Цветы Холодного Холма

Солнечным утром по крытой галерее шла помощница лекаря. В руках у нее была корзина с травами, собранными на рассвете, и букет из розовых цветов вереска. Эльдэ в плаще с откинутым капюшоном шагала, размахивая корзинкой, еще и пританцовывая при этом, вдохновляемая мелодией, что была слышна только ей. Невольно остановившись, Маэдрос смотрел, как она улыбается, отсчитывая ритм, взмахивает охапкой цветов, как летят шелковые пряди черных волос. Он поймал себя на том, что тоже невольно улыбался. Сегодняшний день был создан для того, чтобы увидеть это — в солнечном луче взлетают цветы в ее руках — в тонких, точеных белых ладонях, рассыпаются по плечам выбившиеся из косы волосы, сияют светлые глаза… А потом он подумал о том, что галерея сейчас повернет, и тогда она увидит его. И все закончится. Отступать было уже поздно и некуда. Ломелот повернула за угол и ахнув, взмахнула руками — облако поросших розовыми цветами сорных стебельков взлетело вверх и рассыпалось вокруг, украсив серый каменный пол, а заодно одежду и волосы Маэдроса. Видя, как меняется ее лицо, он тоже помрачнел. — Ах, — Ломелот растерянно озиралась, не зная, как помочь теперь такой беде. Маэдрос, шагнув вперед, поднял несколько цветков и протянул их деве: — Айя. Доброе утро, добрая встреча, — он попытался улыбнуться, но, судя по выражению ее лица, вышло не слишком хорошо — Ломелот, все так же растерянная и несчастная, осторожно взяла цветы. Он уже пожалел о том, что встретил ее сегодня — ее страх и отвращение были непомерной платой за столь короткий миг радости. Учтиво кивнув, он приложил правое предплечье к груди и отвел взгляд, собираясь уйти. Когда услышал в ответ осторожное, тихо сказанное: — Айя, лорд Маэдрос… Как твоя рука? Удивленно уставился, пытаясь понять, что она имеет в виду. Ломелот смотрела на него вовсе не с отвращением, а как-то по-детски любопытно. В тот же миг она, снова ахнув — сообразив, как это прозвучало, залилась краской и быстро проговорила: — О, нет, прости!.. Прости, я не… Я хотела сказать — ты запястье поранил же… Тогда. — А… да. Я так и понял. Очень хорошо. Все хорошо. Ничего не болит, благодарю. И… если не возражаешь, — он снял со своего плеча веточку вереска, — Оставлю это себе, — сделал попытку улыбнуться снова. А Ломелот виновато и несколько напряженно, но все же, улыбнулась ему в ответ. Казалось, с того дня прошла вечность. И если бы он был кем-то из своих верных — простым воином — даже пусть таким, какой он сейчас — покалеченным душой и телом, запятнанным кровью сородичей, все равно бы решился — искал бы встречи с ней каждый день, а если бы она отказала, отчаянно надеялся, и — может быть потом — попытался снова. Тогда он, пожалуй, имел бы на это право, и Маэдрос знал многих, включая собственных родичей, кто уже здесь, в Эндорэ, создали семьи, презрев войну и Рок. Если бы он не был связан Клятвой, способной утянуть за собой во тьму всех, кто рядом. Может быть, и она не смотрела бы тогда на него с таким ужасом. А так все, что он мог позволить себе — лишь хранить ту случайную встречу, как лучшее воспоминание — когда юная дева ответила, улыбнулась ему и… И еще, возможно, нацарапать несколько строчек в своей записной книжке, положив между страниц потемневший, засохший цветок. «Жаль, что я своим словом связан и душою давно не светел…» Больше всего Маэдрос опасался тогда, что о его внезапном помешательстве узнает Маглор. И чтобы скрыть это, он был готов на все — даже пасть в глазах брата, приписав себе непреодолимую страсть к самому близкому другу и родичу. Незачем кому бы то ни было знать его темные тайны, а особенно… Отступление и потерю крепости, гибель верных брат переживал тяжело. Когда Маэдросу сказали, что лорд Маглор, несмотря на ожоги и запрет лекарей, отправился на зубчатую верхушку башни — в ночной рубашке и спальных штанах, босиком — он сорвался с места, не успев дослушать, и бежал так, что сердце забилось бешено высоко в горле, лишив дыхания, выстукивая кровью в висках: «Кано, Кано». Увидев его стоявшим между башенных зубцов, Маэдрос остановился. — Кано, — повторил он тихо, как можно спокойнее, вслед за рвущими грудь ударами. — Я тут подумал, — произнес Маглор бесцветным тоном, не оборачиваясь, — Отец был прав… Возможно, нам остается только проклясть Врага, и… Иногда это все, что можно сделать. Маэдрос подошел и взглянул ему в лицо. Маглор с трудом оторвал взгляд от силуэтов северных гор на горизонте. Врученный эпоху назад светло улыбавшимися родителями оглушительно орущий сверток, смотревший темно-серыми глазами так же сурово, сейчас принял вид высокого эльда, воина, с непривычно короткими черными волосами, в которых теперь выделялась седая прядь. — Не думай, что все закончилось, — покачал головой Маэдрос, — О, нет. Все только начинается. Мы отомстим. За всех, кто там остался навсегда. За Врата. За Дортонион, Химлад, Таргелион. Мы не оставим Его в покое никогда. До Конца Мира, и после него — Он будет помнить нас. Никогда нас не забудет, это я тебе обещаю! Маглор едва заметно улыбнулся, взгляд его из отрешенного стал заинтересованным, острым. Он поднял руку в красных пятнах, со следом оплавившейся латной перчатки, а Маэдрос протянул свою в ответ. Сжав руки, они стояли молча, а северный ветер бессильно бросался, трепал и спутывал короткие черные волосы с седой прядью и кроваво-рыжие — как знамя Дома Феанора на верхушке главной башни.

Несмотря на теперешнее свое вечно скорбное настроение, младший брат был довольно проницательным, умел чувствовать происходящее и без слов, и Маэдрос серьезно опасался, что он начинает что-то подозревать: — Ты сильно изменился, Майтимо. Что с тобой? Скажи мне, если это что-то, чему я мог бы помочь, то… Просто скажи. — О чем ты? — Ты сам на себя не похож, что происходит? — Плохо сплю по ночам. — Кошмары? Снова, и ты молчишь?! — Нет, это просто, всего лишь… не важно. — Знаешь, если бы я не узнал о твоей… об этой истории с Финьо, то, пожалуй, подумал бы что ты… — на лице Маглора появилась та самая снисходительно-насмешливая ухмылка, с какой обычно узнают о сердечных делах родичей. — Ну что ты. Кстати, насчет Финьо… Гонец из Барад Эйтель привез письмо — нолдоран Финдекано будет у нас через месяц. — О нет… Нет! Надо что-то делать, надеюсь ты написал в ответ, что это невозможно и крайне нежелательно? Нет?! Ты спятил?! — Что, по-твоему, я должен сказать? Что отказываюсь принимать у себя Верховного короля нолдор? Считаешь, это нормально? Ты хочешь снова развязать вражду между Домами? — Вот только давай без этих своих пафосных речей!.. Когда, месяц спустя, отряд под сине-серебряными стягами приближался к крепости, из всех ее обитателей лишь один оставался мрачен и исполнен плохих мыслей, и давно уже молчала под высокими сводами замка лучшая арфа Западных Земель. Маэдрос, сознавая в этом свою вину, все же предпочитал оставить все, как есть.

***

В то время в Химринге все сбились с ног: полы в залах, коридорах и галереях были начищены до блеска, стены повсюду украшены спешно вытащенными из сундуков гобеленами, ветвями вечнозеленых деревьев и цветами вереска, повара на кухнях не смыкали глаз, на стенах башен ветер трепал красные знамена с серебряными звездами. У главных ворот и далее — у ворот каждой из внутренних стен застыла стража в сияющих латах, а у надвратных башен пламенели киноварные, цвета закатного неба, штандарты Первого Дома. — Господин целитель, я ненадолго, я только гляну, и… — Ломелот смотрела на лекаря Хелькэндиля умоляюще. — Нет — значит нет, Лотэ. Прибытие короля — бесспорно, событие важное, но жизнь больного важнее! И к тому же, есть те, кому на церемонии встречи нолдорана присутствовать, в отличие от тебя, обязательно, — Хелькэндиль поправил гладкие пряди своих каштановых волос на плечах, тронул воротник, украшенный серебряной застежкой, окинул целительскую палату внимательным взглядом и бодро направился к выходу. — Да, Хальдир и Меретир пошли, им значит, можно… — обиженно бросила Ломелот ему вслед. Хелькэндиль обернулся, сузив прозрачные, льдисто-голубые глаза: — Зависть — есть порождение Тени, Ломелотэ, — сказал он назидательным тоном, подняв вверх указательный палец, — Истинный целитель — тот, кто ищет пользы для страждущих, а не развлечений! Ломелот на это промолчала, лишь мрачно глядя. — И, кроме того, Хальдир вызвался делать ответственную работу — он посыпает дорожки цветами… Так что — смотри за больным, Лотэ. Ведь, без должного ухода сейчас он, чего доброго — еще умрет. — Он и так умрет… Лет через двадцать уж точно… — проговорила расстроенно Ломелот, когда Хелькэндиль вышел. — Я все слышу! — донеслось из коридора. Вздохнув, Ломелот посмотрела с тоской на единственного пациента в лекарской палате, из-за которого увидеть прибытие нового нолдорана ей не судилось. Больной, которому едва стало лучше, лежал в забытьи. Лотэ подошла к окну — по двору спешили нарядно одетые обитатели крепости. Жаль, что отсюда ей ничего, кроме угла стены и кухонной пристройки видно не будет. Об этом дне она мечтала уже неделю — посмотреть на Верховного Короля во главе воинства, а по бокам его — грозная свита, всадники в сияющих доспехах, знамена. А еще, там, конечно, обязательно будет… Ломелот старательно отгоняла эту мысль, но предательское воображение все рисовало ей — растрепанные рыжие волосы по широким плечам в красной безрукавке. — Лотэ, что ты тут копаешься! Пошли скорее, они уже едут, там полный двор народу! — сообщила Гвилвилет, едва успев прибежать — Ты идешь? — Нет, иди, а мне надо с больным сидеть. — Да как же так! А он сам, что, не полежит немножко? Тяжело раненый? — Нет, заболевший, — грустно сказала Ломелот. Гвилвилет подошла и посмотрела с интересом на лежавшего без сознания человека. — О, смертный. А что с ним? — Переохладился, горячка началась, бред, видения, потом кризис… Он может прийти в себя в любую минуту, и надо быть рядом, — вздохнула Лотэ. — Эх, вот же тьма… Какой безобразный, можно, я ухо потрогаю? — Это еще зачем? — возразила Ломелот, — Лучше не надо… Ну ладно, как хочешь… Гвилвилет, улыбаясь, тронула круглое ухо больного, попыталась сложить его пополам, чтоб получился острый кончик, впрочем безуспешно. Со словами: «Какой кошмар» ткнула пальцем в темно-русую бороду. Смертный открыл глаза. И увидев склоненное над собой лицо эллет с округлившимися глазами, с висящими прямо над ним длинными прядями лунно-белых волос, отчаянно, истошно заорал.

***

Королевский отряд был совсем небольшим. Лучники из личной дружины Финдекано красовались в черненых с серебром доспехах и синих плащах — словно это был воинский смотр или прогулка где-то у склонов Эред Ветрин. Сияющие узорами латы нолдорана украшали сапфиры, а обрамлявшие его прекрасное, светлое лицо черные волосы были переплетены золотом. Крепость Холодного Холма встречала короля толпой народа, радостными выкриками, дорожкой из мелких северных цветов. Перед народом, в окружении верных возвышался князь Химринга в парадных одеждах и медном венце. Его свободно вьющиеся рыжие волосы оттенял багровый, расшитый золотом плащ. У плеча Маэдроса, в скромных черных одеяниях, зловеще напоминавших наряд Фэанаро на последнем празднике Благословенного Края, тревожной тенью старшего брата застыл Маглор. Фингон спешился, и Маэдрос, шагнув вперед, почтительно склонил голову перед королем: — Звезды осияли час нашей встречи, и сердце мое поет при виде тебя! Рад приветствовать в Химринге столь высокого гостя, государь Финдекано. Фингон, вместо традиционных торжественных слов, поспешно бросился навстречу и заключил кузена в крепких объятиях. Народ принялся радостно выкрикивать приветствия, мрачно нахмурился Маглор, а с дальней башни послышался леденящий душу вопль. — Вижу, вы не скучаете здесь… — заметил с улыбкой Фингон, — Решил устроить темницы повыше? Забавная идея! — Всего лишь недоразумение, я уверен, в — целительских палатах… — Маэдрос бросил быстрый, как удар мечом, взгляд на своих воевод, и к башне бросилось с десятка два воинов. Маглор, подняв бровь, уставился на побледневшего, как мел, Хелькэндиля, и тот рванул следом за стражей, сопровождаемый высокомерной ухмылкой главной целительницы Химринга — темноволосой Исильвэн. Первым в лекарские палаты, все же, влетел Гэлир — прибежал из кухни с окровавленным разделочным ножом, с закатанными рукавами. Увидев его, немного успокоившийся было, человек отшатнулся, и вжался в стену у кровати. Ломелот выставила вперед, как оружие, кружку с отваром, расплескав по полу зеленую лужу, защищая больного: — Все хорошо! Это просто было видение! — П-при-видение! — прохрипел человек, тараща глаза. — Фух, ну и напугал он меня! — выдохнула, держась за сердце, Гвилвилет. Вбежала, толкаясь, стража, а следом подоспел лекарь Хелькэндиль, и выпроводил всех посторонних прочь, строго сказав, что у его пациента горячка и случился бред. Только после этого несчастного больного, у которого уже зуб на зуб не попадал от озноба и от переживаний, удалось напоить лекарствами. — Люди… — недовольно бросил, уходя, начальник стражи. — Что вы тут устроили! Где эти бездельники — Хальдир, Меретир?! — ругался Хелькэндиль. — Так они заняты — посыпают дорожки цветами, — мстительно напомнила Ломелот. — Я им посыплю, как вернутся…

***

— А теперь рассказывай, что ты задумал, — Фингон уселся в кресло, закинув ногу на ногу. Церемонии и торжественный пир по случаю его приезда были позади, в малом зале жарко горел камин, и вечер обещал быть хорошим. — О, мне есть, что рассказать, — Маэдрос удобно устроился в кресле рядом, положив руку на плечо кузена, — Рингвэ, неси сюда карту, — он кивнул оруженосцу, — И еще вина. — Так я и знал… — в зал, с трагичным лицом, грозовою тучей вошел Маглор.