Третья голова дракона

Король Визерис Таргариен, второй своего имени Пробежав пальцами по разложенному набору инструментов, Визерис остановился на резце с самым узким лезвием — узор на крыше базилики требовал тонкой работы. Расположив прямоугольную заготовку из песчаника на рабочем столе, король выдохнул, отстраняясь от всего постороннего, и принялся выскребать очертания на камне по оставленным накануне следам грифеля. За Базилику Сорока Драконов он брался уже в третий раз. После того, как работа была впервые закончена и представлена членам семьи и приближённым, выразившим должное восхищение трудами короля, Визерис заметил кучу допущенных неточностей. На них вполне можно было закрыть глаза, никто их и не заметил, но их видел сам творец, которому слишком примитивная имитация ажурных решёток на окнах и слишком грубая резьба мешали воспринимать своё детище законченным. Проходив вокруг всей миниатюры с год, Визерис не выдержал и решил её улучшить, начав с девятинефного дворца, в котором собирались главы сорока семей, вершивших судьбы Старой Валирии. Эйгон как раз прислал ему из своих закромов новый свиток с более точным описанием всего Чёрного Камня, так что поводы совпали. Во второй раз всё шло как положено, и намечавшимся результатом король был доволен, предвкушая ещё большее удовлетворение по окончании, но, когда он уже завершал работу над седьмым нефом из девяти, миниатюрный Град Валирийский пережил свой собственный миниатюрный Рок. Дети, давно положившие глаз на отцовы «игрушки», сбежав днём от нянек и воспитателей, пробрались в его покои и своими играми учинили макету подлинный разгром: башни лишились всех своих балконов, террас и мостов, драконы потеряли крылья, хвосты и головы, каждый второй дворец успел искупаться в чернилах и обзавестись лишними отверстиями в стенах. Конечно, нельзя было ожидать от маленьких детей (а Эйгону тогда, кажется, едва исполнилось шесть) осознанного подхода к увлечениям взрослых, но превращать покои короля в комнату для игр явно не стоило. Когда Визерис увидел весь масштаб разрушений, то, едва сдерживая рвущийся наружу гнев, явился в детскую и потребовал у сыновей ответа, кому в голову пришла «восхитительная» идея. Эйгон, не колеблясь, показал на Эймонда; в то, что зачинщиком проказы был четырёхлетний мальчик, отец не поверил и приказал старшего сына выпороть не только за разгром, но и за ложь, «вознаградив» обоих ещё и двухнедельным запретом покидать детскую, коль скоро им её мало. Алисента попыталась было возмутиться строгостью наказания, но король все возражения пресёк на корню — принцам следовало научиться нести ответственность за свои действия. На несчастный макет было больно смотреть, и Визерис полгода не мог заставить себя взяться за его восстановление, и лишь когда горечь на детскую глупость утихла, снова извлёк инструменты и начал всё с самого начала. Каждый неф базилики он вырезал отдельно, соединяя их где посредством пазов, а где сажая на клей. Строго говоря, набедокурившим детям следовало сказать спасибо — благодаря им у него появилась возможность ещё раз внести коррективы, ведь в архитектуре нет предела совершенству. В этот раз он решил сделать Чёрный Камень, на котором стояла базилика, действительно чёрным и даже просил Рейниру прислать с Драконьего Камня несколько подходящих. Старшая дочь восприняла просьбу слишком буквально, и прилетела в Красный Замок вместе с маленьким Деймоном, а седельные сумки у Сиракс были доверху забиты самыми разнообразными булыжниками с Драконьей Горы. Стеклодувам были заказаны миниатюрные купола, чтобы разместить их на башнях и храмах, а там, где свитки и чертежи достоверно подверждали размещение стекла, Визерис вставлял маленькие окна. Тонкая, кропотливая работа отнимала немало времени и сил, но, после полных королевских забот дня, владыка Семи Королевств считал необходимым хотя бы час-другой отдать тому, что приносило удовольствие. Мерное поскрипывание резца о камень нарушил предупреждающий стук в дверь. — Да? — немного недовольно спросил Визерис, не поворачиваясь. — Государь, — судя по голосу это был кто-то из Каргиллов, но, несмотря на несколько лет вполне достойной службы, для короля они оба выглядели и говорили одинаково. — Её Милость привела детей. «Разве уже так поздно?» — подумал Визерис и внезапно для самого себя обнаружил, что сильно щурится. Взгляд за окно подтвердил его опасения: снаружи и правда уже совсем стемнело. То-то ему недоставало света! — Пусть войдут, — распорядился он из-за плеча. — И пусть принесут ещё свечей. Визерис запахнул полы халата, прикрыв рубаху и бриджи, и успел нанести ещё несколько штрихов, и когда Алисента ввела в его покои детей, а слуги — золотые канделябры с драконьими головами, он придирчиво рассматривал свою работу. Оторвавшись от заготовки, он окинул своё потомство взглядом. Все четверо выглядели опрятно и представительно, как и положено детям короля. Камзолы на сыновьях были застёгнуты на все пуговицы, все были умыты, причёсаны, а Хелейне служанки уже заплели косу на ночь. Все заметно устали после долгого дня, и Дейрон явно из последних сил сдерживался, чтобы не зевнуть. — Дети хотели пожелать вам доброй ночи, государь, — проговорила его жена и, как ей казалось, незаметно ткнула Эйгона между плеч, чтобы он не сутулился. Когда они с братьями были в таком же возрасте, отец тоже водил их на вечерний поклон к королю и королеве, и они по очереди целовали бабушку в сухую, мягкую, морщинистую щёку, а дед одобрительно трепал их по вихрам или, если они в чём-то провинились, недовольно хмыкал и отворачивался, отпуская их кивком головы. А потом Эйгон упал с лестницы, и долгое время Визерис ходил только с Деймоном. — Мейстер Орвилль сказал сегодня, что вполне доволен успехами детей, — объявила Алисента. — Особенно он отметил Эймонда. — Молодец, сын мой, — улыбнулся Визерис. — За что же тебя так хвалил мейстер? — За историю Завоевания, отец. — Знать историю своего дома важно. Продолжай в том же духе. — Я стараюсь, отец, — кивнул тот. — Твоё прилежание даёт плоды, которые не стоит зарывать в землю. Наверное, мне стоит поговорить с дядей Эйгоном, думаю, он не откажется принять тебя в качестве гостя, чтобы ты поучился у мейстеров Цитадели Драконьего Сердца. — Но… — на лице сына отобразилось замешательство. — Я не хочу быть мейстером… — Об этом никто и не говорит. Дядя Эйгон тоже учился в Цитадели, но мейстером не стал, зато приобрёл ценные знания. Мне кажется, тебе это будет полезно. — Да, отец. — Вот и хорошо, — Визерис снова улыбнулся, чтобы приободрить сына, и повернулся к Эйгону. — Как поживает Солнечный Огонь? — Отлично! — с энтузиазмом откликнулся старший из его сыновей. О своём драконе Эйгон был готов говорить часами. — Ест, как не в себя, и с каждым днём всё сильнее! Я хотел бы попросить тебя, отец… — Да? — Драконоблюстители говорят, что Солнечный Огонь теперь вынесет и двоих. Я хотел бы завтра взять Эймонда покататься, он очень просил. Тот энергично закивал, показывая, насколько сильно ему охота подняться в небо. Что ж, эта жажда полёта более чем естественна, стоило бы беспокоиться, если бы её не было. Драконоблюстители своё дело знают, неучей и тупиц Эйгон не держит, и поперёк его мнения они не пойдут. Да и сам мастер над драконами говорил, что дракон крепнет, значит, так оно и есть. Для видимости изобразив задумчивость, Визерис пожевал губу, но в итоге смилостивился: — Ну, раз просит… Но только если сир Кристон скажет, что вы с утра хорошо постарались на ристалище. Если он будет недоволен — будете мечами махать до обеда. — Конечно! — просияли оба принца. — И не смейте соваться за Черноводную или в море. И пристегнитесь оба. — Да-да, конечно, отец, спасибо! — Эйгон затараторил так часто, что у Визериса возникло смутное подозрение, что он успеет пожалеть о своём разрешении. Тяжело вздохнувшую Алисенту, видимо, посетила та же мысль, но жена промолчала. Вместо потока возмущений она подтолкнула Хелейну к нему и сказала: — Хелейна, покажи свою работу отцу. Та подошла, не глядя на него, и молча протянула ему белый шёлковый платок. В уголках квадратного отреза ткани жёлто-оранжево-красными цветами расцветало пламя, а по краю змеились язычки поменьше. Говоря откровенно, Визерис не понимал, чего ради ему рассматривать вышивку, в которой он ни Пекла не смыслил, но Алисента считала, что дети должны показать отцу, что провели день с пользой и не бездельничали — якобы это было богоугодно. В отношении Рейниры Эймма никогда такими бесполезными демонстрациями не занималась, но воевать с женой по столь мелочному поводу король не стал. — Как аккуратно, — осторожно заметил Визерис. — Матушка считает, что этот платок я должна подарить тебе, — ответила Хелейна. — А ты так не считаешь? — Я хотела бы подарить другой. — Какой другой? — фыркнул Эйгон. — Она целыми днями вышивает пауков, траву и мух, когда септы не смотрят. — В любом случае, я рад принять его, девочка моя, — фразу сына Визерис предпочёл пропустить мимо ушей, иначе бы пришлось его отчитывать, тратить время, а ему хотелось поскорее вернуться к работе. В конце концов, пусть Алисента сама разбирается, что должна вышивать их дочь. Хелейна равнодушно отдала ему платок, и король поцеловал её в лоб, а после обратился к младшему сыну. — Ну, а ты, Дейрон? Как прошёл твой день? — Хорошо. Но я очень устал, — честно признался мальчик и, наконец, широко зевнул, продемонстрировав щели от выпавших зубов. — Я вижу, — усмехнулся Визерис. — Тогда не буду вас больше держать, ступайте. Доброй ночи. Дети нестройным хором попрощались, и королева вывела их из покоев. Не успела за ними закрыться дверь, как Визерис вновь повернулся к столу и, нахмурившись, принялся рассматривать заготовку, пытаясь понять, на каком месте он остановился. Однако, стоило ему снова взять в руки резец, как вновь хлопнула дверь. — Ты мог бы со мной посоветоваться, — осуждающим тоном сказала Алисента. — В чём же? — Да во всём! Взять хотя бы этот полёт! — Мы уже обсуждали это, Алисента, — устало проговорил Визерис. — Это не тот вопрос, по которому я буду пересматривать своё мнение. Они мои дети, они Таргариены, и они будут летать на драконах. — Они и мои дети тоже, если ты забыл, — едко заметила она. — Я смирилась со всеми странностями вашей семьи, со всеми: от драконов до браков. Я даже готова обручить Эйгона с Хелейной, если так требуют ваши обычаи, хотя мне это не по душе. Но моё сердце каждый раз замирает от страха, каждый раз, когда я вижу, как мой сын бежит к летающему ящеру, а другой день за днём клянчит у тебя такого же! — Раз ты всё понимаешь, так зачем споришь? — Визерис наконец обнаружил незаконченный узор и снова ковырнул песчаник резцом. — Мы уже столько раз ходим по кругу. — Хорошо, тогда вот тебе кое-что новенькое. Чего ради отправлять Эймонда к дяде? — Затем, чтобы он учился, конечно же. — Цитадель есть и в Староместе. Она старше, там богаче библиотека, мейстеры… — Только ехать до него в два раза дольше, чем до Драконьего Сердца. — Зато в Староместе живёт моя родня. — Зато в Драконьем Сердце живёт мой брат! — Визерис в раздражении отбросил инструмент и воззрился на жену, нервно расхаживающую перед камином — если он продолжит работать в такой обстановке, то угробит и этот неф. — Чем тебе не нравятся мои братья? — Тем, что они сильнее тебя, — зло бросила Алисента. На лице её застыло странное выражение, которое Визерис сперва принял за гримасу презрения, но потом увидел прикушенные губы, бегающие глаза, и разглядел в нём страх. Проклятье, она и правда боялась его братьев… Между тем королева, наконец, совладала с собой и, придвинув к Визерису одно из кресел, уселась рядом с ним. — Возможно, ты этого не замечаешь, Визерис, или забыл это, — начала она, и подрагивание голоса выдало, какие усилия ей приходилось прикладывать, чтобы говорить спокойно. — Но ты единственный из братьев, кто остался без дракона. Король открыл было рот, чтобы возразить, но Алисента резко подняла руку, останавливая его: — Я не уверена, что хочу знать почему ты не оседлал Вхагар или кого-нибудь ещё, я просто хочу, чтобы ты понимал: у твоих братьев — целые стаи драконов, старых и молодых, а у твоей семьи — только один. Что это, если не слабость? «Как же с ней порой тяжело», — подумал Визерис, и, выдохнув, медленно проговорил: — Ты непоследовательна. Сперва ты обвиняешь меня в том, что я хочу посадить своих детей на драконов, а потом упрекаешь меня в слабости из-за того, что дракона получил только один сын. — Я — мать, — объявила она с гордостью. — Я не могу не переживать за своих детей, когда они летают на спинах гигантских тварей в тысяче футов над землёй. Но если это единственное, что может защитить нашу семью… — От кого? От моих братьев?! Они тоже моя семья. — Твоя семья — это я и наши дети! Твои братья могут носить ту же фамилию, но у них свои жёны, свои дети, свои земли, свои интересы, свои цели, свои драконы… — Мои братья не станут вредить моим детям. Деймон дал слово, а Эйгону власть даром не нужна. — Да, пока ты жив, но что будет после твоей смерти? Думаешь, Деймона остановят клятвы мертвецу? Думаешь, Деймон не понимает, какую угрозу для него представляют твои сыновья? Думаешь, они переживут тебя хотя бы на день? — Седьмое Пекло! — вскричал Визерис, вскакивая с места; заготовка из песчанника, которую он бестолково вертел в руках, полетела в угол. — Что за манера делать из Деймона второго Мейгора?! — А разве он им не является? — ядовито спросила Алисента. — Он уже лишил твоих сыновей права на Железный Трон, когда во всех твоих королевствах сын наследует отцу, а не брат брату. Разве не так поступил Узурпатор, когда умер его добродушный брат? О, боги, опять это… — В отличие от Мейгора, Деймон — признанный мною наследник, ему присягнули лорды Семи Королевств! Королева саркастично усмехнулась, всем своим видом показывая, как мало, по её мнению, стоит этот аргумент. — Эта ситуация — извращение над порядками, установленными богами и людьми. Все это понимают, Визерис, один ты и слеп, и глух, и нем: не видишь всем очевидной угрозы, не слышишь предупреждений, не смеешь поднять голоса в защиту собственных детей. О том, чтобы предпринять хоть что-то, хоть пальцем пошевелить, и речь не идёт. Пойми наконец: все эти ваши семейные соглашения, обещания, клятвы не будут стоить ровным счётом ничего, когда Деймон дождётся твоей смерти и получит вожделенный трон. Он устранит любого, кто будет ему угрозой, а твои дети ею неизбежно будут. Это понимают все, кроме тебя. Выдав эту тираду на едином дыхании, она поднялась, и, расправив малахитовые юбки, молча вышла вон, оставив едва разошедшегося в споре мужа наедине с его увлечением. Опешивший от столь эмоциональной речи Визерис пару мгновений смотрел в захлопнувшуюся за ней дверь, а затем в порыве внезапной злости опрокинул на пол кресло, в котором до этого сидела королева. На грохот упавшей мебели в приоткрывшуюся щель показалась бородатая голова Каргилла, но Визерис только рявкнул: — Вон! Вновь оставшись один, он закрыл глаза и с силой потёр лицо руками, стараясь успокоиться. В халате стало слишком жарко, и он, скомканный, полетел на пол, нелепо повиснув на ножках кресла. Король снова подхватил резец, но не нашёл недоделанного нефа. Вспомнив, что успел его куда-то отбросить, Визерис прошёлся по углам и, с грехом пополам, сумел найти жалкие осколки — столкновения с гранитными стенами Твердыни Мейгора песчанник не выдержал. Раздражение и злость от слов Алисенты смешались с разочарованием от разрушенного творения, и схлынули, оставив после себя только усталость. Король отбросил ставшие бесполезными обломки и опустился в кресло. Что бы там не говорила его жена, слепцом Визерис не был: то, что королевский двор, да даже сам королевский дом разделились на партии, ожидающие друг от друга самых низких подлостей, невозможно было не заметить. Но ведь так было и при Старом Короле? Был Весенний Принц со своими сыновьями, была ещё не получившая своего громкого прозвища Почти Королева со своим мужем. Да, после смерти отца они побряцали оружием, но Великий совет всё расставил по местам, точнее всех. Проблем с существованием партий при дворе это не решило, да и не могло решить по здравому размышлению — они всегда были и всегда будут. Вот только в какой момент их извечная борьба в глубинах Красного замка обрела такой ожесточённый характер? «Думаешь, Деймона остановят клятвы мертвецу?» — снова прозвучали у него в голове слова Алисенты. Если бы речь шла о клятве кому-то ещё, Визерис ответил бы скорее «нет», но Деймон поклялся ему, своему брату, отцу его жены. Да, его можно назвать жестоким и, видят боги, его трудно обуздать, но в то, что Деймон вот так запросто наплюёт на обещания, данные ему, король поверить не мог. По крайней мере, первым он черту переступать не станет, а охотников дразнить дракона нужно ещё поискать. Покрутив в руках резец, Визерис со вздохом вернул его к остальным, и свернул кожаный футляр с инструментами. Настроение было безнадёжно испорчено, а работать в таком состоянии — последнее дело: ни удовольствия, ни результата. Король подобрал брошеный халат, встряхнул его и, набросив на плечи, прошёл в спальню. Слуги, готовившие его постель, тут же шмыгнули к стенам и склонили головы; кивком позволив им вернуться к делам, Визерис подошёл к тяжёлой бронзовой чаше для умывания и подставил руки — один из лакеев тут же наклонил кувшин, и зажурчала вода, как всегда приятно горячая. Шумно отфыркиваясь, Визерис постарался смыть с себя последствия неприятного разговора с женой. Вышло не слишком удачно. Один слуга подал полотенце, другой принял многострадальный халат, ещё двое помогли сменить вечернюю одежду на ночную рубаху, пятый стал закрывать окна. — Оставь, — приказал король. — Слишком душно. Привычно не обращая внимания на челядь, он забрался в постель и вопреки собственным словам натянул покрывало едва ли не до подбородка. Слуги снова молча поклонились, забрали все свечи, кроме одной у кровати, и ещё одной, высокой и толстой, у самой двери, и бесшумно вышли. Какое-то время Визерис лежал с открытыми глазами, смотря в темнеющий тяжёлый полог над собой. Свет от двух свечей ещё помогал различать вышитых на ткани драконов — единственных ему доступных. Ящеры из парчи вились и сворачивались в зигзаги, расправляли крылья, терялись в полумраке. «Что это, если не слабость?» — снова звучали в голове слова Алисенты. Чего женщина не скажет со злости! Назвать всадника Балериона Чёрного Ужаса слабым — это нужно же было придумать! С небес на землю Визериса вернул гаденький голосок откуда-то с окраин сознания, подло напомнивший, что его великий Чёрный Ужас мёртв уже больше четверти века. В груди опять перевернулось сердце, и по телу расползлась липкая холодная волна, заставив короля ещё глубже забраться под одеяло, несмотря на тёплую ночь. Он летал на драконе Эйгона Завоевателя лишь единожды, да и то, по маршруту, которым он наказал летать завтра своим сыновьям, но на какое-то время почувствовать под собой поразительную, древнюю, первобытную мощь, величие веков, осозновать, почти чувствовать связь с великим предком и его пращурами, видевшими, как и сам дракон, весь блеск и могущество Старой Валирии — это было лучше победы на турнире, лучше всей женской любви, даже лучше момента его коронации. Величайшее событие в его жизни, которое ему не суждено пережить снова. Ни одна свеча не достойна заменить собою закатившегося за горизонт солнца. Ни один дракон не способен сравниться с Балерионом. Нет, нет, лишать своих детей этих ощущений и возможностей нельзя, это дело решённое, и хорошо, что Алисента, при всех своих глупых женских страхах, это поняла. Что ж, можно будет поговорить с Эйгоном о драконе для Хелейны или Эймонда. Да, когда его дети оседлают драконов, никто не сможет упрекнуть короля в слабости. Разве слаб король, у которого столько всадников? Со слабости его мысли вяло перетекли на то, что его жена непосредственно с нею связала: проблему наследования. Визерис, вопреки её обвинениям, не был ни глуп, ни слеп: положение Деймона как наследника Железного Трона и ему самому казалось странным. Десять, боги, почти одиннадцать лет назад, оно было таким же естественным, как и его собственные права на корону. Тогда король особенно и не рассчитывал на то, что Алисента родит ему детей, и средний сын Бейлона Храброго являлся бесспорным наследником старшего. Рождение Эйгона сперва ничего особенно не изменило: Визерису ли не знать, как часто дети умирают во младенчестве? Но годы шли, Эйгон рос, обзавёлся сестрой, потом и братьями, а теперь ещё оседлал и дракона. Со светло-грустным чувством отцовской гордости король подумал, что не за горами тот день, когда его старший сын получит рыцарские шпоры, а там ему и жену подыскивать придётся. Хорошо было бы выделить ему удел, как он сам выделил уделы своим братьям. Однако тут, ворочавшегося без сна Визериса, уколола та самая отцовская гордость, мгновением ранее показывавшая ему картины триумфа Эйгона на большом столичном турнире. Разве какой-то удел в глуши достойное наследство для первого сына? В памяти всплыла сцена на Малом совете вскоре после смерти отца: дед тогда предлагал дяде Вейгону отречься от мейстерских обетов и стать его наследником. Тот тогда последовательно от всего отказался, но… Если бы он тогда согласился? Какое наследство тогда бы досталось самому Визерису? Что-то подсказывало ему, что таких щедрот, как собственные земли, он бы от деда не дождался, но даже так, мысль о том, что его, старшего сына провозглашённого наследника, отодвинули бы от престола отдавала горечью. Поставить собственного сына в такое положение? Он уже его поставил, и Алисента в этом права, пусть не по форме, но по содержанию. Он хотел стать лучшим королём, чем был Джейхейрис, но пока он только повторяет дедову ошибку, причём если тот лишь слегка измазался в этой луже, то Визерис окунулся в неё с головой. Поступить так с сыном он не мог, но это обещание Деймону… Король едва не застонал от ситуации, в которую он сам себя загнал. Что ж, эта проблема прожила с ним почти одиннадцать лет, сможет прожить и ещё одну ночь, а с утра он пошлёт ворона в Драконье Сердце. Эйгону всегда удавалось находить решения там, где, казалось, нет иного выхода, кроме пламени и крови. Младший брат всегда был голосом разума, логики и здравого смысла, плечом, на которое можно опереться, даром что сам хромал. В этот раз он тоже должен помочь.

***

Принц Эймонд Таргариен К концу полёта Солнечный Огонь явно начал уставать. Из-под заоблачных высот дракон спустился сперва под линию бело-серых туч, а ещё пару часов спустя начал снижаться и ниже, оказавшись лишь на несколько десятков футов выше седых волн волнующегося Узкого моря. Лететь верхом тоже оказалось не слишком удобно: затекли ноги, которые пришлось свесить по обе стороны слишком широкого седла, ныла напряжённая спина, просившая дать отдых и опору, мерзли от морского ветра незащищённые перчатками руки, цепи, призванные обеспечить их безопасность, бренчали, как кандалы узников. Эймонд постепенно приходил к выводу, что идея слетать на Драконий Камень была не самой лучшей мыслью, посетившей голову его брата. А ещё во время полёта было невыносимо скучно. Сидевший впереди Эйгон последние пару часов вообще не обращал на него внимания, даже не оборачивался. Попыток разговорить его Эймонд не предпринимал — ветер всё равно унёс бы сказанное за спину и швырнул в пенные барашки серо-синих волн. Сперва, пока они ещё летали над столицей, принц в восхищении разглядывал Красный замок, Септу Королевы, Драконье Логово, особняки и хибары, мелькавшие внизу. Потом, когда Эйгон по их уговору повернул дракона к морю, он наслаждался открывшимся безграничным простором, где сверху и снизу была только бездна, Эймонд впервые ощутил свободу, которую даёт Таргариену дракон. Зависть и чувство собственной ущербности отступили прочь перед ни с чем не сравнимым, чистым восторгом, но он оказался не вечен, и постепенно его вытеснили голод, усталость от неудобного седла и однообразного морского пейзажа. Солнечный Огонь зарычал недовольно и обиженно: очевидно, он не рассчитывал на столь продолжительную прогулку. Все, кто слышал голос дракона, сходились во мнении, что есть в нём что-то птичье, вот и сейчас Эймонду показалось, что он не рычит, а стрекочет, причём как-то по-глупому. Он, конечно, молод, но разве все молодые драконы имеют такие голоса? Наверное, и Балерион чирикал, когда был маленьким. — Не дотянем! — прокричал Эймонд в ухо старшему брату. Ещё немного и они будут касаться крыльями волн… Тот дёрнул плечом, заехав младшему принцу по подбородку так, что он прикусил язык, и едва повернув голову назад крикнул в ответ: — Дотянем! Не каркай! Эймонд обиделся и замолчал. Матушка и септоны говорили, что в минуту опасности следовало обратиться с молитвой к Семерым-Кто-Един, и боги обязательно откликнутся на просьбу верного своего чада. Принц себя как раз таким чадом и считал, но слова молитвы Отцу Небесному об избавлении от горестей после третьей строчки начисто выпали из головы, а из молитвы Старице об указании истинного пути он вспомнил только обращение к Светильнику Мудрости и Лампаде Надежды. Чем старательней Эймонд пытался воспроизвести страницы «Книги Святых Молитв», тем меньше у него оставалось в памяти, и тем сильнее он злился сам на себя — септон Джеффри ведь хвалил его за выученные молитвы, так куда же они делись? Глупо, конечно, вышло с этим полётом. Отца еле-еле удалось уговорить отпустить их полетать, да ещё и с кучей обидных условий, словно их втроём с Эйгоном и Солнечным Огнём держали за детей малых. Да даже Дейрон был самостоятельнее! Когда сир Кристон всё-таки отпустил их с тренировки, измотанных и потирающих места будущих синяков, братья, едва сменив одежды, поспешили в Драконье Логово. По дороге Эйгон подвёл своего коня к коню Эймонда и вполголоса предложил полетать подольше и подальше, чем разрешил отец. В качестве цели был выбран Драконий Камень: путь с острова до столицы уже был знаком Солнечному Огню, двух всадников он теперь унести сможет, а в старом замке кроме кастеляна никого не должно было быть — дядя с Рейнирой и кузенами вернулись в Тирош. Эймонд попытался было брата отговорить, но тот привёл ещё один аргумент: — Да ладно, не трусь! Хоть дракона тебе подыщем, — и все возражения отпали. Покружив для порядка над городом, они пронеслись над Красным замком и вылетели на морской простор. Останавливать их было некому — кроме Эйгона в столице драконьих всадников не было, отец с его поучениями остался в кабинете наедине со своим макетом, а другие тем более ничем не могли им помешать. — Есть! А ты говорил «не дотянем»! — торжествующий возглас Эйгона вырвал его младшего брата из вороха полупустых страниц со святыми словами и сожалений о содеянном. Брат выбросил вперёд руку; проследив за указующим перстом, Эймонд увидел на горизонте небольшое тёмное пятно — Драконий Камень. Значит, боги услышали его неумелые, оборванные молитвы! Но ведь до острова ещё так далеко… С затаённой надеждой Эймонд следил за тем, как Драконья гора поднималась из вод Узкого моря, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размерах, и Солнечный Огонь как будто бы живее махал крыльями, стремясь добраться до суши. Принц припомнил, что у острова есть несколько прибрежных скал, и понадеялся, что брату удастся удержать своего дракона, от посадки на одной из них. Солнечный Огонь, конечно, едва коснётся земли, тут же брякнется спать. Эймонд его за это не осуждал, но хотелось бы иметь возможность лечь спать самому, причём не голодным и на обгаженные птицами камни, а после горячего ужина и в тёплую постель. Внезапно их накрыла тень, и Солнечный Огонь тревожно заклекотал; в ответ сверху послышался низкий, утробный гул, который можно было бы принять за громовые раскаты, окажись они в самом центре грозы. Принцы, не сговариваясь, задрали головы: солнце над ними заслонял огромный дракон. Летающая гора едва обратила внимание на золотистую мелочь, только чуть шевельнула безрогой головой, и снова лениво взмахнула крыльями, будто намереваясь обнять ими весь мир. — Вхагар, — потрясённо выдохнул Эймонд. Принц скорее почувствовал, чем услышал, что брат что-то проговорил. Скорее всего, в его словах не было ничего лестного о старой драконице, испугавшей его дракона и, наверняка, его самого. Ещё когда Эйгону только подыскивали дракона, тот едва взглянул на Вхагар и заклеймил её уродливой. Эта пустая бравада не обманула ни взрослых, ни Эймонда, ни их кузенов — брат попросту испугался. Сам Эймонд до этого не видел Вхагар вблизи, но парадоксальным образом не испытывал страха, только удивлённое восхищение: подумать только, эта громадина и правда могла летать, размеры её говорили о возрасте яснее всех слов и мейстерских хроник — Вхагар застала ещё времена до самого Завоевания! Одна мысль о прожитых ею годах и свершённых деяниях приводила в трепет. Она носила на себе королеву Висенью и принца Бейлона Храброго, его деда, сражалась на Пламенном поле, жгла дорнийские замки с Балерионом и дорнийские корабли с Вермитором и Караксесом. Словно в ответ на мысли принца, величественная драконица зарычала, оповещая Драконий Камень о своём прибытии. Солнечный Огонь, видимо, желая реабилитироваться перед всадником за малодушие и испуг, тоже издал трель, но прозвучала она обиженно и даже жалко на фоне громоподобного рёва; едва ли её услышали не то что в замке — в порту. Дракон Эйгона, демонстрируя храбрость, граничащую с наглостью, активнее заработал крыльями и стал подниматься на один уровень с Вхагар. Та, чуть склонила голову в их сторону, обозрела огромным глазом, похожим на огромное бронзовое блюдо, и коротко рыкнула, пустив из ноздрей струи дыма; Солнечный Огонь понял предупрежедние с первого раза и сокращать расстояние между ними не стал, но и отставать не собирался. Какое-то время исполин и лилипут с блохами на спине летели рядом; Эйгон снова сконцентрировался на полёте и своём драконе, а Эймонд не мог оторвать взгляд от Вхагар — настолько его заворожила её мощь, в которой можно было разглядеть и особенную, суровую красоту. Принц заметил, что на спине драконицы не было седла. С одной стороны было логично, что после смерти деда драконоблюстители её расседлали, с другой стороны Эймонд и представить не мог, как без воли всадника кто-то мог подступиться к такому огромному зверю. Отец на эту тему не распространялся точно так же, как не любил говорить и о собственном драконе, дяди тоже не упоминали об этом. Мысль о покойном всаднике заставила принца посчитать года, прошедшие со смерти деда: оказывается, шёл уже двадцать первый год. Боги, как она, должно быть, одинока… Между тем, под ними промелькнули рыбацкие лодчонки, тёмные улочки Драконьей Гавани и сама родовая твердыня; Вхагар всё не снижалась, а Солнечный Огонь, видимо, не желая от неё отставать. — Embrot! Dēmās, Vēsperzys! — крикнул Эйгон, и только тогда зверь нехотя повиновался. Не только он не хотел прощаться. Издав новую трель, словно прощаясь со старшим драконом, он сложил крылья и нырнул вниз. Проскользив над небольшим полем и распугав пасшихся на нём овец, Солнечный Огонь опустился на гребень невысокого холма. Приземление вышло не слишком мягким: дракон бухнулся на камни так, что Эймонда подбросило в седле и приложило о спину Эйгона — не будь они пристёгнуты, то и вовсе бы повалились на землю, прямо под лапы Солнечного Огня. Осознав, от какой глупой смерти его уберегли боги, принц замешкался, за что тут же получил тычок от брата: — Слезь с меня, придурок! Мы прилетели. Эймонд подался назад и перевёл дух. Эйгон уже освободился от цепей и соскользнул вниз, и теперь пытался привлечь внимание Солнечного Огня. Наконец, ему как-то удалось схватить его за морду, и, уткнувшись в неё лбом, брат забормотал что-то на высоком языке. — Sȳz, sȳz… Lykirī… Dokimare zaldrīzes… Дракон отвечал ему утробным клокотанием, от которого у Эймонда задрожали внутренности, и в голосе дракона наравне с жалобами чувствовались и обвинения, и недовольство, и голод. — Ты так и будешь сидеть там? — окликнул брата Эйгон. — Се-сейчас! Совладать голосом сразу не получилось, и принц понадеялся, что всадник и дракон слишком увлечены обменом впечатлениями, чтобы обратить на это внимание. А то с Эйгона станется потом над ним потешаться, по всему двору раструбит, что его брат трус и боится полётов. Кое-как избавившись от цепей, Эймонд осторожно выбрался из седла, тщательно проверяя, чтобы под его ногой всегда была верёвочная петля — раскроить себе лоб, как Эйгон после первого полёта, он не хотел. Оказавшись на земле, принц чуть покачнулся, но устоял на ногах. — Ну, не обосрался? — поинтересовался у него брат, оторвавшись от своего ненаглядного дракона. — Учти, дерьмо своё от седла сам отмывать будешь! — Нет, — угрюмо отрезал Эймонд, и демонстративно отряхнул плащ, в который кутался весь полёт. — Тогда пошли, — скомандовал тот. — Куда? — Как куда? В замок, естественно. — А дракон? Ты же обещал, что мы поищем мне дракона! — Ты совсем дурак? Кто ищет дракона на ночь глядя? Очевидная мысль озарила Эймонда подобно драконьему пламени, и принц понял, что думал об этом всю последнюю часть их полёта. — Не надо мне никого искать. Вон мой дракон, — сказал он и махнул рукой в сторону соседней долины, на которой приземлилась Вхагар. — Нет, ты всё же дурак, — убеждённо протянул Эйгон. — Я за тобой не потащусь. — Больно надо! — бросил принц брату, и начал спускаться с холма. — Стой! Куда… — понеслось следом, но Эймонд не стал оборачиваться. У брата дракон уже есть, ему уже не понять, каково быть бездраконным. Он, поди, о тех временах и забыть успел, хотя сам летает без двух месяцев год. Из-под ног летели мелкие камни, ноги, снова шагавшие по земле, немного подрагивали, а в голове крутилась только одна мысль: «Вхагар, сегодня, сейчас».

***

Принц Эйгон Таргариен, принц Драконьего Сердца Работать по ночам он так и не разучился. Изжить школярскую привычку сперва мешала занятость, потом рождение детей, просыпавшихся в ночи с плачем и вновь засыпавшим только под отцовы колыбельные, хотя Лейна считала, что всё это отговорки и он просто не хочет переучиваться жить иначе. Эйгон отпил из тонкой фарфоровой чашки чай (вино не способствовало желанию работать) и придвинул к себе очередную мягкую кожаную папку, в которых ему передавали дела. Протокол заседания Конклава Цитадели Драконьего Сердца радовал своей краткостью: в отличие от староместких собратьев, архимейстер Марлон не терпел пустопорожних обсуждений и требовал от своих людей как можно более сжатого и точного изложения мыслей. За исключением золотых жезла, перстня и маски, символов его статуса и должности, это было единственным, что он воспринял от дяди Вейгона. — У меня слишком много забот и слишком много учеников, чтобы тратить время на пустую болтовню, — ворчал он, но даже это бывший Мандерли делал не зло, как его предшественник, а добродушно. Когда после смерти архимейстера Вейгона встал вопрос о том, кто возглавит новую Цитадель, принц Драконьего Сердца не стал бросать дело на самотёк. Предав тело дяди огню Вермитора, а прах — семейному мавзолею, он собрал в бывшей септе своего замка всех мейстеров, прибывших с покойным из Староместа, а также мейстеров из замков своих вассалов и соседей, и предоставил им возможность самим выбрать своего главу. Учёные мужи совещались недолго: поскольку избрать самого Эйгона не представлялось возможным, выбор пал на его друга со школярских времён. Марлон удивился, но пост принял с условием, что сенешалем пожизненно будет хозяин Драконьего Сердца, в чьих стенах разместилась новая Цитадель. Руководство братией, их научными трудами, наполнением библиотеки, образованием школяров, врачеванием больных принял на себя новый архимейстер, а хозяйственные вопросы, как и политическое руководство, легло на плечи Эйгона. Заседания Конклава в покоях на вершине отстроенной башни Плача сенешаль в силу занятости посещал нечасто, но неизменно читал протоколы и выслушивал пересказы Марлона, оставаясь в курсе всех дел. В этот раз на собрании вновь был поднят вопрос о необходимости открытия госпиталя: Цитадель Драконьего Сердца ни в чём не желала отставать от Цитадели Староместа и уже заимела в разросшемся Бейлонисе собственную Палату Грамотеев, но лечебница до сих пор оставалась камнем преткновения. Горячим апологетом её создания являлся сам Марлон, выковавший в староместском госпитале десяток серебряных звеньев, однако Эйгону не хотелось превращать собственный замок в рассадник болезней — библиотека, воронятня, лектории, лаборатории и покои мейстеров были пределом его гостеприимства, но старый друг не сдавался. В Конклаве мнения тоже разделились, и в результате вопрос раз за разом откладывался, пока в конце концов архимейстер не получил принципиального согласия на создание госпиталя в городе за стенами замка. Протокол сообщал, что учёные мужи пришли к согласию относительно того, что на первых порах новому учреждению для врачевания больных потребуется не менее трёх мейстеров, но не более пяти, при условии, что им будут помогать не менее десятка кандидатов. С последними проблем не было: один лорд Фрей по ходатайству своего брата Доннела, уже более десяти лет служившего мейстером Дымной Башни, прислал в Драконье Сердце на обучение младшего сына и двух племянников с наказом принять обеты. Немалую роль в переговорах с лордами сыграла Лейна: её природные очарование и обходительность постепенно развеяли предубеждения косной знати против новой Цитадели не только в Королевских и Речных землях, но и в Долине, и даже на Севере. Не было проблем и с притоком школяров более низкого происхождения. Единодушие Конклава радовало, но теперь для госпиталя требовалось изыскать место и средства на его строительство. Если с последним вопросов не возникало — разбогатевшим на ярмарке Бейлониса купцам можно было как бы невзначай намекнуть о желательности щедрых пожертвований, — то с первым всё было не так однозначно. Переродившийся в огне пожара город принял к себе не только погорельцев, но и новых горожан, привлечённых сперва реставрацией замка, затем строительством дорог, а потом развившейся торговлей, и самые удобные участки у стен Драконьего Сердца уже успели занять расторопные вассалы принца. Госпиталь требовалось возвести одновременно чуть в стороне от замка, но в то же время рядом с ним. Эйгон поднялся из-за стола и, глухо постукивая тростью по толстому ковру, которые пара перебравшихся из Мира мастеров ткала из шерсти речноземельских овец, вместе с чашкой недопитого чая прошёл к приколотой к стене карте. На большом холсте весьма детально было отображено Драконье Сердце и раскинувшийся вокруг него Бейлонис со всеми его улицами и площадями. Город отстраивали в соответствии с планом по образу и подобию валирийских городов с естественной поправкой на местные условия, поэтому чтобы впихнуть в него новое здание, вернее, даже целый их комлпекс, нужно было постараться. Следовало также избегать близости к ярмарке, ещё одному детищу Лейны. Обогащавший Бейлонис торг принёс в Речные земли эссосские пряности и ткани, за которыми раньше купцам приходилось путешествовать в столицу или в Солеварни. Теперь же они могли приобретать их даже с меньшими затратами, избегая многих посредников. Товар Лейна покупала у собственного отца за символического золотого дракона с корабля, после чего его в Королевской Гавани перегружали на выстроенные по её заказу плоскодонные суда и баржи, которые затем поднимали вверх по Черноводной и Слёзной прямо в Божье Око. Ярмарка разрасталась год от года, и со временем грозила стать крупнейшей к северу от столицы. От размышлений Эйгона оторвал стук в дверь. — Да? — Мой принц, — голос у Денниса был хрипловатым — видимо, присяжный щит успел задремать. — Пришёл архимейстер Марлон. — Пусть войдёт. И сам заходи. Марлон вошёл, тяжело ступая и привычно обливаясь потом. Как и вся его родня, он был склонен к полноте, но, в отличие от многочисленных кузенов, заставлял себя ходить вверх и вниз по многочисленным лестницам Драконьего Сердца, чем кое-как поддерживал себя в форме. Регулярные визиты на самую верхушку Королевского Костра, а также полученный от природы немалый рост позволяли считать его всего лишь слегка упитанным, а не моржеподобным, как старый лорд Медрик, с которым Эйгон познакомился несколько лет назад во время визита на Север. — Мой принц, — поклонился архимейстер, и с его носа на мирийский ковёр шлёпнулась капля пота. — Сядь и отдышись, — принц махнул рукой в сторону кресла. — Деннис, подай ему воды. Или, может, чаю? Марлон, утиравший лоб выуженным из карманов робы платком, замотал головой, но кубок с водой принял. Выпив всё почти залпом, он шумно выдохнул и признался: — Когда-нибудь я скачусь с этих ступеней вниз. — Мы же обсуждали возможность перекинуть мост из вашей башни к нам. Архитекторы считают, что это вполне реально. — Тогда я стану шарообразным, — скривился тот. — Школяры уже зовут меня «Марлон Тюлень», а будут — «Марлон Кит». — Для архимейстера вы слишком много думаете о том, что думают школяры, — хмыкнул Деннис, подливая воды в подставленный кубок. — Мы ведь и не такое говорили про староместских стариков, верно? — Верно, но в свой адрес слышать это не так уж приятно. К тому же, не хочу ходить под любопытным взором Бронзового Гнева. Подражая Старой Валирии, Эйгон при реконструкции Королевского Костра и Вдовьей башни приказал расчистить и укрепить верхние их этажи, приспособив их для драконьих насестов. Места там должно было хватить, чтобы Вермитор и Среброкрылая могли разместиться сравнительно свободно. Верхние уровни Вдовьей уже были расчищены, и сейчас велись работы по спрямлению стен и укреплению сводов, но Королевский Костёр потребует ещё больше работ. Пока что Вермитор и Среброкрылая обустроились во внутреннем дворе, а молодняк пристроили под крышей башни Ужаса, благо, места им пока требовалось немного. Эйгон залпом допил остатки чая и, звякнув фарфором, поставил опустевшую чашку на стол. В то, что Марлон спустился с одной башни и влез на другую в середине ночи чтобы поболтать о старых деньках, он не верил, поэтому перешёл к делу: — Что случилось? — Прилетел ворон из Красного замка. На футляре было три узелка. С чего бы такая срочность? В столицу на заседания Малого совета он планировал вернуться на следующей неделе, на день раньше, чем из Тироша хотел прилететь Деймон — принц-десница не любил ждать остальных. На границах был спокойно, в самой державе никто на королевский мир не покушался. Марлон протянул ему письмо с красным пятном сургуча, на котором была оттиснута малая печать короля для личных посланий. Память услужливо напомнила о событиях двенадцатилетней давности, когда в недостроенную Дымную Башню ворон ночью принёс такое же личное письмо от Визериса с объявлением о желании взять в жёны Алисенту Хайтауэр. Принц и его присяжный рыцарь обменялись напряжёнными взглядами: судя по мрачному выражению лица Денниса, он тоже помнил ту пресловутую ночь. Эйгон вздохнул и сломал печать. Письмо оказалось не слишком большим. «Эйгон, Признаться, когда накануне я решил тебе написать, то не думал, что потребность в этом станет настолько острой. Вчера днём я отпустил Эйгона и Эймонда полетать на Солнечном Огне (со слов твоих драконоблюстителей он вполне мог нести двух всадников). Нарушив данное мне обещание летать только над городом, мальчишки перемахнули через Красный замок и улетели на Драконий Камень. Хвала всем богам, прибыли они туда в целости и сохранности, однако дальнейшие события вызывают немалое моё беспокойство. Где-то в пути им повстречалась Вхагар, и, как говорит сир Визелор, оба дракона летели вместе и сели в одной долине, после чего Эймонд воспользовался случаем и оседлал драконицу нашего отца. Та, что удивительно, его приняла и облетела с ним остров без всякой упряжи. Со слов Драконьей Стражи сир Визелор уверяет, что раньше, чем через пару дней они вернуться к нам не смогут: Солнечному Огню нужна передышка, нацепить на Вхагар сбрую и сделать новое седло быстро драконоблюстители не смогут, а лететь через Глотку без седла смерти подобно. Как ты сам наверняка понимаешь, эти новости могут вызвать серьёзную обеспокоенность у Деймона, и, будем честны, ожидать от него в таком состоянии можно чего угодно. Я написал ему, как и тебе, но стоит ожидать, что кастелян Драконьего Камня тоже направит ворона в Тирош. Я вынужден снова просить тебя об одолжении: твоя помощь (как и присутствие Вермитора) нужна мне здесь, когда Деймон заявится сюда. Надеющийся на твоё посредничество, Твой брат Визерис. Красный замок, 10 число четвёртого месяца 121 года от Завоевания Эйгона». — Ну, что? — увлёкшись чтением, принц не заметил, как в кабинет вошла Лейна. Должно быть, она проверяла детей или хотела увести его с собой в постель, как уже делала не раз, и теперь стояла в дверях в просторном атласном халате, голубом, как небесная лазурь, с наброшенной на плечи расписной шалью. Денниса и Марлона она не стеснялась: первый прислуживал её мужу в гардеробной и достаточно часто бывал в их спальне, а второй трижды принимал у неё роды; и всё же оба благочестиво отвели глаза. — Эймонд оседлал Вхагар, — объявил Эйгон, и собственный голос показался ему сухим и безжизненным. — Старушка вернулась в Драконье Логово? — удивлённо вскинула брови Лейна. — Мальчишки сбежали на Драконий Камень, а там они попались друг другу на глаза. В горнице воцарилось тягостное молчание. — Я, возможно, мало понимаю в ваших драконьих играх, — проговорил Марлон. — Но вряд ли оба твоих брата одинаково счастливы от этой новости. — Я сомневаюсь даже в том, что счастлив даже сам Визерис, — фыркнул Эйгон и, передав письмо жене, вернулся за стол, вытянув под ним длинные ноги. — Как ему это вообще удалось? — удивилась Лейна, вчитываясь в письмо. — Вхагар же летала одна последние… — Двадцать один год. — Она отказалась принять даже меня! А тут — какой-то мальчишка, которому и десяти нет! — Принцесса Эйрея тоже оседлала Балериона будучи весьма юной, — напомнил архимейстер. — И все мы знаем, к чему это её привело, — закончил за него принц. От слов супруги в душе ожил маленький виноватый червячок, напомнивший, что никто иной как сам Эйгон в своё время помешал своей будущей избраннице оседлать Вхагар. Усилием воли принц заглушил выползшее наружу неприятное чувство и отмахнулся от его остатков; в конце концов, он не сделал ничего, что было бы противно богам, а в тот момент они сами действовали через него. Проведя ладонью по лицу, будто бы от навалившейся усталости, Эйгон объявил: — Завтра я лечу в Королевскую Гавань. Возможно, после этого придётся заглянуть на Драконий Камень — нужно вернуть этих бестолочей и надавать им по шее, причем лучше это сделаю я, чем Деймон. В конце концов, для воспитания детей необязательно использовать Тёмную Сестру. Пусть Вермитору урежут завтрак, разыгравшийся аппетит придаёт ему скорости. — Я передам драконоблюстителям, — кивнул Деннис. Рыцарь направился к двери, а следом за ним увязался и Марлон, пожелавший напоследок доброй ночи, и сам смутившийся от того, в какой момент прозвучали его слова; в конце концов, архимейстер прекрасно понимал, что его другу-принцу в ближайшее время будет не до сна. Массивная створка практически бесшумно вернулась на место, и Эйгон с Лейной остались вдвоём. — Как думаешь, она его унесёт, как Балерион унёс Эйрею? — тихо спросила она. — Вряд ли. Балериону было куда возвращаться, а Вхагар никогда не пересекала Узкого моря. Но то, что полностью контролировать её он в ближайшие годы не сможет это точно. Норов у неё не тот, чтобы подчиняться какому-то мальчишке. — Зачем же она его приняла? — Вероятно, устала быть одна, — пожал плечами принц. — Драконы страдают от одиночества так же, как и люди, просто по-своему. Вермитору не нравилось, что дед его не навещал в Драконьем Логове. Эймонд тоже хорош: клянчил дракона, а ждать ещё год до десятилетия не захотел — нужно ведь всё, сейчас и сразу! — У нас ведь было так же, — напомнила Лейна, обходя стол. — Нам отказывали в законном праве на дракона, просто под другими предлогами. — Я не отказывал, я предлагал подождать, — с упрямой злостью ответил Эйгон, заёрзав в кресле. — С тем же успехом Вхагар могла его раздавить, как надоедливую блоху, а он бы даже понять ничего не успел! Я думал подобрать ему кого-то спокойного и отзывчивого, а не эту летающую гору. Неуправляемую к тому же. Жена обняла его со спины и уткнулась в макушку. От этого нехитрого жеста всё раздражение и желание ворчать, спорить и ругаться пропало, схлынув, как набежавшая волна. Эйгон поймал руку супруги и поднёс к губам, выражая благодарность за поддержку. После поцелуя Лейна ладонь не убрала, а ласково провела по щеке, цепляя начавшую пробиваться серебряную щетину. Подняв голову, она расположила подбородок на темени мужа и задумчиво проговорила: — Возможно, в этом есть и что-то хорошее. — Какое уж хорошее, одно расстройство да нервы, — фыркнул Эйгон, но уже без прежних эмоций. — У Визериса теперь два сына-всадника. Всего два или целых два — тут смотря с чем сравнивать. — Деймон скажет, что на два больше, чем надо. — Конечно, он так скажет: сколько всадников у него самого? — Четверо. Красная Плясунья немного младше Солнечного Огня, а Вермакс размером с Заката. — Итого в расчёт можно принять только Караксеса и Сиракс. — Тогда вычти и Солнечного Огня, и у Визериса останется полуобъезженная Вхагар. — Вхагар перекусит Сиракс, только крылья останутся. Эйгон непроизвольно вздрогнул. Снова, как будто вживую, как будто заново он видел, как смыкаются челюсти Каннибала на незадачливом молодом дракончике, а изумрудно-еловые крылья, торчавшие из пасти, подёргиваются, будто он ещё жив. Воистину, сегодня вечер неприятных воспоминаний. Лейна, восприняв его дрожь на свой счёт, отстранилась, но не ушла, принявшись перебирать волосы мужа. — Караксеса ей так просто не одолеть, — ответил ей принц. — Он приучен к бою, да и с драконом сражался. — Как и Вермитор. — К чему ты клонишь? — Посчитай драконов, jorrāeliarza, — мягко сказала Лейна. — У нас четверо взрослых драконов, а у твоих братьев всего по одному. — У Деймона полтора, если уж мы принялись считать не головы, а силу. — Пусть так, но Вхагар стоит и двух взрослых драконов. Я к тому, jorrāeliarza, что в этой ситуации наша позиция в глазах твоих братьев становится ключевой. Без нас ни один из них не может считать, что он полностью в безопасности. — Какого Пекла, Лейна! — снова вернулась раздражительность, и Эйгон, вырвавшись из рук жены, резко обернулся к ней. — Ты говоришь так, будто на дворе война, а мои братья готовы вцепиться друг другу в глотки и натравить друг на друга своих драконов! — Война, положим, ещё не на дворе, но уже на пороге, — вздохнула она и скрестила руки на груди. — Визерис, положим, и правда не хочет войны, так же, как и ты, но можно ли поручиться за Деймона? Или за Хайтауэров, которые хотят видеть своего внука и племянника на Железном Троне? — Деймон не идиот, он не будет воевать с Вхагар. — Верно, поэтому он будет стараться тебя купить. Алисента тоже этим займётся. Она не такая дура, как заставляет вас считать. Может, она и правда боится драконов, но я была в её покоях, и сама слышала, случайно, разумеется, как она жаловалась, что её корыстолюбивые девери лишают королевских детей возможности получить дракона, слышала, как она обещала кому-то из них самого лучшего дракона из всех. Кто знает, может это она надоумила сыновей лететь дальше, чем разрешил отец? — Ей даже про Вхагар знать не требовалось, — протянул Эйгон, ухватывая мысль. — На острове хватает драконов, включая взрослых: есть Пламенная Мечта, есть Серый Призрак, есть Овцекрад. Но Эймонд определённо нашёл сокровище, на которое не мог и надеяться… — Поэтому я и говорю тебе, что его мать не замедлит воспользоваться этим и захочет купить союз с нами. И, честно говоря, я бы не стала сходу отметать её предложение. — И почему же? — Хотя бы потому, что, если мы встанем на сторону Деймона, он начнёт войну, которой ты так хочешь избежать. Думаешь, он не знает, что, если станет королём, полдержавы поднимется в защиту прав его племянников. Второе Восстания Святого Воинства — вот что это будет. Ты ведь не хуже меня знаешь, чем кончил победитель в прошлый раз. Деймон только делает вид, что не слышит чужих голосов, но Рейнира писала, да и говорила мне не раз, как сильно его бесят эти сравнения с Мейгором. — Ни одно из них не подтверждается. — Всем достаточно и тени сомнений. К тому же, нарушенный порядок наследования никак не может срастись в головах у лордов, поэтому они ропщут, а Хайтауэры и рады превратить этот ропот в гром недовольных голосов. Деймон знает об этом, и не может не реагировать. В Красном замке он молчит, сдерживается, усмехается в ответ, но в Тироше нужды в этом нет, поэтому он ярится так, что к нему страшно подходить. Его придворные не могут это не замечать, отсюда и слухи берутся. Впрочем, если мы поддержим его, то потом Хайтауэры тоже поднимут восстание во славу твоего одноимённого племянника, и давить его придётся в том числе и нам. Сомневаюсь, что он хотя бы «спасибо» нам за это скажет. Всё, что мы имеем, нам дал Визерис, а Деймон лишь загребает жар твоими руками и будет загребать впредь, и будешь ты с Вермитором гонять от его границ пиратов. Ты столько для него сделал, столько раз отстаивал его права, воевал вместе с ним и за него, и где его благодарность? Стоит ли поддерживать в войне неблагодарного эгоиста? — Этот эгоист — мой старший брат, — резко бросил Эйгон. — И тем опаснее воевать на его стороне. Риск того, что нами пожертвуют, слишком велик, а почестей и наград за верность и деяния во славу его не дождёшься. Принц скривился, как будто Элисар снова потчевал его горькими микстурами, чтобы ускорить восстановление переломанных костей; разговор нравился ему всё меньше и меньше. Слишком просто и спокойно Лейна рассуждала о войне, как о решённом деле, о предрешённом будущем, о неизбежности. В её словах, конечно, была своя логика, и Эйгон даже в чём-то мог с нею согласиться, но всё это слишком сильно отдавало… Мейгоровщиной. — Ты говоришь о войне между родственниками, — глухо проговорил он. — Для любых богов нет войны более проклятой. Я не буду тем, кто поднимает руку с мечом на родню. — Нейтралитет — это тоже позиция, — кивнула Лейна. — Главное успеть извлечь из неё выгоду, а для нас она начинается там же, где начинается безопасность наших детей. Тебе следует почаще об этом вспоминать. Принц склонил голову на бок и с прищуром посмотрел на жену: — Ты всегда была такой… расчётливой? — с некоторым удивлением проговорил он. — Просто я — драконица, стерегущая своё потомство, — улыбнулась Лейна. — А что до расчётливости, то вспомни, кто занимается Бейлонисом и твоими землями, пока ты заседаешь в Малом совете? — Неужели ты? — притворно усомнился принц. — Нет, Среброкрылая, — в тон ему ответила она. — Что бы я без тебя делал, — вздохнул Эйгон и, поднявшись, поцеловал жену, подводя черту под их маленьким спором. Принимать решение на ночь глядя, да ещё и перед дорогой не дело; он подумает обо всём завтра, хотя, наверное, уже сегодня, в седле. — Полагаю, всё то же самое, — прошептала она ему в губы. — Только спал бы меньше.