Цветы Холодного Холма

«Звезды сияют в твоих волосах, светятся в сумерках…» Смяв очередной лист бумаги и отодвинув его на край стола, Маэдрос скривился — стихи выходили на диво плохими, и даже пытаться исправить там что-либо не хотелось. Стихов ему не доводилось писать уже очень давно. В наступавших вечерних сумерках в его кабинете ярко горели свечи и огонь в камине — темноты он не любил. Маэдрос расстегнул застежку котты, посмотрел на сильно уменьшившуюся стопку бумаги и сосредоточенно нахмурился. Он взял чистый лист, макнул перо в чернильницу — в этот момент дверь в его кабинет без стука открылась, и он поднял взгляд, а темно-синяя капля подло упала на бумагу. — Ты знаешь, я долго думал и… — Маглор, бесцеремонно зайдя, направился прямо к столу, на ходу продевая руки в рукава верхней куртки — поселившись в крепости брата, к одежде, и в целом, к своему виду он стал относиться довольно небрежно — О, ты очень занят? Нет? Что пишешь?.. Маэдрос быстро смахнул со стола мятые бумажки, поправил листок с кляксой: — Я — да, несколько занят… Я пишу. Письмо. — В Хитлум, что ли? — А, да… да. К Финдекано… Маглор с интересом смотрел на кучу измятых листков вокруг стола. Откинув с лица прядь растрепанных черных волос, он сочувственно улыбнулся: — Помощь нужна? — Нет! — ответ вышел чуть более резким, чем надо. Маглор подозрительно сузил глаза: — Собираешься оставить крепость на меня? Так и знал! Заговор против родного брата, — он быстро наклонился и поднял половинку испещренного исправлениями листка, — Черный предательский сговор и… — на лице его отобразилось крайнее удивление. — Не смей это читать! Кано, — но было уже поздно, Маглор расправил смятый листок, изумленно уставившись туда: — «Прекрасны… серые глаза»?.. — Дай сюда! — рявкнул Маэдрос так, что дрогнули затейливые витражные стекла в рамах. Маглор совершенно никак не отреагировал. — Подожди. «Полночным шелком черных кос…» Это?.. — Это не то, что ты думаешь! — А что тут думать, любовная лирика. Или ты считаешь, что я любовных стихов никогда не видел? И это — твое послание к Финдекано? — Маглор поднял бровь и с сомнением посмотрел на брата. Маэдрос помрачнел. Немного подумав, он решительно припечатал: — Да. Маглор уставился на него с не меньшим удивлением, чем до того — в злополучную бумажку. — Что, правда — ему? Маэдрос хмуро кивнул: «Угу». — А тебя не смущает то, что вы — ты и он — оба нэри? — усмехнулся младший. — Нет. А что. — А должно бы. Майтимо, что за… Что с тобой? — А на что похоже? — Маэдрос грустно усмехнулся. — Что, правда? — в который раз переспросил брат. Маэдрос отвернулся и опустил голову, отводя взгляд. Острый кончик уха, что виднелся из копны его расплетенных, чуть вьющихся волос, грустно поник, рыжие пряди свесились с плеча на стол. — Ты что, ты что! — Маглор порывисто шагнул к нему, схватил за плечо, — Как такое вообще… Майтимо! — Я… наверное… годы в плену, возможно, не прошли бесследно, — неохотно выдавил тот, упорно отворачиваясь. Затем, посмотрев, все же, на побледневшего Маглора, добавил: — Кто-то, видишь, возвращается с Черной волей Врага в своем разуме, а я… — О нет. — Но это не представляет особой опасности, да и я контролирую себя, вполне. Все хорошо, — Маэдрос натянуто улыбнулся. — О, Майтимо… — Маглор, по привычке, от избытка эмоций, хотел было обнять брата, но в последний момент отстранился, пробормотав: — Да, не лучшая идея… Прости. — Нет-нет, все в порядке. Тебе не следует переживать о подобном… И надеюсь, ты понимаешь, что все это должно остаться… — Разумеется! Ты мог бы и не говорить. Эта тайна умрет в моем сердце, я кля… — Не надо. — Ладно, как пожелаешь. Скажи только, а… Финьо, он… что? — Нет! Не знает! И не узнает, — добавил Маэдрос с нажимом, сминая последний листок. — Да, я понял, — Маглор выглядел довольно подавленным, — Ты… может, поговорить об этом хочешь? Я мог бы спеть целебную песню, если тебе… Маэдрос покачал головой отрицательно. Он отобрал у Маглора поднятый с пола листок, который тот все еще сжимал в руке. — Тогда, если все же захочешь, я рядом, — сообщил Маглор, с болью посмотрев на брата, — Все время здесь… Не против, если я… — Иди уже. — Зайду позже? — Давай. Когда Маглор вышел, Маэдрос, шумно выдохнув, достал из-под стола второй кусок разорванного листа. «Сиянье глаз, шелк черных кос — отныне груз моих оков, цепляясь за улыбки тень, надеюсь тщетно каждый раз — в ответ смеются небеса метелью белых лепестков, горит надежды хрупкий мост, и ты прекрасна, как весна…» Стихи были, в самом деле, довольно корявыми, и давались ему с трудом. И о той, кому они предназначены, он не сознался бы даже под страхом повторного плена. Никто не должен узнать о его слабости, а тем более — она. Тем более, что с его стороны это было весьма нелепо, неумно, несвоевременно и точно — совершенно ненормально. Иногда, глядя на хрупкую юную деву, он думал, что выглядел бы рядом с ней как валарауко рядом с тонким цветущим деревцем. Маэдрос бросил бумагу с неудачными стихами в камин, и какое-то время смотрел, как огонь, оживившись, комкает ее, превращая в пепел. Напрасно потраченное время. Еще и брата принесло так некстати. Да и переписку с Фингоном откладывать надолго не следовало.

***

Банки со снадобьями, бинты, коробка с готовыми порошками трав, инструменты, завернутые в чистую ткань, бутылка со спиртом — все в корзину, быстрее, быстрее! — Ломелот! Помощница лекаря бежала с корзиной по коридору, подхватив одной рукой юбки, а встречавшиеся ей на пути эльдар поспешно освобождали дорогу, вжимаясь в стены. От скорости Ломелотэ и прочих, от искусства целителей сейчас зависело несколько жизней. — Ножницы! Быстро! Кровь на поддоспешнике, на куртке, на рубахе и на руках лекарей — в боку глубокая рваная рана. На полу в беспорядке валяются части доспеха, стальные пластины его, украшенные драгоценной золотой вязью узоров погнуты и измазаны кровью — черной вражеской и темно-красной эльфийской. Лотэ родилась у озера Митрим за год до восхода нового светила и война для нее — то, что было всегда. Там же она вскоре осталась без обоих родителей и потом долго жила с родней в крепости Маглоровых Врат. А после… Про то, что случилось после, Лотэ вспоминать очень не нравилось… — Нож! Не спи, Лотэ! Подав лекарю нож, Ломелотэ опять застыла в нерешительности — следовало бы убрать слипшиеся черные волосы с бледного лица раненого, что, вообще-то, и было ее обязанностью, так же, как и унести отсюда части окровавленного доспеха, чтоб не мешался, но прикоснуться к скульптурной красоты лицу казалось кощунством — Ломелотэ всю свою жизнь прожила в Эндорэ и, как многие из ее народа, на сыновей Фэанаро смотрела, как на Валар. А лорд Маглор, как и война, существовал в ее сознании всегда, и было сейчас очень странно сознавать, что он может прямо сегодня так просто взять, и… Дальше Лотэ думать не хотелось совсем. Громыхнув дверью, к лекарям ворвался Маэдрос. Лотэ в который раз изумилась — какой он огромный. До этого она видела его только издалека. Рыжий властитель Химринга был самым необычным эльфом, какого ей доводилось встречать. Даже, возможно, и не совсем эльфом. А чем-то иным. Говорили, что он тридцать лет провисел на скале в плену и выжил. И что отряды орков он убивает просто пламенем из глаз! Это, конечно, легенды — Лотэ понимала, но в глаза Маэдросу старалась лишний раз не смотреть. Также ее удивляла быстрота и легкость его движений — при таком-то росте. Вот он только зашел — а уже нависает над ними, над стянутыми вместе в спешке столами, на которые положили раненого Маглора, выгнав всех вон из караулки, потому что до покоев или целительских палат его живым донести не успели бы. Второй тяжело раненый — воин из его отряда, был в сознании и выглядел получше, поэтому он сейчас в палатах врачевателей, на попечении строгой целительницы Исильвэн. А их лорд лежит здесь, в не очень чистой караулке и похоже, собирается к Намо. — … И повезло, что сильное кровотечение уже удалось остановить… Тем не менее, рана серьезная… Маэдрос, игнорируя слова лекаря, первым делом осторожно положил пальцы на шею брата — проверил пульс. Потом приложил заметно дрогнувшую руку к его лбу, подержал, убрал мешавшую прядь волос — все это молча, с совершенно каменным лицом. — … Но прогноз уже хороший… Лотэ посмотрела на целителя Хелькэндиля, потом на Маэдроса — он явно ничего не слышал из того, что тот говорил. Маэдрос скользил рассеянным взглядом по лекарям, держа ладонь на лбу брата, и как будто внимательно прислушивался, даже один раз кивнул, но… — … И наложим швы. Иглы, нить! — скомандовал целитель. Лотэ метнулась к инструментам, разложенным на чистой ткани, и Маэдрос проследил взглядом за ее руками — она заметила, как он смотрит: на иглы, лежащие в ряд, щипцы, ножи, ножницы — смотрит неотрывно странным, нехорошим взглядом. Из-за этого она невольно глянула ему в глаза, о чем сразу же и пожалела: от вида расширенных до черноты, как в паническом приступе, зрачков ей стало нехорошо. Лотэ с трудом взяла себя в руки, внутренне уговариваясь, что, конечно же, если бы это ее родной брат лежал раненым, то может и она смотрела бы так же страшно… Лорда Химринга можно было понять, как и Маглора, который, после отступления из крепости Врат и снятия осады уже здесь, время от времени бросался в совершенно безумные вылазки с небольшим отрядом, а в остальные дни, в основном, пил. Заживляющая мазь, бинты — целитель и его помощники действовали быстро. Маэдрос отошел от столов, с собой он взял погнутую пластину доспеха, на которую долго смотрел в отупелом недоумении. И правда — как корявое орочье копье могло сотворить такое с лучшей сталью, еще валинорских времен… Пришел воин, начал докладывать подробности стычки с орками и Маэдрос вышел с ним прочь.

***

Глядя на уничтожавшие бумагу языки пламени, лорд Химринга мрачно думал о том, что тот день он точно не забудет никогда — едва не потеряв тогда брата, он приобрел источник постоянных душевных терзаний в виде черноволосой помощницы лекаря, смотревшей на него напряженно и внимательно, с выражением безмерного ужаса на лице.