Третья голова дракона

Принц Бейлон Таргариен Во всём Вестеросе едва ли нашёлся бы человек, которому хватило бы дерзости обвинить принца Бейлона Таргариена в трусости. Но даже если бы Семеро лишили какого-нибудь несчастного рассудка, чтобы тот рискнул сказать такое о всаднике могучей Вхагар, он быстро бы расстался если не с головой, так с языком. Однако в 84 год от Завоевания Эйгона Бейлон Храбрый боялся едва ли не больше, чем за всю свою жизнь. Его возлюбленная жена, вознаградившая его за победу над дорнийцами в битве при мысе Гнева новой беременностью, уже третьей по счёту, чувствовала себя тем хуже, чем ближе подбирался срок. Мейстеры и повитухи вились вокруг принцессы Алиссы, как пчёлы вокруг цветка, но помощи от них было лишь немногим больше, чем от септ. Маковое молоко давали в столь малых дозах, что едва ли оно действительно облегчало боли. Когда отчаявшийся Бейлон, стремясь хоть чем-то помочь любимой, потребовал от великого мейстера Элисара дать больше лекарства, чтобы Алисса могла хотя бы забыться сном, старик посмотрел на него, как на несмышлёного юнца: — Милорд, мак, конечно, поможет принцессе, но он гарантированно навредит ребёнку. — Тогда дайте столько, сколько не навредит, — в раздражении бросил Бейлон. — Милорд, мы уже даём самое большее. — Так дайте ещё! Элисар в ответ лишь поклонился и стал звенеть расставленными на столе склянками. Из покоев жены Бейлона тогда вывел старший брат Эймон и кое-как смог отвлечь его разговорами о какой-то военной ерунде и контрибуции с дорнийцев. День за днём состояние Алиссы не улучшалось, и надежды Бейлона питало лишь то, что и хуже ей не становилось; Весенний принц стал раздражительным, нервным и не в пример себе молодому набожным — в замковой септе он искал утешения и молил Матерь пощадить его любимую жену и нерождённого ребёнка. Однажды ранним утром весь Красный замок был поднят на ноги, как при осаде — у принцессы Алиссы, наконец, начались роды. Если недели мучительного ожидания были для Бейлона пыткой, то тот день стал для него воистину Седьмым Пеклом. Не в силах ничем помочь, Бейлон не нашёл в себе сил присутствовать при родах — столь страшно кричала Алисса — и был выдворен из собственных покоев своей матерью королевой Алисанной. Вино в тот день не приносило принцу желаемого забытья, чужая компания казалась удушающей и обременительной, смотреть на старших сыновей, семилетнего Визериса и трёхлетнего Деймона, было больно и страшно. Лишь глубоко под вечер королева послала за Бейлоном слугу с вестью, что он в третий раз стал отцом. Примчавшийся на зов принц застал свою жену лежащей на мокрых от пота и крови простынях, которые ещё не успели сменить, чрезвычайно утомлённой, смертельно бледной, но живой и улыбающейся. Дородная кормилица держала на руках туго спелёнатый свёрток, в котором спал розоватый младенец. — Мальчик, — с порога объявила сыну королева Алисанна. Алисса завозилась на подушках, пытаясь сесть. — Я знаю, ты хотел дочь, но… — начала она. — В Пекло, — бросил Бейлон и поцеловал жену. — Спасибо, душа моя! Он осторожно присел на край постели, вглядываясь в милые черты лица. Страх, видимо, столь явно проступил на его лице, что Алисса легко хлопнула мужа по руке и с тихим смешком сказала: — Мейстеры говорят, что самое страшное уже позади. Я не собираюсь умирать, и наш сын тоже. Бейлон рассмеялся от облегчения; въевшийся, казалось, под кожу страх, ледяными тисками сжимавший его сердце последние недели, отступил. Прильнув лбом к челу супруги, Весенний принц проговорил: — Меня зовут Храбрым, но ты намного храбрее. Я бы скорей сразился в дюжине битв, чем претерпел такие мучения. — Ты создан для битв, а я вот для этого, — засмеялась Алисса. — У нас уже трое, а когда я поправлюсь, сделаем еще одного. Хочу нарожать тебе двадцать сыновей, чтобы у тебя была своя армия. Раздалось тихое покашливание. — Вы уже выбрали имя младенцу? — обратила на себя внимание их мать. Бейлону подумалось, что королева Алисанна уже начала перебирать возможных невест для нового принца дома Таргариенов. Коротко переглянувшись с женой, он, с её одобрения, выраженного не словами, но взглядом, протянул руки к кормилице. Та понятливо передала ему свёрток. — Мальчик совсем спокойный, милорд, — проговорила она. — И почти не плакал. Иные орут, что не уймёшь, а этот нет. — Рождаться на свет нелёгкий труд, так что немудрено, что мальчик утомился, — раздалось из дверей. На пороге, обнимая жену, стоял дед новорождённого — Джейхейрис, король Семи Королевств, первый своего имени. — Так что, как зовут моего нового внука? Бейлон вгляделся в свёрток. Как будто поняв, насколько важный вопрос решается в этот момент, младенец, на голове которого серебрился мягкий пушок, зевнул и открыл глаза, оказавшиеся совсем не валирийского ярко-зелёного цвета. — Эйгон, — наконец решил Бейлон. — Его зовут Эйгон. Подошедший поближе король заглянул через плечо сына. — Дочь моя, — с некоторым удивлением обратился он к Алиссе. — А ведь ему достались твои глаза! — Который из двух? — с усталой улыбкой ответила Алисса. Правый глаз её был светло-лиловым, а левый — зелёным, как молодая листва по весне. — Какие ни есть — оба твои, — рассмеялся Бейлон, и смех его подхватили родители и жена. Непостижимым образом поняв, что смеются над ним, маленький принц Эйгон Таргариен обиделся и всё-таки заплакал. Первые дни и недели пролетели в тихом счастье, прерванном лишь официальным пиром в честь рождения нового члена королевского дома. Пока Королевская Гавань гуляла под звон колоколов септ, а придворные отца бражничали во славу маленького принца, принц Бейлон почти неотлучно был при выздоравливающей Алиссе и маленьком сыне; тут же были и их старшие дети, принцы Визерис и Деймон. Сперва казалось, что тревоги беременности остались далеко позади и перед молодыми родителями, равно любимыми всей королевской семьёй, знатью и простолюдинами открываются всё новые и новые горизонты долгой и безоблачной совместной жизни. Однако боги бывают настолько жестоки к человеку, что отнимают у него самое дорогое посреди самого счастливого периода в жизни. На четвёртый месяц от своего рождения маленький принц Эйгон занемог. Мучимый коликами, он почти не ел и слабел день ото дня. Следом за ним от волнения заболела принцесса Алисса. Целые недели и месяцы мейстеры вели упорную борьбу с их недугами; перепробовав с принцем все возможные лекарства, великий мейстер Элисар посоветовал Бейлону и Джейхейрису положить в его колыбель драконье яйцо — не раз уже слабых детей дома Таргариенов спасала особая связь с их драконами. Бейлон сам отправился на Драконий Камень и, лично облазив все пещеры под Драконьей горой, нашёл самое лучшее и самое красивое яйцо, золотое с медными прожилками. Кладя его рядом с забывшимся тревожным сном сыном, Весенний принц взмолился сначала Семерым, а потом старым валирийским богам, чтобы та неведомая сила, пребывающая над родом человеческим, пощадила его маленького Эйгона: «У нас полно драконов, так заберите этого, но оставьте мне сына!» Богам, ни андальским, ни валирийским, вероятно, ни к чему была жизнь дракончика, заключенная в золотом с медью яйце, но младенца в покое они оставили. С того дня мальчик хоть и не стал здоровее, но начал есть и кричать, хотя раньше лишь тихо плакал. Однако радость принца Бейлона была преждевременной. Неведомый твёрдо вознамерился увести с собой кого-то из его семьи, и, раз младенец был отмолен, он простёр руку свою над принцессой Алиссой. С каждым днём она всё больше таяла, как свеча, что ежедневно жгли в септах её родители, муж, старшие дети и брат с сёстрами. В груди её билось сердце настоящего воина, но и оно не смогло справиться с болезнью. На исходе 84 года от Завоевания Эйгона Алисса Таргариен скончалась, будучи двадцати четырёх лет от роду, оставив в бренном мире безутешного вдовца Бейлона и трёх осиротевших сыновей. Первые недели после её кончины Бейлон и мейстеры опасались, что слабенький принц Эйгон последует за матерью, но второй трагедии удалось избежать. Маленький Таргариен, конечно, болел, причем сильнее и чаще, чем другие младенцы королевского дома, который, как полагали в народе, вообще не подвержен болезням, косящим без разбора и лавочника, и лорда. С каждой новой болезнью жар драконьего яйца, лежащего в его колыбели, становился всё слабее и слабее. Едва Эйгону сравнялся год, испуганный принц Деймон разыскал отца и, округлив от ужаса глаза, едва нашёл в себе силы прошептать ему на ухо: — Яйцо Эйгона… Оно совсем холодное! Значит, оно мёртвое? Эйгон тоже теперь умрёт? Как мама? Подхватив сына на руки, Бейлон направился в детскую, в которой он обнаружил своего младшего спокойно спящим и, в кои-то веки, даже слегка розовощёким. Взяв в руки холодное, как камень в тени, яйцо, Бейлон понял, что кто-то его в тот день всё-таки услышал и принял его жертву. Ободряюще улыбнувшись Деймону, Весенний принц сказал: — Ну что ты, конечно, он не умрёт! Вот увидишь, вы все вместе, втроём с Визерисом, будете летать на драконах над всем Вестеросом, от Дорна до самой Стены, и над Узким морем, и даже за ним! А знаешь, откуда я это знаю? — Откуда? — доверчиво переспросил Деймон. — Потому что у дракона три головы. И вас у меня тоже трое. Три головы дракона всегда будут вместе.