Сволочь с иконы

Если кто и зовет полицейских "суками серами" и "чертями ебаными", и если этот кто-то не герой ментовского сериала - он точно далек от настоящих правонарушителей. Чай я гостям благоразумно не предлагаю. Только в Америке мент сядет и будет с вами кофе с сушками попивать. У нас - в браслеты защелкнет сразу. Скажет - отравлено. Менты вообще у нас... слишком подозрительные все, злые.  - Мусоров вообще добрых не бывает! - как-то доказывал мне один таксист, который вез меня, бухого, до дома. Я тогда в колонии еще не бывал. А потому - усомнился: - Смотря какие мусора же. - Да любые. Я когда гаишником работал - тоже злым был пиздец. А вот щас работаю таксистом - и добрый. Сколько там лет прошло с нашей поездки, пятнадцать? А вон, слова до сих пор в душу запали. Даже сейчас, в стрессе - вспомнил. И как-то это меня... воодушевило, что ли? Не суки они. Работа сучья. - Так знаете Лейкхера или нет? - торопит меня женщина в форме.  Квартиру обходит медленно, чисто для порядка. Ордер не предъявляла, вот и не борзеет, во все дыры нос не сует. Я, чтобы чем-то руки занять, кошку с пола поднимаю и скребу ее шерстяную башку.  - Довозил его вчера, - осторожно отвечаю. Если правду говорить, они быстрее поймут, что невиновен. Ложь запутает. - Значит, были знакомы? - она оборачивается на меня. - Можно ваши документы? - А вы представиться не хотите для начала? Знание, что в этот-то раз я точно ничего не нарушал, добавляет мне уверенности. Мусоров нормальных не бывает - так сказал таксист, который вез меня пятнадцать лет назад. Дай Бог ему здоровья. Тетка и ее напарник пока рамсы не путают, но обязанностями пренебрегают. Я, может, скорее имя свое забуду, чем то, как проходят беседы с ментами. Она чуть прищуривается, но спокойно отвечает: - Старший сержант Родионова. - А он? - киваю на парня. - Немой? - Сержант Кисленко, - говорит парень с лицом, иллюстрирующим фамилию. - Ага, - киваю. - Удостоверения. Достают. Изучаю. Нихера не смыслю, как отличить фальшивые от настоящих, ну да и хрен с ними. Важен лишь вид. Что я что-то да смыслю, а они пусть не борзеют. И вину несуществующую на меня повесить у них не выйдет. - Удовлетворены? - спрашивает Родионова с призрачной усмешкой. - Ага. - Может, предъявите теперь ваши документы? - Может и предъявлю. Паспорт я хранил в спальне, в папке со всеми документами. Спальня моя предсказуемо на мою не походила: шторы раздвинуты, а кровать заправлена так ровно, словно ее утюгом выгладили. Будто не одеяло, а бетонная плита - даже на подушке ни единой вмятины. Зря все на российскую армию наговаривают. Вон, выходцы оттуда могут мастер-классы по застиланию кроватей давать. Менты уже в кухне сидят. Паспорт я отдаю женщине - по морде лица она более адекватна, что ли, чем ее напарник. Долго документ она не изучает - возвращает мне и интересуется: - Так зачем вы его вчера довозили? Пожимаю плечами и облокачиваюсь на подоконник. Две табуретки были заняты ментами, а на третьей стояла шашлычница - больше для нее места не находилось. - Просто мимо шел. - Мимо шли и решили довезти? То есть, ранее знакомы не были? - Нет. - Он вас попросил довезти? - У него драка была. Со сверстниками. Я... не ввязывался, просто мимо проходил. А потом они ушли. Я видел - он на ногах еле держится. Довез. Фамилии не знал, только имя. Менты переглядываются. Кисленко хмурится, а Родионова окидывает меня долгим изучающим взглядом. Вот не люблю я, когда на меня так блюстители порядка смотрят - тошно. - Драка из-за чего? - интересуется женщина. Я скребу шею. Думаю несколько секунд. Пожимаю плечами: - Он с девкой какой-то перепихнулся. Алиса ее вроде звали. Или... а, не. Ева. Фамилии не знаю. - А имена, лица тех, с кем драка была? - Одного Димка звали, а лица... я не запомнил.  - Особые приметы? - Не видел. Не смотрел на них особо. Да и сейчас не смотрю на ментов. Всегда неловко пялиться кому-то в лицо, в глаза. Оттого и хуевая память на лица. Знал, что когда-нибудь злую шутку сыграет. - А довезли зачем? - не унимается Родионова. - Сжалились? - Ну... да? - Вы часто так довозите незнакомых людей? - Откуда я мог знать, что его вот-вот прирежут? - Вы же были судимы ранее? - вдруг спрашивает. Прищуриваюсь. Не знать не могла. Выяснили. Все они там уже триста раз выяснили. Когда номер машины пробивали или... да хрен их знает. Только на понт меня не возьмешь. - И? - хмыкаю. - Был. И наказание понес. Это напрямую касается вчерашнего убийства или что? - В котором часу вы довезли его? И что делали в том районе? Это в часе езды отсюда. - К отцу ездил. Лазарев Адлер Дитрихович. Адрес могу дать. - На первый вопрос ответьте. - Вечером. В восемь... наверное. В девятом часу. - Потом сразу домой поехали? - Как Давида довез - да. Приехал в девять. Мои сожители могут подтвердить. Один дома, спать пошел, а второй... не знаю. Удрал куда-то. - Пусть спит, - взмахивает рукой Родионова, а черты ее лица смягчаются. Я охереваю: - В смысле? То есть... - Было бы неплохо, конечно, если б вы нападавших запомнили. Вам спасибо за сотрудничество и откровенность. Я дам вам номер телефона - вы по нему звоните, если что-то вспомните или узнаете. Ну и пока рекомендую вам особо никуда не выезжать. Мало ли... может, еще понадобитесь. Как изящно она завуалировала "следы вновь приведут к вам" в "понадобитесь"! Я даже ухмыляюсь. Как-то странно для себя, победоносно. Будто реально совершил преступление, а меня чудом пронесло.  С фырканьем расчесываю рукой кошку, которая начинает грызть засохший цветок. Смотрю в окно на детей, которые играют в футбол.  - Ну, - пожимаю плечами, - буду рад помочь следствию. - Всего вам доброго. А... и еще! Вы случайно не знакомы со Светлаевым Игорем? Моя рука нависает над кошкой. Та возмущается. Ловит ее лапками. Научилась прятать когти, чтоб меня не поранить, сучка волосатая. Хмурюсь. Незаметно сглатываю. Родионова ждет ответа. - С кем? - сиплю. - Со Светлаевым. Игорем. - Не знаю. Точнее, не помню. А что? Менты собирались уходить, а сейчас вдруг задержались. В проеме так решительно встали, на меня уставились. Я... что-то не так ответил? Побледнел, может? Так какого хуя они вдруг... - Ну попытайтесь вспомнить, - мне не нравится, как она настаивает. Точно. За поведение мое уцепилась. - Вы номер дали. Я позвоню, если вспомню. Сейчас в голове пустота. Почти не соврал же. Но это была... такая, обрывочная пустота. Как когда пытаешься вспомнить сон. Шатнувшись к пятилитровке, я ослабшими руками переворачиваю ее над стаканом. Родионова раздражается: - Вы так отреагировали, словно... - Я не знаю никакого Светлаева Игоря. А отреагировал я так потому, что вы уходить собрались. Не ожидал еще вопросов. Она опускает взгляд на стакан в моих руках, который явственно трясется. Огрызаюсь: - Бухал вчера весь вечер. - По вам видно. - Старался. Все? - "Светлаеву Игорю от куратора молодежной группы "Искра". Это было выгравировано на ноже, которым убили Лейкхера. Ничего по этому поводу не знаете? Кажется, забываю, как дышать. Стакан впечатываю в стол, чтобы не выронить из тряпичных рук. Учащенно моргаю. Резко отворачиваюсь от ментов и жмурюсь, подавив желание опереться о гарнитур. Но даже сейчас нахожу силы ощетиниться: - А откуда я могу знать Игоря Светлаева, если я Лейкхера не убивал? Бесшумно выдыхаю. Провожу по лицу ладонью, убирая всякую мимику. И вновь оборачиваюсь к ментам с дерзким: - Ищите Игоря Светлаева среди друзей Лейкхера. Полезно будет. Для расследования. - Спасибо, - Родионова выдает механическую улыбку. Совсем как Виталий вчера. - Именно этим и займемся. Всего вам хорошего. Хлопок входной двери. Привкус горечи на языке. Запах бензина. Я нервно смеюсь, глядя, как кошка пытается сожрать муху. Нервно смеюсь от подростков, которые в окне гоняли мяч; хохочу от обоев. А внутри - такая тяжесть, такая дрожь по всему телу, такое эфемерное воспоминание, которое сейчас будто шибануло меня с размаху об айсберг. А я вот сижу на табуретке - во взмокшем свитере; дышащий, как астматик. Начинает подташнивать. Сижу - и ржу припадочно. - Венька, только не говори, что у тебя опять свиданки с мусорами. Чувствую, как ослабли ноги - настолько, что я не могу ими пошевелить. Даже пугаюсь на пару секунд, что это насовсем, и я теперь инвалид. Поэтому начинаю растирать колени в скатанных трениках, а Ника с остервенелой улыбкой прошу: - Ящик с таблетками подай. - Блять, ты... че с тобой? Че они тебе сказали? Ты себя в зеркало видел? Прыскаю. Еще в школе меня училки ругали за то, что я ржу в любой серьезной ситуации. Стресс заглушаю. Плакать не умею, а вот хохотать... С противным скрипом по линолеуму Ник отодвигает табуретку и опускается на нее, а на стол ставит ящик с лекарствами. Достаю пузырек корвалола. Откручиваю, капаю в стопку и опрокидываю в себя, поморщась. В открытое окно слышу, как пискляво матерятся дети, а в небе гудит самолет. - Я вчера одного пацана довез, - барабаню пальцами по скатерти. Мотнув головой, капаю в стопку еще. - А потом его кто-то прирезал. - Ну и че? Не ты же, педик. Или никак не можешь привыкнуть к роли свидетеля, а не подозреваемого?  По ту сторону окна на железную перекладину садится воробей и смотрит на нас. Башкой еще вертит. Словно подслушивает. Я вливаю в себя новую порцию успокоительного, дотягиваюсь до стекла и громко стучу. Птица подрывается и взлетает. - Веня?  Резко оборачиваюсь на Ника. Я ему не рассказывал. Я вообще никому не рассказывал. Настолько никому, что и сам со временем перестал в это верить. А Ник смотрит, ошарашенно так, выпучив черные глаза. Капюшон свой любимый даже снимает, чтоб на меня обзор ему не закрывал. Щас отсканирует мою мимику и радостно побежит в книгу вставлять. Я  с табуретки встаю. Открываю окно, высовываюсь чуть ли не до пояса. На подоконнике нахожу одну из пачек "Астры". Достаю сигарету. Хер я отвыкну от них теперь. - Когда Костя еще жив был... - делюсь, щелкая зажигалкой. Огня не дает. Закончилась. Знак? Хуяк. Со шкафчика беру спички. - В девятом классе учился. Вот и водил вечно к нам домой одноклассника своего. Ник не перебивает.  Спички и пачку я бросаю на стол, вновь высовываюсь в окно и затягиваюсь. Дети внизу так мяч пинают, что он мне в голову спокойно может прилететь. - Потом у этого одноклассника дома какая-то херня случилась, - продолжаю, - и он у нас поселился. Костя к нему нормально относился. Ну а мне че? Не тесно. Он по дому помогал. - А Эмиль как к мальчику в одном доме с тобой отнесся? - Так Эмиля не было уже давно. Это после тюрьмы. Говорю ж, Костян в девятом классе учился. Так этот одноклассник, в общем, Костю мертвым и нашел, когда тот с собой покончил. - Нихрена... Ты не рассказывал. - Погоди, - я разошелся. Точно теперь не замолчу. Но это хорошо, наверное? Ник поможет, сам с этой ебаниной я по-человечески не справлюсь. - С пацаном этим вечно терся его... хер знает, кто он ему был, я уже не помню. Пускай будет отчим. Или все-таки отец. Игорь. И когда Костя вскрылся, мальчишка первым делом этому Игорю позвонил. Оба меня дома ждали. Ну а Игорь, я потом выяснил, когда-то с Эмилем в одной компашке был. Кололись вместе. Игорь его, считай, и подсадил. - Ок. И че? Я молчу. Стряхиваю вниз пепел. Пацаны во дворе ругаются: один, толстый, забрал мяч и бегал с ним, а другие пытались его вернуть. - И где сейчас этот Игорь? - не унимается Ник. Молчу. Докуриваю. Закрываю окно. - Веня, я со стенкой базарю, але? Не отвечаю. Только стакан с водой беру и запиваю сигаретную горечь. - Умер, - пожимаю наконец плечами. - Ок. Не ты хоть его убил? - Я. Ник прищуривается. Бешено ерошит цыганские кудри, капюшон на голову натягивает. Одну ногу ставит на поверхность стула и обнимает колено. - Я не помню, - вздыхаю. - Ничего. Вообще. Это... пиздец как страшно. Я даже не помню, как убил его. В голове все как сон, давний очень. Меня почти насчет этого не допрашивали, его в розыск объявили. - Ок. А убил зачем? - Я, блять, не помню! - Ты не помнишь, почему убил? - Ты ж писатель! Как называется состояние, когда вообще не втыкаешь, че вокруг творится? Когда Костя умер, я несколько месяцев словно спал. Не соображал вообще, себя не контролировал. А потом этот Игорь как сказал, что с Эмилем дружил, так все. Меня... переклинило. - Ах ты ж нихуя себе! - Ник вскакивает. Хлопает по столу ладонью. - Ебать, а если со мной тебя так же переклинит?! Ладно Эмиль, он заслуженно, но... блять! Это просто какое-то блять! Ника трясет, а я выпрямляюсь. Сжимаю кулаки. Наше тяжелое бычье дыхание становится синхронным. И все-таки я стараюсь говорить спокойно: - Ты хоть раз напивался до беспамятства? Ты утром встаешь и ничего не помнишь. И тебе начинают рассказывать о твоих ночных приключениях, а ты только охуеваешь. - В суде это расскажи, педик. Тебя сразу же оправдают. - Ты кому-то побежишь докладывать? - Да мне-то нахера это сдалось? Ввязываться еще в это. Пидорас тут только ты. Кашу ты состряпал, вот теперь сам в ней и варись. Майка Ника трепещет от сердцебиения уже не так сильно. Я к нему подхожу, а он даже не отшатывается. Аккуратно кладу руку на его плечо. Смотрю на него с благодарностью, а он только хмыкает. - Я забыл об этом убийстве, - убираю руку с плеча и присаживаюсь. На Ника теперь смотрю снизу вверх. - Конечно, всего в голове не удержишь. Я бы тоже забыл. - Внушил, что это сон был. Почти поверил. - Вень, а вот скажи, а чего я про тебя еще не знаю? Педик, блять. Может, ты людей жрешь? Или ты какой-нибудь внук Чикатило, который хочет завершить дела деда? Классный сюжет для книги, кстати. Ладно один человек, он сам тебя довел, но два... Два убийства! И одно - невинного человека! Ты просто представь: два человека бы еще жили, женились, я хуй знает, плодились, дома строили, стихи писали, открытия делали, но ты... Ты же все им оборвал, Веня! А почему? А хуй его знает! Ты не помнишь! Это не ты, оно само! Пидорас. - Спасибо. Очень помогаешь. - С чем тебе помочь, дурку вызвать?! Если говоришь, что ничего не помнишь - это дурка. Я тебе серьезно говорю. Я сжимаю губы. В инстинкте охота что-нибудь цапнуть - хватаю пачку "Астры". Вращаю в руках. И швыряю ее в стену, рявкнув: - Но я же за четыре года никого не тронул! Я тебя не тронул! Я чмыря твоего армейского не тронул, хоть он меня и бесит пиздец как! Я Мальцеву не убил, хотя она точно заслужила! Я внучку ее ебаную не прирезал! - А че громче не крикнешь? Ори громче! Давай, чтоб соседи слышали! В окно высунись и поори на всю улицу! Господи прости господи, какой же ты пидорас... Я к окну шатнулся. Не чтобы заорать, конечно. Из воспоминаний хотел вынырнуть. Смешнее всего, что я совсем не помнил само убийство, но знал, что оно было.  Точно ли было? - Я до сих пор, - выдаю кривую улыбку, - не уверен точно, было ли оно. - А вдруг не было? - Менты на ноже гравировку увидели. Игорю Светлаеву. - Так это он, значит, пацана и грохнул, ты-то тут причем? Я путаюсь в серой от пыли занавеске, которая похожа была на паутину. Прищуриваюсь, когда вижу во дворе парня, похожего на Виталия. Был он в спортивном костюме и, кажется, в наушниках - с третьего этажа хер разглядишь. Ну конечно, с утра пораньше на пробежку выбрался, а куда ему еще идти? - Я пацану нож дал, - отвечаю. - Для самообороны. - И убили его этим ножом? - Не знаю. - Отпечатки не сняли? - Не знаю. Может и сняли. Баба так долго про гравировку мне мозги ебала. - Какого лешего ты этот нож столько лет хранил? - Не помню. Может, им я Игоря и прирезал. Забрал, чтоб улик не было, отмыл и где-то у себя бросил. А через несколько лет нашел, естественно. Тоже не помню, где и как. Не додумался, видимо, что его. И на гравировку внимания не обратил. - То есть... подожди... то есть, нет ни одного человека, который знал бы, убил ты этого Игоря или нет? Виталий делает второй круг вокруг дома, а я все смотрю. Вижу отражение свое в стекле. В свитере мятом и трико дырявых. Лохматый, небритый, усы аж в рот лезут и говорить мешают. А за стеклом - Виталя. В спортивном костюме, наушниках. Бегает. - Есть, - кашляю. - Мальчишка, сын Игоря. Ну, Костин одноклассник. Который у меня жил. - Тебе надо с ним связаться. - Ник, - я оборачиваюсь. - Я даже не помню, как его зовут. - Ты просто опять с людьми разговаривать боишься, педик. Вбей в свою тупую голову, что только так ты себя обезопасишь. По факту, улик по тому убийству, кроме слов пацана, нет. И если менты выйдут на него - он тебя сдаст. Странно только, что он четыре года назад это не сделал. - Я тоже не помню, почему. Может, правда? Не было убийства?  Ник встает. Ныряет ко мне под паутинную занавеску и тычет указательным пальцем мне в висок. - Вот здесь порядок навести было бы неплохо, - фыркает. - Ладно людей боишься до усрачки - хуй с тобой. Ладно до чужих дотрагиваться не можешь и ссышь, если тебя незнакомец тронет. Но не помнить, убил ты человека или нет... - Спасибо. - Знаешь, что? Давай остановимся пока на том, что убийства не было, и это действительно тебе приснилось. А того, по чью душу сегодня менты приходили, ты точно не трогал? Или тоже... не помнишь? - Точно. Я в это время Виталика твоего привечал.  - Все. Тут ты невиновен, а Игорь глюкнулся тебе. Нож? А хуй его... Сын Игоревский его подарил, ты не ебешь. Ты дома был, ниче не знаешь. Главное - коси под ебанутого, когда опять к тебе придут. Вот как при мне сейчас. Я ничего не помню, я ничего не знаю, я вообще пидорас, идите вы все на гору Кху Ям. Ух, глянь, как Виталик вокруг дома круги нарезает. Во дает! Тебе тоже не помешало бы хоть немного о своем физическом состоянии позаботиться, - Ник хлопает меня по животу через свитер. - Разминаться, зарядку делать. А то уже как плесень. В тюрьме тренажеров не будет. - А ты? Делаешь? - Я в магаз гоняю зато, а ты даже туда ездишь на машине. Ходить разучился вообще. - Ник, - смотрю на него со вздохом. - Только ныть не начинай. Думай холодным умом. От тебя спокойно уехали - значит, даже не подозревают. Отпечатки твои на ноже найдут - ну признаешь, что твой, что пацану его дал. Почему Игоря? А хуй знает. Ты ж добрый педик. Ты бедных и обездоленных имеешь привычку подвозить. Подвозил какого-нибудь Игоря, он у тебя в бардачке нож и оставил. Или... о! Или с пацаном тем, Игоревским сыном, общался, он тебе нож и подогнал. Только главное сейчас того пацана найти и уговорить... нет, подкупить... - внимательно на меня смотрит, - не, в твоем случае - все-таки уговорить. Или запугать. Заставить сыграть при возможном допросе в твою пользу. - Ник. - Ау? - Спасибо. Мне легче стало, когда тебе рассказал. - Ты правильный выбор сделал. Я столько книг написал, где маньяк - главный герой. - Правда. Даже не знаю, как могу... - Зато я знаю. Месяц тебе за квартиру не плачу. Справедливо? Считай это стоимостью сессии. Он ухмыляется и от души впечатывает ладонь мне в плечо. Выпутывается из занавески, направляется из кухни. - Утро, Венька, я досыпать пошел. Лег рано вчера, в шесть утра всего лишь, но до пробуждения нормального мне еще шесть. Пока тоже поспи. Или отдохни на диване с пивом у телека. А может поумней будешь и как Виталик, вон, вокруг дома побегаешь. Спорт, чтоб ты знал, отрезвляет мысли и заряжает организм, - уже в своей комнате он до хруста челюсти зевает. Я остаюсь в кухне один. Корвалол и советы Ника дают свой эффект - на сердце стало поспокойнее. Каждая мысль о возможном повороте событий, правда, шпарила так, будто я от всей души прижал ладонь к раскаленной плите. Но выход нашелся быстро. Просто не думать. Решу позже. И точно не сейчас. А занять себя действительно нечем, кроме пива и телека. Посуды грязной на кухне не было. Пол я мыл позавчера. Вещи постирать? Да че их стирать - закинул и все. Пусть лежат пока, мне не мешают. А жрать готовить лень. У меня банка тушенки есть в холодильнике, на хлеб пойдет, а больше мне не нужно. Провожу ладонью по колючей щеке и определяюсь - надо побриться. Виталик-то, вон, хоть и невзрачный, а гладенький весь, причесанный, в чистых шмотках. А я, блять? Кабан. Еще жалуюсь, что думают обо мне плохо. Так и я бы на месте Витали плохо о себе думал. Так что в ванной я закрываюсь надолго. Моюсь, бреюсь, стригусь. Выхожу и, как отец всегда говорил, как новый рубль сверкаю. Только Витали все еще нет. Поэтому задумчиво иду в свою (уже его) спальню, надеваю свою любимую синюю олимпийку и в ней спускаюсь на улицу. Мысль о ментах все норовит просочиться в мозг, все хочет ко мне приебаться и снова заставить таблеточки глотать. Сразу как появляется - я сильно жмурюсь, глубоко вдыхаю и ищу в башке рандомную мысль, чтоб за нее уцепиться. Да хоть за надпись "лох" на подъездной двери. Кто-то же ее написал. Для чего их пишут? Никогда понять не мог. А двор был все тем же. Отец взял кредит, чтобы купить мне с Ирой квартиру, когда Ире было всего пятнадцать, а мне - шесть. Сказал, мол, выучитесь, устроитесь - и поможете с ипотекой. Ира не то что помогла - даже сама себе потом купила свою, трехкомнатную. А двушку оставила мне. В нее я переехал в восемнадцать, успел пожить всласть, познать прелесть отношений и секса. Потом сел на восемь лет. Вышел. Шесть лет пробарахтался. Двух любимых людей потерял. А двор - все тот же. Дети другие, новые уже. Бегают, футбол гоняют. Скамейки сломанные вот те же. Даже ямка на земле в форме отпечатка ступни сохранилась. И свежо так. По-особенному тихо тут. Никогда раньше не замечал, все чем-то другим был занят. Единственный магазинчик - и тот в пятнадцати минутах ходьбы. - Виталь Виталич, а мы с аутами играем или без? - отслаивается от общей массы детей звонкий голос пацана лет двенадцати. О, я этого мальчишку знаю, он из Ульяновской семьи. Дохера у них сыновей. Этот самый старший, вроде Ярик. Ушастый, на Чебурашку похож. Я делаю шаг назад, прильнув спиной к стене дома. Чтобы не просто стоять как дурак - закуриваю вторую за утро. Так часто даже после тюрьмы не дымил, плохо идет, но куда денешься? Виталий уже не бегал, а сидел на одной из сломанных лавочек напротив пацанов. Где-то раздобыл свисток на красной ленте, который висел у него на шее, как колокольчик у коровы. Охренеть. Второй день здесь, а уже у дворовых пацанов вожак. Как-то смог их увлечь, судьей быть согласился. Сидит такой в своем спортивном костюме. В одном ухе наушник; второе пустое, чтоб за детьми следить. Олимпийка у него, кстати, на мою похожа. Но более светлая, нежно-голубая. И новее. - Футбол по телевизору смотрите с аутами или без? - усмехается Виталий. Голос у него красивый. Такой спокойный, плавно льющийся. - Играйте как положено. - Слышали? - Ярик тут же разворачивается к своим. - С аутами играем! - Да с какими аутами?! - кривится кто-то в толпе. - Виталь Виталич сказал - с аутами, олень! - крепкий подзатыльник, и кепка несогласного слетает в песок. Ну и че мне? Бегать начать? Как долбоеб буду выглядеть. Это ладно Виталий - только приехал, для всех новый. Скажут: спортсмен, молодец! А я че? Меня тут каждая собака знает. Сразу начнут: "Ебать, че, за пивом бежит?". Или: "Нихуя дядька умом тронулся". Пацанье, вон, угорать начнет. Да, кстати... Никто на меня, в общем-то, и не смотрит. Мальчишки мяч гоняют. Виталий вполглаза в телефон смотрит, другой половиной - за детьми следит. В перерывах - рукой машет, комаров отгоняет. Для бабок слишком поздно уже, для мамок - слишком рано. Ко мне в колено вдруг со всей скорости прилетает мяч. Я чуть сигаретой не давлюсь. Кошусь на детей.  - Ой... извините, пожалуйста! - бежит ко мне ребенок. - Я нечаянно!  - Дебил! - рявкает Ярик. - Смотреть надо, куда пинаешь! А если б в Виталь Виталича попал?! Тут Виталий смотрит на меня. Странно так, недоуменно. Так на бабку смотрят, когда она трость отбрасывает и за автобусом несется, всех обгоняя. Прищуривается, но интерес ко мне теряет быстро. В свисток дует. На весь двор разносится визгливый свист. Да все правильно же. Всем похер на меня, они меня даже не замечают. Я сам стереотипам соответствую и неловко чувствую себя, когда из них выхожу. Сам делаю из себя зэка и ною, что люди меня шарахаются. А мог бы, как Виталий, вокруг дома побегать. Или детей увлечь. Вот вроде ж ничего в нем особенного, но, мать твою, какой он аккуратный, какой дисциплинированный, как за здоровьем следит. Никогда таких людей не видел. Разве что, может, Ира...  Бросаю окурок в землю. Затаптываю, покрываю плевком - и начинаю обходить дом. Сначала шагом иду, потом медленно на бег перехожу. Со стороны смотришь - ну бегут люди и бегут, что такого? И я бы так мог. А на деле - нихуя. Где-то в печенке или хер пойми где сразу болеть начинает. Дыхание бешеное, как у собаки. Уши закладывает, голова кружится. Вижу прохожего - и сразу на шаг перехожу, пока человек за спиной не окажется. Отойдет маленько - и снова бегу. Только нихрена прикольного в беге нет. Здоровье? Мысли освежает? Да хер-то там. Может, у таких, как Виталий, и освежает, а я бегал в последний раз на школьном стадионе, да потом еще и дымил все года безбожно. Круг заканчиваю уже весь в мыле, весь мокрый и полуживой. А сколько в этом круге расстояния-то, полкилометра? Зато... если сяду... здоровым сяду. Даже если посадят - ничего страшного. Я там уже был, пуганый. Смертной казни нет у нас, а даже если б и была... Останавливаюсь у стены, мокрым затылком к ней прислоняюсь. А дети, вон, играют. Носятся и не устают, им похер. Тоже мокрые все носятся, а им это нравится. - Виталь Виталич, ну можно я в этот раз на ворота встану? Да почему-у?! Ну Максим уже два раза вратарем был, почему он всегда? Я тоже хочу на воротах стоять! - Ты ловить не умеешь! - кричит пацану в ответ Ярик.  - Да умею я ловить! Виталь Виталич, ну докажите же умею! - Виталь Виталич тебя поэтому и снял с вратарей, потому что ты стоишь, как дерево, олень! Ты все голы пропускаешь! Сказали же: нельзя! - Ну и все! Я тогда вообще не буду играть! Толстый мальчишка с ненавистью пинает мяч и топает прочь с площадки. Но Виталий вдруг вскидывает руку и чеканит: - В команду вернулся. - Да нечестно! - пацан вздрагивает, но разворачивается и беспрекословно возвращается. - Я тогда специально буду плохо играть! Вам жалко, что ли, меня вратарем поставить?! - С площадки уйдите. И все-таки начинают игру. И толстяк вливается. И вроде даже про психи забывает, активно так за мячом бежит. Ярик все командует, кричит на всех, и как голос еще не сорвал? Вот только когда перевожу взгляд на Виталия - понимаю, что смотрел он все это время на меня. Строже, чем в первый раз, он повторяет, глядя мне в глаза: - С площадки уйдите. Хмурюсь. Прочищаю горло. Уточняю: - Я? - Вы. Делаю два шага в сторону. Спрашиваю: - Где здесь площадка? - Вы черту на земле видите? Вижу. Носком ботинка по грязи расчерчена, очень заметно. А с ним спорить не хочется. Ни детям, ни мне. Сколько раз думал о том, что попаду в какую-то неловкую ситуацию, что обо мне люди скажут что-то не то, что отнесутся ко мне с презрением... Вон, во фразе Виталия презрение прямо сочилось, а мне от него как-то ни горячо и ни холодно. Побегал зато, вон, хорошо. Прикола не понял, правда. Но побегал же. Чуть попозже начну искать сына Игоря. А пока - полностью заслужил отдых с пивом на диване у телека. Захожу в подъезд и поднимаюсь на свой этаж.