Горизонт Событий

      Открыв глаза, очнувшись после долгого кошмарного сна, едва почувствовав реальность, вырвавшуюся громким вздохом, Мальбонте сорвал проклятый перстень с пальца и швырнул его в угол. Вскочил, провёл ладонью по лицу, стряхивая остатки видения. Стиснул зубы.       Разочарование на лице Монрейн, её надменный жест рукой, выбросивший его из морока, как какого-то таракана, царапали гордость, подстёгивали на протест. Он выдохнул, пошёл в ванну и долго умывался, чтобы хоть как-то остудить кипящую кровь и беснующийся ураган силы.       Мысли хаотично метались в черепе, но постепенно складываясь по полочкам. Тьма хотела что-то донести, но не говорила прямо, юлила, намекала.       Предупредила, что визит к Властелину не принесёт Нефилиму благ… но можно ли ей верить? Пыталась ли предостеречь или боялась, что её собственные планы скоро потерпят крах? Мальбонте не нравилась идея встречи со Светлым Создателем всего сущего. Он не был склонен делить мир лишь на чёрное и белое, но всё же считал Царицу наибольшим злом, врагом, несущим хаос и гибель. Зачем ей помогать тому, кого считает своей добычей? Монрейн хочет уничтожить своих врагов… если Всадников, то это, насколько знал Мальбонте, невозможно, пока существуют миры. Для этого она стирает один за другим? Безумие. Её нужно остановить…       Злорадная усмешка тронула губы: когда-то он сам был в роли вселенского зла. И враги тоже считали, что его цель — кровь и пепел. Однако то являлось ложью.       «Ты бы сдался своему Шепфа?»       Манипуляция… попытка уколоть. Мальбонте бесился, но в то же время не мог не оценить иронию: ведь теперь он оказался на месте того, кто мог выслушать мотивы и подлинную историю. На месте Вики… Помнил, как ему тогда было важно поделиться болью с кем-то, хоть и отрицал, не признавался сам себе. Что, если и Монрейн…       «Нет, нельзя проникаться. Стоит проникнуться сочувствием к врагу, как рука непременно дрогнет».       Монрейн же не озвучила своих истинных намерений или причин, хотя о последних он бы не стал слушать. У всех всегда найдутся причины кому-то мстить. Но сочувствие не должно оправдывать чудовищные злодеяния, даже совершаемые во благо. Мальбонте бы не позволил никому себя жалеть и сам никогда не оправдывал свои плохие поступки тяжелым детством и судьбой. Он отдавал себе отчёт в том, что творит, потому что был искренне уверен в справедливости. К цели любыми методами — в этом они с Царицей схожи, но он не обязан закрывать глаза на ущерб, касающийся его лично.       Свет не убьёт его, ведь тем самым сделает Тьму сильнее.       Виски нещадно давило, но то просто боль от перенапряжения и усталости, Царица на удивление замолчала. И он этим воспользовался. Нефилим глянул в окно, где пейзаж оставался неподвижным, прислушался к звукам внутри дома, вышел из комнаты в поисках Латри.       Девчонка ли надела на него кольцо? Если нет, то бежать ей незачем. Мальбонте сжимал кулаки, сосредоточив в них раздражение. Её нигде не было. А, может, просто притаилась и наблюдает за ним.       Чёрт. И как ей удавалось прятать энергию так хорошо?       На улице что-то грохнуло, особняк накрыла тень огромных крыльев, послышалось сиплое шипение исполинской твари, а через какое-то время входная дверь распахнулась, и на пороге показался Смерть — как всегда спокойный и собранный. Мальбонте мысленно выругался, столкнувшись напряжённым взглядом со Всадником. Тот одобрительно кивнул.       — Если Вы готовы, то не будем больше терять времени. Властелин не любит ждать.

***

      Рефону нашли. Конечно же, нашли. Ось Миров — из неё нет выхода. Некуда бежать — остальное лишь вопрос времени.       Война предвкушал встречу, сгорал от нетерпения и разгорающегося внутри пожара жестокости, приправленного похотью, но остался разочарован.       Твари, кишащие в скалах, добрались до влюблённой сбежавшей парочки раньше, чем это сделали пьёны.       Раба сожрали, а вот Рефона… Милашка Рефона с изуродованным ожогом личиком и зелёными, словно болотная тина, волосами, не далась слугам живой.       Её изломанное тело должно украсить задний двор дома. Сад восковых фигур, навечно застывших в агонии от боли и ужаса, выпитых, выпотрошенных. Усаженный сплошь и рядом кроваво-красными колючими цветами.       Война глядел на то, как евнухи, трясясь, поднимают тело девушки по навесной лестнице к столбу, крепко привязывают руки и ноги в форме звезды, а голова остаётся безвольно висеть, скрытая упавшими на лицо спутанными длинными зелёными волосами.       «Дорогие гости» составили ему компанию в этой прогулке. Победители в турнире, те немногие, кто не стал частью Царицы после поединка с Войной, и кого не завалило обломками статуи: Люцифер, Альвадос, Кентр и малышка Мими — прилипшая, словно банный лист.       Искалеченные, дикие, переломанные и отчаявшиеся. В некоторых ещё чувствовалась былая жилка ненависти, но слишком маленькая, чтобы напитать Всадника.       Они не понимали, что происходит, для чего их вывели в жуткий сад, но молчали, напряжённые, как струны арфы.       Война лениво улыбнулся, облизнув губы. Ему не доставало храброй Мирэниелис, которую забрала себе Чума. Сильная и свирепая Наместница не любила раскрывать собственные слабости, но Третий слишком долго и хорошо её знал, знал, на что давить, чтобы вызвать бурю. Это могло быть просто…       Могло быть.       Но сестра не позволит ему и пальцем тронуть излюбленную подругу — наивная дура.       — Как вам мой дом? Хорошо ли вас устроили? — спросил он тоном великодушного хозяина, но в ответ получил гробовое молчание. Сперва.       — Я, конечно, знал, что ты больной ублюдок, но чтобы настолько… Что тебе сделала эта девушка? — слова вырвались из горла Люцифера, как кровь из артерии. Пульсирующими толчками сквозь сжатые зубы.       Война ухмыльнулся, скосил острый взгляд в сторону гостей. Глаза демона горели алым — в тон интерьеру. Остальные намеревались обороняться, ждали угрозы из любого угла, что Всадника позабавило, вселило надежду. Не всё с ними потеряно.       — Я рад, что тебе уже лучше, — сказал он с фальшивым участием в голосе.       Хищнику, заманившему добычу в своё логово, ни к чему скрывать цинизма.       — Ты храбро сражался, но я опасался, что переусердствовал на ринге.       Люцифер отвёл взгляд, послав Всадника одним выражением лица, но всё же в его глазах читалось сожаление, что Война не добил, продлил их мучения и унижения. Агонию растоптанной гордыни.       «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца».       И Третий Всадник мог бы согласиться, будь он на месте демона… В какой-то мере и он тоже подвергался пыткам и чувствовал себя бессильным противостоять мучителю.       — Одна из моих наложниц взбунтовалась, её пришлось наказать, — сообщил он буднично, кивнув в сторону Рефоны.       Гости на неё старались не смотреть вовсе.       — Остальные же… приготовили для вас представление.       — Что ты намерен с ними сделать? Они не виноваты в её побеге! — взвизгнула Мими, вся сжалась, как пружинка, глаза жгли смертельной болезненной яростью.       Люцифер закрыл ей рот рукой, но она укусила его пальцы и выкрикнула:       — Когда-нибудь ты заплатишь, ёбнутый садист!       Война наигранно вздохнул, сделал несколько шагов по направлению к бойкой девчонке, но Люцифер закрыл ту собой. По его измождённому, уставшему лицу, потухшим глазам и упрямо сжатым губам понятно, что терять ему уже нечего, но он готов умереть за подругу. Кого-то испытания ломают, а кого-то — закаляют. Она — последняя ниточка, держащая бывшего Владыку Ада от падения в бездну отчаянья. Грань, за которой личность будет уничтожена, оставив после себя лишь оболочку, ещё не пройдена…              Но Войне не нужно отчаяние… ему нужна ненависть! Много ненависти, чтобы хватило сил пробить чёртов купол!       Он вновь пожалел, что упустил шлюху Нефилима и его самого, но оставалось довольствоваться малым.       — Ну же, Люцифер, невежливо хамить тому, кто тебя приютил, — Война с усмешкой кивнул в сторону молчаливых евнухов — безликие тени некогда доблестных мужей.       Владыка Ада не годился им и в подмётки, когда те сияли на вершине своего величия и сил.       — Не торопись стать одним из них…       Всадник подмигнул, и краска отлила с и без того нездорового цвета щёк демона. Протянул руку, бесцеремонно отпихнув наглеца. Тот повалился на могучего Альвадоса, не давшего ему упасть.       — Не тронь её! — взревел Люцифер, но Война схватил Мими за предплечье, грубо притянул к себе и обнял, обхватив ладонью тонкую талию.       Она пахла малиной и сливками.       — Сволочь! — кричала демоница, била его по груди кулаками, вырывалась, сама того не зная, питала ненавистью.       Всадник втянул носом запах её волос, прикрыл веки, довольно промычал.       — М-м-м… люблю плохих девочек.       Рывок, и вторая рука обхватила её тонкое горло под подбородком. Быстрый взгляд на Альвадоса, и он покорно заломил руки Люцифера за спиной, чтобы тот не дёргался.       Война поднял девчонку над землёй, оценивающе сверля глазами её бледное угловатое лицо, разбитые малиновые губы и бешеные слезящиеся глаза. Она была готова убить его, разорвать, искусать — истинная фурия. Но в то же время свалиться к ногам и разрыдаться. Надломленная, оказавшаяся в западне.              Всадник опустил её, дав почувствовать ногами твёрдую поверхность, почти нежно погладил по бархатистой влажной щеке под крики и проклятия Люцифера.       — Не бойся… Сегодня ты станешь моей особенной гостьей. Главное, не бойся. Страх бесполезен.       Светлые боятся чаще — глупое, непродуктивное чувство, которое в их случае превращается в отчаяние. Тёмные же… с великолепным усердием душат ужас в своих сердцах, трансформируя его в ненависть. Вязкую, тягучую, запускающую щупальца глубоко в сердце, прорастающую метастазами по всему организму. Она отравляет, от неё не избавиться. Лакомый кусочек.       Арену подсвечивали сотни светодиодов, режущих глаза красными вспышками. Зрителей, сидящих полукругом на скамьях в амфитеатре под открытым небом, отделяли от основного действа плотные бордовые портьеры. Евнухи сидели в первых рядах, немногочисленные гости в сопровождении пьёнов, подающих закуски и напитки, на последних. Их лица выражали спектр эмоций от отчуждённости и безразличия до волнения, близкого к панике.       Война восседал, подобно императору, на отдельном помосте под навесом. А Мими жалась к противоположному краю обитой велюром софы, обнимая себя руками и нервно царапая кожу на плечах.       — Ты слишком напряжена, — промурлыкал Война, протянув ей бокал с вином. — Выпей, расслабься.       — Пошёл к чёрту! — выплюнула она, озираясь, настороженно посмотрела на арену внизу, потом на Люцифера.       Всадник хмыкнул и осушил предложенный бокал одним глотком.       — Я не знаком с Чёртом, но слышал, что у вас это обозначение абстрактного зла… В моём случае, это Чертовка, — он стёр большим пальцем остатки кроваво-красного напитка с губ, задумчиво облизнул подушечку пальца, пристально посмотрев на Мими.       Она не поняла иронию, продолжая пялиться на Люцифера, словно тот способен её защитить.       — Прекрати так открыто интересоваться другим мужчиной, я ревную, — поддел Всадник, придвинулся, опустил руку ей на колено, но дьяволица с брезгливым шипением её скинула.       — Я не твоя наложница! Ты меня не выбрал, помнишь?       Он вскинул брови, расплывшись в усмешке. Ему нравилась её дерзость.       — Ты обижена, милая? Я заглажу вину…       Снова опустил ладонь ей на бедро, властно двинулся от колена выше, на что она взвизгнула и вскочила, будто по ней паук полз.       Удовлетворённый порцией ненависти Всадник хрипло рассмеялся. Но страх всё ещё перебивал чистое чувство, так ему необходимое. Ещё предстояло отсеять одно от другого.       — Успокойся, не надо так нервничать, — он миролюбиво прохлопал ладонью по мягкому сиденью рядом с собой, сдвинув брови на лоб и округлив глаза. — Представление ещё даже не началось…       Мими хотела ответить что-то грубое, но прикусила язык, в растерянности обернувшись к центру амфитеатра и непроницаемой ширме.       — Что за представление? Что ты задумал?       Война закатил глаза.       — Как много вопросов… это ведь скучно.       И тут же всё дружелюбие исчезло из его голоса и взгляда, оставив лишь лёд и сталь.       — Поэтому довольно разыгрывать недоступность. Живо сядь.       Девка тут же повиновалась хлёсткому приказу, воздух наполнился липким страхом, источающим кисло-сладкий запах.       Всадник выругался, одёрнув свою несдержанность. Налил себе ещё вина, поднёс бокал ко рту, свистнул, привлекая внимание евнухов, и кивнул им.       Шурх. Портьеры пришли в движение, стали разъезжаться, открывая основные декорации и подготовленных актрис. Вместе с видимой завесой спала и звуковая, потому вопли и ругань наложниц теперь слышали и зрители.       Их заперли в клеть с толстыми металлическими прутьями, подвешенную над рвом, на дне которого торчали прутья соломы и острия пик. Клеть висела низко на толстой цепи, качалась из стороны в сторону со скрипом. Кто-то из девушек истошно рыдал, должно быть, милашка Лилу. Все остальные, как разъярённые мантикоры, скалились и пытались выломать прутья.       Мими взвизгнула, закрыла рот руками, кинулась к ним прямо с края ложи, но Война ловко поймал её за запястье, усадил к себе на колени и грубо прижал к груди, прошептав настоятельно и угрожающе.       — Дёрнешься и окажешься с ними.       Девчонка присмирела, вытянулась, словно копьё, и окаменела. Прикусила щёку и пискнула от боли.       Люцифер попытался рвануться вниз, но пьёны его остановили, как и ушастого охотника Кентра, который без труда разглядел среди наложниц свою знакомую… жительницу его мира.       — Что происходит! Кутунг! Как ты там оказалась?! — вопил он, пытаясь наравне с Люцифером прорваться вперёд.       Они налегли на пьёнов, но те вдруг наэлектризовались, ударив по мятежником мощным зарядом тока.       Альвадос не участвовал в потасовке, лишь бесстрастно глядел на «представление».       — Вы упустили Рефону, хотя должны были отвечать друг за друга. Она погибла по вашей вине, — выкрикнул Война с дребезжащей злостью в голосе. — Поэтому вы должны доказать, что выучили урок, или разделить её участь.       Он махнул рукой, описав кистью широкую дугу, и два евнуха с факелами подошли ко рву. Наложницы заверещали.       — Сучий выблядок! Чтоб ты сдох!       Из них волнами сочилась ненависть, незаметная для остальных.       Война довольно откинулся на спинку дивана, потянув к себе вырывающуюся и орущую Мими. Сунул ей два пальца в рот и поморщился от яростного укуса.       — Мгхм!       Кровь выступала под её зубами, но Всадник игнорировал боль, глядя только на арену. Евнухи, повинуясь, швырнули факелы в ров, и сухая солома тотчас же взялась. Пламя поднялось высоко, принялось лизать железное дно клети, нагревать прутья.       Люцифер и Кентр орали, рвались через пьёнов, использовали силы, пытаясь попасть энергетическими шарами в евнухов, в ложе Войны, в девушек — куда угодно. Мими давилась кровью Всадника и слезами. Сломалась, отчаялась. Бесполезная.       — Как тебе вкус моих пальцев? — ухмыльнулся он, прикусив её за мочку уха. — У меня есть кое-что ещё, чем можно заткнуть твой рот.       Наложницы метались по клетке, словно птицы, бились в прутья, орали, но от дыма видны были лишь их мельтешащие силуэты.       Война смотрел на них со скукой на лице, попивая вино. Спихнул с колен ревущую девку, что нашла в себе силы побежать, кинуться на евнухов, пытаясь спасти подруг.       Плевать.       Всаднику плевать.       Хоть кто-то из этих никчёмных баб должен выжить и выбраться, у него для них ещё много сюрпризов. К тому же способен ли простой огонь погубить тёмных? Или лишь причинить боль? Но так даже лучше…       Прутья стали оранжевыми, раскалились. Клеть судорожно качалась так, что наложниц швыряло на них то и дело. Ободранных, обожжённых, кашляющих, задыхающихся.       Ненависть. Ненависть. Ненависть.       Хаос. Что бы сказала Монрейн, узнав, что это всё в её честь? Сочла бы безвкусицей? Напротив… жестокость величайшей из женщин не знала глубин и пределов. Война чувствовал, однажды впитав в себя её всеобъемлющую злость, благодаря которой смог даже разорвать зачарованные Властелином цепи.       Если бы она только послушала… если бы она простила… Быть может, ему бы хватило сил даже убить светлого ублюдка. Поквитаться с ним раз и навсегда, приумножив к ненависти Монрейн и личные счёты. За всё, что он с ней сделал. За всё.       Смерть надеется, что сила Войны в решающий момент ослабит Царицу… Глупец. Уж лучше ему молиться своему солнцеликому господину, чтобы Третий никогда не вырвался из заточения и не обернул накопленную ярость против них.       Всё рухнуло и полетело в бездну в тот самый миг, когда Саншайр лишил Монрейн свободы. Возомнил, что она принадлежит ему и только ему! Захлебнулся собственной ревностью. Надменный, спесивый урод. Война видел его насквозь, всю гниль, что скрывается за внешним Светом, потому и ненавидел всей своей душой.       Если бы Монрейн только поняла это… если бы она тоже любила Войну…       Он сморгнул меланхолию, обращая её в цинизм. Презирал Любовь, а сам не смел отрицать, насколько глубоко та его ранила, клеймила сердце. Нет, не в Любви дело… а во власти, в тирании Света, которой Тьма хочет положить конец. Её нельзя осуждать за то, что отстаивает свои права, ведь равна ему во всём.       Чьи-то цепкие руки с кусками обугленной чёрно-красной кожи с нажимом вцепились в раскалённые прутья и потянули их в разные стороны, превозмогая невыносимую боль, пылая и дымясь. Пламя уже добралось до их прекрасных тел, лизало, ласкало под великолепные в своей искренности крики мук и ненависти. Главное — ненависти.       Мими, ловкая, как уж, прорвалась к ним, принялась бегать вокруг рва, пытаясь поймать раскачивающуюся клеть. Она ловко отделалась от евнухов.       Люцифер и Кентр присоединились вскоре, справившись с несколькими пьёнами. Остальным Война жестом запретил вмешиваться, с лёгким интересом наблюдая за попытками спасения. Чем больше выживет, тем больше корма. Сейчас Всадник не будил в них злость искусственно, не вытягивал её щипцами из тёмных глубин душ, не делился своей, он сам питался, поглощал, смаковал на языке, чувствуя себя сильнее и лучше.       Бросил короткий, ничего не значащий взгляд к краю арены, на возвышающиеся где-то вдали синие силуэты гор. Где-то там розовеет своими башнями Дворец Любви — последнее, что в их мире осталось от этой суки. При её жизни Война не мог войти туда, а после уничтожения не пробовал. Но вонь энергии до сих пор временами приносил ветер вместе с запахами красных засохших роз, что некогда обожала сестрица.       Любовь жила на границе меж царствами Голода и Войны. И именно там наивный Нефилим и спрятал свою светлую шлюшку. Стоит Войне набраться сил и вырваться из оков Смерти, он первым делом отправится за ней и сделает то, что должен был уже давно: разнесёт проклятый Дворец по камушкам! Оставит на его месте мёртвое пепелище! И посмотрит, насколько дерзким сможет быть Мальбонте, осознав, что его девка в руках врага.       Но позже… сейчас же… необходимо набраться терпения.       Нужно было убить ублюдка сразу, поднести его голову Монрейн, как знак преданности, а дальше будь, что будет. Война заигрался…       Пора пересмотреть прежние планы, они давно нуждаются в коррективах.       Он опустил глаза в самый неприметный угол у входа в подземелье, где ещё один евнух покорно ждал следующих указаний.       Но помедлил, решив не отказывать себе в наслаждении моментом паники и совместных усилий, порождающих надежду на лучший исход и всеобщую злость.       Звери, изголодавшиеся по свежей плоти, уже рвались с цепей, они-то и станут следующим испытанием…

***

      Озеро колыхалось изумрудной рябью, мерно наплывающей на берег. Прохладная вода приятно щекотала пальцы ног. Я сидела на берегу, обняв себя руками, пытаясь хоть как-то избавиться от тревоги и навалившегося безысходностью одиночества. Всегда любила плавать. Озёра, расположенные близ моего дома на Земле, не были столь большими как это, но мне нравилось в них плескаться. Я мечтала, что когда закончу колледж, перееду жить к морю, но… мечте не суждено было исполниться.       Тоска давила на грудь, разрасталась, холодя кровь, мешала спокойно дышать. Я много думала, мысли навязчиво лезли в голову, одна безнадёжнее другой. Чувствовала себя ребёнком, спрятавшимся от монстра под одеялом, но осознающим, что чудовище реально и легко преодолеет преграду на пути к жертве.       Правда ли, что Война не может войти на территорию Дворца? А если всё же сумеет, что тогда делать?       Я предпочла бы покончить с собой, чем оказаться в его мерзких лапах.       К тому же хищник на этой горе далеко не один, и надежда, что остальным нет до меня дела, уже не так крепка. Бежать некуда, ждать своей участи невыносимо.       Я прикусила нижнюю губу, попытавшись отбросить безрадостные размышления, но те, как стая гиен вокруг раненой львицы, только отдалились, выжидая очередного удобного момента для нападения.       Мальбонте…       Когда всё так далеко зашло между нами? Почему именно сейчас, когда всё действительно летит к чертям? Почему не раньше? Насколько всё было бы проще… Или сложнее.       Почему я снова наступаю на чёртовы грабли? Оказываюсь между своими чувствами и долгом перед целым миром, не зная, что правильно, что выбрать, и от этого страдая? Его амулет холодил пальцы, и гранат в его центре играл гранями, но оставался в покое. Радовало, что сейчас мы хотя бы на одной стороне… И он спасёт меня, если сумеет…       Губы ещё хранили на себе вкус горького прощального поцелуя, кожа и волосы помнили запах. Что он намерен делать? Поставить на кон всё ради победы… а для этого?       Мысли загудели в голове рассерженным пчелиным роем, я потёрла виски, попытавшись успокоиться и думать трезво, отбросить излишние эмоции, волнение и тревогу. Но всплывший логичный вопрос вновь обрушил на меня снежный ком страха и всего вышеперечисленного в двойном объёме.       «Мальбонте намерен встать на сторону Царицы?»       Я вскочила, как ужаленная, принялась в бессильной злобе ходить вдоль берега туда-сюда, заламывая руки и царапая пальцы. Нет, нет, безумие. Он на это не согласится даже ради уничтожения Всадников! Она ведь собирается стереть буквально всё!       Но сможет ли Властелин её остановить?       Хуже всего бездействие. Я остановилась, пытаясь отдышаться, огляделась по сторонам: сад и дворец теперь казались тюрьмой, бумажной клеткой, которая не защитит от внешней угрозы. Из башни я видела всполохи огня и отблески салютов над владениями Войны, но мне не хотелось знать, чем ублюдок там занимается, и как скоро явится за мной. Удержит ли его магия Дворца… Или это всё домыслы Голода?       Да ещё и этот бесполезный свет внутри меня! Нужно тренироваться, пытаться приручить его, как некогда силу Мальбонте, не дать собственной силе меня уничтожить.       Вытянула руку, постаравшись сосредоточить на кончиках пальцев энергию Шепфа, направить её, ударить.       — Ай! — ладонь обожгло до самого локтя. Горячая волна ударила в голову, и из носа потекла струйка крови.       Я яростно потёрла пальцы о бёдра, подошла к воде, наклонилась, умыла пылающие щёки. В груди кипело, кровь бурлила странной решимостью. Куда-то бежать, что-то делать! Сейчас же.       Но только я выпрямилась, тут же подскочила от ощущения чьего-то пристального взгляда на спине.       Резко развернулась, выставив перед собой руку, готовая обороняться, но голова закружилась, я едва не упала, потеряв ориентир, споткнулась и полетела бы в озеро, но Голод обхватил руками мою талию, страхуя от позора.       — Что это ты пыталась сделать? — рассмеялся он, прижав к себе. От него пахло табаком, вином, одеколоном и гарью. Светлые кудри спутались, сделались сальными, лицо кое-где запачкано сажей.       Я вытянулась и напрягалась в его руках, но когда яркий вспыхнувший испуг отступил, его сменил леденящий кровь страх, разлившийся по венам из кольнувшего сердца.       — Пусти! — вскрикнула, дёрнулась, и лицо Голода исказило недоумение, после чего он на удивление сразу выполнил просьбу.       — Эй, а считается, что это место приносит умиротворение, — беззлобно ухмыльнулся он, оглядев меня с головы до ног.       Нахмурился при виде крови, и мне пришлось отвернуться, чтобы стереть её.       — Что ты тут делаешь? — раздражённо бросила я, на что Всадник снова удивился, улыбнувшись во все тридцать два зуба.       — Пришёл проведать тебя, не ожидала? — он склонил голову, хитро прищурившись. — Это ведь я показал тебе путь сюда, к твоему спасению.       Я настороженно кивнула, не совсем понимая, к чему он клонит. Доверять Голоду — всё равно, что верить Войне или Чуме! Да любому из них. Они все приёбнутые. К тому же я видела, что Голод с братишкой устроили в статуе ради собственного развлечения.       — Показал… — согласилась я, пригладив волосы и заправив их за уши. — Вот только почему? Уж прости, но в вариант «по доброте душевной» и в лапшу «ты похожа на Любовь» мне мало верится.       — А вариант «обломать кайф Войне» принимается? — Голод рассмеялся так хрипло и заразительно, что захотелось поверить в искренность на мгновение.       Пощупал карманы своего песочного плаща, достал сигареты и зажигалку, огляделся в поисках ближайшей скамьи, опустился на неё и закурил, пока я стояла и таращилась на него в растерянности.       Заметив мой взгляд, он резко вынул сигарету, зажав ту меж указательным и большим пальцами, выдохнул дым, посмотрел в ответ исподлобья и приподнял уголок рта в игривой улыбке.       — Что? Ждала, что приведу Войну сюда за ручку и скажу: «Вот, братец, твоя игрушка». Такого ты обо мне мнения?       В голосе не прозвучало упрёка, он шутил, но напряжение не отступало. Поняв, что ответа не дождется, Голод отвёл взгляд, ностальгически осмотрев сад и возвышающиеся над ним шпили Дворца. Медленно, словно смакуя свою боль от утраты.       — Он знает, где я… — последние отблески надежды, что это не так, растворились в сухом кивке Голода. — Значит, придёт.       — Да пошёл бы он нахуй. Пусть сидит теперь взаперти, это его задержит… Хоть и не надолго.       Будто опомнившись, Всадник вздрогнул, поднёс сигарету к лицу, впился глазами в тлеющий кончик, пока я, вылупившись на него в смятении, искала, что сказать.       — Любовь ругалась, когда я здесь курил… — двумя пальцами второй руки Голод потушил окурок и отшвырнул его от себя, беззаботно пожав плечами. — Впрочем, не только на это. Мои силы она тоже ругала.       Я вспомнила легенду, которую рассказывала Латри, и мне вдруг стало не по себе, но в то же время вызвало сочувствие, желание поддержать. Шок понемногу сходил на нет.       — Потому что твоё влияние часто путали с нею?       Голод хмыкнул, поразившись моей догадливости. Охотно кивнул.       — Да… Сестра была недовольна тем, что я… опошляю её одним своим присутствием.       Моя рука импульсивно взметнулась к голове, расчесав пальцами волосы. Я расслабилась, опустила плечи, но не решалась подойти к Всаднику.       — Думаю, после рождения Войны, она поняла, что ты был не так уж плох.       Голод удивлённо округлил глаза, после чего снова заразительно рассмеялся. Повисла пауза, во время которой он пристально и с удовольствием рассматривал меня, о чём-то думая, после чего спросил, задержав взгляд на моих обожжённых руках:       — С кем ты дралась?       — Что? — не поняла я, смутившись и спрятав ладони за спину.       Он наморщил лоб, почесал переносицу и пояснил:       — Когда я пришёл, ты бегала по берегу и бросалась светом. На тебя кто-то напал?       Руки вновь стали влажными, пальцы защипало, я сморщилась, прижав их к пояснице.       — Нет, я просто тренировалась.       — Пользоваться своей же силой? — Голод сорвал травинку и сунул её между губ.       Его непонимание раздражало, но непосредственность не выдавала издёвки. Он интересовался искренне.       — Она досталась мне от нашего Светлого Наместника, и…       «Убивает меня».       Произнести это вслух я не решилась, но вновь вытекшая из носа кровь выдала жестокую правду. И хуже всего, что Всадник заметил её раньше меня. Молчаливо встал, приблизился, стёр струйку большим пальцем, размазав красную дорожку по моей щеке. Нахмурился.       — Странно… Свету как будто тесно в твоём теле…       Я опустила голову, прижав подбородок к груди, лишь бы не смотреть ему в глаза. От неловкости отступила на шаг, нервно вытерла кровь и усмехнулась.       — Может, дело в том, что я смертная, да ещё и запачканная тьмой! Сила бога мне не по плечу.       На это Голод с исказившими лицо сомнениями покачал головой.       — Нет, глупости. Будь твоё тело не приспособлено выдержать такую мощь, тебя бы просто разорвало. Но… что-то в тебе удерживает эту энергию… Значит, ты не так слаба, как думаешь,       — Толку-то, если при любом использовании силы я рискую умереть, — выкрикнула, злясь на себя, на судьбу, на своё бессилие.       Первый крик как будто сорвал плотину отчаянья, сдерживаемую сеткой натянутых нервов.       — Я вообще до сих пор жива, потому что важна Мальбонте, а он важен вашему Властелину! Иначе меня бы давно прикончили, как прочих ангелов и забрали эту чёртову бесполезную силу!       Я разрыдалась, ненавидя себя за это. Но слёзы хлынули вместе с воплями, извергая всё, что так долго копилось внутри.       — Если бы я попала к вашему главному, умоляла бы его забрать у меня этот свет!       Голод медленно выдохнул через сомкнутые губы, растерянно наблюдая за моей истерикой. Ошеломлённо почесал затылок, а потом шагнул ко мне, поймал за руку и притянул к себе, заключив в крепкие, тёплые объятия.       — Не надо тебе просить его забрать свет… это тебя точно убьёт, — сконфужено шептал он, уперевшись подбородком мне в макушку и рассеянно гладя меня по волосам. — И вообще свет больше созидает, чем разрушает, а ты пользуешься им, как тьмой — пытаешься сражаться вместо того, чтобы направить эту силу в себя, чтобы та исцелила не только физические, но и душевные раны.       Откровенно простая мысль заставила всхлипнуть и стремительно отстраниться. Действительно, Всадник ведь мог быть прав… Но он не дал мне время зацепиться и погрузиться в рассуждения. Наше положение, близость друг к другу, его тёплые нежные руки, поглаживающие мою спину, вдруг вызвали прилив смущения. Щёки, красные от слёз, опалил румянец. Тёмные и уставшие глаза Голода скрывали интерес и сочувствие, но в их глубине вспыхнул странный огонёк, и на пухлых губах появилась заговорщическая улыбка.       Он наклонился, не дав мне осознать, и поцеловал. Ласково, волнующе, требовательно. Его губы были мягкими, со вкусом ментола, земляники и табака. И поцелуй слишком быстро перерос в звериный, полный похоти, жажды и желания. От неожиданности я широко распахнула глаза, не отвечая, но и почему-то не отстраняясь.       Голод целовался умело, расслаблял, успокаивал, пожирал и обжигал, вызывал ответную реакцию. Его руки продвинулись по моей спине к пояснице, погладили талию, спустились к ягодицами, бесцеремонно сжали их. Казалось, стоит мне бездействовать, он воспримет шокированное молчание за согласие и просто трахнет меня прямо здесь, на траве.       И я чётко представила это: как он срывает с меня одежду, как его мозолистые руки гладят кожу, сминают грудь, скользят между ног, как он грубо разворачивает меня спиной к себе и толкает… я падаю на колени, встаю на четвереньки и замираю в томительном ожидании.       Вспышка тепла внизу живота заволокла рассудок белой пеленой. На миг мне этого захотелось, моё тело отзывалось на его напор теплом по венам, пробуждающим влечение, но едва осознав которое, я в панике оттолкнула мужчину.       — Какого чёрта?!       Едва наши объятия разомкнулись, мимолетное помутнение, как рукой сняло, и мне стало легче дышать.       — Ты… ты использовал на мне свои способности?!       Если Война умел внушать ненависть, то что мешало Голоду сделать то же самое с похотью?! Сукин сын!       Не отдавая себе отчёта, я ударила его по щеке, влепив смачную резкую пощёчину, и только потом испуганно отскочила, опасаясь ответной реакции. Но он только усмехнулся, потёр ушибленную скулу и снова томно, и с обезоруживающей теплотой посмотрел мне в глаза.       — А что такого? Ты расстроена, я решил помочь тебе отвлечься… Утешить тебя.       От простоты заявления я задохнулась возмущением. Наглый тип!       — Я бы не стала с тобой спать! Это… это…       У меня не нашлось слов. Голод, казалось, был удивлён, но не задет.       — Это ни к чему не обязывает.       — Знаю, но… я не могу, — мне понадобилось несколько секунд, чтобы совладать с эмоциями.       — Напрасно… я умею доставлять удовольствие, — пожал он плечами, непоколебимый в своём убеждении. Но обиженным по-прежнему не казался. — Не хочешь именно меня, так я могу принять любой облик, сделать так, что ты забудешь, что я Всадник, и сможешь расслабиться, — буднично предложил Голод.       То ли изучал мою реакцию, то ли недоумевал, почему я возмущаюсь простоте предложения. Я в самом деле почувствовала себя истеричной идиоткой, потому попыталась выдохнуть и объяснить спокойно.       — Ты думаешь, кто угодно может вот так взять и согласиться на случайный секс?       — Думаешь, ты особенная? — спросил он с усмешкой, которая меня задела. Кольнула в самолюбие.       — Не всеми движут одни лишь физические потребности. Не всем важно утолить именно их!       — Не говори за всех, — примирительно, но в то же время снисходительно улыбнулся Голод. Он говорил устало и уверенно. — Я видел слишком многих, чтобы судить о их желаниях и образах мышления.       — Я не настолько легкомысленна, чтобы…       Всадник наклонил голову, одарив меня игривым взглядом, и тихо, вкрадчиво спросил:       — Что останавливает? Религия? Убеждения, привитые с детства? Страх последствий или…? — он вздохнул. — Не надо меня бояться, хотел бы обидеть, сделал бы это сразу. Так что же?       Он не сдавался, доставая настырным любопытством.       — Чувства! — выпалила я, не задумываясь, но тут же прикусила язык. Разве не очевидно?! Разве должна я объяснять столь простые вещи тому, кто приближен к богам!              Но давно ли? Во время жизни в Золотом Дворце с Шепфа, я, не задумываясь, спала со многими, лишь бы скрасить пустоту внутри и своё одиночество. Но сейчас… многое изменилось.       Всадник сдвинул золотистые брови, меж них пролегла складка.       — То есть, чтобы лечь со мной, ты должна мне симпатизировать?       Я вскинула руки, хлопнув ими по плечам. Абсурд какой-то!       — Да, как минимум! Но и это не поможет, потому что у меня уже есть чувства к другому!       Тело ещё хранило воспоминания о прикосновениях Мальбонте, и мне было дико от одной мысли подпустить к себе другого мужчину. Но дело не только в Голоде или промежутке времени.       Я вообще не хотела других мужчин, они перестали существовать в тот миг, когда Он занял моё сердце и мысли. Когда? Не вчера… а давно, очень давно. Мои прошлые связи — лишь попытки заглушить боль разбитого сердца. Даже к Дино я не относилась так. Любовь — это не только нежность и доверие. Это нечто глубокое, всеобъемлющее, разрываемое противоречиями и причиняющее невыносимую боль, но отказаться от неё равносильно смерти. Я вдруг чётко осознала, что не жила все те годы после гибели Мальбонте и до его воскрешения, а просто существовала, двигалась на автопилоте, говорила, улыбалась. Как в затянутом сером сне, а проснулась лишь когда снова увидела Его… живого, во плоти.       Любовь не всегда выскакивает из-за угла и поражает, подобно молнии… Иногда она просачивается в кровь ядом, разрастается опухолью и отравляет постепенно, заявляя о себе лишь тогда, когда лечение уже бесполезно.       Я не жалела, что убила его в прошлом… так велел долг, так было необходимо миру, и я думала, что поступаю правильно, а в итоге наказала саму себя.       Наблюдая за моими душевными терзаниями, Голод загадочно усмехнулся.       — Он не узнает. Даю слово.       Издевается что ли?! Или проверяет?! Меня буквально затрясло от негодования. Я перестала владеть собой и проорала ему в лицо:       — Я буду знать! И не прощу себе! Я хочу быть только его!       Шальная мысль напугала, заставила вздрогнуть, напрячься… Как далеко Всадник может зайти в угоду своим желаниям?       — И если ты тронешь меня против воли, клянусь, я… сделаю всё, чтобы тебя уничтожить!       У меня заслезились глаза от страха и злости. Но Всадник выглядел впечатлённым, даже удовлетворенным.       Поправил свой плащ, отвернулся, посмотрел на яркое небо, отливающее пурпуром над владениями Войны, хмыкнул.       — Брат пробьёт купол рано или поздно, и его вряд ли сможет остановить угасающая аура Дворца… Он придёт за тобой.       — И что же мне делать? — с тревогой и настороженностью спросила я, и Голод неожиданно протянул мне руку.       — Только довериться мне…

***

      Полёт на призрачной гадине не способствовал размышлениям. Мальбонте нервничал, старался сосредоточиться и не выдать своего состояния. Сжимал в кармане проклятое кольцо, смыкая вспотевшие пальцы.       Монрейн хранила гробовое молчание, но всё равно усиливала напор, ломала его волю.       Нефилим напряжённо смотрел в затылок Смерти, надеясь, что тот не заметит. Всадник с ним не разговаривал даже из вежливости, думал о своём или ему было попросту плевать. Мальбонте принимал оба варианта.       Ледники внизу сменились отвесными непроходимыми скалами, а близкие потоки света били по глазам, заставляя жмуриться. Ещё немного и станет невыносимо, они поднимались всё выше и выше, словно летели на солнце. Благо, воздух горячее не становился, Нефилим и так плавился изнутри.       — Ты приползёшь ко мне, Мальбонте, — вдруг в самое ухо шепнула Царица, словно сидела позади него, что он вздрогнул и поёрзал в седле, мимолётно огляделся, выдохнул.       — Мы почти прибыли, — лаконично сообщил Смерть, держа в бледных ладонях тонкие поводья.       Его призрачный дракон не летел, а плыл по небу, рассекая неподвижные облака, словно корабль морскую гладь.       — Берегите глаза.       Мальбонте криво усмехнулся предостережению, но Всадник этого не заметил или сделал вид.       — Как мне вести себя с Властелином? — кашлянув в кулак, спросил он, надеясь больше узнать о Создателе всех миров до непосредственной встречи.       — Почтительно, — Смерть дёрнул плечом, будто его передёрнуло. — Отвечайте на вопросы и старайтесь избегать острых углов.       Мальбонте сдержал едкий смешок.       «О, конечно, я буду паинькой».       Он умолк, стиснув зубы, потому что кольцо снова начало нестерпимо жечь, а желание просто выкинуть его на миг стало невыносимым. Этого она хочет! Чтобы Нефилим избавился от артефакта, лишь бы то не попало в руки Властелина. Мальбонте упрямо сжал кулак, глядя на приближающуюся плотную пелену света, где все потоки сливались в единое пространство. Смотреть на это сияние было физически больно, но он предпочитал видеть, куда его везут. Свет обступал, обжигал зрачки, но по-прежнему оставался холодным. Ближе, ещё ближе.       В какой-то момент Нефилим всё же не выдержал и зажмурился, закрыл лицо одной рукой и до боли прикусил щёку. Он ощутил, как дракон врезался в тягучую пелену, будто в сеть, а после… прорвал её.       Свет утих, остался где-то позади. И как только Мальбонте проморгался, он увидел одинокую башню, утопающую основанием в море света. Над её единственным шпилем нависала чёрная дыра, что отсюда выглядела ещё ужаснее — чёрное ничто, носящееся по кругу в безумном засасывающем вихре. А кругом… сияли ближние и дальние звёздочки, маленькие и большие. Некоторые мигали и потухали, утопали во тьме.       — Добро пожаловать в обитель Света и Тьмы — центр всех миров, — безжизненным тоном сказал Смерть, и Мальбонте незаметно для него закатил глаза.       Они приближались к башне, и вскоре призрачный дракон опустился на один из балконов, зашкрябав когтями по древнему камню.        Верхушка всего.       Они шли по пустым коридорам и галереям, с которых открывался чарующий вид на обласканную лучами пустоту. Мимо мраморных колонн увитых стеблями диких роз, чёрных, словно глаза Царицы, или как та дыра, что неумолимо пожирала весь мир.       Смерть помедлил перед запертыми бронзовыми вратами, взявшись обеими руками за ручки, а после, вздохнув, распахнул их.       Мальбонте вошёл в огромный чертог со сводчатым высоким потолком. Первым в глаза бросился пустующий величественный золотой трон, к которому вели бесчисленные ступени, а рядом… обломки обсидианового постамента. Тот же блестящий чёрный камень осколками валялся по всему залу. За тронами возвышалось продолговатое окно с витражами в виде мозаики с изображением солнца, луны и звёзд. А стены украшали замысловатые гобелены с вышитыми на них сценами зарождения вселенной.       Самого же хозяина нигде не было, но его присутствие и аура чувствовалось в каждом камне замка.       Мальбонте красноречиво взглянул на Смерть, задав очевидный вопрос одними глазами.       «Нас не ждали?»       Всадник казался немного растерянным, но не удивлённым.       — Ждите здесь… — лаконично приказал он, мягкой поступью направившись куда-то влево, но ему навстречу вдруг вышел высокий светловолосый мужчина с лёгкой щетиной на щеках и подбородке, голым торсом и кружкой, из которой поднимался дымок, в руке. Он посмотрел на Смерть, как на пустое место, открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом заметил Мальбонте.       — Ты привёл его сюда… — устало и раздражённо озвучил мужчина, и       — Солнцеликий, — Всадник, взяв себя в руки, немедленно преклонил колено.       Нефилим, не зная, как себя вести, сделал то же самое. Сомнений, кто перед ним, не осталось: пусть Властелин и выглядел не совсем так, как на семейном портрете, его неизмеримую силу трудно было не почувствовать.       В ответ на приветствие Солнцеликий лишь отхлебнул из кружки, жестом руки приказав гостям встать, что те и сделали.       — Я не ждал тебя так скоро, — словно игнорируя присутствие посторонних, он прошёл к лестнице, ведущей к трону, пнув лежащие на своём пути обломки обсидиана. Обращался, явно, к Смерти. — Да и вообще, ты должен был отыскать Царицу, а вместо этого притащил мне мальчишку.       Только сейчас он удостоил Мальбонте взглядом. Цепким, неприятным. Так смотрят на таракана, выбежавшего на середину комнаты.       Мальбонте стоял прямо, широко расставив ноги, и отвечал ему тем же — прямым бесстрашным взором. На что Властелин скривил уголок рта в ухмылке. Глаза у него были большие и насыщенно-голубые. Но не излучали теплоты.       — А он дикий, сразу видно знакомый почерк, — он допил свой чай, или что там у него было в бокале, и поставил тот на подлокотник золотого трона, а сам развязно опустился на сиденье и откинулся на спинку.       — Мальбонте — сильнейший из выживших Тёмных Наместников, — начал Смерть со спокойным достоинством, но Властелин его перебил:       — Начнём с того, что это не Наместник, а лишь его потомство. К тому же он… не совсем тёмный.       Последнее, казалось, его раздражало. Властелин потёр переносицу двумя пальцами, наклонил голову и снова, будто преодолевая отвращение, посмотрел на Нефилима.       — Это вот то самое создание, о котором мечтала Монрейн? Светлый и Тёмный в одном флаконе. Баланс. Конец войнам и противостояниям во всех мирах…       Свет рассуждал вслух, едва ли не зевая, но Мальбонте был ошарашен, хоть и не показал этого.       Неужели, Тьма продвигала идеи равенства? Ему невероятно сложно представить подобный ход мыслей Царицы. Почему же она тогда решила всё уничтожить?       — Мальбонте способен её найти, — продолжил Смерть, но Властелин опять перебил, скосив на него скептический взор.       — Да ну? А почему до сих пор не нашёл?       Смерть стиснул зубы, его скулы заострились. Он почти терял самообладание, таким Нефилим его ещё не видел.       — Я провёл ритуал, но…       — Но всё пошло не по плану, — закатил глаза Властелин, докончив мысль. — Хватит, я задолбался слушать твои оправдания.       Он встал, потянулся, почесал заросший подбородок, огляделся кругом в поисках чего-то. Не нашел, махнул рукой, торопливо спустился, теперь глядя на Мальбонте не просто, как на таракана, а на того, кого собрался раздавить или отправить на опыты.       — И ты знаешь, почему у тебя не вышло, — Властелин по-прежнему обращался к Смерти, хоть и не смотрел на него. — По той же причине, почему и Монрейн до сих пор не удалось прибрать его к рукам. Полукровка, надо же.       Он улыбнулся, но в холодных глазах не отразилось восторга.       — Как ты вообще получился? Ваши Наместники — оба мужики.       Мальбонте не хотел отвечать, но всё же выдавил из себя, прищурившись.       — Я сын Тёмного Наместника и биологической дочери Светлого.       — Какая драма, — надменно прокомментировал Властелин, отойдя от Мальбонте и указав пальцем на окно.       — Царица сбежала от меня, а теперь намерена поглотить с помощью этого гравитационного космического пылесоса, лишить сил. Мы все находимся в опасной близости от Горизонта Событий, и пока вы там развлекались, я не сидел без дела, а искал её…       — Как? — не выдержал Мальбонте, на что Властелин поднял брови, изумившись, что «таракан» умеет говорить.       Он выпрямился, хотя до этого сутулился, потому казался ниже ростом, чем есть. Растянул губы в смешке, обнажив ровный ряд белых зубов.       — А как вы вообще собрались её выследить? — задал он встречный вопрос, не скрывая гнева и негодования. — Топчетесь, как бараны, на одном месте, а миров меж тем становится всё меньше и меньше.       Пространство кругом завибрировало, стало нагреваться, отзываясь на эмоции Властелина. Смерть, почуяв неладное, поспешил заверить:       — Мы не допустим, чтобы она победила.       Властелин на это расхохотался, будто услышал самый остроумный анекдот во вселенной.       — Я был бы идиотом, к тому же мёртвым идиотом, если бы полагался только на вас.       Но вдруг он перестал смеяться и заговорил тоном начальника, старшего по званию, чей авторитет не подлежит сомнениям, а слово — окончательное.              — Ты сделал всё, что от тебя требовалось. Притащил мне мальчишку вместе с кольцом Царицы, молодец.       Смерть непонимающе покосился на Мальбонте, а тот напрягся всем телом, нащупав заветный перстень.       — Теперь можешь идти. Дальше я сам доведу дело до конца, и для этого… необходимо исправить один ма-а-аленький недочёт.       Ничего больше не говоря, он протянул руку в сторону Нефилима, и сжал пальцы в кулак.       Мальбонте ощутил импульс в грудной клетке, который слишком быстро разросся в нестерпимое жжение. Он попытался противостоять, но не успел ничего сделать.       Боль ослепила, словно у него пытались вырвать сердце. Он не услышал собственного крика, не понял, как упал на колени. Перед глазами всё поплыло, но он чётко увидел, как прямо из его груди к вытянутой руке Властелина тянется яркая полоска бело-голубого света… на месте которого внутри остаётся лишь губительная пустота.