточно редко, ведь каждый зверь заботится в большей степени о своём человеке, о его состоянии как физическом, так и психологическом. Звери не часто готовы принимать кого-то, кто не является семьёй, они нелюдимы, замкнуты, не готовы терпеть те вещи, которые делают люди по отношению друг к другу. Лишь те, кто имеет слабого зверя или те, кто с ним практически не взаимодействует, подвергая опасности и себя, и других, могут совершать поистине ужасные действия, Чонгук уверен в этом. Каждый раз, когда человек отрекается от своей силы, это причиняет нестерпимую боль. Настолько сильную, что неподготовленная к ней личность ломается и сходит с ума. Ведь человек без внутреннего зверя совершенно никто.       Спустя час мужчина останавливается на привычном месте возле университета Кима, проводит пальцами по шее парня и зарывается носом в волосы. Тэхён, как обычно, смеётся от таких действий альфы и быстро выскакивает из машины, что через минуту срывается в участок. Если Тэхёна сегодня он больше не увидит, то и дома ему делать нечего. На него слишком давят одинокие стены квартиры, которую ему ещё в двадцать подарили родители. С появлением омеги в его жизни Чон уже и не помнит жизни до. Конечно, это не разумно — бросаться в этот омут с головой, ему уже далеко не пятнадцать, но иногда отбросить лишние мысли в сторону альфа себе позволяет.       В участке, как и всегда, кипит работа. Люди в форме и без снуют, словно муравьи. В помещении стоит терпкий запах чьих-то духов, свежего кофе из автомата и десятков феромонов, что смешались в невообразимую какофонию. Адриано вместе с Юнги уже на месте. Кабинет наполнен ещё парочкой малознакомых людей. Чонгук кивает всем в знак приветствия и садится на свободный стул, кидая на стол, заполненные отчётами и изображением обезображенных тел, распечатанные документы и блокнот. На магнитной доске висят множество фотографий с последних мест преступления. Юнги протягивает другу стаканчик с кофе и присаживается рядом. В комнату заглядывает средних лет бета, собрание начинается. Адриано, доселе стоявший у стены, подходит к центру и опирается руками в стол, исподлобья осматривая каждого присутствующего.       — Пять смертей, все связаны одним делом, — он бросает взгляд на доску. Посередине висит фотография мужчины пятидесяти трёх лет. Широкие брови прикрывают карие, почти чёрные глаза, каштановые волосы с едва заметной сединой на висках высоко зачёсаны, на шее висит массивный крест. Лейтенант Казони опускает голову, обречённо выдыхая через нос. — Америго Конти — наш главный и единственный подозреваемый. И, чёрт возьми, без каких-либо доказательств.       Чонгук пролистывает фото расчленённых тел. Молодые и не очень, итальянцы и австрийцы, солдаты и юноши. Все они сейчас — часть дела, не имеют больше человеческой формы. Их истории навечно заперты вместе с ними под землёй, без возможности быть рассказанными. Чон откидывается на спинку стула, покусывая указательный палец, раздумывая над делом.       — Даже если Америго и участвовал, то только в качестве заказчика, а доказать это практически нереально, ты и сам это прекрасно знаешь, Казони, — Мин, сидящий по левую руку от Чонгука, подаёт голос. Альфа по одной раскладывает фотографии в хронологическом порядке. — Первым был юноша Росси. Для Конти эта смерть бессмысленна, сам посуди. Лудвико чуть ли не правая рука Дона, везде хвостиком за ним бегает. Если он теряет солдата или юношу — он теряет деньги, — Юнги тычет пальцем в фото, на котором изображён пакет, наполненный кровью и кистями жертвы. — Если он был кротом, Конти не оставил бы следов, такие дела он доверяет только Гаспаро.       Адриано, словно лишившись всяких сил, падает на рядом стоящий стул. Мужчина устало протирает лицо руками, на нём отчётливо видны следы бессонной ночи. Все, кто сейчас находились в комнате, задумчиво осматривали отчёты и фотографии. Чонгук окидывает взглядом доску, заполненную до краёв; стол, заваленный десятками бумаг; людей, окружающих его. Глаза бегают по строкам, перечитывая документы в очередной раз.       — А если это всё — лишь угроза? — пять пар глаз устремляются в сторону капитана, впервые подавшему голос. Чонгук встаёт со своего места и направляется в сторону доски. Мужчине приходится отодвинуть фото Конти в сторону, труп Алдо, изображённый на листе, также меняет своё расположение. Ловкие пальцы перемещают картинку за картинкой, расставляют так, как того требует Чон, откладывают лишние кадры, что передают всё зверство преступлений. Перед группой появляется новое расположение — фото размещены не по статусу, а по дате преступления. — С каждым разом ранг жертвы возрастает, пока не достигает Капо. Все убитые служили под началом Конти. Они все — лишь способ показать, что некто может добраться до кого угодно. И в нашем случае Америго, может быть, вовсе не заказчик. Возможно, он следующий.       Тишина заполняет комнату дюйм за дюймом, все присутствующие обрабатывают информацию, полученную только что. Чонгук жадно всматривается в фотографии, — сомнений не остаётся ни толики.       — Юноша, юноша, три солдата и Капо. Десятки частей тел, разбросанных по всему Палермо так, что едва нашли их, разрублены на куски совершенно непрофессионально. Судя по отчётам, обычным тесаком, — Чон вытаскивает из своей папки ещё одно фото, качество которого оставляет желать лучшего. На нём изображён парень, возраст которого едва ли превышает двадцать лет, его лицо полностью закрыто маской. Он облачён во всё чёрное, единственный участок открытой кожи — кусок шеи, даже ладони обёрнуты тканью перчаток. Покрутив изображение в руках, альфа прикрепляет его чуть ниже Америго. — Как и сказал майор Мин, есть только один человек, которому Конти доверяет зачистку неугодных — его сын, а Гаспаро Конти никогда не оставляет после себя такой мусор, — Чонгук опирается ладонью в стену рядом с доской и кидает взгляд на Юнги. — Нужно поговорить с Америго, опросим всех, кто причастен к Алдо. Абсолютно всех. С каждым днём всё отчётливее становится ясно — внутри что-то назревает, мы не можем сидеть без дела. Кому-то очень нужно было показать, что случилось с Тотти, раз почти сразу после убийства они вызвали уборку, а камеры зачищены.       Гаспаро Конти — тёмная лошадка. С тех пор, как скончалась супруга Америго, своего сына он стал беречь сильнее. Возможно, это страх потерять самого близкого и родного человека, а возможно, это прекрасный ход для человека, держащего Сицилию у своих ног. В руках Америго сосредоточена невидимая власть. Не только подпольный бизнес, но и законный. Логистическая компания Америго подчиняет себе всю Италию, работает с государством, имея минимум половины заказов правительства. Он неприкосновенен, а вместе с ним и Гаспаро. Монополизированная логистическая отрасль — вкупе с подчинением целого острова — даёт Америго Конти не только возможность уходить от различного рода преследования со стороны полиции и департамента финансовых преступлений, но и безграничную, всепоглощающую власть. В руках этого мужчины страна, и никто не смеет даже косо на него посмотреть.       Алессандро, напарник Казони, вкрадчиво осматривает кабинет и задерживает глаза на Чонгуке. Тот, без явного желания, продолжает погружаться с головой в документы. Все понимают, чем грозит им это дело. Дай Бог целым остаться. Чёлка спадает на лоб, брови заламываются в задумчивости и сводятся к переносице, губы сжимаются в тонкую полоску. В голове проносятся сотни мыслей от мала до велика. Они суют нос в очень, очень опасное и коварное место.       Коза Ностра. Наше дело.       Частная преступная группировка, орудующая во многих странах. Ей подчиняется не только Сицилия и Италия в целом, но и часть Франции, Испании, практически весь наркотрафик из Бразилии, Японии, Тайланда. Внутри Коза Ностры очень тщательно соблюдаются внутренние законы. Её иерархия строга. Дон — вершина всего. Коза Ностра — беспощадное гиблое место для тех, кого она не любит. Каждый человек, вхожий в Коза Ностру, имеет свое звание и подчиняется тем, кто выше. Юноши чести и солдаты имею меньше всего прав и больше всего обязанностей. В них входит сбыт различных психотропных веществ, продажа мелкого оружия, работа в борделях, чаще всего, как охрана. Они приносят одну абсолютную клятву Коза Ностре и больше не могут покинуть её. Следующие по званию — Капо. Каждый Капо несёт ответственность за свою территорию, охраняет её, распределяет бюджет, следит за порядком и соблюдением свода законов под названием Омерта.       Всего существует шестнадцать законов Омерты, которые каждый, кто вступает Коза Ностру, обязан соблюдать. Любое нарушение законов ведёт к наказанию.       Следующим по званию идёт консильери. Консильери подчиняется только Дону и никому больше. Отвечает, в большей степени, за юридические вопросы, составление договоров. Всё, что происходит в Коза Ностре, проходит в первую очередь через него. Действующим консильери является Граво Гуалтиеро, свой пост альфа занимает более двадцати лет, и никому, кроме Дона Америго, не служил.       Выше консильери стоят лишь Дон и Сотто Капо, или Капо Бастоне, — наследник Дона. На посту Капо Бастоне за всю историю Коза Ностры находились всего двое — Дон Америго и его сын, Гаспаро Конти. Публике и даже полиции о нём известно не много. Гаспаро занял свой пост в очень, очень раннем возрасте, незадолго до смерти его матери. Америго позаботился о своём сыне.       Дон Америго держит в своих руках не только власть, но и деньги. Много денег. Во всей Италии не найти человека могущественнее, опаснее, чем Америго Конти. Для него не существует законов страны, он не уважает тех, кто пытается ему мешать, более того, расправляется с ними быстро и без сожаления. Если продолжить копать глубже, то пострадать могут не только они, но и их семьи, друзья, близкие. Чонгук костьми ляжет, но не даст в обиду свою семью. В первую очередь Тэхёна.       Думая о нём, в голове сразу всплывает сцена сегодняшнего утра. Они уже не раз и не два обсуждали знакомство с родителями. Омега всегда отнекивался, находя новые отговорки. Это злит, очень злит. И заставляет сердце сжиматься с удвоенной силой, стоит хоть раз подумать, что отношения для Кима не такие уж и серьёзные, какими их считает Чон.       Иногда его сомнения, словно скользкая змея, просачиваются в самые укромные места души альфы, заползают так глубоко, что и не достать вовсе. Уютно устраиваются, сворачиваются в клубок, пускают свои корни дальше, шире. Нашёптывают отвратительные вещи, заставляют думать, что для Тэхёна это всё — просто игра, что ловко расставленные сети поймали альфу, окутали всё тело и душу, не отпуская. Опустили на колени перед омегой. Унизили. В такие моменты Чонгук чувствовал себя подавлено, не имея возможности контролировать феромоны и внутреннего зверя. Тот же, ощущая, что человеку тяжело, желал взять эту ношу на себя, помочь. Скулил, выл, скрёбся о границы сознания, пылал в языках собственной беспомощности. Ещё никогда ранее зверь альфы не метался из крайности в крайность. С одной стороны — преданно глядел в рот омеге и исполнял любые желания и прихоти, с другой — боялся того влияния, которое Тэхён на него оказывал, и силился освободить себя из добровольного плена.       Чонгук мотает головой, смаргивает живые картины и снова приступает к работе. Нужно разобраться с тем дерьмом, которое навалилось на них всего за несколько недель.       Оставшийся день проходит без происшествий — мужчины перебирают отчёты, не упуская ни одной лишней детали. Каждый погружён в свои мысли, в кабинете стоит тишина, лишь шорох бумаг прерывает её глубокий сон. Первым не выдерживает Адриано — он чуть ли не выбегает из душного помещения на улицу, чтобы наполнить лёгкие никотиновым дымом. Все, кто находился в кабинете, не выдерживая нагнетающей обстановки, по очереди выходят испустить выдох. Остаётся только Чон. Его резкие движения рассекают воздух, тяжёлые думы сдавливают черепную коробку, создавая давление. Ответы пылью оседают на широкие плечи, они настолько неосязаемые, эфемерные, что мозг отказывается их принимать за действительность.       Чонгук откидывается на спинку стула и устало проводит ладонями по лицу. Комната заполнена феромонами и запахом бумаг. Воздух кажется водой, не давая спокойно вдохнуть. Вопросы назойливой мухой витают на подкорке сознания, мешают думать о чём-то своём, постороннем. В кабинет заглядывает Юнги.       — Мы решили сегодня сходить в бар, не хочешь с нами?       Ответить не даёт звонок на телефон. Чон быстро кивает и достаёт девайс из кармана. На экране высвечивается давно знакомое имя, заставляя Чонгука улыбнуться.       — Здравствуйте, полковник.       — Здравствуй, Чонгук, — родной корейский приятно ласкает слух, тучи, образовавшиеся в голове из-за количества работы, тут же рассеиваются, оставляя после себя приятное тёплое чувство. Альфа расслабленно опирается ладонью в подбородок. — Как ты?       — Всё отлично, полковник. Как Мартина? Как девочки? — Юнги еле слышно заходит в кабинет, присаживаясь рядом с другом. В динамике слышится шум, чьи-то голоса и стук.       — Аналогично, Чон. Заедь ко мне через часик, около шести, есть разговор.       После этого в динамике раздаются гудки, заставляя Чонгука хмуриться. Он отодвигает телефон от уха, чтобы удостовериться в том, что звонок сброшен. Хоть Сокджин и любил придерживаться субординации в рабочее время, ранее он никогда не бросал трубку, не дождавшись ответа. Альфе остаётся лишь пожать плечами на такое поведение давнего друга.       — Что ты там говорил о баре?       Юнги лукаво улыбается, наклоняя голову вбок. Чонгук не может сдержать смешка, вырвавшегося изо рта. Майор Мин всегда поднимает настроение своей неповторимой энергией. Альфа чувствует изменившиеся настроение друга и игриво пихает его в плечо. Чонгук снова принимается за документы. Складывает в нужном порядке, кладёт в сумку и закидывает её на предплечье. В руках держит телефон, ключи от машины и пачку сигарет.       — Нужно заехать к Сокджину, не думаю, что это займет много времени. Напишешь, куда подъехать. На всю ночь я ваш.       — Неужели принцесса отпустила ненадолго? — Юнги заливается смехом, вынуждая Чона закатить глаза.       — Иди к чёрту, Мин.       Из участка Чонгук выходит вместе с Адриано и Алессандро. Мужчины садятся в автомобиль Казони, а Чон, помахав рукой, усаживается на водительское сидение своей машины. На часах отметка в пять часов вечера, в салоне стоит духота от весенней итальянской жары. Альфа заводит двигатель и направляется в сторону департамента финансовой безопасности. Вечернее солнце приятно бросает лучи по городу, шум волн бьётся о стены домов, расползаясь по улочкам. Чонгук проводит ладонью по волосам, зачёсывает их от лица, проносясь мимо знакомых улиц города.       Прожив в Палермо больше десяти лет, Чон знает каждый угол, магазин, кирпич. Город всегда был благосклонен к молодому альфе, открывал перед ним всё новые и новые дороги, впускал в рутинную суету. Сицилия стала для Чонгука местом спасения, окрылила, позволила творить безумные вещи в порыве страсти и молодости. Простила все грехи и разрешила совершить новые. Для Чона, родившегося в стране, где любая ошибка порицалась, такая свобода действий стала чем-то незаменимым, очень важным и таким близким. Хоть и не сразу, со временем, капитан перестал ощущать на себе давление общества, мог носить то, что нравится ему, а не идёт в ногу с современной модой. Конечно, его родителям было трудно привыкнуть к такому укладу жизни, до сих пор не всегда получалось, однако Чонгук же, напротив, всегда любил всё и сразу, не откладывая на потом. И конечно, он жаден. Жаден до эмоций, чувств, людей. Жаден до новых впечатлений, круговоротов жизни и возможностей. Ему мало того, что он уже имеет, ему хочется больше, больше, больше. Выше заработную плату, лучше жилье, хорошую семью. И, разумеется, продвинуться по карьерной лестнице. Ничто не делает Чонгука таким счастливым, чем достигнутая цель и оправданно вложенные силы. И Тэхён, конечно.       Дома сменяют друг друга, дорога постепенно расширяется. Автомобиль, не спеша, подъезжает к зданию отдела финансовой полиции. Вокруг практически нет людей, лишь звук проезжающих мимо машин отскакивает от фонарных столбов и изредка бьёт по ушам. Чонгук расслабленной походкой направляется к кабинету своего старого наставника, по пути здороваясь со знакомыми и перебрасываясь с ними парой дежурных, ничего не значащих фраз. Массивная дверь из дуба тёмного цвета закрыта, на ней висит табличка с золотыми буквами. Ранее это имя олицетворяло нечто домашнее, сейчас же, среди Европы, оно выбивалось из привычной колеи. Чон ради приличия стучит в дверь, после открывая её и врываясь в комнату, в которой его уже ждут.       — Полковник Ким. Добрый вечер.       Сокджин поднимает глаза на вошедшего альфу и кивает в сторону стула.       — Присаживайся, Чонгук.       Альфа садится напротив полковника. Нога слегка дёргается в нетерпении, ведь лицо наставника не выражает былой теплоты. Брови нахмурены, губы сжаты в тонкую полоску. Напряжение повисает между альфами.       Сокджин представляет собой мужчину сорока пяти лет с редким, едва заметным серебром на висках и более чем двадцатилетним браком за спиной. Чонгук знаком с ним с девятнадцати, когда сдал экзамен в полицию и выбрал направление по борьбе с организованной преступностью. На тот момент майор Ким вёл у него одну лекцию в неделю и был весьма благосклонен к юному корейцу, коих в Италии было совсем мало. По мере их сближения, Ким чувствовал себя ответственным за молодого альфу, ощущал на себе, каково быть одиноким в этой стране. Чон напоминал ему его самого, такой же любопытный, целеустремлённый, в какой-то степени опустошённый. Альфа не мог не протянуть свою руку и наставническое плечо тому, кто в этом нуждался. Их знакомство произошло практически десять лет назад, и они смогли перейти на более высокую степень взаимоотношений.       — О чём хотел поговорить?       Чонгуку надоедает это молчание и он его прерывает. Полковник устало трёт лицо ладонями. При вечернем итальянском солнце его морщины кажутся глубже, мешки под глазами — темнее. Сокджин облокачивается на спинку своего кресла и смиряет Чона долгим, пронзительным, одному ему известным взглядом, не позволяя себе пропустить хотя бы мельчайшую деталь в образе альфы. Этот день с каждой пройденной минутой становится тяжелее пережить. Чонгук не понимает, что же заставляет полковника выглядеть таким взволнованным и отрешённым.       Под тихий стук часов Сокджин встаёт со своего кресла и направляется в сторону окна. Оранжевый свет мягко ложится на бледную кожу, согревая. Ладони складываются в замок за спиной, и лишь тихий томный вздох выдаёт всю тяжесть ноши, что взвалили без разрешения на полковника. Выбор есть, но какой верный? Молчание прерывается лишь через две минуты, что тянулись, казалось, вечность.       — Что такое власть, Чонгук?       Вопрос застаёт Чона врасплох. Совсем не это он ожидал услышать от близкого человека, с которым не виделся больше двух недель. Ким, ожидающий ответ, не торопится с объяснениями причин столь неожиданной и скорой встречи.       — К чему этот вопрос, Сокджин?       — Ответь на него, капитан Чон.       — Это возможность влиять на выбор человека, даже вопреки его сопротивлению. Объясни, что происходит, полковник Ким, — раздражение сочится в голосе, заставляя Сокджина закатить глаза. Нетерпеливый до ужаса.       — Когда старший по званию задаёт вопрос, ты должен проявить уважение и ответить на него, капитан, — Сокджин явно недоволен положением дел, но на его лице, в позе или в словах нет ничего, что выражает злость или раздражение. Лишь покорность и принятие. — Власть — это влияние, способность властвующего желательным для него способом воздействовать на подчинённых, — полковник поворачивается спиной к свету, что озаряет Палермо последние минуты на сегодня. Завтра он снова пробьётся в этот город. — Власть — это авторитет, добровольное согласие подвластного подчиняться приказам властвующего, — каждое слово чёткое, непоколебимое, но в глазах… В глазах полковника, очень глубоко, там, где никто не видит, сидит страх. Полнейший ужас от осознания того, через что ему приходится проходить. — Власть — это принуждение, давление властвующих на подвластных с помощью силы, — мужчина снова возвращается к своему столу и опирается на него ладонями. Вся его поза кричит о той власти, о которой они сейчас говорят. Внутренний зверь Сокджина чувствует опасность и готовится к бою. Только непонятно, с кем: с Чонгуком или самим собой. — Власть — это могущество, способность использовать все виды влияния для воздействия на поведение других. Так скажи мне, капитан, есть ли у тебя власть?       Чон теряется. В своих мыслях, вопросах, ситуации в целом. То давление, которое на него оказывается со стороны Сокджина, заполняет лёгкие, не даёт возможность сделать глубокий вдох и выплюнуть эти куски волнения. Ещё никогда ранее зверь полковника не позволял себе такого отношения к своему давнему другу. Их разделяет стол, но для Чонгука это расстояние ничто, он не чувствует себя в безопасности, словно его визави не мужчина, которого он столько лет знает и слепо доверяет, а тот, за кем охотится каждый день — беспощадный, с кровью по локоть и смертью на «ты».       — Ты отстраняешься от дела Тотти и остальных, Чонгук. И это не обсуждается. Завтра жду тебя в семь здесь, капитан. Свободен.       Полковник, без каких-либо объяснений, эмоций, садится за свой стол, и кабинет наполняет звук перебираемых бумаг. Шелест листьев не в силах заглушить миллион вопросов, которые колоколом бьют в голове молодого альфы. Глаза Чонгука бегают по напряжённому лицу Сокджина, пытаются собрать пазл воедино, хватаются за любую возможность понять, что здесь, чёрт подери, происходит. Капитан знает, что сейчас расспрашивать абсолютно бесполезно, что Сокджин ничего не станет говорить или как-то помогать разобраться в происходящем. Поэтому всё, что остаётся, это в тотальной тишине, разбиваемой клацаньем ручки о стол, покинуть кабинет. Чонгук громко выдыхает, выпуская комок стресса, что копился в груди эти злосчастные пять минут разговора.       Из здания Чонгук вышел бесшумно, бесследно. Для альфы сложно распознать мотивы полковника, хоть он всегда и был для своего ученика как открытая книга. Сокджин никогда не ругал, не давил, не унижал Чона. Был всегда опорой и тем плечом, на которое можно опереться в любой момент. Сейчас же обида разливается по венам вместе с кислородом и заполняет каждый атом в теле. Полковник не оставил ему выбора, а это очень задевает чувство собственной важности.       Капитан садится за руль своей машины и громко хлопает дверью. Настроение ни к чёрту. Чон достаёт телефон из кармана джинс и, откидываясь на сиденье, набирает заученный до дыр номер. Гудок за гудком следует, а ответа нет. Телефон в руке завибрировал, оповещая владельца о новом сообщении.

      Уже ждём тебя в нашем баре, если ты не передумал и не решил посвятить очередной вечер своей принцессе.

      Потупив взгляд, Чонгук принял решение, что ему нужно отвлечься от мыслей и немного забыться. Ощущение предательства оседало на кончике языка. Проглотить это капитан не может. Или не хочет. Любое его слово против никогда не действовало на полковника. Этого не отнять. Поэтому Чонгук заводит машину и отправляется в путь. Тихая мелодия играет по радио, позволяя расслабиться.       Спустя десять минут показывается знакомая вывеска, спрятанная между дворов, вызывающая улыбку на губах. Припарковавшись, Чонгук направляется ко входу, откуда доносилась ритмичная музыка. Это заряжает альфу, помогает отбросить тяжесть чужого решения с плеч и насладиться приятной компанией. Зайдя в небольшое помещение, в нос ударяет терпкий запах алкоголя и жареной курицы. Капитан сразу замечает знакомые лица и направляется в сторону их стола.       — Капитан, вы решили порадовать нас своим присутствием, — Юнги, посмеиваясь, ставит бутылку перед уже севшим другом. Чонгук окидывает альфу раздражающим взглядом и снова приветствует сидящих перед ним Адриано и Алессандро. Меню альфа знает как свои пять пальцев, поэтому заказывает себе дополнительно луковые кольца. На что Юнги не мог не закатить глаза. — Ты себе не изменяешь.       — Кстати, в центре открылся новый паб, нужно заглянуть туда как-нибудь, — Чон, схватив бутылку пива, сделал пару глотков. Прохладная жидкость проходится по горлу, остужает пыл капитана. — А то мы постоянно здесь прохлаждаемся.       — Что? Как ты можешь даже думать о таком? Это место вечно!       Мин возмущается, всплёскивает руками, возмущённо дуется на друга. Именно в этом баре они провели первый день их зарождающейся дружбы. После совместного закрытого дела они направились сюда. С улицы это место не так-то просто найти, если не знать, что искать. Оно находилось во дворах, скрытое от лишних глаз. Чонгук был инициатором их мирного сборища. Тогда ещё холёный юнец, не знающий жизнь на вкус, разглядел в Юнги хорошего собеседника. Испытывая неловкость первые пять минут, они, на удивление, быстро сблизились. Мин по своей натуре наглый и любит вводить Чона в краску либо провокационными вопросами, либо похабными шутками. И действительно, этот паб стал для них тем местом, куда они приходили расслабиться, отдохнуть, провести хорошо время. Небольшие столики, вмещающие пять человек от силы, образовывали круг с баром в центре. Окружающее дерево создавало атмосферу Англии двадцатых годов прошлого века и приглашало в свои тёплые объятия.       — Сегодня утром проезжал мимо и там уже было кучу народу. Выглядит он довольно многообещающе, — оторвавшись от своего стакана, обратился к Чонгуку Алессандро. Капитан пожимает плечами и поворачивается к другу, готовясь к их словесным перебранкам.       — Мин, это место надоедает мне как раз из-за тебя, — улыбнулся Чон, тут же получая толчок локтем в бок. Юнги хватает со стола пару луковых колец и пихает их в рот Чонгуку, что яростно старается сопротивляться подобному. Альфа кусает лук, а вместе с ним и кончики пальцев Мина.       — Айщ, людоед. Как давно я не слышал эту песню! — Юнги любитель перескакивать с темы на тему, эта способность не раз помогала Чонгуку отвлечься от того, что ему не нравится. Все четверо оборачиваются на небольшую сцену, где музыканты, весело покачиваясь, играют заезженную, но такую любимую местной публикой Bella chio. Мужчины, подпевая группе, радостно чокаются бутылками и начинают болтать обо всём.       Они обсуждают дела, личную жизнь и, конечно, работу. В большинстве своём говорят Юнги и Адриан, они те еще болтушки. Чонгук невольно задумывается о своём друге. Они довольно редко видятся в связи со своей занятостью, однако это не мешает им не только чувствовать себя комфортно рядом друг с другом, но и доверять друг другу. Для Чонгука важно общаться с теми, с кем можно вести себя свободно, не контролировать каждое слово или действие, и Юнги входит в этот небольшой список людей, с которыми капитан рад поговорить в любом настроении. Мин не давит, не высасывает жизненные силы и, конечно, поднимает настроение Чонгуку. Советник из него тоже весьма неплох.       Только на рассвете компания полупьяных приятелей направляется к парковке, чтобы вызвать такси. Адриан и Алессандро поехали на одном, утверждая, что живут близко друг к другу, и оставляя давних друзей наедине. Чонгук и Юнги закуривают по сигарете, выпуская в рассветный воздух сизый дым. Тишина, что мелкими шажками крадётся к напарникам, совсем не давит. Пальцами гладит по волосам вместе с ветром, шепчет успокаивающие слова на ухо. Чонгук откидывает голову назад, устремляет взор на привычное небо.       — Меня отстранили от дела, — слова сами по себе вылетают изо рта, не давая капитану времени на размышления. То, о чём он переживает больше всего, само тянется руками к другу. Просит быть рассказанным. Мин удивлённо поднимает брови вверх.       — Ты его расследуешь с самого начала. С первой жертвы. Что случилось? — Чонгук качает головой, носком ботинка тушит выкинутый окурок, засовывает руки в карманы куртки.       — Понятия не имею, Юни. Полковник сначала начал что-то нести про власть, а потом сказал, что я отстранён, — капитан заглядывает в лицо друга, бегает глазами по выученным наизусть чертам. Совсем не изменился. — Не нравится мне это, майор. Ой, как не нравится.       — Почему нас никто не предупредил? Приставят к нам кого-нибудь из директората и будем мы ложку сосать. Нужно держать глаза открытыми, Чон.       Юнги похлопывает капитана по плечу, оказывая свою поддержку. Чонгук и без слов понимает, что майор не откажется от него, не бросит в самый важный момент. Скрыть улыбку облегчения не получается, поэтому Юнги притягивает друга в объятия. Ещё с момента знакомства он был тем, кто всегда на стороне капитана. Попрощавшись, Чонгук садится в такси и очередной раз проверяет свой телефон.       Тэхён ему так и не перезвонил.

***

      Ранее на другом конце города стрелки часов медленно передвигаются, едва перейдя отметку в девять ноль ноль, когда дверь в чужой кабинет еле слышно открывается, впуская в полутьму тонкую полоску искусственного света. На чёрном кожаном кресле восседает широкоплечий мужчина: в его зубах медленно тлеет доминиканская сигара, а морщинистые пальцы перебирают в руках именную зажигалку. Седовласый альфа не поднимает взгляд серых красноватых глаз. Лёгкий шлейф столь родного запаха заполняет нос, позволяя с точностью сказать, кто, помимо альфы, находится в комнате. Америго довольно улыбается, словно кот, наевшийся сметаны и улёгшийся на свое любимое нагретое место. Он откладывает зажигалку в сторону, сигару в пепельницу, оставляя больше, чем сто долларов тлеть. Пепел медленно оседает на стеклянное дно, дым, скручиваясь в витиеватые линии, поднимается выше, создаёт неповторимый узор на куске света. Не только дым просачивается сквозь одежду и кожу. В комнате витает ни с чем не сравнимая сила. Зверь человека, только что вошедшего в кабинет, давит своей энергией. Она густая, сжимающая лёгкие. Уже немолодой альфа с гордостью и жалостью выдерживает эту энергию, что тянется за природным запахом молодого парня. Она вмиг наполняет пространство собой, вытесняет всё лишнее.       Тяжёлые шаги громом раздаются в плотной тишине кабинета. Чёрные глаза мужчины блуждают по вечно спокойному, немного угрюмому лицу. Такие же тёмные, с оравой тайн соколиные глаза смотрят в ответ, не упускают из вида любое движение, впитывают в себя образ альфы, отражают едкое равнодушие, стремящееся заполнить собой каждый свободный дюйм. Его зверь недоволен, принижает всё, в чём чувствует угрозу.       — Гаспаро, — итальянское имя слетает с губ Конти, растворяясь во мраке и темноте не только помещения, но и душ, находящихся в них. — Мальчик мой, — от данного обращения тело покрывается неприятными мурашками, по спине бежит холодок, но лицо остаётся неизменным, стальным. Непробиваемым. Кивок, и парень вальяжной походкой направляется в сторону кресла. Напротив Америго Конти. Горделивая осанка не сгибается под весом взгляда отца, плечи расправлены, взор направлен прямо, не сворачивая с пути. Ладони плавно ложатся на подлокотники, спинка стула не двигается под тяжестью расслабленного тела. — Ты хорошо поработал на благо Коза Ностры, — альфа с грузным выдохом опирается на локти. Парень и без слов понимает, что он услышит дальше. — Но этого недостаточно, figlio mio. Ты должен быть всегда на шаг, а то и на десять, впереди.       Чёрные глаза остаются невозмутимыми; руки уже не дрожат от волнения и страха; ноги, облачённые в массивные ботинки, не отбивают ритм; сердце не бьётся, как птица в золотой клетке. Эти слова отпечатываются на подкорке сознания, мелькают где-то глубоко. Оставляют после неприятный осадок. Снова короткий кивок.       — Я тебя не подведу, отец.       — Я не сомневаюсь, Гаспаро. Завтра ты будешь лучшей версией себя, — Америго поднимается со своего места, машет рукой и обходит стол. Парень на кресле не дёргается, пальцами подцепляет листы, мирно покоящиеся на деревянной столешнице. Глаза бегают по буквам, пропуская их смысл и истинное значение. — Нам пора.       Отец и сын выходят из кабинета, щелчок замка раздаётся в комнате, после чего она снова погружается в блаженную тишину. Альфа, с высоко поднятой головой и вздёрнутым подбородком, пересекает коридор, не оборачиваясь на Гаспаро. Тот верным вечным слугой ступает по правую руку от Америго. Люди, встречающиеся на пути, опускают голову в знак уважения и приветствия. Никто не смеет задерживать свой взгляд на сыне Дона. От одного предупреждающего блеска в его глазах каждый сжимается, старается быстрее отойти, убежать. Слишком боязно даже смотреть, все не только наслышаны о зверствах этого, казалось бы, слабенького парня, некоторые проверили это на себе. А о его любви и яростном удовольствии совершать эти самые зверства слагались легенды. Никто не уходит из рук Гаспаро Конти целым и невредимым. Молись, что хотя бы жив, и не забывай преклонить колено перед ним.