Без вины виновный.

      Находясь в объятиях Хосока, Юнги чувствовал приятное, а самое главное, знакомое тепло. Его тяжёлая голова в миг опустела, из неё ушла каждая тревожащаяся мысль. Эти объятия не только согревали и не давали холодному воздуху просочится в его кожу, но и исцеляли. Юнги, будто находящийся долгое время в забвении, наконец проснулся и вспомнил, что для него на самом деле важно и по-настоящему любимо.       Он слишком привык к Хосоку, значит, он не мог не любить его. Не мог перечеркнуть все проведённые с ним годы и с головой погрузится в тёмный омут, в котором и дна не видно. Не мог он лишь от нескольких красивых слов, потонуть в незнакомом и непривычном ему, Чон Чонгуке.       — Какой ты мокрый и холодный. Мама разве не дала тебе зонт? — и эти вопросы, пропитанные искренним беспокойством, тоже были ему знакомы и куда приятнее.       — Дала, но я его потерял, — а его почти ложь, не доставляла дискомфорта. И может, это было не очень хорошо по отношению к Хосоку, но, если бы Юнги всегда говорил ему правду, тот куда реже улыбался бы.       — Эх, растяпа, — Хосок отстраняет его от себя и треплет влажные волосы. — Иди скорей переодевайся, а то простынешь. А я пока чай тебе согрею.       — Хорошо, — вместе они переступают порог дома и Хосок закрывает дверь.       — И Юнги, — парень вопросительно мычит пока пытается развязать мокрые шнурки на кроссовках. Хосок присаживается на корточки и помогает ему, тихо продолжая, — твой отец, он немного не в настроении.       — Что-то случилось? — встрепенувшись, бросает шнурки, чем пользуется Хосок и сразу развязывает их, — или это из-за того, что я задержался?       — Ну, как сказать, — брови Юнги неконтролируемо ползут вверх. Редко он мог видеть такого мнущегося Хосока. — Пока тебя не было, ему звонили…       Хосок не успевает договорить, как со стороны кухни до них доносится пропитанный неподдельной злостью, голос: — Долго ты там топтаться будешь? Или что, стыдно на глаза попадаться? Если до такой степени стыдно, то мог и домой не возвращаться!       Хосок не успел объяснить Юнги причину такого настроения отца, но он уже и не нуждался в этом. Вероятнее всего отцу звонили из универа. За эту неделю он прогулял как минимум восемь пар, он их даже не считал. Если всё дело в этом, то не было ничего удивительного в его словах, как и в том, что Хосок так замялся. Наверно он успел уже выслушать не мало брани в адрес Юнги, а ещё, он должно быть очень удивился. А может, и разочаровался в нём.       Если сравнивать, кто в данную минуту больше волновал Юнги: разозлённый отец или разочарованный Хосок, Юнги выберет второго. Отец злился на него слишком часто, так как по натуре своей, всегда очень строг, а потому, это тоже стало привычным. Но такой взгляд Хосока выбивал из него весь воздух. Было неприятно и даже мерзко от самого себя.       — Прости, — опустив голову, тихо шепчет, не прислушиваясь к льющемуся из кухни, шуму. — Можно, мы потом поговорим об этом?       — Конечно, — Хосок берёт его руки в свои, улыбается снова и ведёт его к лестнице, — иди переодевайся и ни о чём не волнуйся. Я поговорю с ним.       Юнги хватает только на беспомощный кивок, после чего он уходит в свою комнату. Он знает, что может полностью доверить это дело Хосоку, тот найдёт нужные слова, угомонит отца и всё снова будет хорошо. Вот только у самого Юнги не было для Хосока объяснений. Не мог же он сказать, что вместо пар он гулял с другим парнем? Конечно нет. Оставалось надеяться только на то, что Хосоку будет достаточно этих извинений и больше он эту тему не поднимет.       Как Юнги и предполагал, Хосоку удалось убедить отца не устраивать скандал. Когда он спустился к ним в кухню, отец не стал кричать, лишь смотрел на него с заметным недовольством. А когда он всё же собрался что-то сказать, в дело вступила мама. Она, заметив открывающийся рот мужа, сразу начинала гладить его по спине и похлопывать по плечу, и тот, хоть и фыркал, но успокаивался. Таким образом, ужин прошёл более-менее гладко. В конце, когда Юри поставила на стол любимый всеми черничный пирог, Хосок повернулся к Юнги и, вытянув перед ним сжатые в кулачки руки, кивнул на них.       — Угадай в какой? — улыбается и бровями забавно так играет, что Юнги не смог сдержать улыбку.       — Ну ты как дитё малое, — головой из стороны в сторону мотает.       — Ой, ладно тебе, — машет ладонью мама, — давай, отгадывай уже.       Глядя на её нетерпение и искрящуюся в глазах радость, Юнги понял, что Хосок уже показал им подарок. И судя по выражению лиц обоих родителей, чтобы там ни было, оно должно было понравиться ему. Хотя, Хосок никогда не дарил чего-то, что ему не понравилось бы. Ибо очень хорошо знал его, вкусы и предпочтения во всём. Закрыв глаза, Юнги в воздухе водит над кулачками указательным пальцем и останавливается, когда в него врезается один из них. Он открывает глаза и в этот момент Хосок поднимает руку выше и раскрывает свой кулак. Теперь, он видит, как с пальцев Хосока свисала тонкая серебряная цепочка, а на ней было почти такое же тоненькое, как и цепочка, сияющее колечко.       Юнги смотрел то на кольцо, то на Хосока и не знал, что сказать. Он будто потерял способность говорить, двигаться и в целом всё. Он понимал, что всё это значит, как и то, что выбирай он самостоятельно, не угадал бы. Хосок сам подставил под его палец нужный кулак. Пока Юнги пытался понять собственные мысли на этот счёт, Хосок начал говорить:       — Юнги, мы знакомы и дружим уже много лет. И я, не стесняясь могу сказать, что большинство из них, ты нравился мне не только как друг, но и как человек, с которым я хотел бы построить крепкие отношения. Я хотел предложить тебе встречаться на твоём выпускном, но в то время тебе нужно было готовиться к поступлению, а потому я не стал спорить с твоими родителями, и покорно ждал. Но сейчас, думаю, время уже пришло. Юнги, ты мне нравишься. Я хочу быть с тобой. Всегда помогать тебе, заботится и оберегать. Ты будешь моим парнем?       Юнги молчит. Он смотрит на улыбающееся широкой улыбкой лицо Хосока, видит в его взгляде надежду и даже уверенность в согласии на его предложение. Тоже он видит и в лицах родителей, и это не удивительно. Они уже давно полюбили Хосока и приняли его в семью, как родного. Они считали его идеальным партнёром для Юнги.       Зная всё это, мог он отказать сейчас? Разумеется, нет. Он ведь и сам был сильно привязан к Хосоку и не видел рядом с собой кого-то, кроме него. Только…       «Не смотри на меня так, будто я нравлюсь тебе не меньше, чем ты мне, и плевать ты хотел на этот ужин и свои будущие отношения».       — Прости, — Юнги опускает взгляд, и даже закрывает глаза. Он не хочет видеть, как улыбка покидает лицо друга, не хочет видеть разочарование в лицах родителей.       Для одного дня, с Юнги случилось слишком много. И пусть мозгом он понимал, что Чонгук ему на самом деле не нужен, он уже не мог решительно ответить Хосоку взаимностью. Он слишком запутался в себе. Ему нужна передышка.       — Я, мне, прости, — спотыкаясь о собственные слова и их нелепое звучание, он поднимается на ноги, продолжая виновато смотреть в пол. — Прости, но мне нужно немного времени. Извини, Хосок.       Юнги выбегает из кухни, не получив ответов на свои слова. Даже его отец был настолько шокирован, что не сразу понял, что Юнги сбежал, и лишь потому он ничего не сказал. Сам же парень, забегает к себе в комнату и, подобно ребёнку забирается под одеяло на кровати. Юнги не страшно, но слишком непонятно. В голове так много различных мыслей, и в то же время ни одной.       — Я идиот, — выдыхает в подушку и глаза с силой жмурит. Он должен успокоиться и привести свою голову, как и чувства в порядок. Он искренне надеялся, что проснётся здоровым.       Юнги только должно было исполниться двадцать, но с каждым годом он всё чаще разочаровывался в таком чувстве, как надежда. Засыпая прошлым вечером, он надеялся встретить новое утро здоровым и сердцем, и разумом, но проснулся ещё более больным. Мало того, что ему всю ночь снились либо Чонгук, либо Хосок, так проснулся он от сна, в котором убегал от обоих, и от собственного надрывного кашля. Когда он открыл глаза, то мутным взглядом разглядел черты, сидящей рядом с кроватью, матери. Её лицо было бледным, под глазами залегли тени усталости, а волосы не были привычно заплетены в косу. Она была уставшей и потрёпанной. И осознание того, что выглядела она так плохо по его вине, ни капли не улучшало его состояние.       — Мама, — он хотел попросить её уйти отдыхать, но успел только позвать её, как замолчал, испугавшись собственного хриплого голоса и сморщившись от сильной боли в горле.       — Сынок, — женщина, увидев, что Юнги проснулся, сразу берёт со стола стакан с водой и подносит к его губам, помогая попить, — вот так. Сейчас тебе нужно как можно больше пить тёплого.       — Прости, — хрипит, — и тебе не обязательно сидеть тут со мной. Я ведь уже не маленький. — Юнги чувствовал себя очень виноватым перед мамой. Он не мог смотреть на неё в таком состоянии, как и допустить, чтобы и она заболела. Но причина, по которой он очень хотел, чтобы она ушла, заключалась не только в этом.       — Ты мой сын, а это значит, что для меня ты всегда будешь маленьким, — мягко гладит его по волосам. — И я искренне надеюсь, что теперь ты понял, что под дождём лучше не гулять?       Юнги не знал точно, вкладывала ли она в свои слова ещё какой-то смысл, кроме прямого, но даже так ему стало ещё более совестно. Он не должен был поддаваться соблазну и гоняться за тенью. Ведь в конце концов, это ни принесло ему ни чего хорошего. Ещё и родителей волноваться заставил. И Хосок, где он сейчас? Обиделся на него и ушёл?       — Я понял. Мам, а Хосок, он ушёл, да?       — Он ушёл за лекарствами для тебя, а папа на работе. Поэтому я посижу с тобой до его возвращения.       — А он, ну…       — Если ты переживаешь из-за вчерашнего, то не волнуйся. Мы поняли, что ты уже на тот момент себя плохо чувствовал и растерялся. Потому и убежал. — она замолкает и внимательно смотрит на прикрывшего глаза Юнги. — Сынок, я понимаю, что тебе сейчас плохо, но ты же не хотел на самом деле отказать Хосоку? Он же такой хороший, так заботится о тебе и всегда желает тебе только самого лучшего.       — Мама, — устало тянет, так как совсем не хотел говорить на эту тему сейчас, и в миллионный раз слушать о том, какой Хосок хороший. Он это и сам знал.       — Хорошо, я не буду досаждать тебе, но, — Юнги выпускает из себя ещё один усталый вздох. Он знает, что последует за этим «но». — Из моей головы всё никак не уйдёт твой вопрос о том, что тебе мог понравиться кто-то другой.       Как и ожидал Юнги, Юри продолжает и совершенно не реагирует на выступившее на и без того болезненном лице, недовольство.       — Неужели ты говорил серьёзно и все эти дни проводил с тем человеком? И прогуливал, тоже из-за него? Юнги, ты же у меня умный и сообразительный мальчик, ты ведь и сам должен понимать, что из этого не выйдет чего-то хорошего. Этот человек уже ведёт тебя по кривой дорожке. Зачем ступать на этот тёмный, тернистый путь ради минутного удовольствия? Тем более что потом, тебе достанется только боль. А Хосок, как бы сильно тебя не любил, не будет ждать вечность. Он ведь тоже человек, которому к тому же, уже двадцать четыре. Да и думаешь, будешь ты ему нужен потом, поломанный?       Она говорила, а Юнги молчал. Он понимал, что никакие его слова сейчас не переубедят её. А ещё, ему уже было больно, он уже чувствовал себя поломанным, ведь как ни хотел, но признавал правоту маминых слов. Он и сам уже понял, что Чон Чонгук, это тьма, от которой Юнги нужно избавиться. Вытравить её всю из себя, пока та полностью не поглотила его. Он знал, всегда знал, что его жизнь, это Чон Хосок и никто другой. От него можно не ждать боли, не нужно гадать и о том, что происходит в его голове. Хосок знакомый и уже стал родным. Чонгук — чужой, и останется таким навсегда.       Но всё же была в Юнги крохотная частица несогласия. Ему хотелось поспорить с мамой и зачем-то оправдать Чонгука. Потому что несмотря на то, что мама не называла его имени, как и в целом не знала о ком говорит, слышать такие слова в его адрес, Юнги было неприятно. Да, Чонгука окутывает неизвестная Юнги тьма, но это ведь совсем не значит, что он плохой. Просто он не для Юнги, а Юнги не для Чонгука.       За этими размышлениями он не заметил, как задремал. Когда же он снова открыл глаза, мамы в комнате уже не было. Рядом с ним сидел Хосок и влажным полотенцем промачивал его горящий жаром лоб, щёки и шею.       — Проснулся? — улыбается с привычной теплотой во взгляде, а Юнги снова называет себя идиотом. Потому что мама права, Юнги не может променять этого солнечного человека на другого, что только дождь обещает.       — Мама ушла спать?       — Угу. Всё никак не хотела оставлять тебя. Ты ведь уже давно так сильно не болел. Мы все очень удивились и разволновались.       — Это всё дождь, — хрипит, носом шмыгая, — впредь, я буду осторожнее и лучше подожду, пока он закончится. Не буду идти прямо под ним.       — Вот и правильно. Здоровье превыше всего.       — Хо, — отвернувшийся, чтобы убрать полотенце, он вопросительно мычит, а Юнги, прочистив горло, неуверенно, но продолжает. — прости меня за вчера. Я не хотел обидеть тебя или разочаровать. Просто, немного растерялся. — Хосок поворачивается лицом и протягивает Юнги таблетку, а вместе с ней и стакан с водой.       — Я так и подумал, но всё равно был удивлён. Мне казалось, что на самом деле мы уже давно всё решили, и сомнений ни у кого из нас не осталось. Во всяком случае, так было до моего отъезда. — Юнги на это ответить нечего, потому что Хосок абсолютно прав. Сомневаться Юнги начал именно после встречи с Чонгуком. И не только в Хосоке, а вообще во всём и всех, кто и что его окружало. — Ты встретил кого-то?       И когда ты, Чон Хосок, стал таким проницательным?       — Да, — раз Хосок задал прямой вопрос, Юнги тоже решает не врать. Глупо будет, и ещё более тошно. — Но это ничего не значит. Минутное помутнение, не больше.       — Ты уверен? Юнги, я хочу, чтобы твой выбор был полностью осознанный. Ты же знаешь, что я желаю только лучшего для тебя.       — Я знаю Хо, не волнуйся. Мне не нужен тот незнакомый человек. Мне нужен ты, знакомый и родной.       И только после этих слов, Хосок полностью расслабляется. Юнги даже смог расслышать его облегчённый выдох. Отвратительно даже думать, что за эти несколько часов мог пережить Хосок. Юнги же действительно пора признать, что прошедшие две недели, были не больше приятного дурмана. И он должен выбраться из него, пока это не превратилось в опасную зависимость.

***

      Лёгкий ветерок приятно обдувал подставленное солнцу лицо. Совсем скоро зима, Хосок уедет в командировку, так что Юнги должен был как следует запастись солнечным теплом. До его ушей доносится звон телефона. Юнги лениво тянется к карману длинного бежевого пальто и, проверив имя звонившего, принимает вызов.       — Привет мама.       — Юнги, ты зонт взял? Небо снова так сильно потемнело.       — На небе почти ни облачка. Да и Хосок заедет за мной.       — А, ну хорошо. Я в магазин выходила, и заметила, что небо опять затягивается.       — Не волнуйся, я не промокну.       Со дня выздоровления Юнги прошло почти два месяца, но маму настолько напугало то его состояние, что она стала переживать по этому поводу больше, чем прежде. Юнги понимал её, а потому спокойно выслушивал все её слова и даже если дождя совсем не предвещалось, брал с собой зонт, если та его давала. Да и сам Юнги не горел желанием снова быть прикованным к постели почти на две недели. Как бы сильно ему ни понравились те ощущения, пока он сидел под дождём, оно того не стоило.       — Ты точно с Хосоком уедешь? Он сегодня так сильно торопился куда-то.       — Да, он написал, что у него деловая встреча и он может немного задержаться. Я просто подожду его в библиотеке, позанимаюсь пока.       — Ну хорошо. Главное, не ругай его. Он ведь не только для себя столько работает.       — Мам, ну я же не маленький, и всё понимаю.       Обменявшись ещё парой фраз, они прощаются, а Юнги решает послушать музыку и ещё немного понежится в лучах солнца перед тем, как идти заниматься. Сейчас оно приятно грело и ласкало, а не слепило, как это было в начале осени. Больше в Юнги не было желания спрятаться от него.       Едва он воткнул в телефон наушники, тот завибрировал. Юнги сразу читает пришедшее от Хосока сообщение. Он писал, что приедет за ним примерно через час. Ответив улыбающимся смайликом, Юнги убирает телефон в карман, перед этим включив музыку и разминает шею. Пальцы тем временем тянуться к цепочке и начинают теребить висящее на ней колечко. Ему очень понравился такой подарок, но он никогда прежде не носил подвесок, только серьги да браслеты, а потому, ему было малость непривычно. И даже несмотря на то, что цепочка, как и кольцо, были очень лёгкими, Юнги всё же чувствовал некую тяжесть.       Он успокаивал себя тем, что ему нужно немного времени, чтобы привыкнуть, а также напоминал себе о том, что он не мог не носить его, ведь это кольцо, Хосок сам для него сделал. Это было слишком дорого для Юнги. И Хо выглядел таким счастливым, когда видел на нём свой подарок. Это стало ещё одной причиной, по которой Юнги верил, что пройдёт немного времени, и он сможет привыкнуть к цепочке. Он ведь почти смог свыкнуться с мыслью, что теперь они, действительно пара.       На самом деле в их отношениях почти ничего не изменилось. Хосок и раньше обнимал его, и мог оставить поцелуй на щеке. Сейчас это просто стало происходить чуть чаще. Пару раз они целовались, так сказать, по-взрослому, но ничего дальше этого не заходило даже если Хосок оставался ночевать с ним. Они просто спали в одной постели. Юнги снова полностью сконцентрировался на учёбе, у Хосока в последнее время было много работы, а потому, у них даже элементарно в кафе сходить, не всегда находилось время. Но Юнги это вполне устраивало. Он не хотел торопить события, думая, что такое неспешное развитие отношений им подходит.       Поднявшись со скамейки и закинув рюкзак на одно плечо, он решил всё же вернуться в универ, так как солнце и правда затянуло появившимися на небе, пасмурными облаками. Но стоило ему сделать шаг, как наушники выпрыгивают из его ушей и свешиваются на асфальт, а сам Юнги путается в этих проводах, спотыкается и начинает падать. Глаза его рефлекторно закрываются, он уже готов столкнуться с жёстким асфальтом, но вместо него чувствует чьи-то ладони на своих плечах и лёгкий аромат фруктов и мяты. Шумно сглатывает скопившуюся во рту слюну, открывает глаза. Он ровно стоит на асфальте, но чужие руки по-прежнему на его плечах. Юнги хотел стряхнуть их с себя, будто те были неприятными ему, насекомыми.       — Будь аккуратнее.       Юнги учили не выражаться нецензурной бранью, но сейчас ему этого очень хотелось. Вместо этого он просит себя успокоиться. Он не может оскорблять человека просто за то, что тот заговорил с ним. За то, что появился впервые за эти почти два месяца, и строит теперь из себя заботливого. Нет, если он начнёт кричать и обзываться, он только себя придурком выставит.       — Спасибо, — выдыхает из себя сдержанно и отстраняется, чуть дёрнув плечами. Только после этого Чонгук убирает от него свои руки и выходит из-за спины Юнги.       — Здравствуй, Юнги. Давно не виделись.       Бранить человека за приветствие, тоже нельзя Юнги. Что за мысли у тебя в голове опять? Откуда эта злость? Успокойся. Вдохни и выдохни. Посчитай до десяти. Ответь любезностью на любезность.       — Здравствуй, Чонгук.       Несмотря на то, что Юнги, как и Чонгук, назвал его просто по имени, звучало его приветствие слишком официально и прохладно. Наверно поэтому Чонгук тихо хмыкнул, опустив на мгновение голову. Когда же он её поднял, то снова смотрел прямо в Юнги. От этого взгляда по его телу мелкой рябью прошлись мурашки. В нём не было какого-то обвинения или насмешки, но Юнги становилось неуютно в собственном теле. Хотелось выпрыгнуть из него и самому себе дать затрещину, чтобы не вёл себя так глупо. А после и Чонгуку, чтобы перестал поступать так с ним. Появляться из неоткуда, а потом в это никуда исчезать, при этом забрав какую-то частичку Юнги с собой.       Юнги не искал его. Разве что пару раз оглядывался по сторонам, когда бывал в библиотеке. Но он знал, что Чона не было в универе почти всё это время. Слышал, как об этом, и ещё много о чём, говорили другие и зачем-то запомнил.       — Как у тебя дела? Выглядишь расстроенным, — и снова свою чёртову голову с собранными в хвостик волосами, на бок склоняет. — или, я являюсь этому причиной?       — С чего ты взял? — слишком резко, будто пытается оправдаться. Юнги прикрывает глаза и молится Богу грома и молнии, чтобы он послал в него самую большую. Под землю не хочет, уверен, тогда во владения Чонгука попадёт.       — Ты выглядел иначе до того, как меня увидел.       А Чонгук, как и всегда, всё такой же прямолинейный.       — Я зацепился наушниками за скамейку и едва не упал, конечно, моё лицо изменится. Ещё и ты тут. Я просто удивился. Тебя ведь давно не было.       — Пару недель вроде, — плечами жмёт, пока Юнги сдерживает нервный смешок, — искал меня?       — Нет. Просто слышал. Мне нужно в библиотеку.       — Пойдём, мне тоже, — Юнги косится на него с подозрением, а Чонгук, заметив этот взгляд, только посмеиваться и говорит, — я не пытаюсь преследовать тебя. Не волнуйся об этом. Я занимался и выходил покурить. Думал, после продолжу, но мне уже пора идти, а сумку там оставил.       Слушая Чонгука, Юнги понимал две вещи: Чонгук точно не врал, а сам он идиот. Конечно, Чон не стал бы преследовать его, как и навязываться. Юнги был уверен, что такое поведение не в его характере.       — Больше не болеешь?       Когда он задал этот вопрос, Юнги переключил своё внимание на наушники и хмурился, от одного из них почти оторвался проводок. За всем этим он не понял заданного вопроса. Оторвавшись от созерцания наушников, он поднял взгляд на почему-то улыбающегося Чонгука.       — Почему ты так нахмурился?       — Порвал, — кивает на провода в своей руке, на что Чон посмеивается, — не смешно, — бурчит недовольно, но уже и без прежней холодности.       — Разумеется, извини, — Юнги видел, что Чонгук только усилием воли подавил улыбку и, бросив на него почти злобный взгляд, решает перевести тему. Ему не нравился этот, улыбающийся взгляд.       — О чём ты спрашивал до этого?       — Спросил, не болеешь ли больше, — открыв перед Юнги дверь, отвечает и ждёт, пока тот зайдёт, но Юнги, наоборот, неподвижно замирает.       — Откуда ты узнал, что я болел?       — Слышал от твоих одногруппников. Они достаточно громко обсуждали это в кафетерии. Кажется, они были очень удивлены тому, что ты заболел.       Юнги снова хочет ударить себя по лбу. Он опять успел уже надумать всякого бреда, тогда как до Чонгука просто дошли слухи. Так же и было, когда Юнги не искал Чона.       — Я очень редко болею, а так сильно последний раз был в средней школе.       — Вот оно что, извини.       — За что?       — Это ведь я потащил тебя под дождь.       Да, ты. Бесцеремонно взял за руку и увёл в этот ливень. Это из-за тебя Юнги заболел. Но извиняться за это не нужно, как и в целом упоминать события того дня. Вспомнится дождь, за ним последует и машина. А вместе с ней и все сказанные, услышанные слова. Зачем это нужно? Правильно, незачем.       Но Юнги уже вспомнил и невзирая на просьбу Чонгука, снова назвал себя идиотом, а его, дьяволом во плоти. Он даже хотел сказать это вслух, но при помощи какой-то неведомой силы, смог сдержаться.       — Тебе не за что извиняться, — Чонгук хмыкает, выражая этим полное недоверие к словам Юнги, и тогда он, зачем-то продолжает, — ты же не под дулом пистолета меня туда вывел. — Юнги это сказал без задней мысли, как утрированный пример, и не подозревал, что Чонгук решит продолжить.       — Сделай я именно так, извинения не имели бы смысла.       — Почему?       — Ты бы смог простить того, кто в тебя целился? — выгнув бровь, спрашивает, а у Юнги холодок по коже только от одной мысли о подобном.       — А ты бы смог направить пистолет на меня? — и в какой момент этот разговор стал таким…       — Если целиться, то только для выстрела. Следовательно, я не смогу направить его на тебя.       … стал таким странным?       — Ты снова это делаешь. Снова…       — Ты тоже.       Мама была права. Небо и правда почернело, тучи пытаются поглотить каждый светлый участок на нём, и даже самый крохотный лучик солнца спрятать. Он должен был взять зонт и дожидаться Хосока дома. Не должен оставаться здесь дольше.       — Мне пора, — не успев дойти до библиотеки, Юнги уходит. Он уже не хочет заниматься. Он просто хочет домой, в тепло. Хочет к Хосоку, обнять его и даже поцеловать. Он его лекарство. Он точно способен полностью вылечить Юнги, от такой губительной зависимости, как Чон Чонгук.       Чем больше Юнги об этом думает, тем быстрее становится его шаг. Сердце в груди начинает учащённо биться, да настолько, точно грудную клетку разорвать пытается. Будто хочет сбежать от своего непутёвого хозяина, но Юнги слишком жестокий. Прижимает руку к груди, не даёт глупому органу побег совершить, ведь подозревает, что оно в другую сторону устремится и совсем не к тем ногам падёт. Пусть сейчас Юнги действительно интересен этому человеку, но что будет после? Он ведь его сердце собственными ногами и затопчет. Пройдёт мимо оставшейся на асфальте кашицы и даже не обернётся. Просто исчезнет снова в своей темноте, и будет там с демонами плясать на костях всех тех, кого уже успел затащить в свою ловушку.       — Юнги.       — Юнги!       Ноги останавливаются, а голову разрывает на части от двух, бьющихся друг об друга звуков его имени разными голосами. Каждый прозвучал лишь по разу, но казалось, что они до сих пор кричат. Соревнуются друг с другом в громкости и влиянии на него. Кажется, будто асфальт под его ногами превращается в зыбучие пески, или его молитвы Богу всё же перехватили демоны и теперь, к себе его утащить пытаются.       Юнги оборачивается назад, на тот голос, что манил сильнее и отрицать это было не просто глупо, но и не имело смысла. Примерно в пятнадцати шагах от него, стоял Чонгук. Полы его чёрного плаща развевались на сильном ветру, на голове почему-то царил беспорядок. Весь его внешний вид сейчас, выражал крайнюю небрежность, которая ни шла ни в какое сравнение с его обычным, всегда опрятным и даже идеальным образом. Будто всего за пару минут он успел побывать в сильнейшем урагане и Юнги даже готов был поверить в этот бред и подойти к нему, если бы он не увидел взгляд Чонгука. В нём сгущалась такая тьма, которой Юнги, прежде не видел, и не желал созерцать подобное вновь. Он вообще не хотел его видеть.       Потому что он искал его. В первый же, мать его день, как он вышел с больничного, он искал его. Он хотел его увидеть, услышать. Хотел извиниться за свои слова в машине о его глазах, хотел предложить нелепое «стать друзьями». Он не хотел вычёркивать Чонгука из своей жизни, напротив, желал сохранить. Хоть чем-то для себя сделать. Он не хотел, чтобы Чонгук в его жизни остался мутным, незнакомым прохожим. Не хотел.       Но в тот день он не нашёл Чонгука, но зато много чего о нём узнал. То, чего знать не хотел. Потому что с такими знаниями, совсем не хотелось узнавать этого человека и убеждаться в том, что всё услышанное, наглая правда.       Слухи о Чон Чонгуке делились на три категории: первая и чаще всего упоминаемая, это то, что Чонгук спал со всеми, а если не спал, значит ещё не успел. Также он является частым посетителем ночных заведений, где употребляется не только алкоголь, но и тяжёлые синтетические вещества. Вторым было то, что он сам являлся наркодиллером или из подобной мафиозной семейки, иначе откуда в таком возрасте у него такая машина и чрезмерное высокомерие? Третьи говорили о нём просто всяческую, несопоставимую друг с другом чушь, и открыто выражали свою неприязнь к нему.       Юнги не знал, что из этого являлось правдой, а что было ложью, но он точно знал, что слухи не разгораются на пустом месте. Значит, были какие-то прецеденты. Также, Чон точно успел побывать в постели с несколькими людьми из своей группы, и с парнями, и с девушками, и каждый был для него развлечением на одну ночь, а на утро они всё это в деталях обсуждали здесь, в стенах универа. Юнги не хотел в их число. Ему даже стало противно от воспоминаний о том, как на все слова мамы, он придумывал оправдания для этого человека, который ещё смеет, сейчас злится на то, что Юнги ушёл. Иначе он не мог понять этой, не злости даже, а неприкрытого гнева в его глазах.       Чонгук продолжал стоять на одном месте, и будто ждал, что Юнги подойдёт к нему. Но он не хотел. Юнги отворачивается от Чонгука и смотрит вперёд. Там, примерно на таком же, как и Юнги от Чонгука, расстоянии, стоял Хосок. Шутка судьбы или совпадение, но Юнги стоял точно посередине между этими двумя Чонами. Хосок, как и Чонгук неотрывно смотрел на него. Его взгляд, как и всегда был мягок, светел и чист. Он дарил тепло и ласку, просил подойти. Просил не совершать ошибку.       Юнги не совершит. Он выбирается из своего бреда, делает первый шаг. Под его ногами не зыбучие пески, это асфальт. Сердце не может править разумом, вечной любви, начавшейся с первого взгляда, не существует. Он не любит дождь, он от него болеет. Он любит солнце, любит тепло и безопасность. Всё это есть в Чон Хосоке, значит, он любит его. Всё на самом деле просто, остальное он лишь сам себе надумал.       Юнги подходит к Хосоку, замирает в шаге от него. Чувствует, как чужой взгляд чёрных глаз выжигает дыру в его затылке, не реагирует. На Хосока смотрит, на свою жизнь. Прошлое, настоящее, будущее, она вся с Хосоком. Только с ним.       — Хо, обними меня, — со сбитым дыханием, просит, взявшись за воротник его расстёгнутой куртки. — Прошу, обними меня, поцелуй меня. Пожалуйста.       Все остальные слова превращаются в бессвязные обрывки, но и те утонули в неожиданно жадном поцелуе. Юнги попросил и Хосок исполнил его просьбу. Крепко прижав его к себе за талию, он впился в его губы. Совсем не так, как раньше, иначе. Грубовато, кусаче и просто дико. В первые секунды Юнги даже испугался такого порыва и в его воображении Хосок предстал дементором, который высосет из него душу, но быстро прогнал от себя этот бред. Он напомнил себе, что Хосок не Чонгук. У них только по чистой случайности фамилии одинаковые, но они абсолютно разные. Хосоку можно доверить даже душу, пусть забирает. Чонгуку же доверить нельзя ни чего, даже звук собственного имени. Так как слишком быстро спутается с остальными, забудется и перестанет быть особенным.       Юнги первым прерывает поцелуй. Хосок слишком сильно прижал его к себе, ему не хватало воздуха. Отдышавшись, он поднимает на него взгляд, но тот смотрел прямо за спину Юнги. Повернувшись в ту же сторону, он видит, что Чонгук по-прежнему стоял на том же месте. Даже его поза не изменилась, будто он всё это время не двигался. Но эту иллюзию рушит дымящаяся меж его губ, сигарета.       — Ты его знаешь? — кивнув в сторону Чонгука, вдруг спрашивает Хосок.       — Нет, — совесть внутри кричит, а потому, чтобы не оглохнуть, добавляет, — только имя, Чон Чонгук. А ты его знаешь?       — Нет, но наслышан. Не общайся с ним.       На последней фразе лицо Хосока потемнело до неузнаваемости, а в глазах заплясали недобрые огоньки. Он крепче сжал руку Юнги, пока тот не ойкнул от боли. Лишь услышав этот вскрик, Хосок ослабил хватку и повёл его прочь больше ничего не говоря.       Юнги же не хотел что-то спрашивать или просить Хосока остановится хоть на минуту, он и сам знал, какие слухи крутятся вокруг персоны Чонгука. Вот и подумал, что Хосок от волнений так разозлился. Внутренний голос пытался сказать ему что-то вроде: «раньше, как бы Хосок не злился, он не вёл себя столь грубо», но он отмахивался от него. Хосок наверно просто услышал, как Чонгук позвал его, а может и догадался, что тем незнакомцем оказался именно он, вот и такая реакция. Она нормальна. Будь Юнги на месте Хосока, он бы тоже разозлился узнав, что до его друга парня докапывается такой, как Чонгук. И всё же…       — Хо, мне больно, — Хосок продолжает идти быстрым шагом, и совершенно не слышал слов Юнги, — Хо. Чон Хосок, остановись!       — Да что?       Хосок резко тормозит и кричит, развернувшись к нему лицом, но Юнги, это лицо со вздувшимися на висках венами, и едва не красными от злости глазами, показалось совершенно незнакомым. Человек напротив него шумно и глубоко дышал, чем напоминал дракона, готового вот-вот изрыгнуть пламя. Его хватка на запястье Юнги, была столь сильной, что кровь перестала доходить до его пальцев и их кончики теперь покалывало. Но Юнги уже почти не чувствовал боли в конечности, он только смотрел в глаза Хосока и не мог понять, как привычное ему тепло, превратилось в обжигающее пламя, обещающее лишь гибель. Ему стало страшно.       — Хосок, — дрожа всем телом, тихо шепчет, облизнув распухшие от недавнего поцелуя губы. На его голову падают первые капли дождя, и постепенно их становилось больше. — Прошу, Хо.       Дождь или же просьбы Юнги, но что-то из этого подействовало на Хосока. Хватка его пальцев ослабла, а потом он и вовсе выпустил руку Юнги из своей. Его лоб разгладился, взгляд смягчился. В него не вернулось привычное тепло, но видно, дождь всё же смог потушить этот кострище, что собирался перекинуться и на Юнги.       — Извини, — опустив взгляд, тихо произносит, — просто этот человек, Юнги, держись от него подальше. Ладно?       — Хорошо, я больше к нему не подойду.       — Я серьёзно, Юнги. Это не человек, это монстр, пожирающий души таких, как ты, людей.       — Таких, как я?       — Да. Добрых и наивных, которые в каждом пытаются найти что-то хорошее. Он прикидывается хорошеньким и внимательным, втирается в доверие, использует, а потом просто выбрасывает на помойку. В нём нет и капли человечности.       — Я тебя понял. Я правда больше не подойду к нему и не заговорю. Честное слово.       Хосок положительно кивает и только после этого, приобняв Юнги за плечи, идёт с ним к автомобилю. Усевшись, они почти всю дорогу ехали в напряжённой тишине. Только когда машина затормозила у магазина, что находился едва не у самого дома Юнги, он решается спросить:       — Хосок.       — Да?       — Ты правда считаешь, что меня так легко обмануть?       — О чём ты?       — Ты сказал, что Чонгук использует таких, как я, добрых и наивных, ищущих во всех только хорошее. Ты тоже считаешь меня настолько наивным?       Хосок хмурит густые брови, что-то начинает отвечать, но его голос тонет в звуке зазвонившего телефона.       Юнги открывает глаза, и над ним снова желтоватый потолок, а по нему, уже как родные, тараканы проползают. Он снова закрывает глаза. Прежде, он не вспоминал своё прошлое, не во снах, ни наяву. Особенно такие, не самые приятные эпизоды. И почему ему приснилась эта неразбериха с Чонгуком? Почему ему не приснились какие-нибудь счастливые моменты с Хосоком, которых после того дерьма, у них было, по меньшей мере несколько сотен?       — Зачем тебе будильник в такую рань?       У всего есть причина, вот и причина снов Юнги, дал себя обнаружить, заговорив с ним.       — Я отключил его.       — Чонгук, пошёл вон.       — Не сейчас, Юнги.