Без вины виновный.

      — Я нихуя не понимаю, — выдохнув застоявшийся в лёгких воздух он усаживается посреди оживлённого тротуара.       Шедший позади Намджун, удручённо вздыхает глядя на измотанного друга и усаживается рядом. Закурив сигарету и поглядывая на уже лежащего мужчину, он догадывается, что и эта поездка не имела смысла. Намджун мог бы сказать: «да и хуй с ним», но мешало понимание того, что Чонгук не успокоится пока не докопается. Продолжит тратить на это своё время и силы. Баран упёртый. К слову, сон и отдых для него тоже приравнивается к остановке.       — Ты ведь знаешь где искать Чимина.       Намджун давится дымом и застрявшими в горле, проклятиями.       — Мне нужно поговорить с ним.       — Не думаю, что он обрадуется, если я приведу тебя к нему, — откашлявшись, решает всё же попробовать образумить этого болвана. — Да и тебе стоит взять паузу. Ты вымотан.       — Прозвучит как манипуляция, но устрой нам встречу или я займусь этим сам, — меняет позу на сидящую. Локтями упирается в согнутые в коленях, ноги, а взглядом в сцепленные в замок, пальцы. — Я не отступлю, — упрямо добавляет.       — Я и не говорю отступать, лишь быть благоразумнее и поберечь себя. Хотя бы ради своего дурачка.       Чонгук не отвечает. Вздыхает только и в этом вздохе Намджун слышит всё то, что Чонгук думает о его словах. Всё же порой и этот человек не отличался от глупого, упрямого ребёнка.       Пробурчав ещё одно проклятие, так, чтобы Чонгук слышал, мысленно он вознёс молитву, чтобы друг передумал. Всё же, он не хотел этой встречи. Хлопнув себя по коленям, он поднимается на ноги с надеждой на лучшее.       — Ладно, — протягивает Чонгуку руку, — но, если Чимин свернёт мне шею, буду преследовать в кошмарах.       — Тебе придётся согласовать расписание с другими, — взявшись за протянутую руку, ухмыляется, после чего они вместе идут к машине. — Буду признателен, если в этот раз поведёшь ты.       — Я тебе с самого начала это предлагал, — остановившись, ворчит.       — Угу.       Оставив продолжившего ворчать Намджуна на улице, Чонгук первым садится в автомобиль в этот раз отдав предпочтение задним сидениям. Сняв с волос резинку, он откидывается на спинку и прикрывает глаза.       Он признаёт свою усталость, и понимает, что его упрямство может плохо кончится для него же самого. Но даже обыкновенное закрывание глаз, как сейчас, сопровождалось возрастающим чувством тревоги. Именно она лишала той благоразумности, о которой постоянно твердил Намджун, и она же заставляла его двигаться дальше. В этот раз не упрямство.       Возможно, он слишком много себя отдаёт ради того, чтобы собрать по кусочкам картину чужого трагичного прошлого, но отказаться от всего для него не представляется возможным. Произошедшее в том прошлом повлияло и на него, слишком многое отняв. Нет, оно продолжает отнимать и рушить то, чем он дорожит. Он должен найти продолжающего дёргать за ниточки, человека.       — Он ведь был там в ту ночь? — задаёт свой вопрос и нарочно глаз не открывает.       Намджун не стал отвечать сразу. Какое-то время он кормил Чонгука напряжённым молчанием. Оно помогло убедится в правильности своего решения, не смотреть. А когда Намджун решился ответить, Чонгук не испытал облегчения.       — Почему ты решил спросить об этом? Сейчас.       Вопрос всё же побудил Чонгука открыть глаза и посмотреть в чужое, пристально глядящее на него через зеркало, лицо. Чонгук отчётливо видел в нём ожидание ответа, но не желание услышать его. Он отворачивается к окну со своей стороны.       — Долго ещё ехать?       — Нет. Около трёх минут.       — Хорошо.       Чонгук снова прикрывает глаза и погружается в тяжёлую дрёму, наполненную беспокойными мыслями. Да, он знал, что Намджун поддерживает связь с Чимином. Это не удивительно, ведь Нам являлся единственным после Тэхёна человеком, которому Пак доверял.       Ещё одним подтверждением этой теории было абсолютное спокойствие Чимина после «гибели» Тэхёна. Останься Пак в то время один, он бы попытался перестрелять весь город и чёртов мир, и это без единой мысли о последствиях для себя. Но всё это время он сидел тихо, значит его было кому успокоить.       После же раскрывшихся сегодня, некоторых подробностей, он понимает, что Намджун был с Чимином с той самой ночи. И Чонгук не осуждает его за это, в какой-то степени даже благодарен ему, но только в «какой-то».       Если Нам был с Чимином с самого начала, то должен был знать о произошедшем с Юнги. Но почему не рассказал? Так сильно переживал за Чимина? Но ведь это бред полнейший. Что Чонгук сделал бы ему? Ничего! Зато у него был бы шанс скорее найти Юнги и прекратить это сумасшествие. Ведь сильнее всего их поломало именно время, потраченное на страдания, которых можно было избежать.       Говорят, рано или поздно, но правда становится явной. Вот только почему люди такие глупые? Каждый раз они дотягивают до последнего, подводят друг друга к самому краю и вот именно тогда раскрывают эту самую правду. Но та уже не дарит желанного облегчения, а толкает в пропасть, не оставив и единого шанса выбраться. Люди всё никак не поймут, чем дольше они прячут правду, тем невыносимее становится её принятие после. Она превращается в огромный камень и придавливает тебя собой, а ты слишком много сил потратил на жизнь во лжи, и утратил всякое желание выбираться из неё.       Чонгук, конечно, тоже сыграл во всём этом не малую роль. Если бы он не стал даже частично выполнять просьбу Юнги; если бы не отпустил его тогда, или не проигнорировал его звонок, возможно сейчас всё было бы иначе. Он как минимум не пытался бы найти более, чем он сам виноватого, прислушиваться к «если», которые только путают разум и размышлять о лжецах, коим тоже являлся, но в отличие от других весьма никудышным.       Сколько бы он не пытался доказать Юнги, что ему не больно, он всё же врал. Глядя в бесконечно любимые, но уставшие глаза, он не был искренним. Он просто надеялся, что Юнги сможет сам простить себя, не хотел добавлять ему ношу. Юнги тогда собственной было достаточно, ещё и внутренняя борьба с установками родителей, Хосок и прочее.       Зная всё это, мог он сказать Юнги, что ему больно, но он потерпит, что больнее только видеть его несчастным? Да Юнги и слушать не стал бы. Точно так же ушёл бы, захлёбываясь своей виной. Чонгуку оставалось только смотреть в его глаза, и каждый раз видеть в них желание извинится и уйти, и с каждой встречей это становилось всё более невыносимо. Потому он и просил его не извинятся. Думал, если этого не произойдёт, то Юнги не уйдёт, а свою боль они со временем перенесут и отпустят.       Сейчас все свои прошлые страхи и желания он готов назвать одним именем — эгоизм. И этот эгоизм совершенно отличается от того, к коему он стремился.       Хм, абсолютно каждый, хоть немного замешанный в этой истории человек, считал Юнги слишком глупым и наивным для этого мира. Чонгук не отличился, тоже так думал. Вот только он сам оказался не меньшим глупцом.       — Чонгук, — без особого желания, но он открывает глаза. Пред ним сразу предстаёт взволнованное лицо Намджуна, — может, ты передумаешь?       — Веди, — отмахивается от очередной попытки Нама отговорить его и открыв дверцу, тяжёлым камнем спрыгивает на асфальт. Он обязательно отдохнёт, когда освободит свою голову от самого себя.       Пройдя через целую улицу, они заходят в подъезд неприметного многоэтажного дома. По немому соглашению они отдают предпочтение лестнице, а не лифту. Остановившись у нужной двери, Чонгук занёс руку для стука, но Намджун остановил его, протиснувшись между ним и дверью. Не выказав недовольства, Чонгук только выжидающе смотрел на друга.       — Послушай, если ты хочешь увидеть Мина, я устрою вам встречу в другом месте, — опустив взгляд, непривычно бормочет.       — Юнги наверняка давно проснулся и ушёл. Чимин ведь не стал бы удерживать его силой.       Последнюю фразу он добавил, как бы между прочим, но и слабых ноток вопросительности на конце не постеснялся.       — Тогда чего ты хочешь? — растерянно глядя на Чонгука, спрашивает чуть громче и вопрос этот отбивается от стен давящим на мозг эхом.       Намджун явно нервничает, и осознание этого подпитывало тревогу Чонгука. Он не хочет отдавать ей полный контроль над собой, пытается справится с тисками, схватившими его голову в свой плен. Лучшая защита, это нападение. Пусть он и не любит этот метод, но в этом случае, если его тревога касательно Намджуна беспочвенна, он защитит обоих.       — Ты правда думаешь, что я собираюсь навредить ему?       Намджун мгновенно теряется. Руки, что загораживали проходы к двери, безвольно опускаются.       — Знаешь, это действительно обидно. Я будто с незнакомцем сюда пришёл, а не другом.       — Ой блядь. Развели драму.       Из-за двери слышится знакомый голос, а после она, пиликнув, открывается. Намджун быстро отходит в сторону, но всё же получает резко распахнувшейся дверью по плечу.       — Если закончили со своими розовыми соплями, то заходите, — бросает и уходит, почёсывая лохматый затылок.       — Он так и не научился манерам, — вздыхает и первым переступает порог квартиры, оставив потирающего ушибленное плечо Намджуна позади.       — Твой мелкий камикадзе удрал, — прикрикивает из гостиной.       Чонгук ухмыляется и сняв обувь, отвечает:       — Я в этом не сомневался.       Пройдя в гостиную, он замирает и осматривается. Такая обстановка совсем не соответствовала вкусам Чимина. Прошлая версия этого человека, даже в подъезд этого дома не зашёл бы, что тут говорить о том, чтобы жить здесь. Этот человек любил деньги и изыски, даже был склонен к излишней вычурности. При знакомстве же с новыми любовными интересами, спрашивал баланс их карты прежде, чем сказать своё имя. И это не зависело от пола знакомившегося с ним человека.       Простота была любима Тэхёну, но даже для него эта квартира показалась бы слишком бедной и тусклой. Глядя на одиноко сидящего на полу у дивана, Чимина в этой обстановке, Чонгуку невольно становилось грустно. Он будто на себя со стороны смотрел, когда узнал, о якобы смерти Юнги.       — Я пришёл поговорить с тобой, — и пока зашедший в комнату Намджун не вставил своё слово и не разбудил уснувшую благодаря Паку, тревогу, добавляет, — и был бы признателен, если бы мы это сделали наедине. Без обид, Нам.       — Надо же, у лучших друзей появились секреты, — хмыкает Чимин.       — Не подливай, — Чонгук реагирует спокойно, а вот Намджун выходит из комнаты жутко раздосадованным.       — Хочешь узнать куда ушёл твой нытик?       — И это тоже, но не сейчас.       — Не похоже на тебя, — лениво потягиваясь, хрустит кистями рук, — неужели совсем не волнуешься?       Чонгук молчит, но не в обиду Намджуну думает, что встреться Чимин и Хосок при других обстоятельствах, они бы не только отлично поладили, но и стали бы прекрасной, стоящей друг друга, парой.       — Слышал, ты и камеру его навещал сегодня, — продолжает Чимин, — не думаешь, что поздновато?       — Давай к делу, — выдыхает, испытывая желание подобно Намджуну глаза закатить, проклиная всё вокруг.       Вместо этого он, не дождавшись приглашения, усаживается на диван, перед этим сдвинув расстеленное на нём, одеяло.       — Хорошо.       Чимин соглашается слишком легко, а потому Чонгук мысленно готовится к новой порции колкостей, но к его искреннему удивлению, они не следуют.       — Ты пришёл, чтобы узнать, стрелял ли Юнги в ту ночь, в кого и зачем? Я прав?       Выслушав, Чонгук слабо кивает, но во взгляде не скрывает, что это не единственная причина его визита. Чимин это замечает и добавляет:       — А ещё тебе интересно, почему твой лучший друг скрыл всё от тебя. Думаешь, что он тебя предал? Что мы тут забавлялись, наблюдая за твоими страданиями?       Действительно ли Чонгук так думает? Нет, он не подозревает Намджуна в предательстве. Он не мог понять, почему тот, зная, как ему дорог Юнги, всё это время наблюдал за ним, помогал с поисками, но продолжал упорно молчать. Вот что было интересно Чонгуку.       Так он думал, поддавшись эмоциям, уступив тревоге. Но если подумать трезво, знал ли Намджун о случившемся столько же, сколько и Чимин?       Съехав с дивана на пол, он, как и Чимин, обнимает согнутую в колене ногу и смотрит в лицо напротив. Теперь он понимает, зачем желал прийти к Чимину и поговорить с ним лично. Намджун мог знать только «что-то» из произошедшего той ночью, но не всё. Намджун всегда шёл после Тэхёна, значит, он не получил бы деталей. И как он мог забыть об этом?       И не только об этом. Причина, по которой Тэхён признал в одном из роботов, служивших его отцу, человека, полюбил его, а после подарил свободу. Всё встало на свои места, тревога заметно отступила. Прикрыв глаза, он облегчённо выдохнул, а открыв их вновь смотрел на Чимина прояснившимся взглядом. Его речи вернулась прежняя уверенность.       — Как бы сильно Намджун не был привязан к тебе, меня бы он не предал, и ты не из тех, кто ставит перед подобным выбором. По этой причине ты и не говорил ему о Юнги. В то время, точно. Ждал подходящего момента.       — Не думал, что ты такого хорошего мнения обо мне, Чонгук, — отводит взгляд к открытому балкону и тянет уголки губ в слабой улыбке, — даже как-то жаль разочаровывать.       — Расскажи мне, что тогда произошло? — будто не слыша чужих слов, в особенности последних, просит, — не обрывочными моментами, а со всеми деталями. Как ты попал в дом Хосока? Почему там был Тэхён и что было до этого? Я хочу знать обо всём.       — Хорошо, — поднявшись на ноги, соглашается и направляется к балкону, но вдруг замирает, так и не переступив порог. Повернувшись в пол оборота, обращается к Чонгуку, — но ты не боишься, что после услышанного твоё отношение к Мину может изменится и не в лучшую сторону?       Чонгук тоже поднимается с пола и поравнявшись с Чимином, смотрит в его лицо. Он ожидал увидеть привычную ухмылку, но то было на редкость серьёзным, а взгляд предостерегающим с долей жалости по краям медной радужки.       — Я хочу услышать правду, а мои отношения тебя волновать не должны. Как ты однажды сказал, мы не друзья, чтобы парится о подобном.       — Не помню, чтобы я говорил такое, — скептично выгнув бровь, отвечает.       Чонгук оставляет эти слова без внимания, благодаря чему тема, казалось бы, не получит продолжения.       Чимин выходит на балкон и облокотившись на перегородку, через плечо, бросает:       — Думаю, Намджуна стоит уже позвать, иначе и он перестанет быть тебе другом.       Чонгук выражает почти полное немое согласие и покидает гостиную. На его дружбу с Намом это не повлияло бы, тот максимум, матом бы его покрыл, да проклял на понос. Ибо зачем нужны друзья, если в самый важный момент Чонгук решил остаться один. Чимину требовалось присутствие Намджуна по другой причине. Да и за то время, что Нам провёл в одиночестве, не слыша их разговора, наверняка уже весь извёлся.       Пройдя на кухню, первым, что он увидел, была сгорбленная спина друга. Тот стоял у окна, прижимаясь лбом к стеклу. Остановившись подле него, он уложил свою ладонь на ссутуленное плечо и проследил за его взглядом. Намджун смотрел прямо на балкон, с которого была заметна лохматая розовая макушка.       — Он не рассказал тебе всего.       — Я это уже понял, — тускло отвечает и тогда Чонгук, развернув мужчину к себе лицом, встряхивает его.       — Ты же не считаешь Чимина тупым или бессердечным?       Намджун, кажется, только сейчас по-настоящему заметил его присутствие.       — А теперь ответь, если бы он рассказал всё, но с условием, следуя которому ты должен был всё скрывать от меня до этого момента?       — О чём ты? — запальчиво начинает, но тут же смолкает, а в его взгляде чётко вспыхивает огонёк осознания.       — А теперь пошли, узнаем всё вместе. Пора заканчивать эту историю.       Намджун кивает и хлопнув Чонгука по плечу идёт с ним на балкон, где Чимин старательно выдувал в безоблачное небо дым. Выглядело это так, будто Пак всеми силами старался перекрыть слепящее всё сильнее, солнце.       — Чимин, я готов.       — Ну, раз готов…

***

      В ушах стоит шум, точно помехи в телевизоре. С картинкой также. Мир перед глазами превратился в образы, состоящие из рябящих, чёрно-серых точек. Глаза, хочется их закрыть, дать им желанный отдых. Но что-то мелькает перед ними. Оно выделяется среди всех этих точек и звук оно издаёт другой. Это привлекает внимание.       — Чонгук, отзовись.       Белый шум отступает, теперь он слышит знакомый голос. Моргает и зернистый туман отступает. Появляются очертания интерьера, силуэты людей вдали, а глядящее на него лицо Намджуна, становится всё чётче, как и беспокойство на нём.       — Я же говорил, он не придёт. Пошли отсюда, только время тратим.       Намджун привычно ворчит, выражая этим своё беспокойство, а его действия так же привычно расходятся со словами. В хорошем смысле. Намджун хочет, чтобы они ушли и прямо говорит об этом, но он знает, что Чонгук не послушает, а потому снова усаживается за стол.       — Он придёт, — прочистив горло, отвечает. — Любимой игрушкой этого человека всегда были нервы. И тебе это известно, как никому другому.       Взяв со стола бокал с водой, он крутит его ножку меж пальцев и наблюдает за тем, как внутри него образуется мини-водоворот. До того, как взять его, он думал, что хочет пить, но теперь…       — Я знаю, — на грани спокойствия, отвечает, и неосознанно превращает свой голос в маяк, благодаря которому Чонгук должен не заблудится. Пока работает. — Но мы ждём его уже два блядь с лишним часа. Даже для него это слишком, не думаешь?       — Для Ким Сокджина не существует понятия «слишком».       Он отставляет надоевший бокал, так и не сделав и одного глотка. Хочет продолжить свою мысль, но успевает только рот открыть, как остаётся перебитым, но не разочарованным.       — Осмелюсь не согласится с вами, Чон Чонгук.       Сбоку от него шумно отодвигается стул, в стол упираются локти, обтянутые белыми рукавами пиджака. На скрещённые пальцы укладывается подбородок улыбающегося лица.       — У всех есть предел, и я не являюсь исключением.       Чонгук поворачивает голову к своему новому собеседнику и теперь может видеть его полностью. Сокджин простодушно улыбается, и это выражение на его лице, Чонгуку тоже привычно. Раздражающе, ибо неискренне натянуто, но это уже так, мелочи.       — Был бы у тебя предел во времени, цены бы тебе не было.       Намджун язвит привычно, а Чонгук привычно радуется тому, что тут нет Хосока. Иначе, от концентрации яда в воздухе можно было бы задохнуться.       — Если ты таким образом пытаешься повесить на меня вину за ваше долгое ожидание, то поспешу огорчить, я её не признаю.       Чонгук смотрит на Намджуна и уверен, что видит над его головой образование грозовой тучи.       — Мы не договаривались встретится в определённое время. Чонгук сказал, что будет ждать меня здесь для серьёзного разговора. Я мог послать его к чёрту, но вместо этого завершил свои дела как можно быстрее. Так что, не хочешь ли ты извиниться передо мной, Намджун?       Да, Чонгук как раз собирался сказать Наму об этом. Не успел. Ну, с кем не бывает.       — Слышал, именно в этом месте ты отдаёшь большее предпочтение кофе?       Да, как бы не хотелось, но вмешаться пришлось. В другом случае перебранка этих двоих продолжится, а в конце останутся, теперь уже два настоящих трупа других бывших и неразрешённые вопросы.       — С каких пор ты заходишь издалека, Чонгук?       Действительно, с каких? Не привычно. Именно такие мысли у большинства людей о последствиях их выбора. По этой же причине многие предпочитают его не делать, чтобы не столкнуться с этими самыми, последствиями. Чонгук же свой выбор сделал, когда сказал Чимину, что готов. В тот момент, он думал так.       — Чонгук.       Снова этот щёлкающий звук и недовольный шёпот у уха. Он уже превратился в условный знак, по которому можно найти путь обратно. Не привычно-привычно. Ещё одно последствие. Хорошее оно или нет, станет понятно в последствии, которое он вынужден принять. Как и все те, что были до, так же с теми, что будут после. И у него всегда выходило.       Но что делать, если это принятие в какой-то момент застряло на чём-то определённом и дальше не идёт? Сколько последствий способен принять человек? Есть какой-то лимит или выгодный для этого тариф? Как спросить об этом у Вселенной? Как услышать Её ответ и правильно его понять?       — Хочешь поговорить о Юнги?       В этот раз у Намджуна не вышло вытянуть его с первой попытки. Сокджин же использовал для этого правильное имя. Чонгук снова видит перед собой знакомые лица и приказывает себе собраться во что-то, хотя бы временно целое.       — Ты спрашивал о кофе, — Джин, видно заметив, что его слушают, продолжает говорить, — да, если выбирать из ресторанов, то здесь он лучший. Хотя стейк всегда отвратительный.       Чонгуку даже удаётся усмехнуться на такие, привычные от Джина, речи.       — Я вот тоже кое-что слышал.       И даже этот, заговорщицкий на пакость, блеск в глазах, не вызывает в нём дискомфорт. Он просто ждёт, что этот человек выдаст ему на сей раз. Он ведь знал, что просто поговорить с ним не удастся. Сначала придётся послушать его издевательские колкости, в которых кстати, больше ответов на ещё не заданные вопросы, нежели реальных оскорблений. Потому не стоит поддаваться эмоциям и забывать об этом.       — И что же ты слышал? — решает подыграть, надеясь на привычное.       — Что Мин Юнги очень даже неплох в этом деле. Тебе доводилось пробовать сваренный им кофе?       Уж чего-чего, а яда Джину не занимать, но для Чонгука он сейчас подобен лекарству.       — Да, — сумев не выказать лишних эмоций, отвечает, — я не раз пил сваренный им кофе и могу сказать, что его вкус и аромат неповторим. Ровно также обстоят его дела с чаем.       — Вот оно как. Интересно, — ухмыляется, поднося дымящуюся чашку к губам. Видно, пока Чонгук тонул в своих мыслях, Джин успел сделать заказ. — В таких случаях вроде говорят: душа к делу лежит?       — И так тоже, — вежливо улыбается уголками губ. — Если тебя так сильно интересовал этот вопрос, то почему не выпустил Юнги с его именем?       Джин отставляет чашку на стол и смотрит на него сменившимся взглядом. Чонгук же продолжает в привычной ему манере и ни на миг не сводит внимательного взгляда с лица собеседника.       — Ты не только имя, но и работу ему дал совсем не связанную с его ремеслом. Твой отец уже мёртв, ты получил желанное место, так зачем продолжать прятать имя Мин Юнги в тюрьме? Ты ещё не наигрался?       — Браво, господин Чон. Так быстро всё связал, — хлопая в ладоши, широко улыбается.       — Не стоит, — отмахивается от оваций, что были наполнены сарказмом, злостью и восхищением почти в равной степени, но не игнорирует полученную подсказку. — Что-то мне удалось связать, но далеко не всё. — Джин на эти слова согласно кивает. — Что тебе ещё от него нужно?       Перестав вежливо улыбаться, он хочет всё же попытаться закончить этот разговор как можно скорее. Несомненно, Джин тот ещё любитель игр, но сейчас у Чонгука нет на них должного настроя, а Намджун, хоть и пробыл с этим человеком продолжительно время, никогда не понимал его способ выражать свои мысли.       На самом деле Чонгуку сейчас очень хотелось съесть пиццу с сыром, выпить чёрный чай с мятой, такой, чтобы сахара побольше и в кровать. Но перед этим убедится в том, что ему не придётся и не захочется кого-нибудь убить.       — Я согласен с тем, что ты сказал до этого. Но с чего ты решил, что мне от него что-то нужно?       Намджун и Чонгук одновременно вздыхают, убеждаясь в том, что по-быстрому тут можно только с ума сойти. Значит, Чонгуку придётся использовать другой метод разговора. Главное, самому не запутаться и ничего не упустить.       — Ну смотри, — вздыхает, придвинувшись к столу и укладывает поверх него, сложенные руки, — ты использовал Юнги, как козла отпущения. А именно, ты посадил его, чтобы твой отец знал: человек ранивший его любимого сына наказан, а ты продолжаешь искать его хозяина, собравшего всю эту группу и покусившегося на твою семью. С момента, как ты смог устранить своего отца и занять его место, прошло больше года, но ты продолжал держать Юнги в тюрьме. Тут, я думаю, причина в Хосоке, ведь Юнги ранил не только Тэхёна, но и его.       Чонгук надеялся на какую-то реакцию сейчас, но её не последовало. Джин будто понимал, что это далеко не всё и хотел дослушать. Чтобы убедится во всём, Чонгук оставалось только продолжить.       — Как многим известно, ты из тех людей, кто не прощает обид и благотворительностью ты не занимаешься, но Юнги почему-то отпустил. Есть два варианта причины такого поступка с твоей стороны: ты и Хосок решили помучить его вне стен тюрьмы или же Хосок чем-то очень сильно обидел тебя, а единственным рычагом давления на него, является Юнги.       Всё это время, Джин молча слушал, не предприняв и одной попытки перебить рассуждения Чонгука. А сейчас, когда он закончил, Джин крутил чашку в блюдце и тихо посмеивался.       — Чонгук, у тебя не только повышенное чувство справедливости, но и прекрасная дедукция. С такими навыками тебе стоило стать прокурором или каким-нибудь детективом, а не бандитом. Так бы хоть отца порадовал, пойдя по его стопам.       Чонгук дышит медленно и глубоко. Ему бы хотелось признать, что этот удар задел его и сорваться, но он замечает, как Намджун начинает подниматься из-за стола, а потому, берёт себя в руки, и наступает Наму на ногу.       — Будь оно так, мы бы если и разговаривали, то явно не здесь. Так что, для тебя же лучше, что я им не стал, — сдержанно отвечает и чувствует, как злость понемногу, но отступает.       — Забавно. Я помню, как однажды твой отец сказал нечто подобное моему.       Джин ухмыляется, продолжая крутить пустую чашку. Ну а Чонгук, внимательно приглядевшись к его лицу, совсем перестаёт злится. В нём даже появилось что-то схожее с жалостью. Все эти выпады от Джина он получил лишь потому, что в большинстве своих слов оказался прав. Метод, который он чаще всего использовал на Хосоке, на Джине сработал даже лучше. Намджун, кажется, тоже всё понял или молчание его означало ожидание действий Чонгука.       — Какой из приведённых тобою вариантов, кажется тебе наиболее вероятным? — уложив подбородок на сложенные на столе руки, глядит исподлобья.       Чонгук искренне рад, что Джин решил уйти с болезненной для них двоих, темы и вернутся к основной. Он незамедлительно отвечает:       — В первый я не верю от слова совсем, а вот в том, что Хосок накосячил, уверен на девяносто процентов.       — Уверен? Мне вот больше первый нравится.       А Джин всё пытается. Изо всех сил старается быть тем, кем является лишь на словах. Странно, что Чонгук начал вспоминать об этом только сейчас. Бросив взгляд на Намджуна и убедившись в том, что тот ничего не понимает, отвечает Джину:       — Значит, неверен ни один из них или в каждом есть доля правды.       — Дать подсказку? — уперевшись локтями в стол, чем-то явно обрадованный, он приближает лицо к Чонгуку и говорит тише, чем до этого. — Ты и Хосок, несомненно, разные и сравнивать вас будет только дурак, но есть у вас одна схожая черта. — Игнорируя недовольный кашель Намджуна, Джин остаётся в той же позе, и только смешок пускает. — Вы оба думаете слишком много там, где это не нужно, из-за чего упускаете самое важное. Хотя, казалось бы, в наблюдательности тебе нет равных.       — Как долго ты собираешься прятать Тэхёна? — восприняв сказанное Джином по-своему, задаёт ещё один немаловажный, вопрос.       Сокджин отстраняется и снова переключает внимание на многострадальную чашку. С ответом явно не торопится. Кажется, этого вопроса он не ожидал или не думал, что тот прозвучит так скоро.       Намджун, сидящий рядом с ним, удивился не меньше. Пытаясь откашляться, Нам смотрел прямо на Чонгука, и он видел в этом взгляде чётко написанную фразу: «ты еблан», и даже слышал её в голове голосом Намджуна.       Это позабавило его, и он не удержался от желания пустить смешок. Перестав посмеиваться, он снова смотрит на Сокджина и его потемневшее лицо. С него окончательно сошла привычная улыбочка. Кажется, Чонгук наконец, задал правильный вопрос. Теперь, главное, не проморгать.       — Странное у вас обо мне мнение, — хмыкает. — Зачем мне прятать мертвеца?       Намджун снова давится и таращится выпученными глазами на каждого из мужчин. Чонгук воспринимает услышанное спокойнее, ведь никогда не верил в смерть Тэхёна. Своим вопросом Джин только что подтвердил его домыслы, а также, дал ещё одну подсказку. Только её нужно правильно понять, что было бы проще, не утаивай ничего Чимин.       — Хочешь сказать, он сам прячется? — Спрашивает на пробу, ради реакции. И вот теперь, получив её, искренне удивляется.       Лицо Сокджина выглядело также, как и до вопроса Чонгука. Лишь короткая усмешка на долю секунды исказила его. Чонгук успел её заметить, прочувствовать её горечь и распознать тень боли и сожаления в чужом взгляде. Но, если появившееся у него предположение верно, тогда, кто же главный злодей? И почему его и Юнги настолько затянуло в чужую войну?       Хмыкнув, он выходит из-за стола. Намджун следует его примеру, а Чонгук решил напоследок заметить:       — Слава о вас настолько быстра, господин Ким, что вы за ней не успеваете. Не думаете, что вам следует что-то поменять в своей жизни       — Я подумаю над вашим предложением, господин Со Чонгук.       Намджун, дёрнувшись как от удара, поворачивается к нереагирующему Сокджину с занесённым кулаком, но Чонгук оказывается быстрее. Перехватив его руку под локтем, он уходит, утаскивая за собой готового метать огонь и молнии друга. Над брошенной Сокджином фразой пока не думает.       Когда они выходят на улицу, Намджун вырывается из его хватки и кричит едва не во всё горло:       — Нахуя? Просто, нахуя? Скажи мне!       — Успокойся, — говорит ему, а у самого руки дрожат так, что при попытке снять с пачки сигарет плёнку, та падает к его ногам. Кажется, в этот раз он переоценил свои способности.       — Успокоится? А ты сам-то спокоен? — продолжает в том же повышенном тоне.       Или для Чонгука каждый звук сейчас запредельно громкий. Он не может понять.       — Я же говорил, эта встреча не будет иметь смысла. Неужели ты сам этого не знал? Эта сволочь только и знает, как чушь нести, да на больное давить.       Чонгук на его слова не отвечает. Стоит с вытянутыми руками, да на собственные дрожащие пальцы смотрит. Пытается понять, почему в этот раз не получается игнорировать, почему не может так же, как и всегда, принять всё, выдохнуть и пойти дальше.       — Да, я прошу тебя успокоится. — Говорит, прикладывая едва не титанические усилия для того, чтобы сохранить дыхание ровным. Не хочет себя выдать. — Ты думаешь, что эта встреча не имела смысла, но это не так. Я был уверен в том, что Ким Тэхён не мёртв и сейчас ты стал свидетелем подтверждения моей теории.       — Но что нам это даёт? — вздыхает.       — Игрушка не Юнги и не Тэхён, всё намного сложнее. У Джина же совсем иная цель, как и роль.       Он сжимает пальцы в кулаки, за спиной их прячет и только после этого решается посмотреть на Намджуна. Тот уже не выглядел таким злым, но почему-то казался совершенно растерянным. Скорее всего, он просто не верил, а зря.       Да, Джин широко известен своими играми с людьми и, как Намджун и сказал, чаще всего несёт чушь несуразную, но Чонгук понимал на что шёл. И пусть пара моментов в этом разговоре слегка подкосили его, он получил ответы на все свои вопросы. Не так, как хотелось бы, и о некоторых вещах ему нужно ещё какое-то время подумать, главное, что эти ответы у него есть. Что не менее важно, так это то, что можно не переживать об их искренности. Если Джин врёт, то делает это по-своему открыто, чётко отвечая на каждый вопрос. Загадки или же встречные вопросы, нужны для поиска ответов.       — Чонгук.       Он слышит слабый зов Намджуна и фокусирует на нём взгляд. Нам стоял уже прямо перед ним. Пальцами левой руки он поддерживал его за локоть, а в правой держал выроненную Чонгуком, пачку сигарет. Он уже и открыть её успел. Чонгук прикрывает глаза и стыдливо опускает голову. Давно он не чувствовал себя настолько жалким и усталым.       — Давай я отвезу тебя домой, а сам поищу Мина, пока тот снова куда-нибудь не вляпался. Хорошо?       Соглашаться не хочется, но и спорить он не пытается. Его лимит на сегодня, и правда, исчерпан. Но он решает в последний раз напрячь мозг и попытаться понять, куда мог пойти Юнги.       — Исходя из сказанного Чимином об их разговоре утром, тот наверняка пошёл к Хосоку.       Дать Намджуну направление, по которому тот смог бы скорее найти Юнги, это всё, на что он сейчас способен. А ещё, ему будет спокойнее, когда он будет точно знать местоположение Юнги. Пусть тот не согласится снова приехать к нему, хорошо, это его выбор. Чонгуку бы только удостоверится в том, что тот в относительном порядке и не собирается совершить какую-нибудь глупость, за которую потом точно не сможет простить себя.       — Ещё бы знать, куда именно он к нему пошёл, — страдальчески вздыхает, открывая перед пошатывающимся Чонгуком дверь автомобиля.       — На Хосоке осталась квартира, в которой они жили до того, как он стал работать на Джина.       — Подожди. — Намджун достаёт из внутреннего кармана расстёгнутой куртки телефон и не глядя на номер звонившего, отвечает. — Хорошо, я понял. Приеду сам. — Убирает телефон и смотрит на Чонгука. — Чимин уже нашёл его, он не далеко отсюда.       — Поехали.       Усевшись в машину, Чонгук впервые за сутки облегчённо выдыхает. Он многое узнал, хоть большинство из этого и не хотел, а теперь ещё и Юнги увидит. Последняя мысль приятной негой разливалась по едва не окаменелому телу.       — Садишься или нет?       С трудом, но Чонгуку удаётся поднять слипающие веки, и он видит стоящего рядом с машиной Юнги. Тот привычно борется с нерешительностью. А когда их взгляды сталкиваются, Юнги тут же запрыгивает в машину.       — Чонгук, что с тобой? — голосом, полным беспокойства, спрашивает и смотрит испуганно так, своими лисьими глазками.       Чонгуку очень хочется, чтобы в его глазах не было страха, а в душе переживаний. Он хотел бы собрать последние кусочки оставшихся в нём сил на убедительную улыбку и фразу: «не волнуйся, всё хорошо», но не может. Язык не поворачивается. Да и Намджун опережает его в этом. Правда, в своей манере.       — Нормально с ним всё. Заебался просто. Поспит и будет как новенький.       Чонгук уже на пределе, но всё же он успевает уловить облегчённый выдох Юнги и увидеть его слабую улыбку.       Перед тем, как «всё» рассказать, Чимин «по-дружески» предупредил, что после услышанного, его отношение к Юнги может изменится в не лучшую сторону. И, возможно, это стало бы правильной реакцией. Для кого-то. Но Чонгук не из тех, кто не видит минусы, изъяны и грехи в дорогом сердцу, человеке. Нет, он их видит и принимает вместе с этим человеком. Святых людей нет, судить его он тоже не вправе, а потому и отношение его к Юнги, осталось прежним. Почти.       Он и сам был уверен в том, что Юнги стрелял в Хосока. Ещё с тех пор, как Юнги рассказал всё, что помнил. Получив подтверждение этого, он не был удивлён, Юнги не упал в его глазах и вовсе не сделался ужасным. Просто теперь он ещё сильнее хочет вернуть ему имя, защитить, поддержать. Если тот вспомнит всё до конца, то наверняка возненавидит себя сильнее.       Не допустить этого Чонгук, разумеется, не сможет. Он всего лишь человек. Но он попытается напомнить об этом и Юнги, что все они лишь люди. Слабые, с порой не самыми правильными и даже аморальными желаниями, поддающиеся эмоциональным порывам, и это, как бы ужасно не звучало, нормально.       Почему он должен отказаться от того, кого сильнее всего желает защитить?       — С ним точно всё будет хорошо? — тихо спрашивает, придирчиво изучая уставшее лицо.       — Если простит часов пятнадцать, — без особого желания, но уже и без прежней враждебности, отвечает.       — Это из-за меня он так, да?       Намджун в ответ вздыхает шумно, а Юнги снова чувствует во рту этот говёный привкус сожаления.       — Из-за своего выбора.       Не ждавший уже ответа Юнги, искренне удивляется и поворачивается к мужчине. Как раз в этот момент Намджун тормозит у светофора и тоже разворачивается к нему.       — Мне не нравится, когда он так выматывает себя. Тебе думаю, тоже. Но это его выбор. Он сам выбрал вложить в это все свои силы, и он не маленький, о последствиях знает и готов их принять. И всё, что я могу сделать помимо своего ворчания, это быть рядом и готовым подхватить его, когда он перестанет вывозить. От тебя ему будет достаточно и первого, а лучше, отсутствие этого виноватого выражения на лице. Он помогает тебе не чтобы потом обвинить в том, сколько сил он на это потратил. Запомни это и прими.       Загорается зелёный. Движение возобновляется и Намджун возвращает своё внимание дороге. Юнги прокручивает его слова в голове снова и снова. Знает, что Чонгук именно такой. Он не станет его винить, припоминать свои старания и вешать на него ярлык должника за оказанную помощь. Но оставалось то, что не давало ему этого принять. Нечистая совесть.       — Я правда сделал это, — сглотнув горькое послевкусие произнесённой вслух, правды, виновато смотрит на Чонгука и поправляет его болтающуюся голову. Представляет, будто сказанное услышит и он. Своеобразная тренировка. — Я, правда, едва не убил Хосока той ночью.       Интересно, услышь его сейчас Чонгук, как отреагировал бы? Что он сказал бы? Каким взглядом посмотрел бы на него? Посмотрел бы? А может, брезгливо отвернулся бы, множество раз пожалев о том, что пытался помочь ему, был с ним рядом, поддерживал, стирал с его лица слёзы, вытаскивал из лужи и просил не умирать на его глазах; о том, как варил ему кашу и помнил о его любимом чае. Обо всём.       — Я тебя уверяю, раздай всем людям пистолет и поставь их бывших напротив, мало бы кто сдержался.       Цепочка его мыслей оборвалась. Выслушав Намджуна, Юнги захотелось смеяться. Без истерики. Почти. Это что, Намджун его так утешает?       — А учитывая то, что он изменял, врал всем вокруг и прочими гадостями занимался, даже не жалко, — добавляет Намджун, но Юнги не соглашается с ним, хоть внутри него что-то приятно и всколыхнулось от услышанного.       — Чтобы он не сделал, он не заслуживал смерти. И не мне его судить, и приговор исполнять.       — Так ты его и не убил.       Юнги не знает, как ему ответить на это. Он, конечно, рад тому, что Намджун не смотрит на него с желанием убить, причём не самой быстрой и безболезненной смертью, но это что-то чего он не понимает. Слишком жестоко. Ещё и совесть снова на мозг давит. Не даёт ему с чем-либо согласится, как и шанса оправдать себя словами Намджуна.       — Но и я стрелял не только в Хосока. Ким Тэхён, он ничего мне не сделал. Мы даже не были знакомы, а я…       — Вот же голова твоя безмозглая!       Слышится скрип шин по асфальту, Юнги ударяется лбом о спинку переднего сидения, но вытянутой рукой он продолжал удерживать Чонгука. Намджун же после резкого торможения на обочине дороги, разворачивается в кресле и зло смотрит на него.       — Вот скажи, тебе так сильно нравится страдать? Фетиш такой или как?       Осторожно отпустив по-прежнему спящего Чонгука, он потирает ушибленный лоб и тихо отвечает:       — Нет.       — Так какого хрена?       Юнги не решился открыто посмотреть Намджуну в лицо, боится того, что может снова увидеть.       — Ты забыл, как провёл последние три года?       Этот вопрос выбивает из него весь воздух, и он же глушит шум осуждающих голосов в голове и вынуждает посмотреть на мужчину.       — Я во всех этих законах и статьях нихуя не смыслю, как и не верю в это ваше правосудие, но как по мне, с тебя достаточно. От того, что ты продолжишь добивать себя, лучше ты не станешь, и ничего не исправишь. Так что, выплывай из этого дерьма, пока окончательно на дно не ушёл.       Его губы дрогнули, а в уголках глаз начала скапливаться колючая влага. Горечь и сожаления не ушли, но будто стало немного легче. Намджун отворачивается и открыв окно закуривает, а Юнги снова глядит на Чонгука. Тот, вероятнее всего, сказал бы ему примерно тоже самое.       Когда Юнги ушёл из квартиры Хосока, он и сам об этом думал. Пытался доказать себе, что он не стал плохим человеком, а за свой поступок он расплатился сполна, но что-то внутри продолжало с ним спорить. Весь его настрой пропал. Он бездумно бродил по улице и сам же ковырял раны, о заживлении которых так отчаянно мечтал. И почему-то ему это удавалось лучше, чем получить прощение от самого себя.       Сейчас он выслушал Намджуна, смотрел на Чонгука и вспоминал его слова из прошлого. Нет абсолютно чёрного, как и кристально белого. Что-то покрыто чёрными пятнами, что-то белыми полосами изуродовано. И ведь, всё именно так.       Самым ярким примером сейчас является Намджун. Он никогда не скрывал своей неприязни к Юнги, и он может только гадать, что ему и Чонгуку приходится делать на своей работе, но именно эти люди спасли его и продолжают спасать. И если с Чонгуком всё понятно, то Намджун точно не должен был слушать нытьё Юнги, разговаривать с ним и ставить мозги на место. Даже если он говорил это только ради Чонгука, всё равно это доказывало его человечность, в очередной раз показывает его с другой, более светлой стороны. Кажется, Юнги снова должен…       — Меня сейчас стошнит. Убери это выражение лица.       Намджун снова перебивает его рассуждения, но в этот раз Юнги искренне не понимал его. Потому и в ответ мог только смотреть на него, да ресницами бестолково хлопать. Благо, Намджун решил объяснить:       — Засунь свою благодарность в то самое и не вытаскивай. Не смотря на всё мной сказанное, ты всё равно меня бесишь, — бурчит, не глядя на него, а Юнги снова хочется посмеяться.       Так вот в чём дело. Неужели Юнги настолько предсказуемый? В прочем, это не так важно. Намджун больше не хочет слышать его благодарность. Хорошо, он не станет этого говорить. Достаточно и того, что он понял его.       Намджун приводит автомобиль в движение, а Юнги, откинувшись на спинку сидения, хочет тоже немного вздремнуть. Бросив взгляд на Чонгука, он убирает с его лица выбившиеся из хвоста пряди и укладывает его голову себе на плечо, чтобы та больше не болталась.       Прикрыв глаза, он чувствует, что дышать стало не только легче, но даже приятно. Мир вокруг не изменился, люди, населяющие его, тоже, но в Юнги что-то точно поменялось. Он даже не боялся предстоящего разговора с Чонгуком. Судя по реакции Намджуна на его признание, точнее, её отсутствие, им уже всё было известно. И раз Юнги в этой машине, значит, Чонгук не возненавидел его. Он всё ещё остаётся с ним.       Изредка поглядывая на посапывающую на заднем сидении, парочку, Намджун говорил себе, что поступил правильно, не рассказав Юнги о Тэхёне. Наверняка, скажи он ему, тот завалил бы вопросами, ответы на которые Намджун и сам хотел бы знать или ещё сильнее загнал бы себя. Чонгук сам должен сказать ему, как и выбрать, что сказать, чтобы тот не стал опять все грехи мира вешать на себя. Не то, чтобы он простил этого парня за все те мучения, которым тот подверг друга, но, по его мнению, никто не должен нести незаслуженное наказание. Даже такие тупицы, как Мин Юнги.       Так же, не загоняющийся всякой хренью Юнги, это залог спокойствия Чонгука. Вряд ли сейчас Чонгук захочет куда-то идти и продолжать свои поиски. Намджуну нужно это время. Он должен постараться успеть уговорить Чимина рассказать всё то, что тот опустил в своём рассказе при Чонгуке.

***

      Люди любят ночь и на то есть множество причин: тишина, покой и долгожданный отдых. Ночь приятна глазу, не слепит. Она красива, загадочна и романтична. Так говорят о ней и думают большинство живущих на этой планете людей. Интересно, а как думают люди, живущие на других планетах?       Не то, чтобы Джин был ярым поклонником космоса и всего, что с ним связано, но он с абсолютной уверенностью может сказать, что эта планета не единственная, где есть жизнь. Вселенная безгранична, в мире нет ничего единственного и не повторимого.       Люди на другой планете могут отличаться, как и сама планета, но они точно есть. Может, там и о ночи говорят иначе? Может, они не тихие, а наоборот, запредельно громкие. Те люди не спят ночью, не отдыхают, не наслаждаются её красотой стоя на балконе и не гуляют под луной, не романтизируют её. Они, не стесняясь кричат от собственного бессилия и прислушиваются к чужому. Они не смотрят в небо в смешных попытках не замечать нелицеприятную правду, не игнорируют кровавую грязь под ногами. Эти люди не живут наивной верой в то, что мир во всём мире — возможен. Не говорят своим детям: «счастье не в деньгах» и «правда победит», как и не пугают подкроватными монстрами.       Если всё это так, то людям с Земли стоило бы поучится у них. Тогда, стало бы лучше? Кому-то. Жить. Лучше.       А может их жизнь отличается куда сильнее и ночь для них на самом деле время для «мира», как между людьми, так и внутри самих людей? Может, их монстры не боятся солнечного света и совершают свои преступления под его лучами? Хм, нет, тогда они мало чем отличались бы от людей с Земли.       А может, всё же существует место без этих монстров? Может есть тот самый прекрасный мир, где воздухом дышат, цветы берегут, а пули не романтизируют и не вкладывают в них лживую правду. Где любовь есть, преданность и верность. Место, где люди не боятся смотреть в зеркало, где кожа не болит от переизбытка шипов на ней, потому что они и не нужны, ведь потребности защищаться нет. Как и вести войну против других. Против самого себя и желать в ней проиграть только ради того, чтобы положить ей конец.       — Давно не видел у тебя такого выражения лица.       Его губы медленно растягиваются в улыбке. Перестав обнимать бутылку вина, Сокджин, наполняет бокал и подаёт его прибывшему гостю. Отставляет бутылку на столик и берёт с него свой бокал.       — Давно ты не приходил ко мне выпить, Тэхён, — не громко говорит и пригубив вино, поднимает взгляд к чёрному небу. — Помнишь в детстве ты спрашивал о людях на других планетах?       Усевшись в плетённое кресло напротив Сокджина, Тэхён берёт предложенный ему бокал за ножку, принюхивается к запаху и тоже устремляет взгляд в небо.       — Помню. Ты сказал, если они и есть, то вряд ли сильно отличаются. Ибо не может быть такого, чтобы всех монстров вселенной собрали на одной планете.       — Не думал, что ты до сих это помнишь, — улыбаясь в ободок бокала, отвечает и в этот момент испытывает искреннюю радость. Забавно, но он даже может объяснить её наличие у себя.       — Я не только запомнил эти слова, но и долгое время думал над их значением.       Говоря это, Тэхён, подобно Джину не отводил взгляд от неба, усыпанного мелкими, но такими яркими точками звёзд.       — И что надумал? — Джин первым опускает голову и смотрит на чужой, обрамлённый чёрными, как сама ночь, кудрями, профиль.       — Сначала я совсем ничего не понял и решил, что ты сказал какую-то глупость.       Джин тихо посмеивается и отпивает ещё из бокала.        — Я забыл об этом, но через какое-то время снова вспомнил. Тогда я уже пытался понять, почему ты назвал людей монстрами.       Откинувшись на спинку кресла, Джин продолжал слабо улыбаться. Этот разговор ему определённо нравился. Он не хотел обрывать его или превращать в балаган.       — А потом?       — А потом я считал тебя одним из тех монстров, но пытался себе же доказать обратное. Только позже я понял, что, пытаясь отбелить тебя в своих глазах, я делал это, чтобы самому не стать одним из тех чудищ, что населяют эту планету. Позже, пытаясь побороть тебя, я не заметил, как сам стал нуждаться в том, чтобы кто-то считал меня чем-то, что не так ужасно. Выходит, мы оба проиграли?       Джин снова смеётся. Не так, как делал это обычно, иначе. Этот смех был без привычного сарказма и яда; без блеска в глазах, что являлся отражением мечей, которые непременно полетят в собеседника, стоит ему смолкнуть. Он не был холодным, скорее, как тёплый ветерок, что ласкает распалённую кожу и согревает замёрзшие конечности. Это приятно, смеяться вот так. Правда, тяжело, потому что больно. Потому что так, поздно.       — Мы с самого начала проиграли. Ещё до того, как стремились выиграть.       Какой смысл имеет победа, когда исход у всех один? У проигравших и у выигравших. Всё равно они встретятся в одном, уготованном им месте.       — Я хотел с тобой выпить, брат.       Джин снова оглядывает лицо сидящего перед ним мужчины, и улыбка его становится такой, какой всегда хотела быть: грустной, отражающей необратимые сожаления.       — Рад, что мы смогли это сделать до того, как официально проиграем.       — Ты всё ещё думаешь, что сможешь выиграть?       — Нет, — просто так отвечает, поведя плечами.       Будто всё это: дом, место отца, город под их ногами не являлись целью его жизни. Хм, «будто», такое смешное, практически никогда не отражающее реальность, слово.       — Но я знаю, что при любых раскладах, проиграем мы оба. С каждого из нас будет сорвана маска и никто из тех, кто нас окружал, не сможет принять наши лица такими, какими они являются. Именно это нас и уничтожит. Вне зависимости от исхода самой битвы.       Тэхён на услышанное молчит. Смотрит на Джина взглядом, который он давно не видел, и кривит губы в горькой усмешке. Не верит или признавать не хочет. Они оба слишком упрямы.       Допив вино Тэхён, ставит пустой бокал на столик и поднимается на ноги. Задирает голову к небу, затем опускает её вниз, на город под их ногами. В его взгляде что-то ярко мелькает и мгновенно меркнет.       — Не пожалеешь? Тебе в отличие от меня ещё есть кого терять.       Глядя на чужой профиль, Джин решил задать этот вопрос не с целью остановить. Он понимает, для них это уже не представляется возможным. Хочет услышать, что тот скажет словами, а что останется на глубине так похожих на его собственные, глаз.       — Пока я мёртв, мне не о чём сожалеть.       Сокджин кивает и даже признаёт правильность произнесённых младшим слов. Тэхён, наконец, понял. Это же говорили его глаза. В них отчётливо читалось: «я не хочу умирать монстром».       — Тогда давай попрощаемся здесь, братишка, — отставив бокал, Джин тоже покидает кресло.       Тэхён перестаёт смотреть вниз. Он полностью поворачивается к Джину и глядит на него так, будто пытается в нём что-то найти. Джин даже знает, что. Привычные подвох, издёвку, сарказм. Он жаждет найти всё это в нём, хотя бы следы. Сокджину это тоже было бы привычнее, но не сейчас. Он хочет сделать хоть что-то, о чём точно не будет сожалеть. Совершить поступок, последствия которого станут приятны. Всё привычное он использует завтра, когда для сожалений не останется времени.       Все мысли резко обрываются и испаряются. Он не понял, как это случилось, как смог это допустить. Это было непривычно. Совсем. Но, вроде, приятно. Вроде, так и должно было быть с самого начала. Жаль, что они не смогут в него вернуться. В то начало, что начали неправильно.       — Спасибо.       Тихо совсем шепчет Тэхён куда-то ему в плечо, а у Джина по всему телу колючие мурашки проходятся. Точно после долгого пребывания на холоде он оказался в желанном и почти забытом тепле. И сожаления сейчас только об одном, слишком долго шёл. Они оба.       Нерешительно он приподнимает руки и укладывает их на спину младшего, наконец, ответив на его объятия. Не размыкая рук, он глядит в его лицо и беззлобно усмехается стоящим в его глазах слезам. Чувствует такое родное тепло и пытается вобрать его в себя полностью, чтобы не быть тем, кто, умирая говорит, что ему холодно. Он хочет умирать в тепле. И не так важно, какой именно будет его смерть. Останется его тело обескровленным или он, уподобившись Тэхёну, по собственной воле станет живым трупом. Всё это не имеет значения. Только бы не в холоде, не одному бы только.       Может, если он не попадёт в Ад, а сможет переродится человеком и получит шанс снова стать чьим-то братом, он справится лучше, чем сейчас? Хочется в это верить, как и в то, что его копия в другой вселенной куда лучше, а руки его чище. Он думает, что был бы не против стать обычным человеком, кто не замечает настоящих ужасов этого мира и наивно боится призраков. Может, в таком мире он не чувствовал бы внутреннего холода и не пришлось бы ему надрывать горло смехом, используя его на манер щита.       — Прощай, Тэхёни.       Неохотно, но он поднимает подбородок с чужого плеча и начинает отстраняться, а Тэхён, наоборот, прижимает его к себе сильнее. Джин хотел бы посмеяться и даже губы его зашевелились, но в это же мгновение они приоткрылись и с них сорвался лишь короткий вздох.       Повернув голову, он смотрел в лицо Тэхёна, то было лишено эмоций. Медленно, не размыкая своих предательских объятий, он опустил Джина в кресло и шепнул на ухо:       — Прощай, Сокджини.       Почувствовав новый приступ режущей боли в боку, он уронил руки с чужой спины и охнул. Теперь он смотрел на то, как отстранившийся Тэхён вытирал окровавленное лезвие краем скатерти.       Ну что ж, почти не холодно, и вроде, не так больно.       — Не поторопился ли ты? — хрипит, пытаясь придерживаться последних мыслей и не показывать, как ему на самом деле больно.       — Если видишь возможность, не стоит упускать её. Ты всегда так говорил.       Зажав рукой кровоточащую рану, он прикрывает глаза и изобразив на лице искажённое подобие улыбки, говорит:       — Признаю, недооценил.       Хмыкнув, Тэхён допивает оставшееся в бокале Джина, вино и уходит. Сокджин смотрит в чёрное небо и хрипло посмеивается. Всё же, Чонгук был прав. Слава о нём разрослась настолько быстро, что он давно перестал успевать за ней, как и соответствовать тому образу. Разве что на словах он мог быть таким, а вот умереть он хотел со своим настоящим лицом. Жаль, что ему и это сделать не удалось.