Без вины виновный.

      Звон. Стук. Галдёж. Реальность, не окутанная дымкой очередного кошмара. Хотя, думает Юнги, нужно ещё как следует подумать, что является настоящим кошмаром. Всё то, что происходит во сне там и остаётся, и даже не запоминается. Явь же…       — Заткни уже свои ебучие часы и сам заткнись, заебал!       Это явь. Трезвонящий в шесть утра будильник; запах плесени, забивающийся в нос; таракан, бегущий по стене; соседи, стучащие в дверь и по стене, чтобы в квартире прекратились крики. Каждый хотел, чтобы Юнги замолчал.              Юнги молчит. Выключает будильник, поднимается со сбитого матраса, что теперь служит ему кроватью. Пять шагов, и он в кухне, а если быть точнее, у холодильника. Открывает его, достаёт молоко, пьёт прямо из коробки. Чуть морщится из-за кисловатого привкуса, но допивает. Вот и позавтракал. Сверившись со временем, накидывает пальто поверх водолазки, вставляет в уши подключенные к телефону наушники.       Кошмарные сны лучше, их он не помнит. Сны пугают только во сне, а ощущения этого ужаса быстро проходит. Куда хуже, когда явь становится твоим кошмаром. Но не потому, что молоко он не покупал, а забрал выброшенную из магазина просрочку, не квартира в подвале, с её едва не картонными стенами, тараканами и не самыми приятными соседями. Кошмар заключается в том, что этот «шанс» стал для Юнги ещё одним наказанием, где в паспорте написано не его имя, где он, Юнги, должен молчать. Иначе…              Что? Снова тюрьма или в следующий раз, его самого взорвут? Наверно что-то из этого. Юнги не устраивал ни один из этих вариантов. Ни смерть, ни тюрьма. Но и не эта жалкая пародия на жизнь. За этот месяц, что Юнги провёл вне стен тюрьмы, он даже задумывался о том, что там было не так плохо. Во всяком случае, пока он сам не влезал в неприятности, его существование было вполне сносным. Не нужно было кем-то претворяться, разве что чуть сильнее, чем был. Откликаться на чужое имя, или красить волосы. Юнги приходилось выживать в тюрьме только потому, что своими действиями он нажил там не мало врагов, но если бы он с самого начал молчал, быть может…       Чёртов слабак! Этот «шанс» очередное издевательство, а он так легко это всё принимает, соглашается. От самого себя противно и тошно. Кто-то скажет: возьми себя в руки, хватит ныть, будь храбрее, сильнее, тот кто борется, тот обязательно своего добьётся.              Ага! Если целью борьбы было помереть от чьих-то, замаранных в краденном золоте рук, да, пожалуйста, кричи, борись. Юнги же больше не относил себя к этим неукрощённым героям. Жизнь уже заставила его смириться с тем, что закон на стороне денег и власти, а не слабых. Даже если Юнги снова попытается бороться, у него ничего не выйдет. Бездумная месть не вернёт к жизни любимого человека, не заберёт годы страданий, страха и боли. А потому, Юнги мирится со своей жизнью, в которой он чья-то игрушка. Пытается.              Да, слабак, признаёт. Пусть так, зато с мозгами в голове, а не размазанными по стене дома в каком-нибудь переулке. В конце концов для победы в этой борьбе, одних моральных сил и желания будет недостаточно, нужны и материальные ресурсы. Юнги же испытывает недостаток во всём. Так он отвечает на ругательства от себя самого за слабость.              Он кое-как смог найти квартиру, подходящую ему по цене, а работу он нашёл всего полторы недели назад, и то уборщиком. Радовало только то, что компания, в которую его направила клининговая служба, была вполне большой, а это означало, что зарплата будет не сильно маленькой. Оставалось только дожить до неё.       Приходит он на работу раньше нужного, но благодаря этому может без спешки переодеться, подготовить весь необходимый инвентарь и неторопливо приступить к своим обязанностям.       — Минги, привет. Что тухлый такой? — Юнги вздрагивает от неожиданного хлопка по плечу и рефлекторно ударяет подкравшегося сзади, локтем. — Да блин, больно же.       Человек, что подкрался к Юнги и едва не довёл его до инфаркта, оказался Чонвон, его коллега.       — Прости, давай помогу, — тянет к присевшему на полу руки, но тот отнекивается и поднимается самостоятельно, потирая место удара.       — Серьёзно, тебя в плену каком-то держали или что?       — О чём ты говоришь? — бурчит, продолжая застёгивать комбинезон.       — А как это ещё назвать? Что ни сделай, бьёшь без разбору. И откуда только силы столько? Худой ведь такой.       — Сзади подкрадываться не надо, тогда и не получил бы.       — Так сильно печёшься о своём заде? — уложив руку Юнги на плечо, подмигивает, на что тот фыркает и сбрасывает с себя чужую руку. — Ну ладно тебе, не злись. У меня дело к тебе есть.       — Отстань, — Юнги забирает из шкафчика свои перчатки, и отправляется за ведром и моющим средством.       — Ну, Минги, ну помоги. И вообще, ты меня уже несколько раз побил за эту неделю. Вон, смотри сколько уже синяков мне наставил, и тут новый теперь появляется, — задрав футболку, Чонвон показывает на каждый пальцем при этом состроив страдательное выражение лица. — И давай признаем, что большая вина всё же на тебе, а не на мне, а от твоих извинений мне легче не станет.       — Что ты от меня хочешь? — со вздохом перебивает, устав это слушать. Да и как ни крути, Чонвон хоть и был придурком с идиотскими шуточками, синяки на его теле были реальны, и вина за них, действительно полностью лежала на Юнги.       — Вот так-то лучше, — довольно улыбается и от прежних «страданий» на этом лице и следа не осталось. — Я хочу попросить тебя, поработать одному, пару дней.       — Да ты…       — Нет, ну Минги, ну послушай, пожалуйста, — Юнги обречённо вздыхает, но даёт парню продолжить, — мы с парнем планировали на эти выходные свалить на Чеджу, но ты же знаешь, что мой график поменяли, а другие меняться со мной не стали. Это путешествие очень важно для нас. Завтра годовщина, все дела. Ну хоть ты войди в положение, пожалуйста. У тебя будет двойная оплата за эти два дня, тебе же как раз…       — Ладно, — перебивает, опустив взгляд. — Хоть от твоей болтовни отдохну, — бурчит и почти жалеет о своём согласии. Чонвон, в порыве радостных эмоций обхватил его шею руками, крепко обнимая и едва не поднимая Юнги над полом. — Если ты не отцепишься, я передумаю, — хрипит, чувствуя острый недостаток кислорода.       — Ладно, ладно, — спешно выпускает Юнги из своей хватки и отходит на шаг назад, — только не злись опять. Я тогда пойду позвоню ему, обрадую. Когда вернусь, покажу фотки, там ведь очень красиво. Ты бывал на Чеджу?       — Бывал, — тихо отвечает.       — Там круто, да? А ты с кем ездил? С семьёй или с парой?       — Чонвон.       — Ладно, понял, не лезу. Вот скрытный какой, — цокает и уходит из раздевалки.       Юнги облегчённо выдыхает, но пальцы снова тянутся к кольцу. Вытягивает его из-под комбинезона, сжимает. Глаза наполняются солёной жидкостью, он их с силой жмурит. Он не расстроен тем, что Чонвон напомнил, эти воспоминания очень счастливые. Но каким бы высоким не был процент счастья, теперь, боль превышала. Потому что счастливые моменты стали сладко-горьким воспоминанием, потому что человек стал бездыханным телом. Потому что в деле Юнги написано, что он убил этого человека.       — Минги, старшую я предупредил, она дала тебе двенадцатый этаж. Там всё по стандарту: окна, пол, стены. Только сначала зал для совещаний протри. Я убежал.       — Хорошо, — кивает, провожая парня.       В каком-то смысле ему будет не доставать этого человека, ведь его постоянная болтовня, пусть и раздражала, но помогала отвлечься. Теперь же ему придётся бороться со своими мыслями самостоятельно. В прочем двойная работа ему с этим поможет.       Взяв всё необходимое, Юнги направляется к лифту. Тот не внушал в него страх или неприятные чувства, так как был достаточно просторным. Тоже он мог сказать и обо всём семнадцатиэтажном здании в целом. Юнги не знал, чем именно тут занимаются, но это было связано с автомобилями. Компания была достаточно большой, а здание и помещения в нём не были маленькими или тесными. И если коллеги Юнги во время работы проклинали всю эту величину, и пускали неуместные шуточки в сторону президента, то Юнги, наоборот, радовался.       Придя устраиваться в клининговую компанию, он очень переживал что будет работать в каком-нибудь небольшом, душном помещении, и очень скоро сбежит сам, но хоть в чём-то удача повернулась к нему лицом. На работе он чувствовал себя даже лучше, чем в крохотной каморке, что именовалась его домом. Также Юнги утешал себя тем, что поживёт он в той квартире недолго и на первую же зарплату постарается снять квартиру получше и ближе к работе, тогда и в шесть утра просыпаться не придётся. Нужно только ещё немного потерпеть и экономить.       За удвоенной работой день прошёл быстрее, чем обычно. Ровно в восемь Юнги вернулся в раздевалку и, открыв шкафчик принялся переодеваться. Забрав с полки свои наушники, он заметил, что под ними лежала какая-то бумажка, но он не припоминал, чтобы убирал в ящик что-то подобное. Нахмурившись, он достаёт её со дна полки и разворачивает сложенный вдвое лист. На нём он прочёл напечатанный жирным шрифтом, вопрос: «так просто смирился?».              На протяжении пары минут он бездумно пялился в лист, пока буквы перед его глазами не начали расплываться в непонятное пятно. К своему сожалению, он понимал, что означал этот вопрос, не понимал он другого: кто его оставил? И что этот человек от него хочет? В первые же сутки после освобождения Юнги точно дали понять, чтобы он никуда не лез, а теперь ему говорят вот это. Где логика? Или это какой-то новый способ поиздеваться над ним? Потому что Юнги сомневался в том, что два эти послания были оставлены разными людьми. И что ему с этим делать? Чего от него ждут и как он или они, узнают ответ Юнги? Даже если бы он не решил смириться, он бы всё равно ничего не смог сделать, ведь элементарно не знает с чего ему начать. Найти настоящего убийцу? Где его искать? Как?       Юнги сминает лист бумаги и убирает его в карман пальто. Нужно просто выбросить эти бредни из головы. Хотя бы пока что. В конце концов, если этот кто-то таким образом играет с ним, то когда-нибудь ему надоест, и он появится лично. Объяснит всё, убьёт, обратно в тюрьму отправит, Юнги всё равно. Он лишь хочет, чтобы его ещё хотя бы немного, но не трогали.              Но идя домой, в этот раз он не пошёл любимыми окольными путями, выбрав тротуары с большим скоплением людей. Так дорога занимала вместо двух часов, все три, но на какую-то долю ему было спокойнее. Проходя мимо магазина, он решил сегодня зайти и поесть рамён. Так было чуть дороже, чем если бы он просто купил упаковку домой, но в той квартире он к раковине не мог подойти без отвращения, что тут говорить о еде. Неприятный запах и ползающие всюду тараканы, которых не пугал ни свет, ни средство от насекомых, только отбивали у него аппетит.       В итоге пришёл домой Юнги спустя почти четыре часа. Пройдя в квартиру, он заглянул под матрас и достал из-под него свою папку, стараясь не обращать внимания на одиноко лежащий рядом, ключ. Открыв её, он сразу увидел помятый лист бумаги с первым предупреждением, который он по какой-то неведанной самому себе, причине, так и не выбросил. Достав из кармана пальто, полученное сегодня, он решает их сравнить. Смысла в этом действии не было никакого, но он всё же хотел что-то найти. Может, было зашифровано какое-то, более доступное для его понимания, послание, но как бы он ни рассматривал их, ничего не находил. Абсолютно обычная бумага и напечатанные на ней буквы. Только на сегодняшней записке шрифт был жирным и чуть крупнее.              Юнги подумал, что этот человек использовал записки именно в таком виде, потому что боялся, что Юнги сможет узнать его почерк, но тут же отверг эту теорию. Из всех, кого он знал, только у двух людей он хорошо помнил почерк. Один из них умер, а второй… Юнги переводит взгляд на один из висящих на его запястье, чёрный браслет, с маленьким круглым амулетиком, на котором были неразборчиво выгравированы какие-то слова. Задумывается, но быстро отвергает и это предположение. Человек, которому принадлежал этот браслет, если и жив, то уже и не помнит о существовании Юнги и заниматься подобной ерундой, для него не было никакого смысла.       Выпустив из себя стон полный усталости и отчаяния, Юнги захлопывает папку оставив две записки в ней и снова прячет её под матрас. Сняв с себя пальто, он выключает свет и ложится. Уложив голову на согнутой в локте руку, он прикрывает глаза и говорит себе перестать всё это обдумывать. Он не придёт к какому-то пониманию или решению. Сейчас он может только ждать, когда человек отправлявший ему всё это, и позаботившийся о его освобождении и новом имени для него, явит себя сам.

***

      Утро не принесло Юнги чего-то нового. Лишь встретило его раскалывающейся на части головой. Стоило ему уснуть, как соседи за стенкой начали кричать и включать громко музыку, а на просьбу Юнги быть тише, послали его. Из-за этого ему удалось поспать лишь пару часов, а потому в этот день он пришёл на работу ещё более помятым, чем обычно. Он бы хотел выпить кофе, но удерживал себя от этого искушения, говоря себе, что справится и так, и напоминал о квартире.       Кое-как закончив сегодняшнюю работу, которой было не в два, а в три раза больше, так как сегодня у него было два этажа, Юнги смотрит на часы. Половина восьмого вечера. Он сможет пойти переодеваться только через полчаса. Пока минуты медленно тянулись, Юнги думал о том, что раз за эти два дня у него будет двойная оплата, то он может позволить себе купить не только рамён, но и ещё что-то.       — Да, здорово ты экономишь, — бурчит себе под нос, отказываясь от этой идеи, и не замечает, как к нему подошла женщина.       — Что ты сказал? — переспрашивает, чуть нагнувшись к сидящему в пустынном холле Юнги.       — О, ничего, простите, — моментально вскочив на ноги, сгибается в поклоне, на что пожилая женщина только посмеивается и отмахивается.       — Ты почему домой ещё не ушёл? — разглядывая его, спрашивает.       — Так ведь ещё не восемь, — отвечает с нотками удивления в голосе, точно помня предупреждения Чонвона о том, что будет штраф, если уйти раньше или опоздать. Женщина же перед ним как-то странно улыбается и поправляет свои кудрявые, тронутые сединой волосы.       — Как хорошо, что кто-то это понимает, иначе, я бы столкнулась с большой проблемой.       — Проблемой? — тупо переспрашивает и чувствует себя также.       — Ты новенький, да? — Юнги положительно кивает, — теперь понятно. Послушай, у президента иногда бывают поздние встречи, и сегодня как раз такой день. С минуты на минуту должен прийти его гость.       — Ладно, — тянет, всё ещё не понимая явно на что-то намекающую женщину.       — После того, как гость уйдёт в кабинете нужно произвести уборку. Обычно, эти встречи длятся недолго, максимум час, и переработка тоже будет оплачена.       — Подождите, — Юнги нужна пауза. Почему эти два дня все так стремятся скинуть на него как можно больше работы? Он не против денег, но он уже чертовски устал. Да и что-то ему подсказывало, что не стоит соглашаться на эту переработку. — Я, конечно, не против, но я ведь новенький, даже месяца здесь не проработал. Мне на президентском этаже появляться нельзя, не говоря уже о его кабинете…       — Ты не против и это главное.       Будто не слыша ни слова после, женщина сияет улыбкой, от чего в уголках её губ заметнее проявляются складки. Наверно, она по жизни такая улыбчивая, позитивная обладательница избирательного слуха.       — Ну и что, что новенький? Зато вон какой ответственный, работу свою делаешь хорошо, не опаздываешь, раньше не уходишь. А красивый какой, налюбоваться не могу. Напомни мне своё имя, я запишу что ты остался на переработку.       Юнги уже понял, что выбора ему на самом деле не давали, а потому смиренно отвечает: — Чон Минги.       — Вот и отлично. Дождись, когда гость с президентом уйдут, приберёшь там по-быстрому, и свободен. Чон Минги, — женщина замолкает, а лицо её приобретает задумчивое выражение лица, после чего она неожиданно говорит, — вот совпадение.       — Совпадение?       — Да, — взяв Юнги под локоть, кивает и ведёт его к лифту, — фамилия нашего гостя тоже Чон.       — Как вы сказали? — чуть заикаясь, спрашивает и в то же время просит себя перестать быть настолько наивным.       — Фамилия этого человека как у вас, Чон, — заведя Юнги в лифт, она сама нажимает на нужную кнопку.       — А вы не знаете, как его зовут? Сколько ему лет? — Юнги хотел задать ещё один, наверно, глупый вопрос, но дверцы лифта закрываются быстрее. Он устало прислоняется спиной к стенке. — Успокойся уже. В этом мире полно людей с этой фамилией. Даже ты стал одним из них.       Отмахнувшись от вновь посетивших его, ночных бредовых мыслей, он выходит из лифта и оказывается в ещё более огромном холле. Стоило же Юнги поднять голову, чтобы посмотреть, насколько высокий тут потолок, он не сдерживает восхищённого восклицания. Сейчас Юнги находился под стеклянным куполом, и смотрел прямо в чёрное небо. На мгновение, а может чуть больше, но оно показалось Юнги красивым. Даже без звёзд.       — Кхм, можно пройти?       Юнги вздрагивает и круто разворачивается. Всего на доли секунды встречается с чужим взглядом, и тут же опускает свой в пол. Он растерянно шепчет слова извинений и пятится в сторону.       — Стой, — вдруг приказывает голос, и Юнги замирает. Слышит приглушённый смешок, — не споткнись, — говорит и уходит.       Только услышав удаляющиеся шаги, Юнги осмеливается поднять взгляд и посмотреть вслед двум уходящим мужчинам. Оба высокие, с хорошими фигурами. У того, что шёл справа, были чёрные, чуть завитые волосы, едва доходящие до плеч и собранные в низкий хвост. У второго же они были более светлыми и короче, уложенные назад.       Зачем-то Юнги воспроизвел в памяти голос заговорившего с ним и ему вдруг стало любопытно, кому из этих мужчин он принадлежал. Уж слишком приятный. И больше Юнги склонялся именно к тому, у которого были чёрные волосы.       Увидев, что мужчины скрылись за высокими дверями кабинета, Юнги выдыхает и идёт к диванчику у дальней стены, что, как и потолок была из стекла. Юнги надеялся, что его не будут ругать, если он посидит тут, ведь сильная усталость всё же брала своё, он едва не валился с ног.       Усевшись на удобном диване Юнги блаженно прикрывает глаза. Давно он не сидел и уж тем более не лежал на чём-то столь мягком. Полностью расслабившись, он перестаёт прислушиваться к посторонним звукам, и позволяет себе немного отдохнуть. В памяти почему-то снова всплывает чужой голос, и он проматывает его в голове снова и снова, заметив, что тот кажется ему знакомым. Словно он уже слышал его прежде или он был похож на чей-то, кого Юнги когда-то знал.       Уйдя с головой в эти мысли, он не замечает, как погружается в дрёму. Под закрытыми веками начинают появляться размытые картинки и образы его прошлой жизни. Он жадно следит за ними, отчаянно пытаясь разглядеть каждую деталь, но картинка слишком смазана, образы будто незаконченные рисунки, слишком неразборчивы. Он словно видел происходящее через фильтр зернистости, и это зерно приносило дискомфорт его глазам.       Юнги хочет их открыть. Очень хочет, но те словно склеены. Тяжело. На грудь словно натянули металлические обручи, полноценно дышать уже не представляется возможным. Он в ловушке. Темно, тесно, душно. Выхода нет. Никто ему не поможет, потому что и рядом нет никого. Потому что самого Юнги больше нет. Но так хочется, чтобы кто-то был и помог ему. Помог открыть глаза, избавится от этих обручей и вновь начать дышать. Кто-то, кто скажет, что Юнги — здесь. Он есть, может говорить и его услышат. А если не услышат, то этот кто-то будет кричать вместе с ним. В сознание Юнги и правда врывается чей-то голос, приказывающий подняться, потому что они ещё не закончили. Потому что Юнги, ещё не закончился. Юнги слышит этот голос, боится, но соглашается.       Он открывает глаза, но рядом все также пусто. Юнги один в этом безлюдном холле. Небо над ним все такое же тёмное, без единой звезды и голоса больше не слышно.       — Приснится же, — падает лицом в раскрытые ладони и устало потирает его. Снимает кепку, откладывает её на диван и чешет немытую голову. А слух вдруг снова улавливает голос из сна.       Нет, этот голос не во сне, а наяву. Прямо здесь. Это точно был тот самый голос, просящий Юнги не споткнуться.       Отрицательно мотнув головой, думая, что уже окончательно спятил, Юнги достаёт из кармана телефон и проверяет время. Прошло больше часа.       — Что у них там? — сам себя спрашивает и осторожно крадётся к дверям кабинета.       Юнги не то, чтобы любопытный, но его напрягали эти громкие голоса. Старшая сказала, что обычно эти встречи длятся не больше часа, но пошел уже второй, и хоть Юнги не мог разобрать слов, было понятно, что мужчины спорили.       Они же не поубивают там друг друга? А выживший не станет вешать это убийство на него? Пусть будет другой козёл отпущения, или кого-то выкинут из окна, а полиция запишет это как суицид или неосторожность. Да что угодно, чёрт возьми, только бы это Юнги никак не коснулось. Он не выживет если вернется туда с тем же обвинением. Но прошло несколько минут, и все звуки стихли. Сколько бы Юнги не прислушивался, в кабинете будто ничего не происходило и было абсолютно пусто. Он даже предположил, что все слышимые звуки ему лишь почудились или это было остатком его странного сна. Но двойные двери вдруг распахиваются из-за чего Юнги вваливается в кабинет.       Всего за секунду он успел мысленно подготовиться к жёсткому приземлению на пол, и мгновенному увольнению, ведь будет пойман на очевидном. Но вместо пола, его тело приземляется на что-то другое. Не мягкое, но и не жёсткое как пол, и совсем не холодное. Юнги был уверен, что этого падения он уже не выдержит. Разобьётся так, что никаким клеем и особыми техниками не склеить. Ведь не осколки уже, а колючий песок от них. Но ничего из этого не происходит. Чья-то тёплая грудь с быстро колотящимся внутри сердцем становится подушкой, а крепкие руки вокруг талии, спасательным кругом. Ему не дают разбиться вот так, по нелепой случайности. Жестокая вселенная не будет настолько благосклонна к Юнги.       — Чон Минги значит.       Голос что показался Юнги приятным, что помог ему проснуться, принадлежал человеку с чёрными волосами. И в этот раз, как бы ни хотел, но Юнги не мог отвести взгляд от чужого лица. Колдовство? Гипноз? Страх? Юнги и сам не знает, что именно не даёт ему перестать смотреть на этого человека, но он точно уверен, что пока он находится в этих руках не смотреть не сможет. Настолько же точно он был уверен в том, что об пол он бы не разбился, пережил бы. Разбивается он именно сейчас, в этих руках. А в памяти навеки отпечатывается это насмешливое произношение не его имени.       Он узнал его. Он его помнит.       — Что ты тут делаешь? — чуть склонив голову набок, спрашивает, продолжая разглядывать лицо Юнги, из своей хватки не выпускает. Словно не догадывается, что именно он не даёт ему и слова сказать. Что прямо сейчас он Юнги на куски разрывает.       Хм, а ведь несколько минут назад Юнги думал иначе. И почему он сразу его не вспомнил, не узнал? Почему не посмотрел на его лицо? На кой чёрт подошёл к этой ебучей двери, а не сбежал? Почему эта старушка пристала именно к нему? Почему? Почему он? Почему помнит? Почему не отпустит?       — У тебя весьма крепкая хватка, — лицо перед ним, снова ухмыляется, а Юнги ловит себя на том, что уже перестал понимать кому и про кого были адресованы его вопросы.       Нужно бежать. Собраться и бежать. Они закончили. Давно закончили.       — Простите, — хрипит вдруг осипшим голосом, и отцепляет свои пальцы от рук пристально глядящего на него, мужчины. — Я хотел узнать, когда можно зайти, чтобы начать уборку, но двери резко открылись и я испугался, — сбивчиво объясняет, решая прикинутся идиотом.       Хотя, Юнги им и был. Об этом же говорил и взгляд стоящего напротив человека. Но отступать Юнги не желал. Ему и нельзя было. Мин Юнги нет, его не существует, именно это служило залогом его жизни. Именно из этого состоял его шанс. Так почему? Почему? Почему блядь? За что?       — Вот оно что, — расплывается в широкой улыбке, видно, решив подыграть, а вместе с тем дать Юнги почувствовать себя ещё более тошнотворно, чем до этого. — Тогда, не смею вас задерживать. Но вы, Чон Минги, лучше подождите минут десять, а после заходите. Всего хорошего.       Мужчина отстраняется и, чуть склонив голову, уходит. Юнги же понимает, что он уже ни куда заходить не хочет. Только выйти. Желательно в окно. Чтобы больше ни в одно дерьмо не вляпался.       На деле, сжимает и разжимает кулаки. Дышит глубоко и рвано, но всё равно продолжает заставлять свои лёгкие работать. Он должен дышать, хоть как-то. Должен собраться. Юнги не упал, он стоит на ногах, держится. К полётам же из окна он ещё не готов, ему и на земле пока терпимо. Пока он дышит, всё не так плохо. Пусть этот человек из прошлого и попытался его умертвить, Юнги ещё жив.       Согласившись с собой, он проходит в кабинет, который казался пустым. Озирается по сторонам, и тихо зовёт:       — Прошу прощения, дверь была открыта. Можно приступить к уборке или мне зайти позже?       Никто ему не отвечает, а потому Юнги проходит вглубь кабинета. Его слух улавливает какие-то звуки, и он цепляется за них. Было похоже, будто что-то капало на пол. Тело сотрясает внезапная дрожь. Обхватив себя руками, он хочет сбежать. Чувствует, что именно так и должен поступить, но вопреки всему продолжает идти на звук.       Он подходит к столу и смотрит на повернутое к нему спинкой кресло, и чужой затылок. Сглотнув ком в горле, он тихо зовёт:       — Господин президент? Вы меня слышите?       Звук чего-то капающего стал громче с момента, как он подошёл к столу, а в нос ударил знакомый до боли в рёбрах, запах. Между бежать и подойти ближе к креслу, Юнги выбрал второе. Сделав ровно три шага вперёд, он вытягивает руку к креслу, но не успевает коснуться его, как слышит:       — Лучше не трогай. Иначе тебя ни новое имя, ни пластика не спасёт.       — А ты? — обернувшись выдыхает, глядя в ухмыляющееся лицо.       — Попроси и спасу, — разводит руки в стороны.       — Иди к черту, Чон Чонгук.       — Побойся своих желаний, Мин Юнги.