Горизонт Событий

      Мальбонте лежал на спине, закинув одну руку за голову, а второй прижимая к себе сонную Вики. Она доверчиво положила щеку на его грудь, а ногу на бёдра, обнимала так крепко, словно опасалась, что он сбежит или растворится в воздухе, будто мираж. А он бы мечтал остаться, застыть в моменте, провести чёртову вечность в этом заброшенном дворце рядом с женщиной, которая принимает его таким, какой есть. Если и существует Рай для «чудовищ» — то он там, где покой. Где нет тяжёлых решений, груза ответственности, проблем космического масштаба и угрозы уничтожения целых цивилизаций. Поэтому многие бессмертные и даже боги иногда завидуют смертным.       Мальбонте едва заметно вздохнул, наблюдая, как тлеют угли в камине, вспыхивают и гаснут редкие оранжевые точки света, утопая в безжизненной остывающей черноте. На месте любого пожара рано или поздно остаётся голое пепелище, не способное возродить утраченное.       Он неизбежно должен уйти, покинуть её, бросить на произвол судьбы, потому что не способен защитить. А затем ввязаться в игру, живым из которой выйдут лишь победители.       Мальбонте уже всё решил, ему больше нечего терять, и Вики, если уцелеет, возможно, возненавидит его. Но он не испытывал ни сожаления, ни отчаяния. Только холодный, трезвый расчёт.       Знал, чего хочет, и получит это, несмотря ни на что.       Вики пошевелилась в его руках, словно почувствовав, как окаменело тело следом за разумом, и он лёгкими успокаивающими движениями погладил её по спине, невесомо касаясь шрамов на месте крыльев. Укол совести в самое сердце, ангельская сторона бунтовала.       «Зачем ты позволил ей привязаться к себе? Зачем подарил надежду, если намерен добровольно швырнуть её в бездну и шагнуть туда следом?»       Но Мальбонте рассуждал, как обычный человек: жизнь всегда заканчивается смертью, но от этого ей ещё больше хочется наслаждаться, выжать максимум из единственного яркого момента перед тем, как слиться с вечностью. Если подумать, то яркие моменты в его бесконечном существовании можно было пересчитать по пальцам, но ради них стоило не сдаваться до конца.       Поджав губы, он попытался встать, чтобы не потревожить сон Вики, но она спала чутко, вздрогнула, открыла глаза, посмотрев на него с нежностью из-под густых пушистых ресниц. Но на смену умиротворению в глазах поселилось беспокойство.       — Уходишь?       Мальбонте лаконично кивнул, обернувшись к ней, взял уголок покрывала, укрыл её, проявляя заботу. Потом подхватил с пола свои брюки и рубашку, торопливо оделся.       Вики села, прижав колени к груди, завернулась в покрывало по горло, с тоской посмотрела в окно. Там по-прежнему стояло холодное весеннее утро, но Мальбонте чувствовал, что пора. Ему нельзя задерживаться дольше.       — Чего ждать от Властелина? — вдруг спросила она робко, словно боясь услышать правдивый ответ. — Спасения?       Мальбонте пожал плечами, едко усмехнувшись.       — Пока что он никого не спас.       Вики поёжилась, в глазах вспыхнул праведный гнев, когда она повернула голову и уставилась на Нефилима.       — Вот именно. Почему он бездействует? Всадники не смогли защитить даже пригнанных сюда тёмных, что уж говорить о покинутых мирах?       — Потому что спасение миров для них не в приоритете. Всё, что происходит — их семейные ссоры, помноженные на масштаб вселенной. Им плевать на таких, как мы, — на выдохе сказал Мальбонте, до скрипа стиснув зубы.       Он ощущал себя безвольной пешкой, скотом, который отправляют на убой, не мог контролировать ситуацию и от этого злился. — Надеяться на Властелина или Всадников — глупо, потому я сам сделаю всё, чтобы выжить.       Видя его мрачную решимость, Вики испугалась, встала, удерживая покрывало на себе, сделала два коротких шага к нему и остановилась. Она хорошо знала Мальбонте, то, на что он готов пойти ради своей цели. И чем пожертвовать. Она всё поняла. На её ресницах заблестели слёзы, губы задрожали, но в заданном вопросе ещё теплилась надежда:       — Чего ты хочешь добиться?       «Я хочу, чтобы они все сдохли. Больше не имели возможности как-либо контролировать наши жизни».       Мальбонте взглянул на неё и ответил спокойно, совершенно без эмоций:       — Обещаю, что освобожу нас сам.       Он всегда выполнял обещания, и Вики это знала. Всхлипнув, она бросилась к нему, обняла за талию, прижалась, уткнулась в грудь, хоть и осознавала, что он попросту оставит её, пожертвует ею, если придётся, если его «великая цель» перевесит чашу, на которую возложена жизнь Вики и остальных.       — Тогда пообещай ещё и то, что выживешь при этом сам. Я боюсь думать, что это наша последняя встреча.       Поразила, удивила, вытряхнула наизнанку душу. Всё равно верила, тянулась, стремилась согреть.       Мальбонте обнял её напоследок, неловко поцеловал спутанные волосы на макушке, стараясь игнорировать щемящую нежность, прорастающую под рёбрами. Он не создан для подобных чувств… он веками закалён в тисках ненависти… Он просто не мог позволить себе отвлекаться от замысла. Но всё же сказал, бросил, вырвал слово откуда-то из глубин души, отщипнул кусочек от сердца, несмотря на резкую боль и хлынувшую кровь:       — Надеюсь, что не последняя.       Вики подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза, найти там подтверждение заверениям. И он поцеловал её. Нежно, чувственно, долго, стремясь навсегда запомнить вкус и тепло её губ, её запах и взгляд. То, что способно измучить его до смерти, свести с ума, уничтожить в том случае, если Мальбонте её потеряет, но в то же время оставаться частичкой света в сгущающемся безумном и жестоком мраке.       Чтобы долго не мучать ни себя, ни Вики, Нефилим медленно отстранился, взял злополучное кольцо Царицы и, не прощаясь и не оглядываясь, вышел из покоев. Хотя знал, что никогда не сможет забыть проведённую в них ночь.       С Вики он ощущал себя живым… с ней он думал не только о себе или своём удовольствии, перед ней он не боялся обнажить душу и мысли.       Но Вики никогда сознательно и не пыталась проникнуть глубже, чем он её допускал, в отличии от Монрейн, которая обрушилась на разум яростной невидимой и сокрушающей волной, стоило ему выйти из портала.       Противостоять не получилось, тьма ломала все блоки и преграды на своём пути, вбиваясь в череп раскалёнными гвоздями. Мальбонте схватился за виски, подавив рвущийся наружу крик, прикусил щёку до крови, лишь бы не издать ни звука.       — Впусти меня… впусти-и-и-и… не противься! — набатом билось в ушах.       Вездесущий несмолкаемый шёпот, заставляющий терять связь с реальностью. Нефилим зажмурился, схватился рукой за стену, попытался идти наощупь, надеясь найти свою спальню до того, как кто-то заметит его состояние.       — Ты ничего не знаешь! Не зна-а-а-а-аешь! И не хочешь знать… Упрямый глупец!       Морские волны нарастающего шёпота застилали глаза мутной пеленой. Пот потёк по вискам от напряжения, из носа закапала кровь, оседая солью и металлом на губах. Мальбонте остановился, чтобы передохнуть, всего на мгновение и зашагал дальше, уже не видя, куда. Только не упасть, не отключиться, не потерять чёртово сознание.       Кто-то маленький вдруг схватил его за руку, и он машинально оттолкнул наглеца, усилием воли сдерживая беснующуюся внутри силу, даже не поняв, реально то было или показалось.       За толчком не последовало ни звука. Но он уловил движение за спиной, резко развернулся, поймав невидимого врага. Тот успел тихо пискнуть до того, как ладонь Нефилима сжала его горло. Мальбонте двигал лишь инстинкт: уничтожить, раздавить, обратить в прах.       Кто-то рядом бессмысленно дёргался, но не сдавался. Мальбонте ударили коленом в живот. Целились в пах, но он успел увернуться. Как и от когтей, со свистом рассекших воздух прямо перед носом. Следующий ощутимый удар последовал в солнечное сплетение, на что изо рта вырвался звериный рык. Боль только раззадоривала, подстёгивала злость. Он видел перед глазами разные лица, что сменялись, кривились, насмехались, провоцировали: Шепфа, Шепфамалум, Чума, Война, Смерть, Монрейн…       Каждому из них он желал мучительной гибели, потому лишь усиливал хватку, пресекая новые попытки сопротивления.       Враг обмяк, но стоило так подумать, в грудь снова ударила волна силы. Мощная, свирепая… От неожиданности он разжал ладонь, попятился и отвлёкся на нестерпимое жжение в бедре, опустил голову, решив, что у него горят брюки, но не увидел пламени. Снова зажмурился от внутренней агонии.       Его вновь кто-то настырно подхватил, закинул локоть на худенькое плечо, приобнял тонкими руками чуть ниже рёбер и куда-то потащил.       Мальбонте, кажется, потерял сознание, провалился в бесшумную мягкую темноту, и как много времени провёл в забытье, не знал. Но очнулся на полу своей комнаты в доме Голода, укрытый пледом из чёрной шерсти и с подушкой под головой. Вздрогнул, сбросил с себя покрывало, резко сел. Приступ отступил, хотя кости и мышцы до сих пор ломило, сердце неистово колотилось, а волосы слиплись от пота.       Латри сидела в кресле, подмяв под себя согнутые в коленях ноги, и смотрела на него с ожиданием и напряжением. На её шее виднелись пурпурные ссадины, следы пальцев.       — Простите, господин, дотащить до кровати я Вас не смогла.       — Не стоило утруждаться, — бросил он, мысленно чертыхнувшись.       Чуть не задушил ту, кто ещё мог быть полезен. И какого чёрта она вообще полезла к нему в таком состоянии?       — Не хочу, чтобы кто-то видел меня… таким.       Девчонка на это тихо и фыркнула, даже закатила глаза.       — Лучше уж я, чем Всадники или пьёны.       Мальбонте усмехнулся. Не поспоришь. Взглянул на неё, пытаясь разгадать, напугать, сломать и выяснить, что же таится в сердцевине. Латри много раз доказывала свою полезность и ещё не была замечена во лжи…       — Смерть и Война, к слову, покинули дом не в лучшем настроении. А Голод уехал в город наводить порядок. Но хорошо, что Вы вернулись раньше, чем кто-то из них.       Доложила она со скучающим выражением лица, наклонила голову так, что фиолетовые пряди упали на лоб, и потёрла пальцами сомкнутые веки.       Мальбонте поднялся, швырнул подушку и плед обратно на нетронутую постель, одёрнул рубашку, проверив, в кармане ли ещё чёртово кольцо. Это оно прожгло ему штанину. Он достал остывший перстень, заметив, что гранат полностью почернел.       И уловил прикованный к своей руке внимательный и настороженный взгляд Латри.       — Хорошо, что Вы забрали кольцо, — медленно, даже как-то заторможенно, кивнула она и понизила голос до шепота: — Только не показывайте и не отдавайте его Всадникам. Война готов сам стереть миры с лица Космоса, лишь бы заполучить этот перстень.       Мальбонте вскинул брови, заинтересовавшись не столько артефактом, сколько осведомлённостью девчонки. Сколько ещё ей известно? Она и вправду может оказаться очень полезной.       — Как оно оказалось во Дворце Любви? Если Война и не может туда попасть, что мешало Голоду, Смерти или Чуме?       Латри прикусила верхнюю губу, на миг опустив глаза. Сомневалась, стоит ли делиться информацией или придумывала ответ? Мальбонте выпрямился, сверля её серьёзным взглядом, не обещающим ничего хорошего.       — Ты ведь понимаешь, что лучше быть со мной откровенной, если тебе что-то известно? Я могу и сам найти ответы в твоём сознании, но не хочу причинять тебе боль.       Она на это несдержанно прыснула, скосив на него острый взгляд исподлобья, в глубине зрачков плясали черти.       Мальбонте угрожающе прищурился, а она кашлянула в кулак, выдавив:       — Простите, это нервное. Я давно никак иначе на угрозы не реагирую.       Он промолчал, упорно ожидая ответа и не позволяя уйти с темы. Под гнётом пристального внимания Латри потёрла о колени вспотевшие ладошки и, не таясь, ответила:       — Я слышала, что Царица подарила свой перстень Любви в благодарность за преданность и дружбу. И наложила на него заклятье. Всадники не способны заметить заветное кольцо. Для их глаз это просто дешевая безделушка.       «Где же ты такое слышала?», — подумал Мальбонте, подозрительно прищурившись.       Всё равно не признается, а он никак не сможет проверить истинность слов. Но легенда звучала убедительно. Не могло быть, чтобы за столько лет никто из божественной семьи не нашёл артефакт прямо у себя под носом.       Нефилим зажал перстень меж указательным и большим пальцами, поднёс к лицу, ещё раз осмотрел.       — В нём заключена часть её души и крови, как и в амулетах Наместников? Кольцо — ключ к её сердцу?       Латри охотно кивнула.       — Но воспользоваться этим ключом дано лишь тем, кто достоин.       Мальбонте сжал губы в тонкую линию, не выдав удивления. Вот оно что.       «Кто достоин…»       Выходит, Царица сама желает, чтобы он поскорее её отыскал. Но зачем? Это ловушка.       Он убрал кольцо в карман, подошёл к окну, скользнул задумчивым взглядом по мутной глади озера. Того самого? Второго берега не было видно, но Нефилим предполагал, что там и расположен Дворец, в котором он оставил Вики. Увидятся ли они снова? Выживет ли она?       Мальбонте отбросил внезапную меланхолию, найдя в стекле окна размытое отражение неподвижной Латри.       — Я вряд ли смогу забрать тебя у Войны, он не предоставит больше такую возможность.       Девчонка охотно кивнула, брезгливо сморщив нос.       — Это точно. Обстоятельства изменились.       — Почему тогда всё ещё рвёшься служить мне? Какую конечную цель преследуешь?       Она пошевелилась, взволнованно поёрзала, прочистила горло и невозмутимо сказала:       — Ту же, что и вы. Хочу обрести свободу.       Мальбонте скривил уголок рта, но усмешка не тронула глаз.       «Обрести свободу», — он мысленно повторил, перекатывая буквы на языке, нащупывая количество смыслов, заложенных в эту простую фразу. Свобода — весьма растяжимое и абстрактное понятие. Кто-то видит свободу в возвращении домой, а кто-то в избавлении от властвующих недругов.       — Тебе известно, что твой родной мир может быть уже уничтожен?       На этот раз Латри не шелохнулась, лишь повела худым острым плечом, будто стряхивая прилипшее насекомое. Взор её сделался стеклянным, холодным, непробиваемым.       — Да. Он был сотворён и уничтожен одним из первых.       Мальбонте медленно кивнул. Значит, возвращаться ей некуда. Ищет новое пристанище, потому усердно выслуживается? Путь, ступить на который Нефилиму никогда не позволит гордость. Он, скорее, вторгнется силой и будет сражаться до последней капли крови. Но Мальбонте не презирал девушку за её подход. Каждый выживает по мере возможностей, а чтобы склонить колени, иногда нужно переломить самого себя.       — Мне жаль.       — А мне нет, — равнодушно пожала плечами девчонка, чем заставила его стремительно обернуться к ней.       Он не ожидал такой реакции. Поймав его тяжёлый взгляд, полный недоумения, она пояснила:       — Мне пришлось бежать оттуда, искать убежище. Меня там считали чудовищем.       Уголок его рта дёрнулся в скептической ухмылке.       — Почему? Что ты сделала?       Она выпрямила ноги, подняла руки над головой, сладко потянулась, выгнув спину. И протянула лениво:       — А разве обязательно нужна причина? Иногда достаточно просто оказаться не в то время и не в том месте, чтобы стать жертвой пропаганды. Любому обществу нужен враг — этакое олицетворение вселенского зла — чтобы те, кто этим самым обществом правит, смогли прикрыть собственные грехи и отвлечь взволнованные массы на выдуманного антагониста.       Мальбонте выгнул бровь, осмотрев девчонку с подозрением. Уж не издевается ли она? Он невольно сжал кулак, ощущая покалывание силы в ладони. Убил бы, не раздумывая, если бы обнаружил хоть долю насмешки. Но сразу же успокоился, выдохнул, придя к выводу, что Латри просто неоткуда знать подробностей его прошлого и содержимого мыслей.       — И самое обидное, что клеймо монстра не отмыть. Не переубедить, не оправдаться. Любые оправдания выглядят жалко, потому что не имеют доказательств. Попытки защитить себя, свою честь и жизнь, от нападок «хороших» — только укрепляют дурную репутацию. Ещё хуже, что даже семья так думает. По их мнению, раз я — «зло», то должна просто безропотно стоять и ждать, когда «герои» меня победят!       Она возмущённо округлила и без того огромные глаза, что Мальбонте невольно улыбнулся. Он был удивлён. Не ждал подобного всплеска эмоций, но из Латри словно вырвалось то, что копилось в тёмной кладовой под замком веками. И она вылила это в надежде, что он поймёт, открылась, обнажила свои раны. И он понимал… прекрасно понимал. Её порыв отозвался эхом в его груди, задел за живое, но давно похороненное.       — Клеймо «чудовища» ещё не делает тебя чудовищем. Ты и не должна доказывать обратное. Главное, постоять за себя, верить в свою правду.       Латри вдруг посерьёзнела, посмотрела на него так, будто увидела впервые. Мальбонте кожей ощутил её взгляд, неторопливо прокатившийся по телу: от ступней к лицу. В нём не было ничего, что могло разжечь гнев или несколько иное пламя… Она его исследовала, словно они находились на равных. А потом вкрадчиво спросила:       — Знаете, чем отличается истинный монстр от ложного? «Истинный» наслаждается зверствами и болью жертв. Он любит мучить врагов перед тем, как убить. Он упивается угнетением слабых, потому что те не могут дать отпор. А «Ложный» уничтожает быстро и хладнокровно, из необходимости и полностью несёт ответственность за свои поступки.       Мальбонте приоткрыл рот, желая что-то сказать, но понял, что не находит слов. Усмехнулся. Девчонка грациозно поднялась с кресла, взъерошила ладонью непослушные чёрно-фиолетовые волосы. Она были ниже, макушкой едва доставала до его груди, но внутри её маленького тела ощущался титановый стержень и несгибаемая воля. Это восхищало. По-настоящему.       — …мне почему-то кажется, Господин, — сказала она отстранённо, — что Вы относитесь как раз ко второму типу. А я вот… всё же к первому.

***

      Война не чувствовал собственного тела, но весь кипел от переполнявшей его ненависти. Боль — ничто. Ему не в первый раз ломали все кости, резали, избивали и уничтожали. Куда сильнее ранило унижение.       То проклятое снисхождение в холодных глазах Смерти, напоминающее о проступках и недостатках. Немое указание на ничтожность. В этом весь брат: костлявый ублюдок никогда не злился, не опускался до проявления эмоций, всегда держался с достоинством. Даже его жестокость покрыта коркой векового льда. Лучше бы орал и ненавидел, тогда Война бы знал, что с ним делать, как победить. Но равнодушие, соединённое с превосходящей силой и могуществом, одолеть невозможно.       Они летели долго. Смерть царственно сидел в седле на своём призрачном драконе, сотканном из тумана. Войну же эта дохлая тварь тащила в когтях, как добычу. А потом выпустила по приказу хозяина, и Третий ощутил все прелести свободного падения, сопротивление воздушных масс, треплющих волосы и хлещущих по лицу, и ужасающую лёгкость, за которой непременно последует удар и новые переломы ещё не сросшихся костей.       — Я мог бы уничтожить твою оболочку, — говорил брат сухо и буднично, будто речь шла о ёбаной погоде, чередуя проповеди с ударами. Его монотонный безжизненный голос ввинчивался в оглушённый кровью разорванных сосудов мозг ржавыми шурупами. Со скрипом. — Но ты единственный, кто способен ослабить Монрейн. Потому будешь заточён в собственных владениях до тех пор, пока она не явится.       Война ничего не видел, его вытекшие глаза были размазаны по окровавленному опухшему лицу. Не мог говорить, потому что откусил себе язык. Но мысленно ухмыляться ему ничего не мешало:              — Идиот! Какой же ты идиот, раз до сих пор не понял, что происходит! Аха-ха, ха-ха-ха, ха-ха.       Он не почувствовал удар, сразу отключился, провалился во мрак, заботливо раскрывший свои объятия. Обитель грёз и желанных снов, где Монрейн расчёсывала ему волосы длинными и острыми, словно акульи зубы, ногтями. Война видел её прекрасное, безмятежное лицо, склонённое над ним, но не мог поднять руку, чтобы дотянуться. Кричал, истошно, умолял услышать.       — Я не предавал тебя! Не предавал!       Но она не внимала, не отвечала… не существовала в реальности, была лишь насмешкой сгорающего в агонии подсознания, миражом, дымкой, сном…       Война пришёл в себя на окровавленных бордовых простынях собственных покоев. У дверей покорно стояли евнухи с озабоченностью и страхом на лысых одутловатых рожах. Всадник поднялся, обнаружил себя полностью голым, обмотанным какими-то грязными бинтами, которые тотчас сорвал. Раны, нанесенные Смертью и падением затянулись, но у сердца красовались свежие порезы, нанесённые не оружием братьев или сестёр. То же самое саднило и на шее.              Кто-то пытался обезглавить и убить его, лежащего без сознания?!       — Ублюдки, — оскалился Всадник, силой мысли сорвав со стены наточенные кинжалы, что зависли в воздухе, целясь остриём в евнухов. — Что мне отрезать вам на этот раз?       Поломанные личности, некогда гордые, спесивые и властные… теперь они напоминали безвольных червей. Но даже в таком жалком состоянии еще цеплялись за своё существование. Обсыкались от страха, падали на колени, рыдали, утираясь соплями, бились гладкими лбами об пол так, что трещали пустые черепушки.       — Повелитель, пощады! Пощады!       — Пощады!       — Заткнитесь! — прорычал Война, потерев виски указательными пальцами.       Поднялся с кровати, встал перед ними, широко расставив ноги. Глядел исподлобья без намёка на милосердие. Кто из них виновен? Кто осмелился? Хватит ли храбрости сознаться?       На губах Всадника сверкнула кровожадная улыбка.       — Кто из вас, черви, рискнул напасть на меня?       Евнухи молчали, только тряслись у его ног. Война нахмурился, на лбу пролегли глубокие морщины. Конечно, он давно выбил из них мужество.       — Советую сознаться по-хорошему, иначе наказаны будут все.       Последовало гробовое дребезжащее молчание, на что Война сперва вопросительно выгнул бровь, потом закатил глаза, молниеносно схватил один из парящих кинжалов и отсёк лысую намасленную голову близстоящему слуге. Тело задёргалось, забилось в конвульсиях, кровь фонтаном хлынула на пол, забрызгав искажённое гневом лицо Третьего и испуганные физиономии оставшихся. Они сбились в кучу, что-то залепетали, начали молиться.       Всадник вытер клинок о занавеску и оперся спиной на оконную раму, принявшись с наигранным спокойствием выковыривать кровь и грязь из-под ногтей.       — Думаете, что уже не способны испытывать боль, жалкое отребье? Но всё же цепляетесь за свои никчёмные жизни… Но имейте в виду, ваши не оборвутся так легко, — он кивком указал на обезглавленное тело, фальшиво вздохнул.       Евнухи дрожали от ужаса, но упрямо молчали. Сплотились? Нашли лидера и покрывают его? Почуяли проблески надежды? Война презрительно хмыкнул, ему надоели эти игры.       Он отбросил сталь в сторону, выставил перед собой раскрытую ладонь, и в ней вспыхнуло живое пламя, бросающее зловещие отблески на его суровое лицо и горящие жаждой крови глаза.       — Тогда решайте, кто следующий. Считаю до пяти: раз…       Рабы разрыдались, стали выталкивать друг друга вперёд, каждый стремился спрятаться за спину товарищу.       — Два…       Языки проглотили? Он был уверен, что отрезал или вырвал их далеко не всем.       — Три…       Один из евнухов пополз к нему, что-то мямля. Остальные провожали его мрачными взглядами, в которых читалось: предатель.       «Так. Так. Так. Кот из дома — мыши в пляс. Бунтовать удумали».       Всадник даже оказался приятно удивлён. Меланхолично взглянул на огненный шар, сделав вид, что любуется. Раб принялся целовать его ступни, лизать пальцы, хныча и еле разборчиво причитая:       — Мы не вина… Это всё рабыня… наложница… она… она…       — Хм-м, интересно, — Война резко сомкнул пальцы, погасив пламя. Ногой отбросил раба, как доставучую псину. — Ещё и наложницы…       Только тупые бабы способны резать врага в момент, когда тот наиболее уязвим.       — Ну? Чего замолчал, рассказывай дальше, — Всадник пнул замолчавшего и давящегося слезами евнуха, и тот снова принялся облизывать пальцы на его ногах.       — Зеленовласая… она… подговорить Седьмого… подговорить бежать… мы не знать! Мы клясться!       «Ах, малышка Рефона решилась спасти любимого, как романтично».       Война скривился в усмешке. Ожидаемо, даже предсказуемо. И похвально. Девка оказалась прочнее, чем тот выродок, считавший себя сильнейшим и бесстрашным. Всадник разуверил его во всех сложившихся убеждениях. Он изначально был ничтожеством, чего не сказать о Рефоне… Война выбирал её чаще всех остальных, искалечил, изуродовал, но она лишь гнулась, не ломалась. Снова и снова собирала себя по кусочкам и вновь протестовала. Это наверняка она пыталась отрезать Войне голову. У её дружка бы не хватило духу. Жаль будет, если такую добычу сожрут пауки в горах.       — Найдите их, приведите любой ценой, — приказал он, направившись к гардеробу, мимоходом подумав о ванной.       Хотелось отмыть от кожи липкое и мерзкое снисхождение Смерти. Но некогда: время в руках старшего брата, а значит, работает против Войны. Задачи сменяли друг друга в своей первостепенности, соперничали, мысли галдели, создавая хаос в черепе, кровь кипела от неугасающей ярости. Он остановился, как вкопанный, вспомнив кое-что ещё:       — И ещё Латри. Переройте всю гору, но найдите мерзавку.       Он недооценил проныру. Мелкая, противная, хитрая. Её Война поймал в одном из старых миров, но так и не опробовал. Слишком уж невзрачная в сравнении с остальными, к тому же обладающая полезными навыками… всегда знающая, что сказать, и как заговорить зубы. Она как будто точно знала, на какие болевые точки давить, как управлять и манипулировать любым созданием… даже им, пустота её сожри!       Всадник своевременно не оценил ум девчонки, потому сейчас особенно жаждал её поймать… подчинить… приручить… овладеть. Такую легко не сломишь. И вряд ли она добровольно даст червям себя схватить, будет драться и победит. Но плевать: когда её найдут, Война об этом узнает. Остальное неважно.       Ещё не мешало бы добраться до шлюхи Вики и проучить тем самым чересчур самонадеянного полукровку.       Наскоро одевшись, Всадник снова глянул на распластавшихся на полу евнухов.       Зачем ему эти уроды? Какой от них толк? Можно ведь сделать новых слуг… Куда интереснее завести новые игрушки на смену старым, чтобы ломать их, уничтожать, смотреть, как в их глазах потухает всякая надежда. В этом они были похожи с Чумой. Ненависть часто трансформируется в отчаяние. Война бы хотел видеть на месте этих евнухов ёбаного Нефилима, возомнившего себя опытным и умелым игроком.       «Хочу, чтобы ты убил себя», — в сердцах бесился Всадник, закованный в цепи своей же чести.       «Да хуй тебе, Нефилим! Хуй тебе».       Даже если тело Войны распадётся на атомы, в мирах всё ещё достаточно ненависти, чтобы он возродился, хоть это и займёт время.       Он вновь подумал о Любви, задался вопросом, почему тогда эта сучка до сих пор не восстала из пепла. Но отогнал размышления, как назойливых жирных мух.       Об игрушках думать приятнее… и у него есть даже кандидат. Но позже… сперва необходимо понять, насколько коротка цепь на шее и как мала клетка.       Первым делом он бился в порталы в пределах дома, но не смог выйти, натыкаясь на невидимую, но прочную преграду. Не пробить ни силой, ни мечом.       — Сука! — Война вылетел из дома вместе с дверью, ожидая, что и та заперта, заколдована, замурована льдом. Но границы тюрьмы выходили, к счастью, за пределы дома. Но не за пределы владений…       Сколько бы он ни бился, ни взлетал к потокам света, ни рубил энергетический купол, не посылал в бой дракона — тщетно. Недостаточно сил, слишком мало ненависти. Но и подпитаться некем… приходилось использовать то, что есть, ведь сидеть и ждать милости или казни Всадник не собирался. Выжженные поля, всполохи обугленных лепестков красных маков — последствия борьбы. Дракон досадливо взревел, тоже ощутив себя запертым. Хоть тюрьма и большая, свободу не заменит.       Всадник потрепал зверя по морде, погладив содранными мозолистыми пальцами гладкую рубиновую чешую. Скрежетнул зубами и направился в дом.       Его шаги нарастающим и раздражающим эхом отдавались в коридорах, красные неоновые огни мерцали, отражаясь в пылающих неистовой яростью зрачках.       Его планы потерпели крах из-за небольшой шалости и одного упрямого ублюдка. Три личных трофея сбежали, а урод-брат ещё и лишил свободы.       Война, словно фермер, идущий в загон к скоту, с целью увести особь на бойню, направлялся в спальню наложниц. Ему остро необходимы страдания, боль, угасающая ненависть — хоть скудный, но всё же корм для силы. Он был готов убить их всех, лишь бы утолить свою жажду крови. Хотя бы за то, что позволили Рефоне сбежать. Ведь предупреждал, что за мятеж одной заплатят все.       Латри и тут выделилась — её Война забрал сам… сам же и упустил. Винить некого, он всё равно поймает, и беглянка получит по заслугам.       Но вот Рефона сама бы не додумалась.       Его поклонами и раболепием встретил евнух, но Всадник не удостоил того взглядом. Резко распахнул двери в спальню девок, и те испуганно взвизгнули, переполошились, синхронно обернулись к выходу, замерли, побледнели.       Война остановился на пороге, плотоядно и жадно разглядывая каждую.       Тратесса ухмылялась, стараясь принять выгодное положение тела, чтобы подчеркнуть стройные бёдра, длинные ноги и полную грудь. Она демонстрировала холодное безразличие, уловив, что ему такое по душе. Но в глазах таился страх. Лерайе и Астарта, схватив друг друга за руки, глядели в ответ бешено и с ненавистью. Лакомые кусочки. Всадник подмигнул им, игриво и злобно облизнувшись. Кутунг хмурилась, опустив глаза. Светлая милашка Лилу с опухшим от слёз лицом снова разрыдалась, завыла, спряталась за спинку кровати. Дьяволица Ости в ответ разглядывала его с корыстным интересом, держалась свободно, закинув ногу на ногу.       Слуга просочился следом между косяком и спиной хозяина, упал на колени, начал щебетать какую-то чушь о готовности девушек услужить, на что Астарта выругалась, Лерайе смачно плюнула на пол в его сторону. Тратесса скосила на них надменный взгляд, явно, посчитав дурами. Остальные оставались неподвижными, словно восковые куклы. Война ухмыльнулся. Пинком отпихнул от себя доставучего слугу, приказав тому заткнуться, и вальяжно прошёл вглубь комнаты, которая, как и всё в этом доме, принадлежала ему.       — Мне пришлось задержаться в гостях у братьев. Надеюсь, вы без меня не сильно скучали? — вкрадчиво и беззаботно заговорил он, снова обведя рабынь пристальным лукавым взглядом, который выдержали не все.       Молчание. Он вскинул брови, и Тратесса, заметив это, бросилась к нему.       — Конечно, повелитель, мы все извелись, предвкушая Ваше возвращение.       Она умело лила мёд в уши, обольстительно улыбалась, но за улыбкой пряталась нервозность. Попыталась обнять, но Война наотмашь ударил её по щеке.       — Я не позволял до меня дотрагиваться, — прорычал он.       Девка упала на кровать, прижимая ладонь к ушибу, страх и растерянность обнажились, переплелись, выжимая друг друга до капли.       — Скажите мне, куколки, как так вышло, что среди вас нет Рефоны? — продолжил он с наигранным, трещащим по швам спокойствием и улыбнулся, зная, что улыбка вышла кровожадной. — Разве я не предупреждал, что ждёт всех, если хоть одна попробует сбежать?       — М-мы ничего не знали о её планах. Она нарочно подставила нас.       Нижняя разбитая губа Тратессы дрожала, но она единственная, кто отважился на оправдания.       — Да неужели? — Война состроил сочувственную гримасу. — И я должен поверить, что вы, девочки, ни разу не сплетничали между собой? Не жаловались друг другу на тяжёлую судьбу? Не делились мечтами?       Он рванул к Кутунг, схватил её за светлые волосы на макушке и стащил с кровати. Та зашипела, задёргалась, как поджаренная на сковородке рыба, начала униженно умолять.       — Даже ты ничего не заподозрила, а? Вы же подружки, — Всадник издевательски поднял руку, запрокинув тем самым ушастую голову рабыни.             — Я… — выдавила она, заикаясь, но он грубо оборвал:       — Заткнись. Не собираюсь слушать жалобное блеянье. У Рефоны не хватило бы мозгов строить планы тайно.       Он снова окинул всех презрительным взглядом. Мусор, а не женщины. Самки, созданные лишь для утех.       — Из вас всех хоть каким-то умом обладала лишь Латри. Вот та действительно хитрая дрянь. Вы же…       Всадник отшвырнул от себя Кутунг, как что-то грязное и мерзкое, брезгливо вытер руку о штаны. Но она вдруг заскулила:       — Повелитель, она подговаривала нас бежать вместе, но мы остались, мы верны Вам!       — Какое благородство, какая преданность! — скривился Война, источая сарказм и злость. Думали, что сумеют его разжалобить, а он на это купится?       — Теперь вы должны заслужить своё жалкое существование. Каждая из вас.       — Как? — рыкнула Лерайе. Если бы взглядом могла убивать, Война бы уже закончил своё существование на полу в луже собственного дерьма.       Все напряжённо замерли. Он интригующе почесал подбородок, собираясь пояснить. Но тут внимание привлекла тень, стряпавшаяся за занавеской. Вот это сюрприз.       Всадник широкими шагами под граничащее с истерикой звенящее молчание преодолел комнату и сдёрнул штору вместе с карнизом. Звяк. Шурх. У окна, съежившись и обняв себя руками, притаилась хрупкая девка с длинными чёрными волосами и сливовыми искусанными губами. Она вся тряслась.       — Так, так, так, а это у нас кто? — расплылся Война, приобняв её за талию и притянув к себе.              Девка попыталась отстраниться, всем видом выражала возмущение и протест, но он не позволил.       — Не припомню, чтобы мы были близко знакомы…       Всадник задумчиво накрутил прядь её волос на свой палец. Колкий требовательный взгляд, казалось, пронзил перепуганного евнуха насквозь, тот припал к полу и завопил, моля о прощении.       — Мими не знала, что сюда нельзя входить, — подала вдруг голос Ости, в сексапильной позе сидящая на постели. — Вы её не выбирали, она не одна из нас.       — Мими… — повторил Война, словно облизывая каждую букву имени и высасывая из них соки. — Где же я тебя видел? А, точно! На турнире вместе с Люцифером…       Он вдруг вспомнил о тех, кого лично избрал после состязаний, и новый план сформировался на пепелище прошлых, а надежда воссияла, уничтожая на корню подступающее отчаянье. Оставалось надеяться, что пленники сумели восстановиться и готовы служить ему.

***

      Мальбонте ждал возвращения Смерти, вертя в руках злополучное кольцо, то сжимая его в кулаке, то и вовсе швыряя в стену. Голова взрывалась, Царица усиливала напор в попытках сломать его, и это становилось невыносимым.       — Надень… надень его… надень, — бесконечный настойчивый шепот. Нефилим сопротивлялся, хотя уже не мог отличить инородное присутствие от собственных мыслей. Он боялся сойти с ума, потерять над собой контроль, навсегда утратить волю и память о том, кто он есть.       — Надень! — приказывала Монрейн, и Мальбонте ощутил, как из ушей и носа потекла кровь. Она таранила его выдержку и на этот раз напролом. Не игралась, не проверяла, не стремилась отступать.       Латри скрылась, обещала проследить, чтобы пьёны или кто-то ещё не беспокоили его. Всадники не способны увидеть перстень… Властелин вызывал тревогу и опасения, но Царица спасала его от лишних забот. Отвлекала на себя, буквально превращала мозги в кашу. Он терял сознание, снова приходил в себя, обнаруживал, что снова сжимает в руке кольцо, и вновь отбрасывал его.       — Не противься! Упрямый! — у неё, кажется, заканчивалось терпение, потому что на этот раз Мальбонте скрутило пополам, будто выламывая кости.       — Ты ведь хотел, чтобы Вики тебя выслушала! Почему сам отказываешься послушать меня?       Словно ушат ледяной воды, удар в солнечное сплетение, отрубленная конечность, выбитый из лёгких воздух. Мальбонте захлебнулся злорадным смехом, чувствуя кровь уже и на губах. И возразить-то нечего. Эта дрянь изучила его вдоль и поперёк, все его страхи, слабости, воспоминания были ей доступны, как на ладони.       — Надень кольцо! Это лишь связь со мной, твоё физическое тело останется в доме Голода, а потом ты очнёшься.       Он не знал, можно ли ей верить. Амулет Шепфамалума тоже мог работать проводником, но мог и просто поглощать энергию, перерабатывать её и вскармливать своего владельца.       — В тебе есть и свет… — напомнила Царица, но хватку не ослабила, лишь нажала ещё на болевые точки, и он снова потерял сознание.       Но очнулся уже не в спальне с панорамным окном и видом на озеро. А в пустоте: огромной паутине из прочных и липких чёрных нитей, висящей в неосязаемом космическом вакууме. Полностью владел свои телом, потому немедленно вскочил, напряженно огляделся и без труда увидел Её.        Паучиха, сидящая на троне изо льда и обсидиана в самом центре замысловатого сотканного узора. Она казалась реальной, состоящей из плоти и крови: тонкая талия, длинные ноги в высоких сапогах на шпильке, бледная кожа на изящных руках, надменное каменное лицо и буйные чёрные волосы, ниспадающие вдоль острых плеч, словно плащ.       Глаза — две чёрные адские пропасти — сканировали его, изучали, словно пытаясь мысленно разложить на молекулы. Царица улыбалась великодушно, но сдержанно. Она ждала, что он преклонит колени, но Мальбонте упрямо стоял среди ничего, не желая выяснять, рухнет ли в бездну, сделав шаг, или останется парить. Он не боялся, но невольно ощущал трепет благоговения в грудной клетке, окруженный мощью и величием первородного Хаоса, обманчиво умиротворенного, напоминающего стаю безобидных на вид зверьков, только и ждущих повода обнажить зубы, наброситься и разорвать.       — Что это за место? — спросил он хрипло, сквозь сжатые зубы, но Монрейн не повела бровью, лишь уголок неподвижного рта чуть поднялся и застыл, как у восковой куклы.       — Это иллюзия. Несуществующий мир.       Её голос звучал низко, бархатно и мелодично. Его куда приятнее слушать вне, чем внутри собственной черепушки.       — Я не надевал кольцо.       Мальбонте был в этом уверен. Даже в беспамятстве никто и ничто не заставило бы его поступить безрассудно. Она слабо кивнула.       — Знаю. Но тем не менее оно на твоём пальце, а ты — здесь.       Ему помогли. Нефилим сжал кулаки, на виске запульсировала жилка. Кто? Латри? Не зря он чувствовал в ней подвох: девчонке ничего не стоило и ничего не мешало. Если так, то ей придётся ответить.       Каждый вдох мог стать последним, пространство вокруг угрожающе жужжало, подобно напряжению электрических проводов. Кажущаяся паутина легко способна поджарить легковерного мотылька.       — Зачем ты призвала меня? Ведь моя цель — тебя отыскать.       Он прищурился, улыбнувшись уверенно и издевательски:       — Хочешь сдаться?       Монрейн хохотнула, её плечи вздрогнули, а пальцы сжались в кулак. Она поднесла его ко рту и кашлянула, давя позывы рвущегося наружу смеха. Моргнула, склонила голову, стараясь сохранить на лице треснувшую фарфоровую маску. Мальбонте ощутил жаркое покалывание во всём теле, но выдержал её прямой взгляд.       — А ты бы сдался своему Шепфа? 1:1.       Ответный выпад уколол точно в цель, попал в яблочко, пробил броню. Нефилим стиснул зубы, взгляд его источал яд. Монрейн удовлетворенно ухмыльнулась.       — Почему ты упрямишься? Боишься? Не желаешь стать частью меня? Понял же, что не станешь… — она лениво вытянула руку, указывая длинным острым ногтем в его грудь, согнула палец, словно медленно потянула за собой невидимую нить, и окружающий мрак ошеломлённо завибрировал, оскалился, будто потревоженный спящий хищник. Мальбонте опустил голову и увидел, как из него льётся слабый свет, словно свеча на дне глубокого колодца, перед которой мрак неохотно расступался.       — Ты — мой лишь наполовину… — ностальгически вздохнула Монрейн, опустив руку, и свет исчез. — Но наши цели могут переплетаться… Задумала использовать, словно ручную игрушку, раз не смогла убить?       — Ты хочешь всё уничтожить, я не могу этого допустить, — бескомпромиссно напомнил он.       Царица откинула голову на спинку трона и скучающе уставилась в пространство. Её пальцы сжали подлокотники, постучали по ним и замерли, впившись ногтями.       — Кто тебе это сказал? Смерть? Ха. Он всегда мечется между тем, чего хочет и тем, что правильно.       — А чего же тогда? — Мальбонте поддался мимолётному любопытству, купился, жёстко одёрнул себя, вздёрнул подбородок. — Я видел, как миры нисходят в пустоту. Она ответила на выдохе. Решительно и быстро.       — Я хочу уничтожить только своих врагов.       Мальбонте вздрогнул. До боли стиснул зубы. Он тотчас возненавидел её, ощутил, как ненависть вылезает из него колючими прочными шипами, покрывает кожу, защищает уязвимые места. Но толку, если те уже были обнажены перед Царицей, разграблены и осквернены ею же. Потому и её слова он воспринял как фарс, игру, манипуляцию, попытку расположить к себе через схожесть их судеб и ситуаций. Она знала его до глубин личности и пользовалась.       — Цена победы не имеет значения, верно? — он усмехнулся. — Вот только я несколько пересмотрел свои взгляды. Она хмыкнула:       — Не тебе ту цену платить, ты лично пока что в выигрыше, — поскребла ногтем по камню, задумавшись. Темнота играла с тугими прядями её волос, что, казалось, будто это копошащиеся чёрные змеи. — И знаю, чего ты хочешь: устранить их, избавиться от их гнёта, свергнуть власть. А я могу в этом помочь.       Мальбонте упрямо промолчал, оказался на распутье. Ничто не помешает Царице сперва поглотить его душу, а уже потом исполнить задуманное. Она глядела на него, словно слышала скрип механизмов внутри его черепа.       — Ты же понимаешь, что встреча с Властелином не принесёт тебе благ. И всё равно позволяешь себя вести, словно барана на поводке. Оставайся со мной и получишь всё, чего желаешь.       Мрак кругом пришёл в движение, закрутился вихрем, душераздирающе взвыл. Но Мальбонте держался, не испытывал страха, поедаемый лишь сомнениями и разрастающимся сорняком презрением.       — Хочешь, чтобы я был на твоей стороне? — невозмутимо спросил он. Если Тьма желает поиграть в «Я читала книгу о твоей жизни», необходимо удивить её неожиданным поворотом. — Но твои цели мне не ясны. Ты даёшь мне выбор, которого на самом деле не существует. Даже сюда призвала силой. Тебе придётся быть более убедительной.       Монрейн в недоумении выгнула бровь. Затем ядовито прыснула, склонив голову к левому плечу.       — Торгуешься… Что ж… Не вижу смысла распинаться перед тем, кто не сможет внять ни единому слову. Ты не лоялен и видишь только то, что хочешь видеть, маленький слепой котёнок. Собственный опыт — лучший учитель.       Мальбонте понял, что задел её, всколыхнул давнюю рану, заставил кровоточить. Он всегда считал себя проницательным. А сейчас зажат в тиски между двумя стихиями, что, столкнувшись, раздавят его, как букашку. Царица одержима разрушением, Властелин же бездействует. А Нефилим просто хотел выйти сухим из воды. Царица предложила альтернативу. Но вряд ли стоит ждать подробностей. Править над пеплом — не лучший финал. Пожертвовать собой ради её замысла — тоже. Мальбонте видел себя ужом на раскалённой сковородке. Она едва заметно махнула рукой, и морок рассеялся.