me and the devil

Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения.

Послание апостола Павла, стих 9:22

      — Нервный срыв, — спокойно ответил Малек. — Он имеет эпизодический характер, во время её работы в «Гудламе» вспышек приступа практически не было, но в один момент Беделия просто не выдержала, — завидев замешательство на лице собеседницы, он поспешил пояснить: — Такое бывает, когда убиваешь своего пациента. Увы, годы терапии не помогли ей, потому она и отошла от врачебного дела, — в заключении профессор сделал глоток только что заваренного чая.       Оценщица смотрела сквозь чашку в своих руках. Ей очень хотелось усомниться в услышанном, но глаза её минутами ранее ясно видели, в каком состоянии прибывала доктор Дю Морье. Об инциденте с пациентом она ни разу не упоминала в ходе их личной беседы, что при сегодняшнем положении дел Одри прекрасно понимала.        — Её случай, к слову, чем-то похож на ваш, Одри, — Синнер пристально наблюдал за реакцией девушки, попутно помешивая серебряной ложечкой чай, — пациент Беделии тоже напал на неё. В его намерениях едва ли можно было уловить религиозный подтекст, но она защищалась, как могла, — он уловил заинтересованный взгляд гостьи, потому подошел чуть ближе. — Наша психика встроена интереснейшим образом: как только мы осознаём, что победили нападавшего, что посмел посягнуть на нашу жизнь, мы стремимся изничтожить объект опасности. Человек не усмиряет огонь, он его тушит.         — В таком случае, даже пожарные сходили бы с ума, не находите? — Одри двинула бровью, пытаясь высмотреть подвох в сказанном.       — Мы многое не знаем о людях, пока они молчат, — мужчина снисходительно улыбнулся. — Беделия очень болезненно восприняла произошедшее в ней изменение под влиянием обстоятельств, потому долго прожить спокойно с этим не смогла.        Боль настолько сильно сжимала изнутри наставницу, что её психика просто не выдержала. Девушке был знаком подобный страх самой себя, и даже отождествление себя с чудовищем. Взгляд невольно зацепился за руки, абсолютно чистые, но которые во снах то и дело омывались кровью.        — Когда мы принимаем себя, мы отпускаем страх неизвестного, даже если сами его несём, — тихо, почти шепотом, будто вторя её мыслям, произнёс профессор.        — Думаете, мне нужно попытаться не только понять происходящее, — она помедлила, чтобы не бросаться словами о безумии, — происходящие изменения во мне, но и принять их? — девушка не торопилась получить ответ, ведь тот уже витал в воздухе. — Признаюсь, я боюсь не узнать себя однажды в отражении зеркала. Словно я проснусь и больше никогда не буду прежней.       — Но вы будете сильнее, Одри, — красноречиво подметил профессор. — Сила меняет людей, как и её полноценное ощущение. Если вы намереваетесь выжить, вам следует полагаться на свою сильную сторону.        Мыслями Одри вновь вернулась к своей бывшей начальнице, что предстала перед ней в сломленном виде. Та походила на хрупкое деревце, когда-то дарившее людям самые богатые плоды, но вынужденное иссохнуть из-за поселившегося паразита в коре его ствола. Листья уже не создавали той мелодии на ветру, а ветки безжизненно клонились к земле. Оценщице стало ещё более совестно, что первым делом она бросилась на Беделию с обвинениями, когда как стоило просто выслушать и поддержать её.        — Малек, — обратилась она впервые по имени к мужчине, — приглядывайте за доктором Дю Морье. Понимаю, что питать мнимые надежды нет смысла, но, судя по всему, вы единственный из её коллег, кто с участием отнёсся к её положению, и с вами она может быть в порядке, — Одри потупила взгляд и отставила чашку на кухонную столешницу. — Я вам благодарна и за участие в моём не самом славном положении.        — К слову об этом… — начал было мужчина, но Одри его прервала.       — Завтра слушание по моему делу, я нашла хорошего адвоката, потому не стоит далее беспокоиться, — она искренне улыбнулась, понимая, что ей хотели предложить бескорыстную руку помощи.        — Заключение я уже в любом случае отправил судебному секретарю, потому не стоит благодарить, — тут он обратил своё внимание на её наряд впервые за весь вечер: — Надеюсь, вы и ваши коллеги остались довольны банкетом.       Оценщица окинула свой внешний вид беглым взглядом и, вспомнив, как безотрывно смотрела на своего коллегу во время танца, поспешила скрыть румянец.        «Хороша крутить романы на работе!» — по спине прошелся холодок от вообразимого осуждающего взора отца и матери, которые так спешно избежали становление своей дочери женщиной.       — Не в праве вас удерживать от них, они явно вас заждались, как и мои гости – меня, — Малек прошел к выходу из кухни, но, обернувшись, добавил, — мне бы не хотелось, чтобы вы повторили учесть Беделии. Потому берегите себя, Одри.       Во взгляде мужчины она прочла толику сочувствия, каким обладает родитель, что не в силах уже удержать своё дитя от предстоящих напастей и горестей судьбы. Одри пробовала доверие на вкус из раза в раз, боясь в очередной раз ошибиться. Годы мнительности послужили неплохой защитной бронёй от любого духовного сближения с посторонним. И, как это всяко бывает, по курьёзному стечению обстоятельств её броня дала трещину, стоило ей перешагнуть через порог «Астреи». Во второй же раз рыцарские латы приняли удар, когда её откровенное признание в кабинете профессора не вызвало осуждения в его глазах. Малек Синнер был специфичной личностью, как это заметила оценщица, его интерес к культистам и их исследование явно носили куда более глубокий характер, чем просто научный интерес. Но в реалиях, в которых она находилась прямо сейчас, он был, пожалуй, единственным, кто без писанной литературщины мог разъяснить её состояние. Отстраняться от него было глупостью, а доверие — та монета, которую всегда можно было забрать назад.        «Пусть и более высокой ценой,» — предостерегла саму себя Одри и, поблагодарив за чай, направилась в гостиную.       — Одри, одну минутку, — задержал её профессор. — Вижу, как вам нравится мой чай. Он на самом деле обладает успокаивающими свойствами, потому позвольте вас угостить, — он мигом метнулся к шкафчику и в два шага вернулся вместе с металлической коробочкой.        — Ох, Малек, не стои-…       — Сойдёмся на том, что это мой вам подарок. Не обижайте хозяина дома и просто примите, — он вложил коробочку ей в руку и на этот раз точно удалился из виду.       Девушка повертела с минуту в руках небольшой презент и, списав это на лишний жест заботы, вышла из кухни профессора. Как оказалось, Микаэль и Давид успели разузнать всю полезную информацию, потому дальнейшее нахождение на банкете не имело смысла. Одри не покидали мысли о наставнице, подле которой она год за годом профессионально росла и набиралась опыта. Пальцы сильнее сжимали металлическую коробочку, внутри которой покоился ароматный сборник трав.        Возвращаясь в поместье, никто из мужчин не обмолвился о том, что конкретно они стремились выведать из уст Малека Синнера, но чутьё девушки подсказывало ей, что человек, интересующийся культами как объектом психологического и философского исследования, вполне мог обладать ценными сведениями. Потому бежать к каждому из коллег с расспросами она не стала. К их приезду дом погрузился в кромешную тьму, что знаменовало поздний час. Оценщица попрощалась со всеми и намеревалась отправиться в спальню, но Давид её опередил, задерживав ту в коридоре.       — Хотел тебя порадовать на ночь приятной новостью, — он выглядел довольным собой, от чего девушка билась в догадках, что это может быть за новость. — Малышку Эбигейл оправдали, её и Мейсона поместили в лечебницу на неопределённый срок. Врачебные эксперты посчитали, что им в любом случае нужно пройти реабилитацию, но после они смогут начать жизнь заново, — эти слова он завершил широкой улыбкой.         Эта новость действительно не могла не обрадовать поникшую оценщицу. То, как юрист преподнёс ей известие, лишь убедило её в авторе сего успеха. Не сдерживая своего порыва, девушка крепко обняла коллегу, демонстрируя тем самым всю свою благодарность. Как только ей на спину легли знакомые руки, что бережно поглаживали её, она сразу же озвучила промелькнувший в голове вопрос:       — Я же не просила за Мейсона… — робко произнесла, едва оторвавшись от груди мужчины.       — Ты переживала за него, и если ведьмочке что-то не безразлично, значит и мне есть до этого дело, — сверху на неё падал такой тёплый взгляд, под которым, как ей казалось, можно было укрыться даже под самым проливным дождём. — Кроме того, это плюс ещё два дела к моей практике. А то, знаешь, я порядком утомился обелять в суде репутацию лишь нашего агентства, — он потрепал её за щеку. — Поразительно, как ты заставляешь меня расти. Это ваши психотерапевтические манипуляции, да?        Девушка не сдержала смеха.       — Неужели кто-то правильно назвал мою специальность? — то был скорее риторический вопрос, но Одри действительно порой утомлялась поправлять тех, кто был далёк от её сферы деятельности.       — Ладно тебе, меня вот Кассиэль однажды назвал канцелярской крысой.        С какой улыбкой и задором произносил это мужчина, лишь подтверждало, что сомнительное сравнение едва ли тогда задело его самолюбие. Девушка была рада, что этот день смогла начать и завершить в обществе Давида. Чувство спокойствия по-свойски окутывало её тёплым пледом, все мысли-паразиты тут же разбегались, стоило юристу приблизиться к ней. Одри понимала, что рано или поздно должна дать оценку этому человеку, не в глобальном значении, а лишь для себя, чтобы после беречь каждую думу о нём или вовсе выбросить из головы и вернуть себя в прежний строй одинокой жизни отшельницы.        — Спасибо тебе, Давид, ещё раз, — уже серьёзным, но полным благодарности тоном начала она. — И за помощь ребятам, и за этот вечер.        Попрощавшись, они оба скрылись в своих спальнях, просматривая на ленте воспоминаний каждый миг, проведённый рядом в этот день.

🕷️🕷️🕷️

      Из туманного сновидения Одри вырвал телефонный звонок. Со второй попытки она нашла беспокоящий её телефон, в трубке которого раздался знакомый голос:       — Одри, ты помнишь, какой сегодня день? — без лишних реверансов спросила Рут.       «Точно, мы собирались на службу!» — вспомнила девушка и пожалела, что подруга в её мыслях появлялась всё куда реже.       — Конечно, я уже настроила себя, не переживай, — заверила она Рут.       — Вот и славно! Для меня очень важно, чтобы ты поприсутствовать именно на этой службе со мной, — голос подруги звучал воодушевленно и ещё больше демонстрировал значимость обсуждаемого мероприятия. — Адрес я тебе вышлю и время встречи.       Разговор с девушкой выдался весьма коротким, словно той было приоритетнее удостовериться о присутствии Одри на службе, нежели о её делах в целом. Оценщица решила списать данную спешку в утреннем разговоре на то, что они ещё успеют обсудить всё прошедшее и всё возможное. Дабы не растягивать утренние сборы, она сразу принялась готовиться к предстоящему заседанию.        Толика волнения охватывала её, поскольку девушка совершенно не знала, как ей следует вести себя в зале суда по такому серьёзному делу. Один раз ей уже приходилось давать показания и откинуть обвинения от себя, но не настоль далеко, чтобы истец вновь не подал повторное прошение. Она успокаивала себя тем, что Давид профессионал своего дела и точно знает, как вести защитную линию. За ней же останется только не спасовать в ответственный момент.       «Моей годовой зарплаты не хватить, чтобы рассчитаться с ним,» — цинично подметила она, напоминая тем самым себе своё положение дел.       Она могла бы сказать, что Эбигейл Хоббс и Мейсону Гриффиту впредь ничего не будет угрожать и они смогут перезагрузить свою жизнь, но не с её опытом было врать в таком случае. Ребятам предстоит ещё через многое пройти, переосмыслить и принять, что порой бывает очень не просто. Одри давно перестала себя жалеть за прошлое, даже какое-то время смогла жить в колесе однотипных событий, не позволяющих ей отрефлексировать какие-либо переживания. Но начиная с нападения в её кабинете, цепкая хватка отца и его послушников не отпускала её из облака воспоминаний. Словно забыть о том, что с ней хотели сделать, она попросту не имела права.        Давид же не заставил себя ждать и появился весьма скоро на пороге её комнаты. Мужчина излучал энергию полной уверенности и собранности, что было свойственно, как казалось девушке, всем преуспевающим мастерам адвокатского ремесла. Как только он начал расписывать реплики, которые ей следовало произнести в зале суда, Одри охватил страх подвести его. Она знала, что в подобных ситуациях нужно грамотно настроиться, не допускать себе загонять себя же в ловушку, но, будучи всё тем же человеком с набором всевозможных чувств, оценщица не смогла отпустить подступившую тревогу. Пальцы сами принялись мять рукава пиджака, а взгляд то и дело зарывался в пол.       — Так, ведьмочка, — обратился к ней юрист, едва повысив голос, — главным атрибутом любого ответчика на слушании дела является то, как он себя подаёт. Мы возвращаем твою лицензию, потому что она твоя по праву, мы возвращаем тебе свободу, потому что она принадлежит тебе по рождению. Держи в голове это, а всё остальное позволь сделать мне, — он ободряюще улыбнулся и жестом указал, что им уже пора выдвигаться.       Храм Фемиды пылал официозом и своей возвышенностью, ведь именно здесь царствовали закон и правосудие. Присяжные, которых уже успел обработать адвокат обвиняющей стороны, с недоверием относились к показаниям мисс Дюваль, некогда носившей статус доктора. Чета Кладис мрачным взором косилась на свежую и бодрую девушку, что ровным тоном чеканила все подготовленные и отрепетированные в машине фразы. Давид не просто приводил юридические доводы, основываясь на законодательстве штата и округа, где и было совершенно так называемое нападение на пациента, он жонглировал эмоциями слушателей. В подобном деле немаловажную роль как раз играли присяжные, что в руках своих беспристрастно несли топор для осуждённого. Эта рука могла вознестись над головой подзащитной, а  могла и вовсе уронить орудие кары.        Одри не сводила глаз с мужчины, что так уверенно расхаживал пред кафедрой судьи. Девушка далека была от терминологии его профессии, но из того, как он держался, можно было понять, что убеждать в своём было его искусством. Адвокат семейства Кладис упорно доказывал, что оценщицей была нарушена врачебная этика и входе лечения была совершена губительная ошибка, повлёкшая за собой печальный исход его клиента.       «Артур не смог задушить меня и переломал себе все ноги, именно поэтому мы будем давить на жалость. Да чего же мерзко!» — Одри сама не заметила, как с течением времени в ней всё меньше оставалось сожаления о свершённом. — «Кладис точно замешан с культом, потому уж его-то мне оплакивать не стоит.»       — Уважаемые господа присяжные, разве моя подзащитная виновна в том, что просто хочет жить? — Давид обратился к независимой стороне слушателей. — Разве молодая девушка должна позволять отнимать у себя самое ценное, свою жизнь, а не бороться за неё? И именно из-за её стремления жить у мисс Дюваль хотят отобрать основную составляющую жизни каждого из нас – свободу, — он окинул пристальным взглядом каждого из сидящих, а после повернулся к судье. — Ваша честь, прошу обратить внимание на личное дело моей подзащитной, в нём нет ни одного правонарушения, кроме того, к Вам, насколько мне стало известно, было направлено письмо от лечащего врача мистера Кладиса, где чётко изложено о его вменяемом состоянии на момент нападения. Артур Кладис был здоров и именно мисс Дюваль помогла ему вернуть себе разум, но благодарность пациента, как видите, оказалась совсем другой.       «То заключение, о котором говорил Малек! Не может быть Кладис полностью вменяемым, но апеллируй мы другим, его не поместят в тюремным изолятор и шансов на выигрыш нашей стороны будет куда меньше,» — Одри старалась не подавать сомнения на своём лице. — «Хоть раз в жизни нужно соврать ради собственного блага!»       Присяжные удалились для совещания, потому судья объявил перерыв. Время было подобно воде, что каплями медленно стекала из-под крана, оглушая всех своим приземлением. Когда же присяжные вновь заняли свои места, Одри сделала глубокий вдох, намереваясь не выдыхать до самого объявления заключения. Профилем она ощущала всю силу призрения, каким пытались её испепелить родственники пациента. Ей не было стыдно, внутри не осталось жалости к нему и его семейству, лишь нескрываемое чувство усталости от происходящего, что всё более походило на этюд сюрреалиста. Опустив глаза к крою стола, она не сразу услышала, как за решением присяжных последовал и вердикт судьи:       — Суд объявляет Одри Дюваль невиновной, можете быть свободны, — после характерного стука деревянной брамы весь судьбоносный процесс был завершен.       — Что скажешь? — раздалось у самого края её уха.        — Мы можем быть свободны? — осознание подступало постепенно, пропуская вперёд защитный механизм в виде неловкой шутки. Девушка нервно усмехнулась: — поверить не могу, что это уже закончилось!       — Ведьмочка, у тебя всё только начинается, — мужчина сгребал к себе в папку все скопившиеся бумаги. — Нужно будет набросать ещё пару строк местной канцелярии, но я возьму это на себя.        — Давид, ты слишком многое делаешь для меня, — уже вполне серьёзно произнесла девушка. — Мне очень совестно становится, что ты мне каждый раз помогаешь, а я едва ли могу помочь тебе в твоей работе.       — Моя работа – это моя работа, мне в ней помощь не нужна, — тот простодушно пожал плечами и, обойдя угол стола, приблизился к оценщице, дабы за его спиной никто не смог уловит их разговора. — Ты помогаешь мне в другом и это стоит сотни, если не тысячу выигранных дел в твою честь.        — Очень надеюсь, что это всё же мой последний визит в суд.       Давид протянул ей руку, ненавязчиво предлагая помочь подняться с кресла. Всё былое волнение осталось позади, как и заседание, как и обвинения в её сторону. Она могла выдохнуть и вернуться к прежней жизни. Вот только тёплый взгляд сероватых глаз не отпускал её. В первый свой день она мечтала избавиться от бремени клеветы, что на неё обрушилась, ровно как и скорее вернуться к привычной для неё работе. Но сейчас, оглядываясь на все прошедшие в «Астрее» дни, на своих таких разношерстных коллег, Одри поняла, что не сможет вот так их просто отпустить. Их связало дело, к разгадке которого девушка просто обязана была приложить руку. И променять общество приветливого юриста, не скупившегося на комплименты и шутки, на общество брюзжащих медсестёр и вечно апатичных пациентов ей вовсе не хотелось. Агентство пустило свои корни в её душу, что вырывать его из своей биографии было равносильно самоистязанию.       — Кажется, мы на чем-то вчера с тобой остановились? — прервал её полёт в чертогах разума Давид.       Оценщица с минуту вспоминала, о чем конкретно мог говорить мужчина, а как только перед глазами предстал полумрак коридора и манящие губы юриста, её щеки вновь облачились в краску. Одри отвела взгляд и принялась собирать свои вещи по всему столу, хоть из них был всего её дежурный блокнот и ручка. Рука мужчины легла на подлокотник кресла и одним плавным движением притянула его  вместе с девушкой к себе вплотную.        — Давид, мы в зале суда, — напомнила тому оценщица, — разве подобное поведение не скажется плачевно на твоей репутации? — она выгнула бровь, ожидая, что хоть это поумерит его пыл.       — Скажется, — губы коллеги растянулись в широкой улыбке, словно ему нравилось наблюдать, как Одри беспокоилась о таких мирских мелочах как репутация юриста, — но шампанское уже открыто и его надобно пить.        Девушка огляделась по сторонам, предвидя обилие косых взглядов и перешептывания. Она знала, что самоуверенность мужчины не позволит ему просчитывать каждый шаг, остерегаясь очередного капкана. Давид по своей натуре готов был прыгнуть обеими ногами в ловушку, если это означало, что в конце он получит свой обещанный приз. Тот не щадил себя, когда как оценщице вовсе не прельщало заманивать мужчину в проблемы, из которых он и так ей помог выбраться.        Поднявшись с места, Одри без промедления коснулась губами щеки коллеги, на которой можно было уловить едва проступавшую щетину после бритья. Азарт в глазах его сменился на предвкушение, которым он не намеревался делиться с кем-либо ещё. Лёгким касанием руки Давид поправил выпавшую прядь девушки, нарочно задев при этом изгиб её шеи. Это мимолётное касание впечаталось в кожу оценщицы, запоминая каждую тонкую ноту аромата мужчины.       — Теперь куда? — он подал ей свой локоть.       — Мне нужно по делам отъехать, потому тебе придётся подождать до вечера, — одной рукой она держалась за протянутый локоть мужчины, а другой вызывала такси в телефоне.       — Может тебя подвести?        — Не стоит, я вызвала такси, мы с подругой договорились пойти на службу в её церковь, — тут девушка поняла, насколько сумбурно звучало сказанное, — лучше не спрашивай.       — Да, в церковь от меня ещё никто не сбегал, — Давид подавил смешок. — Ты хорошо её знаешь?        — Она единственная моя подруга, — убеждала его Одри, — тут переживать не о чем. Но чтобы ты так не тосковал по моему обществу, можешь как раз провести меня до машины.        Дожидаясь такси, они успели ещё какое-то время поболтать, а после, когда оценщица уже садилась в машину, она заверила коллегу, что отпишется ему сразу же, как приедет. Девушка не могла гарантировать, как скоро это произойдёт, поскольку адрес, который ей выслала Рут, был совершенно ей не знаком и свой путь она доверила в руки водителя. Бескрайние поля и пустоши тянулись за каждым минуемым километром, золотистое убранство земли, постепенно готовящейся к холодам, успокаивало своим видом, завлекая всё больше в далёкие воспоминания.       Одри сидела на детской площадке, издали наблюдая за своими сверстниками и ребятами помладше. Все как один сторонились её, потому что именно о ней пошла нелестная молва, связывающая девочку с самим дьяволом. Кто-то из детей, кого не так давно забрали из-под родительской опеки, боялся её, ожидая, что от одного косого взгляда та начнёт читать заклинание. Дети, что не знали родительской заботы и росли наперекор страху, изучали мир интуитивно и без предрассудков взрослых, напротив, смеялись над ней. Смех всегда помогал уменьшить страх, принизить значение ужасающего объекта. В одном детвора всё же сходились — им претила мысль водиться с такой девчонкой как Одри. Отец — помешанный на религии священник, мать — его верная последовательница, какой же может вырасти их дочь, если не духовным подобием?        Одри не пыталась завязывать дружбу с обитателями детского дома, где сама не так давно появилась. Ей не хотелось навязываться и тем более лишний раз давать причину для сплетен. Все прогулки девочка проводила вдалеке от воспитанников, читая книги, какими могла похвастаться скромная библиотека дома, а время от времени училась помогать работникам с садом и его благоустройством. Растения успокаивали её и напоминали покинутой девочке о редких моментах детства, когда её прибывание в общине не было кошмаром. Для Одри мир стремительно начал меняться, ведь совсем недавно в восприятии её хрупкой головки подобное детство было совершенно обыденным. Она родилась среди культа и не знала жизни вне его, потому, оказавшись отрезанной от мнимого дома, на свободе, девочка совсем не знала, что делать. И радоваться ли, когда на этой свободе её едва хотели видеть.       — Привет, — низенькая девочка с копной ярких рыжих волос подбежала к ней.       Одри не видела её впредь, но на фоне поведения остальных ребят эта девочка не избегала её, напротив, улыбалась и даже решила заговорить.       «Может, она ещё не знает, кто я?» — закралось в мыслях юной Дюваль.       — Меня зовут Рут, а тебя – Одри, правильно? — девочка смотрела очень пытливо, стараясь не упустить взгляда новой знакомой. — Меня забирали на выходные бабушка и дедушка, поэтому мы не успели познакомиться. Ребята говорят, что твоих родителей тоже убили в культе, да?       Эти слова, непривычно звучащие из уст ребёнка, послужили сигналом для Одри. Рыженькая не испытывала страха, вела себя совершенно обыденно рядом с ней, потому что сама прошла через схожее. У Одри было много вопросов, потому, уставившись на собеседницу со всем вниманием, она кивнула и освободила возле себя место на скамейке, дабы та села.        — Ты не обращай на них внимание, они и меня периодически игнорируют. Если поделиться с ними конфетами, которые дают на выходных, то можно договориться поиграть вместе, — Рут болтала своими ножками, на которых красовались беленькие чулочки с бантиками.        — Но мне не нужна такая дружба за конфеты, — буркнула в ответ она.       — Тогда ты можешь дружить со мной, — невозмутимо произнесла девочка. — Мне и без конфет интересно с тобой общаться.          Детские улыбки, искренний смех и забытое на краткий миг горе, унесли оценщицу от дороги, что давно погрузила автомобиль в лесной пейзаж. Хвойная зелень отбрасывала тень на дорогу, потому быстротечность времени особенно ощущалось в этой части пути. Одри взглянула на часы и обратила внимание, насколько же долго они ехали и никак не могли добраться до указанной деревни.        «Угораздило же Рут перебраться именно сюда,» — девушка начала вырисовывать план у себя в голове, как именно ей придётся добираться обратно.        Из раздумий её выудило резкое торможение, из-за чего Одри вцепилась в спинку переднего сидения. Выглянув в окно, она не заметила и намёка на поселение, потому сразу же поспешила спросить у водителя о причине остановки.       — Простите, мисс, тут дерево повалило, увы, я не смогу его никак объехать, — заключил мужчина.       Рассмотрев всю ситуацию вне салона, девушка поняла, что уговаривать мужчину нет смысла, ровно как и ехать назад, ведь карта указывала прямой путь к месту назначения через лес. Одри расплатилась с водителем и поблагодарила его за поездку, а после вышла к обочине и, обойдя дерево, направилась к отрезанной части местности. Лёгкий туман, что плавным движением щупалец выскальзывал из глубин лесной чащи, напоминал ей задание, после которого пришлось лежать сутки в постели.        «Я всегда могу убедить себя в обратном. Сейчас напишу Рут и она встретит меня, ничего со мной не случится,» — успокоила она себя, принявшись набирать сообщение подруге.       Мелкая морось, какой не обещали в прогнозах погоды, проникала под одежду, заставляя поёжиться от прохлады. Девушка бросила последний взгляд на дерево, что так ровно легло поперёк дороги, и чей срез вызвал у неё долю сомнения. За последние дни ей всё чаще попадались не самые лучшие эпизоды, центральной фигурой которых она по случайности становилась, потому острое чутьё неквалифицированного детектива обострилось прежде, чем Одри поспела себя образумить. Она начинала видеть в каждой мелочи особый знак, знаменующий очередную гибель невинного человека или же опасность, грозящую ей и её близким. Делая размеренные шаги и приводя в норму дыхание, девушка напоминала себе, что подобная чрезмерная осмотрительность естественна после пережитого стресса и на фоне непрекращающихся кошмаров её психика вольна смешивать образы фантазии с реальностью. Ей очень хотелось разобраться с тем, что происходило внутри её головы, внутри плоти, что так стремительно тянулась к чему-то аморально бесчеловечному, потому, откинув всю осторожность, она крепче сжала свою сумочку и зашагала уже более бодрым шагом.        Рут её встретила через добрые две сотни метров от ближайшего поворота. Девушка святилась лучезарной улыбкой, как только увидела свою подругу вживую. Объятия, каких так долго не хватало самой Одри, сразу сбросили оцепенение и развеяли некую толику настороженности. Из-за влаги волосы подруги казались более медными, сквозь которые едва мог проскользнуть лучик солнца. Она не переставала улыбаться, расспрашивая её о делах на новой работе.        — Малек мне очень помогает, потому спасибо тебе огромное, что замолвила за меня словечко у него, — Одри не вдавалась в подробности своего психического состояния, посчитав это лишним в их встречу спустя такое количество времени.        — Малек… профессор Синнер очень хороший специалист, в нём ты точно можешь не сомневаться, — интонация Рут слегка поубавила свой былой энтузиазм.        — Рут, ты можешь мне доверять, — девушка остановилась, взяв подругу за руку, — мы уже давно не студентки, никто не сможет осудить тебя… — Одри заглянула в малахитовое озеро её глаз. — У тебя что-то было с профессором, потому ты так чувственно о нём отзываешься?       Девушка помедлила, что заставило оценщицу напрячься. Ответ на данный вопрос многое решал лично для неё, поскольку продолжать сессии с бывшим любовным интересом своей единственной подруги было вне списка того, что она могла себе позволить. Одри готова была заключить вновь ту в объятья, но заливистый смех смирил её порыв.       — Ах, Одри, о чём ты говоришь? Конечно, в студенчестве профессор Синнер не мог не нравится мне, как мужчина, но… — девушка отвела взгляд, направив его далеко вперёд. — Возможно, я бы продолжила грезить о чём-то несбыточном, но на моём пути повстречался истинный наставник. Мой наставник. И с ним я скоро свяжу свою жизнь.       «Рут обручена? И тем не менее, Малек был ей явно не безразличен… С этим надо будет что-то решить,» — Одри внимательно слушала бравады о женихе своей подруги, согласно кивая и улыбаясь её невинному хихиканью.       — Познакомишь нас как-нибудь?        — Не как-нибудь, а сегодня. Франц является пастырем в нашей церкви, сегодня как раз увидишь его за работой на службе, — Рут светилась счастьем от предвкушения сегодняшнего мероприятия.        Одри не осуждала подругу и давно смирилась с её тягой к божественному и религиозному толкованию бытия. Если бы не то самое жертвоприношение, возможно, она сама осталась бы в этом крохотном мирке, где всё живое и неживое объясняется одной книгой. Вполне вероятно, что даже оказавшись в детдоме, Одри по прошествии лет точно также примкнула бы к одной из общин, ведь внутри неё жизнь казалась куда понятнее. Но девушка пошла совсем иным путём, с которого её отчаянно пытались сбить, столкнуть, но сею дорогу она выбрала сама, потому и бороться за своё право шагать по ней она должна была до конца.         Для места проживания Рут слово «деревня» было слишком скромным. Вместо ратуши маленький городок встретил её возвышающейся церковью, вокруг которой и поселились все местные. Где-то рядом виднелись стены гостиной и даже небольших лавок с ручными изделиями. Город был маленький, но едва походил на деревушку, какой его описывала подруга. Только тишина и отсутствие жизни в воздухе выдавало этот городишко за глушь.        — Доброго дня, — к ним навстречу вышел молодой мужчина, — вы, полагаю, Одри?        Обратившись за реакцией на него к подруге, девушка догадалась, что это и был ранее упомянутый жених Рут. Почти пшеничные пряди были уложены в косой пробор, тёмные глаза впивались в своего собеседника и не отпускали до полученного ответа. Подруга же ещё больше просияла, оказавшись рядом со своим суженным, и, наблюдая, как та нежно норовила прильнуть к нему, оценщица отпустила всякого рода подозрения на счёт незнакомца. Это был выбор Рут и она готова была его принять, как и прежде.         — Да, а вы – Франц, как я поняла, — она протянула мужчине руку, буднично улыбнувшись, — рада знакомству.       — А я как рад! — Франц бросил едва заметный взгляд на свою невесту, что за всё короткое приветствие смотрела на него с обожанием. — Рут многое о вас рассказывала, позвольте помочь вам устроиться в нашей гостинице.        Одри не торопилась отказываться, поскольку время близилось к вечеру, и перспектива обратно отправиться в одиночку среди ночи не особо воодушевляла её. Франц представлял из себя тот тип людей, что лишь создавали вид вовлечённости в беседу. Он кивал на ответы оценщицы в ходе расспросов, но не стремился развивать тему дальше нескольких фраз. На восторженные речи Рут об их предстоящей свадьбе он точно также кивал и снисходительно улыбался, словно позволял девушке вплетать всё больше слов в сей эмоциональный поток, как позволяет родитель неугомонному дитя болтать о своей чепухе.        — А как вы познакомились? — решила задать сразу обоим вопрос, подходящий для совместного разговора.       — На службе, — хором ответили обручённые.        «Кто бы сомневался,» — этот комментарий девушка оставила при себе.        — Проповедь Франца тронула меня до глубины души. Ещё никто так не понимал Его и не доносил Его слово на землю, — подруга, искренне верящая в своего бога, трепетала бабочкой при одном его упоминании. — Человек, способный влюбить тебя снова в Него, ещё сильнее влюбляет тебя в себя. Ни у одного праведного нет и шанса перед таким пастырем.        Между компанией повисла небольшая пауза, пока они прохаживались до небольшого здания гостиницы. Оценщица то и дело поглядывала на то, как держал себя Франц подле невесты, и на влюблённого жениха в её глазах он всё меньше походил.        «Может он не из тех, кто кричит о своей любви? Очень походит на безупречного пастыря. В такого однажды и моя мама влюбилась.»        Гостиница представляла из себя, как и большинство зданий в городке, деревянное строение. На первом этаже за стойкой не было видно консьержа, остальной персонал тоже предпочел не показываться перед новоприбывшей. Эта обстановка, состоящая из тишины и безлюдья, разительно отличалась от той, к какой девушка привыкла в «Астрее». Стены поместья и сад успокаивали, став уже родным за столь короткий срок. Одри приняла царящее в агентстве безмолвие как неизменную составляющую, погрузившись в неё наравне с остальными обитателями. Здесь же, в заведении, чьего названия оценщица так и не успела прочитать, её настораживало абсолютно всё, будто всё в этом городе было лишь фасадом. Как и улыбка молодого пастыря, с которой тот покинул подруг в одном из номеров.        Комната была совсем простой и вполне вписывалась в атмосферу здешних мест. Одри заглянула в ванную комнату и с облегчением выдохнула, обнаружив там душ. Вся её одежда пропиталась лесной влагой и моросью, потому она была настроена как можно скорее сбросить её с себя.        — Не переживай, я на всякий случай подготовила тебе платье к службе, — словно прочитав её мысли, произнесла Рут. — Оно будет в шкафу, ты располагайся здесь, а я подойду за тобой позже.        — Рут… — окликнула её девушка, когда та направилась к двери, — тебе здесь правда нравится?       — Конечно, — вновь просияла улыбкой подруга. — Уверяю, и тебе здесь тоже понравится, просто дай нам шанс, — договорив это, Рут скрылась за дверью.        Оставшись наедине с собой, Одри осмотрела скудно обставленный номер, где телевизор еле улавливал связь. От помех на экране её отвлекла вибрация телефона, оповещающая о новом сообщении.        «Ведьмочка, не поверишь, но я уже соскучился. Надеюсь, ты не все грехи успела замолить,» — гласила весточка от Давида.       Улыбнувшись сообщению, она поспешила отправить ему ответ, где после уточнила адрес своего нахождения. Последнее оценщица сделала из предосторожности, которая никогда не бывала лишней. Оказавшись под горячей струёй душа, девушка смывала с себя не только лесной гнетущий туман, но и липкое плохое предзнаменование, что проникло под кожу, стоило ей выйти из такси. Кожа пылала под горячими каплями, кровь активнее циркулировала по венам, там самым сдвигая с места застоявшиеся тревожные мысли.         Кожа на кончиках пальцев уже сморщилась, когда оценщица покинула душ. Полотенцем она небрежно вытерла остатки влаги с потемневших русых волос. Платье, что ей любезно предоставила Рут, было в стиле церковных прихожан: белоснежные рукава и кружевной воротник, прикрывающий талию и бюст передник, ниспадающий прямо к ногам. Вернувшись в комнату, Одри хотела проверить, не пришло ли новое сообщение от мужчины, но на кровати телефона не было.        Девушка принялась осматривать тумбочки и выдвижные ящики в них, заглянула даже под кровать и кресло у телевизора, но нигде не было намёка на мобильный. Спохватившись, Одри осознала, что вместе с телефоном из поля её зрения пропала и сумка с блокнотом.        — Срочные новости: ранее задержанный на месте убийства Филипп Мор на днях сбежал из тюрьмы. Полиция делает всё возможное, чтобы поймать преступника. Если вы обладаете, сведениями, где может находиться…       Одри не верила своим ушам. Новостному диктору вторила бегущая строка, оповещающая телезрителей о побеге опасного убийцы. Девушка ощутила неприятное чувство тошноты, сопровождаемое лёгким головокружением. Слова ведущей едва доходили до неё полным смыслом, та перебежала с одной новости на другую, а в голове оценщицы продолжало звенеть имя преступника. Колени наливались свинцом, а руки одолевала дрожь, что проступала до самых плеч.        «Какого чёрта? И почему… почему службу жених Рут проводит в субботу, а не воскресение?» — оценщица вцепилась в подоконник обеими руками, да так, чтобы ногти прошлись по всем трещинкам древесины. — «Я должна выбраться отсюда, любой ценой!»       Она помчалась к двери, надеясь, что та мигом поддастся ей, но номер оказался заперт. Тревога, некогда стискивающая её желудок и всё нутро изнутри, отступала, на смену ей приходил гнев, что так долго томился в ней. Одри стучала по деревянной поверхности сначала кулаком, потом со всей силы прикладывалась плечом к её поверхности. С каждым безуспешным усилием, её злоба становилась сильнее. Девушке не пришлось долго вычислять, чтобы понять, что заперла её подруга и вещи личные тоже забрала она. Рут заволокла её в сердце культа, а она, наивным ягненком, повелась на добрую песенку.        «Как же нужно было ей промыть мозги?»       Стоило ей отойти от двери, как та распахнулась и в ней появилась сама виновница. Рут не выглядела взволнованной или удивлённой, её лицо выражало безмятежное спокойствие. Одри попыталась пройти к выходу, но подруга загородила ей путь.        — Не спеши, Одри, всё только начинается, — пропела та.        — Зачем тебе это нужно, Рут? — с последней толикой отчаяния спросила оценщица.        — Как и всем, чтобы пришёл Он и воздал всем должное, — медленной поступью она отходила от двери и надвигалась на девушку. — Ты во многом пыталась разобраться, но тебе лишь давали ложную надежду. У тебя есть предназначение и от него нельзя убежать. Тебе никак нельзя.       — Рут, разве ты не понимаешь, что нет ничего святого в том, чтобы калечить и убивать людей? Что это за бог как не чудовище, если ему нужно поклоняться через кровь? — Одри до последнего надеялась воззвать к голосу разума свою подругу.       — Единственный верный, — жёстко отрезала Рут. — Тебя не было бы без Его благословения. Все эти смерти — лишь следствие твоей отложенной кончины. Отец, конечно же, тебе не объяснил…       Девушка не сдержалась и ударила заведённую подругу по лицу. На бледной щеке тут же проступил алый след ладони. Рут не посмела прикоснуться к лицу, лишь скривила губы в усмешке, словно только и ждала этой реакции от оценщицы.        — Он просыпается в тебе, — глаза той смотрели неподвижно на Одри, — и сегодня мы поможем Ему восстать.       — Кому ему? — девушка сдерживалась, чтобы не вцепиться в подругу и не начать трясти её, чтобы хоть как-то сфокусировать на себе. — Зверю? Это ради него вы затеяли всё это? — она обвела комнату беглым взглядом.       — Я видела фото в твоём телефоне, — спокойно ответила Рут, — и рисунки в блокноте. Ты много где искала, но забыла порыться в самой себе.        Одри не узнавала в стоящей напротив свою подругу. Она говорила на том же языке, что и прочие последователи культа, словно перед ней не стояла та, что прошла с ней все школьные и студенческие годы рядом. В голову закралась гадкая мысль, будто всё происходящее между ними было расплатой за отстранённость оценщицы. Девушка глядела на Рут и чувство горечи от предательства смешивалось с пылающей обидой. Она не допустит, чтобы кто-то вновь вернул её в тот злополучный день.       Руки сами потянулись к ладоням рыжеволосой, но та никак не отреагировала на прикосновение. Одри надеялась, что сможет отыскать хоть один отголосок той Рут, какую она знала всегда. Парящую в своих облаках, не взирающую на осуждающие взгляды и колкости других, верующую, но не навязывающую. Принятие её подругой многих вещей в этой жизни служило порой примером для самой девушки. Она готова была перечислить каждое их общее мгновение, что засело приятной негой в её памяти, каждое Рождество в доме бабушки и дедушки Рут, где всегда пахло имбирным печеньем и корицей. Одри едва приоткрыла рот, чтобы начать свою речь, но подруга прервала её:       — Наше знакомство не было случайным, Одри. Когда Он придёт, ты всё поймёшь и простишь меня.        «Прелесть!» — девушка прикрыла глаза, чтобы сдержать подступающее возмущение внутри неё.       — По-твоему я какой-то телёнок, которого просто так можно отправить на убой? Что такого сделала я, раз не заслуживаю простой жизни? — вырвалось криком из неё. — Вы служите тому, кого ни разу не видели, но предлагаете мне слепо отдать себя в жертву? Ты хоть знаешь, что я чувствовала тогда в отцовской церкви? — её руки сильнее сжали ладони подруги, ногти впивались в бледную кожу, желая заполучить хоть один ответ от  безвольного тела. — Я была ещё ребёнком, а мне пускали кровь. Мой отец вспорол мне живот ради этого глупого обряда. Моя мать пыталась меня отравить, чтобы я перестала мучаться среди всего этого ужаса, но её зарезал на моих глазах отец. Я вижу эту церковь почти каждую ночь, не было и дня, чтобы я не смотрела на этот шрам с содроганием, — она силой притянула руку девушки к своему животу. — Окажись ты на моём месте, ты бы также слепо верила в этого бога и положила бы ради него свою голову? Разве жизнь нам дана для того, чтобы вот так просто её кому-то вручить?        В глазах подруги проступал слабый свет осознанности, губы её едва дрогнули, сбрасывая тень безумной улыбки.        — Рут, я прошу тебя, — Одри металась между искреннем желанием достучаться до неё и рвением скорее отмахнуться от общества не только подруги, но и всех жителей так называемой деревни, — одумайся.        — Одри… — прошептала Рут. Ещё немного и она открылась бы правде, что была скрыта за пеленой веры. — Я жила ради этого всю жизнь, мне некуда отступать.       «Она жила ради того, чтобы привести меня к смерти, а ради чего жила я, никто не хотел и думать… Ладно, разберусь с ней позже,» — отбросив гнев, что норовил вырваться из неё, оценщица отпустила руки девушки и направилась к двери, что та не успела запереть повторно.       — Ты сейчас отдашь мне ключ и мои вещи, останешься здесь и никто из них тебя не найдёт, — сурово отчеканила она. — Я даю тебе выбор, даже не смотря на то, что ты лишила меня моего.        — Одри, тебе не сбежать, — грустно покачала головой Рут.        Одри вырвала из рук бывалой подруги ключ, на поиск телефона и сумки она всё же решила не тратить время. Выбежав из номера, девушка заперла прислужницу Зверя, несколько раз дёрнув ручку, дабы удостовериться, что та не выйдет. На деле она заперла её лишь с той целью, чтобы Рут не попалась ей под горячую руку. Девушка впервые не корила себя за испытываемую злобу, потому как её в ней было слишком мало, чтобы воздать каждому из причастных.        Только оказавшись на улице, Одри поняла, что выбежала босиком. Прохладный гравий царапал ступни ног, лёгкие едва поспевали вбирать в себя воздух, настолько быстро бежала девушка. Кругом царила всё та же тишина, что не могло ещё больше не насторожить оценщицу. Каждым миллиметром своего тела она ощущала взгляды домов, из которых за ней наблюдали их жители. Огибая церковь, Одри выбежала прямо к выходу из проклятой деревни. Оставалось совсем немного, чтобы оказаться по ту сторону и спрятаться в лесу от преследователей. В их наличии она не сомневалась, ведь её пропажу заметят весьма скоро.        Стоило ей поравняться с воротами, как дорогу перегородил возникший из неоткуда Мор. Девушка сжала пальцы в кулаки, биться с ним она, конечно же, не собиралась, но и утянуть себя в церковь просто так она не позволила бы. Сквозь бледную пелену его кожи проступали вены, что тонкими змеями опоясывали всё лицо парня. Одри было тошно смотреть на него, поскольку перед глазами возникали все павшие жертвой от его рук.        — Одри, малышка, ну куда ты собралась?        Она сделала осторожный шаг вправо и Филлип тут же проследовал за ней. Он зеркалил каждое её движение, нарочно сокращая дистанцию, в то время как сама оценщица приближалась к ограждению.        «Если я ударю его в пах, смогу приложить его головой о забор. Он уже ударялся ей в участке, одного сильного удара должно быть достаточно,» — девушка старалась не показывать взглядом свои намерения.        Расчёты в её голове складывались в перспективную картину. Нужно было лишь не дать дрожи взять над собою власть. Мор сделал предосудительный шаг навстречу ей, что дало Одри небольшую фору, дабы замахнуться коленом. Всего мгновение и она приблизилась бы к реализации своего небольшого плана по вызволению. Время с момента её появления в этом месте растягивалось до невозможного. Филлип Мор не думал уворачиваться, потому что за спиной оценщицы зиял поблескивающий в сумраке ручник. Один слабый, но точный удар между лопаток и девушка, обмякнув, рухнула на землю на славу молодому человеку и местному пастырю, что успел облачиться в свою церковную рясу. 

🕷️🕷️🕷️

      В храме было темно, лишь несколько свечей из дальних углов освещали происходившее в стенах таинство. Жгучая боль в спине распространилась по всему телу, стоило девушке пошевелить головой. Ресницы успели слепиться из-за засохшей крови. Её запах был везде, привкус же не спадал с языка, кровью пропитан был весь рот. Одри ощущала едкое чувство дежавю, она вновь была в центре всеобщего внимания, вознесённая на алтарь, где к деревянному кресту не просто привязали кисти её рук, а прибили гвоздями. Алый окрасил всё её тело, мелкие ручейки стекали из свежих ран на руках и груди, обжигая те порезы, что были нанесены чуть ниже.        Ей было тяжело смотреть вперёд, все мысли спутывались в бессвязный клубок из-за нескончаемой агонии боли, исходящей от её рук. Одри не смела пошевелиться, зная, что так нанесёт себе ещё больше увечий. Её не стали прибивать в полный рост, как некогда сделали подобное с великим мучеником, культисты лишь зафиксировали руки девушки, а пока та была без сознания, расписывали её тело ритуальными кинжалами, словно она была вовсе не человеком, а лишь пустым мольбертом.         — Очнулась? Как славно, — противный тонкий голосок Мора раздался у самого её уха.        Одри попыталась пошевелить ногами, но те затекли от непривычного положения. Ей очень хотелось пнуть мерзавца, чтобы тот спиной вниз покатился по мраморным ступеням храма и добавил ко всеобщей луже свою кровь. Но пока оценщице удавалось лишь тяжело дышать.        — Подожди, это ещё не конец, — он положил свою руку ей на голову, имитируя ласковые поглаживания. — Но он скоро настанет.        Девушка смотрела на последователя Зверя и осознала, что взывать к чему-либо ни его, ни Франца, ни даже Рут не было смысла. Они жили этой идей куда дольше, чем простые идеалисты из высших партийных кругов. Эти люди, как бы ей не хотелось причислять к ним культистов, верили не просто сознанием, они верили всей душой. Не самая профессиональная трактовка, что справедливо для себя подмечала она, но именно слепая, безукоризненная вера была сильнее любых доводов. Для Мора чёрное было белым, белое же — чёрным. Сколько бы Одри не распиналась перед подобными в своём кабинете, они остались бы при своём. Давить на жалость в её случае — самая безуспешная партия, которую она могла бы разыграть.        — И кого же вы все так отчаянно ждёте? — девушка решила воспользоваться моментом, пока голос вовсе не пропал из-за иссохшего горла. — Как я приведу его сюда?        — Милая, глупая малышка Одри, — продолжал своё Мор, — ты не просто приведёшь Его, ты станешь Им. Отец тебя привёл в этот мир не просто так, ты должна была стать воплощением Царя Тьмы.       Ему приносило удовольствие давить на больное девушки, прекрасно зная, что происходящее прямо сейчас для неё уже ранее разворачивалось, оставив свой нестираемый отпечаток в памяти и на теле. По доносившимся шагам и шороху мантий, оценщица могла разобрать, что в храм подходило всё больше людей. Двое послушников перенесли в центр молебного зала объёмную чашу, полную человеческой крови. Франц на правах священника в стенах этого божьего дома совершал очередное жертвоприношение. Двое других молодых людей в рясах тащили исхудавшего мужчину. Приоткрыв ослабевшие веки, Одри разглядела в нём того, что они с Давидом вызволили из недр «проклятого» дома. Некогда сбежавший прихожанин вновь оказался перед ликом того, от кого поспел отречься.        «Из-за бороды и отросших волос не видно, но… Неужели они нашли того самого мужчину, что удрал из-под рук отца?» — девушка вновь покосилась на стоящего подле неё парня.       Мор не отступал, как и все присутствующие, наблюдал за сценой проливание грешной крови. Несчастный кричал и голос его возносился к самым сводам церкви. Одри отвела взгляд, понимая, что за бесчисленными ранами последует один чёткий и методичный жест у самого горла. В её снах подобным она прохаживалась по морщинистой шее отца, по ещё молодой, но бледной Мора и Кладиса. Среди ночи она видела, как купается в багровом озере, наполненном кровью и слезами всех предателей и злопыхателей. Все их намерения не имели значения, ведь во сне судьбы вершила она. Глядя на то, как орудует своим клинком Франц, Одри сама готова была вырвать его из рук и приступить к своей работе.        «Не думать о боли, не думать о боли… Они пригвоздили меня к кресту живьём! Не думай о боли, Одри, не думай… Как же я хочу изничтожить их всех!» — слова в собственной голове сталкивались друг о друга, оценщица не могла разобрать, что за мысли впиваются в неё, подражая внутреннему её голосу.        — Со стариком закончили, теперь твой черёд, Одри, — змеёй прошипел Мор.        Прихожане выстроились полукругом, пропуская к ней пастыря в лице Франца. Тот вкушал свой момент славы, возвышения над всеми страждущими, на правах проводника он был ближе к Зверю, чем яремная вена. Алый металл клинка его блестел и сквозь тёмные сгустки крови виднелись трепещущие языки пламени.        — Да воздастся всем неверующим и еретикам, да будут повержены грешники и отступники Твои, да возрадуется имя Твоё, ибо на устах наших оно будет во веки веков, — запел мужчина.        Его рука точным движением разрезала платье в области живота девушки. Она уже не думала, что от него осталась и какой вид сама приняла после многочисленных ранений. Всё тело окутывала туманная дрожь, боль поступательно сменялась с агонии в забытье. Последнего оценщица больше всего боялась, ведь это означало, что она перестала держаться за свою жизнь. Украденную, возведённую до уровня жертвы, но свою.        — Прими обещанное Тебе дитя, испей кровь неверных и явись нам, Царь Тьмы, Отец наш… — на этих словах живот Одри вновь полоснуло остриё клинка, но с большей силой.       Эта боль вырвала её из полусонного состояния. Она ощущала до мельчайших подробностей каждый порез на своём теле, живот с не бывалой силой выворачивало изнутри. Как в замедленной съёмке, Одри наблюдала за стекающими ручьями крови, что с новой секундой уносили её время жизни. Последователи культа ликовали, произносили несвязные для неё молитвы. Имя их божества затерялось где-то в стенах храма. Чем сильнее она пыталась согнуться, тем отчётливее напоминали о себе прибитые кисти рук. Девушка не могла сдерживать крик боли, но надрываться не было сил. Всё живое в ней словно ускользало, когда как мысли отчаянно цеплялись за всё, что могло заставить её остаться.        Давид хлопотал у плиты, выверял каждую пропорцию, но со стороны это выглядело так, будто он делал всё на глаз. Ему шло царствовать за плитой, как и за барной стойкой. Сильные, но чуткие руки не допускали лишней порции корицы и ни грамма в избытке имбиря. Пряные ароматы смешались в воздухе, девушка прильнула к столешнице и продолжила наблюдать за мужчиной в его очередной ипостаси.        — Ведьмочка, а ведь ты единственная, ради кого я среди ночи встал у плиты готовить печенье, — юрист ни капли не жалел о своём решении.        — Приятно быть той, что пробуждает в тебе такую страсть к готовке, — хмыкнула полусонная девушка.        — Ты пробуждаешь меня вновь и вновь одним своим взглядом, — мягко, почти у самого уха прошептал он, когда та только прикрыла глаза.        Мимолётное воспоминание врезалось ей в память, когда перед взором предстала та же церковь. Сознание когтями впивалось в реальность, не желая отдавать свою владелицу беспечному сну. Одри больше не чувствовала жгучей боли в руках, плечи казались дубовыми и почти что срослись с крестом. Девушка не могла просто так отпустить своё настоящее, где не было сказано ещё очень многое и самое важное. Именно в момент, когда вся её жизнь висела на волоске, по каплям спускалась на церковный алтарь, Одри приняла то, от чего старательно бежала и отговаривала саму себя.        «И как это бывает, всё оказалось слишком поздно,» — сдалась она перед  разъедающей отчаянием мыслью. — «И ведь я действительно ни разу не сказала ему ласкового слова…»        Прогремевший гром все собравшиеся трактовали как знак пришествия того самого. Одри не бралась гадать, что должно было явиться на смену ей и явится ли, она съедала себя тем, что не смогла никак повлиять на ситуацию. Слепо доверилась Рут, не сумела сбежать и даже вернуть телефон, чтобы послать весточку коллегам. Ей было горько от того, что свою судьбу она никак не могла исправить и должна была смириться с той, что ей так бесцеремонно вручили в руки.        Непогоде за стенами храма вторил звук разбитого стекла. Словно снег посыпались хрупкие витражи на прихожан и служителей Зверя. Тьму внутри храма озарил невиданный ранее никем свет, словно солнце спустилось к ним и озарило собой каждого. Все страждущие упали на колени и вознесли свои руки к источнику света. Одри не спешила поднять голову, она едва могла ей пошевелить.       — Вы так желали нового мира, что не разглядели, куда он вас привёл, — оглушающий громкий голос раздался у самого потолка церкви. — Вы посмели коснуться тьмы, так пусть оставшиеся дни ваши погрязнут в ней!       Белый свет озарил всё пространство, все присутствующие не сразу поняли, что их ждало, потому лишь спустя краткий миг один за одним, вторя друг другу, они прижимали свои обугленные руки к ослеплённым глазам. Оценщица не могла различить источник света, на полу виднелись слабая тень парящего человека, за спиной которого были большие пернатые крылья. Весь храм обдало жаром, стены моментально поедал дикий огонь, в котором, как во сне, стали метаться люди. Крики, мольбы, даже молитвы покаяния — всё смешалось вместе с треском древесины и падающей штукатуркой. Последнее, что увидела своими глазами Одри, — это спустившегося к ней Рафаила, чьи крылья сберегали её с обеих сторон от огня.