Без вины виновный.

      Flashback.       Солнце нещадно слепило, но не по этой причине он не открывал глаз. Напротив, он очень хотел бы взглянуть на него ещё разок. Он уверен, это последние минуты его чёртовой жизни. Ещё несколько секунд и он умрёт от этой, разрывающей его тело, боли. Наверно, не очень красиво будет умирать прямо за школьными воротами, но другого выбора ему не дали. Так что, он не будет виноват в том, что вышедшие из школы девушки начнут душераздирающе визжать при виде его помятого трупа, а кого-то из парней может вырвать от представленного им, зрелища. Только бы не на него.       С другой стороны, он ведь этого не почувствует и уже не узнает.       Радует во всём этом только то, что солнце светит особенно ярко и он не чувствует холода. Видно, сцены смерти, а именно, её ощущения умирающих, в книгах и фильмах, приукрашены. На самом деле человек не чувствует того устрашающего, обречённого холода. В прочем, свет в конце тоннеля он тоже не наблюдает, как и самого тоннеля. Нормально ли это или он даже умереть как все не способен?       — Сокджин?       Он помнит, в одной книге рассказывалось, как на последних минутах своей жизни, персонаж слышал голоса в голове, а перед глазами он видел свои самые яркие воспоминания. Но он никак не думал, что подобное может произойти с ним. И уж точно не хотел услышать именно этот голос.       — Почему ты тут лежишь? Что с твоей формой? Твоё лицо, кто посмел ударить тебя?       И зачем столько драмы? Джин и сам не плохо справлялся.       Он пробует открыть глаза и с правым у него это получается. Солнце над ним загораживала голова с неопрятными чёрными кудрями, а прямо в него обеспокоенно смотрели выпученные, полные паники, глаза.       — Кто с тобой это сделал?       — Отстань, — он отворачивает лицо. Не хочется ему видеть этого человека, отвечать на его глупые вопросы, тоже. Смысла в этом нет.       — Ладно, можешь не говорить. Я сам их найду. Поднимайся, — паренёк осторожно берёт его за плечи, но Джин эту помощь не принимает. Повернувшись, он слабо пихает его локтем и шипит:       — Не суйся куда не просят.       — Предлагаешь мне закрыть на это глаза? Совсем из ума выжил? Нужно поставить этих уродов на место. Пусть узнают кто ты такой и…       — И? — парнишка замолкает от резкости в тоне старшего и непонимающе глядит на Джина. Тот вздыхает. — По-твоему, я стану лучше их, если поступлю так?       — Ты Ким Сокджин. Наш отец говорит, что лучший тот, кто сильнее. Уважение приходит через страх. Почему ты снова пренебрегаешь его словами и позоришь семью? И почему я говорю это? Разве не ты должен учить меня, быть для меня примером?       — Ты такой послушный, сам всё знаешь. К чему тебе какие-то там примеры от никчёмного старшего братца?       — Ты знаешь, что я имел в виду, — раздражённо вскрикивает, вцепившись в его плечи. Джин уверен, этот поганец намеренно добавляет ему боли. — В будущем, именно ты займёшь место отца. Как ты будешь вести дела, если тебя не будут бояться, а значит, слушать? Если ты сам будешь слабаком и трусом, кто пойдёт за тобой?       Джин фыркает и скинув с себя чужие руки, кое-как поднимается. Стоять тяжело, руки практически не двигаются, пальцы он перестал чувствовать после того, как по ним изрядно потоптались. Но и помощь от этого человека, являющимся братом, он принимать не хочет. Сам справится, без этого мелкого чудища.       — Стой!       — Заткнись, — равнодушно отвечает.       Не реагируя должным образом на чужой крик, он неспеша продолжает ковылять дальше от ворот. Всё же, ему совсем не хотелось, чтобы его видели в таком состоянии и добавляли ненужной драмы.       — В твоих глазах я трус и слабак? Пусть будет так. Но не смей повышать на меня голос, не дорос ещё.       Джин слышит злобное ворчание, но в этот раз отвечать не стал. Не хочется. Только дойти до какого-нибудь места и сесть, в идеале, лечь. Хотя, тут тоже проблемка. До того, как его потревожил Тэхён, он радовался солнцу, но вот теперь, оно только мешало. Он мог держать открытым только один глаз, но и тот приходилось щурить от слишком яркого света. Потому не было ничего удивительного в том, что, пройдя совсем немного он споткнулся и не удержавшись на ногах, тяжёлым камнем повалился на землю.       — Блядство, — выдыхает и уже не предпринимает новых попыток подняться.       Закрыв глаза, мысленно просит прощения у тех, кто его увидит. Всё же, из школы всегда выходят радостными, весёлыми, а он своим видом, кому-то точно обломает это веселье, добавит тревоги, напугает. Но будут и те, кого всё же порадует. Есть же такие люди, которым для счастья достаточно убедиться в несчастье других.       — Снова материшься?       А вот это больше похоже на те самые голоса в голове перед смертью и желанные картинки. Этот голос, наверно, единственный, который он хотел бы услышать сейчас, когда он такой слабый.       Он снова пытается открыть глаза и теперь видит перед собой другое лицо. Оно размыто, но всё же он видит его, чувствует на себе взгляд этих глаз. Так приятно. Хочется улыбнуться. Он растягивает губы в улыбке и тут же морщится. Ранки на губах успели покрыться корочкой, а теперь вот, они снова открылись.       — Помочь?       — Буду рад, — не обращая внимания на боль, он продолжает улыбаться и старается не закрывать глаз, но тот не подчиняется его команде, а мозг смеётся над его жалкими усилиями смотреть на этого человека чуть дольше.       — Тебя отнести домой? — будто из далека, но он слышит этот голос и разобрав слова, тратит последние остатки сил на привычный им двоим ответ:       — Куда угодно, только не домой.       Больше Сокджин ничего не слышит и не видит. Он успевает только почувствовать прикосновение тёплых рук, а после наступила желанная лёгкость. Всё же, в таких моментах есть и плюсы. В них он может быть с ним. С единственным волнующим его человеком.

***

      — Почему ты снова позволил им побить себя?       Ухмыльнувшись, от с трудом открывает глаза. Этот человек всегда точно знает, когда он уже не спит. Осмотревшись, он видит знакомые очертания чужой комнаты, и черты глядящего на него лица. С каждой встречей то становилось всё грустнее и это беспокоит его, пожалуй, куда сильнее собственных проблем.       — Вот именно. Побили меня, но почему ты такой разбитый?       Он не хочет говорить о себе. Хочет слушать его, хочет, чтобы тот не боялся делиться с ним, открывать душу. И чтобы в ней не было, он всё это примет. Не важно, свет в ней или тьма. Только бы…       — Дедушка сделал выбор, — с нотками недовольства отвечает ему.       Отвернувшись, парень поднимается с кровати и отходит к столу, стоящему у окна. Сколько бы раз Джин здесь не был, то никогда не было задёрнуто шторами, а на столе не было ничего лишнего или отвлекающего внимание. Из-за этого у Джина порой складывалось впечатление, что Хосок и вовсе им не пользуется.       — И его решение тебя не радует?       — Он выбрал Чонгука, — уперевшись ладонями в стол, не поворачивая головы, отвечает. — Он. Выбрал. Чонгука.       Джин слышит протяжный выдох. Ему бы хотелось сейчас вылезти из-под одеяла, подойти к свесившему голову парню и обнять его. Проблему это не решило бы, но так он хотя бы даст ему знать, что тот не один. Да и… разве Хосок хотел это место?       — По словам дедушки я недостаточно зрелый и недальновидный, а мой эгоизм и чрезмерная эмоциональность всё погубит.       Сжав пальцы в кулак и сморщившись от боли, Джин всё же покидает постель и пошатываясь подходит к нему.       — Раньше я думал, что мне всё равно и был рад тому, что Чонгук официально стал моим братом, ведь мы во многом похожи. Думал, теперь у меня есть человек, способный понять мою потерю, ведь он тоже потерял. Надеялся, что с ним мне будет легче пережить всё это. Но тот лишь отобрал у меня то немногое, что оставалось, — ухмыльнувшись, он качает головой. — Мне не нужно было это место, мама не обрадовалась бы, но… я хотел отказаться от него, а не чтобы у меня его отобрали.       Он резко поворачивается к подошедшему Сокджину и хватает его за плечи, сжимает. Джин не пытается вывернуться, терпит. Просит себя и молчать. Хочет, чтобы Хосок полностью высказался ему.       — Но что сейчас получается? Я, стремящийся стать хорошим из-за обещания, потерял принадлежащее мне по праву место, а образцовый сын полицейского станет главой преступного бизнеса. Что это всё такое? И почему меня это так бесит? Я ведь должен радоваться тому, что мне не придётся отказываться, верно? Но почему вместо этого я злюсь на Чонгука, который не отказался? Почему он согласился принять это место? Ему ведь это всё было не нужно. Это идёт в разрез с его чёртовыми принципами. Почему я хочу возненавидеть его за это, хоть и ближе него у меня никого нет? Почему теперь, его прежнюю поддержку я воспринимаю ножом в спину, если очевидно, что это я его предаю?       — Хосок…       Хосок опускает голову и укладывает её на плечо Джина. Тот и не против. Вытянув руку и зарывшись едва двигающимися пальцами в короткие волосы, он мягко гладит его по голове, стараясь при этом контролировать дрожь и не упасть. Он должен продержаться. Сейчас он не может быть слабым, его сила нужна человеку, кто всегда помогал Джину подняться. Сейчас он нужен ему. И если Хосок на самом деле такой, он примет его, и сделает всё, чтобы и тот себя принял, а не разрывался в собственных сомнениях и противоречиях.       — Ты можешь возненавидеть его, и это не будет предательством с твоей стороны, — шепчет над ухом, пытаясь этими словами выразить свою поддержку и дать понять, что он всегда будет на его стороне. — Чонгук, каким бы он ни был, что бы вас не связывало в прошлом, этой семье он чужой. Он не должен был занять принадлежащее тебе с рождения место. Не важно, какое обещание ты дал матери. Ты мог бы встать во главе и поступить так же, как и твой отец в прошлом. Отказаться от всего этого. Таким образом ты не потерял бы это место и обещание не было бы нарушено. Просто на его исполнение потребовалось бы чуть больше времени. Но чрезмерно послушный Чонгук, просто вытеснил тебя, затмил собой. Это было неправильно с его стороны.       — Что мне делать? — Хосок поднимает голову и смотрит на Джина покрасневшими глазами. — Я пытался поговорить с дедушкой, просил его дать мне ещё немного времени, напоминал о том, что Чонгук не Чон, но всё без толку. После моих слов он сказал, что лишь укрепился в своём мнении касательно моей незрелости и эгоизма.       Отпустив его плечи, Хосок выдвигает из-за стола стул и усаживается на него верхом, уложив подбородок на спинку. Джин устало вздыхает. На самом деле, как бы он ни хотел, но оказать реальную помощь Хосоку он не в силах. Всё что он может сейчас, это быть рядом и наблюдать за чужой обидой на поразившую его, несправедливость.       Позже он сможет поговорить с Чонгуком и спросить его, какого хрена тот не отказался и даже не попытался возразить. Но, если быть совсем честным, он сомневается, что узнав причину, он найдёт решение.       — Извини, — этим Хосок выдёргивает Джина из размышлений. Непонимающе он таращится на него и ждёт объяснений этого слова. — Тебе и без того паршиво, а тут ещё я своими проблемами гружу тебя.       — Мне не в тягость. Я рад, что ты всё рассказал мне, — быстро отвечает и даже улыбается, но чувствует, как внутри что-то болезненно скребёт острыми когтями.       Он думал, что Хосок взаправду ему открылся, но то было лишь порывом. Окажись рядом с ним любой другой человек и задай этот вопрос, что стал бы для Хосока искрой, он бы точно так же взорвался.       — И всё же, прости. Не думай об этом, ладно? Лучше расскажи, что у тебя случилось? Это ведь уже не в первый раз, но сегодня они изрядно постарались. Что там за амбалы, раз ты не справляешься?       — Это не так важно, — проглотив многое другое, отвечает и опирается копчиком о стол, — просто, надеялся, что они поймут по-хорошему, но как видно, дипломатия не всегда является средством разрешения конфликта.       — Ты и дипломатия? — без толики доверия хмыкает Хосок, на что Сокджин посмеивается.       — Конечно дипломатия. Я кроме как говорить, больше ничего не умею. От вида крови меня мутит, а в драке я паникую и не могу ничего сделать. Даже элементарно увернуться от удара или убежать.       Какое-то время они смотрят друг другу в глаза, после чего оба взрываются смехом. Хосок смеётся громко, заливисто. Джин смотрит на него и старается подражать.       Говорят, в каждой шутке есть доля правды. Жаль, что сейчас он был искренен как никогда. Кажется, ему всё же придётся послушаться мелкого чудища и стать сильнее.

***

      Здорово, когда вся семья собирается за одним столом. Плохо, когда ты эту семью ненавидишь. В такие моменты Джин ощущает себя героем плешивого романа, где он, сын властного и строго отца, не интересующегося ничем, кроме выгоды для бизнеса. Ещё у него обязательно мачеха, но не злобная старуха, а трясущаяся от страха мышь и паршивый младший брат, по жестокости не уступающий отцу. Руки бы этому автору оторвать. Честно.       — Тэхён, как у тебя с учёбой? Вы вроде к экзаменам должны готовится.       Да, и интересуются тут в основном именно им, послушненьким и хорошеньким младшеньким. Он отводит взгляд от этой тошнотворной картины, уставляется в свою тарелку, но дурнота накатывает лишь сильнее. Кажется, сегодня он снова не поест.       — Не волнуйся, отец. У меня будет высший бал. Можешь не сомневаться.       Джин не удерживается от шумного вздоха, звук которого не ускользнул от отцовского слуха. Мужчина тут же перевёл взгляд на него.       — А у тебя, слышал какие-то проблемы с другими учениками? Будто, тебя побили на той неделе. Это правда?       Он должен сказать правду и соврать. Он не может сделать вид, будто драки не было. С него и синяки не все сошли. Но и не может сказать, что, то была не драка, а обыкновенное избиение, в котором он не смог даже защититься, потому что испугался. Отец посмеётся, а потом снова будет учить его драться. Не хотелось бы вновь проходить через это.       — Были некоторые проблемы, но они уже решены. Не беспокойся отец.       — Неужели? — выгнув бровь, он откладывает палочки и пристально глядит на него, — и как же ты всё решил?       Вот чёрт. Этот человек, каждый раз пытается поймать его на лжи. И к сожалению, в большинстве случаев у него это выходит. Как ему ответить, чтобы себя не выдать? Что сказать? Думай, думай, думай! Чем дольше молчишь, тем большим сомнениям подвергаются сказанные ранее слова. Ты же это знаешь. Ну же, говори!       — Позволь мне ответить на твой вопрос, отец.       Две пары глаз моментально устремляются в Тэхёна, упирающегося локтями в стол и крутящего в руке телефон. Глядя на довольное лицо брата, Джин успел заметить, как тот, прежде чем выйти из-за стола, подмигнул ему.       Тело прошила дрожь. Что этот мелкий придурок задумал? Решил его подставить? Заснял, как он побитый на земле валялся? Что в этом чёртовом телефоне и в этой голове? Он не может встать и отобрать телефон, не может возразить. Он ничего, блядь, не может. Только положится на то, что ожидающая его неизвестность не выльется во что-то с хреновыми последствиями.       Хотя…       — Как видишь, отец, он всё решил. Даже лучше, чем я ожидал.       Джин хмурит брови, но не успевает дотянуться взглядом до смеющихся глаз Тэхёна, как сталкивается с тяжёлым взглядом отца. Тот переменно смотрит на него и в телефон Тэхёна, на котором, очевидно, воспроизводилось видео. Джин не мог понять, доволен отец увиденным или разочарован, но в том, что для него это сулит неприятности, он уверен больше, чем на сто процентов.       — Это было круто, братишка. Ты молодец.       Тэхён улыбается так тепло, глаза его светятся искренней радостью и там, что-то ещё. Такое странное чувство. Хочется улыбнуться в ответ, подойти, обнять. Даже заплакать чёрт возьми. Но, с чего вдруг в нём такие эмоции? Что Тэхён делает прямо сейчас? Что чувствует Джин?       — Не плохо, — словно сквозь толщу воды, он слышит голос отца. Моргает и отводит взгляд от Тэхёна. Странное, непрошенное чувство отпускает его. — Но старайся не допускать подобного. Они должны понимать с кем имеют дело до того, как ты покажешь свою силу. Учись подавлять их словами, одним избиением мало что можно решить.       Хм, ну вот. Даже сейчас, он вроде и похвалил его, а по факту лишь упрекнул. Снова. Всё. Не так.       — Есть люди, понимающие только грубую силу, отец. Он им её показал и указал их место. Уверен, они это запомнят и больше не создадут проблем.       Мужчина хмыкает и вытерев губы салфеткой, поворачивает голову в бок.       — Идём.       Джин исподлобья наблюдает за взглядом отца. Подрагивающая рука сидящей рядом с мужчиной, женщины замирает. Не успев донести ложку с супом до рта, она возвращает её в тарелку и встаёт из-за стола. Не издав и звука, она идёт за мужчиной глядя исключительно в пол и всё мнёт свои пальцы. Джин наблюдал за ними до тех пор, пока они не покинули столовую.       — Ну что, не хочешь поблагодарить меня?       Джин смотрит на лицо брата и только лишний раз убеждается в отсутствии уже у себя, того странного чувства. Более того, ему пришлось напомнить себе, что смотрел он именно на брата, а не чужого, абсолютно незнакомого ему, человека. Он уже понял, что сделал Тэхён. И нет, он не чувствовал себя благодарным или должным. Он только понял, что брата у него на самом деле, нет. Есть только ещё один сын ушедшего минутой ранее, мужчины.       — Что? Тебя настолько переполняют эмоции и чувство признательности, что ты не можешь и рта открыть?       Джин не отвечает. Отводит взгляд, да так, будто увидел что-то отвратительное и собирается уйти.       — Эй! Не смей меня игнорировать! Я помог тебе. Ты должен быть мне благодарен! — кричит ему в спину.       — Благодарен? За что? — нехотя он поворачивается и смотрит на раздувшего щёки, младшего.       — За то, что я стал твоими руками, — Джин хмурится. — Раньше я всё никак не мог понять, что с тобой не так. Почему тебе на обучение потребовалось больше времени, чем мне, и почему ты всегда старался избежать драки. Но теперь я понял. Ты просто не можешь. Я не осуждаю тебя, лишь хочу помочь. Не можешь справится сам, хорошо, я не скажу отцу. Я стану твоими руками. Ты будешь говорить, а я буду делать.       — Зачем тебе это? — его только на этот вопрос и хватает.       — Я не хочу, чтобы тебя постигла такая же участь, как нашего старшего. Слабые должны умереть. Ведь эту фразу сказал ему отец, а после выгравировал на урне с его прахом.       Джин прикрывает глаза и предпринимает попытки проглотить выросший поперёк горла, ком. Колени начинают дрожать, а лоб покрылся испариной.       — Не отворачивайся от меня. Ты мой старший брат и я просто хочу помочь тебе. Я не хочу остаться один.       — Ты уже остался, — кое-как выговаривает, а когда Тэхён его переспрашивает, поднимает голову и открыв глаза, повторяет, но на этот раз чётко, без доли сожалений. — Ты уже остался один. Мне не нужен такой брат.       — Тебя убьют! Если отец узнает, что ты такой же слабак, как и Джунхи, он избавится от тебя так же, как и от него. Одумайся! Ты же сам говорил, что сожаления для слабых! Но именно они будут переполнять тебя, да только поздно будет!       — Вот именно, — тихо отвечает и отворачивается. — Если в будущем тебе придётся избавится от меня, то сделай это без сожалений. Обрубай мои руки, рушь мои планы, ненавидь меня. Сделай всё, чтобы выиграть. Ведь именно таким хочет видеть тебя отец, не правда ли?       Тэхён ответить не успел или не захотел. Джину всё равно. Он ушёл, оставив младшего наедине с самим собой. Им нужно как следует всё обдумать. Вдруг, в будущем, они окажутся правыми?..

***

      Ветер подозрительно холодный и порывистый, что совсем не привычно для поздней весны. Днём солнце палило и жарило, а теперь небо заполонили тяжёлые тучи. В носу щипало от холода, точно вот-вот пойдёт снег. Засунув руки глубже в карманы лёгкого пальто, он сжимает пальцы в кулаки. Всё же, выбрать для встречи место близ реки было не самым разумным решением. Нужно было сверится с прогнозом погоды и одеться соответственно. Но кто же знал, что так будет? И Джин сейчас совсем не о погоде.       — Кажется, Мигён перепутала, и встреча была назначена не мне.       Джин ухмыляется и поворачивается к прибывшему. Лицо стоящего неподалёку парня казалось безразличным, и всё же он смог разглядеть в его взгляде удивление. Чонгук точно не ожидал что о встрече его попросит именно Джин. Он и сам этого не ожидал и никогда не хотел, но… Как видно, этой вселенной действительно плевать на планы и желания людей. Она лишь следит за их страхами, выявляет их, чтобы позже столкнуть с ними. Жестоко.       — Эта женщина не способна что-то перепутать. И тебе это известно лучше, чем мне.       Чонгук складывает руки на груди и тяжело выдыхает. В отличие от Джина, он либо подметил перемены в погоде, либо вовсе не чувствовал холода. Его щёки и нос не были красными и руки он не прятал.       — Ладно, давай к делу. Что тебе нужно и почему мы не могли поговорить в доме?       — На сколько я помню, наши семьи не находятся в дружеских отношениях, — отведя взгляд, напоминает, на что слышит смешок с долей какой-то надменности.       — Не заметил, чтобы это распространялось на комнату Хосока. Или это другое?       Джин слышит лёгкие нотки издёвки, но вместо обиды или злости чувствует искреннее желание посмеяться. Со Чонгук точно сын своего отца. Ни что от него не укроется.       — Рад решению деда Хосока? — стреляет вопросом и взглядом, но Чонгук стоически выносит всё. Он не шелохнулся, взгляд не отвёл, бровью не повёл. Будто этот вопрос на самом деле его никак не зацепил. — Твой отец хотел для тебя такого будущего?       — Не тебе говорить о желаниях моего отца, Сокджин. Лучше о делах своей семьи так беспокойся.       Чонгук круто поворачивается и уходит. Джин его догонять не спешит. Глядит куда-то вдаль и размышляет, могло ли быть по-другому? Хосок, Чонгук, Тэхён, он сам? Могли ли они выбрать другой путь? Вот Джин, вроде выбрал, но идти по нему не может. Но неужели Чонгук такой же трус? А трусость ли это? Может, у него есть какой-то план? Или дедушка Хосока лишь хотел позлить внука, дать ему мотивацию повзрослеть?       Прикрыв ладонью лицо, он смеётся. Глупость какая. Его мысли, этот момент и всё происходящее в его жизни. Одна большая глупость, через которую не пройдёт ни один разумный довод. А все попытки остановить этот катящийся с сумасшедшей скоростью ком нелепости, тщетны.       — Хосок полный идиот если на самом деле думает, что я стремился к этому.       Джин перестаёт смеяться и поднимает взгляд. Чонгук не ушёл, стоит снова напротив него, смотрит странно как-то. Знакомо. Где-то Джин видел этот взгляд. Где-то в зеркале.       — Не добавляет ему очков и непонимание тебя, — добавляет Чонгук, на что Джин резко отвечает:       — Тебя это не касается.       — Разумеется, — кивает, — но прежде, чем спрашивать о моей радости касательно решения главы Чон, ответь, рад ли ты решению отца, и можешь ли ты сделать иной выбор.       Джин тихо хмыкает и поднимает взгляд к тёмному небу. Странно, но сейчас он не чувствует того холода, как несколькими минутами ранее. Вряд ли это связано с изменениями в погоде. Ему снова хочется смеяться, и он улыбается. Жаль, что они так похожи. Могли бы стать друзьями. В какой-нибудь из вселенных.       — Хосок хочет это место и не чтобы повторить действия отца, — опустив взгляд смотрит себе в ноги. В очередной раз убеждает себя в правильности своего решения. Снова на Чонгука смотрит. — Если хочешь сохранить свою жизнь, тебе не стоит допускать этого.       — Советуешь мне что-то во вред Хосоку? — выгнув бровь, хмурится.       — На этом месте он только уничтожит себя. Я хочу, чтобы он признал себя, чтобы отказался от обманчивого света, который ему на самом деле не сдался совсем. У меня появился некий план, благодаря которому он сможет прийти к согласию с самим собой, и в тоже время поможет мне в достижении своей цели. Таким образом пострадает куда меньше людей, Хосок обретёт внутреннее согласие, а мы с тобой избавимся от оков.       — Так ли идеален твой план? — голос Чонгука звучал по-прежнему недоверчиво, но точно заинтересованно.       — Нет, совсем не идеален. Я всего лишь человек. Но не смотря на отсутствие выбора, делать его придётся. Я свой сделал.       — И какие, по-твоему, у него могут быть худшие последствия?       — Я умру раньше, чем меня узнают, — улыбается и прерывисто вздыхает. — Лицо моё будет выглядеть крайне глупо. В глазах будут слёзы, в душе сожаления, а рядом со мной будет недопитый бокал вина. Ведь в тот самый момент я не почувствую опасность, и несмотря на то, что рук нет рядом, полностью расслаблюсь, думая, что у меня ещё есть время.       Чонгук глядит с полным отсутствием понимания от чего Джин коротко посмеивается и вскинув голову глядит в почти чёрное небо.       — У меня много проблем, но самая главная, это откладывание на потом. Старший говорил, что когда-нибудь меня это погубит. Теперь я понимаю его опасения. Я и сам этого боюсь, но почему-то продолжаю наивно думать, что времени у меня ещё полно. — Опустив голову он возвращает внимание Чонгуку. - Есть ли более наивный, чем я человек? — Чонгук лишь жмёт плечами. — Если я не стану сильнее, не научусь ценить время, для меня всё закончится плачевно. Похоронят меня с чужим лицом и репутацией, которым я уже должен соответствовать чтобы выжить.       Сокджин смолкает и снова в небо глядит. Будто это холст, на котором все ответы на его вопросы написаны. От Чонгука же ответов или каких-то слов не ждёт. Он уверен, теперь тот понял его и этого ему достаточно.       Кто-то умный сказал бы, что не стоило излишне откровенничать с потенциальным в будущем, врагом. Но ведь можно договориться? И если всё получится, они оба будут в выигрыше.       — Обещай не тыкать меня этой слабостью в будущем. Ладно?       — Хорошо. Но лишь до тех пор, пока не перейдёшь за рамки или твой план не зацепит меня, и не навредит.       — С чего ты взял, что ты будешь в нём участвовать?       — Иначе ты не стал бы рассказывать о своём решении и слабости. Не хватка времени не единственный твой страх и проблема. Тебе нужен кто-то со стороны, чтобы при необходимости, он спас тебя. И ещё, какую роль в твоём плане играет твой брат?       Джин опускает взгляд и грустно улыбается. Снова поднимает его, открывает рот, но тут же закрывает. Он и без того наговорил слишком много. Столько же понял и Чонгук. Во всяком случае, одна часть Джина хочет в это верить. Быть может, именно этот человек в будущем спасёт его. Конечно, если он не переступит черту.       End flashback.

***

      — Уже уходишь?       Намджун замирает, не успев коснуться дверной ручки. Оборачивается и сталкивается взглядом с Чонгуком. И какого чёрта ему не спится? Выглядит ещё ужаснее, чем до этого.       — Пойдём поговорим, — предлагает Чонгук, но Намджун отрицательно мотает головой.       — Мне нужно уйти. Сейчас.       — Я понимаю, но я хочу попросить тебя задать Чимину чуть больше вопросов.       Как и ожидал Чонгук реакция была незамедлительной, как и принятие его предложения о разговоре. Без лишних вопросов Намджун прошёл в гостиную.       Усевшись на диване в полутёмной комнате, Чонгук взял в руки стоящий на столике графин с водой и наполнил стакан. Смочив горло и вобрав в грудь больше воздуха, он начал говорить:       — Думаю, ты и сам уже понял, что в рассказе Чимина многое упущено? — Намджун кивает, а Чонгук пьёт ещё и крепче сжимает стакан.       — Что именно ты хочешь, чтобы я спросил у него?       — Он упомянул, что заранее знал о встрече Тэхёна с Хосоком.       — Разве?       — Да, — кивает. — Но видно, быстро понял, что сболтнул лишнего и начал говорить о том, как встретил на улице Юнги и остальное. Я поддался ему, подумав, что тому эмоционально тяжело рассказывать об этом моменте и тот не имеет отношения к делу, но сейчас уверен в обратном.       — Знаешь, Джину верить тоже дело сомнительное.       — В своих суждениях я опираюсь не только на услышанное от Сокджина. Чимин никогда не верил в то, что Тэхён мог выжить. Более того, когда ему об этом говорили он злился и яростно доказывал обратное. Тебе не кажется, что в таких случаях происходит наоборот? Но Чимин не только не верит, но и других в этом убедить пытается.       — И что ты об этом думаешь?       Допив воду, он отставляет стакан на стол и вобрав в грудь больше воздуха, отвечает:       — Я считаю, что он знал всё с самого начала. А именно, о гибели Тэхёна. Днём, когда он говорил о нём в его голосе не раз проскальзывала обида, но о его смерти он говорил абсолютно спокойно. В каких-то моментах, даже безразлично.       Намджун вскакивает на ноги и запустив пальцы в волосы, сжимает их у корней.       — Погоди, ты же не хочешь сказать…       — Намджун.       Пребывающий в смятении мужчина снова перебивает его и Чонгук решает дать тому высказаться. После он ответит на некоторые вопросы.       — Тогда, как ты объяснишь поведение Чимина и его стремление к мести? Это же бессмысленно. Я был с Чимином тогда, я слышал его слова, его обещание отомстить и не простить… Погоди…       Намджун перебивает самого себя, взгляд его застилает пелена не то потерянности, не то осознанности. Чонгук же тем временем запоминает последнее сказанное им и делает свой вывод. Намджун тяжело приземляется на диван, глубоко и часто дышит. Чонгук наполняет для него стакан водой, тот принимает его и осушает едва не залпом. Хорошо, что перед тем, как позвать Нама он убрал отсюда алкоголь.       — Я успокоился. Объясняй.       Глядя на поджатые губы и дёргающуюся ногу друга, Чонгук в слова о спокойствии не верит от слова совсем, но решает не тратить драгоценное время на споры.       — Не только ты знал о его безудержном желании отомстить, я тоже. Он, как и я, долгое время искал Хосока, и мы думали, что он хочет убить его из-за Тэхёна, но мне кажется, что всё несколько иначе. Скажи, что нам на самом деле известно о междоусобной войне Кимов?       — Причём здесь это?       — Отбрось сейчас эмоции, выслушай и как следует подумай, — отрезает, на что Намджун выдыхает:       — Мне нужно покурить.       Он хлопает себя по карманам, но Чонгук кладёт перед ним свою пачку и зажигалку. Вместе они закуривают, и когда Чонгук замечает прояснения во взгляде друга, задаёт первый вопрос:       — Почему Ким Сокджин решил занять место своего отца варварским путём?       — Потому что Ким Джинён решил отдать его Тэхёну.       — Угу. Почему?       — По слухам ему не нравились методы работы Джина. Слишком грязно.       — Ага. А ты когда-нибудь видел, как работает Джин? Не головой.       — Я… — наконец задумавшись, он смолкает и глубже затягивается. Спустя минуту молчаливого курения, он говорит, — помнишь, под конец старшей школы ходили слухи, что он стал главным в шайке хулиганов? — Чонгук кивает. — Но я ни разу не видел, чтобы он дрался. Не только в школе, я в целом не видел в нём что-то подобное. Хочешь сказать?..       — Какими были отношения между семьями Ким и Чон? — вместо ответа Чонгук быстро задаёт следующий вопрос, а Намджун не задумываясь отвечает:       — Вечная грызня за территорию, попытки забрать чужую.       — А после того, как Джин добился власти?       — Было установлено правило: не заступать на территории друг друга. Своего рода мирное соглашение, — закатив глаза, скучающе отвечает, явно не понимая, что этими вопросами пытается донести до него Чонгук. Тогда тот задаёт ещё один вопрос:       — А когда бразды правления были у Тэхёна?       Наступает короткое молчание, после чего Намджун соскакивает с места как ошпаренный. Дышит шумно, открывает и закрывает рот. На слова похоже ещё не решился, но глядя на друга Чонгук знал, теперь Намджун его понял.       — Почему он молчал? — ероша волосы он не глядя опускается на диван и схватив графин с водой, пьёт прямо из него. Видно, по привычке. — Нет, почему они оба молчали? И Чимин, он так убедительно изображал ненависть к Хосоку. Зачем?       — Не думаю, что эта ненависть была подделкой. Просто знаем мы далеко не всё, а то, что знаем, по сути, лишь предположения.       — Он не расскажет мне, и мы оба это понимаем, — обречённо вздыхает, опустив голову.       — Я не прошу тебя что-то выпытывать из него.       — Тогда, чего ты хочешь, — устало откидывает голову на спинку дивана.       — Расскажи ему, точнее, поставь перед фактом. Передай ему слова Джина касательно Тэхёна, поведай о том, что тот в Сеуле и проследи за его реакцией. После спроси, что он собирается с этим делать.       — Если ты не в курсе, то просвещу: не у всех есть твоя суперспособность.       — Она тебе и не нужна, — пожимает плечами и поднимается с дивана. — Чимин не такой искусный лжец, как ты думаешь. Иначе, он не прятался бы от меня на протяжении такого длительного времени. Тем более, ты его друг, единственный в этом мире друг, а потому не волнуйся. Ты всё увидишь, если не отступишь и спросишь в лоб. Теперь, тебе действительно пора.       Сейчас Чонгук хотел бы уйти, но молчание Намджуна не даёт ему этого сделать. Оно было оглушающе громким, а взгляд ощущался кожей так, что невольно хотелось почесаться. Для Чонгука подобные ощущения были редкостью. Он не мог с привычной себе уверенностью прямо попросить Намджуна задать этот вопрос. Так же и с ответом на него.       — У тебя почти получилось это сделать.       Чонгук вздыхает и поднимает взгляд. Прятаться нет смысла. Намджун не глуп.       — Ты выбрал потрясающий способ рассказать мне всё посредством наводящих вопросов, но извини, мозгов в моей голове оказалось больше, чем ты предполагал.       — Я никогда не сомневался в твоём интеллекте. Только хотел…       — Чтобы я не задавал не удобных для тебя вопросов? Думал, что я, впечатлившись полученной информацией, бездумно пойду к Чимину и добуду у него нужные тебе, сведения? Те, какими бы не были, снова шокировали бы меня, и я не смог бы не пойти дальше. Такой у тебя был план. Нахуя?       Чонгук никогда не считал себя хорошим человеком и на это у него имеется ряд причин. Плохим он бы себя тоже не назвал. До этого момента. Сейчас он смотрел в лицо поравнявшегося с ним мужчины и считал себя одним из отвратительнейших существ. Ибо Намджун прав, план был именно таким. Зачем? Ответ очевиден, и в тоже время, его нет.       Сейчас Намджун считает, что Чонгук решил вмешаться в чужую войну, до которой им не должно быть дела. И с одной стороны, это действительно так. Юнги уже ничего не угрожает, ведь с ним он в безопасности и Чонгук даже знает, как вернуть ему имя. Казалось бы, можно уже успокоится, а чужие ему братья пусть сами разбираются. Так думал бы любой нормальный человек и, возможно, поступи Чонгук так, это стало бы правильным выбором.       Но кое о чём Намджуну не известно. Чонгук уже втянут в эту войну, и Юнги тоже. И если Юнги ещё можно вытянуть из неё, даже нужно, то Чонгука нет. Он слишком рано узнал обо всём. Просто понял это, слишком поздно. Покоя не давала и фраза-просьба, обронённая Джином, когда они уходили из ресторана. Благо, Намджун был так зол, что не услышал её.       — Прости, но я всего лишь человек.       Чонгук уходит. Выдержать слова о благоразумности, прощении и тому подобном он сейчас не в силах. Он понимает, что оставляя Намджуна наедине с выбором, в котором оба варианта одинаковы, эгоистично и жестоко с его стороны. Но чего-то получше он придумать не смог. Быть может позже он сможет оправдать свой эгоизм спасением чьей-то жизни.       Только бы знать, что у них ещё есть на это время.       Остановившись у двери спальни, он долго и шумно выдыхает и лишь когда его лёгкие полностью опустели, он проходит внутрь. Он ожидал увидеть кромешную темноту, а в ней слабо прорисованный силуэт спящего на боку паренька. Но всё вышло иначе. В комнате было не так темно, крохотные лампочки в потолке делали своё дело. А может, и не только они…       После того, как Чонгук уложил Юнги в кровать, он закрыл дверь балкона, так как вечером ощутимо похолодало. Сейчас же он смотрел как колышется одна из задёрнутых штор и пустующую кровать. По телу рябью прошлась дрожь. Каким бы сильным ни был ветер, комната не могла настолько остыть за короткое время. Значит, Юнги не просто покурить вышел, а уже давно не спал.       Это удручало. Он надеялся, что Юнги поспит подольше. Ради этого даже ушёл спать в кабинет, чтобы не тревожить его сон. На самом деле причина его нежелания оставаться в спальне и делить кровать с Юнги заключалась не только в этом, но переступая порог балкона, он не хотел о них думать, как и о чём-либо другом.       Юнги стоял к нему спиной. Его рыжие волосы развевались на ветру, впалые щёки покрылись румянцем. Одна его рука свободно висела вдоль тела, полностью скрытая длинным рукавом рубашки, из-под второго выглядывали тонкие пальцы, сжимающие незажжённую сигарету у подбородка. Возможно, изначально, Юнги и правда вышел сюда только покурить, но что-то отвлекло его или слишком беспокоило.       — Тебя что-то тревожит? — решает он спросить, остановившись на расстоянии двух коротких шагов от юноши.       — Не тревожит, — опустив голову, слабо отвечает. Лица не поворачивает.       Чонгуку на эту знакомую и такую привычную ложь, хочется улыбнуться.       — Поговорим в комнате. Тут холодно, простудишься.       — Я не понимаю тебя, — словно не слыша сказанного, поворачивается.       Чонгук при виде грустного, усталого лица, в глазах которых плещутся вина и сожаления, сказать ничего не может. Борется с желанием подойти ближе и убежать. Он догадывается о причине, по которой Юнги снова «такой», и не желает это слушать. Но вспоминая прошлое, повторять ошибку не хочет. Говорит себе выслушать его, чтобы тот ни сказал.       — Что именно ты не понимаешь?       — Почему ты такой? Что в твоей голове? Я и раньше задавался этими вопросами, но сейчас особенно. Просто… зачем ты это делаешь? То есть, тебе ведь было больно.       Он прерывисто выдыхает воздух, а Чонгук окончательно понял, о чём Юнги пытается сказать, какой их совместный момент, пожирал его изнутри. И почему именно сейчас?       Внутри снова загорается желание всё отрицать. Сказать, что больно не было. Больно было только не знать где он, как он и что с ним происходит. Больно было, когда упустил последнюю возможность услышать его голос хотя бы по телефону. Больно было думать о том, что слова Хосока окажутся правдой и когда-нибудь, но он найдёт бездыханное тело Юнги. Больно было смотреть на его страдания. Тогда было больно, но…       Нет, больно было всегда. И тот момент, что занимал сейчас мысли Юнги, не являлся исключением.       — Было и очень.       Юнги опускает взгляд, а Чонгук снимает с себя кофту и накидывает её на подрагивающие плечики, сам остаётся в футболке.       — Я был уверен, что ты возненавидел меня. Потом, я убедился, что это не так. Но сейчас, я действительно не понимаю, почему ты не выбрал ненавидеть меня? Ты любил меня, а я просто издевался над тобой. То притягивал, то отталкивал. Боялся, что ты исчезнешь из моей жизни, и искренне этого желал. Меня завораживал звёздный блеск в твоих глазах, но я всеми силами стремился его потушить. Почему ты продолжал любить меня, хоть и знал всё это и то, что быть с тобой мне не хватит смелости? Почему не возненавидел меня, как это сделал Хосок? В тебя мне тоже нужно было выстрелить?       Чонгук опускает голову и глухо посмеивается. Этот человек ещё такой ребёнок. Маленький глупенький лисёнок.       — В том то и дело, я любил тебя. Любить человека, не значит желать завладеть им. Ты не вещь, которую я вечность хочу держать рядом с собой и не трофей, который я обязан заполучить.       — Тогда, чего ты хочешь? — шёпотом спрашивает, не отрывая взгляда.       Чонгук в эти глаза смотрит и продолжать говорить боится. Чувствует, ещё немного и из этих глаз снова польются слёзы. Но, он ведь должен услышать это? По-настоящему услышать, а не тихим шёпотом под покровом ночи, когда ни одно слово не может стать услышанным через окутывающую сознание пелену сна.       — Я хочу, чтобы ты шёл вперёд. Не хочу, чтобы тебя останавливали страхи или навязанные кем-то правила. Хочу, чтобы ты исполнил каждое своё желание и не сожалел о несделанном. Не хочу, чтобы ты стоял перед выбором, где сам выбор лишь иллюзия. И мне не так важно, буду ли я рядом в момент твоего высшего счастья. Мне будет достаточно и со стороны взглянуть. Но если ты будешь несчастен, это ранит меня сильнее, чем твоя любовь к другому человеку. Если тебе понадобится рука помощи, я протяну её, не думая просить что-то взамен. Я буду рядом до тех пор, пока ты во мне нуждаешься, но когда ты захочешь уйти, я не стану держать силой. Вот что в моей голове и сердце. Я просто хочу, чтобы ты не был несчастен. Благодаря этому знанию моё сердце не будет болеть о тебе, а мне самому будет достаточно воспоминаний о твоей беззаботной улыбке.       Протянув руку к бледному в свете луны лицу, он едва касается щеки и безвольно опускает её. Юнги ничего не говорит, Чонгук этому и рад. Он не хочет слышать ответ или новые вопросы. Не хочет видеть его веру в свои слова. Не хочет ничего. Только подавится собственным лицемерием.       — Часть только что произнесённых мною слов, ложь.       Юнги громко хватает воздух ртом. Чонгук хотел бы попросить его дышать медленнее, чтобы им двоим хватило, но не делает этого. Пускай дышит. Понадобится, он ему и свой последний вздох отдаст и имя его в выдох заключит.       — Я не отличаюсь от других людей, Юнги. Я такой же слабый и жадный. И не был бы я ранен в прошлом, вряд ли я отпустил бы тебя тогда. Я бы привязал тебя к себе, приковал, поглотил бы полностью, тем самым причинив не мало боли. Я вру не меньше тебя, возможно, даже больше. Я лишь пытаюсь соответствовать своим словам. Когда ты уйдёшь, я отпущу, как бы больно мне не было. Если ты придёшь, я не закрою двери и сделаю всё и даже больше, только бы тебе не пришлось вновь приходить ко мне за помощью, а после вот так терзать себя. Вот, что в моей голове. Как видишь, только не совсем нормальные чувства, свойственные всем людям страхи и желания, и ни капли ненависти к тебе.       Пока Чонгук говорил, он не заметил, как Юнги подошёл ближе и не сразу почувствовал, как его талию обвили тонкие руки. Понял он это лишь когда по телу разлилось приятное тепло, а собственные страхи, взявшись за руки с тревогой, испарились. Стало так тихо и спокойно.       Балкон его комнаты превратился в крохотный островок, где нет места чему-то отравляющему их существование. Где нет места боли. Вдохнув знакомый из прошлого воздух, он решается обнять в ответ. Прижимает к себе теснее, но теперь без страха, что тот снова исчезнет. Тепла ради только. Хочет получить его на чуточку больше.       Да, все люди жадные. Чонгук исключением не является.       — Почему мне так тревожно сейчас? Почему чувство, будто ты прощаешься со мной, и лишь по этой причине так открыто говоришь всё это?       Не время совсем об этом думать, но какой же Юнги милый сейчас, когда бормочет, уткнувшись лицом ему в грудь. Когда вот так обнимает, потому что искренне этого хочет, а не чтобы нож удобнее было засадить. Это приятно, очень. Жаль только, что Юнги почти прав в своих словах.       — Сейчас тебе ни что не угрожает.       — Тогда, почему ты до сих пор не спокоен?       Он глядит на него испод чёлки тем самым взглядом, который Чонгук помнит. Тёплый и светлый. И такой он не потому, что сам Юнги хороший, а потому что хочется быть хорошим для него.       — Прости, — отстранившись, произносит и встречается с полным непониманием. — В том, что с тобой произошло, отчасти виноват и я.       — Почему ты? Разве не Хосок со своими желаниями, обидой и интригами? Разве не я сам?       — И он тоже. Проблема в том, что я знал обо всём с самого начала. С самого первого дня построения и исполнения этого плана. Вот только понял это слишком поздно просто потому, что забыл о том эпизоде своей жизни, посчитав его ненужным.       — Я не понимаю, — отстраняется, но пальчиками продолжает упорно хвататься за ткань его футболки, сжимает её.       — Ты ведь уже знаешь, что никого не убил в ту ночь, верно? — Юнги кивает, а Чонгук заранее мысленно просит прощения. — Как бы неправильно это не звучало, но убей ты Ким Тэхёна, всё закончилось бы прямо там.       — Чонгук, прости, но я всё ещё не понимаю.       — Не у каждого есть выбор. У меня его тоже не было, но я всеми силами старался сделать так, чтобы своим страхом не навредить невинным и близким мне людям.       Глядя на Чонгука сейчас Юнги испытал незнакомый ему страх. Прежде никогда он не слышал от Чонгука столько злости и жестокости, но сейчас тот был подобен проснувшемуся дракону, готовому изрыгать пламя. И удерживали его от этого, разве что чернильные ивовые лозы, окутывающие его руки. Юнги был уверен, Чонгуку нельзя поддаваться этому порыву.       Из сказанного им, Юнги не понял ни слова, точно мужчина говорил с ним на иностранном языке. Было только чувство, что говорил он что-то до смешного очевидное, только вот, он никак не мог понять. О каком выборе он говорил, что имел в виду? Но чтобы это ни было, Юнги очень хочется, чтобы Чонгук оставил это.       — Чонгук?       — Как я и сказал, я тоже всего лишь человек, Юнги.

***

      Знакомое тепло и мягкость. Это были первые мысли Джина перед тем, как открыть глаза. Уставившись в знакомый потолок, он снова закрывает их. Слишком знакомо, да только той радости уже не приносит. Он не должен был проснуться. Может, он и не проснулся, а на самом деле умер? Говорят же, что для каждого человека свой Рай, так почему и с Адом не может быть так же?       — Не пытайся обмануть меня. Я знаю, что ты проснулся.       Вслушиваясь в нотки этого, чертовски знакомого голоса Джин в очередной раз убеждается в том, что он всё же в Аду.       — Не пытался.       Не важно, а Аду он или нет, но ответить он должен в любом случае. Он будет не он, если оставит какие-либо замечания в свой адрес без ответа.       — Почему я здесь?       От Хосока слышится протяжный вздох.       — Ким Сокджин, как и всегда не знает о благодарности.       — Не я один, Чон Хосок. Разве не в этом заключался ваш план?       — Если обо всём догадался, то почему не принял меры? Зачем позволил ему приблизится? Будто не знал, что будет…       Хосок продолжает упрекать его наивность, а Джин отворачивает лицо и хмыкает. Всё же в книгах не всё ложь. В момент пока его тело истекало кровью он и правда видел некоторые моменты из своего прошлого, и как ни странно, он вспомнил и то, как частенько просыпался у Хосока после очередной драки. Побитый, уставший и слабый, он искренне радовался быть с этим человеком.       Пусть тот и не видел ничего совсем, Джин думал, это к лучшему. Хорошо же, когда другие не видят твои слабости, не волнуются. Когда-то он видел в этом человеке яркий свет, от того думал, что это его человек и он поймёт его.       Вот только Хосок оказался совсем другим. Сокджин видел все его желания, слышал все его мысли в прерывистом дыхании, и всё это отличалось от того, что тот говорил вслух. Хосок был и остаётся лжецом, ищущим вокруг виноватых в своих бедах, и не умеющий прощать. Последнее, пожалуй, умеют и правда не многие.       В те времена Джин искренне считал, что сможет стать таким, каким видел его Хосок. Думал, ему удастся унять его внутреннюю борьбу. Не вышло. В итоге, Джин потерял не только эту возможность, но и всё остальное. Проиграл почти в сухую, так и не научившись ценить время и правильно им пользоваться. Не мешал бы ему страх, он выпустил бы Юнги куда раньше. Тогда, всё могло получится и жертв было бы меньше.       Но, если у него и правда ничего не вышло, тогда какого чёрта он проснулся здесь? И Тэхён, неужели он думал, что одного удара будет достаточно? Это ведь даже не выстрел в голову и не в сердце нож.       Нет, пора оставить эту наивность. Тех нескольких минут ему хватило сполна.       Попытавшись приподняться, он тут же шипит от режущей боли, со лба скатились капельки холодного пота. Глаза хотелось закрыть и впредь не открывать. Каждый раз видит не то, что хотелось бы.       — Что ты творишь? Швы разойдутся. Ляг и лежи.       — Не путай меня с Юнги.       Хосок, пытающийся уложить Джина обратно столбенеет, а тот продолжает тем же отстранённым тоном и будто ему ни капельки не больно. Словно какое-то время назад его не пытался убить собственный младший брат, словно человек изображающий сейчас помогающего не остался с ним только ради того, чтобы потом предать. Словно, он и правда ничего не чувствует.       — Не нужно думать о каком-то долге передо мной или обязательствах. Я не просил тебя оставаться, ты сам этого хотел. А теперь, когда игра подошла к концу, уходи. Перед этим советую завершить начатое Тэхёном, ибо он, не я.       Хосок убирает от Джина руки и не отвечая на его слова уходит. Замирает у самой двери и будто ждёт чего-то. Джин замечает, как тот чуть поворачивает голову, хмыкает. Как же это глупо. Он ведь знал, что всё будет так, но пожадничал. В самый ответственный момент не смог быть жёстче, размяк. Он не винит Хосока. Себя только, за трусость.       — Почему ты не защитился? — хрипит, уставившись в дверь и вслушиваясь в чужое тяжёлое дыхание. Он подозревал, что Сокджин не ответит и всё же, в нём был крохотный уголёк надежды. — Я только хотел…       — Знаю. Не стоило. На протяжении всего этого времени наши отношения не были настоящими и знал об этом не только ты.       Не пытаясь сказать что-то ещё, Хосок уходит. Джин прикрывает глаза и в громком выдохе выпускает из себя все ответы на когда-либо заданные Хосоком, вопросы. Напоминает себе о том, что, если он хочет выжить, ему не стоит оставаться здесь. Тэхён, в отличие от Хосока, не дурак и поймёт всё быстро.       А хочет ли он выжить? Хотел, когда-то. А что сейчас?       Даже если Чонгук на самом деле понял всё правильно, вряд ли он побежит спасать их. Сокджин переступил черту и не раз. Он мог бы оправдать себя тем, что не втягивал Юнги лично. Рассказать и о том, что в тюрьме Мину было безопаснее.       Интересно, успеет ли он сказать хотя бы это до того, как в его теле появится ещё парочка новых отверстий? Нужно было плюнуть на Намджуна и говорить всё прямо. Но тогда Нам сломя голову понёсся бы к Пак Чимину и мог бы всё только усугубить.       Как же это оказывается сложно, выбирать. Ещё сложнее выбирать за других. Он должен был просто смирится со своей трусостью и будущей смертью и пусть бы Тэхён правил и подобно Хосоку разрушался изнутри. Всё равно он не смог ничего изменить. Не полезь он во всё это, он хотя бы умер тем, кем был и не пришлось бы столько времени страдать, тратить силы на притворство и томится ожиданием того, чего не наступит никогда.

***

      Лёгкое прикосновение пальца и стекло бесшумно ползёт вверх. Не душно, не холодно, не жарко. Нажимает снова и стекло опускается. Изменений он не наблюдает. Он видит, как колышутся деревья, значит, на улице сейчас ветер. Почему не чувствует? Отдалённо он слышит чужие голоса, хочет прислушаться к разговорам, но как бы ни пытался, не выходит. Всё как в вакууме. Он и сам в нём. Зря он сюда приехал, ничего не изменилось и не изменит…       — Да не втыкается она!       Изменилось. Он поворачивает голову на чёткий звук и будто фокус восстановился. Этот человек стоит не так близко, но видит он его очень хорошо. Видит его беспорядок на голове, его брови, сдвинутые над переносицей, недовольно надутые губы и прищуренный взгляд.       Когда-то этот взгляд мог внушать опасения за свою жизнь, но сейчас он лишь умилял. Этот человек, выращенный машиной для убийств, коих на его крохотных руках несколько десятков, сейчас был похож на обиженного ребёнка. Обиженного на эту жизнь просто потому, что у него что-то не получается.       — Дай сюда.       Стоящий рядом с парнишкой мужчина забирает из его рук стаканчик и трубочку и со стоическим спокойствием объясняет и показывает, точно перед ним в самом деле стоит ребёнок.       — Вот острый кончик, — показывает на другой конец трубочки, после чего одним резким движением он протыкает плёнку на стаканчике и вручает его не переставшему дуться, пареньку.       — Не хочу уже. Надо было просто колу купить.       — Врач настоятельно рекомендовал тебе исключить её. Попробуй, не пожалеешь. Это правда вкусно.       Тэхён глядя на эти уговоры ухмыляется и мотает головой. Горько ли ему осознавать то, что на месте того мужчины, мог быть он? Вряд ли. Он не сожалеет. Это чувство для слабых, а он не слабак.       Он снова смотрит вдаль и замечает, как лицо паренька с розовыми волосами заметно поменялось. Тот по-прежнему хмурится, но это нечто в стаканчике ему точно понравилось.       — Ну как? Говорил же, что вкусно. И желудок не травмируется.       — Не так уж и вкусно, — задрав голову, отвечает и идёт дальше.       Из Тэхёна вылетает слабый смешок. Этот парень всё такой же упрямый.       С каждой секундой пара людей становится всё дальше и Тэхён совсем перестал слышать их разговор. Это побудило его к необдуманному и совершенно безрассудному действию.       Накинув на голову капюшон, он спешно покидает салон автомобиля, даже не позаботившись о том, чтобы закрыть его и направляется вслед за ушедшими. Обогнув здание, он выходит на аллею и невдалеке замечает спины сидящих на одной из скамеек мужчин. Поправив капюшон, он быстрым шагом идёт к незанятой за их спинами скамейке. Усевшись на краешке, он старается не поворачивать голову в их сторону, только в его голос зачем-то вслушивается.       — А говорил не голодный. Только сели, а ты уже всё слопал.       — Тебе жалко?       В ответ Чимин получает отрицательный кивок головой, и с довольной улыбкой доедает последнее крылышко. Громко причмокивая облизывает кончики пальцев, игнорируя протянутую ему салфетку. Намджун привычно хмурится и ворчит, а Чимин посмеивается и откидывается на спинку скамейки.       Ему нравится проводить время вот так. Когда он с Намджуном просто гуляет, непринуждённо болтает и действует ему на нервы. Тот забавно ворчит, и никогда не материт его всерьёз. Просто язык симпатии и заботы у него такой. В этом они похожи, наверно потому так хорошо ладят. Да, эти моменты ему очень нравятся. Намджуну, уверен, тоже, если не больше.       Вот только, как бы Намджун не старался, не быть серьёзным сейчас, у него не получается. Он пришёл не только для того, чтобы накормить его и выгулять. В этот раз причина другая. И он не может всерьёз обижаться на это. Когда-нибудь, этот момент наступил бы.       — А теперь говори, что ты хочешь услышать от меня?       Со стороны Намджуна слышится шумный вздох. Он перебивает тихий шелест листвы окружающих их, деревьев, наполняет этот приятный момент тяжестью. Чимин отклеивается от спинки и смотрит пристально на мужчину. Тому то ли неловко, то ли стыдно.       Эх, иметь бы ему способность Чонгука. Стольких проблем и разочарований мог бы избежать и знать о мыслях людей до того, как они их озвучат. Хотя, если посмотреть на самого Чонгука, можно сделать вывод, что не особо ему эта способность и помогает. Каждый раз идёт на гильотину. Так что и Чимину она бы вряд ли помогла.       — Тэхён жив. Ты это знаешь.       Всё же он ошибался. Намджун оказался куда смелее его самого. Из всех вариантов того, о чём Нам мог спросить, этот он даже не учитывал, а потому и реакция на услышанное выходит смазанная. Более честная, чем могла бы.       — И?       Увы, это всё, на что его хватает. Всю свою силу он растратил на разговор с Чонгуком и когда тот ушёл решил, что теперь может расслабится. Но, как говорится, беда пришла от куда не ждали. А если быть совсем уж честным, спроси Намджун об этом раньше, а не слепо доверяй его словам, он бы сознался в тот же миг. Не смог бы отвечать на вопросы враньём. Всё же, этот человек ему слишком дорог, к сожалению. С тем же сожалением он думает и о том, что в принципе и не врал, когда говорил о гибели Тэхёна.       — Зачем?       Вопрос, казалось бы, один, да только ответить на него полностью и целой ночи не хватит. А учитывая то, что его ложь не являлась таковой полностью, он даже не знает, как ему ответить. Слишком сложно, он не был готов. Хоть и каждый день говорил себе обратное.       — Чимин?       Невыносимо. И слышать это и чувствовать, и думать об этом. Он поднимается на ноги, смотрит куда-то вдаль. Там свет фонарей превращается в вертикальные полосы. Он понимает, что Намджун не заслуживает получить в ответ молчание, но не знает с чего начать.       Прикрыв глаза, он глубже вдыхает воздух. Думает, что не помешало бы покурить перед тем, как откроется, но тут порыв ветра доносит до него нотки некогда знакомого аромата. Медленно он оборачивается и замечает сидящего позади них, сгорбленного парня в капюшоне, из-под которого выбивались чёрные кудри. Из него выходит неконтролируемый смешок. Он опускает голову и кусает нижнюю губу до крови, пальцы в кулаки сжимает и прячет их в карманы. Это слишком.       — Кто бы что ни говорил, он мёртв, — выдыхает и смотрит на Намджуна. Тот совсем не рад слышать эти слова, это чётко видно по его лицу, но Чимина это не останавливает. — Ким Тэхён выбрал умереть, и смерть он выбрал именно такую.       — Тогда в чём ты винишь Хосока и винил Юнги? — тише, чем говорил до этого, спрашивает, а Чимин снова садится, чтобы было меньше соблазнов обернуться на того, кого тут быть не должно.       — Признаю, на счёт Мина был не прав. Что же до Хосока, если бы не он, у Тэхёна бы ничего не вышло, как и у Сокджина. Я не понимаю, как и почему, но он был катализатором. Я злюсь на него не потому, что он убил Тэхёна. Я злюсь на него потому, что он стал одним из поводов, из-за которых Тэхён принял такое решение. Вишенкой на торте стали его скачки от одного к другому. Меня бесит то, что он так и не понял, и не признал, какой мразью является, ведь тем самым он морочит головы и тем двоим придуркам. Каждый из них надеется на него, а тот и не знает, кому он на самом деле предан, на кого зол и кого боится.       Всё это вышло из него на одном дыхании и, если бы Намджун не задал бы ещё один вопрос, вряд ли он смог бы взять себя в руки.       — А Тэхён?       — Он умер. Больше мне о нём сказать нечего.       Как бы ни старался он, сколько бы усилий он не приложил, как бы ни сжимал он свои пальцы и зубы не стискивал, губы его всё же дрогнули, а в глазах защипало. Тело прошило такое незнакомое, но точно не приятное чувство. Хотелось подняться на ноги, повернуться лицом, руку к этому человеку протянуть, ухватится за него.       Он это делает. Выпрямляется на подгибающихся ногах, смотрит на макушку розовую, подрагивающей рукой к чужому плечу тянется. Сейчас они молчат, но он буквально слышит, как в воздухе сквозит голос Чимина и фраза: «не смей».       Пальцы снова сжимаются, огромными усилиями он прячет их в карман ставшей вдруг бесполезной куртки. Бесполезной, ибо выдувало из него абсолютно всё и даже больше. Напоследок он видит, как чужие руки касаются этого плечика, а голова Чимина укладывается на плече Намджуна. Снова эта дрожь неясная, холод и горечь на кончике языка.       Он приказывает себе уходить и уходит, но затылком чувствует взгляд прищуренных глаз. Сейчас Чимин смотрел в его спину точно не тем взглядом, какой он видел у него ранее. Сейчас это был тот самый взгляд убийцы. И не будь тут Намджун, наверняка Тэхён погиб бы и телом. В прочем, он наверно и не пожалел бы. Всё же лучше умереть от рук этого человека, нежели от других, кстати, волноваться о которых уже не нужно.       Если волноваться не нужно, почему же он не испытывает радость? Почему ему стало ещё более тошно и даже страшно? Может всё дело в словах Чимина о Хосоке? Тот оказался абсолютно точным в описании этого человека. Хосок в самом деле до сих не определился ни в чём. Но он его не боится. Даже если тот решиться предать и его, это уже ни на что не повлияет.       Тогда что это за чувство, от которого хочется задохнуться, но перед этим вырвать Намджуну руки? От чего хочется кричать и продолжать затыкать себе рот? Откуда взялась эта слабость? Последствие того, что он приехал сюда и увидел его? Нет. Глупая отмазка. Точнее, причина не только в этом. Приехал он сюда именно из-за пробуждения этого чувства. Чимин лишь сделал его ещё более невыносимым.       Вернувшись в машину, ему едва хватило сил закрыть дверцу. Он лишь прикрыл её и устало растёкся по сидению. Он вернулся и вернулось всё остальное туда, где и должны быть. Вакуум. Все звуки снова померкли, а картинка перед глазами превратилась в шероховатый лист, залитый водой, а по ней размазанные пятна акварели. Абстрактно, не понятно и так далеко несмотря на то, что совсем близко.       — Смотрю, сегодня у всех день встречи с бывшими?       Он был бы не против, стань и этот голос для него таким же далёким, а слова, произносимые им, неразборчивы. Но, к сожалению, этот человек ему ещё нужен.       — Где ты был?       — Гулял, — отчуждённо роняет, а вместе с ответом и всю свою напыщенность.       Это вызывает неприятные подозрения. С чего бы Хосоку находится в таком настроении сейчас? После его встречи с Юнги прошло достаточно времени, чтобы успокоится, но сейчас он какой-то не такой. Пальцы мнёт, взгляд прячет.       — А ты смотрю от своей встречи ещё не отошёл? Или произошло что-то ещё?       Внимательно оглядев сидящего рядом мужчину, он присматривается к его рукам. Точнее, к манжетам его рукавов. Тихо хмыкнув, он тянется к дверце и в этот раз закрывает её полностью, после чего заводит автомобиль и небрежно бросает:       — Передумал или решил сделать пару кругов по вине?       Хосок хмыкает и отворачивается к окну. Тошно ему смотреть на этого человека. На себя, в прочем, тоже, а потому он переводит взгляд на замок из собственных пальцев, лежащий на коленях.        Он не чувствует вину перед Юнги, он имел право злится на него. И пусть тот извинился и всё объяснил, и расстаться они должны были раньше, это не значит, что Хосок его простил.       Чувствует ли он вину перед Сокджином? Может, слегка? В конце концов, тот дважды спас ему жизнь и многое для него сделал. Потому, да, ему немного жаль. Но и перед ним, вины как таковой, он не чувствует.       Скорее, он самую малость, разочарован. Ведь если быть честным, он надеялся, что два этих сумасшедших просто поубивают друг друга, а он будет наблюдать в сторонке и его это никак не тронет.       Но Тэхён сделал неожиданный выпад и сейчас помалкивает об этом, а сам он почему-то не дал Сокджину умереть. Почему? Да пойди разбери, что творилось в его голове в тот момент. Он думал, что сам желал ему смерти, поэтому и согласился так легко на предложение Тэхёна встать на его сторону. Но оставалось что-то, что не давало ему покоя.       Сокджин не так уж и плохо поступал с ним. И он не заставлял его оставаться подле него. Как только рана Хосока зажила, Сокджин предлагал ему уйти. В один момент, он даже предпринял попытку прогнать его, но Хосок не ушёл.       Если как следует обо всём подумать, то это Хосок бездушный ублюдок, а не Сокджин. Он играл с ним, но как такого вреда не причинял. Хосок же не просто играл с ним, он предал его. Принял сторону Тэхёна, обманул и бросил.       А почему, собственно, он не должен был этого делать? Джин не вредил ему лишь этот период времени и то, просто потому, что для этого не было причин. В прошлом он сам подвёл всё к тому, чтобы у Хосока не осталось выбора, кроме как присоединится к нему. Что же до тех ситуаций, в которых Джин спасал его? Он сам же и втягивал его в них.       Чимин похитил Хосока просто потому, что Джин хорошо играл на публике. Более того, он знал, кто такой Чимин и зачем тот пришёл к нему. Он нарочно выставил Хосока своим слабым местом. Знал, что Хосок расчувствуется, и попытается всё исправить.       По этой причине он и не вылез тогда из своего укрытия. Если бы Хосок убил Тэхёна, Джин просто сдал бы его отцу как того, кто решил пойти против семьи Ким. Таким образом он подставил бы не только Хосока, но и в целом семью Чон. Никто не поверил бы в то, что действия Хосока были полностью самостоятельными, без вмешательства Чонгука. Тогда Джин заполучил бы не только желанное место отца, но также ему легче было бы заполучить остальные территории. И всё это он смог бы провернуть без особых усилий.       Но Юнги, своим неожиданным появлением нарушил все планы Сокджина. Тэхён выжил, разжечь полноценный конфликт между семьями тоже не вышло. После всего этого, Сокджин не прогнал его по-настоящему и не убил, наверно просто потому, что он ещё мог принести ему пользу, а может ему просто настолько нравилось играть с ним.       Так почему Хосок не мог поступить так с ним? В конце концов, при любом раскладе, только его история закончится плохо. Юнги будет счастлив с Чонгуком. Сокджин, если выживет, найдёт кого-то другого и тоже будет по-своему счастлив. С Тэхёном всё аналогично. И даже мелкий убивашка и вечно ворчливый Намджун смогут выстроить какое-то счастье. У всех них есть ещё какой-то путь.       А что есть у Хосока? Ничего и никого. Даже самого себя у него нет. Должен ведь он был попытаться сделать хоть что-то, что дало бы ему возможность легче дышать? Почему он должен бороться с собственным эгоизмом в угоду чужим желаниям?       — Не передумал.       — Отлично, — подозрительно радостно отвечает Тэхён. — Но скажи, что с тобой случилось?       Хосок непонимающе косится на него и Тэхён с той же улыбкой объясняет:       — У тебя кровь на рубашке. Поранился?       У Хосока внутри всё застывает, а Тэхён продолжает:       — Ты не стал спрашивать, почему я убил его раньше, значит, он выжил, а ты его где-то спрятал. Может, это тоже место, где вы спрятали таких же живых родителей?