Клетка для Ангела

      Йосано очнулась от резкого холода, который пронизывал всё её тело. Она лежала на каменном полу, её руки были плотно стянуты наручниками за спиной. Голову немного кружило, но боль быстро отступала, уступая место ясности. Оглядевшись, она поняла, что находится в пустом, безмолвном помещении. Стены из грубого серого бетона, тусклый свет пробивался из небольшого окна под самым потолком.       Она не помнила, как оказалась в этом месте. Последнее, что она могла вспомнить, — это шоппинг, но что было потом?       Судя потому, что она была скована цепями означало лишь только то, что её кто-то нагло похитил. И явно с нехорошими намерениями. (А есть те, кто похищают с добрыми намерениями?)       Акико наконец обратила своё внимание на человека, чьё присутствие сложно было не заметить. В центре комнаты сидел он — Фёдор Достоевский. Его фигура, утопающая в слабом свете единственной свечи, выглядела расслабленной. Он сидел на старом деревянном стуле, переплетя пальцы и глядя на неё с любопытством, словно наблюдая за интересным экспериментом.       — Наконец-то вы пришли в себя, доктор Йосано, — произнёс он спокойно, как будто они были старыми знакомыми.       Акико медленно поднялась, стараясь не показать слабости.       — Где я? — её голос звучал твёрдо, хотя в глазах мелькнуло напряжение.       — В месте, которое вскоре может стать для вас решающим, — ответил Фёдор.       Йосано чуть прищурилась, её взгляд стал острым, как лезвие скальпеля.       — Что тебе нужно? — она не собиралась тратить время на пустую болтовню.       Фёдор чуть улыбнулся, его пальцы медленно двигались, как будто он перебирал невидимые струны.       — Всё очень просто, доктор. Мне нужно, чтобы вы присоединились ко мне.       Акико нахмурилась, её брови слегка приподнялись в удивлении.       — Ты хочешь, чтобы я работала на тебя? — её голос звучал с лёгким оттенком насмешки.       — Именно, — спокойно ответил Достоевский. — Но не просто работала. Мне нужна ваша способность. Ваш талант. Ваша… сущность.       Йосано усмехнулась, в её глазах вспыхнул сарказм.       — И зачем это тебе? Чтобы подчинить ещё больше людей? Устроить очередную катастрофу?       Достоевский покачал головой, его взгляд стал почти мягким, но в этой мягкости скрывалась пугающая серьёзность.       — Вы меня недооцениваете, доктор. Я предлагаю не разрушение, а помощь. Если вы присоединитесь ко мне, я не просто сохраню Детективное Агентство. Я помогу очистить его имя.       Эти слова на мгновение заставили Йосано замереть.       — Ты хочешь, чтобы я поверила тебе? — холодно произнесла она.       — А почему бы и нет? — его улыбка стала шире, но в ней не было ни капли тепла. — Я могу обеспечить вам безопасность. Вашим друзьям — свободу. И всему Агентству — оправдание.       Йосано резко вскинула голову.       — Зачем? Что ты от этого получишь?       Достоевский встал, подходя ближе.       — Это не ваша забота, доктор. Главное, что вы и ваши друзья будете в безопасности. А взамен… вы станете частью моего плана.       — Я не стану орудием в твоих руках, — произнесла Йосано твёрдо, её взгляд метнул молнии.       Фёдор ухмыльнулся, глядя прямо в её глаза.       — Подумайте об этом. У вас есть редкий дар, который вы и ваши друзья используют для защиты. Но под моим руководством вы могли бы добиться гораздо большего. Спасти больше жизней. Изменить мир.       Йосано сжала кулаки, игнорируя болезненное давление наручников.       — Ты хочешь, чтобы я поверила, что ради благих намерений ты похитил меня?       Фёдор снова улыбнулся, отступая.       — Вы умная девушка, доктор. Я уверен, что вы примете правильное решение.       Йосано ничего не ответила. Её разум бурлил от мыслей, но она не позволила себе дрогнуть перед ним. Фёдор оставался спокойным, словно был уверен, что её сопротивление — лишь вопрос времени.       Фёдор смотрел на неё с выражением спокойного превосходства, словно она была не человеком, а пешкой в его тщательно выстроенной игре. Его ледяные глаза, наполненные скрытым наслаждением от ситуации, выводили её из себя. Как он может так спокойно говорить о разрушении жизней, манипулировать людьми, словно это всего лишь детали его абсурдной философии?       Её раздражение росло с каждой секундой. Этот взгляд — надменный, всезнающий, будто он уже предвидел каждое её действие, каждую её мысль. Она знала, что не может дать ему ни капли слабости, но удержаться от внутреннего кипения было почти невозможно.       — Ты чудовище, — прошипела она, напрягая мышцы, чувствуя, как холод наручников впивается в её кожу.       Фёдор чуть склонил голову, словно размышляя над её словами, и с лёгкой усмешкой ответил:       — Возможно. Но разве вы сами не были частью такого же чудовища, когда служили Мори?       Эти слова обрушились на неё, как удар. Её дыхание замерло на мгновение, а сердце словно пропустило удар. Её прошлое с Мори было тяжёлой ношей, и, сколько бы она ни пыталась уйти от него, тень тех дней всё ещё следовала за ней.       — Я ушла от него. Я не такая, как он, — сказала она твёрдо, подняв подбородок. Её голос прозвучал уверено, но она знала, что он уже уколол её там, где было больнее всего.       Фёдор улыбнулся шире, как будто её ответ только усилил его интерес.       — Возможно, вы ушли. Но это не меняет того, кем вы были тогда.       — Ты ошибаешься, — резко ответила она. — Мори использовал меня, как инструмент. Но я нашла место, где могу быть полезной по-настоящему.       Достоевский слегка приподнял бровь, его тон стал почти нежным, как будто он пытался успокоить её.       — И вы думаете, что в этом месте вы свободны? Что вас там не используют так же, как использовал Мори?       Акико нахмурилась, её глаза вспыхнули яростью.       — Детективное Агенство верит в меня. Все они верят. Директор, Рампо, Куникида, Кенджи, Дазай, Ацуши, и все остальные. Они никогда бы не сделали того, что сделал Мори.       Фёдор наклонился вперёд, его тон стал тихим, почти шёпотом.       — А вы уверены, что знаете Дазая так хорошо? Уверены, что он никогда не пожертвует вами ради "большей цели"? Или остальные?       Акико почувствовала, как в груди вспыхнул гнев, смешанный с сомнением, которое она пыталась подавить.       — Ты не знаешь, о чём говоришь, — процедила она, но в её голосе появилось лёгкое напряжение.       — Может, и не знаю, — Фёдор пожал плечами. — Но я прекрасно вижу, что даже сейчас вы не уверены до конца.       — Ты хочешь посеять сомнения, но тебе это не удастся, — твёрдо заявила она.       Достоевский встал, его движения были медленными, плавными, как у хищника, наблюдающего за своей жертвой.       — Я не сею сомнения, доктор. Я лишь открываю глаза. Подумайте об этом. Ваш выбор может определить не только вашу судьбу, но и судьбу всех, кого вы любите.       Йосано молча смотрела на него, стиснув зубы. Гнев, презрение и странное, мучительное сомнение бурлили внутри неё, но она не позволила им вырваться наружу. Она знала, что Фёдор хотел добиться именно этого — сломить её, заставить почувствовать себя слабой.       — Ты ничего не добьёшься, — наконец сказала она.       На лице Фёдора вновь вспыхнула улыбка, словно был доволен её сопротивлением.       — Посмотрим, доктор. Посмотрим.       — Ты ведь и начал эту войну. А теперь переводишь стрелки и делаешь вид, что хочешь нам помочь? Ты же хотел уничтожить всех нас!       Фёдор вопросительно вскинул бровь, после чего к нему вернулась его хитрая ухмылка, словно её вопрос доставил ему удовольствие. Его спокойствие было пугающим.       — А ты не задумывалась, почему же я начал эту войну? — произнёс он мягко, почти с интересом.       Йосано нахмурилась. У неё в голове закрутились десятки мыслей. Зачем он спрашивает? Что он пытается от неё услышать? Правда ли у него есть какой-то мотив, который оправдывает весь этот хаос? Она не знала, что ответить, но была уверена в одном: разгадать настоящие планы Фёдора невозможно. Он был слишком хитёр, слишком непредсказуем.       Когда её молчание затянулось, Достоевский вздохнул, словно разочарованный, но не удивлённый её неспособностью дать ответ.       — Причина этому ты, — сказал он, легко, но при этом его слова прозвучали как удар хлыста.       Акико выпрямилась, её глаза вспыхнули гневом.       — Не смей! — её голос был резким и твёрдым. — Не смей перекладывать ответственность за весь этот хаос на меня!       Фёдор не сдвинулся с места, лишь слегка склонил голову, будто изучал её реакцию.       — Это не обвинение, доктор, — мягко произнёс он. — Скорее, признание. Всё, что я сделал, было ради вас.       — Ради меня? — в её голосе прозвучал сарказм. Она поднялась на ноги, забыв о холоде и усталости. — Ты уничтожил невинных людей, разрушил жизни, манипулировал всеми вокруг, и это ради меня? Какая-то больная шутка!       Фёдор спокойно сложил руки на груди, словно её обвинения были для него ничем.       — Вы не понимаете, Йосано-сан, — его голос стал чуть более настойчивым. — Ваша способность… она уникальна. Она не просто лечит. Она возвращает жизнь. А что может быть ценнее в мире, полном боли и разрушения?       Йосано замерла, пытаясь осознать смысл его слов.       — Ты хочешь использовать меня как инструмент, — сделала она вывод. — Точно так же, как Мори.       Фёдор улыбнулся шире, словно её сравнение с Мори развлекло его.       — Я не Мори, — ответил он мягко. — Он видел в вас оружие, средство для достижения своих целей. Я же вижу больше. Вы — ключ. Ключ к созданию нового порядка, нового мира.       — Мира, построенного на крови и лжи? — бросила Йосано.       — Любой мир построен на крови, — парировал Фёдор. — Разница лишь в том, чья кровь проливается.       Акико сжала кулаки, чувствуя, как её гнев растёт.       — Я никогда не стану частью твоих игр, — сказала она твёрдо.       Фёдор сделал шаг ближе, его голос стал тихим, почти шёпотом.       — А если это единственный способ спасти тех, кого вы любите?       Эти слова пронзили её, словно острое лезвие. Она замерла, не зная, что ответить. Его холодный, спокойный взгляд проникал в самую суть её страха.       — Ты чудовище, — прошипела она наконец, отводя глаза.       Достоевский склонил голову, его улыбка стала почти дружелюбной.       — Возможно. Но иногда чудовищам приходится действовать, чтобы исправить ошибки людей. Подумайте об этом, доктор. Вы знаете, где меня найти, когда будете готовы принять правильное решение.       Йосано сидела неподвижно, наблюдая, как Фёдор направляется к выходу. Его фигура, словно тень, растворялась в полумраке комнаты. Её руки дрожали, пальцы сжимались в кулаки, ногти впивались в ладони. Мысли вихрем проносились в голове. Сложное решение душило её, и, наконец, голос вырвался наружу, звучный и твёрдый.       — Подожди!       Фёдор остановился, не торопясь оборачиваться. Он словно ждал этого. Медленно повернувшись, он склонил голову набок, его взгляд был внимательным и изучающим, а губы растянулись в знакомой, почти безмятежной улыбке.       — Да, доктор? — спросил он с ленивой мягкостью, но в его голосе проскальзывали нотки хищного удовлетворения.       Йосано сделала шаг вперёд, борясь с сомнениями и гневом. Она глубоко вдохнула, стараясь не показать своей растерянности, и выпалила:       — Я согласна.       Его улыбка стала шире, и в этот момент на лице Фёдора появилось что-то почти радостное. Он подошёл ближе, его движения были плавными, как у зверя, который только что заманил жертву в ловушку.       — Вот как, — произнёс он тихо, в его голосе звучало торжество. — Мудрое решение, доктор. Вы не пожалеете.       — Это не решение, — жёстко ответила Йосано, сжимая кулаки. — Это шантаж.       Фёдор коротко рассмеялся, почти тихо.       — Шантаж — это инструмент. А инструмент — это всего лишь средство достижения цели. Разве не так?       Акико прищурилась, её взгляд полыхал гневом.       — Только попробуй причинить вред кому-то из Детективного Агентства…       Он поднял руки, словно сдаваясь, его улыбка стала ещё более яркой, но всё такой же ледяной.       — Успокойтесь, доктор. Я ведь обещал, что ваши друзья будут в безопасности. Более того, я помогу восстановить их доброе имя.       — И за это я должна отдать тебе свою способность? — она сделала шаг ближе.       — Не только способность, — мягко ответил Фёдор, его глаза блеснули. — Мне нужна вы целиком. Ваш ум, ваши руки, ваши таланты. Всё, что делает вас, Акико Йосано.       Фёдор снова улыбнулся, жадно наблюдая за реакцией доктора.       — Возможно, вам покажутся мои слова дикими, — сказал он. — Но у вас есть опыт, который я ценю. И у вас есть дар, который может спасти жизни. Разве это не благородно — использовать своё умение во благо?       — Во благо? — с горечью повторила Йосано. — Ты называешь это благом? Манипуляции, смерть, разрушение?       Фёдор развёл руками, его голос был по-прежнему спокоен.       — Всё зависит от перспективы. Вы можете смотреть на это как на зло, а можете увидеть шанс изменить что-то в этом мире.       Йосано прикусила губу, пытаясь подавить волны сомнений. Но она уже приняла решение.       — Хорошо, — наконец сказала она, её голос прозвучал ровно и твёрдо. — Я пойду с тобой. Но если ты обманешь меня или причинишь вред моим друзьям, я найду способ уничтожить тебя.       Фёдор внимательно посмотрел на Йосано, словно оценивая её реакцию, затем медленно подошёл ближе. Его шаги были беззвучными, словно он был тенью, скользящей по полу. Остановившись перед ней, он склонил голову, наблюдая за её напряжённым выражением лица.       — Нам не нужны больше эти оковы, — произнёс он спокойно, вынимая ключ из внутреннего кармана плаща.       Металл щёлкнул, и наручники, сковывающие её запястья, упали на холодный пол с глухим звуком. Йосано подняла голову, её глаза полыхали яростью и презрением. Она потёрла руки, ощущая лёгкую боль в местах, где холодный металл впивался в кожу.       Фёдор слегка наклонил голову, его улыбка стала ещё шире.       — Доктор, я не сомневаюсь в вашей решимости. И, поверьте, вы не пожалеете о своём выборе.       Он протянул руку, но Йосано не двинулась. Она смотрела на него с холодным презрением, и его рука медленно опустилась.       — Тогда идёмте, — мягко произнёс он, разворачиваясь к выходу.       Йосано последовала за ним, чувствуя, как каждая её клетка кричит от отвращения и гнева. Но у неё не было выбора. Не сейчас.

***

      Фёдор остановился перед массивной дверью, его фигура казалась неестественно спокойной на фоне напряжённой тишины. Он обернулся к Йосано, которая стояла рядом с выражением спокойной, но настороженной решимости.       — Доктор, сегодня вы познакомитесь с теми, кто, как и я, стремится к великой цели, — произнёс он, с лёгкой насмешкой в голосе. — Они все по-своему уникальны.       Дверь тяжело скрипнула, открывая просторное помещение, наполненное тусклым светом. В центре комнаты стояли несколько человек, каждый из которых привлёк внимание Йосано своим присутствием.       Первым к ней подошёл высокий мужчина с длинными светлыми волосами и искривлённой улыбкой. Его движения были изящными, почти театральными, а взгляд — колючим, словно он сканировал её.       — Николай Гоголь, к вашим услугам, — представился он, сделав глубокий, слегка преувеличенный поклон. — Удивительно, что наш господин наконец-то решил привести кого-то столь... занятного.       Йосано нахмурилась, ощущая скрытую угрозу в его тоне. Но Фёдор, стоявший рядом, только усмехнулся.       — Николай, прошу, оставь свою иронию на потом. У нас есть время для знакомства, — сказал он мягко.       Следующим к Акико подошёл мужчина в строгом костюме с цепким взглядом.       — Иван Гончаров, — коротко представился он, склонив голову в знак уважения. — Я слышал о вас, доктор. Ваша репутация, кажется, опережает вас.       — Не уверена, что это комплимент, — ответила она, пристально глядя ему в глаза.       — Всё зависит от точки зрения, — с лёгкой усмешкой отозвался Гончаров и отступил.       Сзади раздался лёгкий смешок. Йосано обернулась и увидела молодого человека с небрежно взлохмаченными волосами (хотя, казалось, волос почти и не было) и книгой в руках. Он был непринуждённым, но в его глазах читалась глубокая проницательность.       — Александр Пушкин, — сказал он, наклонив голову. — Рад приветствовать в наших скромных стенах столь уважаемую даму.       — Скромных? — пробормотала доктор, оглядывая комнату с роскошной мебелью и изысканными деталями.       Пушкин рассмеялся. Когда он протянул руку Йосано, она не ожидала, что его манеры могут быть настолько... беспокойными. Пожав её ладонь, он, казалось, не мог удержаться от излишнего жеста — его другая рука скользнула по её пальцам, мягко поглаживая кожу. Это было ненавязчиво, но слишком лично, и как только его пальцы скользнули по её руке, внутри Йосано что-то напряглось, словно напряжённая струна, готовая порваться.       Её взгляд стал резким, а сердце вдруг забилось быстрее, словно она почувствовала, как его прикосновение проникло не только в физическую ткань её тела, но и в личные границы, которых она всегда стремилась держаться. Это ощущение было чуждым, раздражающим, словно он не просто приветствовал её, а вторгался в пространство, которое она не готова была делить. И в этот момент её терпение, до того молчаливое, прервалось. Она сжала его ладонь настолько сильно, что почувствовала, как её пальцы сжали его кости с силой, пока не раздался хруст — звук, который моментально привлёк внимание всех присутствующих.       Пушкин отшатнулся, его лицо искажалось от боли, а рука, посиневшая от давления, выглядела, как бы он пытался вернуть её к жизни, отчаянно размахивая пальцами. Йосано же, стоя с абсолютно невозмутимым выражением, даже не подняв брови, произнесла с оттенком сарказма:       — Прошу прощения за свою грубость.       Гончаров, Гоголь и Достоевский молча наблюдали за этим происшествием, не веря своим глазам. Их удивлённые взгляды остановились на Йосано, словно она только что совершила нечто невиданное. Гоголь, казалось, готов был засмеяться, но сдержался, осознавая, что даже он не ожидал такой реакции от её стороны. Гончаров же лишь покачал головой, а Достоевский молчал, его лицо оставалось нечитаемым.       Пушкин же, осознавая, что эта неожиданная буря боли была результатом его собственной неосторожности, ещё некоторое время размахивал рукой, будто пытаясь успокоить её, но при этом в его взгляде читалась не только боль, но и неопределённость. Йосано же, отвернувшись, снова приняла свою стойкую позу, будто это было лишь ещё одно мелкое недоразумение в цепи их странных встреч.       — У неё есть чувство юмора, Фёдор, это хорошо, — нервно усмехнувшись, сказал Александр.       — Я и сам заметил, — холодно произнёс Фёдор, но в его глазах мелькнул интерес.       Акико сделала шаг назад, оценивая собравшихся. Каждый из них был опасен по-своему. Она чувствовала их взгляды, направленные на неё, словно они пытались разгадать её мысли.       Фёдор встал рядом, скрестив руки на груди.       — Теперь вы знаете, доктор, кто стоит за мной. Все они верны нашей общей цели.       Йосано холодно оглядела присутствующих.       — Уверена, что это не будет лёгким союзом, — произнесла она вслух.       — Тем интереснее, — подытожил Фёдор, глядя на неё с тем же бесстрастным спокойствием. — Добро пожаловать в нашу семью, Акико Йосано.       Взгляд Акико метался от одной фигуры к другой. Перед ней стояли люди, которые до недавнего времени были её заклятыми врагами, разрушавшими всё, что ей было дорого. Каждый из них, включая самого Фёдора, был виновен в бесчисленных преступлениях против её товарищей и Детективного Агентства. Гнев поднимался волной, растекаясь по телу и сжимая горло.       Гоголь стоял чуть поодаль, с едва скрываемой усмешкой на лице. Этот человек, с его театральной манерой поведения, казался ей особенно раздражающим. Ведь именно он провернул ту самую схему, которая сделала их Агентство преступниками в глазах всех. Он был словно жонглёр, умело манипулировавший людьми и событиями ради своих целей.       Чуть дальше, прислонившись к стене с равнодушным видом, стоял Гончаров. Его холодный, аналитический взгляд напоминал ей хищника, готового наброситься в любой момент. Она знала, что этот человек принимал непосредственное участие в истреблении тех, кого они пытались защитить.       И, наконец, Пушкин — тот, кто распространил смертоносный вирус, угрожавший всем, кто был ей дорог. Его лёгкое, почти дружелюбное выражение лица казалось оскорблением, учитывая его прошлые действия.       Но хуже всех был Фёдор. Он стоял рядом, спокойный, безмятежный, словно именно он был хозяином её судьбы. Его пристальный взгляд изучал её реакцию, в глазах читался едва заметный интерес.       Акико стиснула кулаки. Гнев жёг её изнутри, но она держалась, не давая себе сорваться.       — Не злитесь, доктор, — вдруг сказал Фёдор, его голос прозвучал тихо, почти утешительно.       Его рука мягко опустилась на её плечо. Акико вздрогнула, словно от прикосновения змеи. Он наклонился ближе, его холодное дыхание обожгло её ухо.       — Всё в прошлом. Теперь, когда вы с нами, ничто не угрожает вашему Агентству.       Эти слова были как плевок в душу. Они звучали словно насмешка, издёвка, обёрнутая в сладкий яд. Она резко отстранилась, сбросив его руку. Её глаза блеснули гневом, но она сдержалась, чтобы не дать волю эмоциям.       — Ты действительно думаешь, что можно стереть всё произошедшее, просто сказав, что это "в прошлом"? — её голос прозвучал твёрдо, хоть внутри бушевал настоящий ураган.       Достоевский лишь слегка улыбнулся, будто её возмущение забавляло его.       — В нашем деле нет места для эмоций, Акико Йосано, — сказал он с мягкостью, которая только больше раздражала. — Мир делится на тех, кто играет, и тех, кем играют. Теперь вы на нашей стороне. Вы — игрок.       — Ты ошибаешься, — прошипела она, её голос был полон яда. — Я не игрок. Я врач. И моё место — спасать жизни, а не разрушать их.       — Спасать жизни? — с лёгкой иронией переспросил Гоголь, вступая в разговор. Его голос звучал насмешливо, но взгляд был внимательным. — А ваши методы? Те, которые вы применяли под руководством Мори? Они ведь были совсем не альтруистичны, не так ли?       Йосано развернулась к нему, её взгляд стал ледяным.       — Замолчи, — бросила она, голосом, от которого даже у Гоголя на мгновение исчезла усмешка.       Фёдор снова сделал шаг ближе.       — Мы не требуем от вас забыть своё прошлое, — сказал он, его тон стал серьёзным. — Мы предлагаем вам будущее.       Йосано молчала, её сердце колотилось, но разум работал ясно. Она чувствовала, что все взгляды прикованы к ней. Гоголь, Гончаров, Пушкин — все они наблюдали за ней, как за зверем, который загнан в клетку.       Фёдор слегка наклонил голову, его глаза, как всегда, были бесстрастны.       — Вы сильнее, чем хотите казаться, доктор. Используйте эту силу. Станьте частью чего-то большего.       Йосано не ответила. Она понимала, что каждая её эмоция, каждая мысль становится для них материалом для анализа. Она просто отвернулась, не дав ему больше ни слова.       Но внутри неё пылала ярость. И она знала: этот день она запомнит навсегда.