Без вины виновный.

      — А ты так и не научился признавать свои ошибки, Минни.       Что-то внутри него с громким треском щёлкает. Будто своими словами Хосок пробрался в некую запретную зону и, разбив стекло, нажал ту самую, красную кнопку. Пелена с глаз отступает, обратившись быстро пробежавшей вниз по щеке, слезой. Медленно он поднимает взгляд и смотрит в чужое лицо перед собой.       Три года назад он захотел бы коснуться его приложив холодные ладони к тёплым щекам. Пригладил бы его взлохмаченные волосы и отругал за расстёгнутую куртку. Он бы обнял его, крепко прижавшись всем телом и с упоением слушал бы все слова Хосока. Ни разу не сказал бы: «я скучал» или «я люблю тебя». Он бы слушал это от Хосока и молчаливо соглашался с каждым. И только после поцелуя, что был бы неотъемлемой частью этих слов, он бы на всё сказал: «я тоже».       Но всё происходит сейчас. Эти годы, наполненные одиночеством, страхом, болью и унижениями не были кошмарным сном. Хосок перед ним. Та его часть, о существовании которой он знать не хотел. Но сейчас, он показался пред ним во всей своей ужасающей красе и нажал тревожную кнопку.       Юнги прикрывает глаза, кулаки сжимает до хруста при этом напрочь забыв о гипсе на пальцах правой руки и, приложив титанические усилия, отступает на шаг. Это совсем не много, мизерно и даже жалко, но для Юнги, который всегда шёл к Хосоку и этого было достаточно. Подняв руки к своей шее, он дрожащими пальцами подцепляет цепочку и снимает её. Сжимает так, будто надеется, что она осыплется ненужным песком, ровно, как и все его воспоминания о любящем и заботящемся о нём, Хосоке. Ведь теперь каждое из них, и все сказанные когда-либо Хосоком слова, казались ложью. Фальшивой пустышкой, в которую он так наивно верил.       В воздухе витает горький запах осознания, дышать им больно, точно он пытался вдохнуть в себя металлическую стружку. А перед глазами предательски разворачивается фотоплёнка с самыми сокровенными воспоминаниями, что были больше всего любимы и дороги ему. Те, в которые он без остатка верил. И он, сглатывая очередной ком и не утирая слёз, позволяет себе эту слабость. Хочется рассмотреть каждый кадр. Flashback.       Дыхание сбито, со лба стекают капли пота, но он и не думает остановится. Перед глазами мелькает красный свет, в ушах звенит от неприятного скрипа автомобильных шин по асфальту и гудков. Он слышит в свой адрес немало ругательств от недовольных водителей и прохожих, в которых он ненароком врезался. Но всё это совершенно не волновало его, а грубые слова не задерживались в его памяти. Все его мысли были сосредоточены только на одном: он опаздывал.       В своём загруженном графике Хосок с трудом выделил время и хотел провести этот вечер с Юнги вне дома, а он взял и забыл об этом. Ещё и уснул так крепко, что Хосок не сразу смог дозвониться до него. Юнги было до ужаса стыдно. Он ведь сам сказал Хосоку, что скучает по тем временам, когда они могли беззаботно гулять, ходить в кафе и кино. И вот, Хосок решил хотя бы попытаться это исправить, как Юнги подобный номер устраивает.       Ужасно. Он заставляет свои ноги двигаться быстрее. Чувствует, ещё немного и они отвалятся, но он должен успеть добежать. Потом, пусть хоть умрёт, но он обязан увидеться с Хосоком и сказать ему, что все его старания не напрасны и он это действительно ценит и очень благодарен. Просто в последнее время ему крайне тяжело морально.       Махнув головой, он отгоняет от себя последнюю мысль думая, что об этом Хосоку знать ни к чему. Хосоку в множество раз тяжелее, чем Юнги, а потому не стоит волновать его такими глупостями, как усталость от учёбы, которая, откровенно говоря, заебала его.       Мысленно Юнги хотел добавить что-то ещё, но его голова разом опустела. Он резко тормозит и смотрит на стоящего перед ним Хосока. Тот смотрит на него с полуулыбкой, как и всегда лохматый и без шапки, а куртка расстегнута, хотя на улице было ещё достаточно холодно.       — Почему ты здесь? — пытаясь отдышаться, спрашивает, — ты ведь должен быть у кинотеатра. Ещё и расстегнут опять, — неодобрительно цокает.       — Я здесь, потому что кое-кто забыл о кино и уснул, — и хоть Хосок сказал это с улыбкой, Юнги стыдливо опустил взгляд. — И всё бы ничего, но он даже не дослушал меня по телефону и понёсся к кинотеатру, и едва не задохнулся во время этого бега. И ещё пытается ругать меня, пока я бежал на встречу.       — Ну всё, перестань, — закатывает глаза и отмахивается. — Мне и без того стыдно. — Хосок на это глухо посмеивается. — И как ты узнал, что я уснул? — и глядит на него виновато, осознавая и принимая своё разоблачение. Хосок же не сдерживает смешинок, вылетающих из его рта.       — Минни, мы сколько лет знакомы? Думаешь, я по голосу не пойму, что ты глаз толком раскрыть не успел, но уже ломанулся? — продолжая посмеиваться, говорит очевидное, заставляя Юнги покраснеть со стыда до кончиков ушей. — Да ладно тебе, — подходит к нему в плотную и заключает в свои объятия, — ну уснул и уснул, всё хорошо. Потом сходим на другой фильм, а этот в интернете посмотрим. Не кисни.       — Ты правда не обижаешься на меня? — подняв голову от чужого плеча тихо спрашивает, на что Хосок улыбается только шире.       — Нет конечно. Я же всё понимаю. Ты просто должен был рассказать о своём состоянии, как тяжело тебе сейчас из-за нагрузок по учёбе, и я бы придумал что-то другое. В этом ведь нет ничего страшного.       — Но и тебе тоже тяжело, — бурчит куда-то в ворот чужой куртки, — но ты справляешься и не говоришь об этом. Кем я буду, если начну жаловаться, особенно тогда, когда тебе тяжелее?       Юнги слышит от Хосока протяжной вздох и чувствует, как тот, уложив свои руки ему на плечи, отстраняет его от себя. Смотрит в глаза долго так и серьёзно, словно обдумывает как лучше донести свою мысль. Юнги же просто не понимает, что вызвало в нём такую реакцию.       — Минни, послушай меня внимательно. Хорошо?       Юнги решает пока не задавать вопросов и кивает, решая сначала выслушать.       — Моя усталость, это моя усталость, она отличается от твоей. И не может с ней сравниться. Даже если мы будем выполнять одинаковые действия в один промежуток времени, устанем мы по-разному. Никогда не стоит сравнивать подобное и пытаться найти кому тяжелее и обесценивать собственную усталость на фоне других людей. Ты, это ты. Потому не думай так больше, ладно? — слегка щёлкает его по носу.       — Хорошо, — заторможено отвечает, пытаясь переварить сказанное Хосоком.       — Если ты устал, и не имеет значения от чего, не бойся сказать мне об этом. О таких вещах нельзя умалчивать. Мы ведь должны заботиться друг о друге. Но как я смогу это сделать, если ты будешь молчать?       — Да, ты прав, извини, — опускает голову. — Просто…       — Я знаю, — понимающе кивает, — и не виню тебя. Но давай говорить друг другу о таких вещах. Хорошо?       — Да.       End flashback.       Продолжая сжимать в руках цепочку, Юнги горько посмеивается, не поднимая взгляд с земли. Хосок не раз говорил ему о таких вещах, потому что знал, что в семье Юнги была немного другая система. Усталость принималась только от действительно трудящегося человека. Моральную же не признавали, считая это детским бредом. Хосок понимал, что в Юнги это уже заложено и мягко старался исправить. Так Юнги думал раньше.       Сейчас он не понимает для чего всё это делалось. Зачем тот постоянно разговаривал с ним, расспрашивал обо всём и пытался выставить себя идеальным, ведь в итоге они пришли сюда. Зачем он был с ним таким, если потом собирался просто выбросить его? Или эта мысль посетила его после того, как Юнги бросил учёбу? Ведь если подумать, то именно после этого в их отношениях начались проблемы.       Ближе к концу второго курса Юнги прямо сказал, что бросает юридическое дело, потому что это совсем не то, в чём он хотел бы видеть себя. Тот ведь даже родителям рассказал об этом, чтобы те переубедили Юнги. Хотя в личном разговоре выражал полное понимание и принятие его выбора. Что это, чёрт возьми, за игры были?       Он решается вновь посмотреть на Хосока. Его взгляд, что всё это время выглядел безразличным, изменился. Он пристально смотрел на цепочку в его сжатых пальцах, при чём так, будто впервые увидел её или её наличие у Юнги, слишком удивило его. В прочем его это уже не волнует. Он не верит ни во что.       — В этот раз, ты не прав, Чон Хосок, — хрипит, опустив руку с зажатой в ней цепочкой. — В этот раз, я признаю свою ошибку. — Он замечает, как плечи Хосока чуть дёрнулись, а губы зашевелились в попытке что-то сказать. Юнги не стал дожидаться и продолжил, не отводя взгляда от чужих глаз. — Ты, и вся моя вера в тебя, это моя главная ошибка. Теперь я действительно понимаю, каким я был придурком, ведь всё было ложью.       Говорить эти слова только в голове казалось проще, не так больно, как вслух. Сейчас же Юнги казалось, будто после произношения каждого ему приходилось глотать гвозди. Невыносимо и продолжать уже не хочется, хоть и было желание многое высказать Хосоку.       Вместо этого он собирает остатки себя во что-то, пусть и временно, но целостное, и выбрасывает цепочку к чужим ногам. Смотрит на мужчину ещё несколько секунд после чего отшатывается и разворачивается чтобы уйти. Ему больше не чего здесь делать. И так было с самого начала.       — Это не было ложью, — он замирает, а ноги точно залили мгновенно застывающим бетоном.       Хочется смеяться, громко. Плакать так, чтобы бассейн слезами наполнить. Кричать до такой степени, чтобы голос больше никогда не прорезался. Зачем он это говорит сейчас? К чему? Неужели недостаточно поиздевался над ним? Хочется каждый из этих вопросов Хосоку в глотку запихать, и пусть он ими давится. Но стоило ему только приоткрыть губы, как позади слышаться шаги. Его шаги. Они останавливаются слишком близко от него.       — Я врал о многом, но о своих чувствах к тебе — никогда. А потому, можешь и дальше не признавать своих ошибок и винить меня в чём угодно, я даже спорить не стану, потому что смысла в этом не вижу. Но этого я не приму.       Плечи Юнги подрагивают, его губы растягиваются в горькой улыбке, горло сдавливает ком не пролитых слёз. Зачем он говорит это сейчас? Что за изощрённая пытка этой чёртовой нежностью в голосе?       — Или, Чонгук рассказал тебе обо мне всё, но не это?       Юнги резко поворачивается. Из его рта вылетают хриплые смешки.       — С чего ты взял, что Чонгук мне что-то рассказывал? — нет, Юнги, не говори. Просто уйди. Ты можешь это сделать. Не делай себе больнее. — Может ты ещё думаешь, что Чонгук меня и из тюрьмы вытащил и в твою компанию я нарочно устроился?       Ему действительно нужно было промолчать. Хосок, судя по выражению его лица, именно так и думал.       — А ты хочешь сказать, что это не так?       Интонация, с которой прозвучал этот вопрос, была наполнена только негативными эмоциями. И будто не было той, проснувшейся на миг, знакомой нежности.       — Кто ещё мог вытащить тебя кроме меня и него? — больно схватив Юнги за локоть, прикрикивает.       — Если тебе это так интересно, то выясняй это сам, — шипит в чужое лицо, пытаясь проглотить вырывающийся наружу, страх.       Хосока эти слова вводят в замешательство. Юнги им пользуется и не без труда, но отцепляет от себя чужую руку и отступает дальше от него.       — Всё что мне известно, это то, что в тюрьме я был по твоей инициативе. Чонгук же тот, кто уже несколько раз вытащил меня из грязи, пока я как конченный придурок продолжал звать тебя. Хочешь знать остальное, я тебе не помощник. Единственная причина, по которой я пришёл, это желание получить хоть какие-то объяснения, но как видно, не судьба. Хорошо, мне они уже и не нужны.       В этот раз шаг Юнги был увереннее. Он быстро уходит, не собираясь останавливаться и вновь слушать чужие слова. Хосок сказал, что Юнги убил его тем вечером. Ладно, его правда. Но Юнги останется при своей, той, где Хосок безвозвратно уничтожил его жизнь. Возможно, он бы мог думать иначе, объясни бы он ему хоть что-то, но раз он этого не сделал, Юнги тоже больше не собирается что-либо искать. Ему не нужны эти чёртовы ответы. Он жил без них три года, и дальше проживёт. В конце концов, зачем ему знать по какой причине самый дорогой ему человек предал его? Зачем ему разгадывать эти непонятные ребусы?       Да пошло оно всё! Юнги просто будет жить дальше. Как? Хрен его знает, плевать. Просто… Просто как-то будет. Вот, сейчас он приведёт дыхание в норму, сдержит эти заебавшие уже, слёзы. Проглотит всю боль и обиду, и злость и пойдёт дальше. Нет, он не упадёт. Это будет не честно. Слишком жестоко…       Но Юнги никогда не был сильным и не умел он справляться с трудностями. В прошлом он не падал лишь потому, что его всегда крепко держали. Сейчас, ему держаться было не за кого, не было и плеча, на которое он мог бы опереться и выстоять. Он один. Он слаб. И он падает.       Истерика накрывает его огромной волной. Слёзы градом текут по его щекам, а сам он кричит что есть мочи, да пальцами в землю газона зарывается, кулаками по ней бьёт. Картина перед глазами расплывается в одно едва различимое пятно, ему всё равно если кто-то его увидит в таком состоянии. Он полностью отключается от этого мира. Ему нужно куда-то это деть. Как-то выдернуть из себя этот кусок боли и выбросить туда, где он его никогда больше не почувствует.       Но сколько бы он ни царапал ногтями кожу на груди, сколько бы ни стучал по ней, его чёртово сердце, что по какой-то причине ещё билось, оставалось на своём месте. Он не мог просто взять и избавится от него, но и с ним он вряд ли сможет жить дальше. Это слишком.       Да, он говорит себе, что сдаётся. Отказавшиеся от него родители, заключение в тюрьме и сопровождающие его там страх и боль, ни что по сравнению с тем, что происходит с ним сейчас. Он получил ответ на свой главный вопрос, Хосок сказал, что в произошедшем с Юнги только вина его самого. Хорошо, он это признаёт и не будет пытаться дальше. Он просто сдохнет в этой грязи на радость всем тем, кто звал его бесполезным нытиком. Пусть они в последний раз убедятся в своей правоте.       — Слова о любви не были ложью, — смеётся и давится этим смехом и слезами, — и ты говоришь это после всего, что сделал со мной, что они делали со мной там. Да как ты смеешь это слово произносить?! — кричит, в последний раз ударяя по разрытой земле и валится в неё лицом. — Вернуть человечность? — едва слышно сипит, вспоминая слова паренька с розовыми волосами. — Да разве можно вернуть то, чего изначально не было?       Глаза закрываются, а под веками снова мутные образы рисуются. Он их крепче сжимает и посылает все картинки прошлого на три буквы. Он больше не хочет смотреть и вспоминать. Не хочет вариться в этом кислотном дерьме. Только темноту увидеть желает и полностью в неё окунуться. И та слышит его немые просьбы, забирает в свою обитель. Но не настолько быстро чтобы Юнги не успел услышать обращенный к нему, знакомый голос:       — Мда, таких слепых придурков как ты еще поискать надо. Но со своей задачей ты всё же справился. Приступим к следующему этапу.       Юнги чувствует, как его переворачивают на спину и проверяют его карманы. Кое-как он приоткрывает один глаз и смутно видит розовую макушку и половину лица, подсвеченную дисплеем телефона. Внутренний голос подсказывает, что в руках незнакомца его телефон и так быть не должно. Слабо тряхнув головой, он хочет попытаться выбраться из этого состояния, но у него не выходит. Образ парнишки только сильнее смазывается, а его слова слышатся неразборчивым эхом. Кроме одного. Он и сам, зачем-то шепчет его:       — Чонгук…       Отбросив в сторону чужой телефон, парнишка поднимается на ноги и потягивается. Окидывает задумчивым взглядом вырубившегося Юнги и цокнув, нагибается и закидывает того себе на спину. После чего кряхтя и пыхтя, направляется со своей ношей к парковке. Благо нужный ему человек был уже там и, увидев его, сразу пошёл на встречу и забрал у него Юнги.       — Это ты или Хосок? — недовольно спрашивает, укладывая парня на задние сидения.       — Никто его не трогал. Поревел, поорал, да вырубился, — усевшись на переднее пассажирское кресло, парень чувствует на себе чужой, обжигающий недоверием, взгляд. Вздохнув, он снимает с лица маску и поворачивается к севшему за руль, мужчине. — Я же сказал, я его не трону. Неужели ты настолько не доверяешь мне, Намджун?       — Я слишком хорошо тебя знаю, Чимин. Потому и переспрашиваю. Я ведь знаю твой первоначальный план. — Заводит двигатель и, надавив на газ, быстро уезжает с чужой территории.       — Если ты переживаешь что месть застелет мне глаза, и я вернусь к тому плану, то ты ошибаешься. Конечно, я бы хотел убить его, чтобы тот ублюдок в полной мере прочувствовал, какого это, когда твоего любимого человека убивают на твоих глазах, но… Этот Мин Юнги слишком жалкий. И даже со всей его тупостью не заслужил того, чтобы умирать из-за этого урода. Особенно после всего, что тот и ему сделал. — Кинув взгляд на спящего позади парня, Чимин опускает стекло и закуривает, прислушиваясь к тихому хмыканью со стороны Намджуна.       — Надо же, чем же он заслужил твою жалость?       — Чонгук не в курсе о том, как Юнги проводил свои без месяца три года в тюрьме? — отвечает вопросом и замечает, как чужие пальцы сильнее вжались в кожу руля, а автомобиль поехал быстрее. — Понятно, — тянет, не нуждаясь уже в ответе. — Тогда, ему будет лучше не знать. Хотя бы пока что.       — Ты выяснил, кто позаботился о его освобождении? — оставив предыдущие слова без ответа, переходит к следующему вопросу.       — Пока что это только догадка, но я уверен, что в скором времени она подтвердится, — и в голосе его не было и толики сомнений. — Только я не понимаю мотив. Неужели он не догадывался, что рано или поздно этот нытик узнает, что Хосок жив и потребует от него ответов? Или настолько был уверен в его трусости?       — Так ты его подозреваешь?       — Хосок сказал, что только он сам или же Чонгук могли вытащить Юнги и это чистая правда. Но никто из них этого не делал, а значит, остаётся только он. Но если это действительно так, то к вопросам о мотивах прибавляется ещё один: каким способом он это провернул, что даже Хосок остался в неведении?       — Понятия не имею, — вздыхает и тормозит прямо у подъезда многоэтажки. — Я помогу тебе его затащить, и уезжаю.       — Как скажешь, — плечами равнодушно жмёт.       — Ты ведь понимаешь, что Чонгук мог уже догадаться о твоей личности? Может, всё же поговоришь с ним?       — По-твоему, он позволит мне навредить Хосоку? — повернувшись, задаёт свой вопрос, ответ на который оба понимают без лишних слов. — Он либо снова пожалеет его, по безусловно понятным нам причинам, либо узнав всё о Юнги, лично ему пулю в лоб пустит. Мне не подходит ни то, ни другое. Если же тебя мучает совесть, можешь просто не помогать мне. Я и сам справлюсь.       Намджун на услышанное только хмыкает и покидает автомобиль. Чимин же позволяет слабой улыбке появиться на своём лице. Он знает, Намджун его не оставит одного, даже если действительно чувствует вину перед Чоном.       Покинув машину и отправившись следом за Намджуном, Чимин бросает короткий взгляд на свесившего с чужого локтя, голову Юнги. Ему не нравится этот парень, а постоянное нытьё едва не доводит до дёргающего глаза. Но если подумать с другой стороны и, хотя бы попытаться примерить его ситуацию на себя, ему становится не просто жаль его. Чимин думает, окажись бы он на его месте, то давно бы сдох. Если не сразу после заключения, то после первой попытки изнасилования точно. Этот же ноет, жалуется, но как-то ещё барахтается. И что-то Чимину подсказывало, даже не будь Чонгука рядом, этот парень всё равно бы выжил. Поныл бы, но встал и пошёл бы дальше. Пусть и маршрута совсем не знает, как и смысла в этом не видит. И это является ещё одной причиной, по которой он не может просто взять и убить его. Хоть он и знал, кто, в кого и по какой причине стрелял той ночью.       — Что будешь делать дальше? — уложив Юнги на диванчике в просторной гостиной с приоткрытым балконом, спрашивает и направляется в коридор.       — Ждать, — проследовав за не задерживающимся более гостем, обыденно отвечает, — а пока жду, освежу его память.       — Почему сразу этого не сделал?       — Потому что тогда их разговор не получился бы таким, и этот психопат не подобрал бы брошенное Юнги кольцо.       Намджун на услышанное понимающе кивает и спешно покидает чужую квартиру. Заперев дверь Чимин проходит в гостиную и сняв с Юнги кеды, выбрасывает их в коридор. Берёт со спинки дивана одеяло и накрывает им спящего. После подходит к балкону и открывает вторую дверцу, впуская в помещение больше воздуха, чтобы его гость точно не задохнулся. Глядит на рассыпавшиеся по небу звёзды и просит себя подождать ещё немного. Обещает себе, что скоро всё это закончится и благодаря спящему на диване пареньку, ему станет немного легче. Должно стать. Дождь ведь не может быть вечным, также должно быть и с болью. Рано или поздно, но она проходит. Правда же?

***

      Flashback.       — Минни, пора просыпаться, — тёплым шелестом у самого уха, прикосновение горячих губ к нему.       Юнги хочется хмурится на услышанные слова, ведь он совсем не хотел просыпаться, но действия Хосока не позволяли. Улыбка так и просилась на сонное лицо.       — Солнце, дай мне пять минут, — сонно тянет и зарывшись лицом в подушку пытается отодвинуться.       Хосок с лёгкостью пресекает эти попытки. Сгребает его в свои объятия плотно прижавшись к чужой спине, не даёт и на сантиметр сдвинуться.       — Если так, то спи хоть весь день, — хрипло шепчет и оставляет долгий поцелуй на его шее.       У Юнги от него мурашки по коже, но такие приятные. Хосок, будто чувствуя это, снова целует у самого загривка и в этот раз задерживает губы дольше. Дыхание Юнги только от этого становится прерывистым, по всему телу мелкой рябью дрожь проходится.       — Ты так реагируешь… — в шею шепчет, между короткими поцелуями.       — Как? — сглотнув, старается удерживать голос ровным.       Хосок над его ухом мягко посмеивается и пока Юнги не начал снова задавать вопросы и смущаться, как это обычно бывало, он засасывает мочку его ушка и слегка прикусывает.       Собирающийся что-то сказать Юнги, мгновенно замолкает. Его тело снова подрагивает. Хосок, выложив из поцелуев целую дорожку от уха к шее, не пропускает и миллиметра. Прижимает Юнги настолько близко, будто хочет полностью в себя его вдавить. Юнги не пытается высвободиться, сам ближе жмётся. Млеет от влажных поцелуев на оголённой коже и чужих бессовестных касаний под одеялом. Пальцы Хосока уже пробрались под его футболку, пересчитали все выпирающие рёбра и теперь, оглаживают плоский живот. Едва касаясь кожи, подушечки пальцев наматывают круги вокруг пупка. Юнги от этого не значительного, казалось бы, действия живот в себя втягивает и шумно воздух вдыхает.       Всё это, бесспорно, приятно. Но им, наверно, пора бы остановится, пока всё не зашло слишком…       Пока Юнги думал, шустрые пальцы Хосока успели пробраться к нему в шорты и, через ткань белья, широкая ладонь начала скользить по стоящему члену.       — Хо…       Юнги кажется, давится воздухом. Слова теряются, как и их значение. Одной рукой Хосок продолжает поглаживать и чуть сжимать его член, второй крепко обхватывает паренька поперёк талии. Языком ведёт влажную дорожку от оголённого плеча к любимому ушку и, прикусив мочку, засасывает её, во рту играясь с ней языком. Трётся своим возбуждением о бедро Юнги и, оттянув резинку его белья, высвобождает изнывающий от желания разрядки, член. Обхватив его пальцами, проводит ими вдоль всего ствола и останавливается на подрагивающей головке. Подушечкой большого пальца размазывает по ней предэякулят и начинает не спеша надрачивать. Второй рукой поворачивает к себе раскрасневшееся лицо Юнги и мокро целует, собирая с его губ едва различимые стоны.       — Пиздец как хочу тебя, — и снова к зацелованной уже шее опускается. — Ты такой красивый, такой горячий. Всю жизнь бы провёл в кровати, при условии, что ты будешь со мной и я смогу вот так ласкать тебя.       Хосок продолжает что-то ещё шептать между кусачими поцелуями, Юнги и слова сказать не может. В пальцах одной руки сжимает простынь, вторую, не знает куда деть. Мечется между: прикоснуться к Хосоку и забыть о её существовании. Также со всем остальным: о парах, о работе Хосока, обо всём, что могло бы разрушить этот сладостный момент.       Он бы тоже хотел провести время вот так, в кровати, и как можно дольше. Может тогда он наконец сможет понять и объяснить самому себе, что он чувствует в такие моменты. Сможет понять этот жар, своё противоречивое желание намертво вжаться в Хосока, чтобы ни один растворитель не расцепил и сбежать от него и его касаний на край света. Попросить его замолчать и никогда не переставать говорить о своих желаниях, связанных с Юнги и его телом.       Но чем интенсивнее становились ласки Хосока, тем сильнее Юнги убеждается: проведи он с ним так хоть десяток лет, он вряд ли что-то поймёт. Эти чувства, эмоции и ощущения, слишком сложные. Ему это нравится, и очень приятно, но каждый раз в нём остаётся это пресловутое «но», и пока он не знает, как от него избавится. Или хотя бы понять, что должно последовать за ним.       Сжав голую ягодицу в пальцах, он проводит указательным пормеж половинок и чуть давит на сфинктер. Юнги поджимает пальцы на ногах и неосознанно выгибается в спине прижимаясь задом ближе к пальцу. Хосок снова давит, но в этот раз Юнги, наоборот, отстраняется. В это же время его член в чужой умелой руке подрагивает, а с его губ срывается протяжной стон, переплетённый с любимым именем.       — Хосок…       — С днём рождения, Минни, — шепчет в ухо, не забыв оставить на нём ещё один поцелуй, и выпускает из покрытой белесой жидкостью руки, член. — И как бы приятно мне ни было проводить время так, нам всё же придётся встать.       Забрав с тумбы салфетки, он вытирает руки и посмеивается, наблюдая за красным, подобно раку, Юнги. Его растерянность и желание куда-то деть себя, чётко отражались на лице.       Юнги не только не знал куда себя деть и что с собой сделать, но и абсолютно не понимал, что должен сказать после произошедшего. В его голове была полная пустота. Да и Хосок полностью лишил его возможности что-то придумать, вновь заговорив с ним:       — Иди в душ первым, — Юнги только приоткрывает рот для ответа, как Хосок добавляет, — или я позвоню на работу и скажу коллегам, что они и без меня справя…       — Я уже ушёл, — натянув шорты на липкое тело, заикаясь, вскрикивает и стремглав выпрыгивает из кровати прихватив с собой одеяло. Хосок на такую картину только весело посмеивается и остаётся лежать в постели.       Закрывшись в ванной Юнги прислоняется к дверце и, то ли облегчённо, то ли с сожалением, выдыхает. В голове слишком много мыслей, а в теле ощущений. С Хосоком почти всегда так, его слишком много, от того и ясно соображать сложно. Задумавшись над последней мыслью, Юнги понимает, что дело не только в Хосоке. Он и без него высоким интеллектом не отличался. В таких делах, точно. Разве что в обратную сторону. Он ведь даже не смог понять собственное тело и его желаний.       Сбросив с плеч одеяло на пол, а за ним и одежду, он подходит к ванной и затыкает слив пробкой. Усаживается на её бортик и задумчиво глядит на белую плитку под ногами.       Это был не первый раз, когда Хосок делал такие вещи, и Юнги уже далеко не маленький и понимал, чего тот от него хочет. И он сам чувствовал, только этих касаний ему недостаточно. Хочется чего-то большего. Но он не знал, как это сделать. Ему нравилась эта осторожность со стороны Хосока и то, что он никогда не торопит Юнги. Он был ему очень благодарен за это, но… Была и другая сторона.       Юнги не просто не нравилось, его буквально раздражало то, что он на какую-то часть, но остался удовлетворённым, а Хосок, он даже никогда не просил Юнги коснуться его, а сам Юнги почему-то не мог проявить инициативу. Это и было самым раздражающим. У них уже был момент, когда Юнги думал, что они займутся полноценным сексом, но этого не произошло. Хосок в какой-то момент остановился, а Юнги не попросил продолжить. Его раздражало то, что Хосок по сути оставался ни с чем после таких моментов, но он и не мог пересилить себя и свой чёртов страх. Ему нравилось, и было приятно, и хотелось, но что мешало ему.       Устало выдохнув Юнги оборачивается и замечает, что ванна уже наполнена и вода вот-вот польётся через край. Быстро выключает её и краем глаза замечает странное пятно в своём отражении. Приглядевшись, он различает под скулой едва заметный засос. Ведёт по нему подушечками тонких пальцев и чувствует, как тело снова бросило в дрожь. И эта дрожь, она приятна. Как и воспоминания о только что произошедшем в их постели.       Прикрыв глаза, он облизывает губы, собирает оставшийся на них вкус чужих-родных, прикусывает нижнюю, как это любит делать Хосок. Обхватывает пальцами шею, чуть сжимает под скулами. Водит подушечками пальцев по всем местам, которых касались тёплые губы Хо.       Внизу живота разливается жар, он чувствует, как на него накатывает новая волна возбуждения. Опустив взгляд вниз, он убеждается в этом. Его член снова стоит. Нерешительно, но Юнги прикасается к нему пальцами, на нём осталась плёнка от подсохшей спермы. Повторяет движение Хосока большим пальцем по головке и неожиданно откидывает голову назад, а из его рта вылетает шумный вздох.       Испугавшись собственной реакции, как и действий, он убирает руку от члена и моментально погружается в ванну, наполненную прохладной водой. Не обращает внимание на то, что немного расплескал на пол. Сейчас он думал только о том, чтобы добавить в ванну льда, потому что его кожа горела, и эта вода не могла остудить его. Казалось, что та, наоборот, нагревается от его тела.       Вынув из слива заглушку и включив только холодную воду, Юнги встаёт под струи воды и уговаривает себя успокоится. Он должен взять себя в руки, привести в порядок свой внешний вид и мысли, и выйти. Он не может просидеть весь день в ванной, обливаясь ледяной водой. Сейчас Хосок должен приготовить что-то на завтрак, они перекусят, а потом он отвезёт Юнги на учёбу, а сам уедет на работу. Вечером он заберёт его, и они поедут к родителям, чтобы отпраздновать его день рождения. План был именно таким. Но сколько бы он ни водил по коже мыльной мочалкой, сколько бы ни подставлял лицо ледяной воде, этот жар не уходил, а перед глазами вырисовывались непристойные картинки, которые он, не желая совсем, пытался прогнать.       Посылая проклятия на всё и всех на свете, Юнги выключает воду и вылезает из ванной. Взяв полотенце, он не вытирается, а просто обматывает его вокруг талии. Не заботится и о сушке волос, а сразу идёт к двери и с тяжёлым вздохом, выходит.       В нос моментально ударяет запах оладий, в животе его начинает урчать, но Юнги на эти звуки абсолютно плевать. Сейчас он понял, что мучает его совсем иной голод. Хосок стоял на кухне в одних шортах к нему спиной. Стоит признать, шикарной спиной, описать её иначе Юнги не может. Но глядя на неё, он чувствует острое желание облизнуться, как голодный зверь на кусок мяса.       — Быстро ты сегодня, — видно, услышав его шаги, бросает из-за спины, — садись пока за стол, я почти закончил.       Не поворачиваясь, говорит, а Юнги хочется обозвать Хосока. За его утренние ласки, которые в этот раз закончились как-то не так. За его томный шёпот и в особенности за это: «пиздец как хочу тебя», которые до сих пор звенят в ушах Юнги. За его обнажённую спину и шорты, что держатся на честном слове и тазобедренных косточках. У Юнги множество причин чтобы обозвать его и послать проклятия на его голову, но нет ни одного оправдания для себя. Ему остаётся только признать собственные желания, трусость и проклясть самого себя. Потому что, чёрт возьми тоже, пиздец как хочет этого лохматого повара.       — Ты чего стоишь?       Обернувшись наконец к Юнги, смотрит на него полным недоумения взглядом, а он, не зная, что на это ответить, просто подходит к нему вплотную, забирает из его пальцев лопаточку, выключает плиту позади них и, прижавшись всем телом, крепко обнимает его.       Слышит, как Хосок вздыхает и громко сглатывает. Чувствует, как его тело напряглось, но отстраняться не собирается. Он не может это сказать, только вот так стоять и крепко обнимать, надеясь, что Хосок поймёт какой именно голод мучает Юнги больше всего.       — Минни, ты меня с ума свести решил? — тихо произносит и Юнги слышит по этой интонации, что Хосок будто пытается удержать себя от чего-то.       — Я голоден, — спустя несколько попыток извлечь из себя звуки, произносит и поднимает на Хосока взгляд из-под мокрой чёлки.       Хосок смотрит на него с всё тем же недоумением, а в глубине его глаз серый дым сгущается, точно вот-вот пожар начнётся. Юнги бы очень хотел, чтобы Хосок не стал тушить его до того, как тот разгорится полностью. Но Хосок молчит.       Юнги понимает, что должен сам это сказать, объяснится, но губы только безмолвно приоткрываются, но даже подобия звука из них не выходит. Тогда он привстаёт на цыпочки и касается своими губами чужих. Повисает так на несколько секунд и отстраняется. Хосок смотрел на него так же, как и до этого. И звука не произнёс. Юнги уже было подумал, что Хосок и так его не понял и готов был разомкнуть объятия только для того, чтобы с разбега врезаться головой в стену, но не успевает он убрать руки с чужой талии, как Хосок, наконец, начинает говорить:       — Ты ведь ещё не уверен, — утверждает и Юнги сразу понимает, что имеет в виду Хосок.       На сколько Юнги неуверенно чувствует себя, на столько же явно Хосок это понимает. Потому и не заходит дальше, каждый раз останавливая себя. И Юнги повторится, он благодарен за это понимание, но что-то подсказывало ему, что сам он, никогда не дойдёт до согласия с самим собой. Ему просто нужно взять и сделать это. Точнее, им. Иначе, Юнги вряд ли решится. Ему даже эту фразу вслух произнести: «я хочу тебя», тяжело. Хотя он хочет и хочет сильно. Так что тут говорить о действиях?       — Я всегда не уверен. — Говорит чистую правду, — особенно в том, что мне незнакомо. — Сглатывает вязкую слюну, чувствует, что его тело слабо потряхивает, а потому старается не молчать слишком долго. — Но это не значит, что я не хочу. — Выдыхает эту фразу и, отпустив взгляд, прикусывает губу. Он должен перестать это делать. — Просто, я не знаю как. — Не поднимая глаз, добавляет и хочет прямо сейчас провалиться сквозь землю.       Он это сказал, Хосок его точно понял. И Юнги радостно и почему-то стыдно. В голове снова тысячи противоречий. Хочется открутить её и выбросить в окно, чтобы не мешала жизнь жить. Чего ему стыдится? Он ведь не первому встречному это сказал и не пригласил незнакомца уединиться в кабинке туалета какого-нибудь клуба. Он это своему парню говорит. Секс с человеком, с которым состоишь в романтических отношениях, более чем, нормальное явление. Но тогда почему ему так…       Губы Хосока врезаются в него жадным поцелуем и все остальные мысли, испугавшись этого порыва, разбегаются по тёмным углам. Юнги обвивает его шею руками и отвечает на поцелуй с тем же жаром. Раскрывает губы, впуская язык Хосока к себе в рот и позволяет ему там хозяйничать. Жмётся ближе к нему, а Хосок разворачивает его и, приподняв под ягодицами, усаживает на столешницу. Встаёт посреди его разведённых в сторону ног и, не отрываясь от его губ, разматывает полотенце на его талии и отбрасывает ненужную ткань в сторону. Вжимает его в себя так, что член Юнги остаётся зажатым меж их обнажённых животов и губами к шее припадает, будто не насытился ещё. Зацеловав всю шею и оставив на ней пару новых, и куда более ярких засовов, он опускается к острому плечику и прикусывает на нём кожу.       Юнги от этого болезненно-приятного ощущения чуть потряхивает, но в этот раз он не старается убежать. Не хочет бежать. Он хочет. Просто хочет. И если Хосок и в этот раз остановится, он его побьёт.       Мысленно дав себе это обещание, он не заметил, как губы Хосока покинули его плечи и теперь мягко перемещались к груди. Лишь почувствовал, как вокруг соска сомкнулись его тёплые губы, следом за ними, зубы, а потом и касание горячего языка к самой бусинке. Юнги выгибается в спине, едва не ударившись головой о верхний ящик, смыкает ноги вокруг чужой талии и из губ его вылетает хриплый стон. Он был куда громче прежних, и Юнги, если бы хоть немного соображал в тот момент, испугался бы, что из него могут выходить такие звуки.       Хосок не даёт ему об этом задуматься. Вновь припадает к его губам и, подхватив его за бёдра, направляется со своей ношей обратно в спальню. Уложив парня на кровать, он, не отрываясь от чужих губ, избавляет себя от шорт, под которыми ничего не было и тянется рукой к тумбе, со своей стороны.       Юнги по-прежнему не расцепил ног и это немного затрудняло его задачу. Тогда он, оторвавшись от распухших уже, и окрасившийся в ярко-багровый губ, сжимает в ладонях упругие ягодицы, оглаживает их и проводит подушечками пальцев по бёдрам и спускается к лодыжкам за свою спину. Распутывает стройные ножки и укладывает их себе на плечи. В глазах Юнги промелькнула неуверенность, которую он даже хотел озвучить, но Хосок прикладывает палец к его губам и тихо шикает.       — Я знаю, что делаю, просто верь мне. Хорошо?       Кивнув, Юнги позволяет себе расслабиться. Хосок оставляет нежные поцелуи на тонкой лодыжке и теперь дотягивается до заветного ящика. Не видя, шарит по нему и через какое-то время на его лице появляется удовлетворённая улыбка. Мозг же Юнги снова попытался пристыдить его. Только теперь не за развратные желания, а за то, что он вынуждал Хосока так долго сдерживаться.       Но в этот раз мозг проигрывает. Он не может достучаться до Юнги и подкинуть ему ещё парочку мыслей, из-за которых это сладостное наваждение могло бы покинуть его. Сейчас Юнги посылает этот мозг к чёрту со всеми его бреднями и концентрирует своё внимание только на своём теле и ощущениях в нём.       Он чувствует, как Хосок размазал по его анусу что-то тёплое и липкое, а после, как его палец начал входить в него. Юнги едва не давится воздухом. Ощущение слишком странное. Не сказать, что приятно, но и неприятным не назвать. Так он думал, пока Хосок не добавил второй. Теперь, помимо странности он почувствовал и боль. Его тело напряглось, а стенки ануса плотнее обхватили замершие пальцы. От этого добавилось только больше дискомфорта.       Хосок, точно почувствовавший это или прочитав по его нахмурившемуся лицу, тут же припадает к его губам. Только в этот раз не стремится сразу заполучить контроль над его ртом. Лишь мягко касается своими губами его, да что-то неразборчиво шепчет. Юнги различает в этом сладком щебетании: «не волнуйся» и «постарайся расслабиться» и старается следовать этим наставлениям. Хосок точно знает, что делает, Юнги просто нужно довериться ему и делать всё так, как он говорит. Тогда, всё точно будет хорошо и это болезненное ощущение пройдёт.       Спустя пару минут Юнги удаётся уговорить своё тело расслабится, и Хосок начинает медленно двигать пальцами в нём. Вроде уже и не больно, но снова странно. Кажется, дышать стало чуть тяжелее, а тело снова бросило в жар. Стоило ему так подумать, как он снова чувствует липкую жидкость на краях сфинктера, и как стенки его ануса вновь вынуждают расшириться. Чувствует болезненное покалывание, но старается не напрягаться. Он уже понял, если сделать так снова, то будет только больнее.       Хосок растягивал его достаточно долго. До тех пор, пока лицо Юнги не перестало болезненно морщиться от каждого глубокого проникновения его пальцев. Вынув их, он возвращает тонкие ножки на свои плечи и, подставив головку члена к пульсирующей дырочке, начинает осторожно входить.       Юнги, до этого полностью расслабившийся, снова охает. Пальцы не шли ни в какое сравнение с членом. Неосознанно он задержал дыхание, боясь даже моргнуть, так как чувствовал острое желание закричать и убежать. Но Хосок снова целует его лодыжку, с невероятной нежностью гладит его бёдра подушечками пальцев, просит потерпеть. Одну руку тянет к его члену и осторожно лаская его, пытается таким способом отвлечь от боли. Юнги это успокаивает, и он старается не зажиматься.       С шумным вздохом Хосок входит до упора и на какое-то время замирает. Перекладывает чужие ноги с плеч на постель и тянется к губам Юнги. Тот сразу его за шею обнимает и сам углубляет поцелуй. Ему нужно чувствовать эту нежность, иначе он не вынесет этой, разрывающей его изнутри, боли.       Хосок на пробу двигается, Юнги тихо охает ему в губы. Хосок отрывается от его губ и глядит теперь на него сверху вниз. У Юнги от этого взгляда пальцы ног поджимаются, а боль… Она не отступает, но он не хочет, чтобы она вынудила его прекратить.       Возможно, это странно, но Хосок сейчас такой красивый. Юнги никогда и не считал иначе, но раньше это было что-то вроде: «да красивый ты, красивый». А сейчас он в первые по-настоящему это заметил. Только что он понял, что этот человек с его острым профилем, выпирающими ключицами и подавляющим огнём в глазах, его парень. Этот невероятный, прекрасный, словно не из этого мира, человек, принадлежит Юнги, а Юнги этому человеку. И почему раньше он не понимал этого? Почему его всегда волновала только улыбка на его лице, а глаз его он до этого будто и не видел?       Да, это действительно странно, вдруг обратить не поверхностное внимание на внешность человека, с которым много лет дружил, и почти год встречаешься. Ещё странней, что это произошло во время их первого секса. Но Юнги это устраивает. Пока он сосредоточенно рассматривал внешность своего мужчины, он совсем не думал о боли.       Хосок перешёл уже к более быстрым и глубоким толчкам и вот тут Юнги начал понимать, чего ему было недостаточно, какой именно голод его мучил и от чего была вся его раздражительность. Он понял, что хотел именно этого. Хотел Хосока в себе, а не только его прикосновений. Его желанием было поместить Хосока в себя во всех смыслах. И вот, его желание сбылось. Хосок в нём, и не только телом.       После долгого разглядывания его лица и тела, Юнги неожиданно захотелось кое-что сказать ему. Но стоило ему приоткрыть губы, как почти вышедший из него Хосок, снова резко входит до упора.       У Юнги кажется помутнение рассудка. Он вскрикнул, и вцепился ногтями в простыни. Этот толчок выбил из него все мысли. Он чувствует, как Хосок снова медленно, даже слишком, выходит, и уже у самого края, снова глубоко толкается в него. Юнги не в силах удержать громкого стона, и он не сдерживает. Хосок повторяет свои глубокие толчки ещё несколько раз, а потом переходит на быстрые. Снова закидывает его ноги себе на плечи, сжимает молочные ягодицы до красноватых отметин, дышит рвано и шумно, быстро двигая бёдрами.       Хосок откидывает голову назад, и Юнги, между метаниями промеж подушек, замечает на его лице невиданное ранее, удовлетворение. Это картина стала для него настолько завораживающей, что ему уже не хотелось, чтобы это прекращалось. Он хотел продолжить эти безумные действия только ради созерцания этого выражения лица.       В какой-то момент он перестаёт слышать собственные стоны, и прикрывает глаза. Ему слишком хорошо сейчас. Он не жалеет, нет.       End flashback.       Стоило открыть глаза, как он упирается взглядом в развевающуюся на ветру, прозрачную штору. Та поднималась всё выше, не успевая коснуться пола. По его телу проходится рябь мурашек от стоящего в комнате холода, но он не реагирует на это должным образом. Как и на то, что находится в абсолютно незнакомом месте. Он только переворачивается на спину и глядит в незнакомый, испещрённый мелкими трещинами, потолок. При этом в голове его не было каких-либо мыслей. Лишь сожаление.       Он помнит, как закрывая глаза на улице, он не хотел вновь погружаться в воспоминания, что теперь приносили только едва выносимую боль. Он всеми силами цеплялся за темноту и когда погрузился в неё, перестал прислушиваться к звучащим в ушах, знакомым голосам и их словам, и тихо радовался тому, что в этот раз он обойдётся без этих снов.       Но тьма тоже оказалась предательницей. В какой-то момент она покинула его и Юнги вновь переместился туда, где думалось, был счастлив. Туда, где был жив. Он и Хосок. В том далёком прошлом они оба были живы, ещё не успели убить друг друга.       — Отошёл?       Юнги медленно моргает. Ему бы хотелось пустить саркастичный смешок, но даже на него не было сил. В прочем желания тоже. Захотел этот человек притащить его сюда, ладно. Если он так сделал, значит, так было нужно. Пусть они все делают всё, что захотят.       — Я Чимин, — парень с розовыми волосами падает на край дивана и заглянув Юнги в лицо, внимательно разглядывает его.       Юнги от созерцания этого лица хочется смеяться. Этот паренёк будто ждал от него какой-то реакции, тогда как сам Юнги понятия не имел, какой она должна быть. Что он должен сказать и сделать на это неожиданное представление? Что-то вроде: «рад знакомству»? Неужели он не понимает, что это будет слишком смешно и глупо в данной ситуации? Особенно после того, как он уже вспомнил имя этого человека?       — Прекращай вертолёты ловить. Давай поговорим.       Он слегка хлопает его по бедру и всем своим видом выказывает такое дружелюбие, будто они с пелёнок друзья не разлей вода. В этот раз Юнги не удерживается и из него вылетает смешок.       — Что ты делаешь? — повернувшись лицом к парню, спрашивает, искренне не понимая его замысел. — Чего ещё ты хочешь от меня?       По лицу Чимина было заметно, что он опешил от таких вопросов. Вероятно, он был уверен, что, проснувшись, Юнги начнёт его расспрашивать о Хосоке и тому подобном.       — Ты хотел, чтобы я встретился с ним, я это сделал, — тем временем продолжает Юнги, — зачем ещё я тебе нужен?       — Разве ты не хочешь получить ответ на свои вопросы? Хосок ведь…       — Я уже их получил, — перебивает и сменив позу на сидящую, обнимает колени. При встрече Хосок ответил ему совсем не так, как того ожидал Юнги. Он даже не хотел принимать все эти жестокие слова за ответ. Но противный мозг, у которого точно цель добить его, показал те картинки прошлого, благодаря которым он теперь понимает ответ Хосока. Более того, он его принимает.       — В случившемся виноват только я, — тихо говорит, не поднимая на сидящего рядом парня, взгляд. — Я убил его, а потом и он, уничтожил меня, — помимо разрушающих слов, находит силы и на невесёлую усмешку, после чего добавляет, — мы квиты и выяснять тут больше нечего.       Закончив свой короткий монолог, он поднимает пустой взгляд на Чимина, его лицо отражало полное недоумение. Юнги горько хмыкает. Теперь он понимает, что этот человек знал только о произошедшем в кабинете, но не о том, что случилось с Юнги. Он бы не дал ему ответов на самые важные вопросы.       — Так ты всё вспомнил? — скатившись на пол, опирается спиной на диван, обхватывает руками согнутую в колене ногу, вторую оставив небрежно лежать на полу. В его тоне Юнги точно слышал желание подтвердит его догадку.       Вздохнув, Юнги не торопился с ответом, а тщательно обдумывал его. Он хотел сказать что-то такое, чтобы этот человек сразу оставил его в покое. Порывшись в неприятных воспоминаниях, он думает, что нашёл те самые слова.       — В ту ночь, в кабинете Хосока, нас было четверо, — неторопливо начинает и глядит на чужой затылок и линию напрягшихся плеч, — я, Хосок, высокий парень с чёрными кудрями, и ты. Я стрелял дважды, в разных людей. И каждый выстрел достиг своей цели. Раз Хосок утверждает, что теперь он мёртв, это значит, что той ночью я убил двоих. А то, что обвинение не справедливо, я придумал сам и просто хотел в это верить, чтобы не сдохнуть от чувства вины.