Без вины виновный.

      Если бы Юнги предоставили выбор: одиночная камера метр на метр, без света и хоть какого-то одеяла на холодном, голом полу или находится в одной квартирке с Чон Чонгуком, он без раздумий выбрал бы первое. Потому что в камере проще. Не нужно думать, строить предположения о том, чем это для него обернётся.       С Чонгуком же, с ним всё сложно. Дышать тяжелее, а ползающие вокруг тараканы вдруг стали доставлять радость. Быть может, один из них осмелится заползти или упасть на Чона с потолка, и тогда он, преисполнившись брезгливостью и отвращением, уйдёт отсюда. Но эти усатые паразиты, не боявшиеся ни света, ни дихлофоса, тоже обходили этого демона стороной. Разочаровали.       — Как ты здесь живёшь? — ну вот, стоило подумать о нём, и тот сразу заговорил.       — Важно не то, как я здесь живу, а сам факт моего проживания здесь. И насколько я помню, в гости я тебя не приглашал.       — Вот оно что, — цокает и Юнги, узнав этот тон, обречённо глаза прикрывает. Сейчас этот чёрт выбросит что-то настолько прямолинейное и бестактное, что Юнги пожалеет не только о своём освобождении, но и о том, что вообще родился. — А о том, что ты собирался подохнуть в грязной луже, и дома ты находишься именно благодаря мне, кстати, уже второй раз, этого ты тоже не помнишь?       — Тебя никто не просил, — тихо совсем фыркает, и пытается отвернуться к противоположной стене, но тут же шипит от боли в этой части тела. Тогда Юнги поднимает руки, чтобы накрыть ими своё горящее жаром лицо, но не делает этого, так как замечает гипс на правой. Лишь увидев его, он вспоминает, что Чонгук настолько сильно сжал его пальцы, что теперь два из них были сломаны.       — Давай сейчас не будем говорить о том, о чём ты просил, а о чём нет.       Юнги не отвечает, решает игнорировать присутствие этого человека. Хочется ему сидеть в этом гадюшнике, пожалуйста. Не жалко. Только пусть к нему не лезет.       — Зачем ты попёрся туда вчера? Ещё и в таком виде?       Вот только Чонгук не согласен с планами Юнги, а потому с лёгкостью рушит их.       — Как раз из-за своего вида, — язвит, — моя сменная одежда осталась там. Там же мои деньги, без которых я помру.       — Но не все же.       — Посмотри вокруг, — вздыхает устало, и замечает, что Чонгук окидывает взглядом комнату, — ты бы смог оставить здесь хоть что-то ценное, не говоря о деньгах?       В этот раз Чонгук не ответил, но в его тёмном взгляде отражалось понимание, а вместе с ним и вопрос. Юнги предпочёл бы, чтобы Чонгук оставил его не озвученным. Потому что каким бы он ни был, Юнги не хотел отвечать. Ещё бы Чонгук действительно научился не спрашивать…       — Не ходи туда. Я всё привезу.       Погодите. Что это сейчас было?       Юнги поворачивает лицо к Чонгуку и точно видит, что вопрос из его взгляда никуда не ушёл, но он ничего не спрашивал. Не спрашивает о его новом имени, о произошедшем. Ни одного вопроса не задал. Но ведь Чон Чонгук не из тех людей, которые тактично оставляют все вопросы при себе и ждут, когда человек сам расскажет.       А эти его слова, что они значили? Ладно гипс на пальцах, его Юнги ещё мог понять и не комментировать. Но к чему остальное? Зачем Чонгуку утруждать себя и заниматься возвращением его вещей? Или это что? Шутка такая, чтобы он с одним и тем же набором за решётку вернулся? Тоже пальто, во внутреннем кармане которого небольшая пачка купюр, чёрная водолазка и красные кеды. И даже обвинение. Ведь это убийство наверняка именно ему и припишут.       — Это ни к чему, — вслух говорит и осторожно приподнявшись на локтях, присаживается. Комната начинает кружиться перед глазами, здоровой рукой он обхватывает её. Ему бы покушать сейчас и снова спать, а не вот это всё.       — Почему?       Чонгук продолжает неподвижно сидеть на полу, облокотившись спиной на стену и согнув одну ногу в колене. Он не подходил к Юнги, только смотрел на него неотрывно, да зачем-то говорить с ним продолжал. В прочем, сейчас Юнги был этому рад, потому что голос Чонгука оказался тем единственным, за что ему удалось зацепиться, чтобы оставаться в реальности. А голова его перестала так сильно кружиться.       — Если я не приду туда сам, это ведь совсем не означает, что за мной не придут сюда, — даёт свой ответ и пытается подняться на ноги, но моментально терпит неудачу. Его тело сейчас, почти ничем не отличалось от этого матраса со сбившейся в кучки, старой ватой. Ноги совсем не слушались, рука, можно сказать, теперь была только одна. Голова начала кружится с новой силой, а перед глазами летали мушки.       — О чём ты? — с этим головокружением Юнги не заметил, когда Чонгук оказался рядом с ним и уложил свою ладонь ему на плечо. — Кто придёт?       В глазах двоилось, а в ушах появился странный шум, будто какая-то сирена, слышная только ему, но несмотря на эти факторы, Юнги смог не только расслышать, но и понять вопрос Чонгука. Не понимал он другого: зачем тот так хорошо изображает из себя ничего не понимающего дурака?       — Убийство директора, его ведь точно должны на кого-то по-быстрому повесить, чтобы всё замять. Я, который в это время был там, идеально подхожу. Разве нет?       Юнги, наверно впервые говорил так с Чонгуком. Так открыто, не стесняясь нелицеприятной правды. Но эта мысль не нравилась Юнги. Тогда он вспомнил, что последние три года он разговаривал только с такими же, как и он сам, заключёнными, да с охранниками ругался по поводу и без. Конечно, он уже привык разговаривать вот так, а того Мин Юнги, которого он видел во сне, давно нет. Он изменился, и говорит теперь подобным образом с каждым. Просто Чонгук оказался первым за всё это время, кто знал его «до», а потому, нечему тут удивляться.       Чонгук же напротив, выглядел удивлённым и будто застигнутым врасплох. Юнги, глядя на его лицо, всё же хотел наивно верить в то, что его слова просто удивили Чона, а не в то, что они оказались правдой. Иначе, будет слишком смешно. До истерики и сердечного приступа.       — А ты изменился, Мин Юнги, — снова по имени называет и убирает руку с его плеча.       Юнги в очередной раз вздыхает и глаза закатывает. Он будто с умственно отсталым говорил.       — Я же сказал, не называй меня так.       — Можешь не стараться, мне плевать. На твои слова и на то имя на пропуске. Но признаюсь честно, мне крайне любопытно, как оно у тебя появилось. Точнее, по какой причине.       — Я…       — Нет, я ещё не закончил, — Юнги снова хотел попытаться что-то вставить, ведь каждое слово Чонгука ударяло под рёбра. Неприятно, хотелось заткнуть его. Но сейчас мужчина выглядел настолько разозлённым, что у Юнги не хватило духа хоть звук издать. — В университетские годы ты был весьма смышлёным, но похоже, вместе с именем ты и часть мозгов потерял.       Да, Чонгук определённо злился и злость эта была полностью направлена на Юнги. И вместо того, чтобы продолжить молча слушать, Юнги уже готов был взорваться.       — Спорить и отрицать очевидное не буду, ты правильно сказал о том, что вину просто кому-то припишут. Но скажи, если бы я собирался использовать для этого тебя, стал бы я забирать тебя оттуда?       Фитиль внутри Юнги гаснет, не успев достигнуть пороха. Он растерянно глядит на мужчину перед собой и не знает, что ответить.       — Я прекрасно понимаю, что в твоих глазах я подонок каких ещё поискать нужно, но неужели ты правда считаешь, что я повесил бы случившееся на какого-то уборщика? А если ты так хорошо стал во всём разбираться, то какого хрена ты всё-таки зашёл в кабинет? Или тебе самому так сильно в тюрьму хочется? О чём ты, чёрт возьми, думал в тот момент?       Действительно, о чём он думал? Юнги даже не знает, о чём он думает и о чём должен думать сейчас. Он абсолютно растерян, ему страшно. И больно. Чонгук впервые говорил с ним в таком тоне, так зло и громко кричал на него. А все его слова об обвинении и тюрьме, звучали так, будто он не знал, где Юнги находился последние годы. А может, он просто не хотел верить в то, что Чонгук нарочно говорил с ним именно так, желая больнее зацепить. Кажется, не только Юнги изменился, но и Чонгук тоже.       — Не кричи на меня, — опустив взгляд, тихо просит и Чонгук, собирающийся сказать что-то ещё, только шумно выдыхает и отходит от Юнги.       Из кармана длинного чёрного плаща он достаёт металлический футляр для сигарет, Юнги его помнит. — Поделишься?       Чонгук кидает на него ещё один, наполненный искренней злостью, взгляд, но закурив сигарету, отдаёт её. Взяв дымящуюся сигарету подрагивающими пальцами, первые несколько секунд он просто смотрит на неё и вдыхает в себя запах дыма, коим маленькая комнатка заполнилась слишком быстро. По этой причине он всегда старался курить на улице. Дышать тут и без того тяжело из-за повышенной влажности, а от двух дымящихся сигарет, становилось дурно. Он хотел быть ещё более наглым и попросить Чонгука открыть окошко, но повернувшись к нему он увидел, что оно уже было открыто, и теперь Чонгук выдыхал дым в него. Наверно, ему здесь тоже плохо дышится, он ведь любил прохладу и свежесть. Видно, это в нём и сейчас не изменилось.       Сигарета продолжает тлеть, губами он обхватывает фильтр. Затягивается, задерживает дым внутри себя, выдыхает. Грёбаная частица, равная одной сотой, но хотя бы на неё ему становится легче.       — Когда ты начал курить? — не повернув головы, спрашивает, продолжая смотреть в окно.       — Позже, чем хотел.       Юнги не хочет что-то рассказывать и объясняться. Это не имеет смысла. Да и в целом, он сказал так, как и было на самом деле. Просто максимально кратко. Впервые ему предложили попробовать покурить одноклассники в средней школе, и Юнги согласился. Но успел только взять протянутую ему сигарету, как их разогнал пришедший в, уже не тайное место для курения, учитель. Вечером того же дня Юнги ждала беседа с родителями, которая включала в себя трёхчасовой штурм мозга о том, как сильно курение вредит здоровью. А в завершении отец сказал, что, если узнает или хоть учует от Юнги запах табака, он его не только накормит этими сигаретами, но и из дома выставит. И Юнги послушался. Он не только отказывался от подобных предложений, но и отходил дальше, когда рядом с ним кто-то курил. Но уже тогда Юнги, с каким-то необъяснимым удовольствием вдыхал этот запах, и в глубине души, ему хотелось послать все наказы родителей.       — Произошедшее ты тоже в краткой версии объяснишь?       Нет. Он просто объяснять не будет.       — Чонгук, — впервые за это время он обратился к нему по имени. Без язвительности, едкости и неприязни. — Посмотри на меня.       И Чонгук, повернувшись, действительно смотрит. Он уже не выглядел таким рассерженным, но было в его лице и взгляде что-то, что заставляло внутренние органы Юнги скручиваться. И он знал этому причину. Чонгука и впрямь задели его подозрения, отчего Юнги стало стыдно. Чёртово чувство, которое он меньше всего хотел бы испытать ещё хоть раз.       — Я не считаю тебя подонком, но я действительно думал, что это как-то отразится на мне.       — Гипса тебе недостаточно? — в более похожей, на свою прежнюю манеру общения, спрашивает.       — Ты знаешь, где я был последние три года? — вместо ответа, задаёт Чонгуку свой, очень волнующий его вопрос.       — Откуда мне об этом знать?       — Но ты же узнал, где я живу.       — Я узнал, где живёт Чон Минги, — хмыкает, а Юнги глаза прикрывает. Звуки не принадлежащего ему имени, больно режут слух. — А вот если искать Мин Юнги, то наткнёшься на пустоту, — разводит руки в стороны. Юнги же подобный ответ почти не удивил.       Но когда на матрас прилетает его пропуск, он смотрит на написанную на нём фамилию и вспоминает, что прошлым днём он видел человека, очень, и даже слишком похожего на Хосока. Его мозг напрягается, приступая к активной работе, из которой не выходит почти ничего. Он не мог понять происходящего.       Когда его обвинили в убийстве, к нему лишь раз пришли отец и мать. Они не стали его слушать, а сказали, если вина Юнги подтвердится, то он может забыть о том, что у него была семья. Им не нужен сын убийца и всеобщее порицание, с которым, по их словам, они уже успели не раз столкнуться. Ведь это дело выдалось очень громким и по каждому каналу крутили эту новость с лицом осужденного в убийстве своего парня, Юнги. Они говорили, что об этом судачили все соседи, каждый знакомый и незнакомый.              Но как тогда получилось, что до Чонгука эти слухи не дошли? Ведь врать в этом ему было незачем. А тот человек, которого накануне увидел Юнги, он же не мог быть Чон Хосоком? Но и не могли два абсолютно разных человека быть настолько схожи внешностью и голосом. Ладно, бывает, но это огромная редкость. И насколько сильно Юнги хотел верить в вариант двойника Хосока, настолько же рьяно он отрицал его. Но если Хосок всё же выжил в ту ночь, то какого чёрта Юнги посадили именно за убийство? И Хосок. Разве позволил бы он ему незаслуженно гнить в тюрьме, пока сам он наслаждается жизнью? Печально, но пока всё выглядело именно так.       Но как ему удалось всё это провернуть? Зачем? Кто вытащил Юнги оттуда и посылал эти противоречивые записки? Сначала Юнги хотел подумать на Чонгука, но того наизнанку выворачивало от малейшего упоминания фальшивого имени, значит, это был не он. Но кому ещё это было нужно? Так не пойдёт. Нужно кое-что проверить.       — Я, кажется, видел Хосока вчера, — подняв на мужчину взгляд из-под чёлки, тихо начинает. Чонгук не отвечает сразу, а потому, затянувшись покрепче, Юнги хочет продолжить, но хватает его лишь на едва слышное, и даже какое-то жалкое, — а ты?       — Я его почти каждый день вижу, и ни одна из этих встреч не приносит мне радости. Как и разговоры о нём. Чонгук начинал ещё что-то говорить, но споткнулся о тихий смех Юнги, и оставшиеся слова проглотил. С каждой, ударяющей в затылок секундой, смех Юнги становился громче, и в нём всё отчётливее были слышны нотки накатывающей на парня истерики. Чонгук, опустившись на корточки подле него, забрал из его расслабленных пальцев обгоревший фильтр и снова прямо в него, неотрывно смотрел. Но Юнги его не видел. Лицо Чонгука размылось из-за выступивших на глазах, слёз. От смеха, от горя, от боли. Юнги не знал, от чего ему хотелось плакать, но желание это было до острой боли сильным. Точно он взорвётся, если не выпустит из себя всё то, что его душит долгое время. Да, он уже плакал вчера. Но разве возможно вылить всё это за один раз?       — Юнги… — и все клапаны к чертям срывает.       — Зачем Чонгук? Зачем ты спас меня? — неконтролируемо кричит, не боясь последствий. — Зачем забрал? Почему не оставил в том чёртовом кабинете? Зачем вытащил меня из лужи? Лучше бы я остался там и захлебнулся! Ты же говорил, что увидишь, когда моя просьба будет искренней и поступишь соответственно. Так почему чёрт возьми? Почему не послушал и не оставил меня там? Я не хотел вставать! А теперь, мне придётся искать…       — Потому что каждая из твоих просьб, оставить тебя и спасти, звучали абсолютно искренне.       Юнги дыхание перехватывает от услышанного. Язык намертво прилипает к нёбу. Чонгук же спокойно продолжает, в этот раз не повышая голос.       — Потому что насколько сильно ты хотел умереть, с той же силой ты цеплялся за жизнь. Я не знаю, что у тебя произошло, но твоё желание умереть, больше похоже на страх перед борьбой. Причём, тебя не неудача пугает, а наоборот. Ты боишься справится, но остаться разочарованным. Но ты этого хочешь, быть спасённым и спасти самого себя. А теперь скажи, будь ты на моём месте, ты бы послушал меня и просьбы оставить меня? Или даже любого другого человека? Оставил бы его умирать?       — Да, — выдыхает и слеза, что так долго держалась на кончиках его нижних ресниц, наконец скатывается по бледной горящей щеке. — Я бы оставил его, потому что знал бы, какая боль может ждать этого человека после того, как он глаза откроет. Он будет ненавидеть меня и винить в этой боли, в том, что теперь её стало больше. Я бы не хотел жить и знать, что меня ненавидят за спасение. Что это спасение, принесло человеку лишь продолжение его страданий.       Теперь пришёл черёд Чонгука смеяться. Его плечи едва заметно подрагивали, из приоткрытых губ вылетали тихие смешки. В них не было истерики, как это было у Юнги, или насмешки с издёвками. Этот смех казался абсолютно пустым и лишь оставлял горькое послевкусие.       Юнги никогда не мог позволить себе сказать, что знал этого человека от и до, но в одном он был уверен наверняка: каждое слово, жест, взгляд, смешок и ухмылка, всё это, всегда что-то да значило. Пусть Юнги далеко не всегда мог угадать правильно. Сейчас, он, как и в прошлом, смотрел на то, как продолжающий посмеиваться Чонгук, доставал новую сигарету, а в голове снова называл себя идиотом, да соль с губ слизывал. Когда-то он так сильно хотел понять и разгадать этого человека, и мама говорила, что этот интерес быстро пройдёт. А когда этот человек перестанет цеплять, то уже не будет казаться таким загадочным. Всё станет понятно. Но она ошиблась, Юнги до сих пор не понимал. Ему оставалось только снова впитывать в себя каждое слово, когда тот, отсмеявшись, заговорил:       — Жить с твоей ненавистью я смогу, не в первой.       Чонгук выдыхает густой дым в сторону, будто того и сейчас могли отругать родители за запах на одежде, при этом взгляда от снова не дышащего Юнги, не отводил.       — Но я бы не смог жить, зная, что я не помог, когда мог это сделать. Не смог бы принять того, что ты погиб в страданиях, а я позволил этому случиться. Хочешь умереть, пожалуйста. Но не на моих глазах, не плача на моей груди и не цепляясь за меня так, будто я единственное, за что ты можешь зацепиться, чтобы не утонуть. Уж прости, но исполнить эту просьбу, я не способен.       Высказавшись, Чонгук поднимается на ноги и подходит к окну. Смотрит куда-то вверх и кладёт на его раму свой футляр для сигарет. Докуривает и, щелчком пальцев отправляет окурок в окно. Поправляет на себе плащ и уходит к двери. Останавливается у неё и, повернувшись в профиль, говорит:       — Как я и сказал, вещи тебе привезут. Не ходи в компанию. Тебя и остальных рабочих переведут в другое место, просто жди звонка. Если не хочешь сдохнуть от банальной простуды, то выпей лекарство и поешь, всё это есть в холодильнике.       Чонгук открывает дверь и уходит, Юнги его не останавливает, не благодарит. Он, похоже и дышать стал только после того, как дверь за Чонгуком с тихим хлопком закрылась. Каждое его слово, это дротик с ядом, Юнги ими с ног до головы утыкан. Ему стыдно, ему больно и противно. Он не цеплялся за Чонгука. Никогда. Никогда он не плакал на его груди, и никогда не желал быть спасённым им. Никогда.       Юнги снова горько посмеиваться. В своей голове он успел сотни раз сказать это пресловутое «никогда». Но Чонгук не произнёс его и единожды, хотя мог.

***

      Стеклоочиститель с запинками скользит по одному и тому же месту уже больше десяти раз. Слух режет неприятный скрип. Моющий рядом с Юнги пол, Чонвон, вжимает голову в плечи сморщив лицо от неприятного звука, и бросает недовольный взгляд на своего напарника, но тому хоть бы что. Он продолжает стоять с отстранённым видом, и только рука его, сжимающая стеклоочиститель поднималась и отпускалась, тем самым являясь видимым признаком жизни.       — Ты дыру в этом окне проделать решил?       — Что? — Юнги наконец отвлекается от своего занятия и теперь растерянно смотрел на приятеля.       — Я говорю, хватит его скоблить, — на окно кивает, и подбородок поверх сложенных на ручке швабры пальцев, укладывает. — Я же говорил, посидел бы ещё дома, пока гипс не снимут, — указывает на правую руку Юнги, два пальца которой всё ещё были в гипсе. Но парень на это замечание только фыркает.       — Если бы я провёл ещё хоть день дома, окончательно бы свихнулся.       — Да нет, ты уже. Ибо кто в здравом уме потащится на работу будучи больным? Я бы ещё понял, если бы твой больничный не оплачивался, но ведь это не так. Друг, я тебя совсем не понимаю.       Юнги на эти слова только хмыкает, а в душе радуется за паренька. Ведь это здорово, когда человек не хочет сбежать из собственного дома.       Юнги понимал, что занимается ерундой, но за эти две недели, что он провёл дома, его буквально тошнило только от одной мысли нахождения там. Гипс на его пальцах можно будет снять только через неделю, а потом им потребуется примерно месяц на реабилитацию и полное восстановление. Думая о том, что всё это время ему придётся провести в четырёх стенах, он не выдержал и вчера позвонил Чонвону со словами о том, что со следующего дня, он выходит на работу. Здесь он мог хоть как-то отвлекаться от гнетущих его мыслей и говорить с кем-то, кроме тараканов.       Звучит смешно, но в последние несколько дней Юнги и правда нуждался в общении, хоть в каком-то. Тишина слишком давила на него, а от собственных мыслей и домыслов голова взрывалась.       С тех пор как Чонгук ушёл из его квартиры, Юнги больше не видел его. Только какой-то мужчина приезжал к нему и передал пакет с его вещами. Юнги узнал в нём того самого, с которым Чонгук приходил в компанию, но имени его спрашивать не стал, как и тот представится не спешил. Передавая Юнги пакет, он смотрел на него с лютой неприязнью и даже, совсем не прикрытым, отвращением. Так что этот человек тем более не вызывал в Юнги желания познакомится, и он хотел забыть о нём сразу, как закроет дверь. Но проверяя карманы пальто, он обнаружил в одном из них, уже знакомый, сложенный вдвое, лист бумаги и напечатанные на нём буквы.       Он тут же позабыл о своём хреновом состоянии и выбежал за мужчиной в коридор, окликнув его. Тот явно был недоволен тем, что его заставили остановиться, но сделав это, он даже терпеливо выслушал все вопросы Юнги. Он спрашивал не запомнил ли мужчина в каком положении лежала одежда, не было ли в нём каких-то бумаг и не видел ли он кого-нибудь у его шкафчика.       Тот окинул его взглядом, точно собирался прихлопнуть как назойливого комара, но на каждый вопрос ответил со всей серьёзностью. Подробно рассказал, как лежали вещи Юнги, никаких бумаг в шкафчике не было, как и кого-то постороннего у него. Юнги такой ответ не удивил, но разочаровал, что не укрылось от внимательно наблюдающего за ним мужчины. Он подумал, что у Юнги что-то пропало и сразу озвучил свою догадку, но тот сразу её опровергнул. Поблагодарил и извинился за доставленные неудобства, после чего проковылял к себе в квартиру. Оставшись наедине с самим собой, он снова развернул найденную в кармане записку. В ней неизвестный говорил о желании встретится у магазинчика, что находился недалеко от здания компании, в которой на тот момент работал Юнги. И в этот раз в нижнем углу листка стояла дата. Они должны были встретиться на следующий день после убийства президента. Если бы всё не случилось так, как оно случилось, он бы смог хоть что-то узнать. Понимание этого угнетало, но Юнги решил не давать себе отчаиваться.       Он думал, раз этот человек способен так легко его находить и подбрасывать ему эти записки, значит, он точно следит за ним и знал о произошедшем, и выберет другой день для встречи. Но этого не происходило.       Все эти дни Юнги ждал хоть какого-то послания. Зачем-то приходил к упомянутому в записке магазинчику и проводил у него по паре часов, но к нему никто не подходил. Также он ходил к тому месту, где видел Хосока и сидел на той же лавочке по несколько минут в день. Он понимал, что встретить его в этом же месте практически невозможно, но больше ему было негде искать.       В какой-то момент он решил было всё же навестить родителей, чтобы те объяснили ему хоть что-то, но он не смог позволить себе подойти к родительскому дому ближе, чем на расстояние двадцати шагов. Не только потому, что боялся снова быть посланным, но и последствий за сам факт его прихода к ним. В его памяти очень хорошо сохранился вид горящего от взрыва здания мотеля. Он не хотел наблюдать подобную картину с домом его родителей. Этого бы он себе точно не простил.       Ему оставалось только пребывать в мучительном ожидании нового письма, и спасаться работой. Может, этот человек тоже ждал, когда Юнги поправится, а так он покажет ему, что уже вполне здоров и готов с ним встретится. Кем бы тот ни был.       — Бросай свои стёкла, пошли обедать, — Чонвон легонько хлопает Юнги по плечу и тут же отпрыгивает от него, боясь снова получить локтем. Юнги же на этот жест не реагирует, кивает только.       — Хорошо. Ты иди пока, а я телефон в раздевалке оставил. Пойду заберу.       — Угу.       Они расходятся в разные стороны: Чонвон к лифту, а Юнги идёт на лестницу, так как ему нужно было на этаж ниже. На самом деле телефон ему был не нужен, он просто хотел проверить шкафчик. Может и глупо было полагать, что желанная записка появится в первый же день, как он начал работать в новом месте, но он же ничего не потеряет, если проверит. А может ему повезёт, и он сможет застать врасплох этого человека, поймав его на подкладывании этой записки в его ящик.       Наивно, но кроме подобных мыслей у Юнги ничего не было. В то утро Чонгук сказал, что Юнги просто боится полученных его борьбой, результатов и нехотя, но он признал это. Его страшило каждое собственное предположение и то, что хоть одно из них окажется правдой. И получив слова об этом в лицо, ещё и от Чонгука, Юнги всё же решил попробовать, а не сразу сдаваться. Он принимал все оставленные им лекарства и о желании просто умереть, старался думать реже, как и о неудачах. Проблема заключалась в его незнании, с чего начать.       Сначала он подумал, что мог бы на самом деле объяснить всё Чонгуку и попросить его о помощи, но быстро отмёл эту идею. Чонгук сказал, что видит Хосока едва не каждый день, и отнюдь не рад этому. Вряд ли ему захочется ещё и разгребать всё это дерьмо. А вспоминая прошлое, у Юнги и язык бы не повернулся просить его о помощи. Чонгук уже помог ему дважды, хоть мог этого не делать, с него достаточно. Да и Юнги не хотел бы снова пересекаться с ним.       Подойдя к раздевалке, он кладёт руку на ручку двери и, тихонько опускает её, неспешно приоткрывая. Его действия оказались бессмысленны, внутри никого не было. Обречённо вздохнув, он закрывает за собой дверь и проходит к своему шкафчику. Уже готовится открыть его, но замечает на полу маленький клочок бумаги. Быстро подняв его, он убедился в том, что это та самая бумажка, которую он оставил в меж дверном проёме. Кто-то открывал его и не заметил выпавшую бумажку.       Оглянувшись по сторонам, Юнги тихо ухмыляется и открывает шкаф. Как он и ожидал поверх его водолазки лежал сложенный вдвое лист бумаги. Подойдя к двери раздевалки и приложив к ней ухо, он прислушивается, не идёт ли кто сюда. В коридоре стояла полная тишина и он смог спокойно вернуться к шкафчику и развернуть записку.       Напечатанные буквы складывались в послание. Этот человек хотел, чтобы Юнги написал на этом листке место, в котором будет готов поговорить, и положил записку обратно в ящик. Перед этим он должен был тщательно убедится в том, что этого никто не видел. Также неизвестный просил не доверять здешнему руководству персоналом. Причин или объяснений этому не прилагалось, но только этого предупреждения Юнги было достаточно для того, чтобы напрячься. Он и без того относился к людям с подозрением, особенно он теперь обходил стороной улыбающихся ему старушек, и точно не собирался соглашаться на их предложения о подработке. Здесь же, он кроме Чонвона никого не знал, но уже и не горел таким желанием. В послании говорилось только о людях с руководящими должностями, но для Юнги разом все здесь стали подозрительными.       Сделав два глубоких вдоха и разом выдохнув из себя весь воздух, Юнги начинает судорожно перебирать в голове варианты мест для встречи. Этот человек решил дать ему причину доверять, раз позволил самостоятельно выбрать место, но он всё равно боялся. Да, он сказал себе, что будет пытаться разобраться в происходящем, чтобы вернуть себе хоть подобие жизни и освободится от ложных обвинений. Вернуть себе имя в конце концов. Но это совсем не означало, что он на самом деле, вот так сразу перестал бояться. На сколько сильно он желал этой встречи, с той же силой он её страшился.       Не того, что это будет какая-то ловушка, в которой его убьют. Хотел бы этот человек его смерти, то давно бы это сделал. У него точно была другая цель, которая как-то связана с произошедшим с Юнги. Иначе он не задавал бы провокационных к действиям вопросов. Не спрашивал бы, не сдался ли он. Но как это, его дело, могло быть связано с кем-то ещё? Если только это не тот человек, который и должен был стать обвинённым в убийстве.       Слишком сложно обо всём этом думать, в висках болезненно пульсировало. Потерев их костяшками больших пальцев, Юнги достаёт из шкафчика телефон, чтобы проверить время и сделать для себя фото записки, ведь теперь он не мог забрать её. Разблокировав экран, он видит новое сообщение от номера, который почему-то не удалил. Ни три года, ни два месяца, ни две недели назад.       Чонгук:       Нужно встретиться и поговорить. Срочно! Не придёшь по этому адресу сегодня в восемь, я приду к тебе сам! И не смей видеться с неизвестными людьми до встречи со мной!       Из Юнги вылетает нервный смешок. Он ещё раз перечитывает полученное сообщение. Откуда Чонгук узнал о получаемых Юнги посланиях и о том, что он должен был встретится с его отправителем? Неужели они не просто забрали в тот раз его вещи, но и проверили и заметили записку? Чонгук тоже следит за ним? На кой чёрт он это делает?       У него разом заканчиваются все силы. Он с обречённым вздохом прислоняется к соседнему шкафчику и по нему сползает на пол. Глаза его устало прикрываются, а здоровые пальцы сминают записку. Он снова смотрит на сообщение в телефоне и не понимает, что на него ответить.       Если он пошлёт Чонгука, тот, как и сказал, придёт к нему сам. И закрытая дверь с хлюпким замком его не остановит. Если он спросит о том, почему не должен идти на эту встречу, Чон просто перешлёт своё прошлое сообщение. Если попытается спросить, зачем тот вообще лезет в его дела, Чонгук пошлёт его куда подальше, но вечером всё равно придёт к нему. Юнги не сомневался в правильности своих догадок, потому что что-то, но он всё же знал о Чонгуке. Значит, оставалось только одно, перенести время встречи, так как в восемь у него только заканчивался рабочий день. Всё остальное за разговором и узнает.       Согласившись с этими мыслями, он печатает сообщение, при этом стараясь унять дрожь в пальцах. Отправляет. Поднимается на ноги и достаёт из нагрудного кармана ручку. Разгладив помятый лист на полке внутри ящика, он делает фото, а после неровным почерком пишет адрес места и выбирает завтрашний вечер. Чонгук же не говорил совсем не видеться с этим человеком, а только до встречи с ним. Сложив лист, он оставляет его в ящике и, убрав телефон в карман, покидает раздевалку. Чонвон наверняка уже заждался его, да и Юнги хотел успеть хоть кофе попить перед работой.       Дальше день шёл своим чередом. Юнги встретился с Чонвоном у автоматов с кофе и, выслушав его ворчание, извинился за задержку. Они выпили по стаканчику американо, вышли вместе покурить и вернулись к работе. Юнги ещё в тюрьме приноровился работать только одной рукой, да и подобные переломы были ему не в новинку, а потому какого-то дискомфорта во время работы он не испытывал и вполне сносно справлялся со всем. Но беспокойный Чонвон не давал ему взяться за швабру и не подпускал к туалетам, полностью взяв эти дела на себя. Он постоянно предостерегал Юнги, чтобы тот не напрягал больную руку, а потому разрешал ему только пыль протирать, да окна мыть. При этом полностью игнорируя все заверения Юнги о том, что он в порядке.       Юнги оставалось только смирится с упрямством Чонвона и делать, как он велит. Да и Юнги, как бы ему ни хотелось этого признавать, была приятна забота этого, казалось бы, совершенно чужого человека. Ведь он уже очень давно не чувствовал чего-то подобного по отношению к себе.       Когда-то он думал, что родители и Хосок, слишком его опекают. Но когда он столкнулся с жестоким миром лицом к лицу, ему как никогда не доставало этой опеки и поддержки. Он готов был выслушать и согласится с каждой бранью отца, со всеми повторяющимися нотациями матери, только бы те снова раскрыли для него свои объятия и оградили его от всего. Об этом он думал первые несколько месяцев своего заключения и по ночам беззвучно плакал, мечтая снова почувствовать мамины руки на своей голове и её мягкие поглаживания.       Но через некоторое время ему пришлось и об этих мечтах забыть. Стать жёстче, а не распускать сопли. Закрыть всю боль внутри себя и обращать её в злость чтобы выжить в том суровом мире, в коем оказался. Таким образом он успел позабыть о том, что такое забота и зачем это нужно. А сейчас в его груди разлилась, совсем капелька, но приятного тепла. На сколько бы человек не был чёрствым, в глубине души, в каждом сидело то детское, а потому, совершенно искреннее желание чтобы о нём позаботились. И не только во время болезни, а всегда. Это ведь так приятно.       — Ну что, пошли в тот зал?       — Ага.       Юнги кивает и собирает моющие средства на тележку и выдвигается следом за Чонвоном. По плану у них остался зал для конференций и полы в том коридоре. Они должны успеть закончить до конца рабочего дня, и тогда за полтора часа Юнги должен успеть добраться до места, которое Чонгук выбрал для встречи с ним. Стоило произнести чужое имя в голове, как Юнги вспоминает, что, покинув раздевалку он больше не проверял телефон, а потому не знал, что ответил ему Чонгук. Остановившись посреди фойе первого этажа, он достаёт из кармана синих рабочих брюк, телефон. За это время ему пришло пять сообщений от Чонгука. Предчувствуя плохое, он сглатывает вязкую слюну и открывает их.       Чонгук:       Уйди раньше. Тебе нечего там делать.       Я не шучу Юнги.       Не вынуждай меня приезжать за тобой.       Мать твою, Юнги! Немедленно уходи.       Поверь, ты пожалеешь, что не послушал меня.       — Минги, что случилось?       И правда, что случилось? Почему Чонгук так упорно настаивал на том, чтобы Юнги ушёл? Что не так с этим местом, раз один предостерегает, а второй прямо говорит бежать? Почему Юнги должен пожалеть? И почему вместо того, чтобы позвонить, Чонгук слал ему смс? Звонок то он бы точно не пропустил.       — Минги, ты здесь? — перед глазами проносятся чужие щёлкающие пальцы и Юнги нерешительно кивает, стараясь сдержать в себе порыв попросить напарника не звать его этим именем. Это будет слишком странно, даже для него. — У тебя всё хорошо?       — Да, извини, — кивает снова и убирает телефон в карман. — Просто задумался.       — О чём? Что-то произошло? О, погоди, директор Чон идёт.       — Кто? — слетает с пересохших и будто онемевших, губ.       — Директор Чон со своей пассией. Слышал бы ты, что тут вчера происходило. Та ещё парочка. Вон они, смотри.       Чонвон указывает вытянутым пальцем в нужную сторону и Юнги смотрит в том направлении. Весь воздух что в нём был, мгновенно покидает лёгкие. Они сжимаются и скукоживаются подобно засушенным фруктам. Юнги точно больше дышать не сможет. Он немигающим взглядом смотрит вперёд.       Там, на встречу ему, держа друг друга под локоть идут двое мужчин. Переговариваются о чём-то несерьёзном, об этом говорили озорные улыбки на их лицах. Точно они были двумя школьниками, которые радовались проказе и теперь, довольные обсуждали вышедший из этого результат.       Юнги уже не дышит, но теперь говорит себе и не смотреть. Потому что собственным глазам верить не хочется, только вырвать их, затоптать и выбросить. К слову, сердце туда же. Потому что оно уже затоптано, грязью с этих кожаных туфель замарано, этими родными-чужими смешками заколото. Оно уже не живое, его добили, а значит и необходимости в нём больше нет. Оно всё ниже и ниже в пропасть падает, но Юнги хочет попытаться его спасти. Хоть какую-то, самую крошечную частичку, уберечь. Пусть будет неприглядной и грязной, и глупой сверх меры, но ведь это его сердце. Он его с пола, вот такого неживого поднимет, к себе мягко прижмёт и баюкать как маленького ребёнка будет. Пообещает вылечить, заботится о нём.       Но перед этим один раз, только один, он его по имени позовёт. Только спросит и попросит им не быть, иначе Юнги не выдержит собственной боли, сжатой в своих руках. Именно в неё и обратится его израненное сердце, если этот человек окажется Чон Хосоком. Тем Чон Хосоком, который обещал его любить и оберегать, тем который был его солнцем. Тем, кто позабыв о Юнги, теперь другому свою солнечную улыбку дарил, а его оставил заживо гнить.       Посмеивающиеся мужчины проходят мимо, не заметив Юнги, и тогда с его губ слетает тихое, но чёткое:       — Хо.       Темноволосый мужчина в расстёгнутой кожаной куртке поверх пиджака и футболкой под ним, чей смех был громче, чем у его спутника, резко останавливается. Смех бесследно исчезает и Юнги даже на таком расстоянии способен уловить исходящие от стоящего к нему спиной мужчины, волны напряжения. Взгляд Юнги становится мутный, его глаза заполняет пелена скопившихся в них слёз. Он чувствует, как дрожит его нижняя губа и прикусывает её. Но это было бессмысленно, ибо дрожало всё его тело. И с каждым видимым ему, сантиметром поворачивающегося к нему лица, эта дрожь становилась сильнее.       Это был он, Чон Хосок, в убийстве которого был обвинён и в последствии посажен в тюрьму, Юнги. Хосок был жив и теперь смотрел на него ничего не выражающим взглядом. Рот Юнги беспомощно открывается и закрывается, он не знает, что сказать. Ждёт слов от Хосока. Хоть каких-то объяснений, хоть чего-то. Но тот замер статуей и молчит. Видно, он тоже не ожидал встретить Юнги здесь. И в любом другом месте. В его взгляде не было ни мягкости, ни тепла, ни хоть какого-то сострадания к умирающему на его глазах. Он смотрел на него, но будто сквозь. Будто вовсе не видел, что сотворил с человеком.       — Хосок.       — Хосок…       Юнги облизывает ставшими солёными губы и горько усмехается. Наверняка его голос прозвучал намного тише, чем голос стоящего рядом с Хосоком человека. У Юнги сейчас чувство дежавю. Когда-то он стоял между Хосоком и Чонгуком, и каждый из них звал его. Он не пошёл к Чонгуку, выбрал Хосока и его солнечный свет. Но сейчас он уверен в том, что этот свет не выберет его. Он от него давно отвернулся, лишил своего тепла.       И он действительно это делает. Чуть склонив голову, он снова отворачивается и, взяв своего спутника за руку, уходит. Вынуждает отшатнувшегося Юнги наблюдать за его удаляющейся спиной. Он теряет равновесие и падает на пол. Ничего не понимающий Чонвон срывается к нему желая помочь подняться, но едва не врезается в выросшую перед ним, тёмную фигуру.       — Поднимайся.       Голос Чонгука, пусть и не громкий, но подобный грому. Он сотрясает все внутренности и вынуждает Юнги поднять взгляд со своих, раскиданных по полу ног и уставится в протянутую ему руку. И ведь не от него совсем он ожидал её получить, не его голосом это слово услышать хотел, не его звал.       — Перестань причинять мне боль. Прошу, поднимись.       От вытянутой к нему руки, Юнги переводит взгляд на лицо Чонгука и потерянно смотрит на него. Он никогда и не думал причинять ему боль.       — Хотя бы сейчас, на зло ему, возьми меня за руку и встань. Он не достоин видеть тебя таким.       И Юнги слушается. Обхватив здоровыми пальцами руку Чонгука он, не прилагая усилий, поднимается на ноги. А если точнее, Чонгук его поднял и поставил, по-прежнему крепко держа его руку, тем самым заверяя в том, что теперь Юнги не упадёт.       — Вот как прославленный своим нерушимым словом Чон Чонгук, держит своё обещание не появляться на чужой территории?       Голос Хосока больно бьёт по ушам. От него веет таким холодом, что кожа покрывается толстым слоем инея.       — Я бы на твоём месте заткнулся, Чон Хосок. В отличие от тебя, я не нарушаю данных мною слов ради выгоды.       После этих слов Чонгук крепче, но не до боли, сжимает руку Юнги и, больше ничего не говоря ведёт его к выходу. Юнги послушно ступает за ним, не оборачивается. Теперь он понимает почему Чонгук так настырно говорил ему уйти, почему предупреждал. Он просто хотел уберечь его, ещё и какое-то обещание из-за него нарушил. Хосок тоже нарушил одно, да только то, что он давал Юнги. И как так вышло, что солнце в итоге погубило его, а тьма спасла?       — Почему ты просто не позвонил мне? — оказавшись на улице тихо спрашивает и смотрит в повернувшееся к нему лицо. Чонгук выглядел странно. Потрёпанно и растерянно, будто это ему, а не Юнги только что сердце разбили.       — А ты не помнишь? — Юнги смог только брови непонимающе нахмурить. — Три года назад, в нашу последнюю встречу ты просил меня больше не звонить, и не отвечать, если вдруг позвонишь ты. Никогда.       — Никогда, — шепотом повторяет и глаза прикрывает.       Нет, он не помнит об этой просьбе. Как и почти не помнит того дня, о котором говорил Чонгук. Ему только хотелось спросить, почему всегда угадывающий ложь Чонгук, принял его «никогда» за правду?