me and the devil

Кто сей Царь славы? — Господь сил, Он — Царь славы.

Псалтырь, стих 23:10

      Это было очередное воскресное утро, час службы, когда жители всей общины собирались под крышей деревянного храма, дабы вознести свои молитвы богу. Одри покачивалась на пятках вперёд-назад в попытках унять не спадающий с глаз сон. Покидать тёплую кроватку с мягкой подушкой вовсе не хотелось. Она знала, что когда у кафедры появится отец, она выпрямится во весь свой маленький рост и будет во все глаза смотреть на слугу божьего. Если она вновь не оправдает ожидания отца, то гнев Его обрушится и на неё.        Девочка была подле матери, которая, как и остальные особо верующие, стояла ровной струной, пока другие предпочитали молиться сидя. Одри отдала бы всё, чтобы хоть минутку присесть и расслабить затёкшие коленки. Мысль о приятном положении растворилась быстро, когда в храм вошел пастырь. Лицо его было грозным, озлобленным и переполнялось той самой ненавистью, которую он обращал на неправедных и грешных смертных. Что-то в груди маленькой Дюваль ёкнуло, когда за отцом проследовали его послушники. Словно стая охотничьих собак, они цепким взором считывали любые предательские думы в глазах прихожан, потому не каждый осмеливался смотреть на них прямо.       Один из них прошел в скрытую от страждущих глаз дверь, за которой скоро послышались режущие уши мольбы и крики. Это был зрелый мужчина, в расцвете своих лет, но который уже успел обзавестись мелкой сединой. Сначала его вытаскивал один послушник, но после к нему подключились ещё двое. Они волокли его брыкающегося, вопящего, к ногам пастыря, чей лик возвышался над провинившимся.       Все присутствующие понимали, что бы не было сотворено этим человеком, он обязан заплатить цену за свершённое предательство. Ведь ни одно чистое сердце и светлый разум не окажется никогда в подобном часу. Отец стал оглашать проступки мужчины, что посмел отречься от заповедей церкви и их веры, прихожане вторили ему, кивками поддерживая надвигающийся суд. Одри впервые наблюдала публичную казнь своими глазами. Его потрепанная рубаха висела на нём мешком, деревянный крест вздрагивал при каждом резком движении тела.        — Не тебе меня судить… — вырвалось рычанием с его иссохших губ.       Мужчина перебивал из последних сил пастыря, пока тот завершал свою речь и готовился вознести несущий кару клинок. Девочке не хотелось смотреть на происходящее, но детская чуйка подсказывала, что отведи она взгляд, отец припомнит ей момент её слабости. Потому она глядела прямо, вбирала каждую слезинку и каждый крик, словно смотрела в зеркало будущего. Данная демонстрация, как годами после поняла Одри, была показательной для всех подрастающих членов культа.       Молодые люди держали брыкающегося отступника, в то время как слуга божий своей праведной кистью вырисовывал на плече багровые узоры. Девочка ощутила толчок с боку, потому сразу переместила своё внимание на маму. Та продолжала молиться, не обращая взора на потерявшую концентрацию дочь. Одри не запомнила, что именно вырезал отец на плече того мужчины, но деревянный крест на бечевке, врезался в её память, поскольку каждый из них носил над сердцем подобный.        — Все неверные рано или поздно должны пролить кровь во имя Бога нашего, — молитвенным голосом произносил пастырь, — единым и справедливым, ужасным и всемогущим. О, Отец тьмы, Владыка ночи, прими эту грешную душу…       Стоило Одри оступиться возле скамьи, как с её края свалился томик божьего слова. По всему храму раздалось звучное эхо. В этот самый миг все взгляды были обращены на неё. С укором и недовольством, некоторые даже с признанием. Воспользовавшись замешательством, мужчина выскользнул из рук послушников и бросился к выходу из церкви. Те не спешили его догонять, ведь все как один были загипнотизированы и смотрели лишь на маленькую девчушку, что посмела прервать речь их проводника на мирской земле.        Миссис Дюваль по-прежнему не смотрела на дочь, когда как все прихожане с пытливым интересом стали приближаться к Одри. Остекленевшие глаза впивались в её плоть, а спадающие на пол тени неестественно опережали своих владельцев, стремясь скорее завладеть хрупкой девочкой. Отец первым приблизился вплотную к Одри, сжимая её плечико. От него веяло могильным холодом. Единственное, что тронуло сознание ребёнка, — это то, что мир вокруг уже не казался таким большим, как в детстве. Она поравнялась ростом с отцом, а мама и вовсе стала на полголовы ниже. Оглядев руки, Одри поняла, что она уже не в своём детском теле. Это была она, оценщица «Астреи».       — Ты, как всегда, всё портишь, Одри, — прошипел отец, сильнее сдавливая её плечо. — Но от судьбы не убежишь, доченька.       Всё тело била дрожь, девушка резко распахнула глаза и откинула от себя одеяло, что пламенным пленом окутывало её со всех сторон. Повернув голову вправо, она встретилась с обеспокоенным взглядом юриста, что сидел на краю кровати и читал при слабом свете лампы книгу. Одри не думала задавать вопросы, в голове сразу возникла просьба, озвученная ею перед сном. Она присела на постели, прижавшись к спинке кровати, повторяя позу Давида. Он сохранял молчание, в котором Одри самостоятельно приходила в себя, и осторожным касанием взял её подрагивающую руку в свою, поглаживая острые костяшки.        Оценщица была благодарна тишине, которую сохранял мужчина, в которой рядом с ним ей было куда спокойнее отходить от кошмара. Без лишних слов он понял, что она только что пережила, и что именно вызволило её из царства Морфея. Одри положила голову ему на плечо, вглядываясь в текст книги, которую тот уже почти дочитывал.       «Не думала, что библиотека агентства может похвастаться коллекцией любовных романов,» — она пробегалась по известным строкам, что довелось ей прочесть ещё в студенчестве, когда порыв к классике нельзя было унять.       — Нашёл её среди конфискованного у Фелонии на складе, — словно читая её мысли, озвучил Давид. — Хорошие книги должны быть прочитаны и не раз, не за чем им пылиться на полках.       — Ты украл её из участка? — зацепилась за первое Одри.       — Это как посмотреть, — хмыкнул мужчина.       — Узнаю в тебе юриста.       — Главное отличие юристов от аферистов, ведьмочка, заключается в том, — он переключил своё внимание с книги на девушку, — что мы сначала учим закон, перед тем, как его нарушить.        Эта непринуждённая беседа позволила ей отбросить прочь остатки неприятного сна. Тепло, исходящее от Давида, сладкой негой заполняло пространство вокруг них. Одри никогда бы не подумала, что терпкий аромат корицы и отдалённого цитруса смогли бы внушать такое умиротворение. До знакомства с ним девушке казалось, что магия запахов — это лишь уловка маркетологов и мнимый психологический эффект. Но на себе она прочувствовала всю его силу, уверенную и оберегающую.       Они не вели дальше светских бесед, продолжая сидеть рядом в постели оценщицы и почитывая роман. Одри помнила, как её подруга брезгливо отнеслась к выбору данной книги, мол, даже сама писательница порицала свою героиню, потому история той не стоила внимания. Но что-то запало в душу ей из той истории. Девушка не знала, читал ли Давид впервые книгу, но погружалась в текст совершенно по новой, поскольку читала его вместе с ним. Мужчина терпеливо дожидался её и позволял оценщице самой перелистывать страницы. Когда же она зазевала на последних строках, он плавно прикрыл книгу и посмотрел на сидящую рядом. Их лица были совсем близко, а дыхание сплетала тьма глубокой ночи. В слабом свете прикроватной лампы виднелись расширенные зрачки мужчины. И если ранее, ещё в клубе Одри чувствовала дурман страсти, то сейчас в тёмном омуте души его поблескивал нежный трепет, подпитываемый сильным желанием укрыть объект своего внимания от всех кошмаров этого мира.        — Ложись спать, ведьмочка.        Давид позволил себе вольность и, наклонившись, коснулся мягкими губами её плеча. Того самого, что так безжалостно сжимал отец во сне и наяву в далёком детстве. Тёплое прикосновение проникало под кожу корнями, цепляясь за кровоток и направляясь к самому сердцу. Это мимолётное касание было подобно самому крепкому объятию, самому крепкому поцелую, что мог бы ещё долго оставаться на опалённых губах. Девушка улыбнулась ему и вернулась на подушку, где уже не боялась встретиться с демонами своего прошлого.       «Завтра уже будет совсем другой день,» — прикрывая глаза, повторила она последние прочитанные слова.

🕷️🕷️🕷️

      На утро Давида уже не было в комнате. Девушка проснулась с блаженным чувством облегчения, словно её лекарством от кошмаров был сам мужчина. Эти мысли не оставили без внимания её щеки, что предательски порозовели, и от чего оценщица помчалась в душ. Внутреннее состояние представляло из себя невообразимую кашу, которую маленький ребёнок размазал по тарелке и добавил туда все возможные предметы и продукты питания. Мысли возвращались к собственному жестокому поступку, что чуть не перерос в убийство маленького мальчика. Они же плавно переплетались с отцовской церковью и жертвоприношением, главной героиней которого она должна была когда-то стать, и что не отпускало её никак, следуя по пятам во взрослой жизни. Нечто менялось в ней изо дня в день, крепло и прорастало могучим древом внутри неё, но оценщица пока не могла внятно объяснить себе самой, что это за изменения. В самые пугающие моменты она чувствовала невообразимую силу, что подкрепляло её уверенность, но вместе с тем девушку пугало, как именно в ней проявлялась сила.        Складывая поочередно все события прошедших дней, она старалась обобщить их под лаконичное «психологическое потрясение», чем могла бы и объяснить происходящие перемены. Но в детстве, когда она осталась без родителей, её психика совсем иначе боролась с раздражающими внешними факторами. Одри тяготила мысль о том, что из-за собственной неразборчивости во всех своих ощущениях, она не способна поговорить откровенно хоть с кем-то. Обременять кого-либо туманными тревогами и домыслами означало тянуть в пучину тёмных вод своего собеседника без всякого шанса на возврат к поверхности.        К тишине поместья девушка успела привыкнуть и ей даже начинала нравится беззвучная обстановка внутри дома. Шелест сада доносился сквозь приоткрытое окно на кухне и лёгкий осенний ветер приближал слабый дурман надвигающейся мороси. Сентябрь вступил в свои права, знаменуя скорый конец очередного года. Сидя за завтраком, Одри вспоминала, как несколько лет к ряду встречала эту пору года в стенах «Гудлама». Для большинства подобная атмосфера едва ли могла стать обыденностью, но девушка сама решилась проникнуться ей и попытаться обрести дом. И лишь только сейчас, оглядываясь назад, попивая кофе в совсем другом месте, она пришла к тому, что искать пристанище там, где собраны одни искалеченные души, было не самой лучшей тактикой. Она могла бы себя пожурить несчётное количество раз, но с каждым новым делом, связанным с культом, девушка осознавала, что прошлое оставило слишком видимый отпечаток, чтобы она не могла винить себя в ранее сделанных выборах.        Пролистывая в телефоне новости, Одри вспомнила о своей бывшей наставнице, что время от времени своими советами вне профессии походила на мать. Ей было обидно осознавать, что она так наивно решилась наделить стороннего человека подобной ролью, когда как та принадлежала на веки лишь одной женщине. Дю Морье обладала статностью любого главврача, что изумительным образом сочеталась с её  неповторимым шармом, располагающим к себе каждого. Одри не ручалась гадать, была ли эта профессиональная деформация или черта характера, но каждую их личную беседу в кабинете Беделии она берегла как самые светлые моменты в своей работе. Девушку не покидало чувство предательства, словно стоило ей оказаться вне стен лечебницы, как от неё отказались. Рациональная её часть уверяла, что подобная обида являлась результатом навязанных ей же самой ожиданий и отсутствием рядом родной матери. Одри знала, что не имела права обязывать начальницу продолжать с ней «нянчиться», но та самая маленькая девочка внутри неё спустя столько лет продолжала цепляться за пробегающий мимо подол юбки, лишь бы сыскать в глазах её обладательницы материнское тепло и заботу.        «И всё же слабыми нас делает не наша боль, а неумение её пережить,» — отхлебнув последний глоток крепкого напитка, она направилась к раковине.       — Доброго утра, Одри, — в столовой появился Микаэль.        — Доброго, Микаэль, — девушка улыбнулась мужчине, словно минутой ранее не проходила очередной курс самобичевания. — Есть задание на сегодня?       — Да, — он кивнул. — Не совсем то, на какие мы привыкли выезжать. Это будет банкет у одного коллекционера. Там соберутся различные занятные люди, за которыми нам с вами предстоит понаблюдать.        — Банкет… — словно пробуя на вкус полученную информацию, произнесла Одри. — Мы должны будем найти того, кто что-то может знать о Звере, ведь так?        — Схватываете налету, — Микаэль был даже рад, что оценщица без всякого замешательства пускалась в расследование, не смотря на озвученное ею прошлое минувшим вечером. — С нами будет Давид, он мастер по добыче информации из нужных людей, потому на нас с вами будет лишь наблюдение и создание приятного впечатления.       — Намёк поняла – пойду искать платье, — девушка не могла упустить возможности не подшутить над серьёзным начальником.       — Время и место встречи я вам отправлю сообщением, — на этом он с улыбкой откланялся и отправился прочь из кухни.        Вернувшись в спальню, девушка оглядела свой скудный гардероб, что собирала на скорую руку при переезде. Вниманием быстро завладели костюмы и платья, что в один день принёс ей Давид и про которые тот любезно предпочел забыть. Она выудила с вешалки одно облегающие чёрное платье, дополненное неброской вышивкой, и тут же достала закрытые туфли на небольшом каблучке. Одри не знала всех подробностей о предстоящем вечере, но шокировать присутствующих экстравагантным появлением ей вовсе не хотелось. Кроме того, отчасти это было далеко не прохладительное мероприятие, а часть их работы.        Вещи были разложены на кресле и, дабы не терять время в пустую, девушка принялась за изучение нескольких статей на тему сна и его прямой связи с бессознательным и подсознательным. Из лекций, что она переписывала у Рут, когда психоанализ бессовестно был обделен её вниманием, Одри припоминала, что бессознательное никоем образом человек контролировать не может, это подобие пыльного чердака, на котором хранятся наши воспоминание и страхи, даже тайны, которые мы стремимся скрыть даже от самих себя. В подсознательном утренней дымкой прослеживаются следствия наших эмоций и чувств, мы совершаем что-либо интуитивно и в настоящий момент времени, не находя объяснений, когда как сама причина уже давно имелась и назревала в одном из звеньев центральной нервной системы. В определении сознательного бывшая выпускница психологического факультета не нуждалась. Имея дело с совершенно разными, но другими людьми, ей не приходилось копаться настолько глубоко в самой себе. Терапия других служила и ей терапией в некотором роде хотя бы потому, что на краткий миг она забывала все голоса прошлого. Одри умудрялась найти подходящее слово не только как профессионал, но и как человек, а когда её саму окутала свора вопросов и смятение, она едва могла дать осознанную оценку своему состоянию.       «Как же я устала быть настолько запутанной… Мне становится страшно от самой себя, и я совершенно не знаю, за что взяться первым делом, чтобы помочь самой себе…»        Одри старалась делать пометки в блокноте помимо рабочих ещё и личные, дабы, перечитывая их, с лёгкостью отслеживать происходящие изменения в своём состоянии. Как только ей на ум приходило рациональное объяснение, в голову тут же врезались другие, более острые вопросы, не способствующие открытию глаз на происходящее. Даже смирившись с тем, что дело умерших агентов будет засекречено ФБР и расследовано за стенами организации, она не в силах была отпустить из памяти пугающую до дрожи картину. Одна за другой девушки, во всей красе своих увечий, представали перед ней и смотрели измученным, полным ожидания взглядом. Словно в её руках было поймать маньяка, не то что Зверя.        «Мэри Уоррен умерла у меня на глазах, а Бриджит мы не успели спасти… Когда дело поступило в наши руки, она уже была мертва. Глупо винить себя во всём этом,» — оценщица прикладывала большие усилия, чтобы единственный стержень, оставляющий её разум на плаву, не покидал её.       День в поместье прошел спокойно и никто за его пределами не пытался потревожить девушку. Как только время стало приближаться к назначенному, она стала собираться на банкет. Бывать на подобных сборищах ей на доводилось, потому некая доля волнения легла на её грудь, сдавливая чуть сильнее корсета. Одри поправила лямки платья на своих плечах, оглядывая свою фигуру со всех сторон в зеркале и в очередной раз убеждаясь, что вкус в одежде у Давида — нестоящая находка среди мужчин. Постукивая каблуками, она спустилась на первый этаж, но, не увидев там начальника, решила отправиться на улицу, где все и планировали встретиться.       Перед домом её ждал служебный автомобиль, возле которого совсем расслабленно стоял юрист, сменивший своё чёрное строгое обличие на тёмно-оливковый костюм, что так точно подчёркивал его каштановые кудри. Взгляд девушки зацепился за расстегнутую до груди рубашку, что оголяла не только гладкую кожу мужчины, но и несколько золотых цепей на его шее. Рядом с ним любой вечер мог превратиться в торжество.        — Узнаю платье, ведьмочка, — он с неприкрытым удовольствием оглядел внешний вид коллеги.        — Забыла вернуть, а сегодняшнее задание весьма удачно подвернулось, — Одри вновь пробежалась по своему наряду, в надежде не обнаружить в нём внезапного изъяна.       — Ты безупречна, — заверил её расслабленным взглядом Давид.        — А Микаэль где? — она решила не растягивать тему комплиментов, поскольку знала, что ещё одно слово и она бездумно проиграет во славу румянцу на щеках.       — Он скоро подойдёт. Сейчас вечерами прохладно, потому можешь подождать его в машине, или же, — мужчина быстрым и ловким движением сбросил с себя пиджак и тут же накинул ей на плечи, — составить мне компанию и подышать свежим воздухом со мной.       — Как я могу отказаться от перспективы делить один кислород на двоих с тобой, — девушка усмехнулась и приблизилась к капоту, о который опирался коллега. — Микаэль часто берёт тебя на подобного рода задания? — Как по мне, слишком часто, — хмыкнул он. — Ты – моё настоящее спасение в этот вечер, — теплота в его голосе перекрывала всю предполагаемую иронию.        Давид выглядел весьма умиротворённо среди вечернего сумрака, что прекрасно дополнял его образ. Уличный фонарь отбрасывал слабый свет, позволяя всем теням смешаться и скрыть коллег от посторонних глаз. Во всей неразберихе и пёстрой буффонаде  неопределённых эмоций лишь этот юрист имел чёткий контур в глазах оценщицы. Его уверенная улыбка и аналогичный взгляд располагали к себе далеко не хвалебностью, какую легко спутать на первых парах общения, а убеждением, что за словами обязательно последует действие. Одри так редко думала о будущем, предпочитая жить настоящим и надеяться, что каждый последующий день будет подобен прошедшему, что рвение мужчины начать всё с чистого листа, о каком он имел слабость промолвиться, она не была в силах всецело понять. Но возвращаясь к своему детству, полному серости и грозовых туч над церковью, девушка находила в желании мужчины что-то родное. Ей тоже хотелось просто жить, жить для себя и без оглядки на прошлое.        Окутавшее их молчание, аккомпанировал которому лёгкий шелест листвы, позволило девушке, погрузившейся вновь в свои мысли, совершить вольность — Одри совсем невесомо коснулась руки мужчины. Она хотела выразить слова поддержки, чтобы не плодить дальше тишину, но исходящее от его рук тепло заставило её сильнее ухватиться за ладонь. Давид не повёл бровью, не задал вопросов, а, как и прежде, спрятал её руку в своей, обволакивая нежными прикосновениями.        — Понимаю, что для тебя это может быть болезненной темой, но я думала какое-то время о тебе и, — она словила воодушевлённый взгляд мужчины, который тут же поспешила стереть, — твоей ситуации с отцом. Я понимаю твоё желание отделить своё имя от его, потому что сама всю жизнь бегу от собственного отца. И мне знакомо твоё стремление начать новую жизнь, — девушка старалась не смотреть прямо на коллегу, дабы не смущать того, — это очень сложно и не всегда выходит с первого раза. Но я хочу сказать, что верю, что у тебя обязательно всё получится. Главное, сам верь и иди к этому, кто бы что не говорил о тебе или твоём отце, Давид.       — Ох, ведьмочка, — он обеими руками обхватил её ладонь, переплетая тонкие пальцы между своими, осторожно сжал, боясь слишком рано отпустить, — если бы ты знала, как я долго к этому шёл. И, к своему счастью, — Давид едва склонил голову, чтобы урвать зрительный контакт с девушкой, — уже пришел. Нас ждёт красивая новая жизнь, вот увидишь!        Оценщица списала подобные речи на реакцию благодарности за слова поддержки, поскольку привыкла отбрасывать всякого рода домыслы в вопросах чувств других на конкретно её счёт. Она не планировала преждевременно начинать тот самый разговор, поскольку хотела как можно дольше побыть в их настоящем. Ловить каждое касание и наслаждаться покоем рядом с ним. В одном же девушка была уверена — Давид не станет её торопить, и это она в нём ценила больше всего.        — Знаешь, Давид, — решила вновь прервать их молчание, — на прошлом задании я чуть не убила ребёнка…        — Но не убила, — совершенно спокойно подметил мужчина.       — Да, но меня не покидало ощущение, будто я действительно этого хотела. Я всё чаще начинаю сомневаться в себе, как в человеке, когда сталкиваюсь с подобными желаниями, — она тяжело выдохнула, зажмурившись. — Даже не знаю, как смотреть теперь в глаза Фелонии и Микаэлю, ведь это они меня чудом оттащили от мальчика…       — Поверь, эти двое и не такое видели, — попытался разрядить обстановку коллега, но, заметив поникший настрой Одри, ободряюще приобнял её. — Я не психолог, но даже мне кажется, что далеко не все наши желания описывают нас как личность. Что-то идёт от чистого сердца, а что-то возникает на поверхности. То, что спрятано глубже и даёт тебе сомневаться в истинности своих поступков, и есть ты, — он наклонился к её уху, чтобы прошептать: — это нормально иногда сомневаться. Уверенность не рождается в первый же день.        И снова его слова легли исцеляющим лекарством на её сердце. Она кивнула в ответ и до самого прихода начальника они продолжили стоять подле машины, наблюдая за вечерним небосклоном, на котором ярким бисером сквозь плывущие тёмно-серые облака сверкали звёзды.        Микаэль ничуть не меньше удивил оценщицу своим перевоплощением в роскошный камзол тёмно-бордового цвета. Багровый окрас ткани удачно подчёркивал природную бледность лица мужчины, как и безупречный пепел его блонда. Обменявшись сдержанными комплиментами, все проследовали в салон авто, после чего отправились прямо к месту проведения банкета.        Нашумевшее мероприятие происходило в особняке и собрало немало приглашенных гостей. Все, как один, блистали в утонченных и вылизанных нарядах, поправляя то прически, то бриллиантовые запонки на белоснежных манжетах. В воздухе витал официоз и ни о какой непринуждённости не могло идти и речи. Одри держала осанку и старалась мимикой не подавать, насколько ей было утомительно стоять на одном месте. Микаэль, как только они вошли в большую гостиную, сразу же отправил Давида на поиски организатора торжества, дабы первым ухватить из его уст весь сок информации. Девушка же осталась наблюдать за происходящим в стороне и, пожалуй, единственный вывод, к которому она смогла прийти, — то было совершенно обыденное светское общество. Ни капли искренности, ни грамма живых эмоций, лишь деловые маски и дежурные улыбки. В какой-то момент она даже стала играть с собой в Шерлока Холмса, разглядывая детали одежды всех гостей и тем самым приходя к весьма забавным заключениям. На благо собравшихся, воспитание Одри не позволяло демонстрировать ей все свои посредственные дедуктивные навыки.       «Тот господин пришёл с брюнеткой, отлучился на десятиминутный перекур, а вернулся уже с раскрасневшимися губами. Вон та блондинка очень кстати стала поправлять своё платье… Я сойду с ума, если мне придётся так развлекать себя до конца вечера!» — она не заметила, как нарочито громко вздохнула.       — Прошу меня извинить, Одри, — подал свой голос Микаэль рядом. — Я привёл вас на такой вечер, а сам заставил томиться в углу…       — Мы на задании как-никак, — с пониманием отнеслась к своему положению девушка.        — Но это не отменяет возможности развеяться, тем более вам это пойдёт только на пользу, — мужчина предложил свой локоть с намерением сопроводить оценщицу, куда ей будет угодно.       — Раз это всё-таки банкет, нам стоит попробовать, чем здесь балуют гостей, — девушка искренне была рада потеплевшей обстановке в глазах начальника, с лица которого не сходила долгое время непроницаемая мина.        Они прошли к длинному столу, где было представлено всевозможное кулинарное разнообразие. Одри даже было стыдно немного за то, что она никак не могла распознать ни одно из блюд, чтобы хоть как-то проявить инициативу в дегустации. Микаэль же заметил замешательство в лице девушки, потому едва заметным жестом указал на те, которым сам отдавал предпочтение.        «Все они выглядят очень странно… Но это в духе Микаэля — быть тем ещё гурманом,» — она подавила смешок, выбрав первое из рекомендованного.       Девушка подцепила тончайшую ложечку с утварью, что скорее напоминала миниатюрную инсталляцию в музее современного искусства, и без промедления направила её в рот. Как только желеобразная субстанция с кислым, перетекающим в откровенную горечь вкусом коснулась её нёба, она всеми силами сдержалась, дабы не продемонстрировать перед начальником свои рвотные рефлексы. Микаэль со стороны очень внимательно наблюдал за происходящей дегустацией, потому первым протянул ей салфетку. Что-то в его спокойном выражении лица, где слабой нитью прослеживались морщинки от улыбки, выдавало истинный замысел мужчины.       — Напомните мне, Микаэль, в следующий раз не спрашивать вас, когда дело будет касаться вашего вкуса, — прокашлялась Одри, сверкнув на начальника недовольным взглядом.       И всё же, даже почти ценой своего желудка, оценщица могла отметить небольшую победу, ведь впервые увидела искренний смех директора «Астреи». Она давно подметила, что Микаэль относился к тому роду людей, что безжалостно вознесли на себя бремя ответственности и бесчисленного количества обязанностей, потому проявление эмоций перед подчинёнными для него было сродни непозволительной роскоши. У того же Кассиэля и то больше впечатлений на лице просматривалось, чем у сдержанного и строгого блондина.        — Какой кошмар, тебя Микаэль увёл к цыплячьей еде! — с неподдельным сочувствием произнёс, появившийся рядом Давид. — Ничего, ведьмочка, я обязательно тебя сегодня украду и никто больше не посмеет издеваться над твоим желудком, — произнёс заметным шепотом он, чуть наклонившись к ней. — Как раз хочу вас двоих представить хозяину вечера – Малек Синнер, — мужчина плавным жестом руки указал в сторону подошедшего профессора. — Это Микаэль, директор детективного агентства «Астрея», а это, — он перевёл внимание на ещё не пришедшую в себя девушку, — Одри Дюваль..       — .. ваша оценщица, я полагаю, — закончил вместо него профессор. — Рад встречи и, конечно же, знакомству, — он кивком поприветствовал Микаэля.       Мужчины обменялись рукопожатиями, в то время как сама Одри не переставала удивлённо таращиться на хозяина особняка. В памяти сразу всплыл выразительный интерьер кабинета профессора в лечебном центре. На антикварную лавку тот явно не был похож, но тонкий вкус мужчины к деталям выдавал его пристрастие. Оглядывая свежим взором гостиную, что была украшена различными картинами, гармонирующими между собой, она поняла, как идеально в эту обстановку вписывался сам Синнер. Подобранная с изыском и перфекционизмом, каждая мелочь являла собой кусочек пазла в общей картине психотерапевта.        — Одри, а вы уже были знакомы с профессором Синнером? — уточнил Микаэль, вытаскивая её из неловкого молчания в ещё более неловкий разговор.       — Мисс Дюваль обращалась ко мне за профессиональной консультацией, — лаконично за неё ответил Малек, скрыв её успеваемость в посещении его лекций.       — Если вы не против, профессор Синнер, я бы хотел обсудить с вами денежную сторону нашей договорённости, — Микаэль потерял всякий интерес к светской болтовне, решив переместить их разговор в сторону сделки.       — Разумеется, — широко заулыбался мужчина, довольный так быстро проснувшимся деловым аппетитом собеседника.

adele — rolling in the deep (piano&cello cover) 

      Когда и профессор, и начальник скрылись с глаз астрейцев, коллеги переглянулись. Одри знала, что рядом с Давидом ей не придётся скучать, ровно как и тот не намеревался впустую тратить время, дарованное ему в обществе прекрасной спутницы. В противоположном от них углу музыканты принялись за игру и по просторной гостиной полилась приятная, манящая собой музыка. Оценщица не растерялась, предугадывая, что юрист предложит ей выбор их времяпрепровождения, потому первой взяла его за руку и повела к центру комнаты, где уже собрались танцующие пары.        — Признаюсь, я в долгу перед Микаэлем за этот вечер, — Давид не скрывал собственного восхищения, что просыпалось в его глазах, стоило перед ними появиться девушке.        Банкет, как и всё торжество перестало быть претенциозным, когда цепкие, но такие знакомые пальцы рук легли на её талию, когда другая рука обхватила её запястье и повела в танце. Каждый шаг и выпад был отточен так, словно они оба репетировали эти движения всю жизнь. Одри, не задумываясь, следовала за ним, потому что была уверенна в нём. В его прищуре, сквозь который проступали расширенные зрачки, в его местами нахальной, но такой обаятельной усмешке, что подчеркивала сильнее блеск серебряного колечка в носу. Она была уверенна и в его дыхании, что замирало, стоило ей бросить тень сомнения на него, из-за чего тот бросался опровергать все противные доводы. В нём не было напыщенности, его походка и поступь всегда были прямыми и даже резвыми, Давид не боялся проигрывать и шел к крупье со всеми своими картами и фишками, даже если в арсенале остался лишь плачевный дуэт 72.       Виолончель нежно переплеталась с нотами фортепиано, прокладывая вперёд дорожку для танцующих пар. Стоило отпустить момент, как мелодия вновь нарастала и закручивала дам в руках своих партнёров. Все огни меркли с тем, что видела напротив себя Одри. Нежность и несравненное обожание, в которое ей всё ещё с трудом верилось, но в которое она хотела окунуться не меньше своего визави. Находясь в его объятьях, девушка ощущала себя маленьким бриллиантом, что остался один в своём роде, и который так бережно окутывали и прятали от хищных взоров тонкие лучики золотистого кольца.        Музыка постепенно стала затихать, и, воспользовавшись моментом, мужчина позволил себе увести оценщицу в более тихое место. Они забрели в коридор, что соединял другие комнаты поместья, окутанный тьмой позднего вечера. Уличный фонарь едва выглядывал из-за деревьев за окном, потому молодые люди оставались скрыты вновь от любопытных глаз. Одри хотела поблагодарить коллегу за танец, но тот прервал её, обхватив лицо обеими горячими ладонями. Он не искал в глазах девушки прямого ответа на свой вопрос, он даже несмел его задавать, потому что чувствовал, что пока не время. Щекой она прильнула к его ладони и прикрыла веки, желая застыть в этом моменте на вечность. Короткую, но вечность.        — Ты творишь порой самое настоящее колдовство, ведьмочка, — почти не нарушая тишины, шепотом произнёс мужчина.       В тот момент, когда она приоткрыла глаза, её взгляд вцепился в приоткрытые губы Давида. На языке давно высох аперитив, и пузырьки шампанского покинули чистый разум. Лишь при слабом свете, в месте, которому они не принадлежали, ей захотелось дотронуться до них. Не губами. Одри медленно потянулась рукой к лицу мужчины, мягкой подушечкой пальца дотронулась до нижней губы, отчего собственные закричали о жажде. Стоило ей инстинктивно провести кончиком языка по своим губам, от края до края, как Давид резким, но сдержанным движением отстранил её руку от себя.       — Мне завтра защищать в суде твою честь, — сдавлено проговорил он. — Прибереги этот подарок на следующий вечер.        Одри осознала всю ветреность своего порыва, но извинения так и не успели слететь с её языка, поскольку мысль о поцелуе поселилась в её сознании крепко. Она не хотела оправдываться и корить себя хотя бы за это желание. Потому что рядом с Давидом любое понятие «правильного» и «неправильного», «должного» и «недолжного» стиралось без следа.        В кармане мужчины завибрировал телефон, потому тот откланялся и вышел из уютного укрытия. Одри предпочла остаться в темени ещё на некоторые время и выдохнуть от вечернего пафоса мероприятия. Ей было не с кем завязать разговор, кроме своих коллег, а о профессоре-организаторе банкета оценщица не хотела задумывать так спешно. Переведя дыхание, она стала прокручивать в голове сказанное Давидом.       «Завтра будет заседание по моему делу… Если всё обойдётся, я вновь смогу вернуться к врачебной практике. Вопрос лишь в том: хочу ли я вновь возвращаться туда, откуда уехала с позором?» — мысли закручивались  словно пряди волос на указательный палец.        Не успела она выбраться из своих раздумий, как рядом раздалось постукивание каблуков, эхом проносящееся в коридоре. Тёмный силуэт был знаком, но оценщица не спешила с выводом, пока не услышана:       — Здравствуй, Одри.       Беделия Дю Морье стояла в нескольких шагах от неё. Платье в пол, идеальный блонд, уложенный и собранный сзади на затылке — женщина не изменяла себе, где бы она не находилась. Девушка же с прищуром всматривалась в лицо бывшей начальницы, что с концами пропала из её поля зрения, бросив в неизвестность. Одри сжала руку в кулак и точно также быстро её разжала. Гадать, что Дю Морье здесь забыла и с какой целью она пришла к ней, не было смысла, оставалось только выслушать.       — Мне жаль, что я не справилась о тебе, как только ты отбыла от нас, — тихим, даже не привычным для неё голосом начала женщина. — Мне стоило бы многое объяснить, но обстоятельства не позволяют этого мне…       — Какие же, доктор Дю Морье?        — Одри, послушай, — такой знакомой материнской интонацией запела та, — тебе не стоит доверять…       — Может вам стоит для начала меня послушать? — не выдержала девушка, словно один только беспокойный тон мог вызвать раздражение в ней и воспламенить последний фитиль терпения. — Вы прекрасно знали, кем я была, чтобы так легко говорить о доверии. Я верила вам и думала, что вы всегда будете на моей стороне, хотя бы как специалист. Но не успела я перевестись, как я узнаю из сторонних источников, что на меня повторно подают в суд с целью арестовать. Вы ручались, что поможете мне, и я верила вам!       — Мне жаль, Одри, — вплетала свои слова меж реплик девушки Беделия.       — Это мне должно быть жаль, — она не сдержала истеричный смешок. — Пустая вера в людей, нужно быть полной дурой, чтоб очаровываться доверием к кому-либо…       «Кого я обманываю, сама ведь не так давно поручила свою безопасность в руки новым коллегам… Рано или поздно, я точно сойду с ума,» — цинично подметила про себя Одри.       — Одри, я не могла с тобой связаться из-за ряда причин, одна из которых находится в этом здании, — женщина сделала к ней шаг вперёд. — Ты в праве злиться или держать на меня обиду, но прошу, будь осторожна с Малеком Синнером.       В голове вспылил одновременно их разговор с профессором, в ходе которого они не обошли вниманием Дю Морье. Из беседы с мужчиной Одри едва могла подумать, что с Беделией у него натянутые отношения. Как раз её внезапное появление в стенах особняка, спонтанное и безосновательное предупреждение вгоняли в ещё большее сомнение. И стоило оценщице сопоставить два разных впечатления, она ухватилась за воспоминание.       — Доктор Дю Морье была права на ваш счёт… — послышался сиплый голос клиентки «Астреи».        Одри успела спуститься в самый низ, неуклюже опираясь на здоровую ногу. На полу у самого дивана лежала Мэри Уоррен, она еле дышала, одна рука была прижата к вспоротому животу, из которого словно черви выползали толстая и тонкая кишка, а другая отчаянно сжимала перерезанное горло.       — Вы сейчас консультируете ФБР? — прямо спросила девушка.       — Одри, он опасен, — сквозь шепот та срывалась на крик, что больше походило на шипение. — Я направила тебя сюда не просто так. Он очень давно охотился за тобой…       Сквозь слабый свет из окна Одри смогла разглядеть обезумевшие глаза своего некогда главврача. Она больше не походила на сильную и властную женщину, способную разрешить любой конфликт. Беделия Дю Морье была потеряна, взгляд мог уловить слабую дрожь её тела. Чем больше девушка смотрела на неё, тем меньше осознанным казались все слова. Чувство обиды сменила жалость.        «Видимо, она не просто так ушла из врачебной практики,» — заключила Одри.        — Беделия, я обыскался тебя, — в дверях возник взволнованный профессор. — Ох, Одри, вы повстречали доктора Дю Морье! Я надеялся, что ваше воссоединение произойдёт при более радужных и светлых, — он окинул темень коридора, — обстоятельствах. С вашего позволения я уведу Беделию, ей сейчас нужен покой.       Девушка наблюдала, как спокойно доктор позволяет мужчине себя направлять в нужную сторону, совершенно не сопротивляясь. Она не пожалела о сделанной оценке, когда впустила крупицу жалости в свою грудь. Беделия была слаба, а вечернее платье на ней висело и при свете ярких ламп уже не казалось таким безупречным. Малек осторожно её провёл в одну из комнат, минуя довольных гостей, что не переставали отвешивать хвалебные речи его банкету. Когда же он вернулся в поле зрения оценщицы, она поспешила уточнить:       — Что с доктором Дю Морье?       — Давайте пройдём на мою кухню, там никто не нас не потревожит, — предложил мужчина.       Одри не противилась, желание узнать о состоянии наставницы было куда выше любопытства, откуда Синнер вышел на «Астрею». На кухне же действительно было тихо. Обитель шеф-повара предстала в безукоризненном порядке, что гармонично дополнял серый цвет кухонной отделки. Профессор завладел чайником, куда с математической точностью добавлял разные сорта чая и трав. Для девушки подобная химия и вправду была сродни средневековой магии. Когда же ей протянули порцию бархатного напитка, она повторила свой вопрос.        — Нервный срыв, — спокойно ответил Малек. — Он имеет эпизодический характер, во время её работы в «Гудламе» вспышек приступа практически не было, но в один момент Беделия просто не выдержала, — завидев замешательство на лице собеседницы, он поспешил пояснить: — Такое бывает, когда убиваешь своего пациента.