Без вины виновный.

      Закончив говорить, Юнги поднимается с дивана и по-хозяйски проходит на чужой балкон. В дали занималась заря, двор ещё освещался фонарями. Смотрит вниз и считает этажи.       Когда-то сидящий в гостиной человек пообещал ему расправу. Юнги думает, что мог бы прямо сейчас осуществить его желание. Он может просто упасть вниз и разбиться. Тогда, многие бы обрадовались, а ему не пришлось бы нести несуществующую, как ему хотелось думать, вину. Перед Чимином и тем, кто, захлёбываясь кровью, просил того сбежать. Перед Хосоком, которого предал он сам, а не наоборот. Перед Чонгуком, которым только пользовался, когда ему этого хотелось и было необходимо. Перед самим собой, потому что даже от осознания, что он ещё дышит, становится тошно.       — Видно, со зрением у тебя действительно беда, — слышит он позади себя и медленно поворачивается.       Взгляд его натыкается на стоящего рядом Чимина, он протягивал ему сигарету. Принимая её Юнги надеется, что это милостыня перед скорой смертью.       — В ту ночь, ты никого не убил, — с дымом выдыхает, при этом звуча так обыденно, будто рассказывал о своих мыслях касательно завтрака.       Закуривший тоже Юнги поражённо вглядывается в чужое лицо пытаясь найти в нём… что-то. Он не знал, что. Может он хотел увидеть зарождение на этом лице издевательской улыбки и слов вроде: «ха, ха, поверил, идиот». А может объяснений.       Или же он просто хотел, чтобы Чимин забрал сказанные слова обратно. Почему-то думать о том, что он сам во всём виноват, оказалось проще, чем вновь задаваться множеством вопросов и искать других виновных. Хотелось развернуться и уйти. В идеале вниз с балкона. Но что-то тормозит его, а внутренний голос прорывается наружу.       — Объясни.       — Начнём с того, что нас было не четверо, а пятеро, — повернувшись к Юнги, любезно предоставляет объяснения. — Твои выстрелы и правда достигли цели, но эти ранения не были смертельны. Кудрявому ты попал лишь в руку, и то пуля прошла скользком. Добил его Хосок, которому ты попал лишь в бедро.       Сигарета Юнги падает из его ослабших пальцев вниз, он вымученно прикрывает глаза.       — Просто стрелял ты слишком быстро. Ты и Хосок, ваши выстрелы были сделаны одновременно. Наверно потому тебе и показалось, что того человека убил тоже ты. И только то, что ты выстрелил в Хосока, останавливает меня от желания сбросить тебя с этого балкона.       — Кто был пятым? — громко сглотнув, решается только на этот вопрос.       — Он позаботился о твоём выходе из тюрьмы, новом имени и о том, чтобы тебе досталась та поздняя подработка.       Юнги опускает взгляд, все эти слова больно бьют по затылку.       — Ты, кстати, видел его прежде. А в последний раз вы сталкивались в компании Хосока.       Он моментально возвращает взгляд парню перед собой. В его голове зажужжал рой мыслей, из которых он выдёргивает только одно имя. Произносит его в голове, а после слышит его же из чужих уст.       — Это Ким Сокджин, партнёр и любовник твоего благоверного.       Юнги оседает на пол.

***

      Обволакивающая стенки бокала янтарная жидкость, гипнотизирует. Вынуждает неотрывно наблюдать за собой, что Хосок и делает. Сейчас он должен был находится в самолёте, который доставил бы его в Китай, вместо этого он вернулся домой, которым считался номер в его же отеле.       Вернувшись в Корею после долгого отсутствия, он понял, что не может жить в одном месте дольше месяца. В номер этого отеля один из трёх принадлежащих ему в Сеуле, он заселился около двух недель назад, но сидя сейчас в кресле перед широким окном, он уже хотел сбежать. Что-то в его механизме сломалось, он слышал этот неприятный скрежет внутри себя. Хотел залить его алкоголем, но только наполнил бокал виски, даже глотка ещё не сделал, хоть и времени с того момента, прошло не мало. Наверно. Хосок не проверял. Все его мысли были сосредоточены только на образовавшейся воронке в его бокале, и том, о ком не желал вспоминать.       Мин Юнги. Прилежный сынок своих горячо любящих родителей. Молочная и мягкая, подобно бархату, кожа, тёмные, небрежно уложенные волосы, едва доходящие до плеч и стройные ножки с острыми коленями. Милая улыбка, обнажающая розовые дёсны, глаза цвета заходящего солнца, обрамленные пушистыми ресницами и мягкий, хрипловатый смех. Человек высокой морали, подчиняющийся строгим правилам, но никогда не говорящий прямо о своих желаниях. Человек мягкий, кроткий и наивный.       Из плотно сжатых губ вырывается смешок. Бокал летит прямиком в окно и осыпается на пол осколками, оставив в нём уродливую трещину. Кто из них, Хосока и Юнги, был этим стаканом, а кто окном? Кто, пытаясь разбить, разбился сам?       — Господин, — Хосок бросает короткий взгляд на единственного осмелившегося подойти к нему сейчас, мужчину. Второй, видно, продолжал стоять у двери.       — Хочу увидеться со своим заклятым другом, — взяв с рядом стоящего круглого столика бутылку виски, приглушённо говорит, — узнай, где он, — откупоривает бутылку и пьёт прямо из горла. После нескольких больших глотков опускает руку с зажатой в ней бутылкой и утирает губы рукавом пиджака. — И ещё, нет ли вестей о заключённом шестьдесят три ноль девять?       Поднявшись с кресла и отбросив на него снятый пиджак, он выжидающе глядит на парня перед собой. Они были примерно одного роста и комплектации тела. Существенная разница была лишь в лицах и причёсках. Хосок предпочитал короткие прямые волосы, тогда как человек перед ним носил чёрные кудри почти до плеч.       — Без изменений, — коротко отвечает, глядя сквозь Хосока, — по их словам он до сих пор там, послушно исполняет приговор.       — Хм, как забавно, — в его смешке не было и толики радости, — и кто же позаботился о том, чтобы он мог находиться в двух местах одновременно? У тебя есть идеи, Тэхён?       Только после произношения имени, Тэхён фокусирует взгляд на его лице. В нём Хосок видит все его неприкрытые желания, потому тот, почти никогда и не глядит на него прямо.       — Разве это не дело рук вашего заклятого друга? — на последнем слове он делает особое ударение, на что Хосок коротко посмеивается. Но в следующую же секунду улыбка на его лице меркнет, а пальцы сжимаются вокруг чужой шеи в стальной хватке.       — Искренне рассчитываю, что это именно так, Тэхён, — убирает руку только тогда, когда чужое лицо покрылось багровыми пятнами, а глаза начали вылезать из орбит. Забрав со столика ключи от автомобиля, он, не глядя на восстанавливающего дыхания парня, идёт к выходу. — Выясни, где Чонгук, и напиши мне.       Покинув номер, он спускается на лифте прямиком на парковку. Усевшись в один из своих, самых непримечательных автомобилей, он довольно хмыкает на звук пришедшего сообщения. Чонгук, чёрт бы его побрал, отсиживается дома. Значит, Юнги должен быть сейчас с ним. Не оставил ведь он его одного.

***

      — Коньяк или ром?       Взгляд Намджуна мечется между двумя бутылками алкоголя, промеж его бровей залегла глубокая складка, что означало, его неоспоримую серьёзность.       Чонгук наблюдая за попытками друга остановится на чём-то одном, решает ему помочь:       — Смешай и то, и это.       Намджун поворачивает к нему голову и Чонгук замечает в его взгляде желание убивать. Это побуждает его дополнить своё предложение.       — Можешь ещё и виски туда добавить.       — Ты хочешь, чтобы я сдох? — взяв бутылку коньяка и два бокала, двигается к столику, за которым уже расположился Чонгук.       — Нет, но уверен ты этого желаешь мне, — оторвавшись от телефона, обыденно сообщает о своих наблюдениях. — Будь добр, все же возьми виски и ещё один бокал. У нас гость, — и без сожалений покидает пригретое место в кресле.       — Ты реально его впустишь? — выгнув бровь, не веря собственным словам, спрашивает, и хочет добавить что-то ещё, но не успевает.       — Он приехал чтобы получить ответ на вопрос, который волнует и меня. Может с ним, я смогу получить его быстрее.       — Может, но зачем? — продолжает недоумевать, но вернувшись к бару берёт ещё один бокал и виски. — Я это к тому, что, — задумывается, подбирая правильные слова, — разве плохо, что его вытащили? Какое нам дело до личности этого человека? Или хочешь лично поблагодарить? — усевшись на диван, глядит на замершего Чонгука.       — Слишком много странностей. Необходимо досконально разобраться в этом вопросе.       — И ты думаешь, этот псих тебе поможет в этом? А не боишься, что вместо этого он снова упечёт куда-нибудь Мина?       Чонгук знает, что Намджун спрашивает не просто так. Сейчас мужчина абсолютно серьёзен, а потому и Чонгук с ответом не торопится. Он и сам допускал такую мысль и не сказать, что она его не страшила. Но как следует всё обдумав, он пришёл к выводу, что стоит рискнуть. Он сомневается, что по отдельности они смогут что-то найти. Что же до Юнги, хотел бы Хосок снова спрятать его, то поступил бы так в тот же вечер, как увидел его. И вряд ли Чонгук смог бы помешать ему в тот момент. А потому он уверен, что поводов для волнений в этом вопросе, нет.       Какая ирония. Он всегда смеялся над наивностью Юнги, а теперь вот сам в это чувство ударился. Ещё забавнее то, что появлялось оно у них, к одному человеку.       — Нельзя судить, не разобравшись — твой девиз, — отвечает и покидает кабинет, не успев расслышать проклятия на свою голову.       — Чонгук, — он замедляет шаг и склоняет голову перед маленькой женщиной, — он ждёт в холле.       — Я вас уверяю, не ждёт, — стоило ему это сказать, как они улавливают звук приближающихся шагов. — Спасибо вам. Время позднее, ступайте отдыхать.       Маленькая женщина только коротко кивает и проходит мимо подошедшего Хосока, не удостоив того даже взглядом.       — Мне кажется или она стала меньше? — бросает в сторону удалившейся управляющей. — Что, хочешь сказать о нарушении мной правил этим визитом? — сложив руки на груди, глядит с вызовом, будто ему снова двенадцать и он ждёт, когда его родители рассудят, кто из них прав.       — Мы квиты, — жмёт плечами и развернувшись, возвращается в кабинет. Хосок тихо хмыкнув, идёт следом. Закрыв за гостем дверь, Чонгук кивает в сторону дивана, на котором уже расположился потягивающий коньяк, Намджун.       — Я тебе налил, — указывает Чонгуку на бокал, стоящий на краю стола.       — А мне? — падает на противоположную от Намджуна сторону дивана. В его голосе улавливалась почти искренняя беззаботность.       — Вот бутылка, вот бокал, — указывает вытянутой ладонью, при этом даже не взглянув на гостя. — Не принцесса, нальёшь сам.       — А вдруг там яд? — взяв запечатанную бутылку в руки, придирчиво разглядывает её.       — Тебя ни один яд не возьмёт, прародитель тараканов.       Хосок шипит и точно собирался ответить на колкость, но в перебранку встревает Чонгук.       — Обмен любезностями можно закончить и на этом, а теперь давайте к делу. Что вынудило тебя наступить себе на горло и посетить мою скромную обитель?        Забрав из рук Хосока бутылку, откупоривает её, демонстративно делает глоток. Без эмоций на лице даёт понять, что напиток безвреден, и только после этого наполняет чужой бокал.       Хосок на всю эту картину, как и колкость только усмехается. Но про себя отмечает, что ему стоило промолчать про яд.       — Не помню, чтобы ты любил трепаться, — делает небольшой глоток из любезно придвинутого к нему Чонгуком, бокала, — к чему ненужные вопросы? Тебе ведь известна цель моего визита.       — Надеялся, что она заключается в иной причине. В этом же случае мне нечего сказать тебе.       Он крутит в пальцах бокал, при этом неотрывно глядя на своего собеседника. В глазах Хосока отражалось неприкрытое недоверие. Чонгук и не рассчитывал увидеть в нём что-то другое.       — Он вышел из тюрьмы около двух месяцев назад.       Он замечает, как недоверие быстро сменил неподдельный интерес. Это означало, что Хосок совсем ничего не узнал за эти дни. Чонгук даже подозревает, что официально Мин Юнги до сих пор в тюрьме. Плохо.       — Я даже пальца к этому не приложил, и встретил его случайно около месяца назад. Он работал уборщиком.       — Ему повезло, что он наткнулся на тебя, — приторно улыбается, но в глазах его не было даже чего-то похожего на радость.       — Нет, — Чонгук по-прежнему не акцентирует на этом внимания и продолжает тем же спокойным, схожим с равнодушным, тоном, — потому что когда я пришёл в то место, его не должно было быть там, — на этих словах Хосок отставляет пустой уже бокал на стол и теперь по-настоящему внимает его словам. — Скажи, разве наш почивший знакомый вызывал уборщика после поздних встреч?       После прозвучавшего вопроса Хосок моментально выпрямляется в спине. Он понял при каких обстоятельствах Чонгук повстречал Юнги и ему это не нравилось. Тот точно не врёт, причин нет. Да и узнай бы он, что всё это время Юнги был в тюрьме и вытаскивай он его своими силами, они бы разговаривали иначе. Вряд ли Хосок обошёлся бы парочкой колких фраз в свой адрес. Значит, постарался кто-то третий. Но с какой целью? Даже если это был Тэхён…       — Неприятно это признавать, но у меня ни одного предположения. Может помимо меня, у тебя были ещё догадки? — осушив бокал, спрашивает, и прямо добавляет. — Этот человек точно не друг. Ни Юнги, ни одному из нас. Не думаю, что стоит закрывать на это глаза.       — Официально он ещё в тюрьме, — шумно вздохнув, без особого желания отвечает. Закинув ногу на другую, самостоятельно наполняет свой бокал, внимательно наблюдая за этим процессом, — и кроме тебя мне не на кого было думать.       — Он вышел с новым именем держа своё дело в руках, — не отрывая взгляда от собеседника, достаёт сигареты и закуривает. Улавливает как чужое лицо чуть хмурится, но даже не пытается выдыхать дым в другую сторону. — Если бы это делал я, то не таким грязным путём. И тебе это известно. — Хосок на эти слова молчит, только виски пригубил, — кстати о его деле. Почему ты обвинил его только в своём убийстве? Куда дел второй труп?       Спрятав усмешку за бокалом, Хосок допивает его содержимое и только теперь возвращает взгляд «другу». Тон, которым были произнесены вопросы не отличался от того, с каким он его встретил. Но Хосок хорошо понимал, что доверять ему нельзя. По голосу Чонгука редко можно определить процент его негодования, первым его выдают глаза. И глядя в них сейчас, Хосок в очередной раз убеждается в своей правоте. На дне чужих омутов сгущалась не предвещающая ничего хорошего, тьма. Только неведомая сила, а может, и память о давних временах, не даёт Чонгуку вцепится ему в горло и оторвать голову.       — За два таких трупа можно было упечь его пожизненно, — тем временем продолжает Чонгук и, кажется, ни разу не моргнул с тех пор, как Хосок ответил на его взгляд, — это твой способ выказать великодушие? Или же, второго трупа не было?       Не глядя Чонгук тушит сигарету о пододвинутую Намджуном пепельницу и продолжает сверлить взглядом сидящего перед собой человека.       — К чему скакать с одной темы на другую?       Не выдержав чужой взгляд, Хосок отворачивается. Ставит ноги ровно на пол и нервно проводит ладонями по коленям. Молчит несколько секунд, но неожиданно его лицо просветлело, будто вспомнил что-то важное или нашёл то, что поможет ему избавиться от необходимости отвечать на этот вопрос. Вновь поворачивается к Чонгуку и в этот раз, глядит в его лицо с не меньшей уверенностью и даже отрадной злостью.       — К тому же, разве ты не был рад встретить его? Ты ведь столько времени потратил на его поиски. Готов был океан собственными руками вычерпать в попытке найти его тело.       Со стороны Намджуна слышится шумный вздох. Дышать стало на порядок тяжелее. Воздух загустел от выплескиваемой в него убийственной ауры. Прочистив горло, Намджун пододвигает к себе бутылки с алкоголем и открывает сразу обе. Коньяк льёт Чонгуку и себе, Хосоку виски.       — Господа, давайте возьмём паузу.       Он пододвигает к мужчинам их бокалы и берёт в руки свой. Намджун не входил в число верующих, но сейчас мысленно молился о том, чтобы эти дурни не воспользовались ими в качестве оружия. Ибо сегодня у него не было настроения быть разнимающим в драке.       — Вы сможете разобрать эти вопросы позже, а пока…       — Если второго трупа не было, и тот человек до сих пор жив, именно он мог быть тем, кто освободил Юнги, — обыденно говорит, будто только что ничего не произошло. Словно не пытался он секунду назад испепелить сидящего напротив себя, человека. Принимает наполненный Намджуном бокал, и делает небольшой глоток. — Если это не так, всё равно это кто-то с твоей стороны, Хосок. И этот кто-то хотел показать тебе, что Юнги на свободе. Ведь даже к Убину в тот раз, должен был прийти ты.       — Где он сейчас? — неожиданно спрашивает и глазами по кабинету бегает. Будто ждёт, что Юнги сейчас же появится перед ними, — неужели ты оставил его одного? Не боишься, что с ним действительно может что-то случится?       — Не волнуйся, он в надёжных руках, — с паузами отвечает, и вызывает этим ответом яркую реакцию сразу у двоих присутствующих.       Хосок посмотрел на него с неким подозрением в сузившихся глазах. Намджун бросил короткий не читаемый взгляд и тут же опустил его в пол.       — Так у тебя есть идеи касательно личности этого умельца? Ведь если он мне всё же друг, то я непременно должен отблагодарить его. Если нет, перед расправой я все равно пожму ему руку.       Хосок тихо ухмыляется. Он уж было подумал, что Чонгук отступится от этого вопроса и оставит без ответа его слова о долгих поисках.       — Если найду его первым, пришлю тебе её в подарочной коробке, — скалится и поднимается из-за стола, громко стукнув дном пустого бокала по нему. — Можешь не провожать, — бросает и моментально удаляется.       Какое-то время Чонгук неподвижно сидел в кресле, а когда Намджун собирался что-то сказать, он резко вскочил на ноги и без объяснений покинул кабинет следом за Хосоком. Намджун хотел пойти следом, но переступая порог Чонгук крикнул не ходить за ним. Всё что осталось Намджуну, это устало привалится к спинке дивана и снова проклинать Чона. Не только за эту встречу с Хосоком и импульсивное решение поговорить с ним наедине, и даже не потому, что разговор этот не принесёт каких-то полезных плодов.       Этот чертёнышь действительно знает о Чимине, но даже не намекнул. А если вспомнить его слова о втором трупе, неужели он думает, что тот человек мог выжить? Но если это так, значит врёт Чимин. Если не врёт, то не договаривает. Или же он сам ни хрена не знает, хотя был там в ту ночь.       — Да простит меня Чонгук, но лучше бы ты оставался в тюрьме Мин, — возведя взгляд к потолку, обращается к вымышленному парню.       Садится ровно и взгляд его цепляет бутылку виски. Взяв её в руки, разглядывает. Он никогда не был привередлив к алкоголю, пил что нальют. Но Чонгук, как и Хосок, были из другого теста. Один ненавидел даже запах коньяка, второй не переваривал виски. Но в баре Чонгука всегда можно было отыскать этот напиток. Почему? Даже думать не хочется.       Ещё он понимает, что его мысли касательно Юнги, слишком жестоки, но ничего не может с собой поделать. Стоило Юнги появится, как все лишились с трудом обретённого покоя. Меньше всего Намджун хотел снова погружаться в ту историю, и плевал он на справедливость. Ему всё равно на правых и виноватых в ту ночь, до неё и после.       Единственное что его по-настоящему волнует, так это то, что его друзья могут достигнуть точки невозврата, а Юнги в этот раз точно умрёт. И не обязательно от рук Чимина. Попадёт под перекрёстные выстрелы или сам Намджун его прибьёт, потому что верит, что всё это происходит именно из-за него. Может в прошлом тот и правда не понимал, что поступает гадко, но это не освобождает его от ответственности. И даже то, что ему тоже жаль этого паренька, не позволяет ему снять с него ярлык виноватого.       От всех мыслей Намджуна отвлекает доносящийся с улицы шум. Поднявшись с дивана, он подошёл к окну и хотел разглядеть происходящее внизу, но видел лишь крышу крыльца. Пытался прислушаться к обрывкам слов, но не мог понять их значение, а потому решил спуститься на первый этаж. Подойдя к двери, он слышит за ней шаркающие звуки, а после и громкий крик Хосока:       — Я сказал, заткнись!       От неожиданности Намджун отпрянул от двери и едва не выронил виски, до сих пор оставшееся в его руке, но быстро собравшись, снова приложил к ней ухо и вслушивался в чужой диалог.       — Ты нихуя не знаешь, Чонгук. Всё, что ты знаешь, это как забрать у меня всё.       На эту фразу Намджун закатывает глаза, но продолжает слушать чужую брань.       — Я не могу тягаться с тобой, поэтому и сделал козлом отпущения его. Вот и вся причина!       Поддавшись странному рефлексу, Намджун задерживает дыхание и уже вплотную прижимается к двери. Кажется, Чонгук пытался выяснить причину, по которой Хосок так поступил с Юнги.       — За всё это время я ни дня не думал о нём. Меня не заботило то, что он спит на полу и жрёт помои. Я бы и бровью не повёл узнав, что его убили там. Не приписывай мне свою чёртову праведность!       Видно, помимо попыток выяснить всё, Чонгук так же озвучил какие-то свои предположения. И судя по ответам Хосока, эти слова его очень зацепили и вполне могли являться правдой. Продолжая прижиматься к двери, Намджун очень пожалел о том, что послушал Чонгука и не пошёл за ним сразу.       — Тогда почему ты дал ему уйти?       Если по голосу Хосока было понятно, что его переполняла злость, то в Чонгуке не было даже чего-то схожего с ней. Лишь невыразимая усталость.       — Будь твоя ненависть столь сильна, как ты кричишь о ней, ты бы ещё в первый раз не дал ему уйти со мной. Отправил бы обратно в тюрьму, убил, да что угодно. Ты бы не отпустил его.       На какое-то время наступает тишина. Намджун слышал только собственное дыхание и звук чиркающей зажигалки за дверью. В это же время он прислушивался к собственным мыслям и пытался понять к чему клонит Чонгук. Но тот продолжает говорить и Нам решает обдумать услышанное позже.       — Ты можешь сказать, что в тот момент не хотел устраивать лишний шум, но ты с лёгкостью мог найти его после. Я даже дал тебе для этого возможность. Но ты не только не сделал этого, но и сегодня ты дал ему уйти. Отложил все свои важные дела по моему устранению и остался в стране. Наёбывай кого хочешь, Хосок, но не меня. Это даже не смешно.       — Да пошёл ты, — сплюнув, отвечает ему Хосок и после этих слов Намджун слышит быстро удаляющиеся шаги.       Постояв ещё немного и не услышав возвращения Хосока, он решает вернуться в кабинет и дожидаться Чонгука там.       — Уже уходишь?       Понимая, что скрываться смысла нет, Намджун открывает дверь и выходит на крыльцо. Чонгук сидел на ступеньках сгорбив спину и курил.       — Надеюсь, ты не с пустыми руками? — не поворачиваясь спрашивает.       Хмыкнув, Намджун опускает взгляд на сжатую в его пальцах бутылку виски. Подходит к Чонгуку, усаживается рядом с ним на ступеньку и протягивает ему алкоголь.       — Только виски.       — Да похуй, — забрав у него бутылку, прикладывается к горлышку и делает несколько крупных глотков. Морщится недовольно от нелюбимого вкуса, чувствует обжигающий жар в горле, но снова пьёт.       — А я надеюсь, что ты дал ему сдачи, — указывает пальцем на припухшую скулу и забирает у него виски, опасаясь, что этот чёрт заработает алкогольное отравление.       Чонгук его слова игнорирует. Продолжает молча курить и укладывается спиной на холодный бетон.       — Ты ведь знал, от кого Мин получил приглашение о встрече. Почему промолчал? — думает, раз Чонгук не хочет говорить о Хосоке, то эту тему он точно не будет игнорировать.       — Потому что верю тебе, — без толики сарказма или едкости в тоне, отвечает, — потому что эгоистично надеюсь, что ты не дашь Чимину совершить ошибку, которая погубит не только меня, но и его.       Намджун какое-то время молчит. Пальцами нервно потряхивает и тоже закуривает. И пусть Чонгук по-прежнему ни разу на него не взглянул, Намджун опускает взгляд, боясь столкнуться им с Чонгуком. Сделав несколько глубоких затяжек, он наконец, отвечает:       — Он не тронет его, — уверенно заявляет, будто говорит о себе, а не о чужом человеке, — но… о чём ты говорил с Хосоком? — решается спросить и, развернувшись, глядит в чужое, отстранённое лицо. — Что ещё ты пытался выяснить?       — То, что не совсем понимаю, но пытаюсь разобраться в этом, — не отводя взгляда от чёрного неба, размеренно говорит. Слышит удручённый вздох от Намджуна и чему-то улыбается.       — Чонгук, я понятия не имею что у тебя в голове и не хочу в этом копаться и переубеждать, но неужели наивность Мина заразна? Почему мне кажется, что ты снова пытаешься найти в Хосоке что-то, если не хорошее, то хоть нормальное? Или, найдя Юнги, ты уже позабыл обо всём, что тот сделал тебе?       — Я ничего не забыл, Намджун. И не пытаюсь отбелить его. Но я действительно не верю и хочу найти…       — Во что ты не веришь? Что ты хочешь найти? Не веришь в то, что он был способен засадить Юнги в тюрьму за свою смерть, где над ним всячески измывались, что даже Чимину его стало жаль? Или не веришь в то, что он сделал это за измену Юнги с тобой? Думаешь, этому чокнутому собственнику нужна была ещё какая-то причина?       Выпрямившись, Чонгук молча его слушал, а потому Намджун не заметил, как в порыве наговорил лишнего. Обречённо опустив голову, он затягивается в последний раз и отбрасывает окурок. Понимает, что извиняться смысла не было, но и образовавшаяся тишина слишком сильно давила на мозг.       — Так Чимин что-то знает о тюрьме?       Намджун поднимает на друга взгляд. Между проклятиями на свой язык без костей посылает ещё и на Хосока, а вместе с ним и Чонгука, который способен вот так выводить человека на эмоции, при этом и пальцем не пошевелив, и практически ничего не сказав, и выдёргивать из этого эмоционального фонтана всё самое важное.       Раньше Намджун не понимал, как и зачем тот это делает, до этого момента. Теперь он лучше понимал бурную реакцию Хосока и появившуюся на что-то, надежду Чонгука. Так же он понимал, что крупно облажался. Чимин ведь точно не просто так говорил, что Чонгуку лучше пока оставаться в неведении, значит, там происходило что-то серьёзное. И даже если он попытается отмахнуться от этого вопроса, этот крот всё равно продолжит копать и достигнет своей цели.       — Он не вдавался в подробности, — поднявшись на ноги, отвечает, понимая, что разбирательств и в этом вопросе теперь не избежать. — Но ему искренне жаль Мина, а как тебе известно, Чимин и жалость, крайне редкое явление. Особенно он не стал бы жалеть того…       — Он не мёртв, — тоже поднимается и встав рядом с Намджуном забирает у того бутылку.       — Ты… Ты с ума сошёл?       — Нет. Или да. Не знаю. Пока я не могу этого объяснить, а потому удержи как-то свой язык, и не проболтайся Чимину раньше времени. У меня действительно есть одно предположение, и в моей голове оно вполне обосновано. Хосок не убил его, и с Юнги тоже, всё не так, как может сейчас казаться. Он любил его, и точно не позволил бы, чтобы его там трогали.       Закончив, он протягивает Намджуну бутылку, но тот не реагирует. Смотрит на него как на психически больного, с которым нужно быть мягче, чтобы буйствовать не начал и молчит. Чонгук пожимает плечами и уходит, но останавливается, не успев дойти до двери, когда слышит обращённые к нему слова:       — Тебя он тоже, когда-то по-братски любил, но это не мешает ему портить тебе жизнь за то, в чём ты не виноват. Юнги же…       Недосказанность повисает в воздухе, но никто и не нуждался в продолжении. Первые слова Чонгук тоже оставляет без ответа. Он знает причину, по которой Намджун сказал так и старается больше думать о ней, нежели о самом значении слов. Если же сделать наоборот, тогда будет больно. Не на столько, чтобы не разогнуться под её тяжестью, но и не сказать, что она незначительна.       — И ещё одно, ты правда собираешься разгребать всё это дерьмо с Юнги? Думаешь, в этот раз он что-то поймёт и останется с тобой?       — Я делаю это не для того, чтобы он остался, — от Намджуна слышится привычное хмыканье. Чонгук уверен, тот и глаза опять к самому небу закатил. Но это не останавливает его, и он продолжает, — я только хочу, чтобы он жил. С другим человеком или один, на другом конце света или в соседнем доме, мне безразлично. Пусть он снова сбежит, когда ему станет легче и вспомнит обо мне только если снова будет тяжело, я помогу ему, не требуя чего-то взамен. Я просто хочу, чтобы он жил. Понимаешь? — повернувшись вполоборота, тихо молвит. — Когда всё закончится, он снова может покрыть меня бранью, сказать, что ненавидит и ему от меня противно, но я не оставлю его. Пока он во мне нуждается, я буду с ним.       — А кто будет с тобой?       — Мне нужно переодеться и принять душ. Договорись о визите в тюрьму, пожалуйста.       В этот раз Намджун не останавливает его и Чонгук покидает крыльцо. Но он не идёт в душ, а возвращается в кабинет и, закрыв дверь на ключ, усаживается в кресло за письменным столом. Упершись в поверхность стола локтями, он устало потирает лицо ладонями и распускает и без того растрёпанные волосы. Мягким каскадом они рассыпаются по плечам, несколько прядей падает на лицо, но Чонгук не торопится их убрать. Крутит в пальцах резинку, задумчиво глядя на образующий её узелок. И тихо, будто боясь, что его может услышать кто-то, кроме стен, шепчет:       — Если бы ты только знал, как я ненавижу и боюсь моментов, когда ты благодаришь меня и извиняешься. Ненавижу, потому что не для благодарности это делаю. Боюсь, потому что в прошлый раз ты исчез после этих же слов.       Контуры резинки то расплываются, то вырисовываются вновь. Он часто моргает и напоминает себе о том, что они не в «тогда» и в этот раз, он не допустит ошибку. Нагибается к самому нижнему ящику, открывает и достаёт с его дна увесистый блокнот. В нём почти не осталось чистых страниц, а потому он открывает его с конца. Он хочет сделать запись до того, как отправится в тюрьму. Недоброе предчувствие подсказывает, что ему не стоит откладывать. Подробно описав все свои подозрения и разговор с Хосоком, он откладывает ручку и закрывает блокнот, когда за окном уже забрезжил рассвет.       В блокноте остался лишь один чистый лист. Позже, если сможет, он дополнит на нём сделанные сейчас записи одним из двух предложений: «я был прав» или «я ошибся». Чонгук сомневается, что в этой ситуации найдётся то самое ребро.

***

      Ночь была тихой и тёплой, но чем больше участков неба светлело, тем сильнее и холоднее становился ветер. Он не только ерошил и без того пребывавшие в беспорядке волосы, но и пронизывал своим холодом каждую клеточку тела. Хосок стоял на балконе в одних шортах уже несколько часов, но будто не чувствовал этого холода.       На протяжении всего этого времени он смотрел в одну точку и только изредка поднимал руку с зажатой в ней, бутылкой алкоголя, чтобы поднести её к губам. Сейчас он снова сделал небольшой глоток.       Его лицо скривилось в недовольной гримасе. Этот вкус ему определённо не нравился, но он зачем-то продолжал пить. И вид этого города ему тоже, давно перестал нравиться, как и картина рассвета. Но он продолжал неподвижно стоять и смотреть. Будто ждал, что небесный художник наконец найдёт свои краски и разрисует ими серое в его глазах, небо. А может он надеялся, что в этот раз солнце нашло потерянный аккумулятор и теперь, оно перестанет быть обыкновенным фонариком и согреет? Или же…       — Ты решил тут морг устроить?       Или же он думал, что может всегда быть правым, а совесть придумали для сказок?       — Ты такой холодный.       Теперь и он это чувствует, действительно холодный. Ведь руки, прикоснувшиеся к нему и обвившие собой его торс, тёплые. Опустив взгляд на замок из чужих пальцев, он мягко расцепляет их и поворачивается к обладателю этих тёплых рук лицом. Ветер вроде сбавил скорость и теперь лишь ласково трепал короткие пушистые кудри цвета вороного крыла. Прямой, но не лишённый мягкости, взгляд кофейных глаз, прогонял все мутные мысли. Возвращал в реальность, где Хосок чувствует этот, окутывающий его холод.       — Почему не поехал домой отдыхать? — смахивает упавший на бровь парня, локон.       — Потому что соскучился, потому что ты отменил полёт в Китай и ещё потому, что я хотел отдохнуть с тобой, — загибая перед его лицом пальцы, объясняет, а Хосок обхватывает этот кулачок своими пальцами и, прислонив к своим губам, целует.       — Тогда, ляжешь спать со мной?       — Ну разумеется, только сначала мне нужно в ванну. Не надо, не обнимай. Я потный свинтус, — пытается отстраниться, но объятия Хосока становятся только крепче, не оставляя попыток вырваться.       — Будем двумя потными свинтусами, — в шею парня бормочет и чувствует, как длинные, проворные пальчики забирают у него бутылку. Это вынуждает его ослабить хватку и немного отстраниться.       — Ты же не любишь коньяк, — выгнув бровь, непонимающе смотрит на него своими огромными глазами.       — Не люблю, — соглашается, но забирает бутылку и делает ещё один глоток. — Джин, пошли спать.       — Хорошо, — несколько заторможено кивает и уходит первым, — но имей в виду, на свинью в постели я согласен, но только если от неё не несёт алкоголем. Почисти зубы, — кричит ему из комнаты, на что Хосок глухо посмеивается и обещает выполнить эту просьбу.       Джин говорил что-то ещё, но сейчас слух Хосока уже не был способен распознать эти звуки. Он отвлёкся. Его взгляд снова зацепился за виднеющуюся в дали многоэтажку. Вздохнув, он переводит с неё взгляд на бутылку в руке и, разглядывая этикетку любимого его «другом» коньяка, повторяет недавно сказанную фразу:       — Не люблю.

***

      Flashback.       Капли дождя попадают на экран из-за чего на клавиатуре набирается рандомный набор букв вместо нужных. Хосок смахивает их и вытирает экран о футболку, которая уже не отличалась сухостью и всё происходит по новой. Бросив эти попытки, он быстрее идёт к остановке надеясь успеть допечатать сообщение там, но стоило ему достать телефон из кармана, как тот выключается из-за разряженного аккумулятора.       Попросив себя, успокоится, он выглядывает на дорогу, но автобуса не было видно, а на руках проступили мурашки от холода. Отлично. Мало того, что он был голоден и зол, так теперь ещё и замёрз. Чёртов автобус не торопится, дождь не утихает, а только сильнее становится. Казалось, будто весь мир объединился против него. Хосок снова хочет попросить себя успокоиться, сделать дыхательную зарядку и попытаться убедить себя в том, что всё не так плохо, но меньше, чем через минуту он посылает всё. Потому что плохо было всё.       На прошлой неделе он попал в небольшую аварию, но его старенькому нисану этого было достаточно, чтобы потребовать заслуженный выход на пенсию. Юнги в последнее время стал более раздражительным и даже сказал, что собирается бросить учёбу. Сказал бы он так пару месяцев назад, Хосок бы почти не отреагировал и, даже искренне поддержал бы. Но сейчас, когда он потерял источник своего дохода, благодаря которому мог бы обеспечить им безбедную жизнь, он боялся этого. Если Хосок не сможет уладить свои проблемы, а Юнги действительно перестанет учиться, то какое будущее у него будет? Хосок хотел сделать для него абсолютно всё, но сейчас он не мог и о себе толком позаботится, что тут говорить о Юнги?       А если Хэри с Юри узнают об этом, он ведь не сможет объяснить им, что Юнги никогда и не хотел учиться на юридическом, как и не сможет объяснить, почему тому придётся переехать снова к ним. Точнее, объяснить он сможет, вот только…       Только от этих мыслей хотелось волком выть на затянутое грозовыми облаками небо. Его родители всегда хотели для своего сына самого лучшего, и это нормально. Каждый родитель желает этого своему ребёнку, даже если тот этого не понимает и по глупости отвергает. И Хосок во многом разделял их убеждения, с чем-то мирился, и зачастую знал, как вывернуть практически любую ситуацию в свою пользу.       Сейчас же он понятия не имел, как объяснится перед ними так, чтобы те не пожелали забрать Юнги и найти для него кого-то другого. Кто точно сможет создать для него лучшее будущее и не станет отвлекать от учёбы. Ведь те наверняка подумают, что такое решение Юнги принял просто потому, что расслабился, живя отдельно от них, а Хосок это позволил.       Когда-то Хосок радовался, что научился понимать этих людей и мог предвидеть их реакцию почти на всё. Но сейчас это понимание только сильнее угнетало его. Усиливало в нём чувство безнадёжности.       Все эти размышления вынуждали его ходить взад, вперёд по пустой остановке и он не заметил, как едва не ступил на дорогу.       — Эй, осторожно!       Хосок и головы повернуть не успел, как кто-то схватил его за локоть и дёрнул на себя. Таким образом он не успел выйти на дорогу, но пронёсшаяся рядом машина, успела окатить его спину водой из лужи. Но сейчас ему было это безразлично. Он в глубоком замешательстве смотрел в большие, испуганные глаза.       — Ты что творишь? Жить надоело? — прикрикивает парень, яростно мотая головой от чего короткие кудряшки на его голове забавно подпрыгивали. Его красивое лицо отражало злость и глубокую обеспокоенность, а его пальцы продолжали сжимать его руку под локтем мёртвой хваткой.       — Сокджин? — только и может, что имя парня произнести. На сказанное ему нечего было ответить. Он и сам испугался.       — Твой спаситель, — фыркает и отбрасывает его руку, — совсем не видишь, куда идёшь?       — Я просто задумался, — опустив взгляд, отвечает и только теперь замечает, что с него стекает вода, а тело дрожит от холода.       Он был похож на щенка, выброшенного на улицу. Он являл собой крайне жалкое зрелище и это не добавляло приятных эмоций. Напротив, его настроение упало ещё ниже. И без того всё было плохо, а теперь ещё и так опозорился перед давним знакомым.       — Тебя выжимать нужно, — цокает, оглядывая Хосока, — или в сушильную машинку запихать.       — Это ты меня так утешаешь?       — А ты так благодаришь?        Хосок тут же затыкается и отводит взгляд. Руками себя обхватывает в жалкой попытке согреться и смотрит на дорогу, всё ещё надеясь уехать на автобусе и как можно скорее.       — Пошли, — вдруг говорит Джин. Хосок только недоумённо брови сводит. Издав нечеловеческий стон, тот снова хватает Хосока за локоть, раскрывает большой красный зонт над их головами и тащит того за собой прочь от остановки.       — Ты что делаешь?       Он задал этот вопрос только спустя пару минут, когда они дошли до парковки близ небольшого здания, походившего на неприметный магазинчик. До этого у него дар речи пропал.       — И нахрена мы тут?       — Что б было дохера, — достаёт ключи из кармана светлых брюк и кивает на замигавший фарами тёмно-синий ламборгини, — садись, довезу. А то пока ждёшь свой автобус точно под машину бросишься. Давай, давай, садись, — подтаскивает его к двери с пассажирской стороны и открывает её перед ним, — ледяной уже весь.       — Я весь мокрый и ехать мне далеко.       — Если мучает совесть можешь рассчитаться натурой.       Пока Хосок пребывал в растерянности, тот воспользовался этим и впихнул в салон, быстро закрыв за ним дверь. Обойдя машину, он усаживается за руль, отбрасывает зонт на задние сидения и кидает взгляд на до сих пор ошарашенного Хосока. Посмеивается, после чего непринуждённо говорит:       — Да не парься, насилием не увлекаюсь. И что ты уже не свободен, тоже знаю. Воспринимай эти слова как шутку.       — Ну и шуточки у тебя, конечно, — приходит в себя и слышит ещё один смешок, — что ты тут делал?       — Здесь невероятно вкусные панкейки, — кивает на здание как оказалось, кондитерской.       — И ты сам за ними ездишь?       — Ну, Хосок, не стоит считать меня на столько изнеженным. К тому же эти олухи всегда привозят не те, — жмёт плечами, — так на сколько далеко тебе ехать?       Вздохнув, Хосок называет адрес и отворачивается к окну. Джин включил музыку, но мысленно Хосок был слишком далёк, чтобы услышать её. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он виделся с этим человеком, потому и узнал его не сразу.       Сокджин же наоборот, не только знал, кого спасает, но ему даже что-то известно о его жизни. На душе становилось ещё паршивее. Когда-то они часто спорили между собой и только ждали, как будут гонять на вот таких машинах и проверять своё упорство и мастерство на трассе. В другие, свободные от спор моменты, они были кем-то, вроде друзей, но не долго.       После этих разговоров и планов прошло много времени, и столько же изменилось. Хосок не живёт в большом доме, машины у него, можно считать, тоже нет. Он не думал о девушках и не представлял в роли своей жены самую красивую в мире, и не разбрасывался деньгами. За эти годы он не только многое потерял, но и приобрёл нечто бесценное. Он осознал и принял свою ориентацию, влюбился и даже смог заполучить этого человека. Юнги не смотрел на него свысока и верил в него так, как никто другой. Даже в его прошлой жизни, таких людей не было. Но сейчас, он боялся потерять его, а эта встреча с Джином не только напомнила о прошлом, но и заставила себя чувствовать ещё более жалким на его фоне.       — Почему ты ездишь на автобусе? — а Джин как будто нарочно давил на больное.       — Потому что нет машины, это же очевидно, — старается удерживать свои пошатанные нервы, чтобы те не лопнули.       — Я видел тебя около месяца назад. Тогда машина была.       — Сломалась, — бросает и складывает руки на груди.       Сейчас Хосок сам себе напоминал обиженного ребёнка, который когда-то упорно выпрашивал у родителей игрушку несмотря на их слова о том, что та быстро сломается. Но как они и говорили, та сломалась и даже очень быстро. А Хосок гордый, обиженный ребёнок признавать свою ошибку не хочет. А Джин в роли того самого родителя, который умрёт, если не скажет: «я же говорил». Раздражительность почти дошла до предела. Хосок даже хотел сказать Джину, чтобы тот тормозил и выйти, но тот снова открывает рот.       — Так можно же починить, — беспечно бросает, — или там что-то серьёзное?       — Ты издеваешься сейчас надо мной? — поворачивается к нему лицом и смотрит так, будто пытался выжечь дыру в чужой розоватой щеке.       — Нет, с чего ты взял? — коротко смотрит на него, а Хосок удручённо вздыхает, — так на сколько серьёзна поломка?       — Что изменится после того, как я скажу?       Джин тормозит у тротуара недалеко от сказанного Хосоком адреса и теперь тоже, полностью поворачивается к нему.       — Я могу помочь, — приподняв уголки губ, говорит как самую очевидную вещь на свете.       — Не нужна мне твоя помощь, — бросает и, резко открыв дверцу, выскакивает на улицу.       Дождь уже прекратился, но его одежда была по прежнему мокрой, ещё и ветер поднялся. Тело Хосока мгновенно прошиб озноб. Вздрогнув, он обхватил себя руками, и быстрыми шагами пошёл в сторону дома.       — Я слышал, что у тебя проблемы с работой.       Слышит он позади себя и нехотя, но тормозит. Медленно разворачивается и не читаемым взглядом смотрит на вышедшего из машины, Джина.       — Помимо того, что компания, где ты работал, прекратила своё существование, так ещё и счета на пятки наступают. Убитая машина, съёмная квартира, парень для которого нужно оставаться надёжной опорой, ведь тот ещё учится. Жалкое зрелище.       Хосок тихо хмыкает. Ну конечно, разве мог он встретиться с этим человеком случайно? Тот не только уже всё выведал о нём, но и нарочно поджидал. Зачем? Похвастаться и унизить?       — Да, жалкий. Доволен? Теперь катись.       — Думаешь, я пытался тебя унизить? — в этот раз Хосок не выдерживает и уже смеётся на услышанный вопрос. Утирая выступившие в уголках глаз слёзы, он подходит ближе к парню.       — Разве нет? — выгибает бровь, а от недавнего смеха не осталось и следа. — Даже твоё предложение о помощи, как чёртова подачка, чтобы потешить своё эго.       — Не знал, что ты обо мне такого мнения, Чон Хосок. Я почти обиделся. Моё желание помочь совершенно искреннее, тем более, я тоже получу выгоду.       — Мне нужно будет рассчитаться натурой? — язвит.       — Я не это имел в виду, — сложив руки на груди, подступает на шаг ближе, — но, если предложишь, отказывать и играть недотрогу не стану, — и в глаза смотрит, долго и пытливо. Хосока на какое-то мгновение дыхание подводит от такого напора. — Но так как ты в отношениях и глубоко любишь свою вторую половинку, — Хосок точно услышал в этих словах насмешку, — мне будет достаточно твоих умелых ручек и зорких глазок. — Отстраняется с лёгкой улыбкой на вишнёвых губах, — к сожалению, мне уже пора уезжать, но через неделю я вернусь, и мы сможем всё обсудить.       — Не чего нам обсуждать. Я не стану варится в этом дерьме.       — А чем моё дерьмо хуже того, за которое ты так сильно держался? Думаешь, что ты можешь назвать себя хорошим? Я ведь занимаюсь тем же, чем и ты, только более масштабно.       — Я не убиваю людей, — отступает, — и не на столько отчаялся, чтобы начать этим заниматься.       — Ну, впереди целая неделя. Ты подумай, как следует.       Хосок не успевает ответить. Отвесив больше похожий на шутовской, поклон, Джин уходит, и вскоре его длинноногая фигура скрывается в салоне автомобиля. Собираясь уйти, он замечает высунувшуюся в окно, черноволосую макушку и зачем-то ждёт, что тот ему напоследок выкинет.       — Я найду тебя, как только вернусь. Так что хорошо подумай над моим предложением и воспользуйся этим шансом правильно. Мы оба знаем, стоит тебе согласится и все твои проблемы разом решаться.       После этих слов Джин уезжает, не скрыв довольной улыбки на лице, но теперь Хосок не торопится уходить. Он замер подобно каменной статусе, а в голове его без остановки крутились чужие слова.       С одной стороны, Джин был прав. Если Хосок примкнёт к нему, все его финансовые проблемы моментально решаться. Ему не нужно будет волноваться о таких вещах, как оплата счетов, а Юнги сможет спокойно бросить учёбу и искать дело своей жизни. С родителями он бы как-нибудь, но примирился бы. Но была и другая сторона. Финансы, да, о них думать не придётся. Но будет много других вещей.       Например, первое, что его волновало, это то, что уйти из этого бизнеса он сможет только вперёд ногами, да на дно карьера. Эта семья не из тех, кто принимает заявление на увольнение и после позволяет жить спокойно. Плюс к этому, это ещё большая ложь Юнги, чувство вины за это и презрение самого себя за ту грязь, в которую нырнул. Если он согласится воспользоваться «шансом», предоставленным ему «старым другом», чем он будет лучше тех, от кого так тщательно огораживают Юнги. Будет ли он правильнее того, от кого сам его огораживал и поливал грязью? Хватит ли Хосоку лицемерия, чтобы согласится на это?

***

      Придя домой Хосок очень удивился, не застав Юнги. Скинув с ног мокрые ботинки, он проходит в комнату и сразу ставит телефон на зарядку. Сняв с себя насквозь мокрую одежду, сдёргивает с постели покрывало и, укутавшись в него, приземляется в кресло. Включает телефон и звонит Юнги. На первый звонок тот не отвечает и Хосок, начав волноваться, набирает снова. Напряжённо слушает льющийся из динамика, звук кажущихся невыносимо долгих, гудков. Нога его невольно дёргается. Юнги снова не отвечает, а к Хосоку всё ближе подступает паника. Он снова набирает, но отбрасывает телефон на постель, когда слышит слабый хлопок входной двери. Подскочив, он бежит в коридор.       — Где ты был? — не успев остановиться, нетерпеливо спрашивает.       Нагнувшийся развязать кеды Юнги, замирает. Болтавшийся на его плече портфель, падает на пол.       — В кафе с однокурсницей, у нас парный проект, — бесцветным тоном отвечает, — зонт был с собой, я не промок, — на автомате добавляет и снова склоняется к шнуркам.       — Мог предупредить?       — Я говорил об этом вчера. Писал и звонил тебе, но твой телефон был выключен, — отвечает и, отделавшись от кед, подбирает портфель и проходит мимо Хосока в комнату.       Сам же Хосок в этот момент чувствует себя полным придурком. Мало того, что он не услышал и не запомнил слова Юнги, так ещё и не додумался проверить сообщения, но напал на него с расспросами.       — Почему ты мокрый? — переодевшись, Юнги выходит из комнаты и только теперь по-настоящему обращает внимание на внешний вид Хосока, — ты под дождь попал?       — Немного. Мой телефон разрядился, а о вчерашнем разговоре я забыл. Извини, — тихо говорит и виновато опускает голову.       — Всё нормально, — отмахивается, — иди оденься, а я заварю чай. Тебе нужно согреться, чтобы не простыть.       — Я не…       — Ты всегда заботишься обо мне, — перебивает, — так почему не хочешь принять моей, даже самой мизерной заботы? — вопрос этот прозвучал слишком серьёзно и прямо. Хосок теряется и молчит. — «Мы должны заботиться друг о друге», это твои слова. Но почему ты всё время забываешь о том, что «мы», составляют два человека?       Договорив, Юнги уходит, не дождавшись ответа Хосока. Он даже рад, потому что ему не чего было ответить. Юнги был абсолютно прав. Хосок настолько сильно хочет всегда заботиться о Юнги, что забывает о своих же, несомненно, правильных словах. А вот Юнги их не только запомнил, но и понял их смысл. Это приятно, с одной стороны.       С другой, это добивало Хосока морально. К уже имеющимся страхам и внутренним противостояниям, прибавился ещё один. Больше, чем потерять Юнги, его страшила мысль о том, что тому придётся заботиться о Хосоке. Как бы ни была красива фраза: «мы должны заботиться друг о друге», кому-то приходится делать больше. И меньше всего Хосоку хотелось, чтобы это был Юнги. Он не желал ему своей тяжести.       — Так ты будешь чай? — кричит с кухни.       Но если он примет вот такую, крошечную заботу со стороны Юнги, это ведь не будет плохо. Так он даст ему понять, что принимает его заботу и он не будет обижаться. Пока он не может решить внешних проблем, нужно заняться внутренними и предотвратить их разрастание. Иначе, такими темпами Юнги уйдёт и без родительской указки.       — Да. Только оденусь.       Сидя за одним столом с Юнги и распивая с ним тёплый зелёный чай с лимоном из парных кружек с котами, Хосок чувствует невероятное облегчение. Юнги перестал дуться, улыбался и рассказывал о том, как провёл свой день и планах на завтра. Хосок, глядя на эту улыбку был уверен в том, что согревала его именно она, а не сухая одежда и даже не чай. Он так хотел, чтобы Юнги всегда был таким беззаботным и простым. Чтобы они могли каждый вечер вот так сидеть на кухне в компании друг друга и пить чай. Чтобы они могли быть. Если Хосок согласится на поступившее предложение, вероятность того, что этого не будет, слишком велика. Значит, он должен постараться найти другой выход. Он обязан сделать это ради Юнги и самого себя.

***

      Прошло пять дней. Уверенность Хосока в том, что он сможет сделать что-то, кроме как отчаяться, уже испарилась. Всё что он мог, только отсчитывать часы до того, как согласится на предложение Джина, либо самому сказать родителям Юнги забрать его домой, потому что он, Хосок, не справился. Он не нашёл для себя другой работы, а за квартиру нужно платить уже через четыре дня. Это был крайний срок его отсрочки. Юнги ни о чём не знает, а потому обижается на Хосока за его постоянную раздражительность.       Когда проблемы только начали появляться, он решил промолчать, думая, что быстро сможет всё уладить, а потому не стал попросту волновать Юнги. Позже, когда всё точно пошло по наклонной, он боялся не выдержать его разочарования, и снова не смог что-либо рассказать.       Всё буквально валилось из рук и это съедало его изнутри. Он так хотел зацепиться за что-то, что не дало бы ему упасть и сохранить их с Юнги отношения. Но кажется, он захотел слишком многого и теперь, эта вселенная решила показать ему, где его настоящее место. Он должен быть в грязи и полном одиночестве.       Но разве тот, кто уже побывал на песчаном берегу лазурного моря, пожелает вернуться в зловонное болото? Ответ очевиден, нет. Но одного желания, слишком часто недостаточно. На одном желании за что-то бороться, ты не выгребешь.       От самобичевания Хосока отвлекает громкий хлопок двери и шуршащие звуки, доносившиеся из коридора. Он нахмурился. Юнги не должен был прийти так рано. У него ещё минимум две пары. Не переставая, хмурится, он выходит из комнаты и сразу встречается взглядом с Юнги. Его волосы были мокрыми, с одежды ручьями стекала вода и уже образовала под ним большую лужу. Он выглядел помятым и уставшим, но в глубине его глаз Хосок видел слабое свечение, которое бывает, когда ощущаешь облегчение. Когда измученный чем-то человек, наконец избавился от своего непомерно тяжёлого груза на плечах. И если Юнги действительно испытывал именно это, то Хосоку станет в тысячу раз тяжелее. Уже стало. Осознание едва не придавило его к полу огромным валуном. Он кое-как смог удержаться на ногах.       — Я вернулся, — произносит, снимая с себя мокрую ветровку, — и я забрал документы, — добавляет, а Хосок припадает спиной к стене. Эти слова были подобны удару в солнечное сплетение, если не выстрелом.       — Что ты сделал? — с трудом разлепив пересохшие губы, спрашивает вдруг охрипшим голосом.       — Я отчислился, — невозмутимо повторяет и, забрав с пола кеды и ветровку, шлёпает мокрыми ногами в ванную.       Хосок больше ничего не говорит. Этот навык покинул его. Он провожает взглядом мокрую сгорбленную фигуру до ванной и когда слышит щелчок закрываемой двери, скатывается по стене на пол. Пальцы зарываются в волосы и с силой оттягивают их у затылка, точно собираясь вырвать. Его слух цепляет шум включенной воды, и он ударяет кулаком в пол.       Он не злится на Юнги за это своеволие, ведь знал, что тот никогда не хотел там учиться. И плевать ему было на все перспективы, о которых ему постоянно твердили родители. Он злится на себя. Ведь не может поддержать его в этом решении, потому что с реалистичной точки зрения, оно не верное. Хосок не может создать для Юнги условия, в которых тот мог бы не париться об этой учёбе и пробовать что-то своё до тех пор, пока не найдёт. Он ничего не может. Беспомощность полностью завладела им, а в голове противный смех и слова сказанные чужим, строгим голосом: «я же говорил, ты не справишься». Не выдержав, он резко поднимается на ноги, обувает кроссовки не завязав шнурки и уходит из квартиры.       — Да, Хосок, ты молодец. Всё, что ты можешь сделать, это уйти. Нихуя не изменилось, — сам над собой смеётся, но только глухой не расслышит в этом смехе невыразимую словами, горечь.       Что ему делать? Неужели он и правда, всё потерял?       От быстрого шага в никуда, его отвлекает звонок. Он тормозит и достаёт телефон из кармана промокших уже джинс. Звонит отец Юнги. Не ответить ему всё равно, что лично подписать себе приговор на казнь. Не с первой попытки, но залитый дождевыми каплями экран реагирует на его действия, и он прикладывает телефон к уху.       — Хэри, здравствуйте, — и пока тот здоровается с ним в ответ, Хосок принимает опрометчивое решение, — на самом деле, я сам хотел позвонить вам. Юнги отчислился. Не могли бы вы поговорить с ним?       Не став дожидаться ответа от ошарашенного Хэри, Хосок завершает звонок и отключает телефон. Он знает, что сейчас будет. Хэри начнёт звонить Юнги, а тот, после, будет звонить Хосоку и спрашивать, зачем он предал его. Вряд ли сейчас Хосок сможет объяснить, что он не предавал его, а сделал для него то единственное, на что способен. Юнги должен вернуться на учёбу. Должен позаботиться о своём будущем самостоятельно. Потому что Хосок, как бы ни хотел, не сможет сделать это за него. Он пытался, но у него не вышло.       Мимо него проходят люди, укрытые зонтами. Хосок же продолжает стоять посреди тротуара и совсем не чувствует дискомфорта от прилипшей к телу, мокрой одежды и холода. Все чувства притупились или же сожаление и чувство вины, превышали всё остальное. Они сдавливали горло и обещали смерть от удушья не сбывшимися желаниями.       — Прости, Юнги. Я подвёл тебя.