Испытание верности

Я стояла перед зеркалом маленькой, обшарпанной ванной комнаты. Свет тускло освещал моё отражение, создавая мрачные тени на стенах. Меня это не пугало. Меня вообще мало что пугало теперь. С другой стороны, разве это нормально? Разве то, кем я стала, можно назвать нормой? Отражение в зеркале давно стало чужим. Худощавое тело, кожа бледнее обычного, будто бы кровь забыла, как добираться до лица. Запутанные темные волосы, которые когда-то струились мягкими волнами, даже они утратили жизнь. Тени под глазами такие глубокие, что даже косметика не справляется с тем, чтобы их скрыть. Глаза. Больше всего меня беспокоили глаза. Серые, почти металлические. Они больше не искрились, как раньше. Теперь это были глаза убийцы. Мои глаза. Когда-то я думала, что привыкну. Что станет легче, что стена между мной и этими людьми укрепится. Но она трещит с каждым новым взглядом через прицел. Лица там, на другой стороне, уже не размазанные тени. Я вижу их страх, их надежду, вижу, как кто-то шепчет молитвы, кто-то просто плачет. И тогда что-то внутри меня рвётся. Я снайпер. Я — часть игры. Я инструмент. Я не судья и не палач, Я просто механизм. Повторяю это, как мантру. Только мантры больше не помогают. Иногда мне снится тот, кого я убила в первый раз. Он смотрит на меня без упрёка, только с чем-то похожим на разочарование. Тогда я просыпаюсь в холодном поту и думаю, что если я сейчас остановлюсь, то просто окажусь на их месте. У игры нет жалости ни к кому. На поле всегда есть тишина перед выстрелом. В этот миг кажется, что мир замирает. У меня есть секунда, чтобы решить — нажать на курок или оставить его в покое. Но выбора нет. Выбора никогда нет. Люди на поле борются за свою жизнь, отчаянно, до последней секунды. Больно. Я за свою уже давно перестала бороться. Каждый выстрел вырезает кусок из моей души. А что останется в конце? Механизм? Пустота? Или, может быть, монстр? Я не хочу знать ответ. Пока что я просто следую правилам. — Ты не можешь привыкнуть к этому. — прошептала я самой себе, глядя в зеркало. — Ты убивала их, чтобы выжить. Звучит, как оправдание. Но кто бы меня судил? Я себя уже давно осудила. Я опустила глаза и открыла маленький ящик под зеркалом. Там, среди беспорядка мелких вещей, лежал спичечный коробок. Такой невзрачный, что никто бы не догадался, что внутри. Я открыла его дрожащими руками, хотя сама не понимала, от чего они дрожат — от злости, усталости или просто от того, что я устала быть собой. Внутри лежали таблетки викодина. Моя спасительная реальность. Или мой способ от неё убежать. Не раздумывая, я закинула таблетку в рот, запила глотком воды из-под крана. Горький привкус остался на языке, но я уже к этому привыкла. Викодин был моим спутником последние дни, с тех пор как я вернулась с очередных игр. Работа. На арене у меня всегда была цель, задача, что-то, что отвлекало от собственных мыслей. Здесь же, в тишине, я остаюсь наедине с собой и своими демонами. Сколько людей я убила? Могу ли я их вспомнить? Нет. И это пугало ещё больше. Я глубоко вздохнула, закрыв коробок и поставив его обратно. Пора было начинать собираться. Это был мой ритуал — единственный способ хоть как-то взять себя в руки. С полки достала косметику. Тональный крем, чтобы скрыть следы бессонницы, подводка, чтобы глаза выглядели более живыми, красная помада, чтобы отвлечь взгляд от остального. Шаг за шагом, мазок за мазком я превращала себя в кого-то другого. Затем я потянулась за платьем. Чёрное, оно обтягивало моё тело, как вторая кожа. В этом платье я чувствовала себя другой. Более сильной. Более уверенной. Или, по крайней мере, так мне хотелось думать. Последним штрихом была маска. Чёрная лакированная кошачья маска, закрывающая половину моего лица. Она блестела в свете лампы, пряча мою истинную сущность. Я надела её, глядя на своё отражение. Еще один чужой человек в отражении. Тот, кто мог выжить. Тот, кто мог справиться. Я глубоко вздохнула. Завтра меня снова ждут кошмары.

***

Я закрываю глаза и плыву в ритме, ощущая, как мои движения сливаются с толпой вокруг. Лица исчезают, остаются только световые вспышки, движения и звуки. Викодин растекается по венам, делая всё мягким, покрытым густым бархатом. Смех и разговоры, как шёпот на заднем плане. Чьи-то руки касаются моего плеча, но я не оборачиваюсь. Я танцую. Это всё, что я могу делать сейчас. Таблетки дают мне лёгкость, но вместе с ними приходит и пустота. Внутри — тёмное эхо, которое не заглушить даже громким битом. Картинка сменяется резко, будто кто-то переключил канал. Теперь я в туалетной кабинке. Свет неоновый, фиолетово-розовый, льётся через щели двери, делая всё вокруг странным, как во сне. Я сижу на коленях мужчины, чувствую, как его руки скользят по моей спине. Горячие. Он целует мою шею, его дыхание обжигает кожу. Его маска чуть сместилась, открывая больше лица, но этого было недостаточно, чтобы понять, как он выглядит. И, честно говоря, мне это не было нужно. Его губы нашли мои, тёплые, требовательные, настойчивые. Он целовал так, словно пытался вобрать в себя каждую часть меня. У меня кружилась голова — то ли от вибрации музыки, доносившейся из зала, то ли от смеси алкоголя и викодина, пульсирующих в моей крови. Сильные руки крепче прижали меня к себе, пальцы горячими линиями проходили по спине, а потом остановились на талии. Он притянул меня ближе, и я почувствовала, как его дыхание становится прерывистым. Я потеряла счёт времени. Мгновения слились в одно сплошное ощущение: прикосновения, губы, запах — смесь мыла, табака и чего-то сладкого. В какой-то момент он слегка прикусил мою нижнюю губу, и я выдохнула, не осознавая, что сделала это вслух. Его губы скользнули вниз к моему подбородку, а затем к шее, оставляя влажные следы, от которых по коже пробегали мурашки. — Как тебя зовут? — спрашивает он, не отрываясь от моего лица. Его голос низкий, хриплый, почти ласковый. На миг я останавливаюсь, ловлю его взгляд. В голове звенит от пустоты и одновременно от переполняющих её звуков. — Юна, — отвечаю я. — Юна, — словно пробует на вкус. Его руки яростно сжали мои бедра, прижимая максимально близко, так, чтобы я могла почувствовать его желание, так очевидно выпирающее сквозь плотную ткань брюк. — Юна. Голос звучит затуманено, словно не отсюда. Просыпаюсь. Чьё-то тихое, но настойчивое «Юна» пробивается сквозь остатки сна. Моргаю, пытаясь понять, где я, и почему всё кажется таким знакомым, но одновременно чужим. Глаза открываются, и я вижу, как надо мной склонился Дэ Хо. Его лицо выражает лёгкое беспокойство. — Ты ворочалась. — Его голос звучит почти виновато. — Кажется, тебе снились кошмары. Я пытаюсь понять, что именно он сказал, но слова проскальзывают мимо, потому что сознание всё ещё цепляется за остатки сна. Тепло внизу живота напоминает мне, что это был не кошмар, да и не совсем сон. Обрывки воспоминаний, так не вовремя подкинутых сознанием. Лицо невольно заливается краской. Я отворачиваюсь, собираясь с мыслями, и глубоко вздыхаю. — Многие ещё спят, — продолжает Дэ Хо, не обращая внимания на моё замешательство. — Но уже утро. Я подумал, что стоит тебя разбудить. Его голос спокойный, но с ноткой дружелюбия, словно он искренне заботится обо мне. Я киваю, чувствуя себя неловко из-за этого странного ощущения тепла, которое никак не уходит. Взгляд скользит по комнате. Да, мы снова здесь. — Спасибо, — выдавливаю я, даже не зная, за что конкретно благодарю. За то, что разбудил? За то, что не спросил, что мне снилось? Дэ Хо кивает, понимая больше, чем говорит. Он возвращается на своё место, оставляя меня одну со своими мыслями. Я провожу рукой по лицу, пытаясь стереть остатки сна и одновременно прогнать то, что он оставил после себя. Сердце бьётся чуть быстрее, чем хотелось бы. — Соберись, номер 3, — шепчу себе, заставляя вернуться в реальность. Всё это — сон. Всего лишь сон. И ничего больше. Я сдалась. Сдалась, когда вопреки всему, среди всех людей в этой комнате начала искать его. Мой взгляд метался, цепляясь за лица. Нашла. Ён Иль сидел в другом конце комнаты, рядом с Ки Хуном и девушкой. Беременной, кажется. Я поднялась из нашего подобия укрытия, стараясь вести себя как можно более спокойно. Сердце предательски ускоряло темп с каждым шагом. Я шла к ним. Или, возможно, не столько к ним, сколько к нему. Но чем ближе я подходила, тем яснее слышала остатки их разговора. — Когда мы выберемся, я помогу. Деньгами. Всем, чем смогу, — говорил Ки Хун уверенно. — Тебе и твоей беременной супруге. А ты, — он обратился к девушке, — ты обязательно вернёшься домой и всё будет хорошо. Мои ноги словно приросли к полу. Беременной супруге? Я застыла, не понимая своих ощущений. В какой момент меня начали задевать подробности личной жизни этих людей? Его? Моя остановка была недолгой. Ки Хун заметил меня. Он кивнул в мою сторону, доброжелательно махнув рукой. — Юна! Подходи, — позвал он так, будто мы всегда были близкими друзьями. Я сглотнула, сердце гулко стучало в груди. Его глаза встретились с моими, и я поняла, что идти назад уже некуда. — Мы переживём эту игру. А потом мы точно выиграем в голосовании. Вместе. Ки Хун посмотрел на Ён Иля, словно искал у него поддержки. Ён Иль кивнул, его спокойная улыбка как будто говорила, что он тоже верит. Я старалась не смотреть на него слишком долго. После того, что я услышала ранее, что-то рушилось внутри меня. Мысли путались, но взгляд на его уверенное лицо только усиливал этот внутренний хаос. — Юна, — Ки Хун повернулся ко мне, его взгляд стал серьёзным, но доброжелательным. — Ты с нами? Мы справимся, правда? Когда проходишь через мясорубку, перестаешь верить в хорошее, перестаешь верить в людей. Странно, как у Ки Хуна это получалось. Я отвела взгляд, делая вид, что думаю, хотя на самом деле боялась заговорить. Внутри меня бушевал ураган, но я кивнула. Просто кивнула. Наверное, это выглядело достаточно убедительно. Они умрут, может умру и я. — Хорошо, — сказал он, расслабленно улыбнувшись. — Я знал, что на тебя можно положиться. Ки Хун говорил о надежде и поддержке, но мне всё ещё казалось, что я здесь одна. Всегда одна. В какой-то момент я подняла взгляд и случайно встретилась с глазами Ён Иля. Его взгляд был мягким, спокойным, и я почувствовала, как внутри меня что-то дрогнуло. Не в силах выдержать этот момент, я снова отвела глаза и притворилась, что слушаю Ки Хуна. Смогу ли я действительно сделать что-то ради них? Или я снова останусь одна, когда всё это закончится?