Цена молчания

Огромное серое здание, словно вырванное из глубин кошмара, нависало над Русланом. Это кардинально отличалось от мрачных подвалов и кабинетов НКВД, где он привык проводить свои дни. Но несмотря на это здесь царила похожая атмосфера – смесь напряжения и силы, которая как сжатая пружина, была готова в любой момент распрямиться. Тяжелые двери из темного дерева закрывались за зашедшим Русланом с глухим стуком, отрезая того от внешнего мира и погружая в утробу военной разведки. Внутри было прохладно, пахло сыростью, старыми книгами и чем-то неуловимо металлическим. Тусклый свет, пробиваясь сквозь запыленные окна, выхватывал из полумрака детали: облупленную краску на стенах, потрескавшийся паркет, старинные карты, развешенные вдоль коридоров, являлись молчаливыми участниками прошлых заданий. В просторном, но скромно обставленном кабинете его ждал Юрий Михайлович, фигура настолько противоречивая, что Руслан с первого взгляда понял – его жизнь больше никогда не будет прежней. Кудрявая копна темных волос, упрямо выбивавшаяся из-под фуражки, и хитрый прищур зеленых глаз сразу выдавали в нем человека неординарного. Он был высокий и жилистый, каждое его движение отличалось какой-то хищной грацией. Ему было всего тридцать четыре, но лицо уже испещрено глубокими морщинами, свидетелями не одного пережитого боя и выпитой бутылки. На щеке красовался небольшой шрам, как напоминание о прошлых "приключениях", а запах ядерного табака был его постоянным спутником. Хованский, казалось, состоял из противоречий: в его внешности была какая-то мальчишеская задорность, но взгляд выдавал опытного волка, который видел слишком много. — Ну что, молодой, — подмигнув одним глазом и усаживаясь за массивный стол прохрипел наставник, — будем из тебя человека делать, а то, бля, как чучело выглядишь. Как звать-то тебя, горе луковое? — слова в совокупности с матерными выражениями, звучали грубо, но в них чувствовалась какая-то странная отеческая забота. Руслан, привыкший к холодной НКВДшной официальности, сначала опешил. — Руслан, товарищ… — начал было Тушенцов, но Юрий перебил его. — Слышь, Руслан, товарища своего в борделе будешь искать. Здесь я - Юрий Михайлыч, — резкий и энергичный ответ Хованского сопровождался тяжелым вздохом Руслана. Первые дни обучения были похожи на лихорадочный сон. Юрий Михайлович гонял его, как щенка: оттачивал реакцию, проверял физическую выносливость, заставляя бегать кроссы с полной отдачей, затем отрабатывать приемы рукопашного боя до синяков и боли в мышцах. И при этом “старик” постоянно комментировал его действия едкими и грубыми замечаниями. — Как бревно двигаешься, епта! Ты солдат или хуйня на палке? — кричал он вслед запыхавшемуся Тушенцову, но в его голосе не было ненависти, все это от искреннего желания выточить из Руслана идеал. Из занятий Тушенцов понял, что Юрий был мастером перевоплощений. Он мог за несколько минут превратиться из интеллигента в забулдыгу из подворотни, а потом снова в строгого офицера. — В разведке, сынок, есть только цели, — говорил он, выпуская облака дыма, — если тебе придется обмануть даже мать родную, чтобы выполнить поставленную задачу, ты должен это сделать. Юрий обучал разбирать и собирать оружие с закрытыми глазами, метко стрелять в любых условиях, перезаряжать ружье. При этом параллельно мог на ходу читать лекцию на все темы мира: экономика, политика, немецкая культура, французский менталитет, как прочесть внутреннее состояние человека по мимике и жестам… Не забывая при этом делать замечания. — Твоя морда, — плевался Михайлыч, когда Руслан не мог соврать даже в учебной ситуации, — как открытая книга, на лбу все написано, блядь! Надо уметь, сука, пиздеть так, чтобы люди тебе верили, как Папе римскому! — Ну я не актер же, — по детски обиженно выдал Тушенцов, прикусив язык, заметив недовольный взгляд наставника. — Чтоб ты знал, ты им должен стать, при случае, — строго проговорил Хованский, — только играть будешь не на сцене, а в жизни, и цена провала – смерть. Пришел чтобы сдохнуть? Пиздуй тогда. Помимо физических тренировок, Михалыч уделял огромное внимание интеллектуальной подготовке. Он заставлял Руслана запоминать сотни кодовых имен и явок, анализировать политические ситуации и уметь ориентироваться в любой местности. Часами читал ему лекции по истории разведывательных операций, приправляя их едкими шутками и непристойными анекдотами. — Твоя работа заключается не только в том, чтоб кулаками махать, — говорил он, отвесив тому подзатыльник, — это, блядь, игра, где придется быть хитрее и умнее своего противника. Если не научишься думать, то твоя жизнь не будет стоить и гроша. И все же иногда Юрий Михайлович таки доводил Тушенцова до белого каления. При этом офицер никогда не позволял себе оскорблений, он просто как жесткий наставник выковывал из Тушенцова настоящего солдата. И это, на удивление, сработало. Постепенно Руслан начал меняться. В его глазах угасла растерянность, а в движениях появилась четкость и последовательность. Он научился контролировать свои эмоции, голос становился более холодным и спокойным. Тушенцов оттачивал свое мастерство, используя полученные знания, впитывая каждое слово Юрия Михайловича, словно губка, превращаясь из заурядного подчиненного в настоящую машину, безжалостную и эффективную. Прогресс был виден невооруженным глазом, Хованский становился все более требовательным, его похвала стала редким явлением, но именно это заставляло Руслана стараться еще больше. Он понимал, что Юрий не просто испытывает его, а готовит к опасной работе, где ошибки не прощаются. И несмотря на всю свою грубость и строгость, Михалыч был добрым человеком. Иногда, после изнурительной тренировки, он предлагал Руслану выпить или делился с ним пачкой сигарет. Рассказывал о своей семье, друзьях, несбывшихся мечтах и разочарованиях. Он был хорошим наставником, который вкладывал в Тушенцова часть своей души. — Ты должен помнить, — говорил Юрий, глядя на Руслана своими усталыми глазами, — что разведчик – это обычный человек, который делает свою работу. Если будешь думать о героизме, то ты, блядь, долго не протянешь. И никогда не забывай, что делаешь это для своей Родины, для тех людей, которые верят в тебя. Месяцы, проводимые в учебном центре, стали для Руслана не только временем тренировок, но и самопознания, рефлексии. Пришло понимание, что такое настоящая работа в разведке – это игра в постоянные перемены и умение приспособится к любым условиям. — Завтра зайдешь ко мне в семь вечера, расскажу о дальнейших твоих действиях. Чтоб без опозданий, — строго сказал Хованский, не поднимая взгляд на своего подопечного, — всё, отчаливай. Сумрак сгустился вокруг учебного центра, вбирая в себя последние лучи ускользающего дня. Руслан стоял у двери кабинета Юрия Михайловича в назначенное время. Его сердце билось ровно, как часы, отсчитывающие последние мгновения его прошлой жизни, а в глазах читалась уверенность, закаленная в нем благодаря изнурительным занятиям. Кабинет встретил его привычной атмосферой хаоса: горы бумаг, источающие запах чернил и табака, разложенные карты с непонятными пометками, приборы, назначение которых было скрыто от непосвященных, пепельница с кучей окурков, и сам Юрий Михайлович, восседающий за столом, словно повелитель этого беспорядка. На этот раз офицер казался спокойнее, чем обычно, а его взгляд, еще вчера насмешливо сверкающий, был серьезен. — Ну че, боец, — прохрипел Юрий и небрежно махнул рукой в сторону стула, — пришло время сменить шкуру. Теперь ты Ганс Вагнер, журналист. Работаешь на заебаный швейцарский журнальчик. Специализируешься на искусстве, театре, всякой буржуйской хуйне, короче, — Хованский протянул Руслану толстую папку, словно отдавая тому билет в один конец, — это твоя новая биография. Запоминай ее как Отче наш. Руслан взял папку, пальцы даже не дрогнули, а глаза с вниманием изучали каждую деталь. Внутри были фотографии, паспорт, визитные карточки, статьи из журналов, письма, само собой искусно подделанные и собранные в единый пазл чужой жизни. Он читал, поглащая информацию, а лицо выражало сосредоточенность. — Ганс Вагнер, — проговорил он, пробуя новое имя на вкус, — родился в Берне, закончил Цюрихский университет, специализируется на истории искусств, работает в журнале «Альпийский вестник»… — Да-да, все верно, — кивнул Юрий, барабаня пальцами по столу, — твой отец был большим любителем пива и женщин, как и ты, надеюсь. Это я к тому, что держись образа, — офицер подмигнул, но тут же снова стал серьезным, — а еще он являлся литературным критиком, поэтому у тебя, как говорится, все козыри на руках. Ты, Ганс, разбираешься в этом говне, как хряк в желудях. Подчеркиваю, твоя работа заключается в написании рецензий и обзоров на культурные мероприятия. — И как я попаду в Швейцарию? — спросил Руслан, откладывая папку в сторону. — Это не самое сложное, для этого у тебя все готово, свои люди там есть. Ты лучше спроси про Германию. Вот это, мой дорогой, уже хитрая комбинация, — ухмыльнулся Михалыч, словно наслаждаясь сложностью предстоящего маршрута, — поедешь от газеты. Уже на месте тебя встретит наш человек, подскажет, как дальше действовать. Как обычный журналист получишь визу, дальше… легализуешься, стало быть. — А документы? — А документы, блядь – это шедевр, — рассмеялся Юрий, откинувшись назад, — наши лучшие мастера постарались, ни один чёрт не докопается. Но даже с этим добром не лезь на рожон и не привлекай к себе лишнего внимания. — Какова моя задача в Германии? — Собирать информацию о военных объектах, разработках, планах вермахта, настроениях в обществе, тут все примитивно. Постарайся влиться в верхние круги и найди последователей Красной Капеллы. Но, думаю, с этим проблем не возникнет, — ответил Хованский, голос стал тихим и хриплым от напряжения, — в любом случае все это более подробно объяснит связной, он будет ждать тебя. Юрий встал, подошел к окну и смотрел на вечерний город. Спустя мгновение выдал серьезным тоном: — Ну и самое очевидное: если раскроют - считай себя мертвым, дружок. Но я верю, что ты теперь достаточно хорошо обучен. — Я вас понял. Юрий повернулся, и на его лице промелькнула кривая ухмылка. — Ну что, Ганс Вагнер, готов к своей журналистской командировке, блядь? — Так точно, — ответил Руслан твердым тоном. — Тогда вперед, епта! Да поможет нам удача и пусть враги наши трепещут, — Юрий дружески хлопнул того по плечу.