Без вины виновный.

      Сколько бы Юнги ни смотрел в эти глаза, опровержений его домыслов и опасений в них даже не мелькало. Он не знал, как поступить в этой ситуации. Немного подумав, он решился на вопрос.       — Чонгук…       Кончики пальцев начинает покалывать. То ли от холода, то ли от исходящей по телу мужчины, вибрации. Чонгук смотрит на него и явно ждёт продолжения, вот только Юнги подозревает, что этот звонок, от кого бы тот ни бы, послан именно в помощь. Должна же эта вселенная хоть правильно услышать его желание и помочь в его исполнении. Не будет же она всю жизнь ему гадить?       Хм, а гадила ли она? На самом ли деле все его беды от той самой «вселенной», которой он, словно чем-то не понравился? Разве не он сам принимал решения, которые в свою очередь, просто несли те или иные последствия? Мог ли он заведомо знать, что оно не верно и наоборот?       Об черепную коробку бьются в повторении ранние слова Чонгука.       Он выпускает из пальцев ткань его футболки и отходит.       — Ответь на звонок. Вдруг, это важно.       Он выпускает из своих пальцев края его футболки и даже отступает на пару шагов.       Прикрыв глаза и сделав глубокий, шумный вдох, Чонгук отвечает на звонок.       — Слушаю.       Юнги не знал, кто позвонил Чонгуку, но кем бы тот человек ни был, он хотел отблагодарить того. То выражение, что было у Чонгука всего минуту назад, покинуло его лицо, а взгляд стал куда мягче. Он надеялся, что этот некто, сообщил не просто хорошие новости, но и привёл этим Чонгука в чувство.       Ещё немного постояв, он решил уйти в спальню, чтобы не мешать разговору, но Чонгук остановил его одним взглядом. Остановившись, он вопросительно посмотрел на него. Чонгук убрал телефон от уха и глядя прямо в глаза, сказал:       — Есть один человек, который сейчас очень нуждается в помощи. Когда-то, я пообещал не оставаться в стороне. Хотя, некоторые подпункты нашего соглашения были нарушения, всё же. Я хочу полностью понять всё произошедшее.       Чонгук берёт паузу и смотрит на телефон в своих руках, на то, как цифры, означающие длительность разговора, сменяют друг друга.       — Для того, чтобы я мог что-то сделать, мне придётся попросить тебя о помощи. Если ты не согласен, я приму это. Ты не обязан этого делать.       Юнги видел, что Чонгук действительно просит. Он знал, если откажется, Чонгук его не осудит и не упрекнёт за это в будущем.       — Что я должен делать?       — Приглядеть за одним, знакомым тебе человеком.       По взгляду Чонгука и особой интонации, он догадывался, что это за человек. Прикрыв глаза, он мысленно считает до восьми. Закончив счёт, открывает. Юнги снова подошёл ближе и ухватился своими тонкими пальцами за края его футболки.       — Я помогу.       Тихо шепчет он, а у Чонгука в голове каждое слово ярким взрывом фейерверка сопровождается. Как же всё-таки Юнги прекрасен, когда не врёт и не боится собственных слов. Снова прижав телефон к уху, он говорит:       — Продержись ещё немного. Скоро буду.       Убрав телефон, он укладывает ладони на плечики Юнги и, склонив голову, прижимается своим лбом к его. Чувствует на своих губах его дыхание, давит в себе очередное желание поцеловать. Вместо этого, тихо говорит:       — Спасибо.       Юнги поднимает голову и в его взгляде Чонгук сталкивается с недоумением. Будто тот глазами говорит, что эта благодарность вовсе не заслуженна.       Всё же, им ещё многому предстоит научится.       Отстранившись, он достаёт сигареты. Протягивает одну Юнги и закуривает сам. Юнги уже отвернулся и теперь смотрел куда-то вдаль, не фокусируя взгляд на безлюдном дворе, как он делал это, очень давно. Его пальцы чуть подрагивали, но лицо было невозмутимо и спокойно.       — Я привезу его сюда, а сам уеду. Позаботишься о нём?       Юнги поворачивается к нему и кивает. Несколько прядей снова упали ему на лицо и закрыли глаза. Чонгук вытягивает к нему руку и мягко заправляет их тому за ухо. Не в силах перебороть себя, задерживает костяшки пальцев на прохладной щеке, мягко поглаживает.       — Сейчас холодно. Не стой тут долго. Я пойду.       Отворачивает и собирается переступить порог балкона, но чувствует, как натянулась ткань футболки. Впервые Юнги не даёт ему уйти вот так.       — Я буду ждать тебя, Чонгук. Я буду ждать.       Он опускает голову. Уголки его губ неконтролируемо ползут вверх. Жаль, что он не видел его глаз в момент, когда эти слова произносились. Так хочется обернуться, хотя бы сейчас.       — Не волнуйся. Всё будет хорошо.       Он всё же поворачивает голову и не пряча улыбку, ту самую, так хорошо им двоим знакомую, добавляет:       — Обещаю.       Юнги молчаливо кивает и только теперь отцепляется от футболки.       Чонгук уходит. Кончики пальцев снова покалывает, в душе ещё осталась доля тревоги, но он подавляет её. Чонгук обещал, что всё будет хорошо. Юнги верит ему, пожалуй, больше, чем самому себе. Теперь, всё точно будет хорошо. Ради этого и он сам постарается.

***

      Тэхён продолжал вести автомобиль с невозмутимым выражением лица. Более того, он даже что-то радостно мычал, ловко обгоняя другие машины.       Хосок же не мог похвастаться таким спокойствием. Ни таким, ни каким-либо другим. Тело словно онемело, язык намертво прилип к нёбу, что-то перекрывало путь к кислороду. Это чувство внутри. Что это чёрт возьми такое? Неужели, это страх? Хосок что, правда боится этого придурка? Бред собачий. Этот кретин отдельными действиями был способен вызвать в Хосоке множество неподдельных эмоций, но все они были разновидностью злости, раздражения и неприязни. Откуда бы в этом списке взяться страху.       А этот вопрос про родителей? Что за чушь он только что сказал? Они не могут быть живы и уж тем более, спрятаны. Сделай Сокджин что-то подобное, Хосок бы непременно узнал об этом. Да и зачем ему было оставлять их в живых и прятать? От кого?       — Язык проглотил?       Чёртово тело вздрагивает, полностью выдавая его. Медленно Хосок поворачивается к своему «партнёру» и внимательно всматривается в улыбающееся лицо. Безусловно, он не Чонгук, но уверен, что и тот, кроме холодного безумия ничего бы не увидел в этом лице.       — Хосок, мы же партнёры. Не расстраивай меня своим молчанием.       Неужели Хосок настолько проебался, что не заметил чего-то настолько очевидного? Или же, он не хотел этого замечать, чтобы…       Осознание ударяет куда больнее, чем он мог себе представить. Но именно эта боль являлась источником необходимых сейчас, сил. Глядя на Тэхёна в упор, он выговаривает:       — Ёбнулся? — Тэхён бросает на него пропитанный недовольством взгляд, а Хосок в свою очередь, добавляет, — как ни посмотри, но ты больше походишь на не отошедшего от встречи с бывшим. Или безумие у вас всё же семейное?       — Голову мне не морочь.       Тэхён тормозит у неприметного круглосуточного магазинчика и поворачивается к Хосоку.       — У нас договор. Ты сделал свой выбор и сделал ты его сам. Так что будь любезен следовать ему до конца. Я не мой брат, жопу лизать тебе не буду, как и прощать каждое предательство.       — Верю, — выдыхает, сложив руки на груди. Пытается не дать себе увести взгляд от чужих глаз и тем самым проиграть. — Но не понимаю, к чему это сейчас?       Тэхён вздыхает и этим как бы снова говорит «перестать». Да, эти братья определённо отличаются и справится с Тэхёном явно будет совсем не просто. Но у Хосока есть то, против чего Тэхён при всём желании не сможет пойти. Правда.       — Что это за хрень про ваших родителей?       Тэхён глядит на него нечитаемым взглядом несколько секунд, после чего припадает к спинке сидения и безрадостно хмыкает.       Хосоку всегда казалось, что он понятия не имеет о том, какие тараканы живут в голове Сокджина и какие шаманские танцы они в ней отплясывают. Сейчас же Хосок с полной уверенностью мог сказать, что в сравнении с Тэхёном, Сокджин был для него открытой книгой, с детализированными картинками будущих действий и слов.       Сидящий же рядом с ним человек, абсолютная загадка. И что-то ему подсказывает, что Тэхён не смог бы заключить сделку с дьяволом, ибо даже тот не пустился бы в те безумства, о которых грезит Ким.       Тэхён не Сокджин. Да, теперь он окончательно это уяснил и впредь не забудет.       — Ты правда веришь в то, что мой дорогой братец мог убить своего, пусть и ненавистного, но отца, а вместе с ним и мачеху?       Хосоку казалось, будто он долгое время бежал в попытке скрыться, вот только вопрос этот не только догнал его, но и стал ударом биты по затылку. При этом он вывалил на него ещё тонну неподъёмной боли, отобрав этим, возможность для побега.       Да, он верил в это. Хотел верить и хочет до сих пор. Иначе, кто он тогда? И почему его оружие, сработало против него же самого?       — Может, ты ещё считаешь, что всё это было сделано из детской обиды на отца, из жажды абсолютной власти, ради которой он готов был перегрызть любую глотку? А понадобилось бы ему, он бы и от тебя избавился в угоду своим амбициям? Ты правда до сих пор в это веришь?       Тэхён поворачивается к нему и смотрит с насмешкой, пропитанной издевательской жалостью. Вся та сила, что пришла к Хосоку, растворилась словно сахар в горячем чае. Остались только осознание, неизбежное принятие и в их последствии по-настоящему невыносимая боль.       — Признаться честно, я всё это время считал, что в конце концов ты примешь его сторону, а не мою. Думал, так хорошо играешь и лишь появление Мин Юнги на мгновение выбило тебя из колеи. Но ты в самом деле оказался таким тупицей. У меня слов нет и даже немного жаль братца. Мало того, что он готов был пожертвовать ради тебя буквально всем, при этом зная, что в награду может получить лишь нож в спину. Так ещё и спустя столько времени, о нём так и не узнал единственно важный для него в этой жизни, человек. Нет, он до сих пор считает того беспринципным, безумным монстром просто потому, что так сказали, а посмотреть на всё своими глазами, ему так и не хватило духа.       — Заткнись, псих!       Нет сил слышать это, как и смотреть на становящуюся шире с каждым произнесённым словом, улыбку. У всех есть предел и Хосок, наконец, достиг своего. Его не волнуют больше эти двое. Лучше уйти в никуда, где у него не будет даже самого себя, нежели здесь давится тем, что он принять не может и не хочет.       Да никто, чёрт возьми, не захотел бы принимать нечто подобное. Кто-то хоть раз видел пленника, радостно идущего на пытки, после которых ждёт лишь смерть? Хосок таких не видел и становится первооткрывателем на этом особом пути мазохизма не собирается. Уж лучше до конца оставаться трусом.       Резко повернувшись он хватается за дверную ручку. Дёргает её, но дверь оказывается заблокированной.       — Блядь! Выпусти меня!       — Ну уж нет. Мне слишком нравится твоя агония и наивные мысли о побеге, как о способе борьбы с ней.       — Хватит нести хуйню!       Тяжело дыша он обхватывает пальцами чужую шею, навалившим всем весом на спокойно сидящее тело и с силой сжимает на ней пальцы. Тэхён не сопротивляется, улыбается только шире. Хосока это сильнее злит, он продолжает давить, желает услышать заветный хруст сломанных костей, но вместо этого у самого в глазах мутнеет. Картинка смазывается, на щеках чувствуется прохладная влага, а в теле дрожь. Дыхание перехватывает, тело слабеет. Пальцы его разжимаются, а сам он бесформенным мешком падает на сидение.       А Тэхён безжалостен. Его голос хрипит из-за передавленного горла, каждое произносимое им слово, должно отдаваться болью, да только всю её, кажется, чувствует не он сам, а Хосок.       — Он столько раз приходил к тебе побитый, а в ту ночь слышал наш разговор и всё происходящее от и до, но так и не вылез из своего укрытия. Ты правда настолько тупой, что не мог понять истинной причины? А то время, что ты провёл с ним после, ты с закрытыми глазами был? И не желал их открывать, даже вернувшись сюда? Хах, даже не знаю, кто из вас больший долбоёб: ты или он.       — Мог просто убить меня?       Прерывисто дыша он глядит сквозь лобовое стекло. Это то самое место. Несколько лет назад здесь была небольшая кондитерская. Недалеко отсюда та самая остановка. Место, где спустя долгое время Сокджин снова так уверенно взял его за руку и искренне накричал за то, что он едва под колёса машин не шагнул из-за своей невнимательности.       — Скажи ты мне сразу куда спрятал брата, возможно, именно так и сделал бы. Но ты можешь сказать сейчас, и я с радостью избавлю тебя от остальных мучений. Ну так что? Куда едем?       А ещё несколько лет назад, Сокджин очень глупо пошутил. Он сказал, что умеет только говорить, а драк избегает, потому что боится вида крови, не может дать сдачи и защитится. В тот момент было так смешно. Они оба так искренне смеялись.       — Катись к чёрту, — выдыхает и устало прикрывает глаза.       — Ну, тогда готовься тонуть глубже. У меня для тебя много камней припасено.       Хм, напугал. Хосок уже на дне и даже пробить его уже не сможет. Он это делал, ровно восемь раз.

***

      — Я поменял его старые швы и дал обезболивающее. Пожалуйста, проследите за тем, чтобы больной больше не совершал лишних телодвижений и оставался в покое.       — Да, спасибо. Я прослежу.       Юнги легко кланяется мужчине, после чего Мигён уводит того из комнаты. Теперь он остался один на один с Ким Сокджином. Странное чувство. Он не ненавидит этого человека, сейчас ему даже жаль того, но всё же, это не отменяет той доли неприязни, что он испытывал к нему.       — Совсем как в подростковые годы.       Он оборачивается на голос вошедшей с подносом в руках Мигён. Та ставит на стол тарелку с супом и кивает на неё Юнги.       — С этим разобрались. Теперь о себе позаботься.       Юнги не чувствовал голода, но заметив строгий взгляд этой женщины, спорить не стал. В конце концов, даже Чонгук её побаивался. Вот только первые её слова слишком уж заинтересовали его.       — Извините, но что вы имели в виду, говоря о подростковых годах?       Усевшись в кресло, он придвигает к себе тарелку и вдохнув исходящий из неё аромат, понимает, что его мнение о голоде было ошибочным. Съев первую ложку, он бросает взгляд на Мигён, но та с ответом не торопится. Стоит рядом с Сокджином, глядит на его умиротворённое лицо и, поправив тому одеяло, присаживается на краешек дивана.       — Все эти дети всегда были такими проблемными. С каждым были свои хлопоты, но с этим их было больше всех. Он не относился к семье Чон, более того, его семья враждовала с нашей. Но несмотря на это, он был частым гостем в старом доме. Только раньше его притаскивал побитым Хосок, а не Чонгук.       Только что Юнги осознал всю степень испытываемого голода, но после короткого рассказа о прошлом этих троих, он и бульон проглотить не мог. Если женщина не продолжит, любопытство разорвёт его на части. Но Мигён, явно не понимала, какой переворот устроила в Юнги своими словами и молчала. Если он прямо попросит, та расскажет ему всё или наградит одним из своих строгих взглядов?       — Суп совсем не тяжёлый, так почему не ешь?       Прочистив горло, Юнги отвечает:       — Задумался. А не могли бы вы рассказать больше?       Мигён поднимает на него взгляд. У Юнги от него мурашки по коже. И всё же он просит:       — Пожалуйста.       — Что именно ты хочешь узнать?       Неожиданно. Он думал, что женщина фыркнет на его просьбу и повторит о необходимости поесть, но не станет отвечать на его вопросы. Теперь же он не знает, какой вопрос хочет задать в первую очередь. Он мог бы сказать, что хочет знать всё, но вряд ли Мигён тот человек, которому он может говорить такое. По этой причине нужно установить какую-то последовательность.       — Чонгук и Хосок, они жили в одном доме? Расскажите об этом.       Мигён тихо вздыхает после чего её взгляд становится задумчивым. Сейчас он не выглядел таким строгим и колким. Напротив, он заметно потеплел, хоть и отражал некоторую грусть.       — Несмотря на разные социальные статусы и, я бы даже сказала, принадлежность к разным мирам, их отцы были очень дружны.       — Принадлежность к разным мирам? — переспрашивает, зачерпнув новую ложку супа.       — Да, — кивает, — отец Хосока, Чон Исоп, он же прошлый глава дома Чон каким-то образом подружился с работающим в полиции Со Хонджуном, отцом Чонгука.       — Бандит и полицейский. Кажется, теперь я начинаю понимать, как в Чонгуке может уживаться и тьма, и свет.       — Не стоит это так называть, — строго обрывает, — тем более, изначально господин Исоп не принимал участия в семейном деле, занимаясь исключительно законным бизнесом. Влез он во всё это только для того, чтобы помочь своему другу и его расследованию.       Отодвинув уже пустую тарелку, Юнги берёт графин с водой, наполняет два стакана и задумывается. Прикинув пару вариантов, тут же отметает их и потягивая воду, решает дождаться объяснений от Мигён.       — Исоп был очень умным человеком, просчитывая множество последствий того или иного действия наперёд, но в той ситуации оказался наивнее, чем был. Он знал, что отец легко позволит ему вернуться к его делу, вот только он не учёл, что не сможет так же легко уйти. Да и господин Со переоценил свои силы, взявшись за это дело.       — Что это было за дело такое?       — Одного из близких людей господина Со незаслуженно обвинили в убийстве и, можно сказать, без суда и следствия, посадили. Тот просто оказался не в том месте, не в то время, а его сделали козлом отпущения.       Юнги не нашёл в себе слов для ответа, а потому только понимающе кивнул. Всё же, ему, как никому другому знакома эта ситуация. Ещё немного подумав, он всё же спросил:       — Отец Чонгука не стал с этим мирится, так?       — Да, своё упрямство Чонгук унаследовал именно от отца. Господина Со не допускали к делу и прямо говорили смирится, но тот не отступал. Вместо этого он стал искать тех, кто за деньги готов извратить любой закон. Не удивительно, что у него ничего не выходило. Вместо желанной справедливости он получил понижение по службе, да врагов нажил. Тогда-то господин Чон и решил вмешаться. Он понимал, что не сможет уговорить друга отступить, а потому, стал его глазами, ушами, а иногда и руками в том мире, куда у Со не было доступа. Так они выяснили, что за тем убийством и подставным обвиняемым стояли Кимы, узнали и имена тех, кто ходит под ними. Тягаться с ними, значило, начать крупную и кровавую войну. Господин Исоп не желал этого, как и уже сильнее втянутый в преступный мир, Хонджун. Тогда, они попытались договориться с главой Кимов, но тот из принципа ответил отказом или же нашёл повод для давно разжигающейся войны.       Покрутив пустой бокал в руках, Мигён отставляет его на столик и тише, чем говорила ранее, продолжает:       — В итоге Со Хонджун погиб, так и не достигнув своей цели. Чон Исоп изначально лишь приглядывал за Чонгуком, но вскоре забрал его в свой дом и дал свою фамилию.       — Но ведь тогда получается, что Чонгук стал братом Хосоку, так? — Мигён кивает. — Тогда почему в итоге Хосок остался один, отрезанный от семьи Чон? И если с Кимами всё так вышло, каким образом они должны были хотя бы нормально общаться, не говорю уже о том, чтобы дружить и помогать друг другу?       Юнги искренне не понимал этого момента. Конечно, его знания таких ситуаций не подкреплены реальными фактами, а только какими-нибудь фильмами и книгами, но он уверен, что и в жизни также. Дети таких родителей автоматически должны вырастать с ненавистью друг другу, а благодаря продолжающимся конфликтам родителей, та должна только сильнее крепнуть и въедаться в мозг.       — Забрать Чонгука из детского дома, это последнее хорошее, что смог сделать Чон Исоп. После он полностью увяз в тёмных делах семьи, не смог выбраться и в конце концов, очень скоро скончался. Его смерть означала возвращение к делам Чон Вонёля, деда Хосока. Это окончательно свело с ума маму Хосока, и она сбежала. Она не хотела погибнуть в той же тьме, что и её муж, так она говорила.       Юнги начинает вспоминать, что Хосок рассказывал о своей матери и её уходе. В тот момент он думал, что это ощущается хуже, чем если бы та умерла. Сейчас он не знает, что ему думать.       С одной стороны, он понимал страх женщины, но не мог понять, как ей хватило духу бросить в этой тьме, которой она сама так сильно боялась, сына. Почему она не ушла вместе с ним? Разве она не догадывалась, какое тёмное будущее тогда ждёт Хосока? Разве, такой жизни она ему желала? С какой стороны ни посмотри, но её поступок ужасен. Хуже понимание этого только воспоминания о том, с какой любовью и печалью Хосок говорил о ней.       — После её ухода я переживала о том, что господин Вонёль прогонит Чонгука и о нём, будет не кому позаботится, но к всеобщему удивлению, опасения оказались напрасны. Вонёль принял Чонгука, как родного внука. Поначалу я и Хосок обрадовались, но со временем всё изменилось. Господин Вонёль стал готовить внуков к принятию основного семейного дела и в конце концов, на место нового главы был выбран Чонгук, а не кровный внук.       — Чонгуку выбора никто не давал, а потому он просто делал то, что ему говорили. Ну а Хосок, всякий раз выражающий неприкрытую ненависть к тому, что разрушило его семью, всё равно не был рад. Его, до этого хорошие отношения с Чонгуком, стали натянутыми, с дедушкой он спорил и напоминал ему о том, что Чонгук не может стать наследником, ведь тот на самом деле не Чон. Успеха он не добился и в конце концов, ушёл. Чонгук пытался его вернуть, но Хосок отказался и от него, сказав, что тот отобрал у него всё и теперь, он его ненавидит. Так и закончилась их дружба и разорвались тонкие братские узы.       Немного помолчав и обдумав услышанное, Юнги облизнул пересохшие губы и тихо спросил:       — А Сокджин?       — А что Сокджин? Не он ведь воевал с их отцами и не они с ним. Я не видела, чтобы Чонгук с ним общался в прошлом, но думаю, что у них были личные разногласия. В целом, каждый из них понимал, что та война принадлежала родителям и им нет смысла продолжать её. Так что, ничего не мешало Хосоку дружить с Джином и помогать, когда тот оказывался в беде.       Юнги тихо вздыхает. Казалось, что эти дети были куда благоразумнее грызущихся между собой взрослых, но и они же больше всего пострадали.       — Но когда Чонгука объявили наследником дома Чон, вскоре то же произошло и в семье Ким. Наследником семейного дела временно стал Сокджин. Тогда-то Хосок и ушёл, оборвав все связи. После этого Сокджин лишь раз появился на пороге старого дома, когда не смог сам найти Хосока. Узнав, что тот ушёл именно из семьи, тоже пропал. Только неубедительные слухи о нём доходили до моих ушей. Хосок тоже не объявлялся. Даже когда узнал, что господин Вонёль умер, он не приехал на похороны.       — Прямо-таки неубедительные?       Юнги вслед за Мигён поворачивается к проснувшемуся Сокджину. Судя по лицу парня, тот давно пришёл в себя и просто слушал, а сейчас решил дать о себе знать.       — А как же ещё их назвать? — поднявшись на ноги, Мигён ворчит так, будто Сокджин был провинившимся ребёнком. — Как тот, кого вечно побитого заносили на руках, мог вдруг стать таким, как о нём говорили?       — И правда, ничего от вас не скроешь.       Своей опущенной головой и грустной полуулыбкой, Сокджин лишь добавлял красок в нарисовавшуюся в голове Юнги, картину.       — А ты, почему обо всём спрашивал у тёти Мигён, а не у Чонгука? Тот не Хосок, так что сомневаюсь, что не ответил бы на твои вопросы.       Сокджин начинает приподниматься, намереваясь сесть, но тут же ойкает от полученного подзатыльника.       — Тётя, я и так умираю, ещё вы добавляете.       — Раз есть силы дёргаться, значит, не умираешь. Не надо мне тут этих твоих драм опять. Лежи спокойно. А ты, — вытянув палец, она глядит прямо на Юнги и тот вопросительно хлопает глазами, — если позволишь ему встать, оба получите. И не думай, что Чонгук тебя спасёт.       — Понял, — сглотнув, отвечает.       — Отлично, а теперь я спать пошла.       — Доброй вам ночи, тётя Мигён.       Джин весело улыбается, а Мигён, фыркнув, уходит. Теперь Ким Сокджин смотрел прямо на Юнги. Улыбка сошла с его губ и, судя по взгляду, он чего-то ждал.       — Так ты не ответишь на мой вопрос? — Юнги непонимающе хмурится и тогда Джин напоминает, — почему такие важные вопросы ты не задал Чонгуку?       Юнги опускает взгляд. На языке вертелось лишь одно предложение и, как бы ему ни хотелось произносить его перед этим человеком, он всё же сделал это.       — Потому, что я трус.

***

      — Послать бы всё к чёрту и напиться, — выдыхает, стягивая с ног кеды.       — Я сейчас чай заварю. Напиться тебе хватит.       Чимин мысленно чертыхается и проходит в гостиную. Он искренне надеялся, что Намджун его не услышит. В другое время он мог бы послать всю эту ненужную заботу о его больном желудке и печени, но не сейчас.       На самом деле Чимин надеялся, что Намджун его только довезёт до дома, а заходить не станет, но тот, видно, настроен решительно. Он не спрашивает Чимина прямо, они в целом больше не говорили о Тэхёне и прочем, но тот факт, что он до сих с ним, объясняет всё лучше других слов. Намджун не уйдёт пока не получит нормальных объяснений. И это упорство связано не только с Чонгуком. Он понимает, что Намджуну должно быть минимум неприятно от осознания, что Чимин на протяжении достаточно долгого времени врал ему, пока тот всяческими способами утешал его и безвозмездно дарил свою заботу и поддержку.       Чимину и самому от этого паршиво. Он множество раз хотел признаться, но продолжал оттягивать этот момент. Оправдывал своё враньё тем, что, узнав, Намджуну будет только хуже и сложнее.       Но если не искать глупых оправданий, то Чимин просто трусливый, мало чем отличающийся от нытика Мина, идиот. Расскажи он всё Намджуну, а следом за ним и Чонгуку, всё могло закончится куда раньше.       Наверно.       Именно это слово-паразит останавливало его, и он искренне верил в его непоколебимую силу. Верил в то, что это «наверно» на самом деле «не верно» и относится к его решению всё рассказать.       В добавок к этому была и наивная вера во… что-то. Что ему просто нужно ещё немного времени, чтобы осознать.       И в действительности рассуждать на эту тему сейчас, ещё более глупо, чем остальные его действия, но и отделаться от этих мыслей он не мог. Стоило ему только подумать о том, с чего он мог бы начать свой рассказ и как оправдать своё молчание, эти мысли проявлялись ярче и напрочь отбивали желание и силы говорить.       Да, это верх неблагоразумия, но Чимин не мог вот так взять и по щелчку пальцев выбраться из собственной ловушки. Всё же, осуждать других за трусость куда проще, нежели перестать быть таким самому.       — Фруктов нарезать?       А у Намджуна отлично выходит держаться и вести себя как обычно. Будто он и не затаил на Чимина обиду и вовсе не ждёт каких-то там ответов. Это лишь сильнее давило. Теперь ему начинает казаться, что Намджун ждал этих ответов всегда. Просто, как и сейчас, не спрашивал, а ждал.       Пока Чимин давал время Ему, Намджун делал то же для самого Чимина.       Он мотает головой прогоняя эти мысли прочь.       — Не будешь?       Намджун, видно, принял эти мотания головой за ответ. Чимин решается посмотреть на него. Этот взгляд всегда такой. Чимин не знает, какое название ему дать. Он просто знает, что Намджун так больше ни на кого не смотрит. И даже материт он его не так, как кого-либо другого, интонация отличается.       И когда до его мозга дойдёт, что эти мысли не спасают, а только глубже яму роют?       — Буду, — тихо роняет и отворачивается, на что Намджун привычно закатив глаза, фыркает:       — Так долго думал, будто в постель зову, — и снова скрывается в кухне, где является большим хозяином, нежели сам Чимин.       Чимин на его слова хмыкает и думает, что позвал бы тот его в постель, он бы с радостью прыгнул. Утыкается лбом в согнутые в коленях ноги и тихо смеётся над собой. Намджун бы никогда так не сказал. Только не он.       Намджун не Тэхён.       Хм, даже забавно. Каждый из этих людей перевернул внутренний мир Чимина с ног на голову, вот только последствия они оставили разные.       Если подумать здоровой головой, то для Тэхёна он был скорее, игрушкой без которой тот, подобно ребёнку, не мог спать. Потом, в какой-то момент, этот ребёнок вырос, и игрушка стала не нужна.       Вот только игрушка привыкла быть такой, без которой не могут, из-за чего дальнейшее существование оказалось для неё, невероятно тяжёлым.       Раньше эта игрушка ни в ком не нуждалась и была сродни заводной куклы. Она понадобилась, её завели. Она выполнила задание, её поставили обратно на полку к остальным. И эту куклу всё устаивало, она о другом не думала и уж тем более не просила. Но со временем всё меняется, тоже произошло и с куклой.       Ей сказали, что она не холодная фарфоровая кукла, которая должна смирно сидеть на полке и не позволять касаться себя, а плюшевый медвежонок, которого обязательно должен обнимать тот, кто в нём очень нуждается. Когда есть кого обнимать ночью, в душе теплее.       Кукла поверила и стала мягкой, поверила в свою невероятную нужность. Но, как оказалось, без неё могут. Она была не так уж и нужна, и нет в ней никакой ценности. Иначе, её бы не оставили вот так.       — Я не жду от тебя чистосердечных признаний и прочих объяснений.       Чимин поднимает голову от колен и глядит на лицо Намджуна сквозь поднимающийся от кружек с чаем, пар. Думает, что сказанное мужчиной приятная, но всё же ложь. Как он может не ждать? Как может не желать получить хотя бы простых извинений?       — Я лишь хочу узнать, что ты собираешься делать дальше? Тебе не нужна гибель Мина, Хосок тоже тебя не особо интересует. Во всяком случае, в его смерти, даже если ты её ему желаешь, ты не так уж и заинтересован. Чего ты хочешь, Чимин?       — Чего я хочу?       Но в тот период жизни, голова Чимина не была здоровой.       Чимин отличался от других людей. Точнее, его жизнь отличалась. Как и у всех, у него были родители и дом, в котором они жили, вот только дом этот принадлежал не им, как и в целом жизнь.       Родители Чимина работали на семью Ким, уйти откуда, как известно, можно только вперёд ногами. А потому, когда обнаружилась беременность, они не придумали ничего лучше, как работать настолько усердно и валяться в ногах главы, чтобы тот позволил им оставить ребёнка, который, повзрослев, также будет принадлежать этой семье.       Вспоминая об этом, Чимин каждый раз называл родителей придурками. И всё равно ему, что о мёртвых плохо говорить нельзя. Он мог только так, да и он лишь констатировал факт. Он сомневался, что у кого-то ещё хватило бы мозгов не только закрутить роман в месте, где до старости не доживают, но и буквально оставить плод этого романа и подарить своему хозяину, а самим, позже, скончаться как раз-таки из-за той, усердной работы.       Благодаря этим людям, имён которых он уже и не помнит, Чимин получил место работы раньше, чем родился, а первым его словом было не «мама» или «папа», как у других детей, а «господин Ким». Ну точно раб в поколении.       При таком раскладе, Чимин не мог знать о том, о чём знали и думали другие дети. У него не было банальных желаний стать космонавтом, пожарным или каким-нибудь врачом; не было сказок на ночь и поцелуев в лоб; не было и такого, чтобы его хвалили или он обращался за советом и помощью. Чимин просто жил в доме, где для того, чтобы выжить, нужно приносить пользу, а когда заступаться за него стало не кому, стараться нужно было ещё усерднее.       Мать Чимина умерла, когда тому было пять. Никто не обратил на это особого внимания и не выражал соболезнований. Всё, что Чимину сказали, так это то, что впредь свой ужин он должен заработать сам. Так Чимин практически поселился в кухне особняка Кимов. Сначала только мыл посуду и убирался, когда работа повара была закончена. Позже ему понемногу начали доверять работу с продуктами. Таким образом он дожил до девяти лет.       Позже он стал наблюдать за теми, кто регулярно приходили в особняк и за детьми главы. Последних он видел крайне редко, но знал, что тех уже возили обучатся борьбе и стрельбе и стал замечать, как те вечерами тренировались на заднем дворе. Чимин в тихую подсматривал за ними и старался запоминать каждое движение, а потом, по памяти, повторял. Толку от этого было немного, но старания не стали напрасны. Когда его поймали за этим занятием и устроили проверку, было принято решение отправить и его учится. Конечно, отдельно от детей главы.       Так Чимин стал не только осваивать технику рукопашного боя и стрельбы, но параллельно его учили читать и писать. Ему сказали, раз он ещё не помер и пока не собирается, должен приложить все усилия и в будущем стать полноценным работником этой семьи.       Получив этот шанс, Чимин стал ещё упорнее. Он понимал, что ему не уйти из этого дома, но и не хотел оставаться в самых низах, где любой может помыкать им и плевать в его сторону, каждый раз напоминая, что он бесполезный кусок дерьма. Наблюдая за другими, он понял, что ему вовсе не обязательно жить в стенах этого дома и весь день горбатится в кухне за жалкую тарелку риса. Он получил шанс сделать свою жизнь лучше, и не стал от него отказываться.       Во всём можно найти выгоду, так сказал один из подчинённых главы. И на тот момент он был одним из немногих, кто был достоин лично встречаться с Кимом и получать задания из его уст. И никто не смел косо посмотреть на него и уж тем более, что-то сказать в его адрес. Это и стало жизненной целью Чимина: пробиться в ряды работников Кима и получение высокого статуса в них.       К шестнадцати годам он возвращался к едва не круглосуточной работе в кухне, только в редких воспоминаниях. Из-за обучения и хороших успехов в нём, у него не оставалось на это времени, а ещё, он начал выезжать по мелким поручениям с кем-нибудь из старших.       Некоторые считали это уже неплохим достижением, но для самого Чимина эта была мелочь, не стоящая особого внимания. Для достижения его цели этого было недостаточно, да и с самой работой, он очень скоро, начал испытывать некоторые трудности.       Его не пугали жестокость или виды крови, он не моргая глазом наблюдал за убийствами и пытками, и не одолевало его чувство вины или сожаления, когда он впервые отобрал жизнь собственными руками. Но всё же было то, что его сильно напрягало — необходимость работать с другими. Со временем, та стала вызывать в нём всё больше раздражения.              Ин Сунволь, старший, который в последствии стал регулярно брать его с собой, быстро заметил стремление Чимина работать в одиночку и всё делать по-своему. Первое время он пытался исправить это разговорами, но не вышло. Тогда, семнадцатилетнего парня впервые отправили на задание в одиночку. Цель этой авантюры была в том, чтобы тот перестал умничать и смирился с тем, что один он не справится, если, конечно, сможет выжить. В этом возрасте Чимин уже мог дать фору многим взрослым в стрельбе и метании ножей, но оставаясь безоружным, ему приходилось полагаться только на свою ловкость и изворотливость, так как был слишком мелким.       Несмотря на последний пункт, Чимин не только выжил, но и утёр нос своим старшим по всем фронтам. Он не только доказал, что в одиночку справляется лучше, нежели с кем-то, но и помимо основного задания, выполнил второстепенное, о котором случайно услышал из разговора старших.       О произошедшем быстро узнал глава Ким и впервые позвал его в свой кабинет, где дал задание, рассчитанное на него одного. Чимин должен был либо идеально выполнить его, за отведённое время собрать компромат на одного из госслужащих и пригласить, а если понадобится, то убедить, того работать на Кима, либо пустить себе пулю в лоб. Это задание стало проверкой остальных его качеств, которую он блистательно прошёл и больше не работал с кем-то даже в паре.       С тех пор его жизнь порядком изменилась. Да, он всё ещё был собственностью семьи Ким, но уже не был тем, об кого любой мог вытереть ноги или смотреть с презрением. Чимину этого было достаточно. Так же у него пропала необходимость жить в одной из коморок для прислуги. Он купил себе квартиру, в которой пусть и появлялся реже, чем хотел, за то мог хоть каждый месяц закатывать в ней ремонт и перестановку под настроение. Он перестал носить обноски и питаться крошками с чьего-то стола, и такая жизнь его вполне устраивала.       Он получал задания, быстро и точно выполнял их, гулял и купался в роскоши. Большего ему было не нужно. И уж тем более он не думал о каких-то постоянных отношениях или собственной семье. У него были деньги, пистолет и лучший алкоголь, и они отлично заполняли пустоту, о которой он особо и не думал. Ведь невозможно думать и переживать о том, о чём ты ни черта не знаешь.       Но после череды некоторых событий, он начал узнавать и это повлекло за собой свою цепочку последствий.

***

Flashback.       — Пожалуйста, поверьте. Я не виноват.       Чимин безразлично хмыкнул и скучающе перезарядил пистолет. Сидевший перед ним на коленях мужчина, увидев это, стал громче кричать. Чимин посмотрел на него и сморщился. Лицо этого мужчины выглядело отвратительно. Из его носа сочилась кровь и смешалась со слезами и соплями, размазанными по всему лицу. Его тело судорожно дрожало, когда он, сложив руки в молитвенном жесте, пытался вымолить шанс на прощение.       Чимин брезгливо отвернулся. Он видел эту картину множество раз, и та не вызывала в нём жалость. Он чувствовал одно лишь раздражение, когда его ноги хватали грязными руками, и скуку от того, что не видит ничего нового.       Когда мужчина снова попытался протянуть к нему свои руки, Чимин спустил курок. Тело мужчины упало на спину. Точно промеж его глаз зияла дыра, из которой теперь стекала струйка крови. Убрав пистолет за пояс, он ещё раз оглядел богатую обстановку дома и собрался на выход. В этот момент телефон в его кармане завибрировал, и он чертыхнулся. Ему мог позвонить только один человек.       Став одним из доверенных лиц Ким Дженёна, Чимин не был рад лишь тому, что в большинстве случаев ему приходилось отчитываться главе лично, как и получать новые задания. Для этого приходилось приезжать в ненавистный всей душой особняк и не давать себе исполнить единственное, заветное желание — сжечь этот дом дотла, вместе с его обитателями. Вместо этого он скрывал свою недовольную гримасу за безразличием и на манер цветных линз, коими иногда пользовался, вставлял в глаза почтение, после чего приезжал к держателю своего поводка. Так же было и в этот раз.       Выкурив сигарету, он ещё около двух минут постоял на улице, чтобы запах дыма немного выветрился, и только после этого прошёл в дом. В холле он встретил не мало знакомых лиц, но ни с кем не говорил и даже не здоровался. В прочем, на то и желающих не было.       У статуса, коим владел Чимин, был ещё один плюс, о котором ему не говорили, но обнаружив его, он оказался чрезвычайно рад. Да, уже никто не смел смотреть на него с тем презрением, с каким глядели на него даже уборщики, но не было в нём и какого-то уважения или же почтения. Один только страх вынуждал других людей склонять головы, но в большинстве случаев, от него пугливо отворачивались.       Чимин знал, что слухи о его делах преувеличены, а какие-то и вовсе выдуманы для большей жути, но не стремился развеять мифы. Он думал, пусть бояться и приписывают ему несовершённые деяния, так к нему точно никто не станет подходить и предлагать ненужное общение или, что хуже, фальшивую дружбу ради повышения. Он достаточно о подобном в их кругах наслушался, не хотелось бы стать участником подобного фарса. Вновь прокрутив в голове эти мысли, Чимин проходит через холл и по широкой лестнице поднимается на второй этаж. Он хотел, как можно скорее выслушать пожелание Кима и свалить. Настроение и без того оставляло желать лучшего, так ещё и нахождение в этом доме ничуть его не улучшало. И дело было не только в отсутствии приятных воспоминаний, сам дом и его хозяин…       — Прошу прощения.       Почувствовав толчок в плечо Чимин замирает, а когда до его мозга дошёл звук чужого голоса, останавливается и весь поток его мыслей. Развернувшись, он поднимает взгляд и натыкается им на подбородок высокого молодого мужчины. Скользит взглядом выше и видит обрамлённое чёрными кудрями, отдалённо знакомое, лицо. Молчит. В голове разворачивается плёнка со всеми знакомыми ему лицами и именами, и среди них он встречает похожее, видел последний раз которое, несколько лет назад, на заднем дворе этого чёртового дома. Мозг посылает нужные установки и Чимин им следует.       — Это вы извините, — говорит, склонив голову, — я должен быть осмотрительнее. Сказав это Чимин надеялся, что сын главы, как и должен, безразлично кивнёт на его слова и они разойдутся, но тот зачем-то поступил иначе.       — Я шёл позади тебя, так что ты никак не мог предусмотреть подобное. Врезался в тебя тоже я, причём, по собственной вине. Потому и извинятся ты не должен. Ты к моему отцу идёшь?       Чимин снова поднимает взгляд на лицо мужчины. То не выражало практически ничего из того, что было ему знакомо. Он решает не думать об этом и быстро опустив взгляд, кивает на заданный вопрос.       — Он вышел. Вернётся минут через десять. Можешь подождать его в кабинете вместе со мной.       — Я подожду здесь. К тому же, у вас к нему, судя по всему, тоже какое-то дело.       Не хватало ещё находиться с этим человеком в более тесном, чем этот коридор, пространстве. А если тот снова будет говорить с ним? Чимину в обществе этого человека слишком неуютно.       — Ты ведь Пак Чимин? Я правильно помню?       Хм, даже если неправильно, какое ему до этого должно быть дело? В мыслях хмыкает, а на деле только снова кивает.       — Даже если ты останешься здесь, он всё равно позовёт тебя, как только придёт.       Глупо, но Чимин опять глядит в лицо мужчины и снова не находит в нём чего-то, хотя бы отдалённо знакомого ему. Выражение этого лица, взгляд, тембр и интонация голоса, всё это было чем-то незнакомым. Если его, так называемые коллеги, в большинстве своём, глядят на него с опаской, то Ким Дженён, глава этой мерзотности, всегда смотрит на него властным, ждущим непоколебимого послушания и преданности, взглядом.       По логике, его сын должен быть таким же. Не должен просить прощения, даже если действительно виноват, помнить его имя и уж точно вот так, едва не уговаривать, он его не должен. В этом человеке, при взгляде на Пака точно нет страха, как и той властности отца, но всё же…       — Я понял, — уводит взгляд.       Постаравшись загнать ненужные мысли в самый угол, он идёт следом за мужчиной и старается не засмеяться над собой вслух. Неважно, какой у него тут будет статус, это лишь приятный самообман о какой-то значимости и свободе. Он всё такой же мальчик на побегушках у людей, которым заменить его не будет стоит ничего, и он не может не следовать их указаниям. Вот сейчас его переполняет нежелание идти с этим человеком в кабинет главы и находится там с ним же, но даже если он скажет об этом прямо, ничего не поменяется. Хм, разве что отхватит за такое по полной, если и вовсе не умрёт, ведь подобным он оскорбит сына главы, а значит, и его самого.       — Я что-то тебе сделал?       На этот раз Чимин нелепо врезается в остановившегося впереди него человека, но извиняться он, по какой-то причине не торопится, пусть и должен. В голове набатом бьётся заданный вопрос, а стены словно начали подступать ближе. Мужчина поворачивается к нему лицом, в то же время Чимин своё, обычно безразличное в этих стенах, теряет. Сжимает пальцы в кулаки до хруста, только бы не вцепится ими в лицо, в смешной попытке удержать на месте. Чувство, которое он испытывал лишь раз, начинает пускать в нём свои корни. В ушах раздаётся звон, в котором он отчётливо слышит: «попался, трус!». Вот так, сколько бы он ни делал, каких бы высот не достиг, всё это было… бессмысленно.       — Или ты боишься меня?       И как ему ответить на этот вопрос? Почему он спрашивает об этом так, будто страх Чимина, если бы конечно был, совсем не оправдан? И это тогда, когда он должен бояться этого человека, как и его отца. Когда он не хочет бояться этого человека.       — Если не хотел идти со мной, мог прямо сказать. Не нужно заставлять себя, — слышит Чимин и из него неконтролируемо вылетает:       — Ага, конечно.       Осознав всю глупость своего неожиданного для самого себя, эмоционального порыва, он опускает глаза в пол и с силой жмурит их. Он снова готов молится не о сохранности своей-не своей жизни, а о том, чтобы его чёртово сердце перестало содрагать рёбра и гонять по жилам кровь. Так он хотя бы умрёт безболезненно и почти по своей воле.       Не выдержав этого напряжения, он открывает глаза и глядит на мужчину надеясь хоть теперь увидеть в нём что-то знакомое и понятное. Пусть это будет злоба или озвученный взглядом приговор. Что угодно, Чимин примет. Только пусть эта неизвестность и тишина закончатся. Он не хочет, чтобы пустившее в нём свои корни чувство, окрепло, тем самым подписав уже долбанное разрешение на суицид.       — Всё же, отец ошибся.       Сказав это, мужчина развернулся и ушёл, скрывшись за дверью кабинета главы. Это не принесло облегчения, потому что Чимин так и не услышал и даже не увидел того, что представлял и даже желал. А услышанная фраза и вовсе врезалась в него тысячами игл, наличие которых мешали ему даже дышать.       — «Как это, ошибся»? — сам себя одними губами спрашивает, головой точно умалишённый мотает. — «Не мог он ошибиться. Ошибся бы он и меня тут не было бы. Нет, ошибается только этот безумец. Глава Ким Дженён не ошибается. Не со мной».       Он не знает, сколько простоял у этой двери, в попытках оправдать себя в глазах не смотрящего на него сейчас, человека. Появился Ким Дженён, за ним и выход из того тумана, по которому блуждал Чимин в поисках действенного способа, оправдания и ответов на ещё не заданные вопросы.       Дженён проходит в кабинет первым и жестом руки приглашает Пака идти за ним. Чимин топчется на месте секунду-две, вбирает в грудь больше воздуха и переступив порог, закрывает за собой дверь. Прислоняется к ней и взглядом бегает по просторному, но мрачному кабинету, ищет нарушителя своего личного покоя. Находит. Молодой мужчина стоит у самого светлого места кабинета, у окна, спиной к Чимину. Не поворачивается даже после обращения к нему Дженёна.       — Присаживайся, — кивком головы Дженён указывает Паку на стоящее у стола, кресло. — Разговор будет не из приятных и, вероятно, не быстрый.       Чимин бы хотел отказаться. Сказать, что ему и тут, в роли подпирающего дверь не плохо. Стоило поймать выжидающий взгляд усевшегося уже за столом главы, и он молча плетётся к указанному месту. Усевшись, Чимин старательно игнорирует наличие в комнате ещё одного человека и в ожидании глядит на Дженёна. Заметив это, Ким старший начинает говорить. Чимин полностью отдаёт внимание словам главы и не замечает на себе ещё одного взгляда.       — Я знаю, что ты только сегодня ночью вернулся из длительной командировки и не хотел бы дёргать тебя так скоро, но обстоятельства вынуждают.       Чимин удерживает в себе желание хмыкнуть на эту «заботу» и только кивает.       — Это дело я могу поручить только тебе, ибо сейчас не уверен ни в ком.       Последние слова главы настораживают Пака. Дженён всегда был придирчив и о каком-то доверии к своим людям, даже ближайшим, он никогда не заикался. Только сейчас он замечает, что вид мужчины отличается от привычного ему. Он выглядит усталым и крайне обеспокоенным. И не боялся бы Чимин поставить это слово рядом с главой, сказал бы, что тот напуган.       — Что за дело? — отмахивается от своих наблюдений, посчитав те притянутыми за уши.       — Ты наверняка уже слышал о том, что мой старший сын больше не исполняет обязанности главы?       Задумавшись на пару секунд, Чимин вспоминает, что слышал нечто подобное, но внимания не обратил. Ещё при назначении Дженён сразу предупредил о том, что лично для Чимина глава сменится только после его смерти. Так что, несмотря на то, что бразды правления были переданы, вроде, Ким Сокджину, на Паке это никак не отразилось. Он продолжал выполнять поручения Дженёна, ведь тот полностью от дел никогда не отходил и сохранял за собой не малый кусок власти.       — Кое-что слышал, но какое отношение это имеет ко мне?       Дженён хмыкает, явно довольный полученным ответом, но прежнее беспокойство возвращается на его лицо слишком быстро.       — После произошедшего возникли некоторые проблемы, мешающие мне спокойно спать.       Прежде Чимин не общался лично со старшим сыном главы, да и выдел его в последний раз, лет семь назад, если не больше, но слышал он о нём на самом деле много. О нём говорили, как о неуправляемом и неоправданно жестоком, оставляющим после себя грязь, что не в стиле этой семьи. Воспоминания об этих слухах натолкнуло Пака на вполне логичный вопрос:       — Ваш сын не согласился с этим решением?       — Не совсем, — медленно мотает головой Дженён и берёт в руки одну из лежащих в ровный ряд на столе, перьевых ручек, начинает крутить её. — Создал вид, что принял, но я-то знаю, что всё не так просто. Сокджин хитёр и точно что-то замышляет.       — «Значит, старший всё-таки Сокджин, а этот Тэхён», — размышляет про себя, но тут же отмахивается от этих мыслей. Чимину нет дела до имени этого человека, достаточно знаний о том, что это сын главы.       — Но с сыном я как-нибудь сам разберусь. Тебя я позвал для другого.       — Для чего?       Ровным голосом спрашивает, а сам думает, раз дела с сыном не имеют отношения к его заданию, зачем тогда было всё это рассказывать и тем самым продлевать его нахождение здесь?       — Ты привязан только ко мне и работаешь ты всегда в одиночку, а потому тебе может быть неизвестно о последствиях смены власти, даже если та неполная. Всегда есть кто-то недовольный, а также те, кому эти недовольства на руку. Ведь пока кричащие сосредотачивают на себе всё внимание, за их спинами начинают активничать крысы.       На последнем слове тон Дженёна повышается, раскрывая сидящую внутри мужчины злость. Его пальцы сжимаются так, что ещё мгновение и одна из его любимых ручек рассыпалась бы в пыль. Неожиданно на его плечо ложиться чужая ладонь с длинными пальцами, чуть сжимает его и Дженён затихает, пальцы его разжимаются.       Взгляд Чимина мгновенно фокусируется на этой ладони, а после он чувствует, как обладатель этих длинных пальцев зачем-то смотрит на него. Он отвечает на этот взгляд и видит несоответствие жеста мужчины по отношению к отцу и того, что виднелось на дне этих глаз. Абсолютная безразличность. Чимину не интересны взаимоотношения главы с детьми, но от осознания увиденного по его спине прошёлся табун колючих мурашек. Он быстро уводит взгляд, признав недостаток сил на то, чтобы выдержать его.       — Хотите сказать, в рядах ваших людей появился предатель? — прокашлявшись, возвращает внимание к висящему в воздухе вопросу о цели его пребывания здесь. Нужно как можно скорее закончить с этим и убраться отсюда.       — Стопроцентной уверенности ещё нет. — Говорит за отца, теперь он уверен, Тэхён, чем вынуждает Пака вернуть ему взгляд, — и не хотелось бы получить подтверждений этих домыслов, ибо это не последний человек в нашем кругу.       «Не последний человек». Тех, кому Дженён можно сказать, доверял, всего трое. Это сам Чимин, Ин Сунволь и Ли Сынги. Не хотелось бы признавать, но Сунволь был тем, благодаря кому Чимин, можно сказать, выбился в верха. Именно этот человек первым заметил его потенциал и сказал, что тот уже готов к некоторой работе. В последствии он определил его в свой отряд, и он же дал ему то судьбоносное задание. Ли Сынги же был тем, на кого из всего потока людей в этом доме, Чимин обратил внимание и благодаря которому поставил себе цель: «подняться».       В итоге один из этих людей может оказаться предателем. И Чимин будет настоящим пиздаболом если скажет, что его это не заботит. Он не был близок ни к кому из них, но они являлись важной частью его становления и, как ни крути, занимали далеко не последнее место в его жизни. А теперь ему пытаются сказать, что кто-то из них может являться предателем. Да быть такого не может.       — Ли Сынги. Выясни, действительно ли он нас предал и в зависимости от исхода наблюдений прими соответствующие меры.       — Почему я?       Чимин и сам не заметил, как этот вопрос вырвался из его плотно сжатых губ. Он чувствует на себе взгляды сразу двух пар глаз и от каждого ему становится по-своему неуютно. Тем не менее, он находит в себе силы и смелость поднять голову. Глядит поочерёдно на каждого и добавляет:       — Я слышал, что Ли Сынги и Ин Сунволь пришли к вам практически одновременно и первое время работали вместе. Ни один из них не является поклонником одиночества, а значит, они наверняка сблизились. Так почему не приставить к нему именно Ин Сунволя?       — Именно потому, что они могут быть слишком близки. Это же очевидно. Младший сын главы говорит так, будто режет. От этого тона воздух содрогается и перестаёт быть необходимым человеку, кислородом. Мужчина словно отравил его и продолжает это делать своим, не принимающим возражений, взглядом.       — Тэхён прав, — выдыхает Дженён и аккуратно откладывает ручку к остальным, поправляет чуть сбившийся ряд. — Как я и сказал, это дело я могу поручить только тебе. Никому другому я уже не верю. Я очень рассчитываю на тебя, не подведи. Даю слово, после выполнения этого задания ты не будешь обделён в награде. Дам всё, что пожелаешь.       — Я вас понял глава. Я разберусь.       Чимин поднимается из кресла и, поклонившись, идёт к выходу. Стоило ему коснутся холодной дверной ручки, как его окликает, судя по всему, новый будущий глава. Он замирает, так и не открыв дверь, но и не поворачивается, пусть и обязан.       — Забыл предупредить. Его не раз видели в обществе одного из главных людей семьи Чон. Думаю, эта информация облегчит тебе работу.       — «Облегчило бы её, только её отсутствие», — прикрыв глаза, думает. Повернувшись профилем, он бросает беглый взгляд на Тэхёна и отвечает:       — Буду иметь в виду, — и быстро уходит.       Он успел заметить во взгляде Тэхёна, что сказанное было не единственным озвученным из желаемого. Он не хочет больше ничего слышать от этого человека. Этот разговор оказался не только неприятным и долгим, он также высосал из него всю энергию. Кое-как Чимин добрался до своей машины, стоящей у ворот, а оказавшись в ней понял, что у него нет сил просто руки поднять и положить на руль, не говоря уже о полноценном вождении. Он хочет убраться от этого дома как можно быстрее и дальше, но продолжает сидеть в машине потрёпанным мешком и смотреть на ненавистное ему всем сердцем, здание. В голове его рой неясных мыслей. Он пытается понять, что так сильно подкосило его сегодня.       Да, он изначально был не в духе и жутко уставшим, но ведь совсем не это стало причиной его морального опустошения. Всё в его голове перевернулось вверх дном из-за этого мужчины, младшего сына главы, Ким Тэхёна. Тот, вроде, ни сделал ничего, но Чимина от него наизнанку выворачивает. Все слова, сказанные ему этим человеком, каждый взгляд, всё это такое непривычное, незнакомое и Чимин даже не побоится назвать это всё абсолютно неправильным, в его с зачатия неправильной жизни.       Помимо слов об ошибке отца, больше всего Чимина напряг взгляд, которым Тэхён смотрел на него в кабинете. Глава Ким всегда был уверен в непоколебимой преданности Чимина, ведь он родился и до сих пор жив только благодаря его странной прихоти. Чимин это понимал и в какой-то степени даже радовался этим суждениям главы. Благодаря этой его уверенности Чимину не нужно особо стараться, лишь поддерживать эту его веру своими действиями. Тогда как появись у Пака возможность, он не мешкая вонзил бы одну из так горячо любимых перьевых ручек, тому промеж глаз.       Ким Тэхён смотрит на него и будто видит каждое из этих желаний. Причём настолько отчётливо даёт это понять, что Чимин под его взглядом чувствует себя сидящим на скамье подсудимых за исполнение этих желаний. Вот только сам Тэхён будто не осуждает за эти желания, а наоборот, потворствует им. Это странно.       Но ещё страннее другое, то, чему Чимин не может дать название и определить, к какой группе отнести этот взгляд. Он, в совокупности с той, обжигающей нутро фразой, рушит буквально всё внутри Чимина. Хотелось бы посмеяться и сказать, что на выжженном, залитом скипидаре поле и без этого ничего не было, но чем дольше Чимин вслушивался в звук треска, с каким обычно ткань по швам расходиться и чего-то падающего, тем крепче убеждается — что-то всё же было.       — Что-то забыл или думаешь, куда бы поехать?       Чимин устало прикрывает глаза. Всю свою сознательную жизнь он считал, что до глубины души ненавидит только одного человека. Того, кто позволил матери родить и оставить жить под своей крышей, Ким Дженёна. Сейчас в его голову закрадываются мысли о возможной ненависти к ещё одному человеку.       — Вы хотите дать мне ещё одну зацепку?       Открыв глаза и вопреки доводам разума, он поворачивает голову к усевшемуся на пассажирское сидение, Ким Тэхёну. Он знает, что не должен говорить таким тоном с сыном главы и не позволительно ему так пытливо смотреть на этого человека, пытаться взглядом принудить ответить на вопрос или скрыться с глаз долой.       Тэхёна по-хорошему должно бы это разозлить. От Дженёна он бы уже точно получил звонкую оплеуху за такие выходки, а этот почему-то молчит и только смотреть своим странным взглядом продолжает.       — Тебе не нравится приказ моего отца, — вместо ответа на его вопрос, уверенно заявляет. — Ты был близок с этими людьми?       — Нет, — отвечает только на второй вопрос. На первое ему ответить нечего, да и не положено. — Я работаю один.       — Знаю. Потому это задание и дали тебе. Награда за него лучше, чем просто хорошая, ведь в этот раз ты выбираешь её сам, но отчего-то ты всё равно не рад.       — Печётесь о моей радости? — цедит сквозь сжатые зубы.       Он должен боятся этого человека также, как и его отца, если не больше, но сейчас тот его только злит и раздражает одним своим присутствием. Руки чешутся, так и хочется один из своих ножей запустить тому промеж глаз.       — Хочу, чтобы такому ценному сотруднику работа была в радость.       — Тогда избавьте меня от своего общества.       Чимин совсем перестал контролировать вылетающие из его рта слова, но и Тэхёну на его очевидное непочтение, видно, до лампочки. Это развязывает Паку руки и он, совсем позабыв о статусе, как своём, так и человека перед собой, глядит на него с неприкрытой злобой.       — Всё, что мне нужно было знать для работы, мне уже сказали. Так какого хуя ты попёрся за мной и продолжаешь мне глаза мозолить?       — Так сильно предан моему отцу, что в его отсутствии даже говорить со мной не желаешь? — неожиданно спрашивает Тэхён совсем не то, чего от него ожидал Пак. Да что там, он в целом не знает, чего ему ожидать от этого человека. А его вопрос, он не выбивает из колеи, нет. Чимин давно из неё вылетел. Но то, что он не успевает скрыть во взгляде ответ, вряд ли ему на руку.       — Вижу, что не очень. Ты боишься его, но ни капли ему не предан и при первой же возможности твой след бы уже простыл.       — Мои дела с Ким Дженёном тебя никак не касаются, — дрожа от злости, сквозь зубы выговаривает.       — Безусловно, ведь ты принадлежишь ему и только ему, — без тени ухмылки или едкости говорит, — но мне интересно, что ты попросишь у него в награду?       — Возможность никогда тебя не видеть и не слышать. А теперь, проваливай!       Тэхён на сказанное как-то странно хмыкает и Чимин уверен, тот скажет что-то, что окончательно сорвёт ему башню и он своими руками вышвырнет этого, пропахшего подлостью, ублюдка. Но вопреки ожиданиям Пака, мужчина уходит. Вот так, доведя до точки кипения, без слов уходит, оставив Чимина с этой, клокочущей в нём, злостью.       Он прижимается горящим лбом к холодному рулю, пытается нормализовать дыхание. Не выходит. Вдох, и в лёгкие будто расскалённый свинец заливают, а каждый выдох, словно последний. Подрагивающими пальцами он тянется к лежащим на бардачке сигаретам и после нескольких неудачных попыток, закуривает. После второй затяжки зажимает сигарету одними губами и уезжает от ворот, за которыми его личный Ад. Нужно как можно скорее убраться отсюда.       Именно это, чёрт возьми, он и должен был сделать с самого начала, а не сидеть тут мешком разорванным, не ждать, когда тот, кому он не дал более подходящего названия, явится.       Хочется оправдаться перед собой за ту слабость и упрямо доказывать, что он не знал, не догадывался о скорейшем появлении Ким Тэхёна в поле его зрения. Но стоит этим словам прозвучать в его голове, как салон автомобиля разрывает его собственный смех. Он знал. Когда пальцы Тэхёна сжимали плечо Дженёна, и перед самым своим уходом, в том взгляде он видел отблески их раннего разговора и того, что Тэхён не поставил в нём точку. Чимин знал это, но надеялся ошибиться.       Чимин постарался оградится от произошедшего мыслями о новом, чрезвычайно сложном задании. Наделся, что остальное, посчитав себя ненужным, скроется в самом дальнем уголке его памяти и больше не выплывет. Не вскроет его нутро, не заставит позорно рыдать над тем, что его ложь, являющаяся важным механизмом в его жизни, откроется, признается таковой.

***

      Прошла неделя. Чимин о Тэхёне не думал и не вспоминал. Он с головой ушёл в работу, а все надежды, что были в нём он теперь направлял лишь на то, чтобы обвинение в предательстве человека, на которого он ровнялся, кто буквально показал ему другую жизнь, оказалось ложным.       Вот только за эту неделю Чимин не нашёл ничего, что помогло бы этой надежде стать оправданной. Он уже дважды был свидетелем встреч Ли Сынги и одного из людей Чонов. Они встречались в людном месте и, на первый взгляд, случайно сталкивались и тут же расходились по разным сторонам, но Чимин знал, что это обман.       Они обходили широкую площадь или торговый центр и встречались вновь в одном из закоулков где-то посередине. Чимин уверен, чтобы убедится в предательстве, ему будет достаточно подобраться ближе и вслушаться хотя бы в часть их разговоров, но каждый раз отступал, даже не попытавшись. Уверенный, что у него это не выйдет, он смеётся над собой и говорит, что не сможет приблизится к тому, у кого научился большинству того, что знает и умеет, в том числе, скрытности. Но в душе он понимает, что всё это пустые отговорки. Он боится получить подтверждение, хоть и на самом деле не нуждается в нём.       Он мог бы уже принять этот факт и доложить главе. Дважды он порывался позвонить Дженёну, но едва набрав номер сбрасывал и отшвыривал от себя телефон. Что-то в его голове не сходилось. И дело было не только в его восхищении этим человеком в прошлом, он не мог понять мотив этого предательства.       Ли Сынги, как и Чимин, работал исключительно на Дженёна, так что его тоже не должна была как-то задеть смена власти. Дженён же сказал, что всё это началось именно после отстранения Сокджина. В таком случае, Сынги должен был только порадоваться тому, что у бесбашенного мальца отобрали власть. Так с какого хера ему вдруг идти на предательство, когда он сам не раз был палачом таких вот умников и знает, какая кара ждёт попавшегося? Рассчитывал, как раз на свои знания? Думал, сможет всех провести или что за ним не будет слежки?       Даже так не сходится, потому что Чимину не стоило абсолютно никаких трудов найти его и проследить. Тот хоть и озирается по сторонам чаще, чем обычные люди, но особого беспокойства Чимин в нём не заметил. И опять напрашивается вопрос: какого чёрта? Что Чоны могли предложить ему, чего не дали Кимы и может стоит жизни?       От постоянно крутящихся и бьющихся друг об друга мыслей, голова начинает болеть. Он прикрывает глаза и полной грудью вдыхает сырой вечерний воздух. Пытаясь отвлечься, он думает, что было бы неплохо, пройдись дождь и в городе. Тогда и дышать там стало бы куда легче и не пришлось бы ездить на этот отшиб только для этого. Подышать.       Хмыкнув последней мысли, он выуживает из кармана джинс сигареты. Уже после второй затяжки отбрасывает её, поднимается с земли и, отряхнувшись, идёт к машине. Он не станет ничего докладывать Дженёну до тех пор, пока сам не разберётся во всём.       Главе будет достаточно кивка головы на его вопрос, а причины, почему один из его доверенных лиц, решил перестать быть таковым, его не волнуют. Чимину же мало простого подтверждения, ему необходимо докопаться до сути, по какой причине Ли Сынги так поступил и, желательно, услышать объяснение этих причин из его же уст, а не пытаться придумать их, основываясь на своих поверхностных наблюдениях. Так его хотя бы совесть мучать не будет.       На последней мысли он с силой мотает головой и нервно посмеивается над собой. О какой это совести он вдруг подумал? Неожиданно зазвонивший телефон не даёт ему как следует задуматься над этим, и он тормозит на обочине. Уверенно взяв телефон и не глядя на имя звонившего, он принимает вызов:       — Ну здравствуй, волчонок.       Кончики пальцев подрагивают, как если бы по ним прошёлся малый заряд электрического тока. И чувство внутри такое, название которому он не знает, но уверен, именно оно не даёт ему и звука проронить.       — Давно тебя не видел, как ты там? Слышал, получил новое, сложное задание. Справляешься?       Так вот в чём дело. Сунволь уже в курсе, что он следит за Сынги. Чимин не знает причину, но уверен, что это не хороший знак. Нужно взять себя в руки. Медленно и тихо он глубоко вдыхает и отвечает:       — Как и всегда.              Стоило произнести эту привычную фразу и во рту скопилось что-то горькое и даже мерзкое на вкус. В салоне автомобиля вдруг стало невыносимо душно, свободной от телефона рукой он тянется к кнопке и опускает сразу все стёкла. Вдыхает и осознаёт, стало мерзко, потому что это ложь. В этот раз всё не так, как обычно и он сам какой-то, не привычный для самого себя.       — Это хорошо.       Чимин слышит в этих словах не то, что было произнесено. Это недоверие, это ложь.       — Я переживал, что у тебя могут возникнуть проблемы с этим заданием.       — Почему? — вырывается из него, но он даже не сожалеет о произнесённом вслух вопросе. Да, он понимает, что его обманывают, но хочет дослушать эту ложь до конца, понять её.       — Мне известно, как ты относился к Сынги в прошлом.       — Я никогда не говорил этого.       — Волчонок, я знаком с этим человеком много лет, знаю стиль его работы, его суждения на тот или иной счёт. Когда я взял тебя к нам, видел, как ты пытаешься подражать ему и понял, какое впечатление тот произвёл на тебя. Потому и подумал, что тебе может быть сложно сейчас. Не каждый справится с устранением своего идола. Чимин прикрывает глаза. К горлу подступает тошнота, а со лба скатывается капелька пота.       — Ваши переживания напрасны Сунволь, а об устранении говорить ещё рано.       — Вот как? Ты правда так считаешь?       Нет или да. Он понятия не имеет, что и как он считает, особенно после услышанного от Сунволя.       — Думаете, у него могла быть причина совершить подобное?       — Не знаю. У него было всё, чего он желал и даже больше. Неужто просто на покой захотел?       Сунволь хрипловато посмеивается, а Чимин открывает глаза. Хочет спросить, что тот имел в виду, но не успевает.       — В любом случае, я рад что ты не растерялся и по-прежнему сохраняешь свой статус. Я бы, на твоём месте, вероятнее всего, не справился бы. Удачи.       Всё было сказано настолько быстро, что Чимин не успел и слова вставить, а когда Сунволь закончил говорить, завершился и звонок. Несколько минут он ещё прижимал телефон к уху, будто считал, что возможность задать свои вопросы и попросить совет, вот-вот появится и тревога, захватившая его сердце, развеется, но этого не произошло. Он один и полностью растерян. Он не должен был говорить обо всём этом с Сунволем, о поспешности некоторых выводов и спрашивать его мнение. Что если, ему на самом деле известно, сколько Чимин знает? Как он использует это? Выложит это Дженёну или передаст Сынги, с которым может находиться в сговоре?       — У него было всё, чего он желал и даже больше. Неужто просто на покой захотел?       Тихо повторяет сказанное Сунволем и снова слышит этот треск внутри. Он никогда не делал из Ли Сынги идола, но признаёт, что выбрал жить по его идеалам. Ему казалось, что так лучше и считает так до сих пор. Если не думать о… покое?       Телефон в его руке снова звонит. Его взгляд несколько секунд гипнотизирует имя, обладателю которого Чимин должен отвечать вне зависимости от своей занятости. И так было всегда, но сейчас он мешкает. Старается дышать глубоко, на деле выходит рвано, а телефон перестаёт звонить. Руки его начинают дрожать, телефон падает куда-то в ноги.       Он не ответил на звонок. Чимин не ответил на звонок Ким Дженёна. Да, возможно, он сможет объяснить это ему, но не понимает, как объяснить этот поступок самому себе. Как тот, кем он является сейчас, объяснит это тому, кто не позволял себе таково? Почему он подумал именно так? Разве сейчас он является кем-то другим? А кем, кроме себя самого он может быть? Он ведь и есть он.       Телефон снова звонит. Чимин судорожно выдыхает и подняв телефон с пола, отвечает на звонок. Дженён не спрашивает, почему он ответил только со второго раза, хотя лучше бы спросил и отсчитал. Но тот лишь говорит Чимину приехать, а в голосе его нет и грамма злости или ожидаемого недовольства. Чимин отвечает Дженёну, что приедет в течении часа, а себя мысленно просит за этот час не распасться на части, а прийти в норму.       Они прощаются, телефон снова летит в ноги. Чимин прислоняется лбом к рулю, прикрывает веки и делает дыхательную зарядку. Волосы на макушке треплет поднявшийся ветер. Он вдыхает в себя чистый, прохладный воздух. Вдыхает так, будто каждый вдох последний и ловит странное ощущение, словно тот другой. Словно бы Чимин впервые начинает дышать.