Без вины виновный.

      Около 5-ти лет назад.       — Мини, забери пакеты из машины.       Юнги, услышав зов, откладывает ручку и, поднявшись из-за стола, покидает комнату. Сбегает вниз по лестнице и слегка врезается в идущего ему на встречу, с коробками, закрывающими лицо, Хосока. Остановившись, он выставляет руки перед собой в попытке защититься от падающей на него коробки, но Хосок успевает её поймать.       — Всё в порядке? Не ударился? — обеспокоенно спрашивает, опуская коробки на ступеньку.       — Да, нормально, — восстановив дыхание после испуга, отвечает и разглядывает коробки, — что это? Выглядят тяжёлыми.       — Это кое-что, очень тебе нужное, — довольно улыбаясь отвечает, на что Юнги хмыкает, но и улыбки, последовавшей после, он удержать не смог.       — И что это?       — Это твой подарок на день рождения, но чуть раньше, — брови Юнги удивлённо ползут вверх. — Я знаю, что до него ещё почти месяц, но я не мог смотреть на твои мучения. А теперь дай я затащу это в твою комнату, а ты забери пакеты из машины и поднимайся. Родители должны вернуться только завтра, так что хвастаться им будешь потом.       Подхватив коробки и обойдя Юнги, он продолжает подниматься, а тот решает последовать его словам и утолить своё любопытство чуть позже. Выйдя на улицу, он ёжится от холода и натягивает поднятые до локтей рукава белой водолазки до пальцев. Открывает заднюю дверь автомобиля, забирает лежащие на заднем сидении пакеты с продуктами и достаёт ключ из зажигания при этом недовольно цокая.       Когда нибудь Хосок оставит машину так и кто-нибудь спокойно сядет в неё и угонит. Пусть в их районе не водилось таких людей, но у Хосока это постоянная привычка. Где бы он ни находился, он способен оставить ключи в машине и даже дверь не закрыть. А ведь это взрослый человек, называющий Юнги невнимательным растяпой. Кто ещё из них растяпа?       И всё же, это больше веселило Юнги, чем огорчало. За последние месяцы их отношения очень изменились. Они не перестали быть теми хорошими друзьями, но и в то же время, не испытывали неловкости друг с другом при более тесном общении. Они стали настоящей парой и Юнги совсем не жалел об этом и перестал сомневаться в правильности своего выбора. Какое-то время он переживал, что у них может что-то не получится и они просто потеряют свою дружбу, но всё вышло иначе. Юнги был полностью доволен своим выбором. Он был счастлив с Хосоком и о тьме больше не думал.       — Дотащил? — Хосок появляется на кухне и помогает Юнги разобрать пакеты.       — Ты опять ключи не достал, — бурчит, закрывая холодильник.       — Ну, я же знаю, что ты пойдёшь туда и заберёшь, — лепечет, состроив невинное выражение лица.       — А знаешь ли ты, Чон Хосок, что я не всегда залезаю в твою машину? — скрестив руки на груди, выгибает бровь, пытаясь игнорировать всю эту по-детски милую невинность. — Что за дурная привычка? Отучайся от неё и закрывай машину.       — Хорошо, хорошо, обещаю, — положив ладони на острые плечики, широко улыбается, — только не ругай меня больше. — Щёлкает по крохотному носику и встречает полное недоверие в чужих глазах. — Ну не смотри на меня так, я правда забыл. К тому же я сильно устал. Мне нужно было успеть закончить работу, отвезти родителей, потому что машина Хэри снова не завелась, потом забрать твой подарок и ещё за продуктами заехать. Все эти дела были такими огромными, а ключи такие крохотные. Разве мог я вспомнить о них?       — Хосок, — тяжело вздыхает, — ты просто король отмазок, — и головой укоризненно мотает.       — Ничего подобного, всё что я сказал, чистая правда. И всё это не важно, я соскучился. Иди сюда, обниматься будем.       Хосок сгребает его в объятия, пока Юнги продолжает ругать его. К слову, почти несерьёзно.       — Да, да, да, я плохой, — легко соглашается со всеми словами Юнги, при этом не отводя взгляда полного нежности и смирения от чужих глаз. — Зато ты у меня самый хороший.       — Ну что ты привираешь опять, — хлопает его по плечу, — никакой ты не плохой. Ты самый хороший, моё персональное солнце, — приглаживая растрёпанные волосы, приговаривает, — просто немного не внимательный. Ещё и без шапки опять ходил. Тебя как маленького контролировать?       — Это правда? — неожиданно серьёзно спрашивает и рука Юнги, пытающаяся пригладить стоящую торчком чёлку, замирает. Он слишком редко говорил с ним вот таким тоном, а сейчас ещё и выражение его лица было странным. — Я, правда, хороший и являюсь твоим солнцем?       — Не стыдно тебе комплименты так выпрашивать?       А Юнги зачем-то отшутиться пытается, но вырвавшийся из него смешок, получился каким-то нервным. Вопрос Хосока был как никогда серьёзным и это чётко отражалось в его лице. Взгляд его был почему-то, глубоко опечаленным.       — Эй, ну зачем такое лицо делать? Будто я тебе жизнь только что сломал, — укладывает свои ладони на чужих щеках и, привстав на носочки, чтобы их глаза были примерно на одном уровне, произносит. — Ты, Чон Хосок, самый хороший, замечательный, добрый и чудесный человек в этой вселенной. Ты мой свет, моё самое настоящее солнышко.       — Я люблю тебя.       — Ч…что?       — Я люблю тебя, — вернув лицу прежнее выражение, повторяет, пока Юнги пытается найти путь в реальность. — И ты даже представить себе не можешь, каким счастливым делают меня твои слова сейчас. На сколько важно для меня это слышать.       — Почему для тебя это так важно? — ещё не придя в чувство после неожиданного признания, задаёт свой вопрос и искренне желает, чтобы Хосок ответил с той же серьёзностью.       — Потому что только для тебя я могу быть солнцем, Минни, — поглаживая его щеку, легко улыбаясь, отвечает. — Если по какой-то причине тебя не станет в моей жизни, я уже не буду солнцем. Потухну, и останется от меня лишь обгорелый уголёк.       — Что за глупости? Как меня может не стать? — убирает свои руки с его щёк и отходит, упираясь копчиком о столешницу. — И вне зависимости от того, есть я в твоей жизни или нет, ты всё равно останешься солнцем. Ярким, тёплым и светлым. И не потому, что ты для меня такой, а потому, что ты сам по себе таким являешься.       — Хорошо, — пустив короткий смешок, соглашается и подходит ближе к Юнги, — но и ты, напоминай мне о том, что я солнце, как можно чаще. Пожалуйста.       Хосок берёт в руки лицо Юнги, оглаживает бархатную кожу щёк и склоняется к его губам. Мягко целует. Он обнимает Хосока за талию и тот углубляет поцелуй. Проникает языком в его рот, переплетает его в сладком танце с чужим. Со щёк руки перемещаются ниже, находят себе место на тонкой талии и чуть сжимают бока. Юнги шумно вздыхает и Хосок подхватывает его нижнюю губу, засасывает, пока другая рука перемещается к его пояснице. Зубы слабо впиваются в губу и Юнги с хрипотцой стонет. Неосознанно назад шагнуть пытается, но не куда. Хосок его снова ближе к себе прижимает, вновь утягивая в глубокий поцелуй. Даёт рукам волю блуждать по хрупкому, подрагивающему тельцу.       Юнги жарко, слишком. Каждое прикосновение Хосока обжигает кожу даже через одежду, а поцелуи уносят в какое-то туманное пространство. Ему одновременно хочется сбежать и остаться в этом миге, растворившись в этих новых ощущениях.       — Я так люблю тебя, Минни, так люблю, — в тёплые, раскрасневшиеся губы, выдыхает, оставляя короткие поцелуи на них. — Хочу всегда быть с тобой. Быть для тебя солнцем, светом, теплом. Всем быть для тебя хочу, — глядя прямо в глаза, и ещё глубже, шепчет.       Юнги не отвечает. Смотрит только не отрываясь, да дышать себя заставляет. Вглядывается в глаза цвета кофейных зёрен и пытается найти в них причину такого порыва, всех этих слов. Да, говорить друг другу о своих чувствах находясь в отношениях, абсолютно нормально, но Хосок впервые сказал ему три этих слова. И прямо сейчас Юнги не знал, как на них реагировать. Не только на них, но и на сегодняшнее поведение Хосока в целом, тоже.       — Я хочу жить с тобой.       Вот так. Одна сказанная Хосоком фраза и все старания, что Юнги приложил для продолжения функционирования своих лёгких, летят к чертям. Эта фраза стала молниеносным ударом меж рёбер и больно впечаталась в мозг.       — Хо…       — Возможно я тороплю события, ведь мы ещё и года в отношениях не провели, но я эгоист. Я не могу без тебя. Я хочу каждый день засыпать с тобой и встречать с тобой новый рассвет. Хочу, чтобы ты раскидывал свои тетради и учебники в нашей квартире. Хочу лохматого тебя кутать в одеяло и нести на кухню завтракать, а вечером готовить ужин, и чтобы ты сидел рядом. Я так много всего хочу делать с тобой. Я не хочу приходить к тебе домой, я хочу, чтобы мы вместе приходили к нам домой. Прости меня за это, но я, правда, всего этого хочу. А ты? Ты бы хотел, жить со мной? Чтобы у нас был наш дом, где мы будем делать, что захотим?       Излив свой неожиданный фонтан желаний и вопросов, он глядит на Юнги с благоговейной надеждой, при этом так счастливо улыбаясь, но Юнги по-прежнему молчит. Хосок, видно заметив его глубокую растерянность, склоняет к нему голову и прижавшись своим горящим лбом к его холодному, грустно выдыхает:       — Прости, похоже, я действительно поторопился и был слишком эгоистичен вывалив на тебя всё вот так. Извини и забудь об этом.       Он оставляет лёгкий поцелуй на его лбу, вложив в него всю нежность, на какую был способен и собирается отстраниться, но Юнги не даёт ему этого сделать. Цепляется за ткань распахнутого пиджака, под которым неизменная чёрная футболка, и притягивает его обратно к себе. Хосок послушно останавливается и, чуть улыбнувшись, заправляет за уши упавшие Юнги на глаза, пряди. Смотрит с такой нежной снисходительностью, но для Юнги этот взгляд почему-то подобен иголкам, впивающимся глубоко в его кожу. Он сильнее сжимает в пальцах ткань, но та в его руках словно разбитое стекло. Причиняет физически осязаемую боль. Юнги это пугает, он хочет это исправить и именно потому принимает такое решение.       — Почему ты извиняешься? — глухо спрашивает, едва открывая губы, — ты же ни в чём не виноват и желание твоё, вовсе не эгоизм.       Подняв на Хосока взгляд, вбирает в грудь больше воздуха и старается звучать увереннее.       — Это же абсолютно нормально, когда, повстречавшись некоторое время, люди съезжаются. К тому же мы давно знакомы и почти живём вместе. Не будем же мы всю жизнь вот так бегать друг к другу и находится под постоянным надзором моих родителей. Я знаю, что они в последнее время сильно тебя напрягают. Потому, твоё желание жить вместе нормально и логично. Моё молчание не означало несогласие, я просто растерялся. Так что, это ты меня извини.       — Так значит, ты не против? — просияв, буквально швыряет этим вопросом в Юнги и тот, не зная, что сказать, беспомощно кивает. — Спасибо! Минни, спасибо. Ты у меня самый лучший, — стиснув его в крепких объятиях и кружась по кухне, громко радуется и Юнги чувствует небольшое облегчение. Он так не хотел, чтобы Хосок расстраивался, а его улыбка померкла. — Когда вернуться родители, я поговорю с ними, а на выходных закажу машину, чтобы перевезти наши вещи. Твоё день рождения отметим уже в новой квартире. Я так счастлив!       — Погоди, — боязливо тормозит его, чуть отстранившись, — но разве нам не нужно сначала найти подходящую квартиру? Чтобы она была не так далеко от университета и по цене была доступна. Ты же знаешь, я пока не могу работать, следовательно, и помочь тебе не смогу.       — Тише Минни, тише, — останавливает сбитую речь, приложив указательный палец к его губам. — Тебе не нужно ни о чём беспокоиться. Я уже нашёл для нас хорошую квартиру, мы можем въехать в неё хоть сейчас. Там и вся необходимая мебель есть. О работе не думай и спокойно учись, я смогу обеспечить нас. Ещё и родителям твоим помогать будем. Я уже с ума схожу от мучений Хэри с его машиной.       — Тебе совсем не обязательно об этом думать.       Он проглатывает слова о том, что Хосок не должен был самолично выбирать квартиру. В конце концов, Юнги не так уж и важно, где жить. Хосок просто освободил его от лишних хлопот. Но его слова о родителях заставляют чувствовать себя неуютно. Ему всё время кажется, что Хосок делает слишком много. Это он и решает озвучить.       — Ты уже многое делаешь для нас, меня и родителей. Я не хочу, чтобы ты слишком изматывал себя этим.       — Юнги, мне это не в тягость. Наоборот, мне очень радостно от того, что я могу позаботиться о вас. К тому же твои родители для меня давно как родные. Я очень благодарен им за тёплый приём и за то, что они доверили своего сына мне, когда-то беспризорному сироте без гроша за спиной. Тогда как любой другой родитель приложил бы все усилия, чтобы отгородить от меня своего ребёнка.       — Хо…       — Нет, выслушай меня, прошу.       Юнги снова проглатывает всё, что хотел сказать и только кивает.       — Спасибо. Пойми, я очень люблю тебя и твоих родителей. Вы для меня, единственная семья. Я искренне хочу заботиться о вас. Не только о тебе, о вас всех. Не запрещай мне этого, пожалуйста.       — Я не запрещаю, — со вздохом отвечает, отвернув голову, — мне просто… неловко как-то. Мне постоянно кажется, что ты делаешь так много, но я не отдаю ничего взамен. Я тоже хочу что-то сделать для тебя, как-то помочь, но каждый раз оказываюсь совершенно бесполезным.       — Не правда, — отмахивается и, взяв лицо Юнги в свои ладони, вынуждает его смотреть на себя. — Всё что мне нужно, это твоя улыбка. Твоё счастье от того, что ты со мной. Мне этого, более, чем достаточно. Просто будь счастлив со мной, а об остальном не думай.       — Просто быть счастливым с тобой? — глупо переспрашивает лишь от обыкновенного незнания, что ответить.       — Да, просто будь счастливым. Со мной. Ты ведь счастлив со мной?       — Да, я счастлив, Хо, — легко улыбаясь, отвечает и тонет в чужих объятиях.       Юнги действительно счастлив, ведь по-другому быть и не может. Он ведь с тем, кто очень любит его и заботится о нём. Разве может он быть несчастен?

***

      Пара заканчивается и Юнги облегчённо выдыхает, упав лицом в открытую тетрадь. Он слишком вымотался, его мозг буквально кипел и молил о пощаде. Он думал, что достаточно отдохнул во время каникул, но сегодня только первый день, а у него уже чувство, будто он и не отдыхал. К уже имеющейся усталости прибавлялось и осознание того, что сегодня ему нужно собрать оставшиеся вещи, чтобы завтра Хосок мог отвезти последние коробки в новую квартиру, а после, и Юнги туда забрать. Всё это не расслабляло, а только прибавляло стресса.       Родители Юнги восприняли новость о желании пары жить отдельно, на удивление, спокойно. Только просили в гости чаще заходить. Хосок этому очень радовался и благодарил за оказанное ему доверие. Юнги тоже был рад, но переезд пришлось отложить.       Мама Юнги заболела, и он не смог оставить её одну, хоть та и убеждала, что волноваться нет причин. Но Юнги впервые настоял на своём, отвергая все заверения мамы и поставил всех перед фактом: он никуда не уедет, пока мама полностью не поправится. У Юри не осталось сил на споры из-за болезни, отец был слишком удивлён таким упорством Юнги, ну а Хосок просто согласился с ним.       В какой-то момент Юнги спросил самого себя: а не нашёл ли он весомую отговорку, чтобы хоть немного, но оттянуть этот переезд? От данного вопроса самому себе, его тело прошибло дрожью, в голове зажужжал рой различных, пропитанных сомнением, мыслей, а в груди поселился неприятный страх. Тогда Юнги просто отмахнулся от них и посмеялся над самим собой. Он точно не сомневался в своём решении. Оно не может быть неправильным. Его просто пугала смена обстановки, вот и всё.       Напомнив себе, что он уже не ребёнок, и ему пора бы перестать так реагировать на переезды, Юнги поднимает с тетради уставшее лицо и потирает его ладонями. Вздохнув, начинает складывать свои вещи в рюкзак.       — Эй, Мин. Ты чё такой заёбаный? — Юнги оборачивается и его лицо искажается в искренней неприязни.       — Тебе какое дело? — бурчит, закинув рюкзак на плечо и двигается к выходу из аудитории, не желая продолжать этот диалог.       — Да смотреть на тебя жалко просто.       — С чего бы? — удивлённо поворачивается к однокурснику. Тот пятернёй зачёсывает волосы назад и как-то странно смотрит на него.       — Да у тебя лицо такое, будто ты всю ночь, и не одну, подвергался насилию или вроде того.       — Придурок, — бросает и, развернувшись, уходит, не желая слушать подобный бред.       — Да почему сразу придурок? Я ведь из искреннего беспокойства интересуюсь. Может, случилось что, помощь какая нужна?       — С каких пор ты стал таким внимательным и дружелюбным, Ким Намджун? — парень перед ним посмеивается, от чего на его щеках появляются милые ямочки.       К сожалению, эти ямочки, единственное действительно милое, что было в этом человеке. Юнги знал его со старшей школы, и Намджун должен быть уже на втором курсе, но по какой-то причине он снова здесь. Юнги думал, что тот просто завалил экзамен, ведь по натуре своей, этот человек тот ещё оторва. Ни одна вечеринка не проходила без его участия. Ещё он слышал, что тот посещает нелегальные гонки и активно принимает в них участие.       Зная всё это, Юнги искренне не понимал, зачем тот поступил сюда. Так же ему были непонятны причины появившегося у него, интереса к персоне Юнги. Несмотря на то, что знакомы они давно, друзьями они не были и практически не общались. Юнги старался держаться дальше от подобных людей.       — Ну к чему так официально? И почему я не могу поинтересоваться своим однокурсником? Не чужие же люди.       — Благодарю за заботу, но оставь её при себе, — быстро отворачивается и громко шикает, врезавшись лбом в чьё-то твёрдое плечо.       — Чонгук, я понимаю, что он мелкий, а ты у нас великан, но иногда смотри вниз, а то убьёшь случайно.       Перестав потирать лоб, Юнги поднимает взгляд из-под чёлки и устремляется им в чужие тёмные глаза. В нос забивается знакомый запах, но в этот раз, он не манит. Дыхание его не спирает, дрожи в коленях, тоже нет. Он вылечился.       — Ты прав, Нам. Впредь, буду внимательнее. Я сам себе не прощу, если наврежу этому маленькому лисёнку. — Намджун прыскает в кулак, а Юнги чувствует, как в нём начинает просыпаться подавляемая несколько месяцев, злость.       — Я уже говорил тебе не называть меня так, — едва не шипит, тяжело дыша и совсем не замечает бросаемые на них, многозначительные взгляды. Чонгук же склоняет к нему голову и тихо, чтобы услышал только Юнги, произносит:       — Как я и говорил, ты снова просишь о том, чего на самом деле не хочешь.       — О чём ты? — отпрыгнув от него, как от огня, вскрикивает.       — Если я буду говорить так, то и другие услышат, — Юнги тихо хмыкает. Он более чем, понял намёк Чонгука. Этот бесстыдник хотел, чтобы он подошёл ближе и снова пошептаться. Юнги это не нужно.       — Оставь меня в покое, Чон Чонгук. Мне не интересны твои бредни.       Ну вот, он точно вылечился. Молодец, Юнги. Ты справился.       — Боишься, что парень будет ревновать, если немного поговоришь со мной? — Юнги останавливается и снова поворачивается к Чону лицом. Сейчас оно было как никогда серьёзно. Он не забавлялся, задавая этот вопрос, который больше звучал как утверждение. — Или, он всё же запретил тебе со мной говорить? — и снова, почти полное отсутствие вопросительности в тоне, а во взгляде полная уверенность в правоте своих слов. Мысленно Юнги обозвал Чонгука негодяем, сующим нос не в своё дело.       — Я ему что, ребёнок, чтобы он мне что-то запрещал? — совесть, помолчи. Давай спасём гордость. — Я не общаюсь с такими, как ты.       — Под такими, — чуть кривит лицо, — ты имеешь в виду, каких? Тех, кто ведёт беспорядочный образ жизни, пьют, курят и тому подобное?       — Да, — в голосе его ещё звучала твёрдость, но реши бы он что-то добавить, вся его уверенность разбилась бы о чужой смех.       — Ты правда думаешь, что по этим признакам можно определить, хороший человек или плохой? — продолжая невесело посмеиваться, спрашивает.       Юнги снова молчит. Он хотел сказать чёткое и уверенное «да», как его и учил отец, но он не мог. Звук чужого смеха встал поперёк горла. И что-то ему подсказывало, что Чонгук не нуждается в его ответе. Он и без него продолжить может. Что он и делает:       — Юнги, ты слишком наивен и критичен. Не стоит так делить людей.       — Не зови меня по имени, — откуда-то набирается сил для этих слов, — мы не друзья.       — Какой ты жестокий, — усмехается, — не разрешаешь мне звать тебя лисёнком, хотя тебе это очень подходит. Судишь людей столь поверхностно и веришь всем нелепым слухам. Теперь и по имени запрещаешь тебя звать. Не думаешь, что это слишком?       — Повторюсь, мы не друзья, чтобы ты мог придумывать мне прозвища или звать просто по имени. И даже то, что ты старше меня, не даёт тебе на это право. — Сжав руки в кулаки, жёстко выговаривает, медленно приближаясь к объекту своей злости. — Я не верю слепо слухам, но и те не появляются с пустого места. Всегда и у всего должна быть первоначальная причина, почему люди стали так говорить. И я не говорю, что каждый пьющий, курящий и гуляющий по клубам человек, плохой. Такие люди просто мне не подходят. У нас, как правило, ничего общего. А потому, оставь меня в покое, Чон Чонгук. Ты мне не интересен.       Дыхание прерывистое, взгляд точно в глаза напротив. В нём снова эта неконтролируемая злость. Хочется кричать благим матом на всю вселенную, и даже с силой толкнуть Чонгука.       — Если я тебе так противен, то почему говоря всё это, ты так сильно злишься? — вкрадчиво шепчет. — Почему в твоём взгляде неуверенность? И в конце концов, почему ты продолжаешь говорить со мной и даже подошёл так близко, вместо того чтобы послать меня к чёрту и свалить?       Не правда, Юнги не подходил настолько близко. Когда он остановился, между ними оставалось ещё несколько шагов. Это Чонгук, после произношения каждого предложения, подступал на шаг ближе. И если про злость Чонгук подметил точно, то с неуверенностью прогадал. Юнги не испытывает её. Он был полностью уверен в каждом своём слове, в его правильности. Чонгук ему не интересен, он не хочет с ним связываться. Он ему не нужен.       — А ты? — скрестив руки на груди, взирает на него с вызовом и будто его рост не уступал Чонгукову. — С того дня, ты можно сказать пропал и не появлялся. А если и приходил, то держался на расстоянии. С чего же именно сейчас, вдруг решил подойти? Я ведь говорил, не подходить ко мне, не заговаривать. И сейчас, я прошу о том же. Исчезни. Свали к чёрту. Я не хочу знать тебя, не хочу тебя слышать. Ты, действительно, отвратителен мне.       Последнее предложение Юнги буквально выплёвывает, желая потопить Чонгука в этой, засасывающей его самого с головой, желчи. Но парень пред ним, лишь хмыкает. Юнги входит в состояние ступора, на смену которому приходит натуральный шок. Чонгук смеётся. Хмыкнув и отступив на шаг, он смеётся. Для Юнги этот звук воспринимался весьма странно. Не такой реакции он ждал на свои слова. Он в целом не ожидал получить от Чона что-то в ответ, так как сказал всё это только для того, чтобы сказать. Но этот смех вводил его в глубокое замешательство.       — Помнишь наш разговор в машине? — резко перестав смеяться, кидает в него этот вопрос, не дав и крохотного шанса увернуться. Юнги почти неосознанно, кивает. — Там я сказал, что на твою просьбу у меня будет исключение. Какое, уверен, тоже помнишь.       Юнги не отвечает, не кивает, даже не моргает. Чувствует, сделает хоть что-то и всё, пропадёт.       — Так вот, ответом на твой вопрос, почему я вновь появился, служит именно это исключение. Но.       Чонгук замолкает. Втягивает в себя щёки и цокает. Взгляд его тут же меняется. Раньше Юнги видел в нём бескрайнее небо с отблесками далёких звёзд, сейчас же это была самая настоящая пропасть. Холодная, смертоносная и бездушная.       — Раз ты так сильно просишь, я забуду об этом и не стану беспокоить тебя. Но всё же, прими от незнакомца добрый совет: не дели людей столь критично. Ты и представить себе не можешь, сколько в этом мире грязных лицемеров, прикидывающихся праведниками, сколько вокруг тебя подонков в кристально белых одеждах. Счастья тебе, Мин Юнги.       Чонгук уходит. Юнги успевает только моргнуть и вот, его уже нет. Он исчез. Юнги продолжает стоять на том же месте, дышит слабо совсем, не решается ещё полностью выдохнуть или наоборот, вдохнуть. Он и не понимает, в чём больше нуждается: в воздухе, или в его отсутствии. Какая-то часть его точно хочет задохнуться. Вторая же, счастливо улыбнуться. Причин поведения обеих частей, Юнги так же не понимал.       — Можешь не стоять, он уже не вернётся.       Юнги медленно моргает и взгляд его фокусируется на стоящем рядом, Намджуне, единственном оставшимся с ним здесь. Он уже успел забыть о его присутствии и кого-либо ещё.       — Но я могу сказать, где ты можешь его найти.       — Мне это не нужно. Я уже сказал ему всё, что хотел.       Юнги выбирает дышать, и он дышит. Отделяет от правильного кислорода фруктово-мятные нотки, и вдыхает только первый. Возвращает телу подвижность и уходит. В этом разговоре он не использовал привычную «почти ложь». Он всё сказал и сделал правильно. И вину чувствовать, ему не за что.       — Минни!       Юнги поднимает взгляд от своих белых кроссовок. Всю дорогу он смотрел в пол и не заметил, как уже оказался на улице. Он чувствовал себя слишком подавленно, но только до этого момента.       — Ну, как день прошёл? Давай рюкзак заберу. Устал, голоден? Что с настроением? — хмурится и это выражение лица для Юнги, подобно отрезвляющей пощёчине. Он просыпается, покидает своё забытье и на Хосока смотрит.       — Я действительно устал сегодня и проголодался. Хочу, чтобы ты приготовил что нибудь. Пожалуйста, сделаешь это для меня?       — Конечно сделаю, — сразу отвечает, и на лицо его снова возвращается привычная улыбка. — Пойдём в машину. Что ты хочешь покушать? Нет, просто скажи, как ты хочешь покушать: что-то лёгкое или наесться до отвала?       — Я съем всё, что ты приготовишь на нашей новой кухне.       Руки Хосока замирают в воздухе на какое-то время и только по его истечении ложатся на руль. Повернув голову к Юнги, он смотрит на него изучающе, будто что-то найти пытается в его лице. Что-то новое, чего раньше не видел, и только спустя почти минуту, говорит:       — Ты такой уставший, может, сегодня ещё у родителей останемся? — подозрительно осторожно спрашивает.       — Нет, я хочу сегодня. Мы и без того долго откладывали. К тому же, от меня ведь не требуется никаких физических нагрузок, кроме как оставшиеся вещи в коробку скинуть. Это не сложно, а потому, не вижу причин снова переносить.       — Хорошо, как скажешь. Но если всё же захочешь остаться у родителей, то не молчи. Я не хочу, чтобы ты заставлял себя.       — Хо, нет причин для беспокойства. Я готов. Вот сейчас посидел немного и уже силы возвращаются, — бодро произносит и успевает увидеть только зарождение улыбки на чужом лице и в следующее мгновение эта улыбка уже на его губах. Такая тёплая и такая нужная.       — Спасибо тебе, Минни. Я так люблю тебя, — в губы шепчет.       Юнги никогда не понимал за что именно Хосок каждый раз благодарил его, но даже так, ему было приятно это слышать. Ещё, в последнее время Хосок всё чаще говорил ему эту самую фразу, и если раньше она вводила Юнги в ступор, и он не знал, как реагировать на неё, то сегодня он точно понял, что должен ответить на неё.       — Я тебя тоже, — выдыхает в чужие губы прохладным ветерком.       Хосок медленно отстраняется и как-то, слишком серьёзно смотрит на него. На его лице шок, но его быстро сменяет недоверие. Потом изумление, радость, смирение и завершает эту сложную гамму эмоций, неуверенность.       — Это правда? — задаёт неожиданный вопрос.       — Почему ты спрашиваешь? Мне казалось, ты тоже хотел от меня это услышать, а не натыкаться каждый раз на тишину.       — Хотел, — согласно кивает, но Юнги чувствует эту недосказанность и исходящее от парня напряжение, и вопросительно выгибает бровь, — но я не хочу слышать её только взамен молчанию.       Теперь лицо Хосока выглядело обиженным.       — Я говорю тебе это, потому что люблю тебя и у меня больше не осталось сил все эти чувства держать в себе, как мне приходилось делать это на протяжении нескольких лет. И я хочу, чтобы твои слова, были тем же, что чувствую я. Если же ты просто хочешь заменить ими тишину, выбери любые другие слова, но не эти. Я готов продолжить ждать, и в этом ожидании слушать твоё молчание, но не твою неуверенность или ещё хуже, ложь.       Юнги точно не ожидал услышать от Хосока что-то подобное, а потому, первое время он молчал. Прежде он не слышал от Хосока подобных слов и даже предположить не мог, что тот настолько чувствительный, и так серьёзно всё воспринимает. Возможно, если бы он знал, то продолжил бы молчать. А может, и ответил бы раньше. Сейчас его, по правде говоря, волновало немного другое: почему Хосок сказал, о неуверенности и даже вероятности лжи Юнги, когда тот полностью уверен в своём выборе? Неужели Хосок до сих пор сомневается в нём? Но почему? Юнги же выбрал его. Ему нужен только он. Не означает ли это, что он тоже любит его?       — Хо, — слабо зовёт и теребит сложенные на коленях пальцы.       Хосок отвлекается от дороги, кидает на него быстрый взгляд и вопросительно мычит.       — Я тоже люблю тебя.       Юнги замечает, как заострилась его линия челюсти, а пальцы плотнее обхватили руль.       — Возможно, я люблю тебя не так, как ты меня и не так долго, но это не значит, что я не люблю вовсе. Я очень привязан к тебе, ты мне бесконечно дорог. Я не говорил тебе прежде, потому что для меня это сложно, но я уже не представляю своей жизни без тебя. Ты для меня маяк в тёмной ночи, ты моё солнце. Ты — вся моя жизнь, Чон Хосок. Разве, это не любовь?       — Любовь, — улыбается такой родной улыбкой, а Юнги отчего-то глаза щиплет.       Хосок тянет к нему руку, он ему щеку подставляет, ластится подобно котёнку, но в это же мгновение хмурится. Руки, что всегда дарили тепло, вдруг стали холодными, словно и не живые вовсе.       Он отстраняется. Картинка перед глазами смазана, а лицо Хосока практически потеряло свои очертания. Он прикрывает глаза, даёт им несколько секунд отдохнуть. Открывает…       Хосока рядом нет, его взгляд упирается в тёмную стену. Он не в машине, лежит в кровати и чувствует, как чужое дыхание щекочет его шею. Осторожно переворачивается на другой бок и в полумраке узнаёт лицо Чонгука. Спящий, он не отличался от бодрствующего. Лицо его всё так же безмятежно и непроницаемо. Дыхание, как и всегда, ровное, уголки губ едва приподняты в слабом подобии улыбки. Его волосы растрепались и рассыпались по подушке, а несколько волнистых прядей упали на его лицо.       Приподняв здоровую руку, Юнги чувствует слабую дрожь в пальцах, но от своей затеи не отказывается. Осторожно он убирает волосы с его лица в сторону и не отказывает себе в желании коснутся щеки. Смотрит ещё какое-то время на него, после чего едва слышным шёпотом, произносит:       — По твоим словам, я никогда прежде не благодарил тебя, а потому не стоит начинать. Но мне кажется, что однажды я говорил тебе это тяжёлое слово. В любом случае, я хочу сказать тебе это. Спасибо тебе, Чонгук и… прости меня.       И пусть Чонгук не слышал его слов и не ответил на них, на какую-то долю, но Юнги стало легче. По крайней мере, он уже не чувствовал себя сильно виноватым перед ним. И больше ему не хотелось думать о «что, если бы…». Юнги не имеет на это право.       Прикрыв глаза, он рвано выдыхает и, отвернувшись, осторожно опускает ступни на пол. Забирает свой телефон с прикроватной тумбы, проверяет который час. 17:50. Он ещё может успеть. Юнги должен положить этому конец. Должен узнать, почему человек, для которого слово «люблю» превышало всё в этом мире, так жестоко поступил с ним. Не только узнать, но и принять все полученные ответы, какими бы те ни были. Не искать в них двойное дно, не оправдывать. Принять их такими, какие они есть. Иначе, как и сказал Чонгук, смысла в этих вопросах, не будет.       Покинув комнату и прикрыв за собой дверь, он тихо ступает к лестнице. Но не успевает и за перила взяться, как слышит за спиной женский голос:       — Рубашку можете не отдавать, но хоть штаны оденьте.       Обернувшись, Юнги сталкивается взглядом с пожилой женщиной. Она была ниже ростом, с маленьким, круглым личико. В уголках её глаз и губ, были видны тонкие линии морщин, но они не лишали её природной красоты. И хоть лицо её выглядело мягким и даже милым, глубоко посаженные, круглые глазки, смотрели прямо и даже строго. Он вспомнил как ещё утром смеялся над трусостью Чонгука показаться перед этой женщиной с покупной пиццей, теперь ему было не смешно. Он сам даже на порог дома не посмел бы зайти с чем-то, чего эта женщина не одобряла.       — Вы решили стоять тут до тех пор, пока он не проснётся? — и кивает в сторону спальни Чонгука.       — Нет, извините, — сгибается в низком поклоне вцепившись пальцами в манжеты рукавов. И пусть рубашка Чонгука была для него очень длинной и едва не полностью закрывала бёдра, ему было крайне неловко. Как он мог забыть одеться? И почему эта ситуация казалась ему такой знакомой?       — Да не красней ты, не первый раз ведь уже, — Юнги поднимает на неё ошеломлённый взгляд, но та не даёт желанных объяснений, — твоя одежда в гостиной, — кивает ему вниз. — Такси не вызывай, тебя отвезут.       — Но…       — Он сообщил адрес отеля. Поторопитесь, если хотите успеть.       Женщина уходит, а Юнги на какое-то время потерял способность двигаться. Он не совсем понимал, произошедшего сейчас. Чонгук ведь говорил, что не допустил бы встречи Юнги и Хосока, но сейчас он поступает вразрез со своими словами. Со всеми. Он так же говорил, что не станет его держать и он не держит. Но почему помогает?       Решив спросить об этом самого Чонгука позже, он приходит в гостиную. На диване лежала его вчерашняя одежда, только постиранная. Тёмно-серые джинсы, чёрная футболка и толстовка. На полу стояли его красные кеды. Оглядев одежду, он усаживается на диван. Уперевшись локтями в колени, он смотрит на кеды, а пальцы снова к кольцу на шее тянуться. Он должен был уже снять его, но воспоминания, посетившие его во снах, слова Хосока в них, ещё не позволяют этого сделать. Он дождётся других, которые либо разорвут этот прекрасный ошейник, либо… Он просто хочет услышать хоть что-то, тогда он начнёт понимать в какую сторону ему двигаться дальше.       Переодевшись, он аккуратно сложил рубашку и оставил её на диване. Выходя за дверь чужого дома, он замер на пороге и обернулся. Несколько секунд он смотрел на лестницу и кусал нижнюю губу до слабого привкуса крови на языке, боролся с желанием вернуться в ту спасительную темноту. Вместо этого напоминает себе, что не должен так поступать и с шумным выдохом, переступает порог. Он должен сделать это сам. Без теней Чонгука, без его запаха в лёгких.       Стоило ему спустится с последней ступени, как к нему подъезжает автомобиль серого цвета. Про себя Юнги усмехнулся упрямству Чонгука. Тот до сих пор пытался убедить его в существовании этого цвета. Усевшись на заднее сидение, он достаёт из кармана телефон. 18:16. Хочет попросить водителя поторопиться, но увидев его лицо в отражении зеркала, передумывает. Это Ким Намджун, теперь он узнал его и вспомнил.       — Не смотри так, успеешь, — недовольно говорит, а Юнги не знает, чего ему сейчас хочется больше: расплакаться или хохотать во всё горло.       Всё его прежнее видение этого мира, обратилось пылью с его же руин. Сейчас рядом с ним и помогает ему Чонгук и его тень, тогда как тот, кого он считал своим солнцем, оказался хуже волка в овечьей шкуре. Признавать это было слишком больно и унизительно. Но, кроме этого, ему ничего не оставалось. Он должен принять эту правду. Быть может, ему станет немного лучше.       Открыв окно, он откидывается на спинку сидения и глубже вдыхает вечерний прохладный воздух. Сейчас ему нужно опустошить свою голову, иначе, он и двух слов перед Хосоком связать не сможет. Встанет истуканом, да имя его, бесконечное множество раз повторять будет. Юнги не хотел снова быть таким жалким. Он должен стать сильнее хотя бы на время, пока будет говорить с ним. Потом он обязательно свалится на землю и наплачется в своё удовольствие и задохнётся от этой боли и запаха собственного морального разложения. Но это должно случиться после. Уж несколько минут личной мясорубки, но он должен вынести.       — Выйдешь здесь, — останавливает машину у тротуара, — по прямой успеешь добежать, — и на молчаливо сидящего Юнги в зеркало смотрит. — Я это не назло делаю. Чонгук из-за тебя уже достаточно слов и правил нарушил. Хоть сейчас ему проблем не добавляй.       — Спасибо, — тихо прерывает и Намджун, разворачивается к нему в кресле. Глядит с полным непониманием, а Юнги продолжает, не отворачиваясь от окна. — Я не знаю всего происходящего и понятия не имею, во что Чонгуку пришлось влезть из-за меня. Но это не значит, что я не ценю это или, мне нравится доставлять неудобства. Я глупый во многих вещах и у тебя есть все поводы ненавидеть меня, но не думай, что я легко принимаю его помощь и не задумываюсь о последствиях. Не считай меня бесстыдным. И спасибо за то, что заботишься о нём и не подвёз прямо к отелю.       Закончив говорить, он шумно вдыхает и выдыхает воздух, ответ Намджуна слышать не хочет. Открывает дверцу и выходит на улицу. Его ноги и пальцы рук, чуть подрагивали, но он старался не замечать этого. Только без остановки повторял самому себе, что он должен продержаться. Упасть сейчас, это совсем не уважать прошлого себя, обесценивать собственную боль и нужду в исцелении. И действительно перечеркнуть все старания Чонгука.       — Стой!       Не успев сделать и шага, Юнги замирает. Слышит хлопок двери, а потом глядит на представшего перед ним Намджуна. Выражение его лица не поддавалось описанию, пальцы рук нервно сжимались и разжимались, пока он не закурил. Когда он собирался убрать пачку в карман, Юнги решил помочь ему сказать желаемое, заговорив первым:       — Поделишься? — на недоумевающий взгляд, он лишь кивает на дымящуюся в его пальцах сигарету.       — Вот это поворот конечно.       Поняв просьбу Юнги, усмехается, но выполняет её и даже помогает прикурить. Спустя несколько глубоких затяжек, он начинает говорить:       — Ты меня реально бесишь, ещё с универа. А когда я понял, что тем уборщиком, из-за которого все наши планы на тот момент, пошли к чертям, был ты, это не прибавило моего расположения к тебе. Но, — делает продолжительную паузу, затягивается шумно, выдыхает, — если что-то случится, беги сюда. Я увезу тебя, — и взгляд сразу уводит.       В другой ситуации Юнги могло бы показаться такое поведение Намджуна милым, но его мозг слишком крепко зацепился за последнее сказанное мужчиной. Немалую роль сыграло и его выражение лица, и интонация. Они давали чётко понять, что это предупреждение не беспочвенно.       — Так он, действительно может навредить мне?       Намджун, как и Чонгук, знали этого человека с другой, более тёмной стороны, которую Юнги либо не замечал, либо не хотел её видеть, а потому, будет лучше прислушаться. Перестать бессмысленно отрицать подобный исход, приводя лишь один, жалкий аргумент: «это же Хосок».       — Послушай меня, — отбросив окурок, с тяжёлым вздохом начинает, — мне известно, что в твоём понимании Чон Хосок, это ёбаный принц на белом коне. Весь такой правильный и хороший. Но это не так. От него можно ожидать чего угодно. И тёплых объятий и нож в спину. Смотря, что ему выгоднее в данный момент. И я не останавливаю тебя этими словами, мне это не нужно. Просто, блядь, будь осторожен. Выбрось нахуй свои розовые очки. Это не тот человек, которого ты знал. Я буду здесь.       Юнги кивает и уходит. Мысленно не соглашается со словами Намджуна. Но не с теми, где он говорил плохо о Хосоке. Он и сам это понял. Просто была в нём слабая надежда на то, что тот не опустится до какого-либо ещё причинения ему, вреда. Розовых очков же, Юнги давно не носил. Серая реальность давно их разбила в щепки. Но он не стал говорить этого Намджуну. Скажи он это, пришлось бы сказать и другое.       Если что-то и случится, он не убежит. А если и побежит, то в противоположную от Намджуна, сторону. Тот ведь сразу сообщит всё Чонгуку. Юнги не хотел снова вмешивать его в свои дела. Тот уже достаточно сделал. Если Юнги снова втянет его в своё дерьмо, это действительно будет бессовестно с его стороны. Нет, дальше он должен сам.       С каждым сделанным им шагом, эти слова в его голове звучали всё громче и увереннее. Остановившись у здания отеля, он снова достаёт телефон. 19:02. Он не понимал, каким образом успел добраться до этого места вовремя, но задуматься об этом не успел. Прозвучавший за спиной знакомый голос, лишил его не только жизни и имени, но и разбил его уверенность своим неожиданным появлением.       — Юнги.       Он медленно оборачивается. Примерно в пяти шагах от него, стоял Чон Хосок. За прошедшие годы он совсем не изменился. Лицо, голос, растрепанные волосы, небрежный стиль одежды, всё осталось тем же. Если забыть о событиях последних трёх лет, и не приглядываться, то это будет всё тот же Чон Хосок, которого он знал. Да только когда они вступили в отношения, Хосок практически перестал называть его по имени, взгляд его никогда не был таким холодным, а сам он, не выглядел таким жестоким и бездушным.       — Хо… — запинается, сглатывает вязкую слюну. Цепочка на его шее будто обросла шипами и с каждым новым вдохом сужалась. Хосок расставил границы, Юнги не может их нарушить. Исправляется, — Хосок. — Тебе не идёт рыжий, — указывает вытянутым пальцем на его волосы, а Юнги тихо хмыкает, опустив взгляд. И это всё, что этот человек скажет ему?       — Ещё мне не идёт тюремная одежда, но я носил её почти три года. А вместе с ней и обвинение в твоём убийстве.       На одном дыхании выдает и не задумывается, откуда в нём взялись силы на произношение этих слов. Сейчас он только жадно вглядывался в чужое лицо, в попытке найти в нём хоть какое-то проявление раскаяния, желал получить в ответ хоть что-то. Но слышал он лишь тишину, что обращалась для него сильнейшим ядом и начинала приводить в бешенство. Хосока же, видно, не волновали его слова.       — Ты ничего не хочешь мне сказать? — спустя пару минут удушающей тишины, стараясь сохранить подобие спокойствия, спрашивает. — Может, ты хоть что-то объяснишь мне? Или, по-твоему, я и этого не достоин? — Нет, от этого бесстыдного взгляда и наглого молчания с закатыванием глаз, всё мнимое спокойствие Юнги улетучивается. — Бросил меня, лишил всего, выставил врагом едва ли не целому миру и семье, а теперь молчишь? Тебя совесть там нигде не укалывает? Спокойно спишь по ночам? Не думаешь, что я имею право знать…       — Хочешь сказать, ты этого не заслужил? — сложив руки на груди, спрашивает так, будто Юнги клоуна перед ним строит, при этом выглядит совершенно безразличным к его словам.       Юнги так и теряется от этого вопроса. Вся его злость испаряется, на смену ей приходит немой шок, перемешанный с вернувшейся к нему, болью. Он не верил. Как он мог принять такого Хосока? Как мог он принять услышанный от него вопрос, что он задал в качестве ответа, за правдивый?       — Ты… — у Юнги не хватает сил договорить. Он и не знает, что должен сказать. Не знает, на какие слова способен. Они все стали такими ненужными.       — Ну же, почему ты замолчал, Юнги? Снова выставляешь из себя жертву, которую нужно пожалеть, а не винить. Или на тебя так разочарование повлияло?       — Что ты, чёрт возьми, несёшь? — не выдержав этого саркастичного тона, кричит и чувствует, что его выдержка вот-вот испарится. Он уже на что-то связное не способен, ещё чуть-чуть и он, залившись противными самому себе, слезами, упадёт на землю.       — Тебе плохо от того, что не удалось меня убить?       Колени подгибаются, Юнги сжимает кулаки и щёки изнутри кусает. Просит себя ещё чуть-чуть продержаться. Хосок же продолжает как ни в чём не бывало.       — Не переживай, Юнги. Я знаю, в чём тебя обвинили. И несмотря на то, что я сейчас стою здесь, тебе предъявили правильные обвинения. Твоё наказание было полностью заслуженным, и в глубине души ты это понимаешь.       — Не правда, — рвано выдыхает и головой из стороны в сторону с силой мотает. — Это всё ложь! Ты просто использовал меня!       Хосок шагает к Юнги, останавливается совсем близко. Его глаза сейчас не были привлекательными, взгляд выражал лишь насмешку. Юнги не чувствовал тепла от него, только холод колючий. Он напрочь лишает тело способности двигаться, и только поэтому он не отшатнулся, когда Хосок склонился к его уху и тихо, словно лесной ветерок, произнёс:       — А ты так и не научился признавать свои ошибки, Минни.