Крестьянин с копьём

***

Сон. Просто сон

Я не помню, когда начал дрожать. Может, это было тогда, когда первый из них вынырнул из мрака, или когда услышал, как их когти скребут по сырой земле, с каждым шагом приближая меня к неизбежному. Теперь же дрожь трясла всё тело – руки, ноги, даже губы. Холод пробирал до костей, и казалось, что он идёт не только от дождя, но и от самого леса, словно ночной воздух питался моим страхом. Я сидел, забившись в корни старого дерева, что обнажились из земли, словно гниющие жилы, и теперь образовывали жалкое укрытие. Дождь моросил непрерывно, превращая землю в кашу, которая липла к ботинкам и штанам. Лёгкий ветер раскачивал ветви над головой, и с них крупными каплями срывалась вода, то падая прямо на лицо, то стекая ледяными дорожками за шиворот. Весь лес будто сговорился против меня: каждое дерево казалось живым, его шорохи и скрипы сливались с удалённым завыванием ветра. Руки, сжимавшие старые вилы, дрожали так сильно, что я чувствовал, как древесина древка жалит ладони. Осталось ли у меня вообще чувство в пальцах? Кровь, грязь и пот смешались на коже, образуя холодную липкую корку. Щека ныла от рассечённой раны, и с каждой минутой из неё стекало всё больше крови, что вместе с дождём попадала в рот, оставляя солёно-горький привкус. Бок тоже горел, и каждый вдох отдавался резкой болью, словно внутри меня сидел зверь и грыз мои рёбра. Вокруг не было ничего, кроме ночи – густой, липкой, будто сам лес решил задушить меня своей тьмой. Глаза не привыкали к ней, потому что вся она была жива. Шестеро. Нет, больше. Их глаза горели в темноте – ярко-розовые, зловещие. У каждого два сверху, два снизу, и все они смотрели на меня, будто видели насквозь. Эти твари следили за каждым моим движением, ловили малейшую дрожь, любую ошибку. Я слышал их лапы – влажный хруст листьев, мягкое чавканье грязи. Они двигались по кругу, как тени, кружили, не спеша. У них было время. У меня – нет. Вилы, которые я прижимал к себе, были почти бесполезны. Один зуб сломан, два других погнулись в первой схватке, а древко треснуло настолько, что каждое движение грозило расколоть его пополам. От этих мыслей хотелось смеяться. Или плакать. Смешно – тринадцатилетний пацан с вилами против монстров, которые могли с лёгкостью разорвать дерево. Один из них наконец приблизился. Я услышал, как его когти впиваются в землю, как тяжело опускаются лапы. Его пасть приоткрылась, и из неё тянулась густая слюна. Я почувствовал этот запах раньше, чем он подошёл достаточно близко: гниль, мясо, смерть. Желудок сжался в тугой узел, горло обожгло рвотной волной, но я удержался. Я поднял вилы, чувствуя, как сердце грохочет в груди, будто пытается пробиться наружу. — Ну давай… — прошептал я, даже не узнавая собственный голос. Остальные волки остановились. Их глаза вспыхнули ярче, словно тёмный лес внезапно озарился десятками зловещих огней. Они стояли в молчании, зная, что уже победили. Их игра. Их охота. Но если я умру, я заберу хотя бы одного. — ДАВАЙ! — закричал я, чтобы перекричать боль и страх. — НЫА!!! Мой крик растворился в ночи. Волк прыгнул. В тот миг я почувствовал только ледяной холод дождя на лице и жар отчаянного желания жить.

***

— Подъём! Гоблины! — голос Гислен прорезал тьму, как удар хлыста. Я вздрогнул, открывая глаза. Взгляд метнулся по сторонам, но передо мной всё ещё стоял сон: ночной лес, влажная земля, корни дерева… — Эрик! — рык Гислен заставил сон рассыпаться. Я вынырнул из сна в реальность, но тень той ночи осталась со мной. Не успев понять, что происходит, я уже сжимал копьё. Мышцы действовали сами, будто знали, что делать. Раздумья? Не нужны. Враги. Убить. Первый гоблин выскочил на меня сзади с визгом. Я сделал выпад – резкий и точный. Острие копья вошло в его грудь, и мелкое зеленоватое тело выгнулось дугой. Хрип сорвался с кривых губ, когда кровь, тёплая и густая, хлынула из раны. Едва он упал, я уже перехватывал копьё и сорвался вперёд. Второй гоблин бросился на меня с ножом. Я резко ушёл вбок, короткий выпад – лезвие вошло в шею, словно горячий нож в масло. Кровь брызнула фонтаном, орошая мои руки. Звук капель, впитывающихся в сухую землю, смешался с гортанным хрипом умирающего. Третий прыгнул прямо на меня, нож занесён высоко. Я резко отступил, чувствуя, как пот стекает по шее, и его лезвие лишь рассекло воздух. Гоблин не успел приземлиться – моё копьё резко подбросило его вверх. Древко мелькнуло, словно продолжение руки, – первый удар в живот, второй рассёк рёбра, третий пронзил горло. В финале я ударил с такой силой, что его тело отлетело в дерево, с хрустом ломая ветки. Звук был глухим, тяжёлым, словно сама земля не хотела принимать его. Слева донёсся крик. Я метнулся в сторону, ноги вынесли меня на несколько метров так быстро, что сам не понял, как оказался там. Новый гоблин, только что пытавшийся подкрасться к Гислен, пока та была занята другим отрядом, рухнул на землю, когда я одним ударом копья пробил его насквозь. Древко вошло с такой силой, что вырвалось с другой стороны, разрывая внутренности. Вокруг разлетелись брызги крови, смешиваясь с дымом от костра. Ещё один, с дубинкой, бросился на меня справа. Я успел уклониться, копьё описало круг и вонзилось ему в живот. Его крик был настолько пронзительным, что казалось, воздух вокруг разрывается. Удар древком по голове заставил его череп треснуть с хрустом, и тело рухнуло, как мешок костей. Я оглянулся. Всё происходило, как в замедленном сне. Элинализ, изящно перекатываясь, блокировала удары щитом и мгновенно отвечала своим мечом. Один гоблин уже лежал с перерубленным бедром, его стоны заглушались шипением крови, вытекающей на землю. Другой, пытаясь напасть сбоку, получил стремительный удар щитом прямо в грудь, отлетев, как тряпичная кукла. Она двигалась легко, её движения были точны, как у танцовщицы, но каждый удар был смертоносным. Гислен... она была воплощением холодной ярости. Её клинок мелькал так быстро, что гоблины просто не успевали среагировать. Один, другой, седьмой – их тела валились на землю, едва успев подойти к ней. Её мощные удары не оставляли ничего, кроме разрубленных тел. Дыхание её было тяжёлым, но взгляд – стальным. Ещё один гоблин решил, что сможет напасть на меня со спины. Я услышал его раньше, чем он сделал шаг. Звук: лёгкий треск ветки. Поворот, взмах копья, и он замер с пробитой шеей, выронив оружие. Я сорвался с места, ноги несли меня так быстро, что земля под ногами будто размывалась. Гоблин в ржавом шлеме, который пытался сбежать, даже не успел понять, что произошло. Я настиг его, удар копья вошёл в спину и вышел через грудь. Он захрипел, пытаясь вдохнуть, но вместо воздуха из его рта хлынула кровь. И вдруг всё стихло. Я остановился, сердце билось в груди, но дыхание уже выравнивалось. Вокруг лежали тела, кровь впитывалась в землю. Запах гари от костра смешивался с тяжёлым ароматом металла и смерти. Элинализ поправила волосы, осматривая лагерь. — А что, неплохая разминка, — заметила она, убирая меч в ножны. Её голос звучал спокойно, но взгляд был напряжённым. Гислен обернулась ко мне, окидывая взглядом. — Плохие движения, Эрик. Ты полагаешься на инстинкты, а не на технику, которую оттачивал раньше, — её голос был холодным, но в нём сквозила забота. — Впрочем, радует, что хотя бы в такие моменты ты способен защитить себя. Я молчал. Моё сердце всё ещё было там, в ночном лесу из сна. Казалось, что этот сон так и не отпустил меня до конца. Эмоции утихали медленно, как волны после шторма. Их место занимала тяжесть – глухая, холодная, давящая. Последствия кошмарного сна и последовавшей за ним внезапной кровавой схватки с гоблинами словно впились в плечи, тянули вниз. Я машинально опёрся рукой на шершавый ствол ближайшего дерева, чувствуя под пальцами влажную кору. Дышать было трудно: каждый вдох словно скребло изнутри. Лёгкий утренний ветерок, гулявший между деревьями, принёс с собой запах гнили, крови и сырости. Гислен и Элинализ сразу поняли, что со мной что-то не так. Их шаги почти не слышались на мягкой, влажной от утренней росы земле. — Эрик? Всё в порядке? — спросила Элинализ, её голос был тёплым, но насторожённым. — Ты что-то вспомнил? — резко, как всегда, отозвалась Гислен. Её тон был холодным, взгляд – пронзительным, но за этой суровостью чувствовалась забота. Я молчал. На языке вертелись десятки слов, но ни одно из них не казалось подходящим. Вместо ответа я кивнул, смахнув пот со лба. Тяжело выдохнув, наконец проговорил: — Похоже, что знакомые места действительно работают. Я вспомнил… первую ночь после того, как покинул родную деревню. Лес был похожий, но атмосфера… Совсем другая. Даже не знаю, как я вообще выжил тогда. Мои слова прозвучали натянуто. Лёгкая усмешка тронула губы – не из веселья, а скорее из попытки справиться с остаточным напряжением. — В общем, ничего интересного. Просто эпизод из жизни... Хах, но стоило догадаться, что я и тогда умудрился вляпаться в какой-то кошмар. Элинализ нахмурилась, её тон стал задумчивым: — Жаль, что первыми возвращаются тёмные моменты. Но… некоторая закономерность уже видна. Сон, как способ восстановления памяти, работает в связке со знакомыми местами. Или – с психоделическими зельями, как это было со сном, где был Талханд. Зелья дают случайные воспоминания, но явно активируют определённые связи в твоём сознании. — Так ты опять хочешь напоить меня этим варевом? — с ухмылкой спросил я, убирая копьё на плечо. — Конечно, — она ответила с лёгкой улыбкой. — Теперь я знаю, какие дозы тебе подходят. Да и есть ещё методы, которые мы не опробовали. — Ладно, — выдохнул я, опустив взгляд. Осмотревшись, я невольно снова вспомнил сон. Серое небо, тяжёлые облака, накатывающий холод – всё напоминало тот день. Только вместо хищников в траве и грязи лежали тела гоблинов. Их кровь пропитала землю, запах смерти наполнял воздух. Склонившиеся под тяжестью ветра деревья скрипели, словно подстраиваясь под атмосферу общего уныния. — Погодка ещё та, — пробормотал я. Дождь явно собирался обрушиться с минуты на минуту. — До ближайшего города далеко? — Полдня пути, — отрезала Гислен, её голос был таким же уверенным, как всегда. — Зачтём сражение с гоблинами как тренировку и не будем тратить времени. — Она права, — согласилась Элинализ. — Если поторопимся, займём нормальные места в тавернах. Город на перекрёстке дорог, так что в любую погоду там всегда людно. Я кивнул, и мы начали собираться. Каждое движение было автоматическим – руки сами проверяли ремни, вес оружия, состояние снаряжения. Остатки костра едва дымили, словно намекая, что пора уходить. Ветер усиливался, и лес вокруг становился всё мрачнее. Листья кружились в воздухе, шурша и хлопая, будто предупреждая о скором шторме. Утро едва началось, но казалось, что день уже готов уступить место ночи. Прежде чем отправиться, нам пришлось ещё немного запачкаться с телами гоблинов. Они лежали в неестественных позах, будто лес и сама земля отвергали их. Пересчитывая отрезанные уши, я скривился – запах был отвратительным. Однако практичность брала верх: на Милисе гоблины были настоящим бедствием, и за их устранение платили, пусть и не горы золота. — Никаких погонь, — пробурчала Гислен, глядя на останки уродливых существ. — Логово искать мы не будем, не наша забота. Я усмехнулся: — Да кто бы сомневался. С последнего рейда по логову я всё ещё прихожу в себя. Гислен бросила на меня взгляд, полный понимания, но ничего не сказала. Элинализ тем временем аккуратно складывала уши в небольшую кожаную сумку. — Знаете, на денёк в хорошей гостинице с обедом нам хватит, — заметила она. — Деньги у нас есть, но лишними они никогда не бывают. Верно, Эрик? — Ага. Особенно если не хочешь коротать ночи под дождём, — добавил я, поправляя сумку за спиной и закидывая копьё на плечо. Закончив с гоблинами, мы окончательно собрали лагерь и двинулись в путь. Ветер не утихал, наоборот, становился только сильнее, гуляя среди деревьев и поднимая шорох мёртвых листьев. Мы вышли на уже знакомую дорогу. Земля под ногами была влажной от росы и крови, шаги сопровождались мягкими чавкающими звуками. Иногда под ногами попадались мелкие ветки, которые трескались, нарушая мрачную тишину леса. Я оглянулся на своих спутников. Элинализ шла легко, с какой-то природной грацией, словно ветер и грязь не могли её коснуться. Но её взгляд постоянно скользил по деревьям, кустам, всему, что могло стать укрытием для врагов. Гислен, напротив, двигалась уверенно и мощно, её шаги были тяжёлыми, а рука не отпускала оружия. Она выглядела, как воплощение силы – готовая сразиться хоть с бурей, хоть с новой волной гоблинов. Их уверенность была заразительной, но я всё же чувствовал, как остатки сна и недавнего боя всё ещё тянут за собой. Лес, скрипящий от ветра, шёпот листьев, пугающая тишина между порывами – всё напоминало мне, что опасность здесь никогда не бывает далёкой.

***

В таверне царила тёплая, почти домашняя атмосфера, несмотря на её переполненность и шум. Воздух был пропитан смесью запахов: жареного мяса, свежеиспечённого хлеба, древесного дыма и чуть кисловатой нотки разлитого пива. Камин, расположенный у дальней стены, разгорался яркими языками пламени, создавая уютный полумрак, размытый отблесками света на деревянных стенах и потолке. Мы сидели за тяжёлым дубовым столом в углу, недалеко от камина. Наши места оказались лучшими, чтобы согреться после долгой дороги. Ветер, усилившийся под вечер, проникал в помещение каждый раз, когда кто-то открывал дверь, принося с собой влажный холод и запах дождя. На улице лило так сильно, что за окнами была видна лишь плотная завеса воды, размывающая очертания домов. Всякий, кто входил внутрь, выглядел так, будто его только что окунули в озеро – промокшие насквозь, с капающей с одежды водой, они торопились занять любые оставшиеся свободные места. Сырые следы от сапог растянулись полосами по полу, местами образуя лужи, которые служанки поспешно вытирали тряпками. Треск мокрых дров, которые пытались разжечь в другом конце зала, вплетался в общий шум: звуки ударов кружек, гул голосов и время от времени звяканье тарелок. Путешествие сюда выдалось крайне скучным и утомительным. Дорога, превращённая дождём в сплошное месиво из грязи, замедлила наш темп и заставила выкладываться больше, чем ожидалось. Грязь липла к обуви, утяжеляя шаги, и каждый шаг по размытой дороге становился настоящим испытанием. К счастью, мы успели добраться до города раньше, чем небо окончательно разразилось ливнем. Мы успели вовремя. Комнату на ночь заняли одну из последних — небольшую, рассчитанную на двоих, но хозяин, подзаработав на нашей беде, притащил третью кровать. Элинализ шутила, что спать придётся впритирку, но её, казалось, это только забавляло. Однако в эту минуту наши мысли были заняты едой и отдыхом. Передо мной на столе лежала тарелка с поджаренными до хрустящей корочки ломтями мяса. Рядом стоял небольшой кувшин с густым соусом и ломоть свежеиспечённого хлеба. Горячая еда согревала и успокаивала после тяжёлого пути. Ветер за окном завывал, но здесь, в тепле, это казалось лишь далёким напоминанием о стихии, оставшейся снаружи. Я смотрел на окно, где вода собиралась мелкими потоками, оставляя прозрачные дорожки на запотевшем стекле. Звук дождя был почти гипнотическим, сливаясь с равномерным шумом таверны. В этот момент ощущалась какая-то странная двойственность – и облегчение от того, что мы в безопасности, и лёгкая тревога от того, что впереди может быть ещё что-то непредсказуемое. Элинализ сидела напротив, склонившись над своей тарелкой. Её движения были привычно точными и спокойными: отрезать, поднести кусок к губам, положить вилку. Она казалась безмятежной, но глаза выдавали напряжённое внимание – привычка, выработанная годами странствий. Хотя, её взгляд больше скользил по мужикам, сидящим за другими столами. Гислен же расположилась сбоку, ближе к огню. Она уже закончила с едой и теперь лениво откинулась на спинку стула, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Её рука небрежно лежала на рукояти меча, как будто она могла среагировать на любую опасность, даже здесь, в таком, казалось бы, безопасном месте. Таверна постепенно наполнялась. Новые посетители, дрожащие от холода и мокрые до нитки, пробирались внутрь, освобождали пространство от плащей и шляп и, стуча сапогами, искали места. Кто-то обнимал кружки с пивом, словно они могли согреть больше, чем камин. Тёплый свет ламп отражался на потемневших от воды сапогах, блестящих плащах и влажных волосах. Сквозь шум заведения доносился звук дождя – ровный, монотонный, но успокаивающий. Он словно подчёркивал, что мы в безопасности, хотя где-то там, за стенами, бушует стихия. — И часто мы так сидели в прошлом? — спросил я, медленно вращая в руках тяжёлую деревянную кружку с пивом. Древесина, покрытая мелкими трещинами, приятно грела ладони. Янтарный напиток чуть плескался внутри, оставляя тонкую пенную кайму по краям. Огонь камина отражался в кружке, заставляя жидкость играть мягкими золотыми бликами. Это была уже третья кружка… Элинализ оторвала взгляд от компании мужиков, шумно обсуждавших что-то за соседним столом, и обернулась ко мне. Её золотистые волосы мягко закачались, отражая мерцающий свет ламп. Её губы изогнулись в едва заметной, почти задумчивой улыбке. — Очень часто, — проговорила она, облокотившись на стол. Её пальцы, тонкие и изящные, сцепились в замок. — После каждой миссии, когда удавалось выбраться живыми. Еда, выпивка, немного тепла и удобства. Это напоминало нам, ради чего стоит продолжать жить. Я поднял кружку и сделал глоток. Горьковатый вкус пива растёкся по языку, оставляя лёгкую кислинку. Оно было далеко не лучшим – простое, грубое, как сама таверна, – но сейчас это казалось неважным. Голова уже слегка кружилась, тело приятно наливалось тяжестью, а мысли становились размазанными. Вкус до боли знакомый, но одновременно неизвестный и новый. — Странно это слышать. Для меня всё это как рассказы о чужих людях. Как будто я – не я. Элинализ слегка покачала головой. Её взгляд стал серьёзным, почти печальным. — Ты – это ты, Эрик. И всегда им останешься. Твои руки, твоя сила, твоя решимость. Пусть ты сейчас и не помнишь, но это не отменяет того, кем ты был. И кем остаёшься. Гислен, всё это время молча наблюдавшая за нами, заговорила: — Прошлое важно, но не настолько, чтобы его отсутствие делало тебя другим. Ты всё ещё тот, кто был с нами в крови и грязи. Я видела, как ты сражался сегодня утром. В этом нет сомнений. Ты наш товарищ. Её голос прозвучал резко, как хлёсткий удар, но в нём была неподдельная забота. Гислен всегда была такой – прямой, жёсткой, но честной. Её глаза, холодные и колючие, впились в меня, как будто пытались вытащить из меня уверенность. — И сколько раз мы оказывались в таких ситуациях? — спросил я, опустив стакан и скрестив руки на столе. Перед глазами всё слегка плыло, но это было даже приятно. Казалось, что тепло от пива не только согревает, но и стирает грубые края реальности. Элинализ пожала плечами. — Слишком много, чтобы считать. Это был наш способ выживать. Чисто физически – согреться, отдохнуть. Душевно – напомнить себе, что жизнь может быть больше, чем битвы и кровь. Я задумался, опустив взгляд на поверхность стола. Грубая древесина была истёрта временем и покрыта тёмными пятнами от пролитого пива и вина. Каждый из них, казалось, хранил чью-то историю. — А мне даже вспомнить нечего… — пробормотал я, чуть покачиваясь. Гислен подалась вперёд, её тяжёлый взгляд удерживал меня. — Ты вспомнишь. Не всё сразу, но ты уже возвращаешь свои навыки. Эти движения, эта злость, что я видела утром… Всё это не приходит из ниоткуда. — Она права, — согласилась Элинализ, чуть наклоняя свою кружку. — Мы видим, как ты возвращаешь себя. Это лишь вопрос времени. Снаружи дождь усилился. Теперь он звучал, как барабанная дробь по крыше и стенам. Дверь таверны снова распахнулась, и внутрь ввалился очередной путник, насквозь мокрый. С него капала вода, оставляя лужу на деревянном полу. Его одежда прилипла к телу, а сапоги издавали громкое чавканье при каждом шаге. Он пробормотал что-то ворчливое, стряхнул с плеч плащ и направился к барной стойке. Я перевёл взгляд на своих спутниц. Элинализ сделала очередной глоток пива, её глаза следили за посетителями, но в них была задумчивость. Гислен, напротив, сохраняла привычную настороженность, как будто даже здесь, в тепле и уюте, она ожидала нападения. Я вновь поднял кружку и, сделав ещё один глоток, пробормотал: — Девчонки, вы такие… добрые и хорошие… — слова сами собой слетали с языка, голова уже приятно кружилась. — Если я когда-нибудь верну всё, что было… хочу, чтобы это началось с таких вечеров. Они не ответили словами, но их взгляды сказали больше, чем могла бы любая фраза. В их глазах я видел понимание, дружбу и ту уверенность, которая соединяла нас не только как боевых товарищей, но и как тех, кто стал чем-то большим друг для друга.