Без вины виновный.

      Юнги долго смотрит на рубашки, лежащие на кровати, и вздохнув, выбирает чёрную. Белый приелся ему, да и Чонгук говорил, что на ужин суп, а Юнги часто бывает неаккуратным. Было бы лучше, будь это не рубашка, а футболка, но такого у Чонгука в гардеробе не водится.       Просунув руки в широкие для него рукава, он неосознанно принюхивается. Снова этот запах. Сейчас он не будоражит как тогда, но и полностью игнорировать тот факт, что он ему приятен, Юнги не может.       Застёгивая пуговицы, он зачем-то пытается вспомнить, бывало ли у него подобное с Хосоком. Был ли у того какой-то особенный аромат, который Юнги вдыхал бы с удовольствием? Вспоминает сегодняшнее утро, как утыкался в его подушку и понимает, что та ничем не пахла. Совсем пусто. От осознания этого пальцы застёгивающие пуговицы замедляются, а внутри снова просыпается это болезненное чувство. Оно вымещает весь, с трудом обретённый покой, отдаётся головной болью и дрожью в руках.       Будто что-то в глаза попало. Это его надежды на изменения к лучшему, если он будет молчать. Они как крохотные снежинки, от глаз пробираются к сердцу и замораживают его. Это больно и совсем не так, как хотелось и представлялось. Потому что замороженное сердце, не значит не живое, и болеть не может. Это значит, что ему холодно, оно нуждается в ещё большем тепле и защите. Ведь одно неверное движение, и оно разлетится мелкими хрусталиками никому ненужного льда.       — Переоделся?       Чонгук не заходит, говорит с ним через закрытую дверь после короткого стука.       Юнги всегда думал, что с Хосоком ему такие страхи не грозят, но вышло всё совсем наоборот. Пока Хосок замораживает его сердце, Чонгук осторожно и ненавязчиво его отогревает, и пытается залечить мелкие ранки. Это мир сошёл с ума, или Юнги? Почему всё так неправильно? Почему чёрное вдруг стало белым?       — Юнги, всё хорошо?       — Да, — застёгивает последнюю пуговицу, и идёт к двери, — пуговиц слишком много.       Открыв дверь, он глядит на Чонгука, который с интересом разглядывает выбранную им рубашку, и отводит взгляд.       — Ты всегда в рубашках ходишь? — зачем-то спрашивает.       — Всегда, — быстро отвечает и улыбается чему-то.       — А спишь, тоже в рубашке?       — Я сплю без одежды.       Юнги тут же жалеет о заданном вопросе и проклинает своё любопытство.       — Если хочешь узнать ещё что-то, можешь не стесняться, — а Чонгук откровенно забавляется.       — Кухня же в той стороне? Я голоден, — и быстро проходит мимо него, сжав во вспотевших пальцах длинные рукава рубашки.       Чонгук позади него посмеивается, но подтверждает его слова о расположении кухни и идёт следом.       — Пока ты переодевался и сушил волосы я заварил чай. Помню ты говорил, что любишь с мятой. У меня как раз было немного.       — Что?       Он теряется и едва не падает мимо стула. Чонгук стоящий рядом снова подхватывает его, а Юнги, отшатнувшись смотрит на него недоверчиво.       — В день, когда мы познакомились и были в кафе, ты сказал, что тебе нравится чай с мятой, и чтобы сахара побольше.       Чонгук внимательно наблюдает за его лицом, а Юнги взгляд уводит. Не понимает. Он много лет знаком с Хосоком, тот столько всего о нём знает, но вот эту мелочь до сих пор не запомнил. Так почему Чонгук об этом помнит? Юнги только раз упомянул этот крошечный факт о себе и сам забыл, что рассказал.       — Что-то не так?       — Нет, — сглатывает образовавшийся в горле, ком обиды, разжимает пальцы, что неизвестно когда ухватились за Чонгуково запястье, — просто голова закружилась. И я действительно люблю чай с мятой.       И говорить только половину от правды, он тоже любит. Точнее, это безопаснее.       — Хорошо, — а Чонгук, как и всегда, позволяет. Делает вид, что повёлся, но во взгляде своём не укрывает обратного. — Садись за стол, я всё принесу.       Юнги не спорит. Садится и положив руки на стол, теребит свои пальцы. Чувство внутри странное, необъяснимое. Он достаёт из кармана брюк, тоже позаимствованных у Чонгука, телефон и проверяет не стоит ли тот на беззвучном режиме. Конечно, звук у него включён, просто сообщений и звонков, на самом деле нет и не было.       Хосок же написал ему, не ждать, так почему Юнги, даже находясь у Чонгука, пытается дождаться? Он ведь уже решил, что уйдёт от него. Так почему? Он ведь должен это сделать. Зачем ему человек, который в первую очередь заботится только о своих интересах и за несколько лет так и не узнал о нём каких-то элементарных вещей? Хосок не только о чае не знает, этих мелочей огромное количество, из которых складывается совсем неприятный вывод. Хосок не знает его и сам Юнги тоже, глядя на происходящее сейчас, не очень-то и хорошо знал Хосока.       Учитывая всё это, идея расстаться выглядит логичной и правильной, но тогда почему он продолжает смотреть в чёрный экран телефона и ждать, что тот загорится новым сообщением или же звонком? Почему не может так легко отказаться от Хосока, а все доводы о правильности этого решения не приносят желанного облегчения. Только боль тупую по телу разливают?       — У вас что-то случилось?       Юнги отвлекается от созерцания чёрного экрана, и смотрит сначала на стоящую перед ним чашку с плавающим на поверхности листочком мяты, а потом на Чонгука сидевшего рядом. В глазах этого человека он видел неподдельное беспокойство и даже что-то схожее со страхом. Последнего он понять не мог, а потому решил не думать об этом.       — О чём ты? — отводит взгляд.       Да, он пришёл к Чонгуку потому, что с ним он мог почувствовать необходимое ему спокойствие, спрятаться от того себя, который ему не нравится. Но он не собирался рассказывать о своих проблемах в отношениях с Хосоком. Не хотел говорить о том, что они как цвета на старом рисунке, поблекли и скоро вовсе сотрутся. Кому угодно, но не Чонгуку. Говорить о Хосоке с Чонгуком, для Юнги равносильно, как если бы приговорённый к казни, весело болтал со своим палачом. Или, наоборот.       — Ну, начнём с того, что ты приехал ко мне и даже погоды не испугался. Значит, должно было случиться что-то совсем из ряда вон выходящее. Ты прячешь взгляд, вид у тебя усталый и подавленный, и не спихивай это на удар головой. Ты постоянно проверяешь телефон, голос твой звучит тускло, а глаза не светятся. Разве что невыплаканными слезами.       Почему? Почему он это видит? Почему слышит это? Зачем говорит об этом? Почему не обвиняет в том, что появляется Юнги только когда ему плохо? Почему смотрит на него так, будто готов выслушать и принять на себя всю его боль и по возможности забрать? Это не он должен делать. Не Чонгук должен сидеть с ним рядом, поить Юнги любимым чаем, кормить и говорить с ним. Не Чонгук.       — Если не хочешь говорить, ладно, дело твоё. Но… раз пришёл, не стоит держать это в себе. Выскажись. Хоть немного, на какое-то время, но легче станет.       — Решил стать мне другом? — хмыкает, а мысленно самого себя матом кроет. Да такими словами, которых, был уверен, не знал прежде. Чонгук ведь пытается помочь ему, так почему он себя как скотина опять ведёт? — Разве тебе будет приятно это слышать?       — Будет.       Юнги поднимает взгляд от своих пальцев под столом и смотрит в честное лицо Чонгука.       — Мне будет приятно слышать от тебя правду. Какой бы та ни была. Если тебе сейчас нужен друг, который выслушает тебя, я буду им. Нужен старший брат, который защитит, накажет всех обидчиков и позаботится о тебе, я стану этим братом.       Юнги видел, чувствовал, Чонгук хотел, хочет продолжить эту цепочку, и он ждёт. И после недолгого молчания, сопровождающегося внимательным взглядом, Чонгук продолжает.       — Пожелал бы ты, чтобы я стал любящим тебя человеком, я бы перестал молчать об этом.       У Юнги снова дыхание спирает. Хочется бить себя по голове и кричать во всё горло.       — Я могу быть для тебя кем угодно Юнги, но не незнакомцем, которому ты безразличен. Потому, ты можешь рассказать мне обо всём, что тебя беспокоит.       — «Неужели тебе не больно говорить всё это»? — спрашивает про себя. Вслух не посмеет.       Думает, что стоит промолчать, но слова Чонгука въелись в мозг и устроили настоящее сражение со всеми доводами разума. Юнги хочет высказаться, тем более Чонгук и без его слов видит его состояние. Так какой смысл играть в молчуна?       Нет, лучше промолчать.       — Ничего не случилось, просто, — замолкает.       Тяжело говорить ложь, когда ты её ещё не придумал и сам в неё не веришь. Это вынуждает его принять предложение Чонгука.       — Кажется, всё закончилось. Я и Хосок, - вздыхает и в этом вздохе слышит дрожь.       Становится стыдно, хочется замолчать и больше не открывать рот, но Чонгук всё так же участливо смотрит на него. Ждёт, что Юнги продолжит и он не молчит.       — Я понимаю его. Правда, понимаю. Я знаю и верю в то, что он старается для нас, нашего счастья и благополучия, но мне… мне это не нужно. То есть, не такой ценой.       Чонгук продолжает смотреть на него с неописуемой нежностью и пониманием, но теперь к ним прибавилась и жалость. Об последнее Юнги режется и опускает взгляд на свои пальцы, что обхватили тёплую чашку.       — Я никогда не мечтал о несметных богатствах, но и о том, что хотел жить в комфорте врать не буду. Хосок же всегда более чувствителен к этому. Для него это важно, и я ни в коем случае не осуждаю его желание многого добиться, но…       Чёртов ком в горле. С каждым произнесённым словом становится всё больше, а Юнги так сильно не хочет плакать. Перед Чонгуком совсем не хочет быть таким.       — У меня странное чувство, что чем ближе он к достижению своей цели, тем дальше он от меня. Я пытался с ним поговорить, а он всё в штыки, будто я его ругаю.       Юнги правда не хотел плакать, но говорить становилось всё сложнее. Слёзы неконтролируемо текли по его щекам, а пальцы, спрятавшиеся снова под стол, загибались и хрустели. Скрытые глубоко внутри него мысли преобразовались в слова и безудержным потоком стали выходить из него.       — За этот год он так изменился, что мне кажется, будто я и не знал его никогда. Он не говорит со мной, не улыбается, не светит. Мы переехали в новый дом, он огромен, но для меня как клетка. Я смотрю на ключи от старой квартиры и мечтаю вернуться туда. И не потому, что он держит меня под замком или что-то подобное, просто я один там. Даже когда он есть, я всё равно один. Мы как два незнакомца, делящие одну жилплощадь. Когда он предложил мне встречаться, я сомневался и боялся, что ничего не выйдет. Думал, что это родители его выбрали, а я просто согласился.       Всё то время, что Юнги говорил, Чонгук молчал. Смотрел только на него и слушал со всей внимательностью. Лишь сейчас попытался что-то вставить, и даже поднялся со стула.       — Юнги.       — Но… я правда полюбил его.       Не успев сделать и шага, он замирает. Чуть опускает голову, но слушать продолжает.       — Возможно, до сих пор не так, как он того хотел, но… — плотину прорывает, он кричит, — мне больно, Чонгук.       Перестав упираться взглядом в светлый пол, он глядит на Юнги.       — Мне чертовски больно. Почему?       Чонгук не отвечает. В этот раз даже ему, нечего сказать. Только вздыхает шумно и подходит к Юнги. Остановившись рядом, обнимает его за плечи прижав к себе дрожащее тельце, позволяет спрятаться, зарыть в себе боль, выливающуюся в слезах. Твёрдо стоит на ногах, каждое слово Юнги в себя впитывает, неконтролируемые удары его кулачков сносит, остановить не пытается. По волосам только гладит, да шепчет что-то неразборчиво.       Юнги эти слова понять не пытается. Не их, ни голоса разума что без остановки твердил ему о том, что всё именно так, как он сказал. Юнги не хотел это слышать, верить в это, принимать. Вдруг, если он поверит, действительно поверит, то всё это окажется не надуманными глупостями от недостатка внимания, а правдой? А если это правда, значит, Хосок на самом деле разлюбил его? Как Юнги может принять такую реальность, где даже Хосок разлюбил его? Хосок. Он ведь не мог. Он же столько лет был с ним, заботился о нём, помогал родителям. Не мог же он вот так взять и разлюбить? Так ведь не бывает. Не бывает же?       — Чонгук.       Он отстраняет заплаканное лицо от его тела и смотрит в отчего-то печальные глаза. В пальцах сжимает края его рубашки, чувствует тепло, исходящее от него. Сейчас он с ним. Слушает его, утешает своим взглядом, в котором и намёка на безразличие нет. Чонгук, он настоящий, а его слова, никогда не были лживыми. Жестокими, возможно, но Чонгук не врёт. Никогда.       — Юнги.       — Ты ведь всегда знаешь правду, — всхлипывая, хрипит неровно, — и Хосока, его ты тоже знаешь. Он ведь не мог…       Нет, нет, нет. Юнги, остановись. Чонгук врать не умеет, а если и да, то из принципа этой сладкой пилюлей кормить тебя не будет. Не станет нарушать свои правила из-за тебя. Так чего ты добиваешься, пытаясь задать этот вопрос? Ты же понимаешь, что ответ может уничтожить тебя.       — Он ведь не мог вот так взять и разлюбить меня? Это просто работа его так выматывает, что на меня сил не хватает? Скажи, как ты думаешь? Хосок ведь не мог так поступить со мной?       Внутренний голос кричать продолжает, Юнги не слушает. На Чонгука только снизу вверх смотрит, ответ его ждёт. Ему он поверит. Поверит…       Чонгук вдруг сжимает его плечи крепче и опускается на пол. Теперь их глаза на одном уровне, Юнги чётко видит своё отражение в его, неожиданно стеклянных глазах.       — Ты ведь сам сказал, что знаешь о его чувствительности к социальному статусу. Да, для него это настолько важно, Юнги. Ему просто нужно время.       Юнги выдыхает рвано. Смотрит на Чонгука, пытается зашифрованное в его взгляде послание прочесть. Не может, а потому принимает услышанное.       Он опускает голову и утыкает лбом в плечо Чонгука. Тот больше ничего не говорит, только по спине его осторожно гладит, позволяет плакать в своё удовольствие. Юнги это было нужно. Правда теперь он ещё сильнее хочет извиниться перед Чонгуком. Попросить прощения за то, что тому пришлось стать его другом. — И всё же, тебе стоит самому поговорить с ним. Вам двоим это нужно, пока дел не натворили. — Говорит, когда Юнги успокаивается и отстранившись, отходит от него.       Юнги стирает слёзы с лица и хочет взять со стола чашку, чтобы попить, но той на столе не оказалось. Тогда Юнги думает о словах Чонгука. Он и сам знает, что им нужно поговорить, но как ему пробиться через стену, которую Хосок выложил из неломающегося камня и обходных путей не оставил?       — Держи, — Юнги поднимает взгляд болящих от долго плача глаз на Чонгука и видит в его руках чашку. Над ней клубился пар. — Тот уже остыл, а ты промок под дождём. Холодное лучше не пить.       Неосознанно он улыбается и принимает из его рук чашку, благодарно кивнув. Сделав несколько глотков, он вспоминает, что изначально Чонгук звал его на ужин, но тот приготовил ему только чай. Вдыхая приятный аромат маты от чая, он немного подумал и всё же решил спросить.       — Ты говорил об ужине, — сипит и мысленно проклинает себя. Так жалко звучит его голос, слушать противно.       — Если ты действительно голоден, то накормлю.       Теперь Юнги хочет себе треснуть. И как он мог забыть, что этот человек его насквозь видит? Так же и все его желания. Юнги действительно не был голоден.       — Ты ведь говорил, что не извиняешься.       Юнги хмурит брови. Пытается, но не понимает, к чему Чонгук решил именно сейчас об этом вспомнить.       — Тогда убери это выражение лица, а то мне начинает казаться, что ты хочешь произнести это слово.       Юнги же мысленно отвечает ему: «если я извинюсь искренне, то исчезну. Потому, я не хочу извиняться перед тобой, Чонгук. Не сейчас».       — Так ты запишешь мой номер?       Юнги ужасный человек. Довёл Чонгука до того, что теперь он переводит тему, а не дожидается, когда это сделает Юнги.       — Меньше всего я хочу, чтобы в твоей жизни происходило что-то плохое, но ещё сильнее я боюсь, что, приехав сюда, ты не найдёшь меня или вовсе не сможешь добраться.       Юнги слушает, верит, запоминает. У него есть место, куда он может прийти и когда-нибудь, он попросит и за это прощения.       — Да, запишу.

***

      2:51. Он нажимает кнопку блокировки и переворачивается на спину. Смотрит в тёмный потолок, переводит взгляд на окно, по которому продолжал хлестать ливень. Наблюдает за неровными дорожками дождя, пытается предположить, будет ли он так же лить днём. Может, обойдётся мелкой изморосью? А может, тучи рассеяться и снова будет солнечно? Вздыхает. Переворачивается на бок. Жмёт на кнопку. 2:59. Вздыхает. Переворачивается на живот на сторону Хосока. Она пуста, холодна, а подушка совсем ничем не пахнет. Снова жмёт кнопку. 3:00. Тишина.       Он мычит в подушку, чтобы заполнить её хоть чем-то. Снова на спину ложится. Взгляд в потолок, в окно, нескончаемые дорожки дождя по нему. Стены, тумба, дверь, ведущая в гардеробную, в душ, и к выходу из комнаты. Левый бок, правый, кнопка телефона. 3:12. Обречённое мычание в подушку.       Сползает с кровати на пол, руками водит по ковру, ворс в пальцах сжимает, будто тот трава. Сядет, встанет, подойдёт к окну. Постоит, посмотрит, кроме дождя и отблесков фонарей вдали ничего не увидит. Подойдёт к тумбе, нажмёт кнопку светильника. Светит, не светит. Горит, не горит. Кнопка телефона. 3:21. Ещё один вздох.       — Я идиот, — выдыхает и падает на кровать.       Хосок написал ему не ждать, и уходя то же самое сказал. Чонгук перед тем, как попрощаться с ним советовал принять тёплый душ и ни о чём не думая, лечь спать. Юнги не послушал ни того, ни другого. Он хотел дождаться Хосока. Конечно, он не собирался сразу наседать на него с разговорами, ведь тот наверняка придёт уставшим. Он просто хотел показать ему, что ждёт. Что Хосок важен для Юнги, он нужен ему.       Хотел. Сейчас спать хочет. Давит на кнопку. 3:32. Отбрасывает телефон, залезает под одеяло. Глаза закрывает, назойливые мысли неприятного содержания гонит прочь от себя. Вспоминает как однажды слышал фразу: «лучше горькая правда, чем сладкая ложь», проговаривает её в голове и тут же отмахивается. Потому что, если правда окажется такой, какой он боится, она не будет горькой. Просто, невыносимой. Да и Чонгук ведь подтвердил зацикленность Хосока на положении в обществе, значит, всё не так плохо. Наверно.       Веки тяжелеют, а он всё пытается бороться со сном. Хочет снова добраться рукой до телефона и проверить время, но не успевает. Слышит щелчок дверного замка, глаза его моментально распахиваются, и он выпрыгивает из кровати. Покинув спальню, он подходит к лестнице, ведущей на первый этаж и снова хмурится, вцепившись пальцами в перила. Не включая свет в прихожей, Хосок что-то неразборчиво пробормотал и сразу ушёл в свой кабинет.       Юнги просит себя не надумывать опять всякой чуши и тихонько следует за мужчиной. Как только тот включает лампу у себя на столе, он замечает тень Юнги на стене и, вздрогнув, оборачивается при этом зачем-то схватившись за своё бедро.       — Юнги, что ты тут делаешь? — смахивая капающие с волос на лицо капли, таращится на него.       — Извини, — бормочет, — ты промок. Принести полотенце? Или в душ пойдёшь? Может мне?..       — Может ты спать пойдёшь? — перебивает раздражённо, смотрит на Юнги так же. Выдыхает шумно воздух, взгляд отводит. — Прости, я… просто устал. Специально сюда ушёл, чтобы тебя не будить.       Юнги смотрит на него. Пытается. Смотреть, слушать, верить. Но как бы он ни старался, внутри его раздирало на части. В голове крутился только один вопрос: «что я сделал не так»?       — Ничего страшного, — пытается и себя убедить в том же, — я понимаю, — и в этом. — Но раз я не сплю, тебе не нужно прятаться от меня. Высушись и пошли спать вместе. Тебе нужно отдохнуть.       Хосок поднял на него взгляд, но как бы Юнги ни старался, глазам столкнуться тот не позволил. Тогда он оставил эти попытки, и даже собирался покинуть кабинет, но взгляд его случайно уловил розоватую полосу на шее Хосока. Он присматривается к ней и даже тянет руку, но Хосок уворачивается от этого прикосновения.       — Как ты поранился?       Зачем ты спрашиваешь, Юнги? Ты идиот, но не дурак, и прекрасно понимаешь, как можно было получить такую царапину.       — Да не знаю. Почесался неаккуратно, — плечами жмёт, да затылок чешет, после чего руку на шею перемещает, будто прикрыть эту царапину пытается. Юнги сглатывает. Он видит, но глаза себе завязывает.       — Будь аккуратнее, — глухо просит. О том, что тот не заметил его шишку на лбу, не думает. — Я буду ждать тебя, — добавляет и оставляет Хосока одного.       Продолжает надеяться, что тот придёт к нему. Не в спальню, не в кровать. Юнги хочет, чтобы Хосок вернулся к нему.       Но Хосок не вернулся к нему. Той ночью Юнги уснул в одиночестве, пусть и дождался его. Хосок просто не лёг к нему, даже в спальню не зашёл. Проснулся Юнги в полдень. Квартира была пуста. На сообщения Хосок не ответил и домой не пришёл. Появился утром, переоделся и снова уехал. Юнги всё сильнее переживал, пытался придумать, как ему поговорить с ним, но все эти размышления ни к чему не привели. Он не понимал, почему Хосок теперь не просто игнорирует его, а полностью избегает.       Спустя неделю Юнги сорвался. Все эти дни он сидел дома, ждал Хосока до утра, но в вечер субботы, получил от него очередное: «не жди» и решил не ждать. Он знал, что по выходным, Дахён собирается с друзьями и решил написать ей. Предположение оказалось верным. Она и ещё четверо человек собирались в караоке. Получив сообщение от Юнги, она и его пригласила, и он согласился. Колебался конечно и перед этим всё же написал Хосоку, но тот ответил только через час и одним словом: «иди».       Юнги пошёл. Понимал, что поступает глупо, но обида говорила в нём громче голоса разума. Он перестал повторять себе: «я понимаю», потому что понимать уже надоело. Сейчас он понимал, что ему больно и это было единственным, что его волновало. Он хотел только заглушить эту боль. Любыми способами.       — Юнги, мы здесь!       Он поворачивается на звук голоса и замечает на противоположной стороне парковки, машущую ему рукой, Дахён. Позади неё из машины вышли ещё двое человек. Быстро подбежав к Юнги, она представила его второму парню, после чего они вместе прошли в здание караоке, где их ждали уже прибывшие.       — Юнги, неужели ты пришёл, — стоило Юнги пройти в открывшуюся комнату, как парень с выбеленными волосами подходит к нему. — Рад тебя видеть.       — Привет, Минги, — чуть склонив голову, здоровается, но не успевает он её поднять, как его заключают в крепкие объятия. — Кхм, Минги, — сдавленно зовёт, и парень отстраняется, но продолжает удерживать его за плечи и пристально разглядывать.       — Извини, соскучился очень.       — Мы ведь совсем недавно виделись, — улыбается, но сам только и думает, как бы скинуть с себя эти руки.       — Ты так быстро убежал, мне было мало.       — « А мне более чем достаточно твоего дотошного взгляда, придурок», — только в голове.       На лице же он продолжает держать вежливую улыбку и с каждой секундой всё сильнее жалеет о своём опрометчивом решении. Так же он вдруг понял, что человек, которого он считал неплохим собеседником с хорошими манерами, ему отвратителен.       — Минги, ну что ты вцепился в него как лев в собирающуюся удрать добычу?       Посмеивается рядом Дахён и убирает его руки от Юнги. Сам же Юнги едва не вслух соглашается с её словами, когда в глазах напротив, замечает холодный блеск. Меньше секунды, но Юнги было достаточно этого времени, чтобы покрыться мурашками.       — Не обращай внимания на этого невежду, давай сядем там.       Дахён продолжает беззаботно болтать, будто и правда ничего не заметила или же так хорошо претворялась.       — «Нет, бред. Я просто надумываю. Я же учился с этими людьми и хорошо их знаю. Они точно не из тех, кто стал бы дурить меня чтобы навредить. Не мог же я перестать отличать плохое от хорошего?».       Убедив себя, успокоится, Юнги старался влиться в общую атмосферу, но буквально на каждом шагу, его одолевали сложности. Первая настигла его стоило ему и Дахён усесться на краю закруглённого диванчика. Всё то время, что он был знаком с этими людьми, он даже не подозревал, что те не прочь выпить. Юнги немного напрягло это открытие, но он отмахнулся.       В конце концов, он знал, что даже Хосок иногда выпивает у себя в кабинете, чтобы скинуть стресс и усталость. Нет ведь ничего плохого в том, чтобы собраться с друзьями и также немного выпить с целью расслабится. Таким образом Юнги отбелил в своих глазах этих людей, а сам решил не повторять прошлую ошибку, а заказать себе сок.       С алкоголем разобрались. Следующей трудностью стало общение. Юнги никогда не считал себя чересчур замкнутым, но прежде он не проводил время вот так. Сейчас, когда каждый разговаривал с другим о чём-то своём, он чувствовал себя лишним. Будто никто не приглашал его, а он сам по ошибке зашёл не в ту комнату, не к тем людям.       Думать о последнем было страннее всего, ведь если говорить совсем честно, Юнги и не знал, где находятся «те» люди. Есть ли у Юнги люди, которых он мог бы так назвать и быть при этом предельно искренним? Задумайся он об этом ещё год назад, он без раздумий назвал бы Хосока. А сейчас…       — Юнги, опять унываешь?       Сейчас Дахён держит его за руку чуть выше локтя. Её пальцы тонкие, короткие и прохладные. Юнги снова задумывается и перед глазами его проплывает воспоминание того, как другие пальцы также держали его. Эти руки всегда были тёплыми, и насколько обессиленным не был Юнги, они никогда не позволяли ему упасть. А их хозяин говорил, что может быть для Юнги кем угодно: другом, братом, возлюбленным. Только не прохожим, которому Юнги безразличен.       — Юнги, ты меня слышишь?       То, что он вспомнил о Чонгуке, стало тоже, своего рода сложностью. Потому что теперь он…       — Тебе плохо? Может, на свежий воздух?       — Нет, я просто задумался. Извини.       Дахён улыбается и облегчённо выдыхает. Начинает рассказывать ему историю о том, как однажды у неё закружилась голова от недостатка кислорода в маленьком, переполненном людьми, помещении, и снова интересовалась самочувствием Юнги. Тот заверил её, что с ним точно всё в порядке, но от выхода на улицу решил всё же не отказываться. Он надеялся, что прохладный вечерний воздух поможет привести ему мысли в порядок.       — Юнги, что с тобой? Такой поникший в последнее время.       Он поворачивается к вышедшей за ним следом, Дахён и думает над ответом. Он не хотел кого-то посвящать в настолько личные проблемы. Да и если он расскажет о Хосоке, это будет не полной правдой, более того, почти враньём. Ведь сейчас он «поник» не из-за Хосока. Вспомнив о Чонгуке ему захотелось увидеться с ним. Очень.       — Настроение не очень. Извини за лишнее беспокойство.       — Я слышала, что часто приносящий извинения человек не искренен. Как думаешь, это правда, Юнги?       Юнги виновато опускает голову. Слова Дахён были точны как никогда.       — Да, наверно, это так, — поднимает на неё взгляд, — мне не стоило приходить.       — Я не говорю, что ты должен уйти. Но я считала нас друзьями, а они для того и нужны, чтобы делить не только радость, но и горе. Если ты хочешь поговорить, я готова тебя выслушать.       Юнги смотрит на стоящую пред ним девушку, улыбается, но улыбка эта выходит какой-то грустной. Примерно те же чувства он испытывал от услышанного. Почему-то глядя в глаза девушки, и слушая её звонкий голосок, он совсем не испытывал доверия к ней. А её добрая улыбка и забота в голосе, в его голове вдруг осыпались бесцветным конфетти. Выстрел громкий, вид этот на какое-то время завораживает, но по факту, это лишь шум, от которого останется лишь шелестящий мусор под ногами.       Юнги неуютно и всё сильнее хочется уйти. Он начал путаться, ему становится страшно.       — Вот вы где! — Юнги вздрагивает, а чужая ладонь, приземлившаяся на его плечо, жжётся так, что точно след останется. — Мы вас всюду ищем.       — Юнги нужно было освежиться. Я решила составить ему компанию. — Ребят, извините, но я наверно… — он пытается отстраниться, но его плечо сжимают крепче, а взгляд намертво к полу пригвождает.       — Да не волнуйся ты так. Главное, что нашёлся. Пойдём.       Он ведёт их ко входу, а у Юнги все слова возражений острыми костями поперёк горла застряли. Не выплюнуть, не проглотить. Хотелось вырваться и бежать без оглядки, но вместо этого он как под гипнозом продолжал идти с этими двумя.       Стоило им вернуться, как Юнги вжимает голову в плечи и морщится. Музыка была слишком громкой, а в глазах начало рябить от мерцающих разноцветных огней. Дахён предлагает ему сесть, но у Юнги на уме только одно слово «бежать». Жаль, что обратить его в действие он не в силах, а потому, ведомый Дахён за руку, он проходит мимо поющих популярную лет десять назад песню, парней, и присаживается на диванчик.       Тут же жалеет, потому что теперь Дахён сидела с краю, а Юнги между ней и Минги. Ему отрезали путь к выходу. Но почему? Для чего? Сколько бы он ни пытался, но найти причину поведения и поступков этих людей, он не мог, как и в себе силы для побега.       — «Идиот, идиот, идиот! Как ты теперь будешь выбираться?» — мысленно ругает себя.       — Так ты совсем не пьёшь? — он перестаёт пялиться на свои, скрещённые на коленях, пальцы и глядит в помутневшие от выпитого алкоголя, глаза Сонхуна.       — Нет, — мотает головой и готов молится начать, только бы его не заставили пить.       — Жаль, веселее был бы, — икает и прикладывается к своему стаканчику.       — Юнги у нас порядочный, весь вечер сок попивает, — отвечает за него Минги, и придвигает к Юнги бокал, в котором осталось совсем немного сока. — Давай налью.       — Не стоит, — пытается возразить, но Минги уже наполнял его бокал. Принимая его, он всеми силами старался скрыть дрожь в руках, но выходило плохо. Несколько капель даже попало ему на пальцы.       — Кстати, всё хотел спросить, — падает на другой край диванчика новый знакомый, — это ведь ты с Чон Хосоком встречаешься?       Юнги от этого вопроса напрягся, но сжав пальцы в кулак, кивнул.       — Видел его не так давно, солидный такой стал, со старыми знакомыми даже не здоровается. Когда узнал, что у него есть парень, думал тот только в окружении охраны перемещается и на пять метров к нему не подойти.       Парень посмеивается и продолжает говорить, но разобрать слов Юнги не может. В ушах зазвенело, лёгкие замерли. Он не понимал о чём говорит этот человек, и что-то ему подсказывало, что спрашивать не стоит. Сжав в пальцах стакан с соком, он мгновенно осушает его и отмахивается от звучащих в голове предостережений, как и от ощущения, что за ним пристально наблюдают.       — Почему ты так решил? — ставит стакан на стол и чуть морщится. Несмотря на не утихающую музыку, звук удара стекла о дерево резанул по ушам достаточно сильно и продолжал отдаваться в нём эхом.       — Что обсуждаете? — Сонхун тоже усаживается за стол, музыка смолкает.       — Да у Джехана воображение разыгралось, — встревает Дахён, — опять всякую чушь несёт.       Глядя на неё Юнги хотелось поблагодарить её, но выражения лиц Минги и Джехана не дали ему этого сделать. Они явно не были согласны с заявлением девушки.       — А вот и нет. Я собственными глазами видел, как он важно выходил из компании дяди в окружении амбалов в костюмах. Подбородок задран, смотрит так высокомерно, а с этими охранниками смахивает на бандита. В прочем, так мой дядя его и назвал.       — Бандитом? — интересуется Сонхун, опережая Юнги, который чувствовал, ещё чуть-чуть и его голова взорвётся. Не только от невозможности уложить в ней услышанное, но ещё потому, что та вдруг заболела так, будто у него резко поднялась температура. — Разве это не твой дядя Убин бандит?       — Если дядя назвал кого-то бандитом, значит, тот человек хуже него.       Юнги больше не может это слушать, во всех смыслах. Ему неприятно и страшно, а ещё из-за головной боли он не мог разобрать доносящихся до него слов. Ясны были только две вещи: он явно чего-то не знает о работе Хосока, это первое; второе, пока парни о чём-то спорят, ему нужно свалить отсюда.       Дрожащей рукой он проводит по лбу и смахивает с него капельки пота, после чего достаёт из кармана телефон. Картинка перед глазами смазана, сообщение он написать не сможет. Отвернув лицо, он кое-как заходит в список контактов и набирает номер Хосока. Тот отвечает не сразу, только с третьего раза.       — С ума сошёл? Говорил же, что мне некогда на звонк…       — Хо, мне плохо. Забери меня, пожалуйста.       — Я не могу. Ты же с друзьями. Попроси, чтобы они вызвали тебе такси. Мне пора.       Юнги не верил. Ни в слова своих друзей, ни в реальность своего состояния, ни в то, что Хосок его бросил, а он как на зло расслышал каждое слово. Продолжая сжимать во вспотевших пальцах телефон, он откидывается на спинку дивана и прикрывает глаза.       Они устали, в ушах шум, в голове каша из песка и солёной воды. Это песочный замок размыло набежавшей волной, а Юнги всё пытается удержать эти хрупкие стены. Но теперь его мозг раздувается от понимания неизбежности. Он должен принять этот конец, а ещё, уйти из этого места самостоятельно. Но как ему это сделать, когда ему даже глаза открывать тяжело? Ему всё же нужна помощь.       Приоткрыв один глаз, он смог смутно разглядеть Дахён. Она тоже смотрела на него и лицо её выглядело довольным, что было странно. Ещё страннее было то, что эта не та Дахён, которую он знал. Он снова закрывает глаза, решая выбрать темноту. В ней не страшно, эти люди пугают его куда больше.       Темнота.       Он распахивает глаза, в них рябит и мушки летают. Тем не менее ему удаётся не только оглядеться по сторонам и понять, что он один, но и высмотреть в телефонной книге новый номер и нажать на него. Прижимая телефон к уху, он понимал, что поступок этот не совсем правильный, но думал, что хуже быть уже не может. Если только Чонгук не…       — Где ты?       Нет, всё хорошо. Чонгук его не оставит.       — Это караоке. Прошу…       — Скоро буду. Дождись меня.       — Я жду.       Юнги не уверен, смог ли Чонгук его услышать. Силы покинули его, громкость голоса снизилась до едва различимого шёпота, а рука, держащая телефон безвольно упала. Даже с закрытыми глазами он видел туман, а тела он и вовсе не чувствовал. Слишком хорошо. И плохо, тоже слишком.       — Ну как ты тут, балдеешь?       С трудом, но Юнги удаётся открыть глаза и посмотреть на стоящего пред ним, белобрысого парня. Тот улыбается котом довольным. Из Юнги выходит не то вздох, не то смешок, он и сам не понял. Но в голове его отчётливо слышаться когда-то сказанные Чонгуком слова. Он ведь предупреждал его о таких людях, говорил, что Юнги слишком наивен и судит людей поверхностно, а он дурак не верил.       — Я идиот, — шепчет, прикрыв глаза. Снова убеждается в том, что темнота ему не вредит, — и д и о т, — по буквам проговаривает.       Он отдаётся чувству лёгкости в теле, и допускает мысль о том, что всё не так плохо. Он ведь хотел заглушить свою боль, при чём согласен был на любые способы. Вселенная услышала его и выполнила его просьбу. Теперь Юнги не больно, и даже не страшно.       — Идиот…       — Я же просил.       Юнги почти на сто процентов уверен, что голос этот — галлюцинация. Ну не мог Чонгук на самом деле быть здесь. Тем не менее, глаза он открывает.       — Почему ты снова ругаешь себя?       Галлюцинация выглядела очень даже реальной. Он видел рядом с собой Чонгука, чувствовал прикосновение его тёплой ладони к своей голове. Будто он и правда был здесь, не бросил его, приехал и спас. Но это же не может быть правдой? Это Хосок должен быть рядом.       — Потому что это правда, — хрипит, глядя в знакомое лицо, — я идиот. Ты ведь предупреждал меня, а я всё на своём стоял, считал, что сам всё понимаю. Как мне не ругать себя?       — Я же тебя не ругаю, — мягко отвечает Чонгук и прохладным платком промакивает его лоб, — каждый может ошибиться.       — Мне плохо, — выдыхает со вздохом, — где мы? — только теперь Юнги оглядывается по сторонам и замечает, что они в машине.       — Сейчас мы в машине, тебе нужно поспать. Я могу отвезти тебя домой.       — Нет, — сглатывает, — можно, я останусь у тебя?       — Можно, — кивает, после чего заводит автомобиль, — но у меня есть одно правило. Я не сплю где-то, кроме своей кровати, а в моём доме она одна. Тебе на диване спать не позволю, это плохо для спины и шеи.       — Хорошо, — не задумываясь, отвечает, — я принимаю это правило.       Уверен, не пожалеет.

***

      Юнги стоит прямо перед входной дверью, прислушивается к звукам по ту сторону, ждёт. В окно он видел, как подъехала машина Хосока, значит, он сейчас будет здесь. Юнги уверен, что тот не останется дома, снова что-то возьмёт, переоденется и сбежит. Потому решил ловить его так. Им нужно поговорить. Либо они решат эти проблемы, либо расстанутся. О последнем Юнги даже думать страшно, но жить так слишком невыносимо. Не Чонгук должен был забирать его из того чёртового караоке, не он должен был ухаживать за ним, пока его трясло в лихорадке. Не он, Хосок. Но тот даже никак не отреагировал на то, что Юнги дольше суток дома не было. Не спросил, почему тот звонил ему. Полный пофигизм.       — Юнги. Зачем встал тут?       — Нам нужно поговорить, — закрывает за ним дверь и преграждает собой проход, — пожалуйста.       — Мне некогда, — не глядя на него, отмахивается и хочет пройти, но Юнги снова не даёт ему этого сделать. — Юнги, тебе снова скучно?       — Это не займёт много времени, — старается не зацикливаться на полученных ответах, иначе, снова размякнет и отступит. — Я прошу у тебя только пять минут, удели мне их пожалуйста, а потом можешь снова уйти и хоть совсем не появляйся.       Получилось грубее, чем он хотел, но забирать слова обратно не собирался, ровно, как и извиняться за них. Он не чувствует себя виноватым.       — Чего ты хочешь? — облокотившись на стену, он складывает руки на груди. Вид у него был недовольный, а в глазах так и читалось, что он не воспринимает этот разговор всерьёз.       — Я хочу, — смолкает. Хосок цокает языком, да на время смотрит. Не уж то эти пять минут высчитывает?       — Я хочу расстаться, — выдыхает и вот теперь ловит взгляд Хосока. Тот наконец посмотрел ему в глаза. Спустя несколько месяцев, Юнги добился этого.       — Шутка не смешная, — хмыкает, и явно пытается не выказывать волнения, но Юнги его точно видит.       — Я и не шучу. Если тебе стало плевать на меня, то давай расстанемся. Тогда и тебя никто доставать не будет, и мне не нужно будет зря ждать.       — Я же всегда пишу тебе, не жди и иди спать…       — Я не об этом, и ты это понимаешь.       Хосок опускает голову и молчит. Юнги видит на его лице задумчивость и тень вины. Сердце сжимается. Он ведь не хотел, чтобы всё было так. Он просто хотел поговорить и разобраться в их отношениях.       — И теперь ты хочешь уйти? — тихо спрашивает, не поднимая головы, а Юнги кричать на него хочет. Он не уйти хочет, только разобраться.       — А ты хочешь, чтобы я ушёл? — сдерживает крик, и говорит так же тихо. — Если ты этого хочешь, если я надоел тебе и уже не нужен, просто скажи мне об этом. Я уйду, не стану тебя тревожить. И тебе не нужно будет ночевать на работе или прятаться в кабинете, только бы меня не видеть.       А вот это уже не разумные слова, а обида полезла. Ещё и в сопровождении со слезами. Юнги это понимает, но остановиться уже не может.       — Я не знаю, что я сделал не так, я только нуждался в тебе. Я просил тебя о разговоре, чтобы ты сказал, что тебе во мне или моём поведении не нравится, и я бы это исправил. Но когда я думаю об этом, то не понимаю. Я ведь просто ждал тебя. Просто ждал…       Остальные слова тонут в чужом плече. Хосок обнимает его и крепко прижимает к себе. Юнги не видит его лица, но слышит, как громко бьётся его сердце, как он тяжело дышит. Чувствует на себе его руки, они тёплые. Ему хочется быть в их кольце дольше. Он не хочет уходить, и чтобы всё заканчивалось. Ему страшно. Очень страшно совсем потерять Хосока.       — Я знаю. Прости меня, Минни. Прости. Ты ни в чём не виноват, не думай так, — глухо шепчет ему в ухо и целует в висок.       — Мне больно и страшно, — плачет и пальцами пиджак на его спине сжимает.       — Прости. Извини меня. Я не хотел, чтобы ты так чувствовал себя. Никогда не хотел. Прости.       Юнги продолжает плакать, и цепляться за ткань на спине Хосока. Не хочет отпускать, боится, что, сказав всё это, Хосок всё равно уйдёт и оставит Юнги одного. Как тогда ему быть? Как он вернётся к родителям? Как жить будет? Хосок ведь всегда был с ним, он уже не знает, как ему быть без него.       — Не бросай меня, прошу.       — Не брошу, обещаю. Скоро всё наладиться, — Юнги поднимает подбородок с чужого плеча и долго смотрит на Хосока. — Дай мне немного времени и больше я не буду так пропадать. Обещаю. Тебе не придётся ждать, потому что я всегда буду с тобой. Обещаю.       — Ещё немного? — хрипит, пытаясь подавить всхлипывания, как и новый поток безрадостных мыслей от услышанного.       — Я не хочу, чтобы ты уходил. Я люблю тебя, и ни что, никогда этого не изменит. Я хочу быть с тобой. Просто сейчас мне очень тяжело, и я не хочу, чтобы это влияло на тебя, чтобы ты волновался и переживал. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Со мной, — выдаёт на одном дыхании.       Юнги смотрит в его глаза, чувствует внутри себя сомнения, но отмахивается от них. Хосок не станет врать. Он точно его любит. Просто как он и думал, ему тоже тяжело. Положив голову ему на грудь, он отвечает:       — Я подожду.

***

      Как бы Юнги ни хотел, но вскоре ему пришлось отпустить Хосока на работу и снова провести день в одиночестве. Его это не пугало, ведь Хосок уверил его в том, что любит его. Но было ещё кое-что, что не давало ему покоя. Ближе к вечеру ему написала Дахён, просила извинить её и едва не клялась, что ничего не знала о планах Минги. Сказала, что тот просто хотел подлить Юнги алкоголь, чтобы он немного расслабился, но не думала, что тот правда хотел навредить ему. Её это тоже шокировало и испугало.       Юнги не очень в это верил, но решил не говорить, а просто ограничить общение с ней и остальными. Но перед этим он попросил у неё номер Джехана. Он почти не помнит, что было после того, как он выпил сок, но слова этого человека о Хосоке глубоко въелись в мозг. Верить этому, конечно, не хотелось, но и закрыть на это глаза он тоже не мог. По этой причине, как только Дахён прислала ему номер, Юнги не стал писать смс, а решил позвонить.       — Джехан? Это Мин Юнги, мы были в караоке.       — Помню, помню, любитель сока, — посмеивается, а Юнги морщится.       Неприятно и даже хочется завершить этот разговор не начиная, но сжав телефон в руке, он отказывается от этого желания.       — Извини, что вот так звоню, но я хотел кое-что узнать.       — Конечно, спрашивай.       — В тот вечер ты говорил о Хосоке. Ты знаком с ним?       — Чон Хосок? — Юнги согласно мычит, — знаю, мы учились вместе. Хорошо общались и после выпуска поддерживали связь. Потом он пропал.       — Ясно, а что ты имел в виду, когда назвал его… — прикусывает язык до железного привкуса. Как он может спрашивать о подобном?       — О, так ты помнишь? — Юнги угукает и мысленно благодарит Джехана за то, что освободил его от необходимости говорить это самому.       — Так ты пошутил?       — Нет, я серьёзно говорил. У меня дядя есть, он, как бы это сказать. В общем, крутится в тёмных кругах, а Хосок, на сколько мне было известно, всё это не одобряет. Вот я удивился, когда увидел его там, ещё и такого. С охраной, и посмотрел он на меня как на ничтожество. Вот и хотел спросить, что это с ним стало, почему на тёмную сторону перешёл.       — Это не так! — запальчиво выкрикивает и ударяет ладонью по столу, — он не такой, — спокойнее добавляет, но внутри него всё кричит и взрывается от понимая того, что говорит он эти слова не потому, что уверен в этом, а чтобы другие так не думали.       — Как скажешь, — отвечают ему, а Юнги уже пятьсот раз пожалел о том, что позвонил. — Но не подскажешь, где он работает?       — Зачем тебе это? — напрягается, и чувствует, нужно отключиться, но почему-то не делает этого.       — Ты не знаешь, где он работает?       И почему в этом голосе слышна улыбка, вместо вопроса? Юнги не может ни ответить, ни отключится. Молчит, ждёт чего-то.       — Не знаю в каких вы на самом деле отношениях, раз ты даже не знаешь, чем твой парень занимается, но я не придумываю. Ты попросил, я рассказал.       — Я понял. Спасибо, — заторможено отвечает и только теперь завершает вызов.       Усаживается на кровать, ему нужно подумать. Чонгук спрашивал его о происходящем у них с Хосоком, в этот раз Юнги почти ничего не рассказал. Спрашивать о роде деятельности Хосока тоже не решился. Чонгук снова твердил ему не откладывать с разговором и начать его любыми способами, потому что просьбами Хосока не взять.       Юнги и сам это понял, а потому сегодня решил твёрдо стоять на своём. Мало что выяснил, ещё и получил огромное количество «прости» и «обещаю», и сейчас эти слова перестали его успокаивать. Вспомнились даже слова Дахён о извинениях.       Мотает головой. Твердит себе, что он должен верить Хосоку. Как бы убедительно ни звучал этот Джехан, он его не знает. Хосок бы точно не связался с чем-то противозаконным. Но тогда почему Чонгук так упорно предостерегал его и просил ни в кое случае не откладывать разговор с ним и всё выяснить? Переживает просто. Но «просто» Чонгук бы не стал переживать. Как и Хосок врать… Хочется верить только в последнее, но внутренний голос подсказывал обратное. И кого Юнги слушать?

***

      Прошло чуть больше двух недель и ничего не изменилось. Хосок сказал, что ему нужно время, но точных сроков не назвал, и продолжал пропадать. Разве что первую неделю после разговора он приходил спать к нему, но потом снова закрывался у себя в кабинете или не приходил вовсе. Юнги бы мог это стерпеть, если бы не одно обстоятельство, которое всё меняло. Точнее, их было два.       Первое, это полное игнорирование вопросов о работе. Юнги впервые заметил и признал, что Хосок ещё больший мастер переводить тему, чем он. Но на это он ещё мог продолжать закрывать глаза, но не на подозрения, от которых самому противно.       Несколько дней назад он решил всё же дойти до кофейни и попросится туда на работу. Думал, что так хоть сможет убивать время, и некогда будет накручивать себя. Но и в тот раз он не дошёл до туда, а замер посреди улицы. Он увидел Хосока, выходящего из здания отеля с очень красивым молодым человеком. Они о чём-то разговаривали, улыбались и даже смеялись, а потом Хосок открыл для него дверь автомобиля, и они вместе уехали.       Юнги никогда не считал себя ревнивым или собственником, но эта картина ему не понравилась. Не было похоже, что они просто коллеги или друзья. Ещё и вспомнилась та царапина на шее Хосока. Подозревать Хосока в измене было ещё противнее и страшнее, чем если бы тот просто разлюбил его. Он только потому и цеплялся так сильно за него, потому что был уверен, что с ним не познаёт что это такое, быть преданным. Но теперь именно так он себя и чувствовал.       Телефон звонит. Юнги переводит на него взгляд и читает имя звонившего. Удивляется, но отвечает.       — Не занят? — не здороваясь, Чонгук сразу задаёт вопрос.       — Нет, — отвечает, не скрывая своего удивления в голосе. Всё же, это был первый раз, когда Чонгук позвонил ему.       — Не хочешь прогуляться? Хочу кое-что показать тебе.       — Что показать? — он совсем не понимал, что затеял Чонгук, но зачем-то подошёл к окну, выходящему на подъезд. Как он и предполагал, машина Чонгука стояла совсем рядом.       — Если интересно, то выходи, а не смотри в окно. Вечером я верну тебя.       И как ему удаётся так точно читать его мысли?       — Хорошо, дай мне десять минут.       — Не торопись, я подожду, — мягко отвечает.       Юнги представляет, как говоря эти слова Чонгук улыбался, и самому невольно захотелось улыбнуться. Но зачем-то он подавил её, и угукнув, отключился. Постоял ещё около минуты у окна, и только потом пошёл одеваться.       Выйдя из подъезда, он ёжится от сильного порыва ветра и плотнее запахивает пальто. Поднимает голову и видит Чонгука. Он стоит, облокотившись на капот, одна рука в кармане длинного чёрного пальто, в пальцах второй он держит дымящуюся сигарету. Глядит куда-то вдаль, лицо его задумчиво, но не напряжённо. Волнистые волосы забраны в привычный низкий хвост у затылка, но несколько непослушных прядей выбивались из него и развевались на ветру. Пальто у него не застёгнуто, а под ним виднелась только привычная глазу рубашка тёмно-серого цвета, и не было похоже, что ему холодно. Юнги успел заметить, что этому человеку такая погода по нраву, когда прохладно и свежо.       Вздыхает и мысленно спрашивает себя о причине этих наблюдений. Зачем он это делает? Что-то подмечает, запоминает. Зачем смотрит на него, почему ему нравится то, что он видит? Почему даже перед самим собой этого не отрицает? Неужели…       — Юнги.       … До сих пор…       — Чонгук.       … Не безразличен.       — Садись в машину, ветер сильный.       — Мне не холодно, — врёт, — я подожду, — подышу запахом твоего одеколона, смешавшегося с сигаретным дымом.       Чонгук смотрит на него, изучает каждый миллиметр кожи, анализирует. Едва заметно улыбается и после эта улыбка прячется за фильтром сигареты. Он знает, что Юнги снова соврал, но, как и всегда, не озвучивает этих наблюдений, жалеет.       Нет. Оставляет это на совести Юнги, даёт ему выбор. Может именно в этом и заключается главная причина того, почему Юнги всегда так спокойно с ним? Даже когда он остался у него после караоке, и они спали в одной постели, Юнги чувствовал себя в безопасности. С неправильным, опасным бандитом Чон Чонгуком, который трахает всё что движется, но при этом спит только в своей постели и даже пальцем к Юнги не прикоснулся.       — Поехали? — отбрасывает обугленный фильтр.       — Да.       Юнги действительно идиот, что слепо поверил слухам и наговорил Чонгуку много гадостей, за которые ему теперь до жути стыдно. Сейчас Юнги понимает, что для кого-то, возможно и для большинства, Чонгук и правда не правильный. Но он никогда не был плохим по отношению к Юнги. Наоборот, всегда пытался помочь, даже если мог только выслушать.       — О чём думаешь? — и снова он первый.       — О многом, — и ведь даже не врёт. В его голове сейчас и правда очень много мыслей. — Ты расскажешь куда мы едем?       Он решает оставить всё на ночь и обдумать в одиночестве. Ведь Хосок наверняка сегодня не придёт. Снова.       — Нет, — отвечает ему Чонгук на заданный вопрос, — узнаешь, когда будем там.       — Хорошо, — плечами ведёт.       — Как быстро ты сдался, — усмехается.       — Я не сдался. Просто… — «я тебе доверяю?».       — Просто? — Чон Чонгук, дотошный чёрт.       — Ты же не увезёшь меня в лес.       — А если бы повёз, испугался бы?       — Нет, — произносит раньше, чем подумает и даже не жалеет.       Понять только пытается, почему из него столько правды выходит, и та не является неприятной ему? Это присутствие Чонгука на него так влияет?       Машина вдруг останавливается, слышаться гудки недовольных водителей. Юнги оглядывается по сторонам, не понимает. Поворачивает лицо к Чонгуку, непонимание давит на него ещё сильнее.       Почему кажется, что ночью на небе он не увидит и одной звезды? Потому что сейчас они все в глазах Чонгука, что снова смотрят слишком глубоко в него, и будто говорят. Да так, что перекрывают собой остальные звуки. Вокруг всё словно исчезает, растворяется, как сахар в чае. Остаются только Юнги, его сердце, что бьётся как-то… не быстро, не странно. Необычно. Легко как-то и приятно. А ещё, Чонгук и его искрящийся всеми созвездиями, взгляд.       — Спасибо.       Чонгук шепчет, и каждая нотка этого звука в Юнги перетекает, впитывается глубоко и является теперь его неотъемлемой частью. Попытайся Чонгук забрать это «спасибо», Юнги разорвёт и ничего от него не останется. Но… разве Чонгук должен благодарить его? Это ведь Юнги нужно произнести это слово, и не один раз. И не только это.       — Почему?       Чонгук на прозвучавший вопрос улыбается, и Юнги глядя на него, понимает. Слышит, как эти слова в воздухе витают и мягким пухом рядом со «спасибо» устраиваются. Чонгук знает, а Юнги с этим знанием не спорит. С Чонгуком он и в лес, и на край обрыва пойдёт, потому что доверяет.       Мир вернулся или они в него, Юнги не знает. Он только чувствует, что машина снова пришла в движение. Казалось бы, момент закончился, но на самом деле, нет. Чонгук смотрел на дорогу, но Юнги видел на его губах ту же улыбку, и у самого внутри, будто целый сад цветов неописуемой красоты расцвёл.       Чонгук не неправильный, не опасный. С Чонгуком не страшно и его цветы он топтать не будет, как и приносить Юнги в жертву своим амбициям. Чонгук другой. С ним безопасно. Всегда. И пусть взгляд слишком проницателен и смотрит он слишком глубоко. Ему можно. Ему он врать не хочет, и себе тоже. Верить хочет.       А что если бы…       — Это здесь.       — Ты хотел показать мне кафе?       — Не совсем. Нас уже ждут, идём.       Больше он не спрашивал. Кивает и, покинув машину проходит за Чонгуком в здание. Когда он понял, что они приехали в кафе, то подумал, что Чонгук нашёл что-то очень вкусное и решил угостить его, но действительность не представлялась ему даже во снах.       В зале их ждали двое взрослых мужчин, один из них был одет в ханьфу, а второй в свободные брюки и водолазку, создавая этим сильный контраст. Но когда Юнги рассмотрел их лица, заметил очевидную схожесть, и был почти уверен в том, что перед ним братья. Обернувшись к идущему позади Чонгуку, он передал ему немой вопрос, но тот лишь загадочно улыбнулся и кивком головы указал в сторону мужчин.       Познакомившись, он узнал, что эти двое на самом деле являются братьями с разницей в год. Старший, кто был одет в ханьфу являлся чайным мастером и большую часть времени он проводил в Китае. Второй мужчина — бариста известной кофейни в Лондоне. На протяжении нескольких часов каждый из мужчин рассказывал о своём напитке, а Юнги увлечённо слушал, абсолютно потеряв счёт времени.       Закончили они, когда за панорамными окнами уже было темно. Юнги даже не сразу поверил увиденному и достал телефон чтобы убедиться. Убедился. Часы показывали 21:13.       — Надеюсь, они тебя не утомили? А то этим двоим только дай волю, — передавая Юнги пальто, Чонгук посмеивается, а Юнги снова стыдно. Для него эти несколько часов пролетели как одно мгновение, а вот Чонгук наверно умирал от скуки.       — Нет, это было очень интересно.       Восторженная улыбка на его лице практически не поддавалась контролю, ведь он действительно хорошо провёл время и хотел бы когда-нибудь встретиться с этими замечательными людьми снова, и показать им, чему научился. Лишь задавая вопрос, которой волновал его сейчас больше всего, она начала меркнуть.        — Но, ты всё это время был тут?       Юнги самому себе стыдно признаться в том, что он не только о времени забыл, но и о Чонгуке, но не спросить не мог. Рассчитывал, что его подозрения не подтвердятся.       — Да, — надежда умерла слишком быстро.       — Тебе, наверно, было ужасно скучно, — опустив взгляд, теребит свои сцепленные пальцы.       — Нет, но я проголодался. Ты голоден?       — Не знаю, — выходя на улицу, жмёт плечами.       Ему не хотелось снова обременять Чонгука, он и домой уйти хочет самостоятельно. Но глядя на мужчину он видел, что тот совсем не выглядел уставшим, а скорее, радостным. Да и врать так сильно не хочется, как и заканчивать этот день.        — Ты любишь пиццу?       — Когда сыра не жалеют, — и почему он становится по особенному красивым, когда вот так улыбается? — Хочешь пиццу?       — Да, с колой, — кивает, а Чонгук смеётся согнувшись пополам. — Почему ты смеёшься?       — «А ты, Юнги, почему посмеиваешься? Почему тебе так приятно наблюдать за весельем этого человека, и чувство от этого такое тёплое, уютное?       — Слышали бы о твоём желании учителя, упали бы схватившись за сердце. — Юнги охает, а Чонгук, тихо смеясь, ведёт его за плечи к машине. — Ладно, у тебя уже нос красный. Подожди меня немного, я покурю и…       — Ты правда не куришь в машине? — выгнув бровь, он выражал абсолютное недоверие к собственным словам.       — Курю, но не хочу, чтобы тебе было неприятно.       — Не будет, — заверяет, — тебе тоже мёрзнуть не стоит.       Сказав это, он убегает в машину и прикладывает ладони к горящим щекам. На кой чёрт он такую глупость сморозил? Как ему теперь в глаза Чонгуку смотреть? Он ведь наверняка смеяться будет, когда сядет за руль. Это же чёртов Чон Чонгук, которому на холод и прочую неблагоприятную погоду до лампочки.       Юнги успел предположить множество самых разных реакций Чонгука, но ни в одном из них не был даже близок к реальности. Чонгук вернулся в машину через пару минут. Ничего не сказав, он завёл автомобиль и даже не посмотрел в сторону Юнги.        Он был удивлён и решился сам посмотреть на него, но не смог ничего увидеть. Лицо Чонгука было спокойно, губы изгибались в той же улыбке. Он мог бы даже решить, что всё по-прежнему, но это было не так. Его лицо и правда не изменилось, но оно абсолютно ничего не выражало, точно Чонгук натянул на лицо второй слой кожи, и он не пропускал ни одной эмоции.       Это казалось Юнги странным. Он открыл было рот, чтобы спросить, но в ту же секунду Чонгук закурил. Открыл окно со своей стороны, достал сигарету и поджёг её. Всё это он проделал настолько быстро, Юнги и опомниться не успел. И вместо озвучивания вопроса, он вдыхал дым от его сигареты, отвоёвывая тот у ветра. Он точно свихнулся, но сходить с ума таким образом ему, если быть честным, нравилось. Почему-то.       Сегодня он какой-то не такой, странный. А может, сегодня тот самый день, когда он мог быть собой? Нет, так ещё страннее. Или…       — Не понимаю.       Юнги отвлекается и смотрит на Чонгука. Его лицо выглядело глубоко задумчивым. Вероятно, он и не заметил, как произнёс эту фразу вслух. Хотя, мало вероятно. Это же Чонгук. Но как же любопытно.       — Чего ты не понимаешь?       Чонгук тормозит и поворачивается к нему, а Юнги проклинает свой язык, что не собирается давать ему спокойной жизни сегодня.       — Почему ты постоянно вызываешь во мне желание нарушать даже свои правила?       Юнги не отвечает, не дышит. Время, дыхание, сердцебиение, всё замерло. Слишком сложно и до смешного легко.       — Не понимаю, — глухо повторяет ранее сказанную Чонгуком фразу.       — Вот и я о том же. А Чонгуку, как и всегда такие моменты ни по чём. Хочется в это верить, но Юнги уже не верит. Человек не станет натягивать на себя без эмоциональную маску, если ему нечего скрывать. Значит, Чонгук не такой уж и непробиваемый.       Но ведь Юнги не хотел этого знать. Зачем ему знать этого человека? Зачем пытаться понять содержание его мыслей? Зачем он принюхивается к его запаху, почему пытается поймать на его лице каждую микро-эмоцию и разобрать её по причинно-следственным? Почему совсем не может молчать сегодня и почему не хочется ругать себя за это, а рассказать Чонгуку ещё больше? Юнги же знает, что Чонгуку можно и не говорить, он и сам всё видит. Но Чонгук так же говорил, что ему приятно слышать от него правду.       Нет, нет, нет. Стоп! О чём он думает? Разве не о словах Чонгука он должен думать сейчас? О его желании нарушать какие-то там правила. Но разве он не об этом думал?       — Так значит, пицца с колой?       Если Юнги вынуждает Чонгука нарушать даже собственные правила, то Юнги с Чонгуком отключается. Выходит из этого мира и пропадает глубоко в себе.       — Да, — кивает.       И почему такой ответ кажется ему недостаточным?       — Тогда, идём? — а Чонгуку более чем, — или есть что-то, что ты хочешь обсудить прямо сейчас? — нет, ему тоже недостаточно, но есть одно «но».       Задавая свои вопросы, Чонгук был уверен в своём желании получить ответы, и как следует обсудить каждый. Но глядя на его улыбку, Юнги видит в ней явное нежелание говорить на обдумываемую им, тему.       Тогда, стоит ли Юнги промолчать? А если он ошибается? Может, он просто снова себя обманывает и на самом деле не Чонгук чего-то там не хочет, а Юнги снова зарылся в свои внутренние страхи, которые ни осознать, ни признать не способен?       — Почему ты…       Нет, нужно остановиться, пока не поздно. Чонгуку не нравится, Юнги тоже. Молчи, молчи, молчи!       — Почему твоё настроение испортилось?       Идиот.       — Оно не испортилось.       Юнги сейчас показалось или говоря эти слова Чонгук отвёл взгляд?       — Ладно, не испортилось, но, — и почему он не может остановиться? — что-то изменилось. Ты…       — Чтобы ответить на твой вопрос, мне придётся нарушить установленное нами соглашение.       — А?       Он же не имеет в виду то самое соглашение?       — Ты просил не смущать тебя, но боюсь, именно такой эффект принесут мои слова.       — Я хочу это услышать.       И откуда в его голосе столько уверенности?       Почему глаза Чонгука заполнились такой печалью, что внутри Юнги всё сжимается и смотреть невыносимо? Но если зрелище это столь невыносимо, то почему он не отвернется? Почему не замолчит, не уйдёт? Почему невыносимость эта лишь от того, что печаль эта именно в глазах Чонгука? Неужели он настолько ему важен, а не просто красивая, отвлекающая от проблем, картинка?       — В прошлый раз ты сказал, что действительно полюбил Хосока, — первый удар, — это правда? — удар второй.       Возможно ли было уклонится от них? Какой из ударов был болезненнее? Вопрос, взгляд или тон голоса? Из этих вопросов выходит, что ударов было не два, а три. Нет, четыре. Ещё один Юнги наносит себе сам прямо сейчас, им является его молчание. Он даже рта открыть не в силах, что тут говорить о звуках, что могли бы сложиться в слово? Всего одно, но почему он не может?       Сегодня он не хотел врать Чонгуку. И себе тоже.       — Если в тот раз ты говорил правду, то не нужно заботиться обо мне.       Ещё удар. Юнги чувствует себя выброшенной на берег рыбой, но той, которой даже рот открыть нельзя. Он должен умереть беззвучно, неподвижно.       — С моей стороны это может и не совсем правильно, и даже эгоистично, но, если я не представляю для тебя той же ценности, что и ты для меня, лучше держи свою заботу и самые невинные переживания при себе.       Сколько ударов он сейчас получил? Юнги не знает точного количества, так как каждое слово отдавалось в нём колющей болью. Но не это сейчас важно, а то, что он до сих пор не может ответить. В голове между собой борются два потенциальных ответа: правильный и желанный. Сначала он обозначил их так, но чем дольше он об этом думает, тем крепче убеждается в том, что каждый из них и правильный и желанный в своей степени. Он хочет сказать, что любит Хосока, но не желает врать. Желает сказать, что не любит, но не хочет, ибо боится, что слова эти, лишь результат обиды на Хосока. Что ему ответить? Не Чонгуку уже, себе.       — Твой телефон.       — Что?       — Твой телефон звонит.       И почему у него ощущение дежавю? Юнги достаёт телефон из кармана, бросает безразличный взгляд на экран и отображаемое на нём, имя. Это Хосок. Юнги столько раз ждал, что тот освободится раньше и они проведут время вместе, а когда это случалось, неописуемо радовался. Теперь же радости в нём нет, напротив, грусть скапливается. Если он сейчас ответит, то уйдёт от Чонгука и тогда, всё точно повторится. Он не желает этого и отключает телефон. На душе сразу полегчало.       — На счёт своего вопроса, я понял тебя. — Говорит и будто не замечает направленный на телефон, вопросительный взгляд Чонгука. — А теперь, пошли, иначе одной пиццы мне не хватит. И не нужно смотреть на меня вот этим взглядом, — как по знакомому сценарию, он в воздухе обводит лицо Чонгука указательным пальцем, — я не вру. Ты просто понятия не имеешь, сколько я на самом деле ем, особенно если это пицца, для которой не пожалели сыра.       Юнги добился своего. К Чонгуку вернулось его лицо, улыбка, а в глазах одна за другой звёзды загорелись. Они ему так сильно нравились, а потому, он ответит на заданный Чонгуком вопрос, позже, когда сможет честно ответить на него самому себе. А пока, ему достаточно уже приобретённого понимания.       Юнги действительно рад тому, что не ответил на звонок и остался с Чонгуком.