Цветы Холодного Холма

Начальник маглоровых лекарей Хелькэндиль, не сильно ладивший с главной целительницей Химринга, в тот день затеял переносить свое лекарское снаряжение в новое крыло одной из башен, этажом повыше. Заплетя с утра волосы в две тугие косы и закатав рукава, Ломелот бодро взялась за коробки, корзины и склянки. И хоть самое тяжелое, вроде мебели, книг и котлов для отваров таскали помощники нери, но от беготни туда-сюда по лестницам к концу дня Ломелот перед глазами уже виделись одни бесконечные ступеньки. Поздно вечером, размышляя, что будет легче — дойти до кухни или уже лучше сразу до своей комнаты, Ломелот все же выбрала первое, потому что идти туда нужно было по лестнице вниз. В кухнях уже во всю шла уборка и подготовка к завтрашнему дню. Лотэ спустилась по ненавистным ступенькам и поискала взглядом — светловолосый синда, увидев ее, перестал чистить котел, вытер руки, и улыбаясь, подошел: — Звезды сияют ярче, когда ты появляешься здесь. Лотэ улыбнулась в ответ: — Здравствуй. — Какие в кухне могут быть звезды, Гэлир?! Если только головой ударишься… — заметила на это дева с такими же светлыми, как и у Гэлира, косами — Гвилвилет, — Лучше неси быстрее поесть, братец, видишь, Лотэ устала и свалится сейчас, чего доброго… Светловолосый повар, вновь улыбнувшись деве, поспешил к котлам на плите. Он немного прихрамывал, волосы, убранные у висков в косы, слева у него были сбриты полоской шрама, который ниже пересекал бровь. Его сестрица, подмигнув Ломелот, взялась за тесто — булочки сами себя не спекут. Глядя, как ее руки, белые от муки, ловко разделывают куски теста, как стараниями Гэлира на столе перед ней появляются тарелки с едой, Лотэ в который раз подумала о том, что вряд ли они и в самом деле были братом и сестрой, скорее всего — даже не родичи. Просто синдар в нолдорской крепости, которые с тех пор, как она здесь, всегда были добры к ней. Особенно Гэлир. Ломелот нравилось разговаривать с ним, нравилась его забота и улыбки, но в восхищенном взгляде повара что-то ее невольно тревожило — Лотэ казалось, что он смотрит на нее не совсем как друг. Гвилвилет, закончив с булками, подсела к ней за стол, принеся маленький чайник и чашки: — Будем чай пить. Что-то вид у тебя замученный сегодня… Ломелот пожаловалась Гвилвилет на лестницы и коробки, на придирчивый нрав лекаря Хелькэндиля. — Еще и сон странный приснился. — Страшный?.. — Странный… И страшный, тоже. Снилось, что шла я одна в сумраке по пустоши. И в высокой траве висел густой туман. И вдруг что-то темное показалось впереди, в туманной мгле. Сначала не разобрать было, что. Гвилвилет, позабыв про чай, смотрела, расширив глаза. — А потом… Помнишь, как лесной охотник-лайквендо рассказывал о диковинных зверях, что водятся за Синими Горами? Гвилвилет закивала. — Об огромном хищном звере с красной шкурой в черные полосы? Так вот: из тумана и сумрака появился тот зверь… И пошел медленно ко мне. — Ах! — Я остановилась, потому что знала — от него не убежать. — И что, Лотэ? — Зверь приблизился и смотрел. Припал лапами к земле, а черные точки в глазах у него стали во весь глаз, и я поняла, что он сейчас бросится… — И что?! — И он бросился! — А можно, и я с вами усядусь чай пить? — спросил в этот момент Гэлир, подойдя к ним. — Нет! — отрезали Лотэ и Гвилвилет вместе — так, что Гэлир, подняв ладони в примирительном жесте, поспешил унести ноги подальше. — А потом, Лотэ, прыгнул — и что?! — И превратился в эльда… — почти прошептала Ломелот, глядя сквозь Гвилвилет и вдруг осознав то, что раньше ей в голову не приходило. — Светлые Силы! А… в кого, Лотэ? Ты его знаешь, этого эльда? Лотэ?.. Ломелот молчала, уставившись перед собой. И почти не слышала, как Гвилвилет начала возмущаться, жалуясь на Гэлира, что испортил весь рассказ, даже обещая отомстить ему, когда будет печь пирожки, и сделать, специально для него, парочку с мукой вместо начинки. — Будет знать, как лезть в чужой сон. Не перепутать бы только.

***

С последствиями Внезапного Пламени разбираться приходилось потом еще долго. Даже когда было вновь взято под контроль Аглонское ущелье с прилегавщими к нему холмами, легче не стало. Их жизнь тогда превратилась в ежедневную битву, орды врагов казались бесконечными, им не было числа, и лезли орки сразу отовсюду — крупные отряды и разрозненные шайки шли с севера, а с юга пытались бежать те, кого не добили синдар Дориата. В то время мыслей о чем-либо не было совершенно, не было времени переживать. Сражения с порождениями Тьмы продолжались, в выстоявший Химринг в поисках убежища стекались из близлежащих земель оставшиеся в живых эльдар и смертные. Все мысли пришли потом. А тогда… Волосы отросли у его брата где-то за год — до лопаток, от длины — примерно, по линию шлема. Все остальное сгорело, и короткая шевелюра с седой прядью у виска долго напоминала о том, что пытаться остановить дракона Песнями Чар было не особо удачной идеей. Чары у морготовой твари имелись и свои, к тому же очень сильные. Получив ожоги, сорвав голос, и едва не повредившись разумом, Маглор сумел выиграть лишь немного времени для отступления жителей и большей части войска, и о темных речах, что вел дракон, не рассказывал потом никому. Но ни тогда — сразу после битвы и потери крепостей братьев, ни после осады Химринга и гибельного поединка Нолофинвэ, мысль о поражении, все же, не приходила — они сражались, и верили, что победа еще возможна. Совсем плохо стало, когда уже было понятно, что прежние силы нолдор вернуть не удастся. Словно невидимые песочные часы начали, песчинка за песчинкой, день за днем, отсчитывать время, что осталось… До чего?.. Маэдрос встряхнул головой, отгоняя прочь мрачные мысли и воспоминания. Он шел по коридору целительского этажа прямо в том, в чем прибыл, и пластины доспеха, соприкасаясь, издавали металлический звук. Его брат был жив и уже давно пришел в себя, правда сам он в это время отсутствовал в крепости, и был, как он выразился — «на охоте». Уехав, едва убедившись, что жизнь Маглора вне опасности, он вернулся только сейчас. Оруженосец Маэдроса распахнул перед ним дверь лекарских покоев, и он зашел внутрь. Маглор полулежал среди льнянах покрывал и подушек, на его бледном лице, что в обрамлении черных волос казалось белым, выделялись залегшие под глазами глубокие тени. Увидев брата, он сделал попытку улыбнуться, правда, в этом не преуспел. Маэдрос ответил ему столь же неудачной улыбкой и сказал: — У меня для тебя подарок. Маглор посмотрел с интересом. Маэдрос кивнул пришедшему с ним оруженосцу, и тот подал ему сверток. Из слоев ткани появился неровно отломанный, с остатками древка, наконечник копья: огромный, тяжелый и сильно удлиненный, ржавый у основания. Маглор удивленно уставился на злополучную железяку: — Откуда? Ты что, взял штурмом Ангамандо, пока я тут валяюсь? — Нет еще… Маглор, шевельнувшись, протянул было руку к копью, но резко выдохнув, скривился от боли. Стоявший рядом лекарь Хелькэндиль захлопотал вокруг, уговаривая его не делать резких движений, затем, позвав помощника, велел наблюдать за больным, а сам поспешно ушел — готовить лекарство. — Мы прочесали каждый камень, каждый куст и нору в скалах, и нашли тех выживших оркор, — сказал Маэдрос, положив наконечник копья брату на кровать, — Я знал, что вряд ли они после того уйдут далеко, тем более — обратно в Ангбанд. — Где? — В восточных холмах, где начинались твои… земли. Маглор помрачнел, молча тронув пальцами орочье железо. — Копейщик верхом на волке — фигура заметная, остальных было не много. При большой скорости удар такой штуки выходит, надо сказать, довольно сильный… — Я заметил. — Они совершенствуются. И становятся крупнее — это все плохо, конечно. — Надеюсь, ты справился без потерь? Не хотелось бы… — Все хорошо, все живы. — Кроме оркор? Маэдрос усмехнулся: — Тот, что ранил тебя, легко не отделался, не думай. — Могу себе представить, — кивнул Маглор. — Нет, ну, не настолько. Я не так кровожаден, что ты, — Маэдрос осторожно уселся на край кровати, — Просто рассек твари брюхо… — А, Нельо, перестань! — А гаур успел ведь убежать, но потом вернулся туда… и мы все это видели… А после всего волка застрелил Рингарэ. — Фу, тьма… — Да и раукор с ними. — А потом нами пугают маленьких синдар. Да и больших, тоже… Рядом послышался звук дребезжащей друг о друга посуды, Маэдрос обернулся — позади, с подносом в руках, стояла помощница Хелькэндиля — та дева с черными косами, что он увидел в день, когда был ранен Маглор. Замерев на мгновение, она склонила голову, избегая его взгляда, и подошла. Взяла с подноса чашку с дымящимся отваром из трав, осторожно поднесла ее больному, поддерживая его руку. Маэдрос видел, как слегка дрожат ее напряженные, побелевшие пальцы, как она, почти не дыша, старается смотреть только прямо перед собой, на то, что делает. Ему было неприятно сознавать, что это он является причиной подобного. Он вздохнул, и решил отодвинуться подальше, но в ответ на его движение дева заметно вздрогнула, а лицо у нее стало таким же бледным, как и руки. Она поставила чашку на поднос и повернулась, чтобы уйти — медленно, стараясь держаться очень прямо, не показывать страх, не смотреть… Как пленный рядом с Врагом. Этого Маэдрос вынести уже не мог. — Ты… Ломелотэ, да?.. — спросил он, но это вышло чуть более хрипло и резко, чем он того хотел. Дева застыла, посмотрела, расширив глаза, осторожно кивнула. Маглор уставился на брата, выгнув бровь: «Что не так?..» — Ты ведь целительница, — Маэдрос останавливаться не собирался, — А я вот запястье поцарапал, не посмотришь? — спросил он, глядя с вызовом, и протянул ей левую руку с чуть погнутым наручем. Ломелотэ, бледная, прямая как струна, смотрела на него напряженно. — Майтимо, хватит пугать моих верных! Вот Хелькэндиль сейчас придет и мигом тебя вылечит… — А его помощники, что же, ничего не умеют?.. — спросил с усмешкой Маэдрос. И тут же понял, что зря — дева глянула, наконец, на него прямо, и вид у нее был, как перед смертельным поединком: серые глаза потемнели, бледные щеки пошли красными пятнами. Лечить ссадину на запястье Маэдросу от этого сразу расхотелось. — Но, может, и не стоит… — сказал он, убирая руку, но было поздно — помощница лекаря сунула поднос стоявшему рядом эльда, и решительно повернулась к нему: — Надо сесть вон туда — к столу с инструментами, — сказала она непререкаемым тоном, указав пальцем на стул. — Да ладно, ерунда, царапина, — попытался, было отмахнуться Маэдрос, но уже понял, что влип. Он посмотрел со слабой надеждой на брата — Маглор теперь улыбался настоящей широкой улыбкой, и выглядела она довольно злорадно. — О ужас, да ты ведь ранен, Майнароссэ! Ломелотэ, Хальдир, скорее — что вы стоите, спасайте же нашего лорда! — Кано. — Гениальный план — наше все, Майтимо, — Маглор уже потешался вовсю, — Теперь придется лечиться — хочешь, или нет. — Рад, что тебе уже лучше, — мрачно заметил на это Маэдрос.

***

Ломелот была так зла, что едва могла думать в тот момент, ей очень хотелось сразу же плеснуть рыжему лорду на ссадину самой жгучей мази — и побольше — правда, ровно до тех пор, пока она не увидела его руку без наруча и рукава. Все предплечье покрывала сеть из корявых рубцов, шрамы, становясь толще, уходили вверх — в недра рубашки, а злополучное запястье охватывал широкий старый след от оков. Следы немыслимой жестокости Врага вовсе не были легендой или сказкой — для сидевшего перед ней эльда это была вполне реальность. Вся злость Лотэ исчезла без следа, и она сосредоточенно, осторожно очистила ранку от попавшей туда грязи, приложила кусок бинта с прохладной травяной мазью — такой, что не будет жечь, и перевязала. Невольно подняла взгляд и увидела на повернутом в пол-оборота отстраненном, безразличном лице с немного резкими чертами такой же тонкий, жуткий узор — на щеке, на подбородке, возле уха, где следы ран закрывали выбившиеся из растрепанной косы медно-рыжие пряди. Маэдрос был мрачен, с отвращением косился на лекарские инструменты и на все действия Лотэ никак не реагировал, очевидно, воспринимая это, как расплату за свой промах, и напрасную трату времени. Даже когда он ушел, ужасные шрамы все еще стояли у Ломелот перед глазами.

***

Идя по коридорам и лестницам крепости, Маэдрос думал о том, что количества тактических ошибок и гениальных планов, за время в Эндорэ, пожалуй, хватало уже не только на военный трактат, но и на целый справочник. Макалаурэ, наверное, мог бы придумать подходящее название… А отец бы сказал… Приличные слова на ум совершенно не шли. Хотя, если подумать, то и некоторые деяния Фэанаро вызывали у него, чем дальше, тем больше вопросов. Усталость от многодневной погони и ночей без сна уже сильно давала себя знать. Маэдрос держался прямо, слушая по пути к своим покоям о делах в крепости, отдавая краткие распоряжения. За дверью покоев он остановился, стараясь собраться с мыслями. Мысли его все время невольно возвращались к целительским палатам, где юная нолдэ бережно бинтовала его здоровую руку. Ему казалось, что он до сих пор чувствует ее прикосновения. Он старательно боролся со сном, пока оруженосец снимал с него доспех, и едва не уснул в купальне, а на столе, кроме блюд с едой, его уже ждала стопка писем, ответить на которые требовалось незамедлительно. Лишь хмуро глянув на них, он вскрыл только одно — с быстрым летящим почерком и королевской печатью. «Нельяфинвэ Фэанариону, властителю Химринга, Да осияет Свет твой путь, о брат и друг мой! Во мраке и горечи потерь я рад добрым вестям от тебя и счастлив слышать, что Химьяринге — по-прежнему грозный оплот Нолдор на северо-востоке, а земли твои очищены от слуг Тени. А также рад тому, что все твои братья живы и, надеюсь, находятся в добром здравии…» Маэдрос улыбнулся — впервые за долгое время. Развернув перед собой на столе письмо и придержав его правым предплечьем, он потянулся сразу к сладкой выпечке — привычка, за которую в далекой юности, случалось, ему выговаривали, а теперь она лишь напоминала о прошлом слабой тенью беспечных лет. «Покончив с делами, в скором будущем предполагаю визит в твои владения и рассчитываю на скорую встречу…» Скользя взглядом по строчкам, и размышляя о том, сколько лет может занять «в скором будущем», он надкусил румяный пирожок… — Проклятье. Идти снова умываться сил уже не оставалось, и просто отряхнувшись, он откинулся на спинку кресла, и прикрыл глаза — всего лишь на минутку, с мыслью о том, что кому-то из его верных заняться, определенно, нечем, и надо бы что-то с этим делать.