Без вины виновный.

      Хосок вернулся домой только поздней ночью. Всё это время он бесцельно шатался по городу и боялся показываться Юнги на глаза, а потому нарочно выжидал время, чтобы к его приходу тот уже уснул. Но вернувшись, домой, он очень удивился. Ненавистные ему, но горячо любимые Юнги, красные кеды, не стояли в прихожей. Не было и его куртки на вешалке. Подумав немного, он смог прогнать подступающую панику вспомнив, что днём Юнги попал под дождь. Одежда и обувь наверно просто сушатся.       Но стоило ему осторожно приоткрыть дверь их спальни, как из него разом выходит весь воздух. Постель была заправлена, а Юнги внутри не было. На кухне, в гостиной, в ванной его тоже не было. Квартира была абсолютно пустой.       Вернувшись в спальню, он сбрасывает с себя одежду и, упав в постель на сторону Юнги, включает телефон. Тот сразу взрывается от количества пришедших на него сообщений. Открыв цепочки диалогов, он видит больше десяти сообщений от Хэри, примерно столько же от Юри и только одно от Юнги. Прикрыв глаза и собравшись с духом, он открывает его. Оно было коротким, даже слишком. Всего одно слово, но Хосоку от него хочется кричать. Юнги написал: «зачем?». И всё. Ни одного звонка, только этот вопрос.       Скрючившись на постели, он утыкается лицом в подушку, что сохранила ещё запах шампуня Юнги и вдыхает его полной грудью. Он всегда ему нравился, но сейчас этот запах был подобен раскалённому железу в его лёгких. Он прожигал их изнутри, оставляя уродливые дыры, через которые выходил весь воздух и нотки любимого аромата. Хосок остался один, заживо погребённый под осколками своих желаний. Он бы хотел полностью окунуться в это чувство и всласть пострадать, но больше, чем о собственной боли он думал о Юнги.       Наверняка тот сейчас закрылся в своей комнате в родительском доме и, с головой спрятавшись под одеялом, плакал, не желая кого-либо подпускать к себе. Но вероятнее всего Юри это не будет волновать. Она не позволит Хэри долго кричать на него и ругать, но сама будет долбить его мозг своими мягкими и, несомненно, правильными речами. И через какое-то время Юнги сдаться. Внешне успокоится, скажет, что мама права, а он совершил ошибку. Извиниться за желание жить своей жизнью, а не той, которую рисуют для него родители и покорно вернётся на учёбу. Этот хрупкий человечек продолжит разрушаться изнутри, так и не став индивидуальной личностью. Всё это причиняло куда больше боли, нежели собственные страдания от потери. Потому что именно он дал Юнги ложную надежду на жизнь без их постоянного контроля, на право выбора независимо от их мнения.       Вобрав в грудь больше воздуха, он старается удержать тот в дырявых лёгких и открывает сообщения от Хэри. Надеется, что те не убьют его мгновенно, ведь мужчина наверняка написал что-то из разряда, что они потеряли к нему доверие и теперь, ему нет места в их семье. Но то, что Хосок прочёл, не было даже близко к его мыслям. Хэри спрашивал о местоположении Юнги и, если тот с ним, просил дать возможность поговорить с ним.       Подскочив в постели, он снова перечитывает сообщение и пролистывает дальше. Из всех них он понял, Юнги не был в доме родителей. Они сказали ему приехать, но тот не только отказался, но и выключил телефон. Каждое их сообщение было пропитано волнением, тесно переплетённым с недоумением и явной злостью. Они не понимали, как их сын мог так поступить с ними, и ждали разъяснений от Хосока. Но ему нечего было ответить. Он и сам не знал, куда ещё мог пойти Юнги.       Он начал судорожно проматывать в голове все возможные варианты. Юнги не был слишком замкнутым в себе, но и душой компании его не назвать. Друзей, как таковых у него не было, он общался только с некоторыми однокурсниками. А потому вариант того, что Юнги мог попроситься к кому-то из них, для него казался невозможным. За пределами университета он изредка встречался с другом из средней школы, но Хосок даже имени его не знал, а потому и номера этого человека у него не было. Да и не хотелось ему звонить кому-то и выискать Юнги, будто он отец проблемного подростка.       Но если Юнги ушёл не к кому-то, а сидел один на улице и с ним что-то случилось? Голова взрывалась от приходящих в неё, всевозможных ужасающих картин. Хосок всё больше склонялся к тому, что парню не к кому было пойти. Ведь когда все искали себе друзей, Юнги зубрил параграфы в учебниках. Родители говорили ему не отвлекаться и в первую очередь думать об учёбе, заверяя, что друзья, это не самое главное в жизни. В будущем они не станут кормить его и не создадут для него хорошую, и самое главное, достойную жизнь. Всё это он должен сделать сам, получив хорошее образование. Хосок сам кое-как прорвался сквозь все эти, наставленные родителями вокруг Юнги, барьеры.       И куда же он тогда пошёл? У кого мог попросить помощи спрятаться? Задав самому себе вопрос именно в такой форме, его голову посетила одна догадка. Он хотел её сразу отвергнуть и больше никогда о ней не думать, но та уже полностью завладела его мозгом, глубоко пустив свои корни.       Он открывает телефонную книгу. Пролистывает все подписанные контакты и доходит до безымянного. Смотрит на знакомые цифры какое-то время, но набрать не решается. Если он ошибся, то не вынесет насмешки от этого человека сейчас. Если он оказался прав, это просто размажет его.       Он думает, пусть Юнги будет где угодно, но только не мёрзнет где-то один на улице, но и не у этого человека приют ищет. Подумав ещё немного, он закрывает телефонную книгу и снова возвращается к сообщению Юнги. Ему по-прежнему нечего ответить на его вопрос, но он всё же печатает.       Хосок:       Просто скажи, что ты не на улице, а тебе было куда прийти. Пожалуйста.       Ответ приходит почти сразу.       Минни:       Да.       Хосок облегчённо выдыхает. Как бы зол и обижен не был на него Юнги, он бы точно не стал врать. Пусть он не знает, где именно сейчас Юнги, но зато он уверен в том, что с ним ничего не случится. Он в тепле и не один.       Он снова укладывается на спину и, сдержав порыв спросить Юнги о его точном местоположении, он выходит из диалога с ним и пишет смс Юри. В нём он просит её и Хэри дать Юнги немного времени успокоится и обещает, что позже тот сам придёт к ним. То же он проговаривает и для себя. Просит себя не давить на Юнги и дать ему время. Игнорирует слова подлого мозга о том, что тогда он сам не успеет побыть с ним.       Отложив телефон в сторону, Хосок закрывает глаза с надеждой на то, что днём Юнги вернётся, он попытается всё объяснить ему, и они вместе пойдут с повинной к родителям. Может, они всё же смогут понять его и не выставят сразу за дверь, при этом отобрав Юнги?       Хм, чёрт. Даже в детстве Хосок не был столь наивен, как сейчас.       Надежды Хосока и правда, оказались слишком наивными. Он проснулся в полдень, но Юнги так и не вернулся домой. Хосок приготовил его любимые свиные рёбрышки в кисло-сладком соусе и купил новый сорт зелёного чая, но и к этому времени Юнги не вернулся. Время подходило к десяти вечера, но и тогда ожидание Хосока не было оправдано. Юнги не пришёл и на сообщение в этот раз не ответил. Успокаивало Хосока только то, что тот их читал. Значит, с ним точно ничего не случилось. Он просто продолжал обижаться.       — Он просто ещё не успокоился, — повторяет самому себе, ужиная остывшей едой в одиночестве. Кусок встаёт поперёк горла, и он давится. Собственные слова не укладываются в его голове. Юнги никогда не злился так долго. Обычно ему хватало пары часов, чтобы успокоится. Но сейчас, прошли уже сутки, но он до сих пор не вернулся.       Тогда Хосок напомнил себе, что в этот раз обида Юнги не пустяковая, и он имеет полное право злиться. Но даже признание этого факта не очень-то успокаивало его. Хотелось тут же броситься на его поиски, но он заставлял себя сидеть на месте, боясь усугубить ситуацию. Ещё он боялся не найти его. Ведь как показали эти сутки, он не так уж и хорошо знал Юнги.       Ночью он не смог найти покоя. Постоянно просыпался и больше ворочался в постели, чем спал. Проснулся он с тёмными кругами под глазами и ещё более уставшим, чем прошлым вечером. Но это не так сильно беспокоило его. Юнги так и не ответил ни на одно из сообщений Хосока и даже родителей. Хосока начало это по-настоящему пугать. Его мозгом овладел панический страх того, что Юнги ушёл насовсем, полностью лишив его возможности хотя бы попытаться объясниться.       Но ведь Юнги не мог так поступить с ним. Он никогда не был таким жестоким, всегда был мягким и понимающим. Хосок не верил в то, что Юнги за такое короткое время, сумел вырастить внутри себя несгибаемый стержень. Ему проще было думать о том, что он попал под дурное влияние того, кто его приютил. Знать бы только, кто это и… И что? Что Хосок сможет сделать? Ни чего. Только себя ещё большим придурком выставит.       Голова раскалывалась от собственных негативных мыслей и догадок. Стены нещадно давили на него. Квартира, где он был счастлив с Юнги, вдруг превратилась в бетонную коробку, которая ещё чуть-чуть и раздавит его. Не выдержав этого давления, он решает уйти на улицу и пройтись по местам, которые точно любил посещать Юнги. Может, Хосок и не найдёт его ни в одном из них, но таким образом он хоть немного освежит свою голову и отвлечётся от завладевшего его, негатива.       Отвлечься не удалось. Чем больше любимых мест Юнги он посещал, тем сильнее пробивало дно его настроение и моральное состояние. Не только потому, что он не нашёл парня, но и потому, что оказался крайне сентиментальным человеком. Приходя в каждое место, будь то кафе или парк с излюбленной скамейкой под деревом, или даже место у реки с огромным камнем на берегу, в каждом он вспоминал моменты, в которых они были здесь вдвоём.       На первый взгляд в этих воспоминаниях не было чего-то особенного. Они непринуждённо болтали о каких-то глупостях, дурачились, в основном Хосок, но они были настоящими и даже, какими-то живыми в них. Эти воспоминания и они сами. И Хосок никогда бы не подумал, что сохранённая навеки в памяти улыбка Юнги, однажды сможет стать острозаточенным лезвием, полосующим его душу.       Остановившись посреди тротуара, он потерянно смотрит по сторонам. Его взгляд цепляет незанятую скамейку, и он устало бредёт к ней. Падает на неё и откидывает голову на спинку с точным намерением больше не вставать. Он не найдёт Юнги. В этот раз, он слишком сильно его обидел и теперь, точно потерял. А ведь они так мало побыли счастливыми. Хосоку этого времени не хватило. Он хотел всю жизнь. Ведь кроме Юнги, ему некого было любить.       — Скучаешь? — из Хосока вырывается шумный, недовольный вздох. — Только не говори, что не рад меня видеть. Я так долго шёл за тобой.       — Это был твой выбор, — не открывая глаз и не меняя своего положения, бросает, не скрывая своё нежелание говорить с этим человеком.       — Я к тебе со всей душой, а ты снова пытаешься меня обидеть, Чон Хосок. Тебе совсем меня не жаль?       Почувствовав прикосновение чужих пальцев к своей шее, Хосок моментально открывает глаза и отодвигается на край скамейки, едва не упав с неё. Джин, казалось, не обратил на это внимания, и снова придвинулся к нему, с самым невинным выражением лица.       — Что тебе опять надо? Проваливай.       — Я же говорил, что найду тебя, как только вернусь. У нас есть незаконченный разговор. Неужели забыл?       — Я ещё в тот раз всё сказал тебе, — поднявшись со скамьи, отвечает пропитанным искренней неприязнью, голосом. Смотрел же он на этого человека, лицемерно облачённого в полностью белый костюм, с неприкрытым отвращением. — Оставь меня в покое.       — Ты даже не выслушал меня, а уже делаешь какие-то выводы. Я ведь не в семью тебя приглашаю.       Стоило Джину сказать последнюю фразу, как выражение лица Хосока меняется с неприязненного, на заинтересованное. Пусть он и пытался подавить проснувшееся в нём любопытство, Джин успел его заменить. Иначе его улыбка не стала бы шире, а во взгляде и голосе не прибавилось бы уверенности. Хотя, как думал Хосок, этот парень никогда не испытывал недостатка в этом.       — Так как мои слова тебя заинтересовали, давай поступим следующим образом: ты полностью выслушаешь моё предложение, а уже потом примешь решение. Если и в этом случае решишь отказать, я, хоть и скрепя сердцем, но отстану от тебя. Договорились? — последнее прозвучало так же ровно и уверенно, как и все слова до этого. Джин вовсе не спрашивал его, он уже был уверен в согласии Хосока.       Мысленно обозвав этого человека павлином, а себя жалким придурком, Хосок сдержанно кивает. Не было смысла врать этому человеку и себе. Слова этого напыщенного индюка действительно показались ему интересными.       — Вот и отлично. Но знаешь, я голоден. Давай сначала поедим, — Хосок не удерживается от очередного тяжёлого вздоха и тихо чертыхается.       — Объяснись, а потом делай что хочешь, — чувствуя, как терпение покидает его, бросает.       — Говорить это нелегко, дело крайне сложное. Чтобы самому ничего не напутать, мне нужно подкрепиться. Тем более, я так долго шёл за тобой, весь измотался. Поужинаем и я сразу тебе всё расскажу. Ты ведь ни чего от этого не потеряешь.       Хосок уже готов был послать эту изнеженную принцессу, но тот встаёт со скамейки и невозмутимо проходит мимо него к стоящий невдалеке машине. Стоило Джину подойти к ней ближе, как с водительской стороны выходит тучный мужчина и уходит в неизвестном направлении. Сокджин придерживает дверцу, в этот раз ярко-алого порше открытой и жестом руки подзывает к себе Хосока.       — Будь так добр, сядь за руль, — прикрикивает, — у меня что-то в глазах темнит от голода.       Вместо проклятий из Хосока вылетает только полный отчаяния вздох. Этот человек и правда, не изменился. Всё такой же самовлюблённый нарцисс, не принимающий отказов и уверенный в том, что каждый будет выполнять его поручения по щелчку пальцев. Когда-то Хосок был на одном уровне с ним и ещё мог спорить, но сейчас их положение на социальной лестнице заметно отличалось. И на самом деле это не мешало ему и сейчас послать его и уйти без оглядки, как он делал это прежде, но…       Как бы ему ни хотелось этого признавать, этот человек и правда может стать его шансом. Если предлагаемое Джином не выходит за рамки, он согласится и у него появится возможность всё исправить. Поверить в это заставили слова Джина о том, что это не семейное дело, значит, после завершения он сможет уйти.       — Чёртов павлин, — сплёвывает себе под ноги, но идёт к довольному Сокджину и садится за руль.       Всё то время, что они провели в поездке, Хосок молчал, либо его ответы были однотипными и сухими, тогда как рот Сокджина почти не закрывался. Он говорил о всякой ерунде, а Хосок просил себя сдержаться и не врезаться в ближайший столб. Таким образом, ему пришлось страдать от бесполезной болтовни почти час. Он предлагал Джину поехать в место поближе, но тот категорически отказался, сказав, что если ужинает вне дома, то только в одном ресторане. Так же он добавил, что не собирается изменять этой привычке, как и подвергать риску свой драгоценный желудок. Хосок на всё сказанное промолчал, но для себя решил, что Джин нарочно выбрал одно из самых отдалённых мест, но благоразумно придержал это мнение при себе.       Когда они добрались до места, Хосок вышел из машины и облегчённо выдохнул, думая, что на этом его страдания закончатся, но его «друг», явно решил показать всю свою мощь в методах моральных мучений. Когда они прошли за столик, Джин очень долго и придирчиво изучал меню, будто пришёл впервые. Постоянно просил бедолагу официанта рассказать о том или ином блюде, с неподдельным интересом слушал его, и всё это только для того, чтобы в конце сказать:       — Как интересно ты рассказываешь, но давай как обычно.       Как только измученный официант скрылся из виду, Хосок нетерпеливо поднялся из-за стола, не намереваясь терпеть этот цирк. Ему было достаточно бросаемых на него взглядов других посетителей, ведь его внешний вид совсем не сочетался с величием этого места. Так ещё и Джин устраивает такие сцены, привлекая к их столику всё больше ненужного внимания.       — Ну, куда ты опять собрался, — Джина же все эти насмешливые взгляды совсем не волновали. Стоило Хосоку предпринять попытку уйти, как тот невозмутимо поднялся из-за стола и подошёл к нему едва не вплотную. — Ну не злись. Садись обратно.       — Чтобы ты дальше продолжил своё дешёвое представление? Я не за этим пришёл.       В этот раз Хосок не только не отошёл от Джина, но даже сам приблизился так, что их носы практически соприкасались друг с другом. Он пристально смотрел в чужие глаза так, будто пытался найти в них хоть какое-то, разумное оправдание такому скотскому поведению.       — Ну ладно, — равнодушно жмёт плечами и отходит, — хочешь, уходи. Не буду же я привязывать тебя к стулу. В своё оправдание скажу, что мне не понравился твой игнор в машине. Из-за него у меня подпортилось настроение. Потому я воспользовался другим человеком.       — Думаешь, все обязаны тебе потакать? — нагнувшись к вернувшемуся за стол парню, он едва удерживал прорывающуюся наружу злость, — это официант, а не клоун. В его обязанности входит принять заказ и принести его, а не развлекать тебя.       — Надо же, каким ты стал правильным, — ухмыляется и делает глоток воды из стоящего на столе бокала. — Неужели любовь и правда такое светлое чувство, что из любого чудовища сделает хорошего человека? Или этот твой Мин Юнги такой особенный? — крутя в руках ножку бокала, улыбается уголком губ и смотрит на него из-под опущенных, длинных ресниц. — Сколько не смотрел на него, всё не мог понять, чем же он зацепил тебя? Мордашка миленькая, спорить не буду. Но…       — Тебя это ебать не должно, — снова садится за стол, — и даже не смей сунуться к нему.       — Ну что ты, как я смею, — невинно хлопая ресницами, воркует, — ты даже Чонгука от него отвадил, рассказав про него всё, а тот в свою очередь, промолчал про тебя. Если даже он сохранил твою тайну, то я уж точно не выдам. Можешь не волноваться.       — Сколько ты уже следишь за мной?       В отличие от полностью расслабленного Джина, Хосок был напряжён до предела. Он уже понял, что тот что-то выведал про него, но та ситуация с Чонгуком, которую упомянул Джин, произошла несколько месяцев назад. Даже если он что-то копал под него, то об этом точно не мог узнать. Чонгук бы не стал трепать, особенно тому, с кем семьи кое-как удерживают шаткое перемирие. Значит, Джин смог узнать об этом только посредством слежки, причём на протяжении довольно долгого времени. И улыбка, ставшая шире, уже являлась подтверждением его предположения.       — Достаточно чтобы быть уверенным в том, что я могу предложить тебе эту работу, — непринуждённо отвечает, будто слежка за человеком для него в порядке вещей.       Хотя, почему «будто»? Это Ким Сокджин, безнравственный ублюдок для которого все средства хороши.       — А теперь давай спокойно поедим и приступим к нашему разговору. Чем скорее ты выслушаешь меня, тем быстрее я отвяжусь от тебя, и ты продолжишь искать своего любимого.       Сделав глубокий вдох и выдох, он удерживает себя от желания бросить в это смазливое, самодовольное лицо бокалом. Быть может, если то немного подпортится, он перестанет так сильно раздражать своей самоуверенностью? Возможно, но так как Джин уже несколько раз упомянул Юнги, Хосок только по этой причине просит себя успокоиться. Одному дьяволу известно, что у этого придурка в голове. Вдруг и за Юнги сейчас следят, и он отдаст приказ как-то навредить ему? От Джина можно ожидать всего, и такой вариант не исключён. Сам Хосок не притронулся к принесённой еде. Только воду пил и молчаливо ждал, когда Джин закончит с трапезой. Тот, благо, не стал уговаривать Хосока кушать с ним.       — Ну вот, я наелся, — довольно заявляет, вытирая губы салфеткой.       — Слушаю тебя, — придвинувшись к столу, оживает, но в ответ получает укоризненный взгляд.       — Какой ты противный. То не упросишь тебя послушать, то дождаться не можешь. Я ведь только поел.       — Сокджин…       — Ладно, ладно, так уж и быть, — отмахивается, — буду решать серьёзные дела с набитым животом. Так вот, на самом деле, всё просто. Мне нужен помощник.       Джин так быстро переключился с непринуждённой болтовни, на серьёзные вещи, при этом сохранив тон таким же беззаботным, что Хосок на какое-то мгновение растерялся.       — У меня есть одна точка, не отмеченная на семейной карте. Мне нужен свой человек там. Что с лицом опять?       — Ничего, просто…       — Что? Нужно говорить медленнее? Обычно ты очень быстро улавливаешь смысл услышанного. Так что сейчас не так?       Хосок действительно понял смысл, казалось бы, простых слов Джина, но надеялся на обратное. Если же его догадка верна, то непонятным становится другое, почему тот выбрал для этой работы именно его.       — А ты не ошибся в своём выборе? — придя в себя, медленно начинает говорить. — Может, наблюдая за мной, ты допустил упущение? Иначе я не понимаю, как ты мог решить, что я подхожу на эту роль и соглашусь на неё.       — Подходишь ты на неё или нет, мы с тобой оба отлично знаем. Всё остальное, только загоны в твоей голове. Ты был рождён для большего, чем то, что я тебе предлагаю. И то, что у тебя это забрали, не отменяет этого факта. Что касается твоего согласия, это самый лучший вариант для тебя. Ты не можешь устроиться на обычную, законную работу по понятным нам причинам, а та мелкотня которой ты занимался, пусть и не так опасна, но крайне ненадёжна. Сейчас ты буквально висишь на волоске над пропастью. Я же предлагаю тебе выход. Я не прошу тебя кого-то убивать, пусть этим занимаются другие, чтобы твои руки были чисты. Мне лишь нужно, чтобы ты держал людей под контролем и помог мне утаить это место.       — Да ты из ума выжил? — подскакивает на стуле, но Джин удерживает его за руку, лишая возможности уйти, — ты хочешь втянуть меня в свою войну с семьёй?       Хосок чувствует, как сходит с ума. Он догадывался что Джин хотел от него чего-то подобного, но до последнего не хотел в это верить. Он готов был выслушать в свой адрес абсолютно всё, и проглотить это не пережёвывая, потому ни разу не перебил Джина, но его последние слова стали горящим фитилем близ пороховой бочки. Это слишком. Он не может согласиться на это.       — Хосок, спокойнее, — понизив голос едва не до шёпота, произносит, — как ни странно, но кроме тебя в моём окружении нет людей, которым я мог бы настолько доверять.       — Тогда не стоило начинать всё это, — не обратив внимания на изменившееся лицо и тон парня, жёстко продолжает, — перед тем как идти на кого-то войной, нужно собрать войско, а не наоборот. — Отдёрнув свою руку, он с большим трудом удержал себя от желания накричать на этого полоумного и хорошенько треснуть по этой безмозглой голове. — Я не стану в этом участвовать.       — А какие ещё у тебя есть варианты, Хосок? — вернув прежнее выражение лица, Джин берёт бутылку вина и разливает его по бокалам. Один двигает ближе к Хосоку, второй берёт за ножку и вальяжно откидывается на спинку стула. — Я понимаю твоё нежелание помогать мне, хрен с тобой. Но подумай о себе.       — Именно потому, что я думаю, я не собираюсь подписываться на это, — зло шипит, чувствуя непреодолимое желание придушить этого человека.       — Ты думаешь только с одной стороны, причём не с самой практичной, — отпив из бокала, неторопливо отвечает, — ты думаешь только о рисках. А теперь отбрось всю свою, хуй знает, откуда взявшуюся мораль и прочие загоны и подумай, как следует. Сейчас ты в шаге от того, чтобы упасть в грязь лицом перед тем, кто без тебя и ровного шага сделать, не способен. Если ты откажешься от моей помощи, ты потеряешь буквально всё, а годы заискиваний и унижений перед его родителями окажутся бесполезной жертвой.       Перестав водить кончиком пальца по ободку бокала, Джин поднимает взгляд на угрюмое лицо Хосока и, будто всех его прошлых слов было недостаточно, продолжает своё давление нелицеприятной правдой.       — У тебя нет вариантов, тебе некуда податься. Я, твоё единственное спасение. Хочешь отказаться, ладно, — безразлично жмёт плечами. — Но потом не плачь и не спрашивай у неба: «почему?». Я уже проявил свою милость в том, что говорю с тобой об этом дважды. Если мы разойдёмся сейчас, после я не открою тебе дверь. И хоть ты сдохни на моём пороге, мне будет безразлично. Я просто прикажу дворнику выбросить твоё гниющее тело на помойку.       Прошло около трёх минут с тех пор, как Джин закончил говорить и теперь смаковал вино. Хосок всё это время, только не моргая смотрел на него. Если не знать характер этого человека, он кажется самим совершенством. Его внешность невозможно сравнить с кем-либо. Разве что с вымышленными богами или персонажами манхвы. Каждый его жест, это воплощение элегантности, а его шаг лёгкий и грациозный. Но всё это не отменяет того факта, что это сильный не только волей, но и физическими умениями, мужчина.       Образ Ким Сокджина походил на тот, что представляют маленькие девочки в своих мечтах о принцах. И Джин действительно был таким, отсутствовали только несколько пунктов: он действительно смелый и сильный, но не броситься за тобой в пламя, если для него в этом нет выгоды. Его улыбка способна согреть тебя обнажённого на северном полюсе, и с ней же он лишит жизни, неугодного. У него есть сердце, да только оно каменное, и даже крохотного нароста в виде мягкого мха на нём нет. Он не думал о чувствах других людей, родственные связи для него ничего не значили. Всё, что его волновало, это его собственные желания.       И как он мог согласиться работать с этим человеком? Ещё и воплощать в жизнь его безумный план, зарождение которого было основано на обиде и ущемлённом самолюбии?       Мог ли он сделать вид, что все его слова не задели его? Есть ли у него на самом деле выбор? И дело тут не в том, что Джин не поможет потом. Этот человек не любит проигрывать и пойдёт на всё ради достижения своей цели. И сейчас этой целью стал Хосок.       — Если я буду работать исключительно на тебя, значит, правила твоей семьи не будут распространяться на меня?       — Не совсем, — отставив пустой бокал, он упирается локтями в стол и укладывает подбородок на раскрытые ладони, — я знаю, какой именно пункт тебя интересует. Если захочешь, то сможешь спокойно уйти, но не раньше, чем через год. Пункт о предательстве, уж прости, не меняется.       — Думаешь, справишься со своим братом за год? — скептично выгнув бровь, прямо спрашивает.       — Я могу расценивать этот вопрос за твоё согласие?       Уголки вишнёвых губ тянуться выше, а в глубине тёмных глаз уже заметен победный блеск. Именно это он и сделал, как только услышал вопрос Хосока.       — Сбавь свою самоуверенность, раздражает. И сдержи своё слово, — Джин кивает, а его взгляд светится искренним торжеством. Хосок старается не замечать этого, и добавляет, — и ещё одно, никто не должен прознать, что я хотя бы как-то связан с тобой.       — Боишься, что твой мальчик будет ревновать? — пускает короткий смешок, но в следующую секунду его лицо выражает полную собранность, и он заверяет, — не волнуйся, мне самому не будет выгоды, если о тебе узнают. Считай, ты мой клинок, спрятанный в рукаве.       Обхватив ножку пустого бокала, он двигает его к Хосоку с явным намёком на то, чтобы тот его наполнил. Нехотя, но Хосок выполняет эту просьбу. Не отрывая взгляда от лица перед собой, он налил куда больше положенного и даже не пытался сделать это аккуратно, позволяя бардовым каплям брызгать по сторонам и впитаться в белоснежную скатерть. Джин оставил это крохотное представление без особого внимания. Лишь слабая тень усмешки тронула его лицо.       — О своих проблемах можешь забыть. Считай, они уже решены.       — Не разбегайся, лишнее внимание мне тоже ни к чему.       — Какие мы осторожные, — неприятно тянет, — но да ладно. Я вот вижу, у тебя есть ко мне ещё один, чрезвычайно важный вопрос, на который ты жаждешь получить ответ. Не стесняйся, спрашивай о чём угодно.       Откинувшись на спинку стула, Хосок шумно выпускает воздух. Какое-то время он молчит, и берёт в руки свой бокал. Джин, заметив это, тянет свой, чтобы стукнуть по нему, но вместо этого он снова столкнулся с характером Хосока. Повертев бокал в пальцах, он, не смакуя, моментально опустошил его. Сокджин на это только хмыкнул, а Хосок убедился в том, что вино точно не для него, и признал правоту Джина. Он уже не раз порывался задать этот вопрос, но не решался. Теперь же, он упал ниже некуда, согласившись на его «помощь», так что ему, в самом деле, не чего стесняться, как и не стоит волноваться о потере лица.       — Тебе ведь известно где сейчас Юнги? — глядя сквозь стекло пустого бокала, озвучивает съедающий его вопрос.       Джин, как и следовало ожидать, не отвечает сразу. Улыбается приторно нежно, да ресницами хлопает.       — А что мне будет, если я скажу? — игриво спрашивает, пока его пальцы подбираются к сложенным на столе, рукам Хосока.       — Сокджин, — устало называет надоевшее ему за этот вечер, имя.       — Ты слишком жесток со мной, — отдёргивает свою руку, не успев притронуться к чужой, и обиженно дует губы, — даже чуть-чуть коснуться себя не даёшь.       — Утихомирь свои желания, и ответь на вопрос.       — Никогда не понимал людей, которые уже знают ответ, но всё равно спрашивают, — поднося к губам бокал, прыскает в его ободок, — тебе ведь известно, куда он мог пойти. — Сделав два коротких глотка, с улыбкой продолжает. — На самом деле этот твой Мин Юнги весьма интересный. С виду весь такой правильный, милый, послушный котёнок не способный на шалость. Да только суть их как раз-таки в том, что они не хранят верность одному хозяину. Стоит вовремя не покормить, и он уже пошёл ластиться к другому.       — Тебя это так сильно веселит?       — Я уже принял твои слова за согласие. Значит с этого момента наш договор в силе, Чон Хосок.       Хосок не отвечает. Только в ладоши издевательски хлопает. Не только Джину, которому всё же удалось подчинить его и унизить, но и самому себе, как главному шуту.       End flashback.

***

      — Жрать хочу, — эхом доносится до Юнги, — ты голоден? — и не сильный толчок в бок.       Юнги жмёт плечами. Он не мог сказать, голоден он или нет. Если бы его спросили о самочувствии, он бы тоже не знал, что ответить. Потому что не знает. Ничего не знает. Хотелось просто мотать головой из стороны в сторону и ничего не слышать. Всё что он слышит, слишком сильно ранит.       Проснувшись, он готов был взять на себя всю вину только для того, чтобы всё это прекратилось, но Чимин не дал ему этого сделать. Этим он не только продлил его моральные страдания, но и добавил новые. Стоило Чимину сказать о том, что партнёр Хосока был его любовником, в голове завертелись сотни мыслей, поток которых он не мог остановить. И каждая из них была подобна острой игле, если не копьём, насквозь пробивающим его тело. Принятие этой информации оказалось болезненнее, чем всё остальное.       Это слово: «измена», оно разрывало на части. Потому что он знал. Потому, что не хотел знать, всё время пытаясь верить в какое-то лучшее. Теперь же, та картина в голове Юнги, наличие которой он отрицал, выстроилась почти полностью.       — Да, надо поесть.       Приняв решение, Чимин хлопает себя по коленям и поднимается с пола. Когда Юнги осел туда, тот уселся рядом. Он не стремился утешить Юнги. Молчал, давая ему время переварить услышанную информацию. Но Юнги кажется, что Чимин неверно понял такую его реакцию.       — Ты что будешь?       Юнги поворачивает лицо к стоящему Чимину. Он не хотел отвечать на этот вопрос, пропитанный отвлекающей невозмутимостью. Было желание смеяться и заливаться слезами полными боли, горя и осознания.       — Эй, ну хорош втыкать, — чуть пихает его ногой, в жалкой попытке расшевелить. — Давай поедим. Мне твой Чонгук голову оторвёт, если узнает, что я голодом тебя держал.       — Он не мой, — к удивлению самого Юнги, у него хватило сил на произношении этой фразы вслух. — Не говори так больше, — он даже поднимается на ноги и без спроса забирает из чужих пальцев дымящуюся сигарету. Чимин на это усмехается, и смотрит на него с насмешкой. — Что? — с дымом выдыхает, чувствуя, как в нём закипает что-то похожее на злость.       — Впервые вижу таких как ты, — достаёт себе новую сигарету и неприкрыто смеётся над выражением лица Юнги. — Интересно, сколько раз ты потоптался по его сердцу этими словами? — кидает в него этот вопрос, глядя в упор. Лицо Юнги моментально покидают все краски, оставив только мертвенную бледность. — Что за лицо опять? Ты же знал о его чувствах.       — Знал, — отстранённо отвечает и отворачивается. Смотрит вниз и снова считает этажи, — но это было давно. Какой смысл говорить об этом сейчас?       Из всего возможного, что ему могли сказать, меньше всего он хотел слушать о Чонгуке и его чувствах. Пусть те и были в прошлом, Юнги было слишком стыдно. Грудь невыносимо сдавливало каждый раз, стоило ему только подумать о том, каким неблагодарным скотом он был по отношению к тому, кто несмотря ни на что, всегда был рядом. Как бы Юнги ни отвергал его и не отталкивал, сколько бы колючих слов он не бросал в него, Чонгук оставался на его стороне. При этом он никогда не навязывался, не переходил границ и принимал его выбор, даже если тот совсем не был связан с желаниями Юнги и был заведомо неверным. Именно по этой причине он решил сменить тему.       — Если хочешь что-то сказать, лучше объясни момент с Хосоком и Сокджином. Откуда тебе известно, что они…       — Что Хосок трахался с Джином, пока был в отношениях с тобой? — договаривает за него и Юнги молчаливо кивает. Чимин как-то подозрительно хмыкает, но начинает рассказывать:        — Они давно знакомы и Джин никогда не скрывал своей симпатии к нему. Хосок просто игнорировал все его подкаты, но Джин с детства был слишком целеустремлённым. Не плохое качество, но не в его случае. Если он чего-то хочет, то пойдёт на всё ради достижения цели. После ухода Хосока из семьи, они долгое время не контактировали. Но потом Джин нашёл его и предложил Хосоку работу на одной из своих тайных точек. Тот согласился, что было ожидаемо. После Джину хватило пару месяцев, а может и меньше, чтобы полностью расположить его к себе. Я бы не говорил об этом так уверенно, если бы один человек не стал невольным свидетелем их страстных игр на столе.       — Ты знаешь, как долго они работают вместе? — шумно сглотнув, давит из себя и крепче затягивается, едва не спровоцировав новый приступ кашля.       — Примерно за год до судьбоносной ночи. Слышал, ты тогда впервые переспал с Чонгуком.       — Что? — Юнги и не заметил, насколько резко обернулся, а вопрос этот буквально выпрыгнул из него. В его голове царил полный беспорядок. Он отчаянно хотел верить, что ослышался. Но взгляд Чимина мгновенно разрушил эту веру. — Ты говоришь, что я изменил Хосоку с Чонгуком?       — Да ладно тебе, — отмахивается, — передо мной можешь и не прикидываться. Мне только за Чонгука малость обидно.       Откинув окурок, Чимин отворачивается, собираясь выйти с балкона, но Юнги останавливает его, крепко схватив за руку.       — Нет, объясни. Что ещё ты слышал?       Повернувшись к Юнги, Чимин какое-то время просто рассматривал его лицо, при этом взгляд у него был такой, что можно было с лёгкостью прочесть: «ой, завязывай. Я не верю». Но с течением долгих секунд, оно стало меняться и тогда, Юнги снова просит:       — Пожалуйста, скажи всё, что знаешь. Даже если в чём-то не уверен.       По лицу Чимина и правда можно было сказать, что он не уверен или просто не хотел что-то говорить. Юнги уже был готов отступиться, но после шумного выдоха, Чимин отвечает:       — Слышал, что всё это произошло, когда ты бросил универ. Хосок вроде настучал твоим родителям, вот ты и свалил к Чонгуку в отместку.       Пальцы, что вцепились в чужой локоть, разжимаются и его руки повисают вдоль тела. Со стороны это выглядело, как если бы марионетке вдруг обрезали нити и не предупредили об этом.       — Блядь, давай ты скажешь, что эта твоя реакция вызвана тем, что об этом знают, — взмолился Чимин, но Юнги не чего было ответить.       Он слишком шокирован услышанным. Забытая до этого картинка в его голове полнилась новыми, важными деталями, которые он когда-то упустил.       — Получается, до моего заключения он проработал с Сокджином почти год. — говорит, возвращаясь к прежней теме разговора, — хорошо, это я понял, — и будто в подтверждении этих слов, кивает. — Но одного я понять не могу, — возвращает взгляд Чимину.       — Чего?       — По твоим словам, Хосок добил того кудрявого, — замолкает и даёт себе время на то, чтобы собрать крутящиеся без остановки в его голове, мысли, — это же стало отправной точкой твоего желания убить меня. Но… тогда почему мне предъявили обвинение только за убийство Хосока? Я могу понять, что он каким-то образом прикинулся мёртвым, но почему мне не говорили о втором? Кто был этот человек? Куда он делся?       Устремив взгляд на Чимина, ждёт его ответов, но тот не торопится утолить его любопытство. Тогда Юнги решает добавить ещё один вопрос для того, чтобы Чимин начал говорить хоть что-то. Его молчание слишком напрягало.       — Если Хосок так сильно возненавидел меня за измену, то почему не повесил на меня двойное убийство?       — Потому что тогда труп пришлось бы хоронить, — непривычно тихо отвечает, вернувшись к перегородке, — это было сделано не для того, чтобы тебе меньше досталось. Просто подчиняясь приказу своего хозяина, Хосок не дал ему возможности найти покой даже после смерти.       — Когда ты вылезал в окно, он был ещё жив. Почему думаешь, что он умер?       — Хм, а ты такой же сумасшедший как Чонгук. Начинаю понимать, что он нашёл в тебе.       — Да причём тут снова Чонгук?       — Ты, правда, считаешь, что его чувства остались в прошлом?       — Перестань, это сейчас не так важно. И почему тебя волнуют чьи-то чувства, когда речь идёт о, явно дорогом тебе человеке, который может и не быть мёртвым? Я не понимаю.       — Будь он жив, я бы смог его найти, — собирающийся сказать что-то ещё Юнги, мгновенно затыкается, внимая тихим словам. — Будь Тэхён жив, он бы нашёл способ вернуться ко мне, — надрывно шепчет и Юнги замечает, как глаза, глядящие на него со злостью и болью, краснеют, а в их уголках даже поблескивают кристаллики слёз.       Сейчас Чимин не был таким самоуверенным и непробиваемым. Перед Юнги предстал обычный человек, что изо дня в день переживает собственный, моральный ад.       — Он бы не оставил меня на такое долгое время и подал бы хоть какой-то знак о том, что жив. Но этого не произошло. Я уже смирился с фактом его гибели, и вряд ли позже мне повезёт так же, как Чонгуку.       Услышав последние слова, Юнги неожиданно вздрагивает всем телом.       — О чём ты?       — Тебе известно, что после той ночи Хосок отсутствовал в стране? — Юнги кивает, — на протяжении всего того времени, Чонгук искал тебя.       Ветер усиливается, а дыхание Юнги, наоборот, замедляется до критического уровня. Тоже он мог сказать и о сердцебиении. Оно просто летит куда-то вниз с громким уханьем.       — Узнав, что Хосок вернулся, но без тебя, он плюнул на установленные уже тогда правила и сразу отправился к нему, чтобы узнать, где ты. Тот открыл карту и указал пальцем на океан, со словами: «если хочешь, то ищи его где-то здесь».       Юнги отшатывается и врезается спиной в перегородку. Не будь её, он бы вывалился с балкона. Чонгук же сразу предупредил, что не хочет об этом говорить. И ведь не просто так не хотел. Он знал, что Юнги не поверит в эти слова, что не захочет их принять и… Ещё Чонгук сказал, что это уничтожит его, если он ещё хоть раз произнесёт эти слова вслух. Почему всё вышло так? Почему?       — И знаешь, что самое интересное? — тем временем продолжает Чимин, пока Юнги пытается устоять на ногах, — Чонгук не поверил в эти слова, но искал. Он говорил, что либо найдёт твоё тело, либо у него останется надежда на то, что ты жив и он просто ещё не нашёл тебя. — Чимин невесело усмехается, — и ведь действительно нашёл. Потому ему и повезло, правда, наполовину. Тот, кого он так сильно любит, в упор этого не видит и не понимает. Но пытается понять что-то в поведении человека, который не просто выбросил его на растерзания, но и условно похоронил, чтобы точно никто не нашёл и не спас.       — Ты говорил, что голоден, — с трудом давит из себя эти слова просто потому, что с них достаточно. С каждого из них. — Я тоже хочу есть, — привычная почти ложь, но именно она не даёт ему расклеится. Им.       Чимин, благо, на эти слова не отвечает. Молча покидает балкон, оставив Юнги в одиночестве. Он этому почти рад. Ему необходимо разобраться в себе и склеить наконец все части головоломки. Хоть раз он не должен бежать от правды, а стойко принять её. Пусть вся та стойкость и будет фальшивой.       Упершись локтями в перегородку, он вдыхает прохладный воздух, стараясь заставить свои лёгкие раздуваться в полную силу. На стягивающие её металлические обручи, и боль от них, не обращает должного внимания. Так же он игнорирует очередное желание беспомощно заплакать, упав на пол.       Мысленно он переносится за пару недель до того, как отчислился. Он давно этого хотел, но оставался, потому что «надо» и «родители разочаруются». Он действительно пытался протаскивать себя через эту моральную каторгу, и какое-то время он даже верил в то, что сможет продержаться до выпуска, но к концу второго курса силы покинули его. Он всё чаще срывался и даже начал прогуливать. Только уже не потому, что кто-то подталкивал или дурно влиял, а потому что признал своё нежелание находиться в том месте. Именно в тот момент в его жизни снова появился Чонгук.       Благодаря стараниям Хосока, Юнги уже знал о нём и его деятельности всю правду, и они долгое время не виделись после того обличения. Он и не желал его видеть, и даже радовался тому, что в универе они больше не пересекутся, ведь Чонгук уже выпустился. Но у вселенной снова были другие планы.       В тот день Юнги ушёл после первой же пары. Он не знал, что Чонгук делал там, но тот поймал его у самого выхода из здания и выразил искреннее удивление его решению прогулять. Юнги послал его к чёрту, на что тот посмеялся, но в этот раз не ушёл, будто точно зная, когда ему нужно остаться.       В итоге они провели вместе весь день, и ни разу в Юнги не проскользнуло даже минимального отвращения или страха перед этим человеком. Напротив, он вновь ощутил то самое спокойствие, которое так долго желал найти. По этой причине он абсолютно честно ответил на вопрос Чонгука, почему он прогуливает. Он сказал, что хочет бросить. Просто забрать документы и забыть об этом месте, как о страшном сне. Потому что это совсем не то, чего он хочет. И даже то, что родители расстроятся, с каждым днём волновало его всё меньше.       Выслушав его, Чонгук ответил: «не мне говорить тебе, как поступить, но я напомню, что ты должен жить в первую очередь для себя и своих желаний. Даже если у тебя их ещё нет, это не значит, что нужно жить чужими. Не позволяй кому-то выбирать за тебя, даже если это оправдывают благом для тебя».       Юнги запомнил эти слова. Но ненадолго.       Помимо проблем со своими желаниями и их отсутствием, был Хосок и его странное поведение, и постоянно плохое настроение. Это очень беспокоило Юнги, он всё хотел выбрать момент, когда сам будет хоть немного спокоен и поговорить с ним, но этого момента долго не находилось, а потом он случайно узнал о том, что они в долгах.       Выходя из дома, он пересёкся с хозяином квартиры и тот попросил его напомнить Хосоку, что отсрочка платежа, которую он дал, последняя. И если Хосок и в этот раз не внесёт оплату, то он попросит их съехать. Это поставило Юнги в тупик. Хосок научил его не думать о деньгах, и в какой-то момент Юнги действительно перестал. И конечно он очень пожалел об этом, потому что теперь понимал причину плохого настроения Хосока. Не понимал только, почему тот молчит об этом. И ведь не только об этом. Примерно в тот же момент Хосок попал в аварию, но тот и об этом смолчал. Он просто сказал, что отвёз машину в сервис, чтобы кое-что подправить.       Это всё больше беспокоило его, а молчание Хосока и отвержение любой предлагаемой ему, помощи, буквально выводили из себя. Ему не нравилось, что Хосок пытался тянуть всё на себе, а Юнги считал ребёнком, которого нужно держать от «взрослых» проблем как можно дальше. И когда он понял, что Хосок конкретно не справляется, принял окончательное решение и отчислился.       Он подумал, раз Хосок не хочет честно делиться проблемами, то Юнги притворится, что сделал это только потому, что сам этого долго хотел, а на деле тоже устроится куда-нибудь работать, чтобы разделить это бремя. Но Юнги совсем не ожидал того, что всё выльется в нечто, совершенно иное.       Хосок сразу рассказал родителям о его своевольном решении. Юнги как сейчас помнит то, как он слушал крик отца через динамик телефона и не мог поверить в то, что Хосок поступил так и ушёл, чтобы избежать разговора с ним. Тогда Юнги сказал самому себе, что Хосок такой же, как и его родители. Не видит в Юнги, самого Юнги и, подобно Хосоку, сбежал.       Его действия тоже нельзя было назвать правильными, ведь по факту они являлись глупыми и ни к чему хорошему не привели. Но он очень хотел показать родителям и Хосоку, что его не нужно контролировать, потому что он уже взрослый. Но в тот момент им всё же завладело желание сделать «на зло». И плевать он хотел на все их слова.       Идея была хороша, если убрать детское «на зло». Да и способ Юнги выбрал нелепый. Пока он бежал из дома, наткнулся на однокурсников. Они шли в бар, чтобы отпраздновать чьё-то день рождение. Увидев Юнги, они в шутку предложили пойти с ними, совсем не ожидая, что он согласится. Но Юнги удивил всех. Он до сих пор помнил, в каком шоке на него смотрели. Особенно хорошо ему запомнился взгляд Намджуна, который тоже был в той компании. Когда все поняли, что Юнги настроен серьёзно, они не отказались от своих слов и взяли его с собой.       Это был первый раз, когда он пил. Он даже не понял, понравился ли алкоголь ему на вкус, он его просто не чувствовал. Только понял, что стало легче ходить. Будто из-под ног исчезли все стёкла. Это чувство было ему приятно, и он не хотел, чтобы оно закончилось, а голова его снова взрывалась вопросом: «почему?». Он хотел потеряться, да так, чтобы его не нашли и не пытались снова пичкать своими нравоучениями.       Но спрятаться ему не удалось. Чонгук нашёл его и сделал он это в самый нужный момент. Юнги практически не мог сидеть, всё норовил упасть со стула на пол, а кто-то из посетителей этого бара прилип к нему с явными намёками на секс и всё пытался куда-то утащить. И самое ужасное в этом было то, что он это понимал, но сопротивляться не мог. Тело не слушалось. Но он даже не успел испугаться, этот мужчина резко пропал из поля его зрения. Вместо него он видел перед собой озабоченное лицо Чонгука. В тот момент Юнги не поверил в то, что он действительно пришёл. А когда понял это, то накричал на Чонгука, ведь ждал не его. Он ждал Хосока. Почему-то он верил в то, что тот найдёт его и объяснится.       Чонгук на упрёки Юнги, «почему ты не Хосок?» молчал. Он только забрал его из того бара, а после Юнги уже проснулся у него дома. Это и был первый раз, когда он попал к нему. Юнги проснулся в комнате один, в его рубашке и с ужасной головной болью. Он не понимал, где находится, но только увидев рубашку, в которой спал, вспомнил о Чонгуке и понял, что тот привёз его к себе.       Юнги было стыдно, и он решил сбежать. На лестнице его поймала управляющая и указала на то, что он без штанов. Он ещё сильнее захотел покинуть этот дом, и когда ему отдали одежду, он поступил именно так. Оказавшись на улице, он хотел сразу вернуться домой, но когда проверил телефон, то просто сел на ступеньках крыльца дома Чонгука и не смог сдвинуться с места. Он ожидал увидеть множество пропущенных вызовов и сообщений от Хосока, как это часто бывало, но тот не звонил, не ответил на его смс, и даже не спросил, где он. А его вопрос о том, не на улице ли Юнги, больше выглядел как вопрос из соблюдения приличий.       Так он просидел на ступеньках довольно долго, пока перед ним снова не появился Чонгук. Он завёл его домой, накормил и снова уложил спать. Когда Юнги проснулся, Чонгук просил объяснить, что с ним происходит. Юнги не ответил, а только спросил, не знает ли тот, с какими проблемами столкнулся Хосок, почему он ему не доверяет и не принимает его помощь.       Заливаясь горькими слезами, он спрашивал его о причине, почему Хосок так жестоко поступил с ним, а Чонгук молчал. Когда у Юнги прошла истерика, он только заверил его в том, что Хосок сделал так потому, что считал нужным. Не чтобы навредить Юнги. Чонгук просил его собраться и вернуться домой, поговорить с Хосоком. Уверял, что при спокойном разговоре, тот ответит на его вопросы. И Юнги в это поверил.       Но вернувшись домой, он не застал там Хосока. Тот вернулся только посреди ночи, и от него сильно пахло алкоголем. Юнги попытался начать с ним разговор, думая, что сможет из него что-то вытянуть, но ошибся. Хосок просто сказал ему, что Юнги может не возвращаться на учёбу, если так сильно этого не хочет. На вопросы Юнги о возможных проблемах с финансами, он упорно отрицал всё и даже грубо сказал, что Юнги не должно это волновать. Многие его слова тогда источали яд, он отмахивался от всех попыток Юнги подойти к нему, обнять или хотя бы просто коснуться. Проглотив обиду, Юнги списал такое поведение на алкоголь и просто уложил его спать.       Утром никто из них не извинялся, и они почти не говорили. Юнги понял и смирился с тем, что проще разговорить мёртвого, чем этого человека. Хосок подтвердил эти его мысли, повторив свои слова ночью, только теперь в мягкой форме. Добавил, что родителям он объяснит всё сам. И Юнги решил забыть об этой ситуации.       Было понятно, что Хосок смог как-то разобраться с их финансовыми трудностями, и Юнги перестал волноваться. Он думал, что теперь всё будет как прежде, только теперь он будет более спокоен, ведь не было раздражителя в виде учёбы. Но того самого «прежде» не наступило. Хосок мог пропадать сутками и часто ездил в командировки. Юнги это не нравилось, и тогда он прямо сказал Хосоку, чтобы тот перестал так делать. Но он, разумеется, не послушал. Тогда Юнги, не говоря ему и слова, устроился на свою первую работу, и она ему даже понравилась. Но меньше, чем через неделю, Хосок узнал об этом, и они сильно поругались.       Юнги пытался доказать, что Хосоку не нужно столько работать, ведь если они будут делать это вместе, то им на всё будет хватать. Хосок же просто накричал на него, назвал глупым и неблагодарным ребёнком. Сказал, что Юнги просто обесценивает все его старания, и раз он стал таким самостоятельным, то Хосок ему и вовсе не нужен. И тогда, Юнги замолчал.       На какое-то время всё успокоилось. Иногда Хосок возвращался домой не так поздно, снова улыбался и всячески баловал его. Это и помогло Юнги убедится в том, что он поступил правильно…       Но в итоге, они всё равно расстались. Причём захотел этого именно Юнги, потому что уже тогда, его солнце перестало быть солнцем.       — Нытик, пошли есть.       Юнги выплывает из своих воспоминаний и перед его глазами снова появляется двор, теперь уже освещённый утренним солнцем. Фонари отключили, на улице началось движение, как людей, так и машин. Юнги тоже захотелось двигаться. Покинув балкон, он находит Чимина сидящего за столом в кухне.       — Садись, — кивает ему на стул, но Юнги отрицательно мотает головой. — Стоя есть будешь?       — Нет, — мотает головой, — Чонгук знает, что я здесь?       Чимин поднимает голову от тарелки и непонимающе смотрит на Юнги. Его лицо хмурится.       — Почему спрашиваешь?       — Я хочу уйти, — решив не ходить вокруг да около, говорит прямо, — я ведь тебе сейчас не нужен.       — Допустим, но куда ты собрался?       — Просто дай мне уйти, — не отводя взгляда от чужих глаз, упрямо повторяет. — Если я тебе понадоблюсь, ты ведь сможешь снова меня найти. Какой смысл держать меня здесь?       — А не боишься, что это может быть опасно?       — Нет, не боюсь, — уверенно говорит, чем удивляет Чимина. Это отчётливо было видно по его лицу. — А если и так, я готов рискнуть, — и, не дождавшись ответа от Чимина, Юнги уходит.       В прихожей он находит свои кеды и обувает их. Разогнувшись, он замечает стоящего рядом с ним Чимина, но тот не пытается остановить его. Пристально наблюдает за ним с недовольным выражением лица, скрестив руки на груди, но молчит. И только когда Юнги открыл дверь, он сказал:       — Чтобы ни случилось, ни один из этой говнистой парочки не должны услышать от тебя моё имя, — обернувшись, Юнги кивнул, а Чимин добавил, — не смей умирать.       — Разве ты не хотел этого? — не язвит, спрашивает со всей серьёзностью.       — Я хотел, чтобы ты умер от моих рук. Другого не приму.       Получив такой ответ, Юнги тихо посмеивается. Чимин с ещё большим удивлением смотрит на него. Но Юнги не даёт объяснений, а только говорит:       — Я бы тоже хотел, чтобы это был ты.       Юнги не знает почему, но говорить эти слова оказалось очень легко. Перед тем как выпорхнуть из квартиры он успел заметить, как губы Чимина зашевелились, но услышать его ответ он уже не успел. Быстро спускаясь по лестнице, он только цеплялся за то чувство лёгкости, что неожиданно овладело им. Будто с его груди сняли все металлические обручи, что сжимали его и разрешили дышать. Этот воздух до сих пор был пропитан гнилью, но Юнги вспомнил и понял нечто важное. Возможно, его убьёт это, но сейчас он не хочет бежать. Разве что вперёд.       Услышал бы сейчас Чонгук его мысли, непременно бы назвал его маленьким, глупым лисёнком, бегущим в капкан. И в этот раз, Юнги согласится с ним. Пусть будет так, но в этот раз он должен сделать хоть что-то сам. Неважно, сможет ли он выбраться из этого дерьма или на самом деле умрёт. Сейчас, он хочет побарахтаться, как бы смешно и глупо не выглядели со стороны его действия.

***

      Здание многоэтажного дома поднималось высоко в небо. Чтобы добраться взглядом до последнего этажа, Юнги пришлось высоко задрать голову, а его глазам изрядно пострадать от яркого солнечного света, ударяющего по ним. Но как бы то не пыталось ему помешать, он сумел найти то самое окно. Вдохнув и выдохнув, он сжимает в руке ключ и уверенным шагом идёт к подъезду.       Поднимаясь по лестнице, он немного жалеет о том, что не поел у Чимина, так как чувствовал сильную усталость. Ведь ему пришлось преодолеть сначала не малый путь до своей квартирки и достать из-под матраса этот ключ, а уже потом идти сюда. Ещё с момента выхода из тюрьмы он был уверен в том, что тот ему не пригодится и можно выбросить его, но зачем-то он сохранил его. Просто убрал с глаз подальше, чтобы в приступе отчаяния не попытаться пробраться в квартиру, в которой уже мог кто-то жить.       На самом деле он и сейчас не до конца уверен в правильности своей догадки, но отступать не хочет. В худшем случае он увидит сменившийся замок на знакомой двери, в лучшем, найдёт то, что ищет. А может и наоборот. В любом случае он решил, что просто обязан это сделать.       Поднявшись на двенадцатый этаж без помощи лифта, он останавливается напротив знакомой двери. Замок выглядел прежним. Приложив к ней ухо, он замедляет дыхание и прислушивается. Никаких звуков не было слышно. Казалось, что там пусто. Юнги думал, что это и правда так, либо он найдёт того, с кем должен был поговорить ещё очень давно, а не пытаться во что-то верить, обманывая этим и себя и этого человека.       Глубоко вдохнув, он сгоняет с тела дрожь и трясёт руками, прогоняя из них тремор. Осторожно вставляет ключ в замочную скважину и проворачивает его. Вытащив ключ, он опускает дверную ручку и медленно тянет дверь на себя. Его взгляд сразу падает на воткнутый в розетку ночник в конце прихожей. Он его помнит. Это Хосок его покупал, чтобы Юнги не спотыкался в тёмном коридоре, пока дойдёт до выключателя, ведь тот находится у самой двери.       Шумно сглотнув, он проходит в квартиру и прикрывает за собой дверь. Сердце гулко стучит в его груди, этот звук эхом отдаётся в ушах. Облизнув сухие губы, он негромко говорит в пустоту:       — Я пришёл.       Пустота отвечает голосом Хосока:       — Я ждал.