The Resurrected sunset

В темнице царила безжизненная тишина. Воск капал на пол совершенно беззвучно, тени ползли по стенам, тянулись, следуя за каждым шагом… Металлический звон эхом разошёлся по коридору. Не мигающим взглядом рассматривал камень в выступе, камень на полу и камень наверху. Одни. Грёбаные. Жёлто-образные камни. Никакого разнообразия. Я выгнулся вперёд, позволяя спине растянуться, насколько позволяли кандалы, прикрученные к стене, и перекрутился всем телом. Руки с бумажными печатями предостерегающе засияли сильнее, и в то мгновение вся чакра была полностью отобрана. Внутри образовалась пустота. Попытался оттолкнуться ногами. Бесполезно. Вернувшись в обратное положение, рассматривал единственный догорающий до конца источник света. Ещё чуть-чуть и мир поглотит тьма. Я не мог отвести взгляда от стремительно надвигающейся черноты, медленно ползущее к замерзшим голым ступням. С когтистыми лапами нечто прикоснулось к холодной коже и начало подниматься выше, пробирая морозом тело. Сердце застучало, готовое выпрыгнуть из груди по любому сигналу и движению. Уродливые тени заплясали по стенам. Попытался вскочить на ноги, но в этот момент свет погас, и звук шороха пронёсся по коридору. Тело задрожало готовое стремительно ринуться из камеры, от теней и поглощающего сознание страха. Не двинувшись ни на миллиметр, вглядывался в темноту. Выжидал. Впереди раздался посторонний шорох и, не сдерживаясь, насколько позволяли цепи и физическое состояние, попытался ударить в неизвестность. Ожидая соприкосновение с телом, в замешательстве поскользнулся и рухнул вниз. Громкий шорох раздаётся позади, и я задыхаюсь. Сзади никого нет. Сзади стена. Ни-ко-го. Нет. Прерывисто дышу, сильно дёргаю голову влево, но и тут шум пропадает. Оно повсюду. Оно окружает, не давая продыху, готовое заглотить силком и безвозвратно. Оно истерически смеётся, а слюни разбрасываются по сторонам, попадая на обнажённые участки кожи. Слабый источник света попадает в глаза, я на мгновение вскидываю голову вверх, готовый встретиться со своим кошмаром наяву. Зажмурившись, с удивлением замечаю знакомое раздражающее выражение лица, как не когда ранее на экзамене. — Касимо?! — Кабуто, — поправил он и с явным недовольством скривился. — Меня зовут Кабуто, глупый мальчишка, изволь запомнить. Не удержавшись, ринулся вперёд и с чавкающим звуком оторвал небольшой кусок плоти у подбородка. Кровь брызнула в лицо и рот, забивая лёгкие металлом от зловонного запаха, исходящего от давно немытого тела. Кабуто вскрикнул, отринул назад, в тоже время лампа упала на пол и покатилась к моим ногам. Я широко раскрыл губы и сжал зубами плоть. Едва успел избавиться от противного и отвратительного чувства во рту, как сильный удар коснулся лица. Затем удар, и ещё удар, и снова удар прошелся, оставляя после себя краснеющие багровые следы, а в дальнейшем расцветающие лиловыми цветами. Он остановился, прижимая ладонь, залечивал рану. Грудь ходила ходуном, голова становилась тяжелой и вялой, готовая в любой момент отключиться. — Зачем вы меня похитили? Кабуто развернулся и быстро вышел из темницы, взяв с собой последний источник света. Специально сделал вид, что не заметил сгоревшую свечу. Тварь поганая. Или это моё очередное наказание за «непослушание»? Ты — будешь первым в моём списке. Время, казалось, продолжало тянуться всё дальше и дальше, без каких-либо признаков остановки. Я понятия не имел, как долго провёл в этом месте, но прекрасно осознавал, что за этим стоит Орочимару. Жаль только, что у меня не было возможности увидеть конец той битвы своими собственными глазами. Вскоре пришел человек в маске и положил поднос с рисом и водой. Цепи, которые прикреплены к запястьям, специально размещены таким образом, чтобы ни при каких обстоятельствах не смог дотянуться именно до еды. Они максимально близко друг к другу и давали возможность совершить определённые манёвры. От скуки без конца перемещал руками в разные стороны, пытался проверить прочность цепей. От постоянного трения кожа начала чесаться и натирать, а любое малейшее движения усиливало боль. Кровь начала капать из небольших ран на предплечьях и, медленно скатываясь вниз, падала на пол. Я крепко сжал зубы и, пошатываясь, встал на ноги, и насколько позволяла длина звеньев, стал ими вертеть и крутить. Сильная, режущая боль охватила сознание, как яркий, сверкающий пламенем цветок, полностью захватив мир и окрасив его в огненно-алый. Тени вмиг отступили, а чернота расступилась, открывая взору просторную библиотеку, от пола до потолка заполненную множеством книг. Огромное смотровое окно располагалось в дальнем конце, а всюду по периметру мира расстилались огромные, заросшие зеленью поля и луга. Однако людей нигде не видно. Вдалеке проглядывалось луга, усеянное множество маленьких ромашек, аромат которых источал смесь запахов трав и пряностей, фруктов и сена, высохшего под жаркими лучами солнца. Чем дальше разглядывать, тем труднее становилось; вот за поворотом блеснуло море и снова густой кустарник переплетается с хвойными и вечнозелёными деревьями, названия которых не знал. Развернувшись, сел на скрипучий, старый угловой диван, покрытый слоем толстой пыли и позволил себе ненадолго свернуться калачиком. Аккуратная маленькая подушка, лежащая под головой, подобна даром с небес, заставляя сознание плыть и забывать все назойливые мысли. И как назло, как назло меня тянуло открыть глаза — на потрескавшуюся тарелку, и тонкий аромат лимона щекочет нос… На нежном песочном тесте с лимонным курдом, обладающим нежным вкусом сливок с кусочками белого шоколада и покрытым пышной меренгой. Треугольный кусочек пирога лежал на бежевой тарелке с золотистой окантовкой. Тесное помещение наполнилось пряным ароматом кофе с корицей, кориандром и мускатным орехом, который был подан в крошечной, с точно таким же узором чашечке. Хранитель спокойно восседал в соседнем на кресле, положив одну ногу на другую, был полностью погружен в чтение толстого массивного фолианта. — Угощайся, — не отвлекаясь, произнес он и перевернул страницу. — Я не хочу кушать, — отвернувшись от него, закрыл глаза, погрузился в причудливое воображение. — Хочешь, ты давно не прикасался к еде. Я не буду с тобой играться, ешь или отправишься обратно в реальный мир. Я человек не гордый, но только в тех случаях, когда это нужно, поэтому начал кушать. Нежно погрузив ложку в облако белоснежного и легкого бизе, облизнул расплавившуюся, приторную сладость. Она растворилась во рту, не успев даже дойти до желудка. Живот возмущённо заурчал. — Почему я могу чувствовать вкус? Ведь это не настоящая еда, — отпив терпкую жидкость, и зажмурился от наслаждения. Как давно мечтал об этом. В Конохе очень сложно найти кофе, даже сублимированный, не говоря уже о зерновом варианте. — Вот именно — это иллюзия, не более. Последнее время ты живёшь в иллюзионном мире, не погружайся так сильно. В реальности пирог не окажется в твоём желудке, не говоря уже о кофе. — И почему же? — Потому что ты, — показал жестом на моё тело, — не являешься целостным организмом. Можешь называть это частью тела или сознание, а можешь ничем другим. Сознание не равно телу, это… Нечто совсем другое. — Значит, ничего другого отсюда в реальный мир невозможно перенести? Хранитель кивнул, перевел страницу и сменил положение. Теперь он перекинул ноги над подлокотником кресла и спиной облокотился на соседний подлокотник. Его ноги неспешно раскачивались вверх-вниз, словно создавая лёгкую и приятную мелодию, похожую на далекий шум прибоя морского побережья. — Так почему ты тогда не кушаешь? Боишься, что я увижу твое лицо? — спросил я, внимательно наблюдая за своим собеседником. — У меня есть лицо, — раздраженно ответил, чуть приглушая свой голос. — Просто я не могу есть, — добавил Хранитель после короткой паузы. Я положил пустую тарелку в сторону, борясь с непонятным и не прошеным желанием облизать остатки крема, украшающего десерт. И, правда, желудок был пуст, а чувство голода на время притупилось. — Но почему? — Просто это трудно объяснить. Но я точно знаю, что если попытаюсь что-то съесть, то это закончится полным провалом. — А если попробовать? Я подвинул ему свою чашку с недопитым кофе. Хранитель перевернул страницу, и его ноги, продолжали ритмично покачиваться в такт негромким звукам перелистывания страничек. Тогда же подумал, что, несмотря на имя, Хранитель ни капли не похож на ангела. Каким я раньше себе представлял. Больно гадкий у него характер. — У меня нет физического тела, как у тебя, — ответил, отодвинув чашку в сторону, — Я существую в форме энергетического существа, которое не нуждается в пище и не способно её переварить. — А, ты можешь, к примеру, попасть в реальный мир в физической форме? — спросил, приподнимая голову и пристально смотря на профиль Хранителя. Капюшон надёжно скрывал любые попытки подсмотреть. — Попытка не пытка, — в его голосе проскользнули едва заметные нотки самодовольства. — Я пока не пробовал. Допрос окончен? На пару мгновений наступило напряжённое молчание. Лишь шелест тканей нарушал тишину. И тут я вновь завёл разговор. — А что ты читаешь? — Повесть о мальчике, который по неизвестным обстоятельствам потерял память. Он не помнил, кто он и как оказался здесь. Но чувствовал, что должен найти ответы, поэтому отправился в путешествие, чтобы восстановить свои воспоминания и узнать правду о своей двуличности. В конце, мальчик погибает от рук злого колдуна, мир уничтожен и погряз в хаосе. Я осторожно улыбнулся, ощущая дискомфорт, и перевел взгляд на окружающий мир, заполненный высокими шкафами, сделанными из темно-коричневого палисандра с бронзовыми инкрустациями на широких полках, на которых стояли в ряд однотипные книги в одинаковых кожаных переплётах. Некоторые из книг были украшены тонкой золотой каймой и вычурными узорами, другие же были столь древние, что их страницы рассыпались в руках при первом же прикосновении. Прямо под потолком была прикреплена тонкая перекладина, на которую было опутано множество длинных и тонких растений, придавая библиотеке особенную загадочность и таинственность. Маленькие люстры были равномерно расставлены в каждом углу комнаты, освещая окружающее пространство и добавляя некую нотку уюта, а в воздухе медленно парили мелкие частицы пыли. — Так ты Хранитель этого мира, — собеседник заинтересованно приподнял голову на слова. — А я значит его создатель? Почему ты раньше не появлялся? Например, когда я только появился в этом мире или первый день в Академии. У тебя было предостаточно времени, но ты появился почти спустя два или три года? Уже не вспомню. — Я не мог, — ответил он, отодвигая книгу, и подошёл ближе. — Так как я обрел своё нынешнее тело только после первого убийства, совершенного тобой. Я поправил его, с трудом подавив желание отодвинуться, когда тот приблизился. — Тело, а не сознание, — невозмутимо повторил. — Ты разговариваешь со мной в моей голове, способен говорить за меня. Разве это не означает, что ты мог заговорить со мной раньше? — Не совсем, но отчасти ты прав. Тело — это физический мир, а сознание — это нечто другое. Младенец рождается с проблесками внутреннего мира. Хранителя ещё нет, как он может появиться у него? Он ещё слишком мал для такой серьезной нагрузки для его души. На самом деле, он появляется лишь после того, как ребёнок начинает расти и набираться силой. Его внутренний мир также неуклонно развивается и расширяется с каждым днем. По мере роста и развития внутреннего мира Хранитель, вместе с ними, обретает зрелость. Он может опережать ребенка в своих ментальных возрастах, помнить некоторые свои воплощения и быть неким защитником его души. — У меня нет души. Что ты так можешь защищать? Мужчина не ответил, крепче схватив за плечо, притянул к себе и двинулся в сторону спрятанной ранее двери. Но как только он откинул её в сторону, перед нами предстала общая картина горящих домов и мало освещенной горы. Всесожжение. Отвратительная вонь гари смешалась с запахом разлагающихся тел сотен людей. Люди, охваченные пламенем, бешено пронеслись по улочкам деревни, пытаясь спрятаться и обезопасить свои жизни. Они метались, дёргались в конвульсиях, падали на землю и снова пытались встать из последних сил, все время издающие истошные крики, звуки которых с трудом доносились до нас с вершины возвышенности, на которую мы находились. Каждый третий человек падал на землю, начинал метаться и буквально корчиться на земле. Он пытался встать. Сотрясался. Люди падали на землю, переворачивались на другой бок, хватались за руки своих соседей и пытались таким образом выпутаться из объятий пламени. Но все это было бесполезно — огонь от одного человека передавался другим, зажигаясь с новой силой. Вокруг нас находились множество трупов по разным сторонам от кратера. Я вдохнул воздух и крепче прикрыл рукой рот, защищая нос от этого невыносимого аромата. Огонь окружал со всех сторон. — Не будь таким импульсивным, подумай головой, не зря же она у тебя есть, верно? Я тоже не ожидал, что это станет затягиваться так надолго. Но ничего удивительного, ведь это ты. Сегодня у меня хорошее настроение. Не знаю точно, сколько это будет длиться, — даже не удостоив их взглядом, он спокойно прошел мимо отрубленных конечностей, которые лежали в пыли после жестокой расправы. Рука, по-видимому, когда-то красивой женщины, была сломана пополам под его тяжелыми ботинками, оставаясь единственным напоминанием о том, в чём навряд ли виновата. — Может, стоит посмотреть чуть глубже, потому что я очень устал тебя ждать. — Что это за место?! Почему вокруг пламя, и что значит затянется? Что ты имеешь в виду под «это всё я»? — Хисахито, наши воплощения неразрывно связаны, — продолжил, внимательно оглядывая мир. Ему доставляет удовольствие видеть происходящее? — Всё, что знаешь ты, знаю и я. Достаточно лишь чуть копнуть глубже, — его голос немного дрогнул, и он остановился, чтобы посмотреть на чьё-то длинное тощее тело, которое болталось на виселице в качестве трофея. На перекладине в этот момент очищала свой клюв чёрная ворона с красным глазом. Не смог себя контролировать, подойдя ближе, рухнул на колени в огромную лужу грязной воды. Я чувствовал, как эта теплая жидкость просачивается сквозь ткань штанов, пропитывает их насквозь и покрывает кожу своими холодными прикосновениями. Хранитель внимательно наблюдал за моими действиями и сел рядом в лужу, подняв всплески мутной воды вокруг своих ног. — Я не могу рассказать тебе все, прости. Нельзя нарушать контракт, ты понимаешь? Ты должен сам всё увидеть и понять. Проигнорировав его слова, повернулся в сторону виселицы, чтобы посмотреть на лицо жертвы. Протянул свою руку и коснулся ледяной плоти убитой девушки, а потом ещё раз внимательно изучил её изуродованное лицо. Потом ещё раз всмотрелся и на этот раз обратил внимания на грязные спутанные волосы, а линия подбородка была подозрительно похожа на чью-то очень знакомую. Внутри у меня всё сжалось; сердце остановилось, дыхание замерло в груди: это была Сакура. Я даже не узнал её сначала! Это Сакура висела на веревке! — Нет, нет, нет-нет-нет, — только и мог повторять. Задыхаясь от непрекращающихся слёз, вцепился в её ноги. Пальцы задрожали и погрузились в нутро, изнутри хлынул гной, покрывая руки тесной вязкой жидкостью. В конце концов, сильные руки схватили за талию, плотно прижимая своё тело к моей спине. Мужчина чуть склонил голову ко мне, тихо прошептал на ухо слова: — Если мы ничего не изменим, то мир вернется на своё исходное место, — он положил обнаженную холодную руку на шею, чтобы притянуть поближе к себе. Горячее дыхание опалило щеку. — Все наши знакомые, и дорогие сердцу люди снова будут убиты его холодными, жестокими руками. Ты видишь это? Это всё его рук дело. Он позволил этому произойти…и убил на наших глазах. Схватился за живот, меня охватил сильнейший приступ тошноты, и желудок пытался вытрясти содержимое. Я сплевывал тонкую водянистую желчь, пока пытался развязать толстые веревки вокруг ног Сакуры. Но руки задрожали сильнее, чем ожидал и не могли даже ослабить узел. Приходилось поэтапно ослаблять зубами, поднимаюсь на ноги, а в это время ощущать переместившиеся крепкие руки на плечах. — Э-то не он… Он не мог убить Сакуру, нет-нет, это бред… Это не может произойти… Я некоторое время держал её лицо в своих ладонях, повторяя только слова «нет, нет, нет». Безуспешно пытаясь не обращать внимания на обезображенное тело, переломанные руки, виднеющиеся грудные кости, обнаженные участки кожи, не покрытые тканью. Руки нежно гладили по потерявшим блеск волосам, давясь слезами, всхлипывая: «Прости, прости, прости…». Всепоглощающий ужас пронзил, наполняя разум новыми подробностями, возвращая потерянные отрывки воспоминаний. Вспомнил заключенный с дьяволом контракт, первую жертву, взяв с него клятву. Саске никак не коснулся Сакуру. Я сидел в крови Сакуры, я дрался с ней, вставил лезвие катаны в её грудь и всё время слышал её мольбы о пощаде. — Сакура, Сакура, Сакура, ты меня слышишь? Боже, пожалуйста, очнись…. Что я натворил, что я сотворил? Ты меня слышишь, пожалуйста, пожалуйста… Почему это не сон? Сакура, скажи что-нибудь… Её тело задрожало, готовое в любой момент разлететься на множество мелких ломтиков. Она казалась такой хрупкой в моих объятиях, что я не смел даже сильнее охватить руками. Бережно приподнял и прижал к груди. Голова была пуста, глаза не желали верить увиденному. Я не знал, что делать дальше, поэтому просто тихо-тихо повторял её имя снова и снова. Я оказался окруженным полнейшей темнотой. Она обволокла, как мрачное кольцо с обеих сторон. Медленно текла вокруг, изменяясь стремительным потоком воды. В этом мире не было никаких глаз, которые бы могли что-то увидеть кроме бесконечного полотна беспросветно черного неба. Ни одной единственной яркой звездочки не было видно на этом темном небосводе. Буквально тонул в океане своих собственных воспоминаний о времени, проведенном вместе с ней. Я жалел, что мог пробыть с ней более долгий срок, в прошлый раз слишком грубо отмахнулся от неё… Она задала мне вопрос, а в ответ получила мах рукой, поскольку я разговаривал с Наруто и не мог уделить достаточно внимания. В следующий раз, при нашей встрече попрошу прощения. Я должен был больше внимания уделять. Стоял в небольшой лавке с цветами и книгами. Остановил свой выбор на прекрасных астрах и россыпи книг на полках. Затем взгляд упал на красивейший жасмин и тут же подхватил букет полураскрывшихся белых бутонов. Затем добавил несколько книг к цветам в руки. Может, ей это понравится. Она ведь ценит романтику, да? РАНЕЕ Сакура сидела на лавочке и аккуратно очищала апельсины, время от времени издавая лёгкое шипение, когда сок попадал в маленькие открытые раны на пальцах. Она была погружена в себя и выглядела печальной, несмотря на внешнее спокойствие. Я прошёл рядом, выдыхая сигаретный дым в другую от неё сторону, сел неподалеку. — Хиса… Ты можешь немного поговорить со мной? Мы уже давно не разговаривали… Тадзуна отправился на рынок с Наруто, домочадцы разбрелись со своими личными делами, а Какаши-сенсей ушёл куда-то в лес, сославшись на занятия медитацией в одиночестве. Он даже предложил и мне присоединиться к нему, но я отказался, оправдываюсь плохим самочувствием. Мы вдвоём остались наедине. Боль на шее не утихала. Смотрел на окружающий мир и не мог поверить в его ярость. Он казался слишком ярким из-за огромного количества брошенной на него краски. Вокруг всё было слишком зелёное, слишком голубое, слишком белое и слишком мутное. — Прости, но я очень хочу спать… Может, мы поговорим чуть позже? Затушив окурок о землю, собрался войти в дом, но Сакура схватила меня за руку. — Понимаю, — тихо прошептала она и ласково положила свою тонкую, маленькую ладонь на плечо. Чуть приблизила меня к себе и посмотрела прямо в глаза. — Может, выпьешь со мной чай? — мягко добавила девушка, указывая взглядом на вход в дом. — Я не люблю чай, мне нужно идти. Я скинул её руку, захлопнув за собой дверь, бросился на второй этаж. Уже утром спускался на первый этаж, надеясь насладиться завтраком в одиночестве, но надежды рухнули, как только заметил, как Сакура уже сидела за кухонным столом. Она настолько занята в своих делах, что не заметила моего появления. Вертелась спиной к лестнице, старательно выводила образы на листе бумаги. Прекрасно помнил, что Сакура не раз задавала вопросы — о том, какие краски лучше те или иные, какая нужна плотность бумаги, почему я рисую разные материалами, почему некоторые альбомы являются очень дорогими с плохим качеством, а другие проходили незамеченными. Не раз мысленно прокручивал в голове, какую только можно было придумать идею, чтобы объяснить умение рисовать, но ничего не выходило. Не могу же признаться в том, что на самом деле умею рисовать не я, а совсем другой Хисахито. Мёртвый. Я стиснул руки, и хотел было зайти в помещение, но развернулся, забежал в комнату и вернулся обратно. Постарался подобрать подходящие карандаши, не поломанные или изгрызенные на кончике от скуки. Подошёл ближе, постепенно замедляя шаг и неся перед собой некоторое количество материалов, как подношение. Простые карандаши с цветными, конечно, искупят то, что я не захотел разговаривать с тобой и оставил одну… Встал на расстоянии нескольких шагов, не смея подойти ближе, поскольку та была занята. Я наблюдал и смотрел, как она аккуратно рисовала человеческий силуэт с неправильными пропорциями тела. Его грудная клетка не совпадала с размером таза, а ноги походили на жалкие скукоженные отростки от огурца. Россыпь волос тёмно серового цвета, напоминающие стог сена, струились по плечам. Раз в пятнадцать секунд Сакура задумчиво поднимала голову, иногда осматривая столовую. Чуть прикусила тонкие губы, на секунду задумалась, продолжая выводить штрихи, попыталась стереть жёстким нажимом стёрки, но разорвала часть бумаги. Тихо выругалась и сердито посмотрела на испорченную работу. Каково быть в команде, где твоя сила меньше, чем у других? Никогда не задумывался над этим вопросом раньше, хотя мне стоило это сделать. Сакура никогда не жаловалась или не говорила о своей слабости. Конечно, я и не спрашивал. — У тебя слишком большая голова, одна рука выше другой, неправильно расположение тени, — указал на изъяны работы, после чего добавил. — А сам рисунок не дышит, попробуй нарисовать не человека, а животное или натюрморт. По крайней мере, поначалу тебе будет легче. — Но я ведь только учусь, мне нравится рисовать людей больше всего, — чуть сморщив нос, сказала Сакура, несостоявшийся рисунок в комок и выбросила его в мусорное ведро. — И Хисахито, не говори никому о том, что я начала рисовать, хорошо? А расскажешь мне о теории? Твоё желание рисовать после моих слов, конечно, похвально, но это, ни в коем случае не заменяет то, что я поступил с тобой, как последний бесчувственный идиот… Через время в свой день рождения получил небольшую коробку, внутри находился аккуратные рисунок с нашей командой в окружении красочных и разноцветных линий, изображающих фейерверк летней ночи и россыпи цветов, которые падали на нас. *** Раздался звук шагов по каменному полу коридора, и внезапно решетка, ведущая в темницу, открылась, впуская внутрь Кабуто. Он остановился на пороге и пронзительно посмотрел на прикованного Хисахито. При этом тот бормотал себе под нос что-то нечленораздельное и делал вид, что не обращает внимания на вошедшего. Вздрагивал от плясавшей по стенам темноты, а звуки цепей эхом отскакивали от каменного антуража. Поставив лампу на пол для лучшего освещения, приблизился и крепко схватил за подбородок, второй рукой насильно раскрыл веки. Зрачков не было, от этого становилось совершенно не по себе. Мальчик затрясся, внезапно появившиеся глаза бегали в разные стороны, заставили отпрянуть на безопасное расстояние. Боль от потери участка кожи давала о себе знать. Спустя минуты подошел обратно, убедившись в наличие пульса и высокой температуры тела, Кабуто оставил его в покое. Лицо Хисахито меняется, становится более бледным, теперь, больше похоже на мертвеца, со страшным оскалом зубов и стекающей по уголкам губ слюной. Надо доложить. Если сейчас он умрёт, проблемы с Учиха не оставят их в покое никогда. Встретивший в постели Орочимару, подозвал ближе. Кабуто выпрямился, насколько позволяла спина от тяжёлой работы, прочистив горло, начал рассказ: — Он невменяем с нестабильным состоянием разума, возможно, страдающего от психического расстройства или ментального расстройства, которое влияет на его поведение и способность думать и взаимодействовать со своим окружением, — задумавшись на мгновение, цокнул языком и продолжил. — Кажется дезориентированным, растерянным, испуганным, а после будет проявлять признаки агрессии в своих действиях. — Я не удивлен, они славились неустойчивой психикой похлеще Учих, — он закатил глаза и поджал губы, а затем закашлял в платок с красными разводами. — Сколько ему осталось? — В таких условиях и состояние максимум день, он ничего не ел с момента появления, — Кабуто взял планшет с расчётами, диаграммами и записями. — На самом деле я могу лишь предполагать о причине его отрешенности… Но, похоже, что его сознание постоянно находится в полубреду или галлюцинациях. — Переведите его в стационар, и позаботься, как подобает радушным хозяевам. Саске-кун не должен знать о его проблемах. По крайней мере, пока. Он кивнул, положил планшет на столик и покинул темницу, отдавая очередные указания помощникам на выходе из комнаты. Стоило поторопиться. В любой момент появится ещё одна головная боль на катастрофически долгие года.