Красное солнце сгорает дотла

      — Так, — шёпотом говорю сама себе и беру со стола карандаш, вырисовывая им аккуратные буквы в тетради. — Тригонометрия, как я тебя ненавижу.       Хотелось отбросить тетрадь, взять учебник и закинуть его в угол, а ещё лучше — прямо в мусорное ведро. Ручка то и дело снова зачёркивала очередной ответ, который оказался неправильным.       В теории я могу послать всё к чёрту, но неотработанные задания вместе с моими пропусками в колледже говорили, нет, кричали о том, что совсем скоро меня могут выгнать оттуда пинком под зад. Слава Богу, я учусь в вечернем училище, где занятия проводятся вечером длиною в три часа.       Опустив глаза в тетрадь, мне хотелось скомкать её и разорвать на маленькие кусочки, швырнув в стену.       Закрыв учебник, я отложила математику в сторону и притянула к себе белые листки бумаги, на которых было написано только начало статьи. В верхнем углу красовалось лишь название жирными буквами: «В поисках культуры: как дышат библиотеки и театры в новой реальности».       Культура… Интересно, должна ли я обосрать нашу страну и политику или нужно только проинформировать жителей города о недостатке финансирования культурных центров страны? Разве они и сами об этом не знают? Все стоят в очереди за продуктами, едят гречку на постоянной основе и мечтают о мясе.       Звонкие настойчивые стуки в дверь вывели меня из рассуждений о статье. Ещё несколько быстрых стуков — и я решительно направилась к двери, почти ощущая, как воздух сгустился. Приблизившись к глазку, я прикрыла одно веко и заметила напротив двери две мужские фигуры, которые долбили кулаками в кусок дерева, смотря себе под ноги. Потянув за заслонку, открываю дверь.       Две мужские фигуры оказались молодыми парнями, которых я прежде не видела. Однако, на лбу одного из них я разглядела кровавую гематому. Второй парень, подперев за плечи того, крепко держал товарища, который не способен стоять самостоятельно.       — Здравствуйте.       — Здрасьте-здрасьте, — парень опирается о стену, просунув носок кроссовка между дверью и стеной.       — Чувак, это его сестра, — травмированный шепчет другу на ухо, однако эхо подъезда разносит его мысль по всему помещению.       Они к Диме. Я сердцем чую, что что-то неладное.       — Всё в порядке? Вам помощь нужна? — предлагаю помощь, но в голове молюсь, что они просто ошиблись дверью.       — Это квартира Одинцовых? — я киваю, чувствуя нарастающее напряжение. — Простите, если напугали… Но мы ищем Дмитрия, он дома?       — М-м, нет, — я пожала плечами. — Дима не дома.       — А подскажите, пожалуйста, — парень неловко переминается с ноги на ногу, бросая быстрый взгляд на своего спутника. — В общем, не знаете где он? Или может в курсе когда вернётся?       Я отрицательно киваю, а мужские фигуры напротив отталкиваются от косяка, тяжело вздыхая.       Внезапно за моей спиной раздались гулкие шаги и, автоматически обернувшись, я заметила приближающегося отца.       — Здравствуйте, вы к нам? — папа остановился возле меня, вопросительно глядя на «гостей».       — Да вот к Дмитрию заглянули, а его дома нет.       — У вас что-то срочное? Мы можем передать ему.       — Нет-нет! — замечаю их напряжение, но они стараются не подавать виду. — Не стоит ничего передавать Дмитрию. Мы просто насчёт видеомагнитофона. Дмитрий, он…       — Ах, это он у вас его одолжил? — перебиваю, решив, что если не сделаю этого, эти люди могут сказать чего-нибудь лишнего.       — Одолжил? — мужское лицо сквозит о непонимании, но он тут же натягивает улыбку. — Ах, да! Да, одолжил.       Казалось, они торопятся проговорить всё сразу, чтобы избежать дополнительных вопросов, но их напускное спокойствие рушилось под тяжестью напряжения, которое витало в воздухе. Я чувствую, что они скрывают что-то или недоговаривают. Не уверена, что папа заметил того же, потому что в его глазах заметна обеспокоенность за парней.       — Вас как зовут? — мгновенно прерываю тишину, заставляя незнакомцев перестать осматривать квартиру за моей спиной. — Я могу передать брату, что вы приходили.       — Конечно, будет здорово… — тянет парень и подхватывает своего напарника, замечая, как он съезжает вниз по стене. — Передайте, что Фрэд заходил. Он поймёт.       — Спасибо, всего хорошего! — второй парень подхватывает и они быстро разворачиваются, стремительно удаляясь с этажа.       — Стойте! — отец крикнул им вслед. — Вам помощь не нужна? У вас просто… ну… — указывает пальцем себе на висок, в воздухе обрисовывая круг у лица.       — Нет, спасибо!       Тяжёлые ботинки громко стучали по бетонному полу, словно они пытались уйти как можно быстрее. Они ускорили шаг, и теперь можно было слышать, как они перескакивают через несколько ступенек вниз. Их фигуры мелькнули в узком окошке лестничного пролёта, а через мгновение всё стихло, оставив за собой лишь отдалённый скрип входной двери подъезда.       — Странные ребята, — хмыкнул папа. — Зачем пришли, непонятно.       А вот я, кажется, догадываюсь. И если мои догадки подтвердятся — это будет катастрофой века! В голове всплывает убеждение брата: «Никакого криминала, честно». Очень хочется верить ему, но не получается. У меня есть план!       Дверь в комнату брата распахнулась с грохотом, от которого задребезжали стекла. Я даже не пыталась быть тихой. Сердце билось так громко, что казалось, его слышит весь дом. Всё внутри меня горело от паники и странной смеси гнева и страха. Страха того, что мои догадки окажутся верными.       В комнате стояла привычная небрежность брата: кровать, кое-как заправленная покрывалом, разбросанные футболки на спинке стула, стопка книг, подпиравшая стол. Я подошла к тумбочке и почти вывернула её содержимое наружу. Блокноты, старые журналы, пачка конфетных обёрток — всё летело на пол, словно этот хаос мог дать мне ответы. Шкаф открылся с болезненным скрипом. Я металась между полками, хватала коробки и сбрасывала их на кровать. Вещи брата казались мне чужими, будто я не имела права касаться их, но выбора не было. Надо всё узнать!       На столе лежала стопка бумаг. Среди них что-то выделялось: сложенный вдвое листок. Сердце замерло. Я подхватила его дрожащими пальцами, развернула, и взгляд выхватил несколько торопливых слов:

Лайм. Гоголя 8

      — Ну конечно, — прошептала я, чувствуя, как странное облегчение смешивается с новой волной тревоги.       

***

       Осень впивалась холодом в кожу, словно напоминая, что жизнь не стоит на месте. Я шла быстрым шагом, чувствуя, как сырой ветер тянет за полу куртки, норовя сорвать шарф с шеи. Грязь на тротуаре облепляла кроссовки, оставляя мерзкие пятна, но я даже не замечала этого. Лужи отражали угрюмое небо, сквозь которое с трудом пробивались редкие лучи света, будто сама природа не хотела быть свидетелем происходящего.       Так, Гоголя 8. Гоголя 8. Каждая секунда тянулась слишком долго, как будто время играло против меня. Вдали показались силуэты домов, и между ними — тёмное здание с яркой вывеской. Кабак. Лайм. Что за уродское название? Звучит как глупая насмешка.       Не знаю зачем я бреду туда. Не знаю, что скажу ему, когда увижу. Не знаю, что буду делать.       Камни под ногами были мокрыми и скользкими, и я едва удержалась, чтобы не упасть, когда подошва зацепилась за выщербленный край ступени.       Рука потянулась к дверной ручке, и я на миг застыла. Откуда-то изнутри доносились глухие голоса, смех и неясные звуки музыки, перемешанные с гулким грохотом стекла. Тёплый, тяжёлый воздух накрыл меня, словно старое, пыльное одеяло. Запах алкоголя, табака и чего-то сладковато-горького ударил в нос.       Я сделала шаг вперёд, взгляд скользнул по столам. Пара мужчин спорила в углу, женщина с огненно-рыжими волосами громко смеялась, сидя у стойки.       Повернув голову, впереди себя замечаю проход в другой зал, откуда доносится громкий смех. Мне туда однозначно. Я двинулась в сторону прохода, стараясь держаться уверенно, но тут девушка в розовом костюме преградила дорогу.       — Девушка, к сожалению, мест в другом зале нет, — она провела ладонью в воздухе, а я потянулась на цыпочках, пытаясь разглядеть проход за её спиной. — Давайте я вам предложу что-нибудь здесь.       Она продолжала что-то говорить, даже тараторить, но я не слушала её, и не слышала, пытаясь вслушаться в смехи и разговоры компании парней в другом зале.       — Слушайте, ничего мне не надо предлагать, — пытаюсь обойти её, но девушка опять преграждает путь. — Мне нужно туда.       — Ну я же вам сказала, нет мест. Поймите, сегодня выходной — людей много и…       — Мне неинтересно, — перебила я её, оттолкнув в сторону, но она не поддаётся. — Да отвали!       Я мчусь через проход, однако девушка хватает меня за руку, тянув на себя. Вот же дура!       — Нельзя туда, сказала же!       Я вырываюсь из крепкой хватки и бегу в следующий зал, за мной сразу же машинально движется администратор.       Выйдя из узкого коридора, я оказалась в просторном зале, который совсем не соответствовал моим мрачным ожиданиям. Высокие потолки с массивными деревянными балками придавали помещению уют, а мягкий свет подвесных ламп освещал пространство ровно настолько, чтобы всё выглядело тёплым, но не слишком ярким.       Я остановилась, взгляд метнулся по лицам в поисках знакомого. Свет ламп над столом играл бликами на разлитом пиве и стекле бокалов. Один из парней, заметив меня, замолк и толкнул локтем соседа. Остальные тоже обернулись.       — Артур! Я говорила девушке, что здесь всё занято!       Администратор вбегает вслед за мной, подходя ближе к мужчине в строгом костюме, видимо это и есть тот самый Артур.       — Соня? — слышу голос брата и поворачиваю голову.       Он сидел в центре этой компании, чуть склонив голову и облокотившись на стол. На лице застыла полуулыбка, но глаза… они были напряжёнными, словно он пытался скрыть под ними бурю эмоций. Лёгкий запах табака и спиртного доносился до меня, и я вдруг поняла, как сильно он изменился за последнее время.       Дима никогда не пил, не потакал вредным привычкам ровесников, ни разу не пристрастился к алкоголю и сигаретам в подростковом возрасте, но сейчас… Сейчас я даже не могу поверить, что это он. Может запах и исходит от соседних столиков и посетителей, а не от брата, но я всё равно не узнаю его.       — Ты как тут?       — Поговорить — мой голос прозвучал твёрже, чем я ожидала, но внутри всё сжалось.       Я вновь разглядываю толпу молодых парней и в глаза бросаются знакомые лица — старые друзья и одноклассники брата, которых я очень часто встречала дома.       Брат медленно поднялся, бросив короткий взгляд на своих приятелей. Я развернулась и направилась к выходу из зала, чувствуя его шаги за спиной. Мы отошли в сторону, ближе к тихому углу рядом с окном, где шум компании едва доносился. Дима остановился напротив меня, скрестив руки на груди. Свет от лампы бросал резкие тени на его лицо, делая его черты более резкими.       Я вдохнула, пытаясь собраться с мыслями, и на мгновение посмотрела в сторону, наблюдая, как капли дождя скатываются по стеклу.       — Сонь, как ты вообще узнала, что я здесь? К чему такая срочность? — он резко взмахивал руками в недоумении. — Ах! Что-то с мамой?!       — Нет. С мамой всё хорошо… — сухо отозвалась я, — пока что.       — В смысле? Что случилось?       — Дим, скажи честно хотя бы сейчас! — прошептала, коснувшись пальцем его руки. — Ты мне наврал, да?       — М? О чём? — не понял брат.       — Ну, — на секунду прерываюсь, чтобы глотнуть воздуха, — ты мне наврал. Ты сказал никакого криминала, а на деле всё не так. Да же?       — Что? София, ты вообще о чём сейчас? — моё имя из его уст прозвучало так… Я даже не знаю как объяснить!       — Не делай вид, что не понимаешь!       — Я не…       — Дима! Сейчас приходили два парня к нам домой! — перекрикиваю его оправдания. — Один из них побитый такой, с разбитым виском. Передали, что приходили насчёт видика.       — Вот же… — Дима отходит от меня, прикрывая ладонью лицо. — Соня, они сказали имя?!       — Фрэд.       — Сука!       — Папа хотел помочь им, у одного висок разбит, он на ногах еле держался и…       — Что? Папа? — брат берёт меня за плечи и трясёт. — Что они ещё сказали?!       Губы Димы плотно сжаты, а челюсть напряглась настолько, что можно было разглядеть, как ходят желваки. Он явно старался держать себя в руках, но я чувствовала, как внутри него всё бурлит.       — Ничего такого, просто тебя искали, — пояснила я, кивая. — Ты, может, правду расскажешь, а? Или продолжишь врать?       — Какую правду? Успокойся, пожалуйста.       Он серьёзно? Даже после такого он делает вид, что ничего не случилось?! Думает я маленькая дурочка с розовыми очками, которые намертво приклеены к лицу?       — Всю! Я хочу слышать правду!       — Ты хочешь услышать, как я поехал в хрущевку барыги в Кунцево, там же хлестанул этих двоих правым апперкотом и вырвал телефонные провода, чтобы они не позвонили в милицию, а позже закрыл их на ключ, кинув его в почтовый ящик?! Этого ты хочешь слышать? — взвился брат, продолжая жестикулировать. — Ладно! Да, я это всё сделал! Ты довольна?       — Нет, — спокойно выпалила, пряча все эмоции внутри. — Думаешь я буду довольна услышать чем занимается мой брат? Почему ты просто не сказал правду? Для чего эти пустые обещания?       В голове знакомыми словами всплывает: «Без криминала, обещаю» и закрадывается чувство нарастающей истерики.       — Ты не понимаешь.       — Да, действительно! Я тебя никогда не пойму. Не пойму зачем ты делаешь это. Зачем ты делаешь больно мне? А родители? О маме ты не подумал? Она тут при чём? Зачем было воровать аппаратуру? А вдруг тебя убьют, нам тогда что делать?       — Да не убьют меня, обещаю.       Снова слышу это слово из его уст и всеми силами заставляю себя поверить ему.       — Слышала уже, — язвлю ему. — Пластинку смени, а то надоело. Знаешь что? Ты — эгоист. О себе не думаешь, хотя бы о нас подумал бы.       — Да Боже! — напряжённо сжимает кулаки, которые тут же убирает в карман, пряча раздражение. — Как ты не поймёшь, я ради вас это и делаю! Почему ты просто не можешь смириться? Сонь, сейчас время такое — сегодня ты в тапках Версаче, а завтра тебя закапывают в песчаном карьере. Лихие девяностые, понимаешь?       — Ради нас крадёшь? — из меня вырывается нервный смешок. — Думаешь мне прикольно смотреть на то, что ты творишь? Предлагаешь просто смириться с твоим криминалом?       — Да какой криминал? — он усмехается (кажется, даже такая слегка заметная улыбка даётся ему с большими усилиями). — Мы что, в американском боевике?       — Я всё равно не могу смотреть как человек, которого я очень люблю и дорожу им, втянут в жестокий мир разбоя. Предлагаешь молча смотреть на это?       — Ну да.       — Но я не могу так. И не хочу! — скрещиваю руки на груди.       — Плевать мне, ясно? — сказал он резко, а затем пробежался пальцами по волосам, вздохнув тяжело, как будто пытался утолить собственное раздражение. Его нервозность заразила меня. — Придётся закрыть глаза!       — Да что с тобой…       — Хватит, София. Это не твоё дело, поняла? Мне не пять, не десять, и в конце концов не шестнадцать лет! Я взрослый человек, который сам разберётся! И то, что ты моя сестра не даёт тебе право вмешиваться, — он перебивает, делая шаг назад, тем самым увеличивая расстояние между нами. — Просто забудь, ладно?       — Нет.       — Бля, — прикладывает пальцы к векам и немного надавливает. — В кого же ты такая упрямая?!       — В тебя, видимо, — я вскинула подбородок.       — Короче, молчи и всё, — фыркнул парень. — Никуда не суйся, поняла?       — Я молчать не собираюсь! Папа должен знать и…       Он нервно теребил рукав куртки, а его глаза метались из стороны в сторону, будто искали выход из ловушки. Обычно он был собранным, уверенным в себе, но сейчас от этой привычной уверенности не осталось и следа. Его дыхание было неровным, будто он только что пробежал марафон, и голос звучал резче, чем я когда-либо слышала.       — Да заебала! — процедил брат, не глядя в мои глаза.       Он снова провёл рукой по волосам, будто пытаясь взять себя в руки, но злость в его жестах выдавалась слишком ярко. Я не могла привыкнуть к нему такому: напряжённому, почти враждебному. Это было невыносимо.       Я же поймала себя на мысли, что это не Дима. Это не он. Брат себя так не ведёт. Никогда. Воспоминания об улыбчивом, добродушном брате, который всегда защищал и поддерживал меня, никак не вязались с этим напряжённым, почти злым человеком передо мной. Он продолжал бросать на меня взгляды, будто ждал оправданий или отступления. В груди словно что-то ёкнуло и я почувствовала, что вот-вот слёзы покатятся по щекам. Дима ещё никогда не позволял себе материться на меня.       — Лучше о маме подумай, — нервно выпалила, прокручивая в голове последние сказанные им слова. «Заебала. Заебала. Заебала». — Она уж точно не желала тебе такого будущего.       — София! Ей остались считанные месяцы! Я стараюсь ей дать всё!       — Ч-что ты несёшь? — я даже начала заикаться. Нет, мне не послышалось. Дима действительно это сказал. — Она выздоровеет, слышишь?       — Соня, очнись! Болезнь прогрессирует, мама не идёт на поправку! Разве она тебе не говорила? — я отрицательно киваю, сжав губы в тонкие ниточки. — Как?.. Мы с отцом уже давно знаем и… Прости, я…       Эти слова ударили, как нож в грудь.       — Придурок. Какой же ты… Что-что, но от тебя я такого даже ожидать не могла!       — Сонь, ну ты обиделась что-ли? — мгновенно сокращает расстояние между нами, и я упираюсь спиной в стену, однако нахожу выход — отталкиваюсь вбок. — Ты мне ещё спасибо скажешь. И мама с папой тоже. Вспомните ещё мои слова.       — Обязательно… — почти шептала я, — припомним твои слова, кога будем оплакивать тебя у могилки!       Горло сдавило так, что я едва могла дышать.       Я развернулась на пятках и направилась к выходу. Ноги подкашивались, но я шла, не глядя по сторонам. Воздух снаружи был холодным и резким, словно осень решила добить меня окончательно.       Дверь кабака захлопнулась за моей спиной, приглушив шум голосов и смеха. Я остановилась на мгновение, пытаясь перевести дыхание, но оно сбивалось, превращаясь в судорожные всхлипы. Идиот. Придурок. Козёл. Холодный ветер трепал волосы, задувая за ворот куртки, но мне было всё равно.

***

Подходя к дому, я ощутила, как осенний ветер пробирается сквозь куртку, обдавая холодом, словно напоминанием о зыбкости этого дня. Возле подъезда, под тусклым светом единственного фонаря, собрались несколько бабушек.       — Ужас, трагедия то какая! — она покачала головой, приоткрыв рот от удивления. — Говорят пуля в голове, опять эти банды! Беспредел.       — М-да, совсем молодой был, около двадцати всего, — подхватила вторая бабуля.       Мои шаги замедлились. Слова, едва различимые, цепляли странной тяжестью. Казалось, они были вырваны из криминальной серии газеты, но произносились так буднично, словно обсуждали испортившуюся погоду.       — Я слышала, что конкуренты придавили его, — переходит на шёпот. — Мол он коммерсантом был.       Я остановилась в паре шагов от них, будто забыв, куда направляюсь. Интерес пересилил усталость, и я, стараясь не шуметь, замерла на месте, позволяя себе подслушать ещё немного.       — Сонечка, здравствуй!       Вот же блин! Заметили!       — Здравствуйте. Что-то случилось? Я подслушала немного, убили кого?       — У Плешаковых горе! — женщина махнула рукой. — Парня молодого застрелили, за городом тело нашли. Кошмар! Что творится вообще?       По телу пробегаются мурашки, что на его месте могла оказаться я. Тогда, когда Михалыч угрожал мне, мы тоже были за городом. Меня бы он также…?       — Время сейчас такое, — громко вздохнула, — непростое.       — Теперь кто за это всё возьмётся? Семья-то в стороне.       Голоса смешались с осенним воздухом, а я, вдруг ощутив себя чужой в этом моменте, шагнула ближе к подъезду, не в силах больше слушать.       Хлопнув дверью подъезда, я оказалась в своей тёмной лестничной клетке. На улице холодный воздух бодрил, но здесь, в замкнутом пространстве, он сменился затхлым запахом старых стен, пыли и немного — сырости. Я потянулась к карману за ключами, достала их, и они мелодично звякнули в тишине. Поднимаясь по ступенькам, я чувствовала, как уходит напряжение от сырого осеннего ветра, но внутри всё ещё кипело — мысли роились, как пчелиный рой.       Тепло квартиры накрыло меня мягким одеялом, а вместе с ним пришло знакомое чувство, будто на пороге я сбросила часть своей тяжести. Проходя вглубь, я отметила в воздухе запах мятного чая, смешанный с чем-то сладковатым, словно бабушка пекла пирог.       Закрыв за собой дверь, я сняла куртку и шарф, небрежно бросив их на стул. И только тогда позволила себе вздохнуть глубже, пытаясь вернуть сердцебиение в норму.       Мои глаза невольно скользнули в сторону двери комнаты Димы, и внутри всё вновь сжалось.       Я подошла к двери, на мгновение остановилась, будто чего-то ожидая. Лёгкое нажатие — и дверь открылась с едва слышным скрипом. Я шагнула внутрь, подняла с пола один из его блокнотов. Уголок страницы был согнут, а на полях виднелись небрежные каракули.       Подойдя к столу, заметила ту самую записку и вложила в блокнот.       Кухня встретила меня приятным запахом ванили, который, казалось, пропитал всё вокруг. На столе лежала тарелка с остатками пирога — аккуратные кусочки, накрытые тканевой салфеткой. Я машинально потянулась к нему, но передумала, вместо этого включила чайник. Погудев пару секунд, он зажужжал ровным звуком, наполняя тишину.       Мельком я заглянула в спальню. Отец спал на диване, слегка прикрывшись пледом. Его ровное дыхание едва слышалось из кухни. Опустив взгляд на кровать, стоящую рядом с диваном, заметила спящую маму.       Я вернулась на кухню, села за стол и обхватила чашку ладонями. Тёплый аромат мяты окутал меня, но не смог прогнать гнетущих мыслей. В голове пульсировали тысяча вопросов одновременно. Голова раскалывалась от вороха мыслей, которые накатывали, словно волны, одна за другой, не оставляя передышки. В сознании всплыло, как Дима резко выпалил: «Ей остались считанные месяцы». Хотелось упасть на пол, прижаться лицом к холодной поверхности и разрыдаться. Но слёз не было. Ничего не было. Я, конечно, где-то там, в самом углу души осознавала, что мама не поправляется, что лекарства не помогают, но принять это я не могла. И даже сейчас, после сказанного Димой не могу принять это. Почему она мне не рассказала? Знает, что буду отрицать? Я почувствовала себя маленькой и беспомощной в этом хаосе, как будто мир рушился вокруг, а я стояла в его эпицентре, не зная, куда бежать.       Внезапно взглянула на небо — голубое, с тёмными мрачными оттенками, словно вот-вот начнётся ливень. И почему-то сейчас в голове всплыли глаза, которые в точности повторяют этот оттенок. Глаза художника по имени Юра. Невольно вспомнила вчерашний разговор вечером, как я танцевала с шваброй, а он молча наблюдал и смеялся. Господи, как же стыдно! Перевела взгляд на настенные часы — время стремительно близилось к вечеру.       Я вздрогнула от внезапного стука в дверь. Половицы под ногами скрипнули, выдавая каждое моё движение, когда я двинулась в коридор. Щелчок замка прозвучал почти мелодично в тишине квартиры. Распахнув дверь, я сразу почувствовала прохладу подъезда, но она не заставила меня вздрогнуть.       Напротив меня остановился молодой парень, даже школьник. Тёмные волосы, слегка заострённые черты лица. Большие карие глаза смотрят прямо мне в глаза. На плитке в подъезде замечаю большой чёрный пакет, в который мальчик сразу же ныряет и достаёт чемоданчик, нажав на заклёпки, открывая его.       — Добрый день, — поворачивает ко мне открытый чемодан.       — Ага, — держу ложку во рту, слизывая варенье.       — Э… Вам сегодня очень повезло…       — Да что ты! — бесстыдно перебиваю его.       — Да! Именно сегодня проходит акция — фен и миксер совершенно бесплатно! — он широченно улыбается. — Очень повезло, правда же?       — Конечно, — киваю. — Похоже, удача сегодня на моей стороне.       — Так вот, это совершенно бесплатно, — указывает на технику. — Но…       — Но? — опять же не даю ему договорить.       — Только если вы купите вот эти ножи, — указывает на небольшой чемоданчик у себя в руках. — Всего за…       — Сотню тысяч рублей, — продолжаю за него. — Практически даром отдаю, в магазине наценки жуткие, вдвое дороже.       Парень вдруг заткнулся, округлив глаза.       — Не понял… — школьник отошёл назад на пару шагов, взглянул на входную дверь, проверяя номер квартиры.       — Русланчик, чего стоим?! — раздался голос на весь подъезд. Парень в очках уверенным шагом поднимается по лестнице. Очки с тонкой оправой поблёскивали в тусклом свете лампочки, придавая ему слегка учёный вид. — Ух ты ж! Соня?       Только сейчас понимаю, что на лестничной клетке стоит Лёва. В голове всплывают воспоминания. Те дни, когда я сама ходила по квартирам, стучала в двери и улыбалась, притворяясь уверенной, чтобы втюхать никому не нужный товар. Тяжёлый рюкзак давил на плечи, как и груз необходимости зарабатывать. Лестничные клетки пахли пылью и чьими-то ужинами, вечно недовольные лица смотрели из-за дверей. А я, как сейчас Лёва, делала вид, что всё под контролем.       — Чего зенки вытаращил? — снова обращается к мальчику.       — А… да, — он выходит из ступора. — Так чё, покупать будете?       — Этот голимый Китай? — усмехаюсь. — Пф, нет конечно! Дурочку нашли что-ль?       — Ух! — очкастый вскидывает кулак в воздух. — Узнаю прежнюю Соню. Только ты можешь общаться исключительно насмешками и сарказмом.       — А вы что… — парень указывает пальцем то на меня, то на Лёву, — знакомы?       — Скажу больше — мы не только знакомы, но ещё и работали вместе. Хорошие деньки были, правда?       — Ага, лучшие! — я прыснула со смеху. — А я смотрю, ты Лёва, всё также школьников берёшь на работу себе. Ему хоть четырнадцать есть?       — Вообще-то я в девятом классе, — обиженно скрестил руки на груди.       — М-м. Лёва, небось, записки от родителей пишет? — я покачала головой. — Узнаю прежнего коммерсанта! Всеми способами готов подбить успеваемость детей, только чтобы работали.       — Русланчик так-то хорошист! Да же?       — Д-да, да!       — Молодец, возьми с полки пирожок, — встряхнула плечами и ухмыльнувшись, перевела взгляд на чёрный пакет. — Не стыдно этот Китай продавать? Бабушек дурить?       — Да ладно, — Лёва махнул рукой. — Как будто сама не ходила так, бабушек не дурила. Да и мелочь стоит.       — Да на это, — прерываюсь на смех, — говнище даже копейку потратить жалко.       Лёва подхватывает пакет с пола, закидывает руку на плечи Руслану и натягивает добрую улыбку.       — Нам пора, — вручает пакет мальчику. — А то вдруг все бабули разбегутся. Пока, Соня.       — Бывайте, спекулянты!       Закрыв дверь за Русланом и Лёвой, я прислонилась к деревянной поверхности спиной, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Лёгкая улыбка застыла на лице, а я направилась обратно на кухню.       Едва я опустилась на скрипучий стул, его деревянные ножки чуть качнулись на неровном полу, и на мгновение всё стихло. Я положила локти на стол, разглядывая блики от лампы на чашке с давно остывшим чаем. Хотелось хотя бы минуту покоя, но не успела я отпустить усталость, как дверь вновь отозвалась глухим стуком.       — Да что опять?       Оставив чашку, я встала, медленно направляясь к двери. Дверь открылась, и на пороге стоял Дима. Его взгляд был тяжёлым, тёмные круги под глазами бросались в глаза, а лицо казалось на мгновение будто вырезанным из камня. Почему в кабаке он выглядел по-другому?       Нервное движение пальцев, которые судорожно теребили край куртки, выдало его состояние. Он не проронил ни слова, просто прошёл мимо, запах сырой улицы и холодного ветра мгновенно заполнил прихожую.       Я закрыла дверь, наблюдая за ним. Дима скинул куртку, не глядя на меня, повесил её на крючок так резко, что та чуть не упала, и направился в комнату. Напряжение, словно невидимая аура, висело в воздухе.       Я пошла за ним. Остановилась у дверного косяка, облокотившись на него, и скрестила руки на груди.       — Дима, — тихо окликнула я, но он только едва заметно дёрнул плечом, словно услышал, но решив проигнорировать.       Вдруг он замер. Повернул голову, и его взгляд, такой тёмный и напряжённый секунду назад, вдруг смягчился. В этой перемене было что-то настолько неожиданное, что я даже задержала дыхание. Он посмотрел на меня с теплотой, которую я давно не видела, словно внезапно сломались стены, сдерживающие что-то сокровенное.       — Прости, — тихо сказал он, голос чуть дрогнул, как если бы эти слова были для него тяжёлым грузом.       Он шагнул ко мне, а я замерла, не зная, что делать. Его объятия были неожиданными, но тёплыми и крепкими, как будто он пытался защитить меня от всего мира.       — Сонечка… — отстранился и взглянул в глаза. — Какой же я идиот. Не знаю, что на меня нашло. Всего наговорил. Мама обязательно поправится, слышишь?       Сердце дрогнуло. Я подняла руки, сначала неуверенно, а потом обняла его в ответ. Его плечи чуть дрожали, и я ощутила, насколько сильно он устал и как тяжело ему дались эти слова.       — Ты не заслужила те слова, правда. Просто… это всё, как-то… Ещё и Жигалинские, падлы!       Я замерла. Весь мир вокруг будто остановился. Гул в ушах заглушил всё остальное, даже его дальнейшие слова, которые терялись в каком-то туманном эхе. Это слово засело в сознании, пульсируя, как рана, которую нечаянно тронули.       — Жигалинские?       — Да! Эти прихвостни его, про кабак затирали что-то, — свёл брови к переносице. — Мол, крышуем мы Артура. И как только про Лайм узнали, суки.       Что блин? Жигалинские узнали про кабак? Сергей Михайлович говорил, что есть только подозрения, что он планируется! Так получается, что больше он в моей помощи не нуждается? Раз про кабак он уже знает, зачем я должна докладывать ему обо всём? Или он думает, что я пожизненно буду рассказывать ему про планы? И вообще, я даже не соглашалась. Тем более, неделя ещё не прошла, и значит — бояться пока нечего.       — Чего застыла? — поинтересовался, крепче сцепив руки в замке за моей спиной. — Труп увидела что-ли?       — Ага.

***

Воздух был свежим и чуть влажным, наполняющим лёгкими холодными нотами, как если бы сама осень, не торопясь, раскрывала свои неизведанные страницы.       Не спеша двигалась вперёд, растворяясь в этой осенней картине. Природа как будто будто замедлялась вместе с каждым моим шагом, и в голове проносились мысли, пустые, как эти опавшие листья на тротуаре.       Я направлялась в библиотеку — за книгой, которую так любила мама. «Маленький принц», её любимая. В голове сразу же сплыло, как она пару дней назад тепло отзывалась о детской сказке. И мгновенно вспомнились слова брата, сказанные им вчера. Он их так легко отчеканил, будто вообще ничего не почувствовал в тот момент. Но я просто сидеть не собираюсь. Хочу наполнить жизнь мамы яркими-яркими красками. Неоновыми, от которых в глазах рябит. Где-то в закоулочке сознания к слову жизнь добавилось: «оставшуюся» и, встряхнув головой, уничтожила эту мысль так же мгновенно, как она появилась.       Я приблизилась к зданию ДК, его серые стены, обвитыми плющом, казались знакомыми, как старый, но тёплый друг. Небо начало тускнеть, и дневная прохлада ощущалась всё явственнее. Под ногами мягко хрустели листья, и я опустила голову вниз, залипая на шуршащие листья, которые крошились под кроссовками. Продолжая идти с опущенной головой, я задумалась о чём-то и внезапно лоб столкнулся с чем-то твёрдым. Мгновенно схватившись за него, подняла глаза и увидела стекло перед собой. Точнее стеклянную дверь. Блин!       Навалившись телом на дверь, открываю её, проходя во внутрь Дома Культуры. Прикрываю глаза, чувствуя пульсирующую боль во лбу и вдруг поворачиваюсь, когда слышу мужской голос.       — Девушка! Родители не учили, что нужно смотреть, куда идёте? — взрослый седой мужчина сидел за столом, держась пальцами за оправу очков. — Что ж вы все так любите целовать эти двери. Носом хоть не клюнула?       — Нет, всё в порядке, — заверила я, проклиная это место.       И только сейчас позволяю себе осмотреться. Потолок высокий, местами облупившаяся побелка обнажает серую штукатурку. По углам видны тени, что дрожат в такт слабому мерцанию ламп. На стенах кое-где висят панно с народными орнаментами, выцветшими от времени.       Я делаю несколько шагов вперёд. Осматриваю полупустое пространство впереди и иду к проходу.       — Девушка, стойте! — мужчина кричит так громко, словно между нами находится десятикилометровый забор и даже чуть приподнимается с деревяного стула. — Вы куда?       — В библиотеку, — разворачиваюсь я. — Разрешите?       — Разрешаю, разрешаю, — опускает глаза в газету с кроссвордами. — Только библиотекаря на месте нет.       — А где он?       — В художественной мастерской, — хмыкает себе под нос.       — А как пройти туда? — спросила я, обернувшись к проходу.       — По коридору прямо, потом налево поверните, — ответил мужчина и ответил на телефонный звонок. — Только там никуда не врежьтесь!       Негромко цокнув и закатив глаза, я потёрла лоб и двинулась по ковру, постеленному на полу. Стены, выкрашенные в выцветший бежевый, были украшены редкими пожелтевшими афишами, напоминанием о мероприятиях, давно забытых большинством. Доходя до поворота, замедляю шаг. За углом коридор теряется в лёгком полумраке, и я, на секунду колеблясь, делаю шаг налево.       Внезапно пугаюсь, когда вижу перед собой бюст Ленина на мраморной подставке. Кто ж в таком тусклом свете ставит бюст Ленина? Я на миг замираю, разглядывая его серьёзное, даже суровое лицо, и только затем продолжаю путь. Сразу же вспоминаю его легендарную фразу: «Формально правильно, а по сути издевательство.» и усмехаюсь, понимая, что она будет актуальна даже через пятьдесят лет.       Пройдя пару шагов, подхожу к приоткрытой двери с опознавательной табличкой и слегка толкаю её. Скрип петлей разносится в воздухе, словно тихое приветствие, и меня встречает лёгкий запах краски, смешанный с нотками дерева и растворителя. Мой взгляд сразу же цепляется за большое окно в центре противоположной стены. Сквозь него льётся приглушённый свет, окрашивая всё вокруг в мягкие золотистые оттенки. На подоконнике беспорядочно стоят банки с кистями, в которых плавают разноцветные остатки высохших пигментов.       В мастерской царит приятный творческий хаос: мольберты, словно часовые, стоят вдоль стен, укрытые полотнами с едва начатыми картинами. Где-то в углу лежат скрученные рулоны бумаги и холстов, на полу разбросаны куски угля и карандаши, оставляя следы своих последних движений.       Бросив взгляд на другую стену, осматриваю холст огромного размера, который даже больше человека. В центре написано «Мусульманин». Прекращая рассматривать афишу, замечаю фигуру рядом, стоявшую спиной ко мне.       — Добрый день, — прерывая тишину, надеясь поскорее найти библиотекаря.       Мужской силуэт поворачивается и я узнаю его. Ну конечно, художественная мастерская, афиши, ДК — как я не догадалась. И снова этот художник.       — Добрый, добрый, — слышу приветствие, но голубоглазый молчал. Поворачиваю голову вбок, замечая парня в чёрном берете. — Говорят, везёт дуракам и пьяницам. Странно, я вроде и то, и то. А мне как-то не очень.       — Какие люди! — улыбнулся художник. — Знаешь, а у нас полы все чистые. Мыть нечего, так что ты не по адресу.       Какой козёл!       — А мы вроде на «ты» не переходили.       Юра шагнул чуть ближе, и в приглушённом свете мастерской я заметила, как его рабочий костюм оказался небрежно расстёгнут. На ткани засохли пятна разноцветных красок, образуя хаотичный узор, будто сам костюм был ещё одним полотном.       Но внимание привлекло не это. Из-под расстёгнутого воротника виднелась часть его торса — обнажённая кожа, испачканная мазком охры, который тянулся от груди вниз.       Боже, я что, пялюсь на его живот?       — Ну и на «вы» тоже, — пожимает плечами. — Ладно, не обижайся. Это шутка, понимаешь? А ты что, преследуешь меня?       — Да тебе бы в комики. Клоун прям, как Никулин. Да я не к тебе так-то, а к вам, — подхожу ближе к кареглазому парню. — Вы же библиотекарь?       — Да, — протянул. — Я Родя.       — Родя… — растянула имя, словно пробуя на вкус.       — Родион. Но для своих просто Родя.       — М-м. Так значит я уже своя?       — А почему нет? Тем более, вы с Юрчиком знакомы. А друзья моих друзей — мои друзья тоже, — от мягкого произношения буквы «р» на коже выступают мурашки. — А вы…       — София Львовна! — перебивает голубоглазый художник. — Так что же вас сюда привело?       — А вы, Соня, не слушайте Юрца, — Родион облокотился о стену. — Он когда долго своих чёртиков чертит, с ума сходит.       — В общем, мне книга нужна, — вздыхаю. — Экзюпери «Маленький принц» есть?       — Что, София Львовна, сказок в детстве не начитались? — Юра переводит взгляд со своих кистей на меня. Как же ты меня бесишь!       — Конечно есть, — быстро отвечает Родион, ударяя кулаком в плечо приятеля в ответ на его колкость. — Вам со всеми страницами? А то нам любят возвращать книги с вырванными страницами.       — Желательно.       — Что ж, пройдёмте, — указывает ладонью к двери, пропуская меня вперёд.       Быстро забрав книгу и обсудив все сроки с Родей, я направилась к выходу, застёгивая на ходу куртку. Кротко кивнув мужчине, продолжавшему разгадывать кроссворды, я уже собиралась выходить из здания, как моё имя раздалось за спиной.       — Тебя может проводить? — опять этот Юра.       — Ноги есть, сама дойду.       — Не боишься? — с лёгкой улыбкой смотрит в глаза.       — А должна? Кого мне бояться, художников что-ли?       — Ну, бандитов, по крайней мере, — хмыкает парень.       — А с тобой мне, типа, ничего не угрожает? В случае чего, кисточками своими отбиваться будешь? Спасибо, но я сама дойду!       И-ди-от!

***

       Улицы уже наполовину пусты, и только редкие прохожие идут навстречу, укрытые в своих шарфах и пальто. Лёгкая дымка осеннего воздуха, пахнущего опавшими листьями и кострами где-то далеко, окутывает меня мягкой усталостью. Шаги звучат приглушённо по тротуару, и кажется, будто весь город дремлет, ожидая наступления ночи.       Я спешу домой, обхватив пакет с небольшой книгой, которую мама точно оценит. Это тепло в груди — словно уютный плед, обернувший меня, даже несмотря на лёгкий холод. Сон медленно подбирается ближе. Глаза начинают слегка тяжелеть, но мысли бодрствуют. Всё кажется таким спокойным, даже тусклый свет фонарей навевает чувство безопасности.       Зайдя в квартиру, лицо сразу же обдувает привычным ароматом дома. Быстро сняв с ног кроссовки, я только расстегиваю куртку и прохожу в спальню, даже толком не отдышавшись. Щеки горят после уличного холода и, улыбнувшись, зову маму:       — Мам! У меня сюрприз.       Уже представляю, как буду читать сказку дорогому мне человеку, а она будет просить меня несколько раз перечитывать её любимые цитаты.       Но вместо мамы на кровати в комнате я вижу только скомканное одеяло, а рядом сидят отец с Димой. Лица у них мрачные, расстроенные, словно произошло что-то, и кажется я начинаю догадываться.       — А мама где?       Отец поднимает на меня взгляд, и я замечаю, как его плечи будто опускаются ещё ниже. Дима сидит рядом, потирая виски, и его лицо напряжено до боли.       — В больнице, — глухо отвечает отец, пряча глаза куда-то в пол.       — Что случилось? — спрашиваю я, чувствуя, как голос дрожит, несмотря на усилия.       — Приступ. Опять, — голос Димы звучит устало.       Брат вдруг резко встаёт, обходит комнату кругами, как раненый зверь, который не знает, куда себя деть. Его кулаки сжаты, а в глазах горит смесь гнева и беспомощности.       — К-как…       Я опустилась на диван, сняла шарф с шеи и вынула книгу из пакета, взглянув на неё. Открыв на случайной странице, прочитала первую строчку:

Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.