Третья голова дракона

Лорд-капитан Эйрион Илилеон Снаружи купол храма Триоса, зажатый между трёх башен, напоминал недозревший апельсин из трёх долек — каменная резьба, сочленения сегментов и само строение подчёркивали трёхчастный характер сооружения, а жёлтый с молочно-белыми разводами мрамор придавал сходства с фруктом, который ещё рано срывать с ветки. Сооружение не впечатляло размерами; сейчас Эйриону казалось, что каждый из трёх тирошийских храмов этого божества был в три раза больше лиссенийского святилища, хотя в последний раз он там был несколько лет и целую жизнь назад. Поклонники Триоса, в отличие от поклонников Пантеры, не загромождали свои храмы коврами, подушками и диванами, оставляя единое пространство пустым, чтобы ничто не закрывало вида на расположенный в самом центре алтарь с трёхглавым уродцем из красного гранита, которого они и звали богом. Каждая из голов была обращена к своему окну, собранному из треугольных стёклышек в ладонь величиной, занимавшему большую часть стены между двумя башнями, и, таким образом, весь идол днём неизменно был освещён солнцем, накладывавшим на него сетчатый узор. Вокруг статуи был установлен залитый воском низкий барьер, на который прихожане ставили свечи, тоже трёхчастные — три слепленные в одну. Храм был пуст — немногочисленных прихожан разогнали по домам люди лорда-капитана, а служители, снова увидев до зубов вооружённых головорезов, покорились своим новым, временным, как они полагали, господам. Тяжёлые шаги Эйриона гулко отлетали от мраморного пола, возносясь к самой вершине купола. Илилеон снова обошёл красного истукана, заглянув в шесть выпученных, безумных глаз и три разверстые пасти, каждая из которых скалилась на свой манер. Лисандро ещё не опаздывал, всего лишь задерживался, и это в целом было допустимо, учитывая в каком состоянии сейчас находился Лис; да, храм Триоса находился в сравнительно безопасной его части, но кто же ведает, что могло задержать магистра? Прежде чем терявший терпение Эйрион успел пожалеть о том, что не отправился в особняк Рогаре лично, послышались мягкие шаги и тихое шуршание одежд. Магистр Лисандро Рогаре двигался с отточенной годами политических игр скоростью человека важного и значимого, самую малость опаздывающего и потому торопящегося, но не до такой степени, чтобы показаться смешным. Бывший первый магистр Лиса не был ни жилист, ни толст — едва заметно выступавший живот наверняка объяснялся возрастом и лёгкой степенью чревоугодия. Серебряные волосы потомка Старой Валирии успешно скрывали его седину, но вот его лицо, в прошлом несомненно красивое, уже испещрили морщины, а напряжённые события последних дней добавили синяки под глазами и общую отёчность. — Прошу простить, лорд-капитан, я несколько задержался, — по-тирошийски Лисандро говорил безупречно. — Пришлось послать паланкин кружным путём, да ещё и выслать вперёд пару обманок… Трудно нынче приобщиться к источнику божественной мудрости. С этими словами магистр, как ни в чём не бывало, взял из ящичка у стены тройную свечу и, пройдя через весь зал, с аккуратностью пожилого человека опустился на колени перед окружавшим истукан бортиком. Затеплив все три фитиля от огарка, он поднял пламя на уровень рта и вполголоса начал шептать молитву, не слишком громко и не слишком тихо, чтобы огонь колыхался от его дыхания, но не гас — поклонники Триоса верили, что так молитва достигнет всех трёх пар ушей бога, каждая из которых услышит только своё, но просьбу верующего исполнит единое и нераздельное тело. Эйрион, склонив голову на бок, лениво следил за действиями Лисандро. В Тироше, когда он ещё только подумывал о том, чтобы сбежать из дома в большой мир, жрец Триоса из храма на Треугольной площади научил его, ещё сущего мальчишку, некоторым премудростям своего ремесла, рассчитывая, вероятно, что племянник лорда-наместника станет значимым прихожанином, а то и пойдёт по его стезе. Ни то, ни другое молодого Илилеона не прельщало, зато кое-что от старика он всё же почерпнул: свечи и молитвы — удел непосвящённых, не знающих истинных имён трёхглавого бога, настоящие просьбы достигали Триоса с кровью и плотью человека. Жертву следовало зарезать, расчленить на несколько кусков, и рассовать их в равной пропорции по всем трём ртам истукана, после чего жрецы обращались с соответствующей просьбой. Обряд проходил сразу после заката, а на рассвете тело несчастного извлекали из пастей идола, и, как правило, не досчитывались какого-то куска, что свидетельствовало об успешности ритуала. Во время одного из своих посещений Кварта, Эйрион решил пожертвовать нерадивым моряком. Все манипуляции он проделал сам, чтобы жрецы его не обманули, а ночью не спускал глаз со статуи, и всё же сердца с кистями жертвенный моряк лишился. Справедливости ради стоило отметить, что и цели своей лорд-капитан тогда достиг. То, что Лисандро избрал простой путь, ещё не указывало на его непосвящённость в таинства Триоса, но впечатление о нём слегка подпортило. Закончив с молитвой, магистр поставил свечу на бортик к другим таким же, и полюбопытствовал: — Вы меня столько прождали, наверное, уже успели зажечь свечу? — Предпочитаю обращаться к богам на своих условиях, — сухо ответил Эйрион. — Разумеется, боги способны слышать нас и без храмов, — закивал магистр, поняв капитана по-своему, и поднялся с колен, так же аккуратно, как и опустился. Отряхнув и расправив свои яркие шёлковые туники, он поднял взгляд внимательных тёмно-синих, почти чёрно-фиолетовых глаз на Илилеона. — Полагаю, вы предложили мне встречу не ради богословских бесед. Обычно я говорю, что время стоит денег, но сейчас оно стало ещё дороже, за час платят десятками и сотнями жизней, причём жизней граждан, не рабов. — Приятно видеть деловой подход, — улыбнулся Эйрион, прогоняя с лица досаду и неудовольствие — договариваться надо с открытым лицом, так, чтобы в искренности не оставалось сомнений, даже если сам за спиной держишь отравленный кинжал. — Мне кажется, мы оба находимся в несколько… затруднительном положении, из которого не можем выбраться самостоятельно. У вас нет сил, чтобы остановить мятежи рабов, уже не говоря о том, чтобы что-то противопоставить адмиралу Риндуну. Через пару недель, когда от его армии не останется ничего, кроме пьяной толпы, сюда явятся если не волантийцы, то Таргариены, и тогда никто вас ни о чём не спросит. Думаю, вы понимаете, чем это закончится. — По вашей милости, — напомнил Рогаре. — Кто виноват, что в качестве ударной силы волантийцы позвали пиратов? — ехидно заметил Эйрион, но тут же с усмешкой поднял руки в притворной капитуляции: — Нисколько не отрицаю своего участия. Но, прежде чем судить, посмотрите на ситуацию с моей стороны. Я пошёл за своим адмиралом, а ему успех вскружил голову. Между нами говоря, было бы что кружить. Вот только сейчас его придурь губит меня и моих людей, а этого я допустить не могу. Думаю, вы меня понимаете. — Понимаю. Боги с прибылями, главное живыми остаться. — Погодите считать убытки. — Как мне не считать убытки! — всплеснул руками Лисандро, для которого этот вопрос, видимо, оказался весьма болезненным. — Как мне не считать убытки, когда ваши убийцы и воры разнесли мои склады, мои лавки на Пурпурной улице, четыре моих борделя, четыре великолепнейших дворца, в которых и королям незазорно развлечься, превращены в пиратские вертепы! Ваши люди дерут моих рабынь, как последних коз! Триос Сейбосаш, я заплатил за каждую по пять тысяч пантер, их везли из Юнкая и Кварта! — Хватит! — оборвал его Эйрион. — Да, убытки велики. Да, они растут с каждым часом. Но я даю вам возможность разорвать этот порочный круг, и обернуть всё к собственной выгоде. Мародёрства прекратятся. Вы снова станете главой магистерия, безо всех этих шутовских коронаций, вернёте себе власть в городе. Получите новых покровителей. — Вас что ли? — Да, но не только. Драконье пламя — надёжная защита от недоброжелателей. Спросите у пентошийского короля. Лисандро нахмурил густые брови, белые то ли от природы, то ли от возраста. В отблесках свечей и заходящего солнца Эйрион заметил мелькнувшие в глазах магистра осознание, надежду и тут же тоску с разочарованием. — Я наслышан о том, как Каллио Карларис получил полноту своей власти и корону. Не скрою, я бы хотел такого же для себя и своей семьи, больше скажу — я стремился к этому сам, даже без щита драконьего пламени, — Рогаре говорил сухим голосом обиженного человека, которому напомнили об упущенном шансе. — Но вы ошиблись, рискнули, но проиграли. Вы слишком рано ввязались в большую игру с этой дорнийской авантюрой, и в итоге потеряли брата, деньги, власть и уважение сограждан, а Лис потерял независимость. На сей раз собеседник Эйриона не стал сдерживаться и сохранять видимость безмятежности: лицо его помрачнело, а взгляд посуровел. Капитан его прекрасно понимал — никто не любит, когда посторонние макают его лицом в кучу его же дерьма; и всё же Илилеон продолжил бичевать и без того уязвлённое эго магистра. — Волантийцы вас пощадили, но обобрали. Лисаро говорил, что у вас был банк? Его активы, полагаю, конфисковал наместник. Собратья, судя по тому, что я слышал, едва ли не плюют вам в лицо. У меня есть приятель, — назвать Лохара приятелем Эйриона было нельзя, но подробности отношений лордов-капитанов пиратского флота не должны были волновать лиссенийца. — Он ваш соотечественник. Так он, как выпьет, ни за что не упустит случая сказать, что вы урод и предатель. Ещё ни разу не пропустил, а выпивает он, как вы понимаете, часто. — К чему это всё? — хмуро осведомился Лисандро. Ну, что, созрел, лимон лиссенийский? Эйрион ласково улыбнулся и мягко ответил: — К тому, что я повторяю своё предложение. Я могу помочь вам отстирать свою репутацию, вернуть себе доверие лиссенийцев и власть над городом и островом. Разумеется, о короне придётся забыть, по крайней мере на время — резких шагов делать не стоит, но, полагаю, вы это и сами понимаете. Вы снова станете первым магистром, даже пожизненным первым магистром, если захотите, снова отстроите свои бордели-дворцы, вернёте свой банк, торговый флот. — А что получите вы? — А мне вы поможете избавиться от Ракаллио Риндуна и нескольких его лордов-капитанов. Я получу его флот и армию, наведу в них порядок — в этом ваша помощь мне не потребуется, у меня свои методы. А потом, вы, господин первый магистр Лиса, назначите меня гонфалоньером города. — И тем самым отдам вам в руки свою судьбу? — Вы так или иначе мне её отдадите, — равнодушно заметил Эйрион, и ковырнул носком сапога угол чуть приподнявшейся от времени жёлтой мраморной плиты. — Считайте, уже отдали, когда согласились со мной встретиться. В любом случае, это временная мера, которая, к тому же, будет в ваших интересах и в интересах города. Когда мы, подчеркну, мы вместе, избавимся от Риндуна и его прихлебателей, в моих руках окажется единственная сила, способная оборонять город, конечно, после того как я приведу её в чувство. К тому же, мне будут нужны полномочия на переговоры с Таргариенами, а должность гонфалоньера Лиса вполне способна их предоставить. Без вас и ваших друзей-магистров я буду узурпатором, от которого легко избавиться как внутренним врагам, так и внешним. Править городом с помощью одних лишь мечей непросто, а повторять опыт волантийцев я не хочу, поэтому мне нужны ваши связи и люди. Да и представителя законной власти Вольного Города Деймон Таргариен так просто сжечь не сможет. Это будет серьёзным ударом по его политической репутации, а она, насколько мне известно, и так изрядно пострадала в последние годы. Он не захочет давать своим противникам ещё один повод повернуть оружие против себя. — И вы так верите в то, что король Тирошийский будет вас слушать? — с сомнением протянул Лисандро. — Таргариены по большей части сентиментальны, а я им родич всё-таки, — снова улыбнулся Илилеон. — Меня они выслушают охотнее, чем вас. А что до Деймона Таргариена, то, думаю, я сумею заставить его забыть тот факт, что Лис под вашей властью ранее с ним воевал. — А потом? — Экий вы нетерпеливый. До «потом» ещё нужно дожить. — Я предпочитаю знать обо всех рисках заранее, — как истинный негоциант объявил Рогаре и сложил руки на груди. Значит, уже со всем согласился, а упрямится для вида. — Полагаю, вам известно, что в некоторых случаях риски в долгосрочной перспективе слишком сложно просчитать, — вздохнул лорд-капитан. — Я бы не стал слишком сильно забегать вперёд. Лисандро Рогаре испытующе на него посмотрел, и Эйрион ответил ему прямым, открытым взглядом — ему скрывать было нечего. Клан Рогаре ему нужен для свержения Риндуна и контроля над Лисом, а контроль над Лисом ему нужен для того, чтобы Деймон Таргариен говорил с ним, пусть и не как с равным (всё же, дракона у лорда-капитана нет), но хотя бы как с человеком, за которым есть сила, с которой необходимо считаться. — Хорошо, — наконец изрёк магистр. — Я согласен. Полагаю, в письменном соглашении нет нужды? — Разумеется, — кивнул Эйрион. — Некоторые вещи не стоит доверять ни бумаге, ни пергаменту. — И всё же я хотел бы обговорить способ обеспечения исполнения наших… обязательств. — Иными словами, залог нашего союза? — Именно. Как я могу быть уверенным в том, что вы не вырежете нас, магистров, как только я назову вас гонфалоньером? — Я могу дать вам честное слово, но, полагаю, его вам будет мало. Я могу взять в жёны вашу дочь, любую, на ваше усмотрение. Пролить кровь родичей, даже названных — преступление в глазах любого из богов, а я повидал немало культов и немало божественных кар, чтобы не сомневаться в их неотвратимости. Устроит вас такая клятва? Лисандро в раздумье склонил свою благообразную голову, наверняка гадая, как ему не продешевить. — Я могу выдать за вас Ларру. Увы, её старших сестёр я уже обручил со своими собратьями-магистрами. Ларре одиннадцать, но, думаю, скоро она расцветёт… — Брак — это политическое соглашение, — напомнил ему Эйрион. — Сейчас меня устроят брачные обеты, а с супружеским долгом мы разберёмся позже. Брак в их случае — это даже не столько соглашение политиков, сколько экономическая сделка. Жена и не самый плохой тесть могут оказаться отнюдь не лишними приобретениями по возвращении домой: на одних только процентах со сделок лиссенийских купцов в Вестеросе можно будет озолотиться, а уж с лиссенийскими банками… Эта Ларра вырастет, а сам он привяжет к себе Лисандро так, что тот даже чихнуть без его разрешения не сможет. Если же девчонка через несколько лет превратится в красивую женщину, да к тому же научится вести себя в постели, это будет довольно приятным дополнением, однако ничего не решающим. — Понимаю, — ответил между тем Лисандро. — Дразенко в своё время сказал мне примерно то же самое. — Думаю, вы меня поймёте, если я тоже запрошу у вас определённые гарантии? — светским тоном поинтересовался Эйрион. — Разумеется. Заложники? — Давайте назовём их соучастниками, — ухмыльнулся капитан. — Мне всё равно потребуется принять под командование ваши отряды. Будет весьма уместно, если в них окажется не только Лисаро, но и парочка его братьев. — Будет Моредо, ему четырнадцать, и Лото, он на два года младше, — кивнул Лисандро. — С сыновьями у меня проблем нет. Видимо, их даже переизбыток, раз магистр так легко ими разбрасывается. Ладно, с этим можно разобраться позже, а детишки пересидят самое сложное на кораблях, причём на разных. Снова улыбнувшись, Илилеон стянул перчатку и протянул Рогаре руку: — Мы договорились? — Перед тремя ликами Триоса свидетельствую: дом Рогаре исполнит свои обязательства, если лорд-капитан Эйрион Илилеон и его люди исполнят свои, — официальным тоном провозгласил Лисандро, принимая рукопожатие. — Лорд-капитан Эйрион Илилеон не имеет обыкновения отказываться от выгодных сделок, — ответил тот. — Но частные моменты необходимо проговорить уже сейчас. Время, как вы сами сказали, дорого стоит.

***

Беломраморная лестница, ведущая к парадному входу во дворец наместника, над которым развевался белый стяг короля-адмирала с криво намалёванным фиолетово-оранжевым василиском, больше походившим на многоногую собаку, состояла из сорока четырёх широких и гладких ступеней, сперва высеченных на далёких каменоломнях в глубинах Эссоса, затем перетащенных к Ройне, а оттуда морем доставленных в Лис, где их обработали и установили мозолистые руки трудолюбивых рабов. На протяжении многих лет, складывавшихся в десятилетия и века, эти руки подметали и намывали эти ступени, носили по ним в роскошных паланкинах сперва валирийских эйксов и гел, потом местных магистров, затем волантийского наместника и его гостей. Теперь потомки тех самых рабов или их преемники, стояли по двое с каждой стороны от широкого прохода, а подле них на коленях, оборванные и избитые, с разномастными мечами, саблями, кинжалами и даже аракхами у шей стояли их бывшие хозяева и торговцы живым товаром Лиса. Разумеется, не все — всех переловить и не успели, но Риндун, задумавший свести с рабовладельцами старые счёты, не захотел ждать, пока доберётся сотня, поскольку дважды по сорок четыре тоже вполне красивое число. — Мы так и будем стоять и смотреть на это? — вполголоса спросил у Эйриона Лохар. — Так жалко работорговцев? — Каждый свободный тешит себя мечтой купить раба, — вздохнул лиссениец, вероятно, желавший себе вполне конкретных рабов для вполне конкретных целей. — Я рассчитывал вернуть Лису свободу, а себе доброе имя, купить дворец, людей, а тут… А тут случился Ракаллио Риндун, милостью моря и всех его богов король Лиса и Василисковых островов, прозванный благодарными освобождёнными рабами и бедняками Лиса Разрушителем Оков. Последовательный в своей ненависти к рабству в любых его проявлениях и бескомпромиссный в борьбе с ним, Риндун своим «королевским указом» не только предоставил свободу невольникам, но и поставил вне закона их бывших хозяев и продавцов. Любой удерживающий у себя человека против его воли был заочно осуждён в рабовладении и приговорён к лишению имущества и смерти. Эйрион хотел было ответить что-то ироничное о том, что Шарако всё ещё может исполнить свою мечту, если не боится последствий, но тут заухали барабаны, и тяжёлые двери дворца, на створках которых перламутровые танцовщицы плясали с опаловыми кошками в окружении изумрудной зелени и лазуритовых волн, распахнулись. По-морскому коротко взвыли трубы и заухали барабаны, возвещая явление нового властителя Лиса. Ракаллио Риндун был неизменно радушен и улыбчив, но всё так же безвкусен. На умасленных фиолетовых волосах возлежало золотое убожество, которое Риндун именовал «короной»: над пышной оторочкой из пятнистого меха, блестели крупные жемчужины, венчавшие золотые зубцы, а сверху над всем этим в такт шагам колыхался пышный плюмаж из разноцветных перьев летнийский птиц. Место королевской мантии занимал какой-то бесконечный отрез ярко-оранжевого шёлка, под которым мелькали матросские сапоги, потная рубаха и грубые штаны. Будь мантия завёрнута вокруг адмирала потуже, его можно было принять за распустившийся гискарский токар, но Ракаллио не удосужился ни закутаться, ни подвязать его, и таскал на одном плече и сгибах локтей, а длинный подол, уже изрядно грязный, волочился за ним по земле, подметая пыль. Но даже выглядя, как лицедей и попугай, самопровозглашённый король не забыл подпоясаться двумя мечами. Риндун прошёл мимо своих лордов-капитанов, выстроившихся у лестницы: Эйрион, Жао и Лохар с одной стороны, Мальтак Узкий, пентошиец Гило Барерис и беглый браавосиец Меро Титан с другой. Узкоплечий летниец пожирал адмирала взглядом верного пса, старый итиец смотрел прямо и твёрдо. Так же смотрел и Эйрион, но, встретившись глазами с Ракаллио, коротко, почти незаметно, ему кивнул в знак приветствия. Всегда обращавший на такие мелочи внимание адмирал усмехнулся и ответил тем же. Сомнений в верности сейчас быть не должно. Король-адмирал вышел вперёд, встав на самой краю верхней ступени сверкающей на солнце лестницы. Окинув её и стоявших на ней бывших рабов и бывших господ долгим взглядом, он обратился к собравшейся у её подножия толпе: — Граждане Вольного Лиса! — по-лиссенийски Ракаллио говорил столь же бегло, как и по-тирошийски. — Сегодня мы предадим мечу тех, кто на протяжении долгих лет… Старик Жао качнулся и как бы случайно задел Эйриона плечом. Илилеон, принимая приглашение, слегка наклонил голову, обозначая готовность слушать. — Жрец, — ёмко сказал старый итиец, имея ввиду Риндуна самозабвенно вещавшего про свободу без угнетения и светлое завтра, начинающееся сегодня. — Пророк, — поправил его Эйрион. — Надеюсь, твой тесть успел хорошо спрятаться. Жао и Лохар были посвящены в ход переговоров с Рогаре, но без каких-либо долгосрочных планов и перспектив. Доверие строилось на откровенности, границы которой, впрочем, определялись под влиянием необходимости. Шарако, мечтавшему не только о дворцах и рабах, но и о титуле магистра с торговым флотом, как и надумавшему уйти на покой Жао, ни к чему было знать о планах Эйриона по возвращению в Вестерос. — О, не переживай, Лисандро спрятался лучше прочих. Прямо за моей спиной. Жао, наплевав на собственные же правила осторожности, недоумённо нахмурился и заглянул ему сперва прямо в лицо, затем за спину. У узкоглазого коротышки было много достоинств, но в умении разбираться в словесных кружевах и оттенках иронии, тем более на чужом языке, он так и не преуспел. — Как ребёнка обмануть, — не выдержал Шарако. Итиец набычился, намереваясь ответить, но Эйриону стоило метнуть в них предупреждающий взгляд, и оба заткнулись. Ни к чему привлекать к себе излишнее внимание. — …Отныне не будет ни раба, ни рабовладельца, ни работорговца, — вещал Ракаллио. — Каждого, кто посягнёт на свободу другого человека, будет ждать лишь одно: смерть! С этими словами он выхватил из ножен один из изогнутых мечей, умудрившись при этом не сбросить с себя свой замысловатый саван, и солнце сверкнуло на лезвии клинка. Адмирал взмахнул им, дав знак освобождённым. Если приговорённые работорговцы и успели издать какие-то звуки, пока им резали глотки и отпиливали головы, то они потонули в довольном рёве толпы взбесившейся черни, почуявшей кровь своих угнетателей. Алая горячая кровь потекла по белым нагретым ступеням, и чем ниже, тем больше её собиралось; вскоре по красным лужам в толпу полетели головы, где их встречали радостным, плотоядным улюлюканьем, начинали их колотить, терзать, играть ими, испражняться на них… — Как думаете, кто-нибудь трахнет голову? — с любопытством спросил Лохар, и в этот раз Жао и Эйрион посмотрели на него с одинаковым недоумением. — Ну, в качестве унижения. — Вечно тебе трахнуть кого-то хочется, — поморщился итиец, и, на всякий случай, брезгливо отодвинулся подальше. — Конечно, хочется, — кивнул Шарако. — У меня-то член пока стоит, в отличие от тебя. Но головы я предпочитаю живые и с телами… — Умолкни, — велел ему Илилеон. Лохар обиженно сверкнул глазами, но поспешил заткнуться. Эйрион перевёл взгляд на торжествующего Ракаллио, купающегося в лучах народной любви. Взгляды адмирала на власть и общество представляли собой странную, как и он сам, помесь браавосского стремления к свободе, единоначалия, свойственного андалам, и истинно эссосской любви к роскоши и удовольствиям, столь же по-эссосски безвкусным. Лорды-капитаны считали это блажью, но держали своё мнение о рабстве при себе, как это делал Лохар, склоняясь перед чужой удачливостью, силой и непредсказуемостью — те, кто открыто возражал против освобождения невольников, рисковали не вернуться из очередного похода, поскольку их Риндун посылал в самое пекло или расправлялся с ними сам. Сейчас он решил разделаться с упорствующими рабовладельцами не только из-за своих взглядов, но и по вполне прозаическим причинам: под предлогом казней он намеревался наложить руку на накопленные его жертвами богатства и дома. С одной стороны, это было разумным ходом: войску требовались квартиры на суше, а золото пошло бы на выплату вознаграждений и подарков отличившимся, чтобы подкрепить их лояльность. Однако Ракаллио Риндун не был бы Ракаллио Риндуном, если бы остановился только лишь на этом. Получив возможность расправиться с рабством хотя бы в рамках одного Вольного Города, он решил пойти в этом до конца, и вместе с работорговцами предать мечу и крупнейших рабовладельцев — магистров. И это тоже, в принципе, могло сыграть Риндуну на руку, сообрази он разыграть этот ход по-умному: следовало казнить одних, поддержать других, стравить партии между собой, уничтожить чужими руками любую оппозицию своей власти на острове. Вместо этого поехавший идиот без всякого суда приговорил к смерти и конфискациям абсолютно всех магистров без разбора под радостные вопли ликующей толпы. Риндун считал, что поступил просто и гениально, но просто только дети делаются. Уничтожение всего магистерского сословия вкупе с другими решениями короля-адмирала грозило Прекраснейшей из Дочерей полным уничтожением: в течение пары месяцев Лис превратился бы в большое подобие Менового Берега на Василисковых островах, без какого-либо подобия центральной власти. Терпеть пиратскую вольницу так близко к себе никто бы не стал: Волантис и Таргариены, разобравшись друг с другом, сожгли бы город от края до края, и на этом история Вольного Города закончилась бы окончательно, а вместе с нею и жизни всех тех, кто в нём оставался. Риндуна требовалось остановить, пока он не убил всех тех, кого так хотел облагодетельствовать. Обернувшись к верным приближённым, король-адмирал поинтересовался: — Ну, как? — Прекрасное зрелище, Ваша Милость! — поспешил подлизаться чернокожий Мальтак. — Только неполное, — покачал головой Риндун. — Тут все мелкие рыбёшки, а «киты» ушли на глубину… Где они, Эйрион? — Мои люди их ищут. Магистры успели залезть в свои норы, но мы их достанем, — ровно ответил Илилеон. Ищут их, конечно, но ищут для того, чтобы Лисандро уболтал их сыграть в маленькую игру. — До заката чтоб были здесь. — Да, мой адмирал. Нисколько не заботясь о том, как это выглядит со стороны, самопровозглашённый король запрокинул голову так, что его идиотская корона, на которой только бубенцов не хватало, съехала на затылок. Пожевав раскрашенный ус, Риндун изрёк: — Жарко, друзья. Надо промочить горло. — Да, Ваша Милость! — закивал Мальтак. В сопровождении лордов-капитанов адмирал прошествовал обратно к переливающимся на солнце яркими цветами дверям. Моряки-итийцы, с одного из кораблей Жао, такие же невысокие и жёлтые, как он сам, старательно пыхтя, затворили за своими командующими тяжёлые створки, отсекая упивающуюся кровью улицу от относительного покоя дворца. То тут, то там попадались следы штурма: разбитые статуи и вазы, изодранные и сбитые ковры и пологи, кое-где ещё виднелись бурые пятна, которые не успели отмыть. Если бы дворец брал кто-то ещё, а не Эйрион со своими людьми, то едва ли он сохранился в целости — его бы как минимум разграбили и загадили до состояния низкосортного борделя, но более вероятно, что в конечном итоге его бы просто сожгли. Это же обстоятельство позволило Илилеону оставить свой гарнизон во дворце, по сути захватив его не для Риндуна, а для самого себя. Разумеется, Ракаллио пришёл со своими людьми, которых пришлось пустить внутрь, и Эйрион это воспринимал как глупую блажь, сродни разведению свиней в личных купальнях, однако для успеха задуманного требовалось выражать покорность и почтительность. Королю-адмиралу нечего опасаться во дворце, который охраняется людьми лучшего из его лордов-капитанов, к тому же его соотечественника — тирошийцы друг друга не предают. Они шли по коридорам дворца. Спереди и сзади от лордов-капитанов шествовали цепные псы самого Риндуна, а сам он о чём-то трепался с Мальтаком, который, по-видимому, отчаянно хотел вылезть на вершину и, во всём подмахивая задницей адмиралу, старался выбиться в любимчики, потеснив всех остальных. Илилеон слышал, как Жао скрипит зубами, буравя узкую спину летнийца, облачённую в плащ из птичьих перьев — он тоже раскусил чужой план и на языке у него тоже горчило опасностью. Даже не окажись Мальтак таким неразборчивым и никудышным командующим, его нужно было бы устранить; с амбициозными ещё можно договориться, но договариваться с тупыми настолько, что они не могут думать дальше конца собственного члена, не о чем. Следом за Риндуном и его новым наперсником шёл Эйрион с Жао и Шарако, позади них шли, перешучиваясь о трахнутых шлюхах и присвоенных богатствах Гило Барерис и Меро Титан. Оба едва терпели друг друга, поэтому старались продемонстрировать, что каждый более умел и разудал, чем другой. Простое хвастовство, зависть к сопернику у них вполне выродилось в стремление к малому: ни один из них не претендовал ни на место Риндуна, ни, в отличие от Мальтака, на место самого Эйриона стремясь лишь перещеголять в «подвигах» заклятого друга. От них тоже следовало избавиться — узколобые завистники, к тому же посредственные исполнители, Илилеону были не нужны. У дверей в Бирюзовый зал, где всего четыре дня назад окончил свою жизнь волантийский наместник Лиса, стоял замерший у стены Моллоно, принявший на себя обязанности распорядителя дворца. Эйрион поймал его взгляд и миэринец едва заметно кивнул — значит, всё готово, в прилегающих к залу покоях только их люди. В самом зале их ждал длинный стол, ломящийся от фруктов, мяса и вина. Подойдя к нему, Риндун плюхнулся в первое попавшееся кресло и, стянув с себя пушисто-перьевое убожество, небрежно швырнул его на стол. Подхватив первый попавшийся кубок, он щедро из него хлебнул, закинул ноги на стол и щедрым жестом обвёл его рукой, приглашая за него капитанов. Мальтак тут же пристроился рядом, Гило и Меро уселись с краю. — Что же ты будешь делать дальше, мой адмирал? — следуя оговоренному плану задал вопрос Лохар. Усевшись на сам стол, он стал лениво, как будто бы от нечего делать, тыкать подобранным ножиком в порезанную дыню. — Как только Илилеон притащит магистров — перевешаю их на реях, — ни мгновения не колеблясь ответил Ракаллио. — На реях вешают матросов, — хмуро напомнил Жао. — Ну, значит, утопим, — пожал плечами Риндун. — Зашьём в мешки и утопим. Может быть, зашьём вместе со змеями, или с собаками, или со скорпионами… с какой-нибудь гадостью, короче говоря. Решим на месте, пусть только магистры будут. — Будут, — пообещал Эйрион. — Мог бы и сам поискать, — поддел его Мальтак. — Не тебе указывать ему, что делать, — осадил летнийца король-адмирал. — Илилеон справится сам. Ведь справится? Эйрион согласно кивнул, и спокойно обошёл кресло Ракаллио, будто бы собираясь занять место по правую руку — это уже стало естественным его правом, на которое никто не покушался и которому никто не возражал. Однако вместо того, чтобы усесться в кресло, лорд-капитан, оказавшись за спиной Риндуна, быстро вытянул из рукава обвязанный вокруг запястья витой шнур и набросил удавку на шею адмирала. В следующее мгновение Мальтак, успевший изумлённо вскрикнуть и начавший подниматься со своего кресла, рухнул в него обратно — в глазнице его торчал ножик, которым игрался с дыней Шарако. Жао, так и не выбравший себе места, выхватил из ножен свой прямой итийский клинок, и, несмотря на годы, достаточно резво набросился на ничего не понявших Гило и Меро, а Лохар бросился ему на подмогу. Пока охрана короля-адмирала соображала почему лорды-капитаны бросились друг на друга, на них самих с воплями накинулись люди Эйриона во главе с Моллоно. Всё это Эйрион подмечал неосознанно, инстинктивно, каким-то боковым зрением, поскольку основное его внимание было поглощено Ракаллио Риндуном, отчаянно не желавшим умирать. Кресло адмирал опрокинул на душителя, и оба повалились на пол, но хватки Илилеон не ослабил, несмотря на то что пеклов трон-недомерок выбил воздух у него из груди. Во что бы то ни стало нельзя было позволить Риндуну подняться, иначе он выхватил бы меч, а поединка Эйрион не хотел. Адмирал выкатился из поверженного кресла, брыкаясь, как впервые заарканенный конь, и на лорда-капитана обрушился целый град пинков и тумаков. Руками Риндун отчаянно рвал удавку, но всё больше царапал себе шею; нещадно трещал рвущийся на части оранжевый королевский плащ. В какой-то момент он спутал Ракаллио ноги, и тот, пытаясь вывернуться, отвлёкся от шнура — это и стало его смертельной ошибкой. Эйрион воспользовался этим, обхватил тело адмирала ногами и резво перевернул их, сцепившихся вместе. Оказавшись сверху, он резко стянул концы удавки, одновременно придавливая адмирала к полу всем своим весом. Снизу послышалось сипение, Риндун взбрыкнул, снова начал трепыхаться, но перелом уже произошёл. С каждым ударом сердца он сопротивлялся всё более и более вяло, пока не затих окончательно, но даже тогда Илилеон ещё не ослаблял хватки, выдавливая из поверженного противника любое притворство и любую уловку. Наконец, спустя несколько долгих мгновений, он отпустил шнур, но только затем, чтобы вытащить из-за пояса клинок и, потянув Ракаллио за растрепавшуюся фиолетовую косу, полоснуть его по горлу. Жизнь научила Илилеона, что никакая перестраховка лишней не бывает, а враг не может стать слишком мёртвым. Не желая пачкаться в чужой крови, он поднялся с трупа и поморщился. Всё-таки Риндун знатно его поколотил, пока боролся — чего-чего, а уж силы у него было не отнять. — Ну и во имя какого хряка ты так с ним мудохался? — спросил у него тяжело дышащий Жао. Они с Лохаром успели за это время расправиться с Гило и Меро, и теперь итиец вытирал свой клинок о бороду последнего, а Лохар озабочено пытался рассмотреть в начищенном до блеска блюде своё лицо, по которому, видимо, успели заехать. Моллоно со своими людьми тоже успел прикончить охрану Риндуна. — Есть вещи, которые не стоит поручать другим, — глухо ответил Илилеон и против воли перевёл взгляд со своих соучастников на адмирала. Тот был всё так же мёртв, и Эйрион швырнул ему уже сделавший своё дело шнурок. Разумеется, можно было бы не мудрить и не рисковать, а просто-напросто отравить Риндуна во время этой попойки или послать кого-то прирезать его в нужнике, но это было бы слишком просто и безыскусно. Значимых врагов, тех, кто успел перейти ему дорогу, он предпочитал убивать лично. Это была даже не проблема недоверия к случайному исполнителю в важном деле, и не вопрос уважения к сильному противнику, который столь любили выпячивать андальские рыцарские баллады — Эйрион вполне доверял проверенным людям вроде Моллоно, а сопливый романтизм вестеросцев считал глупостью и чушью. Убей сам или будешь убит — свой выбор Илилеон сделал уже давно, и в буквальном следовании этому правилу он находил особую ценность. В конце концов, определённые принципы должны быть у всех, даже у тех, у кого их нет и быть не может. Эйрион улыбнулся Риндуну, лежащему лицом в луже вытекающей крови, как старому приятелю (собственно, таковым он и был) и абсолютно серьёзно пожелал ему: — Яркого Пекла тебе, адмирал. Не мёрзни. После этого он резко развернулся на каблуках и двинулся к выходу из зала. До переговоров с Таргариенами ещё нужно было сделать целую прорву дел.

***

Принц Деймон Таргариен, король Тироша, Ступеней и Узкого моря Деймон оглянулся через плечо, и встречный ветер тут же растрепал волосы. Морской Дым не отставал от Караксеса, хотя и держался позади — Джейгор, судя по всему, уже достаточно освоился в седле и крепко держал поводья. Решение сделать лорда Рубежа драконьим всадником пришло к королю Тироша ещё до того, как он вылетел в Корзос, где Лейнор Веларион искал на свою задницу ночных приключений, а встретил смерть на острие ножа. Подходящих всадников в его собственной семье не было: старшие дети если уже не стали всадниками, то имели вылупившихся драконов и успели к ним привязаться, а Дейнерис, единственная которой они не положили в колыбель яйцо, было всего три года, и о том, чтобы пустить её к взрослому дракону, к тому же едва потерявшему предыдущего спутника, и речи не шло. Оставалось искать кого-то ещё. Единственным бездраконным взрослым Таргариеном оставалась Сейра, принцесса борделей, мануфактур, ипподромов и слухов, но доверять дракона шестидесятилетней женщине, тем более с такой предысторией, как у тётушки, Деймон счёл неразумным. Следующим в списке был её сын Джейгор, формально Таргариеном не считающийся, но в его верности Чёрным и себе лично Деймон не сомневался. Илилеон был отменным воином и, как и Деймон с братьями, приходился внуком Старому Королю — кровь драконьих владык в нём была очевидно сильна. От его сестры толку было мало: ветреная дура Визерра годилась только на то, чтобы изредка греть им с Рейнирой постель. Закончив дело Лейнора у Корзоса и обратив в пепел остатки волантийского отряда, Деймону и Караксесу удалось убедить Морского Дыма покинуть место гибели его всадника и довести его до Тироша. Дав дракону ночь и следующий день на отдых, король Узкого моря вызвал в логово своего лорда-наместника и, кивнув в сторону Морского Дыма, коротко ему приказал: — Пробуй. Во взгляде того мелькнул, и, к удовольствию Деймона, тут же исчез страх, уступивший место целому калейдоскопу эмоций от удивления до предвкушения. Однако Джейгор Илилеон не был бы собой, если бы не проявил привычной для него осмотрительности и не оглянулся на двух других своих благодетелей: — Но как же… — Плевать на обоих. Пробуй. Илилеон серьёзно кивнул, попробовал и теперь летел рядом с ним в небе. Факт того, что в Семи Королевствах стало на один дом драконьих владык больше Деймона не особенно волновал: Илилеон имел прав на дракона ничуть не меньше, чем дети Корлиса, а может и больше, потому что знал своё место и не пытался пролезть на трон в обход всех. Они с Рейнирой допустили ошибку в отношении детей, раздав им яйца, сперва из инкубатора на Драконьем Камне, затем те, что снесла Сиракс, и в конечном итоге позволили поставить себя в ситуацию, когда сражаться мог только Караксес и, может быть, драконица его жены. Теперь эту ошибку приходилось исправлять за счёт других родственников. Преданность Илилеонов его, Деймона, дому, Таргариенам из Тироша, была неопровержима, поэтому владыка Узкого моря счёл достоинства и приобретения этого шага перевешивающими недостатки, а потом, когда тоскующий без человека Морской Дым принял Джейгора, вовсе записал его в список побед. Победа, первая выигранная битва в этой необъявленной войне за последние годы! Это чувство почти кружило голову, но Деймон волевым усилием подавил его в себе, перенаправив энергию и эмоции в другое русло, обратив их в собственную твёрдость и уверенность. Да, судьба и боги изрядно над ними посмеялись, но всё это им урок — урок о том, как важно не отчаиваться, и что отказ от борьбы есть ни что иное как предательство самого себя и своей семьи. Даже больше, чем предательство — уже сложенный погребальный костёр и зажжённый для него факел. Пять лет назад Деймон Таргариен имел всё, за исключением Железного Трона, но был первым в очереди к нему, а потом оказался отброшен назад, просто потому что один брат решил вспомнить, что у него есть дети, а второй вообразил себя то ли кукловодом, то ли блюстителем, то ли Пекло пойми кем — вот и все братские чувства. В утешение его дочь выдали за нового принца Драконьего Камня, ему самому оставили должность десницы и Тирош с его владениями и титулом. Однако кто даст гарантию, что «дорогой» зять не доведёт Алиссу до того же, до чего Визерис довёл Эймму? Кто даст гарантию, что любезные братцы через пять или десять лет не решат, что двух королей в одной державе быть не может, даже если один из них преклонил перед другим колено? Когда-нибудь их светлые головы неизбежно должна посетить мысль, что им нужен другой десница, которым они смогут вертеть, как хотят. Ему давали гарантии и обещания, но слова всегда были ветром, так ещё дед говорил, и он сам сполна успел в этом убедиться, но и гарантии оказались не надёжнее песчаных замков под приливной волной. Сыновья Визериса будут лишены сантиментов и, скорее всего, сделают всё, чего так боялся их отец. Выстоит ли в такой ситуации Джейхейрис, если с самим Деймоном что-то случится? Едва ли. В иной другой ситуации Деймон бы удовлетворился тем, что его внуки, его кровь, так или иначе будут править Семью Королевствами. Он бы даже смирился, прости, Балерион, с тем, что в них текла хайтауэровская кровь; не будь Алисента дочерью Отто Хайтауэра всё было бы ещё проще. Воспитанные им самим, с ним в качестве регента, Защитника Государства и десницы, дети Алиссы бы породнились с детьми Джейса, а потом их дети с детьми следующего короля Тироша… Для этого, конечно, требовалось тем или иным способом освободить Алиссу от брака с кузеном, как предлагала Рейнира, но кто же даст им такую возможность? Соединённые силы Белых и Зелёных действительно представляли угрозу, и чем дальше — тем больше, потому что драконы росли не только у его собственных детей. Бездействие и удовлетворение имеющимся не могли обеспечить безопасность и само существование ни Деймону, ни Рейнире, ни их детям даже с учётом всех этих перестраховочных браков — последние только оттягивали неизбежное. Оставалось только готовиться к новой схватке, и пусть и неожиданное, но весьма своевременное приобретение нового боевого дракона для их партии можно было считать только началом. Союз братьев против него Деймон стал понемногу подтачивать вскоре после того, как его лишили Драконьего Камня: Эйгона и Визериса нужно было столкнуть лбами, чтобы при желании в очередной раз пересмотреть семейные соглашения им не удалось сговориться за его спиной. Учитывая то, что могущество Белых в воздухе угрожало Зелёным не меньше, чем Деймон со своей семьёй, а может и больше, из-за того, что Драконье Сердце было ближе к Королевской Гавани, чем Тирош, шансы на это были неплохие. С кем-то из них потом можно будет договориться, разумеется, для своих целей, а не ради каких-то громких слов о братской любви и аморфного единения дома Таргариенов — всё это ветер. Как-то на заседании Малого совета пару лет назад Деймон поднял вопрос о Дымной долине, где Эйгон устроил новое гнездовье драконов. Этот несчастный клочок земли в Лунных горах, вырванный у Арренов, формально не входил в состав удела принца Драконьего Сердца, но пребывал под управлением мастера над драконами — фактически же разницы не было никакой. Сославшись на то, что невесте его сына полагается приданное, король Тироша предложил передать в его счёт Дымную Башню со всей землёй и пещерой, где уже вывелось несколько драконов. Разумеется, братцы разом вскинулись на дыбы, чтобы не дать ему заполучить новое гнездовье взамен Драконьего Камня, и Деймон с деланным сожалением уступил, однако цель его была не в этом. Бейла не была единственной невестой на выданье у Колченогого Принца — её сестра-близнец должна была стать женой Эймонда, а второй сын короля всё ещё оставался без собственного удела. Рейнира подкинула через парочку фрейлин ту же мысль Алисенте, и теперь Деймон наблюдал, как посеянные им семена дают всходы: даже если Визерис не соединит концы с концами, то королева костьми ляжет, но не даст ему забыть про остальных детей и вырвет у Белых эту несчастную долину. С тех пор Отто Хайтауэр пытался вновь поднять вопрос, но у Эйгона с Морским Змеем кое-как получалось его замять и отложить до самой свадьбы, но рано или поздно им придётся уступить Железному Трону, и обиды valonqar не простит. Помимо столь долгосрочных планов, предпринимались и более простые шаги. Когда началась война, после пары писем с несколько преувеличенным масштабом проблемы с Волантисом король пожелал защитить то, что считал частью своей державы, сделать очередной щедрый жест, а вот Эйгон предсказуемо заупрямился и выставил себя не просто эгоистом, а человеком, готовым ради собственных интересов пренебречь благом своего дома и державы. Смерть Лейнора тут тоже придётся кстати — valonqar сможет обвинить в ней Визериса. То же было и с Эймондом. Первые месяцы его пребывания в Тироше Деймон всерьёз рассматривал возможность устроить ему какой-нибудь несчастный случай назло всей Королевской Гавани — всё-таки мальчишка, оседлав Вхагар, позволил отцу и будущему тестю перевернуть доску для кайвассы. Однако по прошествии времени Деймон остыл и успокоился; впрочем, лучше относиться к племяннику он не стал, но отрицать его право на дракона глупо и бессмысленно, особенно, когда летающая гора живёт в твоём драконьем логове. С Вхагар уже ничего нельзя было сделать, как и со всадником, но последний постепенно превращался отраву, в яд, который скоро начнёт отравлять его собственных сторонников. Лелеемые обиды, выпестованная злоба, взращенное подозрение ко всем, даже к доброжелателям, презрение к слабости, слугам, в особенности к мейстерам, подчинённым, помноженные на плохие воинские качества и неумение вести за собой — вот что получит Эйгон Зелёный в своём брате, а Эйгон Белый в своём зяте. Пацан может думать, что его ничему не учат, но на деле его наставник последовательно исполняет свои обязанности, воспитывая из него неудобного союзника и прекрасного врага. Даже мятеж дорнийских лордов против Айронвудов должен был сыграть в пользу этого. Мальчишка хотел поучаствовать в войне, показать свою значимость? Прекрасно, пусть жжёт пустынников — Деймон этим уже занимался, и кураж боя быстро становился обыденностью, особенно, когда тебе ничего не могут противопоставить. А так, принц заматереет, попробует пепла с кровью, и, как истинный Таргариен, оденется в доспехи из непробиваемой гордости, которая в его случае будет ничем не обоснована. Караксес под Деймоном предупредительно заклекотал, и следом за ним рявкнул за спиной Морской Дым. Впереди, среди светло-жёлтых, как барханы Дорнийской пустыни, вечерних облаков, показались белые стены Лиса, а за ним золотистое в лучах заходящего солнца море. Город удовольствий, Прекраснейшая из Дочерей Старой Валирии, сделал то, что всегда делают шлюхи: едва запахло дымом, избавился от прежнего хозяина, чтобы продаться новому, более сильному. Так было в Век Крови, когда горожане сами открыли волантийцам ворота и порт. Так было несколько лет назад, когда магистры свергли Лисандро Рогаре. Так было сейчас, когда уже он сам перекупил пиратов, а потом избавился сперва от волантийского наместника, а потом от пиратского адмирала. Шептуны тёти Сейры несли слухи, что там не обошлось без внутренних разборок, неизбежных, когда огромной и не слишком организованной армией кто-то командует слишком долго. Однако куда интереснее были другие новости, вызвавшие значительное оживление в покоях последней выжившей дочери короля Джейхейриса и в Рубеже: поговаривали, что переметнувшихся пиратов возглавлял считавшийся уже несколько лет пропавшим Эйрион Илилеон. По изначальному плану Лис предстояло взять штурмом, а для этого требовались драконы, люди, корабли и время, но появление воскресшего родственника, столь любезно выполнившего самую сложную работу за них, заставило Деймона пересмотреть планы. Навязыванием выжившим лиссенийским магистрам новых правил жизни должен был заниматься Джейхейрис при поддержке Джейгора, но в новых условиях его отец решил взять всё под личный контроль. Визит был согласован в кратчайшие сроки — короля, его наместника и их драконов уже должны были встречать; какого-то коварства от лиссенийцев ждать не приходилось, поскольку в случае любого косого взгляда с ними расправились бы сначала Таргариены (причём даже Визерис с Эйгоном не пропустили бы эту возможность), а остатки бы снова захватили волантийцы. Если от тех, конечно же, что-то ещё осталось бы. Кровавый Змей шевельнул крыльями, чуть прижал их к телу и начал снижение, ловя потоки воздуха перепонками на шпорах. Солёный морской ветер свистел в ушах и сёк лицо, заставляя щуриться. Рейнира говорила, что он и так слишком часто хмурится, а всё вместе это только умножает морщины и старит его, но Деймон бы скорее умер, чем позволил намазать себя какой-нибудь слизью из задницы тирошийской улитки, как однажды предложила ему жена. Деймон с Визерисом прыснули тогда со смеху, а Эймма с Висеньей воодушевились и уже собрались было бежать за своими девичьими примочками и мазями, как Рейнира поспешно свела всё в шутку. Сделала она это очень вовремя — отказать ей и сыновьям он бы ещё смог, а вот с дочерьми было бы сложнее. Они вышли из облачного пояса, и перед парой драконьих всадников открылась картина, которая наверняка завораживала ещё владык Старого Фригольда. На фоне сияющего Летнего моря с пологого холма спускался к берегу перламутровый Лис. Солнечные лучи как будто насквозь пронизывали его жемчужные башни с золочёными шпилями, дворцы из мрамора всех оттенков с хрустальными куполами, заставляя каждое здание сиять изнутри. Однако спустя пару взмахов драконьих крыльев сказочный пейзаж со звоном разбился о суровую реальность мятежа и войны. Чем ближе они подлетали, тем более становилось заметно, что некогда прекрасный город пережил нелучшее время. Значительная часть особняков была закопчена дымом от пожаров, многие дома зияли чёрными провалами окон и выломанных дверей, ещё недавно цветущие сады стояли поломанными, частью вырубленными и сожжёнными. Не избежали перемен и кварталы черни у городских стен на дальней от моря стороне — там привычная разруха, одна для бедняков всех стран и народов, встречалась с последствиями того, что мёткий глаз воина определил как восстание: кое-где ещё оставались неразобранными баррикады, на площадях ещё не отпустили своих гостей виселицы, а на перекрёстках на пиках торчали головы, руки, ноги и тела, оставшиеся после их отсечения. Драконы сделали круг над городом, зайдя со стороны моря. В припортовых районах было чище: либо здесь в целом обошлось без бардака, как в остальном городе, либо здесь уже успели прибрать. У пристаней и на рейде гавани было тесно от набившихся туда кораблей: на каждом реял белый стяг с танцующей Пантерой — шестигрудую богиню удовольствий с кошачьей головой здесь чтили настолько, что сделали символом города; кое-где в придачу к стягам с рей свисали гроздья повешенных. Если Эйрион Илилеон действительно захватил власть в городе и на флоте, что в данных условиях было едва ли возможно по отдельности, то порядок он наводил со всей жёсткостью и последовательностью, достойной отпрыска драконьей крови, и это обстоятельство Деймону импонировало. Если пацан смог прибрать к рукам такой куш и удержать его, то это многое говорит о нём не только как о воине, но и как об управленце. На вершине склона над городом возвышался розово-жёлтый в свете заходящего солнца дворец, над которым с уже знакомой Пантерой соседствовал удивительно знакомый стяг. Красный одноглавый дракон, зажавший в лапах золотой череп, летевший на чёрном поле. Увидев его, Деймон цокнул языком: до такого нужно было не только додуматься, но и решиться. Это, безусловно, дерзкий шаг — громче заявить о себе было разве что… явившись ко двору. Хотя, скорее всего, именно на это мальчишка и рассчитывает. Этот стяг даже не столько приглашение к переговорам по поводу судьбы Лиса, это приглашение к переговорам о его возвращении домой. Его, конечно, никто не изгонял, но, заявление было громким и дерзким. Почти непозволительно дерзким. Деймону захотелось наконец посмотреть на наглого племянника Джейгора. К парадному крыльцу дворца вела длинная лестница с широкими ступенями, заканчивавшаяся площадкой, достаточно большой для того, чтобы на ней приземлился дракон. Всё же путешествовать по бывшим землям Фригольда удобно — пусть Рок и поглотил драконьих владык, их постройки оказались куда удобнее для Таргариенов, чем все замки Вестероса вместе взятые, разве что за исключением Драконьего Камня; в Тироше логово пришлось лишь подновить и очистить от двухвекового мусора, а не возводить заново как в Королевской Гавани и Дрифтмарке или выдумывать что-то, как корячился над своими башнями в Драконьем Сердце Эйгон. Деймон потянул поводья на себя, направляя Караксеса ко дворцу. Кровавый Змей с клёкотом скользнул вниз, под его узким брюхом мелькнула лестница, и дракон, затормозив перепончатыми шпорами, взмахнул крыльями и уселся точно перед настежь раскрытыми главными дверьми. На самом пороге под теми же двумя знамёнами стояло несколько человек: богато разодетые магистры, некоторых из которых била крупная дрожь, и замершие в напряжённых позах наёмники, видимо, те самые пираты. Любопытствующий Караксес, изогнув длинную шею, заглянул в проём и выдохнул туда из ноздрей две струи дыма. Кто-то из магистров завопил, кто-то хлопнулся в обморок, но большинство лишь отступили на несколько шагов назад. Король Тироша облокотился на луку седла, выискивая среди них главного. В этот момент от смешавшейся толпы отделился один из пиратов, а следом за ним кто-то из магистров. Вот, значит, делегация… Что ж, их с Джейгором тоже двое. Хмыкнув, Деймон принялся спускаться из седла. Специально так было подстроено или вышло случайно, но встречающие остановились на удалении от дракона ровно в тот момент, когда Деймон ступил на беломраморные плиты крыльца-террасы. Послышалось бряцанье металла о камень — к Таргариену подошёл Джейгор, посадивший Морского Дыма чуть поодаль. Над наплечником доспеха у лорда Рубежа возвышалась рукоять Поминовения. Только из-за того, что Деймон невольно оглянулся на звук шагов, он увидел, как изменилось лицо его кузена. — Эйрион?! Хвала богам!.. — взметнувшиеся в изумлении белёсые брови и обеспокоенный взгляд быстро сменились облегчением. Илилеон, разумеется, был осведомлён о слухах, которые собирала его мать, но Деймон его понимал — одно дело непроверенные новости, а личное удостоверение в том, что давно пропавший племянник жив и здоров, совсем другое. Не выказывая удивления, Деймон неспешно повернулся к встречавшей их паре переговорщиков. Разумеется, от того мальчишки, сбежавшего из дома шесть лет назад, практически ничего не осталось. Перед королём Тироша стоял высокий, плечистый, уверенный в себе и, похоже, не особенно боявшийся дракона, валириец лет двадцати. Если бы иконописцы и художники Визериса не были бы заложниками своих андальских канонов, то джейгоров племянник определённо бы попал в число их источников вдохновения для Воина. На поясе у него висел меч, судя по гарде почти наверняка валирийский, и ещё пара кинжалов разного размера; Деймон был готов поклясться, что ещё столько же, если не больше, клинков припрятано под одеждой — сам был таким же. Серебряные волосы пиратский адмирал Лиса стриг коротко, а лицо чисто брил. С мочки левого уха свисала аккуратная золотая серьга с длинным узким изумрудом — единственное украшение, насколько успел заметить Таргариен, если не считать таковым ещё и короткий жезл с кошачьей головой явно церемониального вида. Неожиданно в голове Деймона мелькнула быстрая и яркая, словно молния, мысль: его младший братец всё-таки редкостный идиот. Эйрион Илилеон походил на принца Драконьего Сердца как всякий сын должен походить на отца: не слишком явное, но всё же заметное сходство, которое невозможно не заметить или проигнорировать. Тот же нос, те же серебряные волосы, те же тонкие губы, те же, Пекло всех побери, зелёные глаза. Разумеется, чтобы спутать Эйгона с Эйрионом нужно было оказаться глубокой ночью в тёмной пещере, потому что широкоплечего моряка, чем-то походившего на их отца, за худого и колченого принца-полумейстера мог принять только слепой, но всей совокупности признаков, сложившихся в единую картину, как отдельные осколки цветного стекла в витраж, хватало, чтобы свести на нет все нелепые аргументы, которые Эйгон городил тогда в Красном замке много лет назад. Должно быть, о том же сейчас думал и Джейгор, поскольку заканчивать свою внезапную тираду он не торопился. Позволив им рассмотреть себя, Эйрион отвесил что-то среднее между учтивым кивком и поклоном и сказал по-тирошийски: — Вольный Лис, Прекраснейшая из Дочерей Валирии, рад приветствовать короля Тироша, Ступеней и Узкого моря Деймона Таргариена, — слегка повернув голову к Джейгору, молодой Илилеон легко улыбнулся и куда менее церемонным голосом добавил: — А я рад приветствовать своих родичей. — А ты подрос за эти годы, — подметил Деймон, ухмыльнувшись. На какую-то ничтожную долю мгновения ему показалось, что в изумрудных глазах Эйриона что-то мелькнуло и тут же пропало. — Из дома сбежал оруженосец, если только твой дядя не успел выдать тебе шпоры… — Не успел, — покачал головой Джейгор. — А сейчас перед нами… — Гонфалоньер Вольного Лиса и адмирал его флота, — закончил за него младший Илилеон и перехватил кошачий жезл поудобнее. — Позвольте в этом качестве представить вам первого магистра Лиса Лисандро Рогаре. Вперёд выступил прятавшийся до того за спиной своего наёмного полководца и защитника магистр; вряд ли он был рад тому, что его оттёрли на второй план, но два дракона и целый флот должны были предотвратить все вопросы. Беловолосый не то от природы, не то от возраста, Рогаре сложил руки на груди, прижав к ней крупную цепь с бриллиантами, и сдержанно поклонился: — От имени магистерия я безмерно счастлив приветствовать в Лисе драконовластных, и радость моя безгранична. Я молю всех богов только о том, чтобы ваш визит стал лишь превозвестником грядущей дружбы Лиса и Тироша, равно как и всех Семи Королевств. — Приятно, наконец, составить с вами личное знакомство, магистр, — улыбнулся ему Деймон. — За глаза мы ведь знаем друг друга намного дольше, верно? — Да, пожалуй, — а этот Рогаре молодец! Ему практически впрямую напоминают про убитого чужими руками брата, а он и глазом не моргнул. — И тем больше моё удовольствие наконец лично увидеть всадника великого Караксеса, покорившего наших недоброжелателей в Тироше. Как и лорда Илилеона. Я помню ваш первый визит в Лис. — Неужели? — Да. За пару ночей вы оставили в одном из моих борделей столько же, сколько он приносил за месяц. Правда, почти всё пошло на устранение последствий вашего… гм, отдыха. Такие вещи не забываются. — Было дело… — как будто бы даже смутился Джейгор. — Полагаю, знаменитые бордели магистра Лисандро не закроют свои двери перед такими уважаемыми гостями из-за какого-то досадного недоразумения в прошлом. Тем более, давно исчерпанного, как я понимаю, — заметил Эйрион, выразительно покосившись на своего нанимателя. — Ни в коем случае, — запротестовал он. Лисандро, видимо, в очередной раз захотел описать свою неземную радость, но гонфалоньер не дал ему продолжить: — Однако, пока что мы будем счастливы предоставить Его Милости королю Тироша и лорду Рубежа покои во дворце. — Я бы предпочёл решить все вопросы здесь и сейчас, — объявил король, устраивая руки на эфесе Тёмной Сестры. — Мы никуда не торопимся, но, возможно, до борделей дело не дойдёт. — Мне следовало помнить, что Его Милость человек дела, — учтиво улыбнулся Эйрион. — Возможно, если позволит первый магистр, разумеется, я смогу дать ответы на некоторые вопросы, интересующие короля Тироша. Сказав это, он с той же вежливой улыбкой повернулся к Рогаре и тот, выдавив из себя какое-то слабое подобие кивка, скороговоркой проговорил: — Да-да, разумеется. — В таком случае, может быть, наши гости захотят осмотреть город с террасы? Признаюсь, я не так давно в Лисе, и до него успел повидать много всего, но, уверяю, вид города на закате является первым из доказательств того, почему Лис зовётся Жемчужиной Южных морей и Прекраснейшей из Дочерей Валирии. Деймон кивнул и уступил дорогу хозяевам; вопреки его ожиданиям, Эйрион пропустил первого магистра вперёд. Встав справа от Таргариена, Лисандро, опасливо косясь на дракона, повёл его к ближнему концу террасы; Джейгор с племянником пристроились следом — что ж, родне наверняка было что сказать друг другу после стольких лет. — Скажу откровенно: я был удивлён, когда узнал, что сопротивление волантийцам возглавили именно вы, — светским тоном заметил Деймон. — Думали, что мои собратья больше не доверят мне столь важные дела? — Рогаре как будто даже приосанился от гордости, и в этот момент лиссениец напомнил королю Тироша зашуганного павлина, получившего, наконец, возможность распушить хвост. — Как я понимаю, ваше… падение было весьма болезненным. — Да, пожалуй, можно сказать и так. Но каждое падение даёт нам опыт и желание подняться. У меня это желание было, так что я всего лишь искал пути его исполнить. — Небезуспешно, как видно. Как вам удалось перекупить пиратский флот? — Волантийцы купили сердитых кошек в дырявом мешке, — пожал плечами Лисандро. — Стоит ли удивляться, что они выбрались из него и стали драть своих хозяев и друг друга? Мы всего лишь предложили им свою цену. — Неужели вы предложили им больше, чем сам Волантийский Фригольд? — Полагаю, вы, Ваша Милость, со своими драконами изрядно сбили цену, которую предлагали триархи: пеплу и праху ни к чему золотые онеры. Однако я покривлю душой, если скажу, что всё прошло идеально. Собственно, вы и сами это видите. Сказав это, первый магистр Лиса обвёл сухой рукой вновь принадлежащий ему город. Они подошли к краю крыльца-террасы, и за изящным парапетом, перила которого удерживали на своих головах кошки с драконьими крыльями, открывался тот же вид на площадь под дворцом, улицы, порт и море с кораблями на рейде. Всё это Деймон уже видел с высоты драконьего полёта, но с земли вид оказался более неприглядным, разве что многочисленных повешенных было видно лучше. — Да, нам с первым магистром пришлось потрудиться, чтобы вскрыть нарывы и вычистить весь гной, — лёгким тоном сказал подошедший сзади Эйрион. От Таргариена не укрылось, что Лисандро, снова овладевший собой, после того как они отошли от драконов, всё же не смог сохранить радушную маску, и по ней скользнула и тут же исчезла тень досады. Стало быть, кому-то пришлось выбирать между нескольких зол. — Столько казнённых… — заметил старший из Илилеонов. — Вы не боитесь эпидемий? На его вопрос ответил магистр: — Лис никогда не испытывал недостатка ни в кошках, ни в рабах-крысоловах. Мы окуриваем их благовониями, чтобы рассеять тлетворное зловоние, к тому же эти трупы висят не так уж давно. Мы их меняем, знаете ли. Деймон хмыкнул. Вряд ли эта идея пришла в голову самому Рогаре или кому-то из его собратьев, наверняка этим озаботился Эйрион. Заметив заинтересованный взгляд своего короля, лорд Рубежа всё понял правильно и занял первого магистра разговором о городе. Младший из Илилеон, не будь дурак, сумел это уловить и, как бы невзначай, поменялся с Лисандро местами. — Полагаю, вы хотели бы более предметного разговора, Ваша Милость? — полуутвердительно произнёс он уже на общем языке. — Тебе говорили, что никто не любит наглецов и подражателей? — вопросом на вопрос ответил Деймон. — Прошу прощения? — Для того, чтобы носить герб с драконом нужно королевское дозволение, если ты не знал. — Разве рыцарь не может избрать себе собственный герб? — Но ты не рыцарь, как вы с дядей признались. — Он уже пообещал исправить это недоразумение, — вот как? А ведь стоило только ненадолго отвернуться… Ловко, ничего не скажешь. Что ещё успел наобещать племяннику добрый дядюшка Джейгор? — А кроме того, разве я не имею права на герб с драконом как правнук короля Джейхейриса? — Причём по обеим линиям, — не удержался от ремарки Деймон. Не может быть, чтобы ему об этом никто не говорил. Пусть Эйгона он видел лишь раз, в далёком детстве, и вряд ли его запомнил, но король Тироша ни за что бы не поверил, что бабка с матерью молчали про то, что молодой Илилеон очень похож на непризнавшего его отца. Визерра не тот человек, что станет держать в себе обиды, а с милой тётушки Сейры станется делать это из мести за унижения. — Формально по одной, — ровным тоном ответил Эйрион. — Другая линия меня не волнует. К тому же, едва ли это имеет значение, особенно теперь. — Раз значение имеет только одна линия, тогда почему ты сбежал из столь гостеприимного дядюшкиного дома? — Разве Вашей Милости не хотелось повидать мир? Что тогда ждало меня дома? Присяжный меч, лейтенант в ополчении Тироша? Вы ведь сами не стали довольствоваться простой ролью младшего брата короля, а ведь я даже не был наследником дяди Джейгора. В некотором роде я следовал вашему примеру. — И поэтому решил повторить мои подвиги и завоевать одну из Трёх Шлюх, — усмехнулся Деймон. Он понимал, что двигало мальчишкой: в четырнадцать лет он сам мечтал о путешествиях, которые в итоге выпали на долю Эйгона, о том, что будет грозой пиратов и завоюет Эссос. Надо признать, последнее отчасти реализовалось. — Довольно своевременно. Я не намерен присоединять Лис к Тирошу и Семи Королевствам. Так что, возможно, тебе ещё пригодится твоё гонфалоньерство. Мысль о присоединении Лиса, посетившую некоторые светлые головы его совета в Тироше, Деймон отверг почти сразу: ему и так приходилось жить на два города, мотаясь из Тироша в Королевскую Гавань и обратно — брать под личный контроль ещё и Лис не было никакой возможности. Передать это кому-то из детей он не мог: Джейхейрис вместе со старшим Илилеоном уже учился замещать его в Чёрном Рубеже, а Бейлон и остальные были слишком малы, что оставлять их в этом гадюшнике одних — отравят или задушат, как того горе-адмирала и самозванного короля. Уступать же свой трофей Белым или Зелёным владыка Тироша не собирался. — Оно уже мне пригодилось, поскольку я разговариваю с вами, — убить собственного предводителя, перевешать своих и чужих людей ради одного разговора? Это точно сын Эйгона Колченогого? — Я хотел бы вернуться в Вестерос. С вашей помощью. — Для этого было бы достаточно явиться на порог дома твоего дядюшки. Не думаю, что он бы захлопнул двери перед твоим носом. — Мой дядя хороший человек, но он ваш слуга. Я предпочитаю ловить рыбу покрупнее. Тот, кто правит Семью Королевствами, может диктовать свою волю всему известному миру, а вы десница короля и сами правите Тирошем. Это уже больше, чем Рубеж. Деймон устал ходить вокруг да около и потому спросил в лоб: — Чего ты хочешь? — Место при дворе, — тут же ответил пиратский адмирал. — Должность. Землю. Титул лорда драконьей крови. — Зачем? — А зачем ещё этого добиваются? Ради власти, разумеется. — Ещё ради мести и богатства. — Месть? Мстят только обиженные, да и к тому же… я нахожу это слишком мелочным, чтобы размениваться на такое. Богатство? Я нажил его сам. Да, оно куплено кровью, но морская вода всё смывает. Не думаю, что вас интересует только золото, но я готов оплатить ваше покровительство. С моей помощью вы можете превратить Лис в послушную марионетку, распоряжаться им без оглядки на кого-либо и без издержек с захватом и удержанием его владений. Лисандро Рогаре выдал за меня свою дочь, у меня есть золото и сталь для того, чтобы лиссенийские магистры не могли сделать и шагу самостоятельно. С тенью драконьего короля за спиной можно править городом, даже не имея в нём должностей и титулов. Мои люди будут в полном вашем распоряжении. Все мои навыки и способности будут в полном вашем распоряжении. Я умею быть благодарным, Ваша Милость. Какой исполнительный, и так старается себя продать… В общем, типичный наёмник. Да и кто из него мог вырасти всех этих лет скитаний? Король Тироша уже успел повидать подобных ему деятелей: такие охотятся даже не за деньгами, а за славой и страшно боятся пропасть в безвестности — это пугает их больше смерти. Видимо, это и подтолкнуло четырнадцатилетнего мальчишку сбежать из дома. И правда, что бы ему светило в таком случае? Кастелянство над Рубежом, присяжный меч у дяди и его сыновей? Разве что Деймон бы его в гвардию взял только назло Эйгону, но это не серьёзно. Это же, очевидно, подтолкнуло его выбрать в войне сторону сильного, то есть сторону своей драконовластной родни, и перерезать своих товарищей, у которых были иные планы. Деймон снова перевёл взгляд на гавань, в которой толпились суда с Пантерой на стягах. Каждый из этих кораблей мог сгореть, утонуть, разбиться о рифы вместо тирошийского корабля. Каждый из матросов и солдат, которых приведёт за собой Эйрион Илилеон, может умереть вместо кого-то из людей Деймона. Каждый из них мог занести ещё один меч и выпустить ещё одну стрелу по противнику, поднять щит и отразить вражеский удар. Никакая помощь не может быть лишней ни в этой войне, ни в той, вялотекущей и необъявленной, что он со своей семьёй ведёт на берегах Черноводной, Узкого моря и во всём Вестеросе. Однако в такой услужливости может таиться лукавство. Наверняка своему предыдущему вожаку он лил в уши тот же мёд. Но и этот Риндун, видимо, оказался редкостным идиотом и слепцом, раз позволил сперва позволил своему подручному распуститься, а потом и организовать успешный заговор против себя. В конце концов, Эйрион тоже от крови дракона; приручить такого можно, только поводок нужно держать крепко, иначе зверь вырвется и пожрёт своего хозяина. Но не всаднику Караксеса Кровавого Змея боятся таких сложностей. — Сперва нам нужно закончить эту войну, — объявил Деймон. — Триархи вот-вот пришлют послов для переговоров… — Остатки флота они пришлют, — одёрнул гонфалоньера король. — А даже если не пришлют, условия мира им ещё нужно продиктовать, желательно на их территории, а не торговаться за них. — Не думаю, что Волантис захочет атаковать Лис. Даже если «тигры» найдут такое желание, то у них не хватит сил: городские укрепления почти не повреждены, остров охраняет флот и два дракона. «Слоны» сейчас наверняка мечтают о конце войны. Если им не мешать, то Старокровные пожрут сами себя, а выжившие приползут к ногам Вашей Милости. Или может, вы хотите нанести Фригольду смертельный удар? Заманчиво… Но для сожжения столицы Нового Фригольда им потребовались бы все драконы их дома, а в данных обстоятельствах на это не пойдёт ни Визерис, ни Эйгон. Да и было ли это вообще необходимо? Что им принесёт уничтожение Волантиса? Ничего, кроме проблем: все его владения станут ещё одними Спорными землями, торговля придёт в упадок, дотракийцы будут ходить на правый берег Ройны, как в свой Ваэс Дотрак… Чтобы этого не допустить, потребуется всё это напрямую подчинять себе, а это время, деньги, ресурсы, люди, драконы, в конце концов. Всего этого не будет под рукой, когда в Семи Королевствах придёт урочный час, и более того, это будет ножом, сотней и тысячей ножей, направленных в спину ему и его семье. А кроме того Волантис в чём-то был наследником Старой Валирии, как и сами Таргариены; пусть это тень и тень уродливая, чешуйчатый червяк без огненного дыхания, без клыков и крыльев, но что-то внутри Деймона восставало, стоило ему представить, как он заносит над этим уродцем меч. — Не смертельный, нет, — решил для себя он. — Нужно уничтожить остатки их флота, сжечь и разграбить Апельсиновый берег. Это не убьёт Фригольд, но ослабит. — Показательная порка, — кивнул Эйрион. — Чем ближе к устью Ройны будет удар, тем богаче трофеи и чувствительней поражение Старокровных. Помнится, Эйгон Завоеватель сжёг их флот как раз на рейде Лиса. Думаю, сожжение флота у руин Сароя впечатлит эйксов сильнее. Мой флот, вернее, флот Лиса будет готов выйти в море в течении недели, у нас почти всё готово. Блокада устья Ройны накинет удавку на шею триархам. Нужен лишь приказ Вашей Милости. — А как же приказ первого магистра? — Первый магистр назначил меня гонфалоньером, — младший из Илилеонов повертел в руках золотой жезл, и в глазах венчавшей его кошачьей головы сверкнули топазы. — Я уполномочен предпринимать для защиты Лиса любые действия, какие только сочту необходимыми, а я считаю необходимым подчиняться вашему приказу. — Тогда он у тебя есть. С большим флотом и двумя драконами в грядущей победе Деймон не сомневался, но для сожжения волантийских недобитков хватило бы и Караксеса с Морским Дымом, но для установления полноценной блокады нужны корабли и люди. Тирошийцы сейчас были заняты в Спорных землях, так что вся надежда на Лис и его наёмное войско. Грядущие пламя и кровь должны показать, чего стоит Эйрион Илилеон на самом деле.