The Weirwood Queen | Чардревная Королева

Сентябрь, 299 год З.Э.

       По мере того как река петляла среди деревьев, рёв водопада становился всё тише. Нежными руками течение тянуло лютоволчицу к развилке. Большая часть реки текла по лесу, но небольшая часть ускользала, закручиваясь к изрытому камнями холму. Санса из последних сил начала грести лапами, стараясь свернуть во второй поток, но камень приближался быстрее. Она наверняка разбилась бы об него, поскольку слишком измучена, чтобы успешно бороться с течением — затем на дне насыпи разверзлась пасть, и туннель поглотил её.              Несколько часов она плыла в темноте, уши вздрагивали при каждом всплеске, пока она ждала конца. Острая боль пульсировала в груди в том месте, куда попал меч; её ноги и рёбра болели от удара об воду при падении. Лютоволчица знала, что ещё одного прыжка не переживёт. В любой момент река могла нырнуть глубоко под землю, и её могло разбить о скалы внизу.       Когда, наконец, она увидела проблеск света, это было почти облегчением. Старица шла со своим фонарём, чтобы осветить ей путь к Неведомому. Она посмотрела на фонарь — и глаза обожгло, когда она моргнула, прогоняя пятна. Эхо туннеля исчезло. Листья шелестели над головой на раннем утреннем ветерке.       Но даже когда река потянула лютоволчицу к солнцу, свет начал тускнеть. Прохладный туман наползал на мир мягкой серой волной, которая накрывала всё на своём пути. Сначала исчезли деревья, затем берег реки, затем её собственные лапы в слабеющем течении.       Всё было тихо, если не считать негромкого бормотания кроликов в их норках и птиц в гнездах. Она едва слышала плеск лодки, пока та не оказалась рядом с ней, и маленькие когтистые ручки не вытащили её из воды.       

***

       Глаза, так много глаз наблюдали. Золотые кошачьи глаза на орехово-коричневых лицах; кровавые глаза на белой, как кость, коре. Она обнажена перед их взорами, от подошв ног до ужасной раны, которая тянулась от пупка до промежутка между грудями.       Сансе хотелось вытошнить весь желудок или хотя бы прикрыться, но она не могла пошевелиться. Она поймана в сети песни, голоса были странными, но знакомыми, когда их музыка обвивала конечности. Медленно, очень медленно, зияющая красная рана начала затягиваться, осквернённая плоть сшивалась без ниток или иголки, пока не остался только сморщенный шрам, сияющий серебром на фоне бледной кожи. Она всё ещё не могла ни пошевелиться, ни заговорить, только мысленно кричать от страха.       В воздухе порхали перья. Маленькие коготки кололи её, мягкие крылья щекотали, а наготу прикрывало платье из певчих птиц. Запели птицы, сладкие ноты обвили голоса певцов. Сансе ничего не оставалось, как слушать музыку и разглядывать причудливое место, куда она попала.       Сверху она увидела огромное озеро, воды которого переливались на солнце. На волнах качалась группа маленьких лодочек, их матросы не больше детей. Дети, как один, подняли голоса. Медленно из воды поднялся остров, и дети высадились на его берегу.       Они пошли тремя путями, певцы. Некоторые пробирались в холмы и пещеры, их голоса грохотали, как глубины земли. Некоторые шли по лесу, их голоса шелестели, как листья. А некоторые остались на берегу, плавая в воде, их голоса журчали, как ручьи. Тем не менее все голоса сплелись воедино, без разногласий или борьбы между ними, и их красота была красотой самого мира, во всей его радости и печали.       Печаль, о, печаль, которую она знала слишком хорошо, и Санса плакала, и глаза чардрев плакали вместе с ней. Оплакивала смерть отца, потерю матери, братьев, которые были далеко. Оплакивала младшую сестру, вынужденную повзрослеть слишком быстро, осиротевшую подругу, доярку с украденной невинностью, мальчика-кузнеца королевских кровей. Оплакивала простых людей и их деревни, превратившиеся в пепел; оплакивала рекрутов, призванных сжечь их.       И всё же, когда Санса подумала, что её горе настолько глубоко, что она может утонуть, сердце загорелось яростью. Где же справедливость для тех, кого она оплакивала? Разве она не сдержала своё слово, сажая чардрева повсюду, куда бы ни пошла? Где были боги, старые или новые, которые должны исправить эти ошибки? Ты не можешь изменить это, прошептали чардрева. И она посмотрела им в глаза, и она упала.       Мир закружился, и Санса увидела себя на полу своих покоев, из уха у неё текла кровь. Избавь себя от боли, девочка, и дай ему то, что он хочет, прохрипел Пёс, рывком поднимая её на ноги. Она моргнула, и солнце осветило шёлковые павильоны и зелёную траву. Гора — зверь, но преданный, Джоффри рассмеялся, вдалеке раздался треск копий, он убил последнего подонка Таргариенов за моего дедушку.       Мир вращался всё быстрее и быстрее, пока Санса боролась с музыкой, которая связывала её. Она мельком увидела Тайвина Ланнистера, бледно-зелёные глаза которого сверкали, когда он преподносил свой кровавый подарок новому королю — три трупа в алых плащах. Она мельком увидела, как принцесса Элия вонзила кинжал в бок Горы, прежде чем он швырнул её на пол рядом с убитым младенцем. Она мельком увидела малышку с золотисто-коричневой кожей, прячущуюся под кроватью, когда к ней потянулась рука в перчатке. Она мельком увидела мальчика с золотыми волосами и в белом плаще, глаза полны ужаса, когда он вытаскивал свой меч.       Так много смертей, шептали голоса, кто ты такая, чтобы бороться с судьбой, маленькая девочка? Перед глазами Сансы промелькнули видения: город, наполненный криками, две армии, сражающиеся на берегу реки, огромный разрушенный замок, окружённый павильонами и рыцарями, принцесса с раздутым животом под чардревом, глаза которой полны ненависти.       Ты не смогла спасти отца; ты не можешь спасти её, не можешь спасти их, насмехались голоса. Те, кто сильнее тебя, пытались и потерпели неудачу, древовидцы, обладающие силой, о которой ты и мечтать не можешь.       Она не была древовидицей, не была Дитём Леса. Какой силой она обладала? Она могла выскользнуть из своей кожи и видеть странные вещи в своих снах, но с какой целью? Возможно, она была такой же бесполезной, какой часто себя чувствовала, годной только на рукоделие.       Видения прекратились, и всё погрузилось во тьму. Жизнь — это не песня, милая, передразнил Бейлиш, слова эхом отдавались в пустоте, когда голоса повторяли его слова. Не песня, не песня, не песня.       Она писала собственные песни, смутно подумала Санса. Глупые вещицы для детей, но песня для её отца серьёзна, как могила. Это быстро распространяется по королевству, моя леди, сказал ей Том Семиструнный. Он тоже написал песню, — песню о рыжей волчице, о прекрасной девушке, которая убила фальшивого короля.       Не песня, совсем не песня, повторяли голоса. Но за ними она слышала другое эхо. Кто ты такая, чтобы бороться с судьбой? Санса нахмурилась. Она была девой, она была рыжей волчицей. Она убила Джоффри, она — кровь Винтерфелла.       Жизнь — это не песня…       Тогда я сделаю из этого песню! Санса вызывающе закричала.       Сеть разлетелась вдребезги, музыка внезапно пропала. Птицы улетели, когда нагота скрылась под длинным рыжим мехом, её ярость была глубокой и холодной, как зима, надежда вспыхнула, как звезда, когда лютоволчица прокричала обещание небесам.       И певцы увидели, и певицы улыбнулись.