me and the devil

Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла. 

Евангелие от Иоанна, стих 17:15

      Утро следующего дня встретило Одри яркими лучами солнца, что пробивались в её комнату сквозь слабо завешенные окна. Листва садовых деревьев опоясывала весь периметр поместья, потому насыщенный свет в комнатах был крайней редкостью. Девушка, предвкушая свободный день, довольно потянулась и хотела было дать себе ещё пару минут на пробуждение, как в её дверь постучали.        — Ведьмочка, ты проснулась? — послышалось за дверью. — Прикрывай всё своё очарование, я уже вхожу.        Давид не замедлил и действительно проследовал прямо за своей фразой в комнату оценщицы. Он закрывал своё лицо вытянутой вверх рукой, в которой было сразу несколько вешалок с одеждой. Одри мигом натянула одеяло до самого подбородка — это была первая и самая быстра реакция, на которую она была способна после пробуждения. Похлопав с минуту глазами, девушка не могла отвести взгляда от нарядов, которые коллега так бережно развешивал на дверце её шкафа.       — Прости, что так рано, но я не мог отложить это ни на секунду, — мужчина поправил несуществующую складку на безупречном полотне ткани. — Как и обещал, наряд и место мероприятия — с меня, с тебя — твоя дивная компания.        — А я разве соглашалась куда-то идти? — девушка знала, что брошенное вчера вечером в кабинете начальника предложение не терпело отказа и возражений, но попытаться смутить юриста, вот так ворвавшегося в дамскую обитель, ей очень хотелось.       — Ну же, ведьмочка, не надо со мной кокетничать с утра пораньше, — он оторвался от платья и обернулся к ней, — в противном случае я не доживу до вечера.        Одри чувствовала этот смешанный взгляд, в котором можно было прочесть корпоративный флирт и неподдельный интерес, но чтобы не добавлять своему утреннему внешнему виду поспешного румянца, она вновь переключилась на собранную в её спальне одежду. Девушка была уверена, что ещё успеет рассмотреть каждый наряд в отдельности, но первое, что пришло ей на ум, это то, что Давид не бросает слова на ветер. Как обещал, он и вправду предоставил лицезрению свой выбор дресс-кода.        Будь она сейчас немного в ином положении, не после сна, впервые спокойного за долгое время, не в тонкой ночной сорочке и не с растрёпанными волосами, девушка позволила бы себе порыв приобнять коллегу и поблагодарить за данный жест внимания. Одри ещё сомневалась, так ли выражает Давид своё гостеприимство или же это особенность его языка внимания, но в данный момент времени она чувствовала себя уязвимой. Утро, как и для многих людей, было той частью дня, когда она собиралась с мыслями и силами, чтобы начать новый день. Пусть не с чистого листа, но хотя бы просто начать. И каждый раз неспешный ритуал пробуждения обрывался ломящейся в дверь матерью или грозным кличем отца с первого этажа.        Давид по одному опущенному взгляду оценщицы считал её понурое состояние духа, и сам отвёл взгляд, призадумавшись. Он мысленно пробежался по всем отточенным действиям, что сделал за этот краткий миг нахождения в комнате, и, словно найдя корень проблемы, пожурил себя за поспешность.       — Извини меня, — мужчина опустил взор, под нахмуренными бровями слабый туман радужки сгустился до тёмного смога, — если у тебя были какие-то планы…       — Нет-нет, — девушка выставила руку в примирительном жесте, — просто… — она поправила выбившуюся прядь.        Человеческие эмоции не траслируются на лбу их обладателя, каждый интерпретирует их, исходя из собственного опыта и знаний. Глупо надеяться, что любой другой догадается о пережитом и пройденном, не будучи даже осведомлённым. Комнату заливали солнечные лучи, так и вещая о радости грядущего дня, было бы настоящим преступлением начинать его с недомолвок и распрей, тем более таких несущественных.        — Я обязательно составлю тебе компанию, но при одном условии, — Одри настоятельно погрозила указательным пальцем в сторону коллеги.       — Я весь во внимании, моя ведьма, — непогода тут же сошла с лица мужчины, стоило собеседнице расщедриться на улыбку.        — Ты будешь входить в мою комнату только тогда, когда я буду готова и скажу об этом, хорошо?        Давид будто всё это время не замечал, что девушка находилась ещё в постели и была в неглиже. Брошенная у порога фраза была частью комедийного перформанса, в который он привык превращать каждый миг своего окружения. Его едва испуганный от собственной оплошности взгляд сменился лёгким смешком. Он прикрыл лицо рукой и принялся массировать веки, желая тем самым развидеть свою некомпетентность как джентльмена.        — Разумеется, — он не переставал неловко улыбаться и что-то подсказывало Одри, что сделанное ему замечание было первым таким прямым в его жизни. — Более того, я не взгляну на тебя, пока ты сама не будешь готова к этому.        Последняя фраза вернула его на прежнюю стезю, Одри облегчённо выдохнула и поблагодарила за предложенные наряды. Её гардероб, что был укомплектован в одну спортивную сумку, не мог похвастаться обилием выбора костюмов и платьев, поэтому в качестве исключения она не могла позволить себе отказаться. Давид выскользнул из её комнаты также быстро, как и появился в ней, а девушке оставалось убрать с себя остатки сна и готовиться к грядущему мероприятию. Поблескивающие своей экстравагантностью платья подсказывали, что место проведение будет отлично от дома оперы и балета.        После завтрака, который ей заботливо оставил на столе коллега-кулинар, оценщица изучила предложенные им же варианты облачения. Что-то эдакое было в его затее, которой девушка не могла не поддаться. После стольких неприятных и отягощающих мысли событий развеяться и даже забыться на какой-то краткий миг было жизненно необходимо для неё. Пальцы осторожно поглаживали багровый шелк, шлейки обрамляли сверкающие камни и Одри убеждала себя в том, что это всего лишь добротно исполненные стразы. Она уже и не помнила, когда в последний раз надевала что-то настолько роскошное, способное приковать внимание к каждой детали образа. Грустная улыбка дрогнула на губах девушки. Отцовская секта, детский дом, а следом самостоятельная жизнь в университете — куда там было разбежаться на мимолётные удовольствия и усладу для глаз.        Из погружения в себя её выудил телефонный звонок, раздавшийся настолько резко и бесцеремонно. На экране высветилась подозрительная надпись «Номер не определён», что не могло не насторожить Одри.       «Репортёры или судебные приставы по мою душу пришли?»       Набрав как можно больше воздуха и пропустив ещё одну вибрацию телефона, девушка взяла трубку:       — Одри Дюваль слушает, — невозмутимо произнесла она.       — Добрый день, мисс Дюваль, — ответил незнакомый мужской голос. — Меня зовут профессор Малек Синнер.       Она тщательно попыталась выскоблить похожие имена из своей памяти, но ничто не приходило ей на ум.        — Прошу прощения, но мы, кажется, с вами не знакомы…       — Разумеется, вы не удосужились посетить ни одну из моих лекций, — в интонации мужчины преподавательский укор смешался с лёгким смешком.        Конечно же, профессор Синнер — тот самый занудный и импозантный препод, на чьи лекции и семинары слетались все девицы медицинского университета. Никто так не приковывал к идеи психоанализа молодую аудиторию как этот разодетый в клетчатые костюмы мужчина. В студенчестве Одри не отдавала должного интереса к подобному стилю преподавания, как и предметам, которые в реальной жизни едва ли несли в себе практическое применение. Она была убеждена, что всё необходимое о психоанализе сможет узнать самостоятельно, а посещение лекций у подобного профессора — лишь угождение его самолюбию. И всё же, было неловко от того, что даже его имя не сразу отразилось в её воспоминаниях.        — Честно, мне сложно даже предположить, по какому вопросу вы обращаетесь ко мне…        — Вы едва ли чем-то можете помочь мне, но вот что же до меня… — профессор помедлил, голос его был настолько низким и глубоким, что приходилось сильнее прижимать телефон к уху. — Я наслышан о вашем плачевном инциденте с пациентом. Так уж вышло, что на данный момент мне предоставлена возможность курировать его и изучить всю возможную клиническую картину. Думаю, у вас, как и у меня, найдутся свои интересы в обсуждении Артура Кладиса.        — Но всё, что я могла рассказать о нём, было изложено ещё на первом суде…       — И, как мы уже с вами знаем, он может быть и не последним, — Синнер удачно подметил теперешнее положение дел, о котором девушка так отчаянно старалась не думать каждую свободную минуту. — Мне не интересны результаты бумаготворческой работы судебного секретаря. Я хочу узнать о своём уже пациенте из первых уст.        Одри не спешила ответить, она прекрасно понимала, что мужчина настаивал на встрече и что главным предметом обсуждения будет Кладис и тот самый день, когда её карьера и жизнь дали крутой поворот. Оценщица отчасти готова была потерять лицензию и смириться с мыслью, что, возможно, ей так и придётся консультировать сомнительные организации по психологическим вопросам, но лишаться свободы из-за нестабильного пациента, который сам чуть не лишил её жизни, она не была готова.        — Я вышлю вам адрес своего офиса, — прервал её раздумья профессор, — если надумаете изменить своё положение, я буду рад пообщаться с вами, Одри.        Звонок для девушки оказался действительно неожиданным, как и озвученное предложение о помощи. Одри ещё не обдумала, каким образом доложить своему начальнику и коллегам о положении своих дел, потому что ситуация напрямую влияла на её работоспособность в стенах агентства. Едва ли она сможет выполнять обязанности оценщика в стенах особого заключения.        «Лишняя паника сейчас мне не к чему, лучше оставлю это до следующего дня и настрою себя на вечер,» — успокаивала себя Одри.       Весь день она провела за туалетным столиком, на котором разместила свой ноутбук и успела расставить подручный блокнот и ежедневник. Оценщица пыталась отвлечь себя бездарными статейками в интернете, что не несли в себе никакой полезной информации, но то и дело находила себя зачитавшейся новостями, героиней которых сама же и фигурировала. Многие желали предать её анафеме, и, на её счастье, об этом пока кипело интернет-поле Вирджинии, как скоро запоют о ней местные пташки — оставалось вопросом времени. Единственное, что отвлекало её от тернистых и мрачных дум, — это плескающийся в солнечных лучах сад за окном. Он словно впервые за долгое время дорвался до тёплой ласки и играл всеми оттенками своей зелёной палитры. Даже где-то вдалеке, меж старых и могучих деревьев, показывались кусты алых дикий роз, которые так удачно прятались в любой другой день от гостей в садовом тумане. Девушку привлекало, как без стараний дотошного садовника, это место продолжало жить и набирать силы естественным путём, оставаясь не менее прекрасным и чарующим.        Ближе к вечеру Одри вновь вернулась к приглянувшемуся платью и начала собираться. Ткань приятно прикасалась к коже, бретели огибали выпирающие ключицы, а алый, почти багровый цвет так и завораживал обладательницу платья в зеркале. На правах названной «ведьмы» она успела поколдовать над своими локонами, добавив им незатейливые завитки. Девушка всегда знала, что не была обделена природными данными, но подчёркивать их нарочито ей редко когда приходилось. Строгие, но скромные брючные костюмы, вязанные свитера и твидовые сарафаны — ей едва ли приходило на ум, что в своём привычном обличье она сможет привлечь чьё-то внимание. По крайней мере, оное девушка не замечала.        В случае с Давидом её даже забавили нескромные и пышные комплименты в её сторону. Ненавязчивые, но способные поднять настроение и тронуть женскую организацию до улыбки. Одри уже спускалась на первый этаж, где они ещё утром успели договориться встретиться. Переминаясь с ноги на ногу, она подумывала, как же отреагировала бы её подруга Рут, заядлая прихожанка церкви, на подобный образ.        — Я всё надеялся, что ты выберешь именно его, — мягким бархатом раздалось за её спиной.        Оценщица обернулась и встретилась с плавящимся в нескрываемом восхищении взглядом коллеги. Он был в чёрном костюме, ничем не отличающимся от будничного, но вместо такой же чёрной рубашки его грудь окутывала её сестрица винного цвета.        — Парные наряды? — от девушки не смогла ускользнуть данная деталь. — Ты настоящий романтик.       — Но не безнадёжный, попрошу заметить, — Давид довольно улыбнулся своей спутнице и предложил ей свой локоть. — Позволь сопроводить тебя до машины как джентльмен и загладить наш маленький утренний инцидент.        — Брось, Давид, — она без промедления скользнула рукой под его локоть, — просто, — тут ей стоило моментально выдать успокаивающее и коллегу, и её саму объяснение, — я всё ещё на новом месте и мне нужно время, чтобы почувствовать себя комфортно со всеми вами, — она покосилась на собственную ладонь, что спокойно огибала предплечье мужчины, противореча её собственным словам, — в зависимости от обстановки.         — Ведьмочка, — он говорил с выдержанными паузами, стараясь не придать их разговору лишнего официоза, — я сделаю всё возможное, чтобы рядом со мной любая обстановка для тебя была комфортной.        Он высвободил свою руку лишь за тем, чтобы открыть перед ней дверь и помочь сесть в автомобиль.        «Есть всё-таки у этих юристов что-то от дьявола: такие сладкие речи точно хорошо работают на присяжных и судьях.»       Давид не раскрывал места, в которое они направлялись, но чем ближе они подъезжали к нескончаемой толпе, тем сильнее убеждалась девушка, что именно в то заведение они и держали путь. У входа в клуб стоял непробиваемый никакими уловками и чарами охранник, стоило догадаться, что быстро им не удастся проскользнуть внутрь.       — Мне кажется, это не очень хорошая идея, нас всё равно не-…       — Давид! — лицо мужчины у входа в моменте изменилось, стоило им показаться. — Давненько тебя не было видно.       — Да и повода заглянуть не было, — коллега осторожно придерживал за талию оценщицу, дабы никто из посторонних ненароком не задел её.       — Вижу, он всё-таки появился, хорошо вам провести время, — охранник без промедления пропустил их ко входу и тут же загородил собой путь для ринувшихся за ними страждущими.       — Ты часто здесь бываешь, — ей хотелось, чтобы это прозвучало как вопрос, но слишком очевидным был ответ, чтобы спрашивать о подобном.        — Не так часто, как хотелось бы. Наши с тобой коллеги, как ты могла заметить, не большие охотники идти на контакт, поэтому развлекаться приходиться в гордом одиночестве, — мужчина без всякого энтузиазма обвёл танцующую толпу взглядом.       — А ты, полагаю, не большой поклонник одиночества, — с едва заметным прищуром подметила оценщица.        — Рядом с тобой я хочу забыть, что такое слово в принципе существует, — не без заговорщической улыбки произнёс тот. — Мы всё же пришли отдыхать и праздновать твой первый рабочий день в агентстве, что будешь брать? — он кивком указал в сторону бара. — Меня здесь знают, поэтому любая прихоть за счёт заведения.        Одри пробежалась изучающим взглядом по ночному заведению, который выделялся обилием различных зон, потому в каждой из них можно было почувствовать себя просторно и не прижатой к стенке. Возможно, за счёт такого роскошного убранства и трепетной планировке удобств и развлечений это место пользовалось таким спросом. Одри едва могла сравнить этот клуб с каким-либо другим, все её представления о «храме блуда» сводились к подвальным помещениям со множеством световых ламп и сломанному пульту диджея.        — Бокал белого полусладкого, — приблизившись к его уху, ответила она, всё ещё привыкая к шумной атмосфере.       — Будет исполнено, — подмигнув ей, юрист растворился среди проходящих мимо людей.       Одри не знала, куда ей лучше податься, потому присела на близ расположенный диванчик. Музыка действительно била со всех сторон, но приятный полумрак помогал сгладить напускную тревогу. То были обычные электронные биты, сведённые чуть лучше, чем те, какими хвастались студенты в своей комнатке в общежитии. Это был не орган и не монотонный хор, который холодным потом окутывал спину девушки при каждом воспоминании школы божьего слова.        «Может, я недостаточно уделяла внимания супервизии, потому и не заметила, как могла навредить собственным пациентам? Не может же быть, чтобы я до сих пор так болезненно реагировала на малейшие, даже не схожие между собой раздражители… Я же так долго работала над этим…»       Шмыгнув носом, Одри постаралась отогнать от себя негативные мысли. Сейчас она совершенно не в том месте, чтобы сидеть с понурым духом. Ей нужно было отвлечься, отпустить все мысли прочь, ощутить своё тело и свой разум здесь и сейчас, и только после вспоминать, что было ранее. Вот-вот должен был вернуться Давид с напитками, а встречать его с покрасневшим носом северного оленя девушке вовсе не хотелось.        — Привет, — перед её глазами возник незнакомец.       Он загородил собой весь обзор, гипнотизируя девушку своей спокойной, но подозрительно пластиковой улыбкой. Мышцы были неестественно напряжены, глаза едва реагировали на движения вокруг — они впивались в лицо Одри, желая заполучить зрительный контакт.       — Привет, — сухо ответила она и насторожено отодвинулась к противоположному краю диванчика.       — Ты красивая, — без всяких красок и эмоций произнёс парень. — Ты здесь одна?        — Нет, — чётко выдавила из себя девушка в надежде, что её это послужит ответом на все последующие вопросы.        — Я знаю, что ты совсем одна, — он не собирался садиться рядом с ней, напротив, сделал ещё один шаг вперёд к ней, нависая всей своей фигурой над стыдящей. — Я могу отвести тебя в VIP-комнату и ты больше никогда не будешь одна…       — А может ты хочешь провести время со мной? — Давид грубо развернул незнакомца к себе, сжимая его плечо как какую-то тряпку.        Парень с нескрываемой яростью покосился на несостоявшуюся жертву своего «обольщения» и чуть ли не прошипел:       — Он заберёт своё, обязательно заберёт, — выкрутившись из мёртвой хватки мужчины тот пулей вылетел из зоны отдыха гостей.       — Ты как? — Давид опустился на колени перед девушкой, внимательно рассматривая её. — Он не тронул тебя?       В его голосе звучала злоба и решимость поквитаться с обидчиком, и, Одри не могла кривить душой, ей нравилось подобное проявление заботы. Она будто почувствовала вновь себя защищенной, как тогда в машине, когда мужчина прервал её мрачные воспоминания о семье одним касанием своей руки.       — Я в порядке, — вот тут она не смогла не соврать, но озвучивая желаемое состояние, девушка будто действительно перемещалась в него. — Сейчас выпивка как нельзя кстати придётся.        Давид усмехнулся порыву коллеги перевести всё в шутку. Её собранность и стремление казаться сильной в любые моменты цепляла его, это он не мог скрывать. Впрочем, как и её обворожительное личико, на котором быстрее читались колкости, что только-только приходили ей на ум. Он протянул бокал с заказанным ею напитком и, без лишним слов, позволил бокалам соприкоснуться в стеклянном звоне. 

alessia cara — here

      Градус алкоголя слегка обжигал горло, то был всего один бокал, но его было достаточно, чтобы Одри смогла смахнуть с себя неприятную встречу, как и тяготящие её думы. Ритмичная музыка сменилась на более плавную, проникающую во все укромные уголки тела и души, завлекая всех сидящих на танцпол. Давид одним жестом освободил её руку от уже пустого бокала и, приподнявшись, пригласил девушку проследовать за ним:       — Надеюсь, ты танцуешь, — в духе своей чарующей улыбки произнёс мужчина.       Одри приняла это безапелляционное приглашение, как этим же утром согласилась составить компанию коллеге, где угодно, ведь в негласных правилах их общения просто не существовало формы отказа. Они отошли в укромный уголок, где музыка не рычала из динамиков, а посторонние взгляды не блуждали по уединившимся парочкам. Впрочем, все здесь культурно отдыхали в меру своей дозволенности. Оценщица не противилась, когда руки мужчины легли на её талию, слегка сминая мягкую ткань платья. На краткий миг она позволила себе вольность раствориться в танце, позволила безрассудство в виде собственных рук, обвивающих шею своего визави.        Девушка не хотела задумываться о чувствах в глубоком их понимании, ей хотелось сконцентрироваться на эмоциях — приятных, местами обескураживающих, но пьянящих, как сок терпкого эдема на кончике языка. Пальцы зарылись в мягкие кудри, тёплое, почти опаляющее дыхание мужчины касалось её шеи. Они двигались в неразборчивом танце собственных тел, на губах обоих застыли довольные улыбки. Одри как можно дольше хотела испытывать этот момент, кончиками пальцев перебирать эти каштановые пряди, вдыхать аромат пряной корицы, смешанной на этот раз с крепким виски, на дне бокала которого загоралось дикое пламя.        Давид не прибегал к резким и дерзким действиям, словно утреннее замечание оставило на нём серьёзный и вразумительный отпечаток. Его ладони бережно обхватывали талию спутницы, по ходу течения мелодии пальцы неспешно перемещались чуть выше, пока его ухо не стало обдавать прерывистое дыхание оценщицы.       — Я знаю, чего ты хочешь, — почти огненным шепотом произнёс он у краешка её мочки, нарочно задевая губами золотую серьгу.        — Ты не только успешный юрист и шеф-повар, но ещё и знаток женской души? — Одри едва приподняла бровь в наигранном удивлении. На деле её уже не поражали все возможные умения мужчины, она лишь дожидалась оглашения всего списка.       Они были так близко друг к другу, выпитый алкоголь не мог претендовать на полную власть над разумом, но одного бокала было достаточно, чтобы сделать кроткий шаг вперёд. Ладони девушки переместились с шеи на грудь спутника, одно ощущение разгорячившегося тела под тонкой тканью рубашки будоражило сознание. Даже во мраке этого заведения Одри отметила, как расширялись зрачки Давида, и как на эту деталь отзывалось её тело лёгкими подступами напряжения внизу живота.        Их интимную идиллию прервал встревоженный женский голос, обладательница которого упорно разыскивала Давида.       — Давид! Вот ты где! — запыхаясь, произнесла незнакомка.       — Шарлотта, что стряслось? — мужчин был вынужден выпустить оценщицу из своих объятий и обратить внимание на девушку.       — Давид, там… — она едва могла связать свою речь из-за явного испуга. — Господи, там… такое произошло…       — Так, — юрист смирил даму строгим взглядом и позволил себе слегка встряхнуть её за плечи, — кошечка, покажи пальчиком, где это произошло и мы уже сами разберёмся, хорошо?        Она проделала над собой колоссальную работу и собралась с силами, дабы молча их отвести к месту происшествия. Одри не спешила давать оценку незнакомке по имени Шарлотта, но вылизанный брючный костюм в сдержанных тонах и идеальная укладка указывали на то, что девушка явно далека от роли простой посетительницы этого клуба. Оценщице было неловок прибывать в неведении, потому она едва коснулась запястья своего коллеги и осторожным кивком указала в сторону ведущей их Шарлотты.       — Шарлотта владеет этим клубом, — спокойно пояснил Давид. — Случалось, что я защищал её интересы в суде, потому-то мне и моей компании всегда здесь рады.       Он хотел подбадривающе улыбнуться, но предчувствие самой Одри подсказывало, что оказавшись в VIP-комнате, к которой их вели, им будет не до улыбок. Войдя в комнату, она тут же ощутила неприятный запах человеческих выделений. Рука инстинктивно потянулась к лицу, дабы заглушить хоть немного неприятные ощущения. Весь пол был усыпан смятыми салфетками, которые Одри старательно обходила, словно это были тщательно расставленные мины.        Давид принялся осматривать комнату и по одному предупреждающему взгляду, что он бросил, как только они вошли в комнату, оценщица поняла — ни к чему не притрагиваться. Стоило ей отойти чуть дальше от наспех заправленной кровати, как внимание её привлекла хрупкая фигура, вдавшаяся в самый дальний угол. Одри сделала несколько осторожных шагов к трясущейся девочке, лет ей было явно едва ли больше восемнадцати. Она смотрела диким, загнанным взглядом, но не спешила подымать глаз на оценщицу.        — Привет, — мягко, почти шепотом произнесла Одри, — как тебя зовут?       — Сара, — пробормотала та.       — Скажи, Сара, что здесь произошло? — Одри осторожно присела напротив испуганной.        — Барбара предупреждала меня, что нам не стоит ходить в это место, она всегда соблюдает правила, но… — девочка поджала губы и сильнее сжала пальцами свои колени, —… я её продолжала уговаривать, вынудила даже соврать маме с папой. Мы давно откладывали деньги, чтоб попасть в этот клуб. Самый лучший в городе как-никак. Всё было хорошо, пока Барб не исчезла из виду, а потом я нашла её здесь…        Одри нахмурила брови, войдя в комнату, она не заметила никого другого. Оценщица старалась не давить на Сару, понимая, что та претерпевает сильнейший стресс, и любое бездумно брошенное слово может привести к нервному срыву девочки. Она позволила себе прикоснуться к дрожащей коленке, стараясь хотя бы человеческим теплом придать малышке ощущение безопасности.        — Скажи, пожалуйста, а где сейчас твоя сестра?        — Она спит, но очень долго, — до тревожного уверенным голосом ответила девочка. — Нам уже пора домой, папа будет очень ругаться, если мы не вернёмся до полуночи. Вы поможете мне её разбудить?        Одри всё ещё не понимала, где в этом помещении находится та самая Барбара, о которой шла речь, пока не повернулась назад, где Давид уже приподнимал ту самую кровать. Под ней лежала безжизненное тело искомой сестры. Некогда розовое платье было изорвано, багровые бутоны усыпали рукава и подол, добавляя её наряду пугающие узоры. Глаза уже давно утратили свой дружелюбный взор к этому свету и представляли лишь стеклянные хрусталики. На груди мёртвой зияла уродливая рана, возможно, и послужившая смертельному исходу.        — Господи… — в ужасе прошептала Шарлотта, наблюдая, как методично Давид расчищает поле для наблюдения и исследования.       — Вряд ли это Его рук дело, — равнодушно подметил юрист. — Звони Фелонии, пусть своих гончих берёт с собой.       Шарлотта тут же выскользнула в коридор и мигом стала набирать упомянутую. Одри какое-то мгновение наблюдала, как равнодушно мужчина обходиться с умершей, как не дрогнул ни один из мускулов на его лице, когда перед глазами предстала сея картина. Пока они обнимались в тени клубного зала, где-то в комнате для уединений, куда с таким же успехом могли затащить и её, жестоко измывались над несчастной девочкой.        Пальцы сами нащупали телефон и девушка вызвала скорую помощь. Крались в ней сомнения, что приехавшая по первому зову полиция будет заниматься и второй сестрой. Она с опаской поглядела на Сару, что без отрыва смотрела на бездыханное тело своей сестры. В глазах её видны были слёзы, она всё ещё лепетала губами о том, что им пора домой и как важно успеть разбудить сестру. Одри приобняла её и помогла приподняться.        — Давай мы вместе выйдем на свежий воздух, хорошо? — улыбка ей давалась очень тяжело.        — А Барб выведут потом? — обеспокоено спросила девочка.        Оценщица знала, что мёртвую малютку смогут только вынести из клуба, но никак не вывести, потому лишь едва заметно кивнула и сильнее прижала к себе Сару. Медиков не пришлось долго дожидаться, она передала девочку в их руки, обрисовав им, что произошло, и настояла на том, чтобы в разговорах с ней в ближайшие сутки они были предельно осторожны. Та находилась в явной стадии отрицания, психика не давала принять произошедшее, даже когда глаза давно лицезрели прямое подтверждение.        Вернувшись в коридор VIP-комнат, она столкнулась с Фелонией, и девушка явно запомнила её, поскольку протянула руку и сразу представилась:       — Фел.       — Одри, — ответила на рукопожатие оценщица.       Девушка скрылась в комнате с полицейскими, а Одри осталась в коридоре. Напротив неё, опираясь о стенку покуривала Шарлотта. Её рука ещё подрагивала, было понятно, что к подобному зрелищу она не привыкла и, конечно же, не ожидала наблюдать в стенах своего клуба.        — Правильно сделала, что отвела её, — подала голос владелица. — Эти за своей работой и не заметили бы её, так и сошла бы с ума девочка.        Одри решилась вновь вернуться в комнату, дабы самой удостовериться, что же за картина была писана в приватных апартаментах. Тот, кто её создал, действительно постарался для своей аудитории: Фелония и Давид что-то обсуждали, бросая те или иные комментарии в сторону ранения, но ни один из них так не обратил внимания, что это был человеческий труп. Полотно завлекало зрителей своими деталями, и каждый смотрящий вглубь забывал, что то была картина смерти.       — Очень похоже на то, что мы встречали ранее, — бросил Давид в ходе беседы с офицером полиции.       — Мне нужно будет поговорить с Рафаилом по этому поводу, — лицо Фелонии казалось ещё более нахмуренным, чем прежде.        — Если тебе удастся его словить, почту за честь тебя поздравить, — не без сарказма произнёс мужчина.       Оценщица пересилила весь комок смешанных чувств внутри себя и подошла вплотную к умершей. Из сумбурной речи Сары трудно было связать воедино всю их семейную историю, но было ясно, что девочки были очень дружны, оберегали и были поддержкой и опорой друг для друга. Барбара едва закончила школу, у неё явно были свои цели и планы на жизнь, девичьи мечты. И всё это рассыпалось, встретившись грудью с остриём ножа.        «Странно, рана далеко не одна и не похожа на хаотичный удар ножом…»       Одри вгляделась в кровавое месиво на груди Барбары: это был вырезанный, и с большей вероятностью наспех, знак. Под рукой не было блокнота и ручки, чтобы зарисовать себе приметы, но девушка додумалась сфотографировать увиденное. Подобное не могло принадлежать к сексуальным фетишам, скорее, нанесённый знак имел какое-то значение, возможно, метка серийного убийцы.        «Об этом я успею узнать, но пока мест нужно, чтобы её тело скорее перенесли отсюда.»       — Фел, — обратилась она к девушке, — ей кто-нибудь будет здесь заниматься из судмедэкспертов или полиция заберёт тело сразу?        Будучи прерванными от своего обсуждения, коллеги переглянулись и, словно только сейчас заметив, что это было не палено с вырезанным на нём подозрительным знаком, а труп, ранее ходивший и даже дышавший полноценный человек, отреагировали на вопрос беглым взглядом в сторону трупа.       — Точно, тело, — опомнившись, Фелония выскочила из комнаты и отправилась раздавать распоряжения своей команде.        По её выражению лица, ровно как и по лицу Давида, не было видно и капли сочувствия ни к умершей, ни к оставшейся без сестры девочке. По спине пробежал жуткий холодок, ведь когда-то точно такими же взглядами, отрешёнными и безразличными, смотрели на тела её родителей и жителей всей её общины.        — Ну что, ведьмочка, пора нам возвращаться, — Давид позволил ей первой покинуть стены сего заведения. — Жаль, что наше мероприятие закончилось на такой ноте…        Одри хотела было перебить мужчину, но в памяти мерзким осадком всплывал знак, который фантомной жгучей болью отдавался в её собственной груди. Она и не заметила, как коллега довёз её до агентства и как они разошлись по разным углам поместья. Девушка на автопилоте добралась до спальни и, только ощутив спиной мягкое прикосновение пледа, вынырнула из заточения своего разума. Ей приходилось видеть разных больных, способных на страшные вещи с собственным телом, с пугающими мыслями и скверными речами на устах, но подобного рода надругательство над человеческой жизнью она не встречала.        Не трудно было догадаться, что малютка встретила в той комнате не только свою смерть. В носу снова возник неприятный запах, а перед глазами замелькали противные комки салфеток. Желая сбросить с себя воспоминания о сегодняшнем вечере, она вышла из комнаты и принялась бродить по дому с целью изучить то, что ей ещё не успел показать Давид. Затея, как показалось Одри, должна была отвлечь её и помочь сориентироваться в новом месте обитания. Из кабинета Микаэля доносили голоса юриста и офицера, докладывающих сухие детали произошедшего. К своему удивлению, среди прочих голосов она расслышала ещё и Кассиэля.        «Это точно не первое такое убийство.»       А Одри в начале так нелицеприятно отзывалась в своих ожиданиях об «Астрее»! Судя по спокойным лицам её коллег, они не первый день сталкиваются с подобным, и, как не трудно было догадаться, у каждого был выработан иммунитет. Она не стала подслушивать весь доклад, но все рассуждения ребят были лишены хоть капли человеческого сочувствия к жертвам.        Она сидела в детской комнате полицейского участка. Она была единственной выжившей в тот день, в тот самый день, который должен был стать её последним. Сотрудники отделения сновали туда-сюда, у них было уйма своей работы, которую нужно было выполнить и сдать в сжатые сроки. Воздух был пропитан автоматным кофе и купленной на заправке выпечкой. Девочка не знала, что будет дальше, куда её отвезут и отвезут ли вообще. Возможно, она так и останется навсегда сидеть на этом выцветшем красном стульчике рядом со столиком, где все раскраски давно были разрисованы.       Её детские пальчики перебирали окровавленные рюши на манжетах её воскресного платья. Это был единственный подарок от матери, который она получала за всю свою жизнь. Со временем, Одри поймёт, что ещё одним подарком мамы была жизнь, но не с рождения, а намного позже. Дарованная жизнь в моменте, когда её должно было отнять у маленькой девочки. Когда все жадными глазами впивались в её хрупкую плоть и жаждали узреть первую кровь. В тот день остриё ножа опередила череда снайперских выстрелов. Она не знала, как относиться к людям в форме, ведь они спасли её ценой жизни её родителей, и в тоже время те самые родители готовы были отдать жизнь своей единственной дочери во славу чего-то несбыточного и невиданного. Ей не приходили на ум слова благодарности, ведь прямо сейчас она чувствовала себя совершенно одной, покинутой во всём этом большом и страшном мире. В мире, где самые дорогие сердцу готовы вознести над головой ближнего клинок.        — Тебя же Одри зовут, да? — молодая сотрудница присела прямо перед ней на корточки.        Из воспоминаний её вырвал подозрительный шорох за спиной. Она не спешила поворачиваться, первым делом нащупав левой рукой подсвечник на близ стоящем от неё столике. Снова неприятное и тревожное чувство окутало её, рой мыслей завладевал головой, каждая назойливо жужжала о своём, дезориентируя девушку в пространстве. Воспоминания из детства, вчерашний и сегодняшний день, фразы коллег — всё смешалось в одно и не давало отличить реальные звуки от мнимых. Чья-та рука легла на её плечо и оценщица, не долго думая, замахнулась на незнакомца за спиной.       — Полегче, ведьмочка! — вразумил её Давид, останавливая руку с подсвечником в воздухе. Он бросил взгляд на оружие самозащиты и с нескрываемой усмешкой посмотрел на коллегу: — ты знала, что именно этим подсвечником добивали до смерти селяне одну из Салемских ведем в зале суда?        Одри потребовалось время, чтобы сообразить, что это не навождение, а она прямо сейчас находится в коридоре поместья рядом с Давидом, на которого она еж и замахнулась подсвечником. Она поспешила опустить руку, но мужчина перехватил её и со всей осторожностью разжал её пальцы, самостоятельно поставив старинную вещицу на место.       — Микаэль любитель памятных антиквариатов, — юрист прищурил свой взор и внимательнее вгляделся в лицо девушки. — Одри, у тебя всё хорошо?        — Почему? — почти шепча сквозь накатившие слёзы, спросила она. — Почему всё так происходит?        Давид посчитал нужным не кидаться вопросами поспешно, сбросил свой пиджак с плеч и накинул его на девушку, пряча не только от холода, но и от тревог. Он погладил её дрожащие костяшки холодных рук, без лишнего промедления повёл за собой в сторону каминной, о которой в первый день слагал столько красивых речей.        — Присядь.       Мужчина усадил её за барную стойку, сам достал припрятанные стаканы и бутылку крепкого, но не менее целительного, чем откровенные разговоры, напитка. Сам Давид разместился рядом с оценщицей, предварительно подвинув ей наполненный стакан.       — А теперь рассказывай, душа моя.       Одри чувствовала себя безжизненной куклой, хоть данное сравнение и было оскорбительным по отношению к действительно покинувшим этот мир людям. Сегодня девушка ещё острее чувствовала глубину подобных выражений. Впервые она со стороны смогла увидеть, как сама выглядела в тот момент своей жизни. Когда ты покинута всеми и твоё горе не имеет сущного значения ни для кого, ведь мир остался тем же миром, даже когда для тебя он рухнул в одночасье. Если бы она могла, она бы обняла крепко-крепко младшую версию себя, но предательское чувство жалости к себе настоящей, не способной справиться со всем пережитым и имеющимся, разъедало изнутри.        — Я не понимаю, — она начала совсем спокойно, стараясь сморгнуть скатывающиеся слёзы, — почему всем всё равно? Разве сострадание не делает людей людьми? Почему один должен задыхаться в своей боли, когда другие делают вид, что это норма-…       Одри не в силах была договорить, весь спектр чувств смешался в ней, алкоголь вновь обжигал горло, а вместе с ним присутствовала соль слёз. Они ядом проникали внутрь и разрывали израненное временем и одиночеством сердце. Страшная и такая правдивая мысль: «всем всегда будет всё равно» одновременно отрезвляла и дурманила, потому что бить её было нечем.        В порыве она прижалась к груди Давида, а тот не думал отстраняться. Он смутно понимал, о чём говорила оценщица. Ему лишь было совестно, что когда перед ней предстало не самое приятное зрелище, он не оказал должной поддержки. Наверняка она подобное не видела, едва ли была готова. Его рука бережно поглаживала волосы на затылке девушки, прохаживались по каждой пряди. Давид ловил себя на мысли, что волосы Одри — самое мягкое, к чему ему доводилось прикасаться. Она всхлипывала в его рубашку, выплёскивая все накопившиеся за столько лет эмоции. Ей было это нужно, и именно это Давид прекрасно понимал.        Мужчина чуть крепче сжал девушку, он плавными движениями поглаживал её спину, не допуская никаких предосудительных жестов. Дыхание оценщицы приходило в норму и он было почувствовал, как она отстраняется, но старался не разнимать объятий слишком быстро. Он хотел как можно дольше побыть для неё тем самым спокойным местом, где она могла говорить, а её — слушать. Давид за кроткий миг почувствовал, что слёзы именно этой девушки ощущались на груди хуже всякого адского пламени.        — Прости, я тут разревелась, — Одри стала вытирать руками своё раскрасневшееся лицо.       Ей хотелось сейчас больше всего спрятаться от всех, от Давида в том числе, и не показываться на глаза. Хорош психотерапевт, который осуждает себя же за проявленные эмоции. Сколько бы звёзд с неба не было собрано, когда душа к ним не лежит, они бесполезны.        — Тише-тише, — мужчина достал платок из грудного кармана пиджака, что свисал с плеч оценщицы, и стал вытирать скатывающиеся слёзы на её розоватых щеках, — девочка моя, — это прозвучало совсем иначе и так мягко, так по-домашнему, — помни, что я здесь, чтобы выслушать тебя.         Одри смотрела на то, как он старательно вытирал её лицо.        «Люди так походят на стёклышки в витражах — как и под лучами солнца, при самых разных обстоятельствах они раскрываются в совсем другой цвете и блеске,» — и она не могла не улыбнуться этим мыслям, когда напротив в глазах коллеги видела точно такую же улыбку.