КПТ, или католическое практическое терзание

Дорожка из брусчатки тянулась в бесконечную прямую даль без единых поворота, трещины или некачественно уложенного камня. Такие были, но руками раньше и просьбами Сандэя сейчас они лежали идеально, с ровными стыками. Если нужно, он готов был немедленно всё переделать за бессовестными рабочими, пускай его сан и не допускает уже прилюдного труда, но пока это на благо условности, ведь принципы лишь мешают процветанию. Сан епископа прежде всего пример положительного общественного лидера, поддержания единства, чтения проповедей, пробуждающих в прихожанах дисциплинарную благодетель и божью благодать. Епископ — не просто статус, функция и профессия. Недостаточно закрепиться за социальной ролью и жить, следуя автоматически доктринам. Сандэй был убеждён, что служение Богу должно исходить из сердца, совести и души. Не имеет значения общественное положение, важны только преданность, любовь и вера в Отца Всевышнего. — Ваше преосвященство, — один из дьяконов, с которым Сандэй достаточно часто работал, неуверенно окликнул его, — прошу прощения, что отвлекаю, но с сегодняшнего дня у нас появится ещё один дьякон. Сандэй повернулся лицом к священнослужителю, держа руки за спиной; он крепче сжал левое запястье и вежливо улыбнулся одними уголками губ, демонстрируя уверенность в контроле над ситуацией, оставляя ненужные беспокойства только для себя. — Вероятно, это неотлагательная ситуация, требующая срочного решения, раз меня никто не уведомил, как это было с отцом Коски. Всегда есть всему своё объяснение – не стоит спешить с выводами. — Конечно, ваше преосвященство, — Келус кивнул подбородком и, непрерывно смотря на расслабленную мягкую улыбку, перевёл взгляд на глаза Сандэя, будто пытался что-то высмотреть в темноте зрачков – намёк, сверкнувший неуловимой вспышкой, — но всё же вы епископ, и вы главенствуете над всей местной епархией. Вы далеко не последний человек, однако уже второй раз синод и кардинал, — верхняя губа прикрыла нижнюю, и прежде чем вырвалось что-то неподобающее, Келус прервался, — не считают нужным обсудить «неотлагательную ситуацию» с вами. — Келус, — монах вздрогнул: Сандэй редко обращался к кому-то по имени, соблюдая миллион формальностей, — давай немного пройдёмся прежде. У нас ещё много времени, — он взглянул на чистое небо над головами, — сегодня такой чудесный день. Небо без облаков — хороший знак. Сама природа говорит, что нам не о чем волноваться. Меня всегда удивляло, что ты выбрал чёрные одежды и, несмотря на свой неугомонный нрав, взял на себя такой обет. Даже я ношу белое. — Но в роду Халовианц приняты только белые одежды и обязательное продолжение рода, — Келус вынуждено замедлил свой шаг, подстраиваясь под Сандэя. — Конечно же, ты прав, это традиция, прошедшая веками через наш род, но что-то есть у человека – и это выбор. Именно это и завещал человеческому роду Господь, — он снова миротворчески улыбнулся, но холодный взгляд на этот раз не укрылся от Келуса до тех пор, пока Сандэй не взглянул на кошку, прошедшую между деревьями. — Когда-то из-за суеверий на территорию Церкви не пускали котов, считая их дьявольскими созданиями, но ни в одном священном писании не было про это ни слова, а сейчас, как видишь, они кормятся и гуляют тут. Всё это выбор человека, и такие дела мы можем решать самостоятельно, на то нам Господь и даровал разум. Не всё предопределено, но пути неисповедимы. Кошка, наблюдавшая за ними, вальяжно вышла из-за склонённой к земле берёзы. Полоски солнечного света, пробивавшиеся сквозь ветви, мягким теплом проскользнули по коричневой шерсти цвета тёмного шоколада. Игнорируя Келуса, она обошла Сандэя и потёрлась о ткань сутаны, пропуская этап знакомства в виде обнюхивания, словно уже знала его. Наклонившись с вытянутой ладонью, чтобы погладить пушистую и мягкую шерсть кошки, Сандэй был отвергнут и проигнорирован. Задрав длинный и толстый хвост, повернувшись задом, кошка вернулась в своё скромное убежище, сщурив тёмно-коричневые глаза. — Видимо, у кошек тоже есть выбор иногда, — усмехнулся Келус. — Было бы славно, будь он у каждого живого существа, — перестав ощущать яростную энергию вокруг Келуса, Сандэй убедился, что прогулку можно заканчивать. — Думаю, что ещё пять минут – и я уже не задерживаюсь, а опаздываю, к своему стыду. Келус решил тактично промолчать, и они последовали через аллеи до самого клуатра, где Келус попрощался и Сандэй прошёл в зал капитула. Все высшие представители уже заседали за круглым столом и что-то вполголоса обсуждали, когда две двери распахнулись. В помещение словно вплыл ангел. Одежда Сандэя всегда была чистой и в приглушённом свете ослепляла белизной, а тонкая фарфоровая кожа казалась подсвеченной изнутри. Острые и интеллигентные черты лица, взгляд янтарных глаз мягкий и с тем уверенный, ярко-серебристые волосы — всё это не могло не привлечь внимание. Каждый в комнате знал, что вошёл епископ Сандэй Халовианц, священнослужитель в шестом поколении. — Слава Иисусу Христу, ваше преосвященство. — Мирного дня, господа. Скользя боковым зрением по фигуре в чёрной сутане, стоящей по левую сторону, Сандэй прошёл за стол и сел. Пялиться в упор было неприлично, но нельзя было не отметить, как, стоя прямо перед небольшим и единственным окном, новый дьякон был обрамлён лучами заходящего солнца. Красные и ярко-розовые блики описывали весь его силуэт, и казалось, что он окружён огнём господнем. Смугловатая кожа, неаккуратная щетина и забранные в небрежный хвост каштанового цвета волосы со спадающими и выбившимися прядями. Высокий и мощный мужчина, он был полной противоположностью Сандэя. — Ваше преосвященство, это наш новый дьякон Галлахер Хаунд, который с сегодняшнего дня будет служить с вами в одной церкви. Отец Келус уже должен был посвятить вас в картину его скорого назначения в такие короткие сроки. Подперев подбородок сложенными друг в друга пальцами, Сандэй принял изучающий и строгий вид, словно ангел вдруг скатился куда-то вниз и отрастил чёрные крылья. — Предоставьте все бумаги с подписями, пожалуйста, сегодня, — тон его голоса звучал слишком по-деловому для служителя Бога, — также пусть кто-то из братьев-учёных покажет, где спальни, кухня, трапезная и тому подобное. Необходимо, чтобы в кратчайшие сроки отец Галлахер освоился как можно быстрее и приступил к своей работе, — продолжая говорить на одном дыхании, Сандэй не дал вставить никому ни слова. — Что с дьяконом, который служил ранее?

***

«Пришла беда откуда не ждали». Глухие шаги по холодной каменной плитке, ритмичная музыка, ветер щекочет лицо. Галлагер, проведя на Земле бесчисленные годы, казалось, утратил способность удивляться. Но вот он, в ночной тьме, бродил возле бара, его взгляд охватывал одновременно тысячу лиц. От него исходил запах сырости, приторной горечи виски и дешёвых сигарет — смесь, которую он так любил. В аду всегда смеялись над ним: – Хаунд, ты действительно опустился до людских пороков? Хорошая еда, стакан виски, да на кого ты теперь похож? – Галлагер никогда не отвечал. Он наслаждался человеческой жизнью, с удовольствием наблюдая, как меняется история, как безмозглая толпа снова и снова совершает одни и те же ошибки, словно не замечая, что даже сам Бог потешается над ними. Кстати о Боге, сегодня в баре камин горел особенно ярко, словно предвещая нечто важное. Хаунд часто «подрабатывал» здесь: ему нравилось смешивать людям напитки, следить, как эмоции меняются на чужих лицах, слушать бесчисленные истории с самым неожиданным концом. Он питался их страхом, любовью и ненавистью. Особенно его прельщало вызывать гнев: перекошенные от ярости лица, напряжение в воздухе, потасовки — всё это приносило ему истинное удовольствие. В человеческом обличии часто чесались кулаки, а тело его украшали бесчисленные шрамы, каждый из которых рассказывал свою историю. Занимательней всего было то, что девушкам эти шрамы почему-то нравились; они находили в них символы смелости, в то время как Галлагер лишь смеялся в ответ, наслаждаясь иронией своего существования среди людей. Остальные этого не замечали, но Хаунд видел, как зелёные языки пламени танцевали, стремясь к потолку, словно предвещая что-то зловещее. Хищный блеск сверкнул в алых глазах, когда он увидел это пламя. В его сознании начал выстраиваться план, как в паутине, сплетённой из человеческих слабостей и пороков. Это был знак. Его ждала новая миссия. Демон чувствовал чёрствый душой, что возмездие близко. Не избавиться им раскаяния, от гнева не только Иисуса, но и Сатаны.

***

Миссия была не из лёгких: требовалось внедриться в самую глушь, туда, где не то что люди, даже собаки тебя не найдут. Ступить на землю святую, осквернить всё былое и заставить других играть по собственным правилам. Хаунд знал, что монастырь этот славится далеко не только в узких кругах: возглавляет его епископ Сандэй, известный миролюбивым нравом, благородными поступками и преданностью Богу. Галлагер также понимал, что под маской дьякона ему предстоит сыграть важную роль в этом тщательно охраняемом мире. Избавиться от предыдущего дьякона было несложно: на то он и дьявол, что сумеет затуманить разум любому. Воля молодого дьякона была достаточно слаба, и душа его, отныне и навеки осквернённая, отреклась от Бога, смешавшись с серой массой. Через него Хаунд сумел познакомиться с Отцом Келусом — таким же молодым монахом, проходящим службу в храме не первый год. Галлагер убедил его, что он осведомлён о недавней утрате и давно размышляет о том, чтобы посвятить свою жизнь служению Богу. Радость на лице Келуса была очевидна – он с распростёртыми объятиями принял нового дьякона. Оставались лишь втереться в доверие к остальным монахам и епископу, а там всё пойдет своим чередом.

***

Галлагер стоял у окна Зала Капитула, погружённый в раздумья. Чёрная сутана плотно облегала его фигуру, и это новое амплуа вызывало у него странное чувство — смесь тревоги и любопытства. За века своей дьявольской жизни он примерял на себя множество ролей, но дьякон — это было совершенно иное испытание. Его безразличное выражение лица скрывало внутреннюю бурю, пока его сознание блуждало в саду, где разгоралась интересная беседа. Епископ опаздывал. Высшие представители, что заседали за круглым столом, обменивались тихими шёпотами, но Галлагер уловил в их голосах нотки тревоги. Обсуждение явно касалось чего-то важного, но внезапно их разговор прервался, когда дверь распахнулась с гулким звуком. В Зал Капитула ворвалась мощная аура — в комнату вошёл епископ. Одетый в безупречно белоснежные одежды, он обладал острым, но в то же время умиротворяющим взглядом, который мгновенно привлёк внимание всех присутствующих. Хаунд почувствовал, как напряжение в воздухе возросло — это был момент, которого он ждал. Все собравшиеся, как один, начали приветствовать епископа Сандэя Халовианца. Галлагер, оставаясь в тени, лишь слегка кивнул в знак уважения. Его внимание привлекли цепкие глаза епископа, которые сразу остановились на Хаунде. Галлагер, не отводя взгляда, наблюдал за реакцией окружающих, словно искал слабые места в их масках. Галлагер внутренне усмехнулся. Епископ был строг, но в его голосе проскальзывала нотка беспокойства — он явно не доверял новым людям. Это было именно то, что нужно Хаунду. Он знал, что доверие — это медленный процесс, и его задача заключалась в том, чтобы постепенно завоевать симпатии епископа и братии. Один из монахов, всё это время стоявший неподалеку, низко поклонился и вышел вперёд: — Ваше преосвященство, — начал он медленно — предыдущий дьякон неожиданно для нас всех вышел из ума и начал твердить, что отрекается от помыслов Божьих, — казалось, глаза Сандэя наполнились ужасом, но Галлагер чувствовал, сколько лжи скрывалось в данном жесте. — Он разгромил трапезную, вступил в спор с Отцом Келусом и исчез за святыми воротами. С той ночи его никто не видел. Хаунд вернул взгляд обратно к епископу и обнаружил озадаченность на чужом лице. Сандэй словно сомневался в словах и помыслах монаха. Он молчал некоторое время, по всей видимости, раздумывая над ответом, затем положил руки на стол, методично по нему постукивая. Голова сама собой склонилась набок, а глаза сощурились. — Его проступок мне понятен. Какой бы грех ни совершил человек, Бог всегда будет с ним. Аминь. — С этими словами в зале воцарилась тишина. Все присутствующие сложили руки в молитвенном жесте, повторяя за епископом. Собрание продолжилось, обсуждался ряд насущных вопросов, но Галлагер уже не слушал. Всё его внимание было приковано к Сандэю, который спокойно и уверенно излагал свои мысли.

***

Как и было приказано Сандэем, ближе к вечеру Галлагеру устроили экскурсию по монастырю. Ничего нового он в нём не увидел: снаружи он выглядел как оазис святости, но для Хаунда это всего лишь театр, где играют наивные души, ищущие утешения и прощения. Их молитвы, как сладкие мелодии, звучат в воздухе, но отзовётся ли когда-нибудь Бог? Не ему об этом судить. Коридор между кельями католического монастыря тянулся, как длинная тень, пробирающаяся сквозь полумрак. Стены, обложенные камнем, хранили в себе дыхание веков, впитавших в себя шёпоты молитв и тайные грехи. Мягкий свет свечей, расставленных вдоль коридора, едва освещал его прохладный воздух, создавая игру теней, которые танцевали на поверхности стены, как призраки давно ушедших монахов. Двери кельи, скромные и неприглядные, были обиты грубой древесиной, но каждая из них хранила свою собственную историю — истории покаяния, искупления и надежды. В этом тихом месте, где время казалось остановившимся, дьявол скользил между ними, как тень, незаметная для простых смертных. Послышался скрип половицы. Галлагер обернулся, напрягшись от макушки до кончиков пальцев. Мелькнула невысокая фигура, в нос ударил лёгкий запах ладана. Сандэй Халовианц, речь которого дьякон только недавно слушал в Зале Капитула, вновь предстал перед ним. Вид его казался более измученным и усталым, но от этого не терял своей благочестивости. Он одарил Хаунда лёгкой улыбкой, с каждым шагом сокращая расстояние между ними. — Не ожидал встретить вас в столь поздний час, ваше преосвященство, — подметил Галлагер, удерживая взгляд на уровне глаз собеседника. — Ваша скромность трогает меня, Отец Галлагер, — ответил епископ, мягко улыбаясь. — Иногда обстоятельства требуют нашего внимания, даже когда ночь уже окутала мир своим покровом. Я пришёл лично поприветствовать вас на вашем новом пути служения, который, как я верю, станет благословением не только для вас, но и для всей нашей общины.