Холодная весна

      Доставленную к середине ночи Ханзаде поместили в лазарет и только к утру она очнулась. Первым, кого она увидела это Хатидже, устроившуюся рядом с раненой и держащую её за руку, тепло которой юная госпожа ощутила ещё до пробуждения. — Ха-Хатидже? — удивлённо, но с большим усилием удивилась Ханзаде, намереваясь пошевелиться, но голова сестры, покоящаяся на её волосах, не позволила подняться. Вместо неё открыла глаза сама Хатидже и первым делом принялась щупать лоб Каи. — Ханзаде? — торопливо сказала Хатидже, едва ли госпожа дёрнулась, и поцеловала ту в лоб. — Слава Аллаху, жар наконец спал. — Мы очень испугались за тебя, Ханзаде. — у койки стояла гордая, но с бессилием подавить тревогу Шах Султан. На ней была лишь ночная рубаха и больше ничего, а приятные чёрные волосы ниспадали с плеча.       Временами в поле зрения попадала лекарша, носившаяся с травами и кореньями для отвара. — Как такое вообще могло случиться? — удивилась Шах Султан, пожимая плечами. — Неужто с вами не было стражи? — Нет... — также с тяжбой ответила Ханзаде, морщась от туго затянутой тканью раны, болезненно дающей о себе знать. — То есть... Это долгая история.       Хатидже, словно родная мать, провела ладонью по голове Ханзаде, затем сделала то же самое, но уже ото лба. Такого проявления теплоты юная госпожа не получала слишком давно, начиная с малых лет, заканчивая вчерашним днём. — Из-за вас начальнику стражи отрубят голову. Теперь ты довольна? — Шах Султан стремительно помрачнел а, но, возможно, недовольство уже давно теплилась в ней, просто высокомерная госпожа не желала показывать истинные эмоции сразу.       Сама же виновница, Ханзаде, со стыдом зажмурилась. О том, что невинный человек лишится из-за её с Мехмедом глупости головы, ничуть не радовало её хотя бы потому, что Ханзаде не являлась бессердечной и подлой госпожой, по крайней мере она не видела в себе никаких проявлений отрицательных черт жестокости. Однако ж мысли, до неприятия липкие, крутились сейчас о Мехмеде, о его репутации перед повелителем. — Сестра, — полушопотом упрекнула её Хатидже, переводя глаза на старшую сестру, — не надо. Не время. — Конечно. — ещё пуще раздражаясь, выплюнула Шах Султан. — Однако... — она ненадолго задумалась. — Мне неизвестно, что случилось на охоте, но как бы там ни было ты отныне из дворца не сделаешь ни шагу без моего ведома.       Слова Шах Султан поразили своей твёрдостью не только Ханзаде, но и саму Хатидже, с детства послушную, скромную и привыкшую жить ради воли старших. — Шах Хубан... — хотела было вмешаться Хатидже, но Ханзаде её перебила. — Неужели вы меня запрёте во дворце? — с прищуром спросила одна, невольно растягивая рот в лёгкой улыбке. — Если предаётся. — добавила старшая из госпожей, после чего услышала за собой звук открывающихся дверей. Шах Султан ненадолго прикрыла глаза, пытаясь сохранить стойкость, и обернулась на вошедшую Хюррем, по ощущениям, ни чуть не опечаленную произошедшим. — Госпожа, — первой был отдан поклон Шах Султан, — госпожа, — затем и Хатидже. — Поправляйся, Ханзаде. — с поддельно искренней улыбкой пожелала Хасеки, зажав пальцы перед собой в замок. — Благодарю, госпожа. — с хрипотцой поблагодарила Ханзаде, устремив взгляд на белый, неинтересный потолок. — Зачем ты пришла? — с открытой неприязнью обратилась Хатидже к сопернице на повышенных тонах, чем вызвала неодобрительный вздох старшей сестры.— Хоть сейчас оставь нас. — Госпожа, я лишь пожелала навестить Ханзаде, не более. — с откровенной простотой продолжила Хюррем, как будто секундой ранее в её адрес не прозвучало никаких едких слов. — Бедняжка так молода и неопытна, ей определённо нужна помощь. — Уж мы без тебя разберёмся, как нам быть, Хюррем. Попрошу тебя не лезть. — Госпожа, я ведь хочу как лучше. Где это видано, чтобы девушка, тем более знатных кровей, на охоту ходила? — Следи за словами, Хюррем. — наконец вмешалась Шах Султан. — Кто ты такая, что командуешь тут? — Ну что вы, госпожа, — корпус Хюррем машинально развернулся в сторону госпожи, — я лишь... О госпоже переживаю. Она ведь наша гостья как-никак.       Окончательно выйдя из себя, Хатидже встала с примятой койки и, широко раскрыв глаза карие глаза, большую выразительность которым придавала сурьма, без каких-либо сдержек прокричала на весь лазарет, и от крика этого у Шах Султан заложило правое ухо, а Ханзаде, до сей минуты старавшаяся не слушать назревающий конфликт между сёстрами и женой султана, перепугалась до сердечной дрожи. — Да как тебе не совестно приходить сюда после всего того, что ты мне сделала?! Как ты можешь желать выздоровления тому, кого так ненавидишь? — её слова больше походили на истерику, что ни для кого, за исключением Каи, не было новым. — Г-госпожа? — напугано решилась обратиться к ней юная Ханзаде, искренне не понимая, к чему столь громкие слова были произнесены, но Хатидже, будто не слыша её, продолжила свой монолог. — Однажды ты поклялась отомстить мне, Хюррем. Давно, правда. Но вижу, ты от своего не отступилась. — Я никогда не отказываюсь от своих слов, госпожа. — сохраняя прежнее спокойствие и достоинство продолжила язвить Хюррем, отравляя каждым своим вздохом присутствие женщин знатного рода. — Я тебя предупреждаю, Хюррем, — от ненависти голос Хатидже захрирел, — в первый и последний раз... — Хатидже... — попыталась усмирить сестру Шах Султан, едва ли сдерживаясь от жгучего, удушающего желания поставить наглую на место. — Хватит мне рот затыкать! — рявкнула Хатидже и снова вернулась к старой теме. — Не смей приближаться к Ханзаде, или я уничтожу тебя! — Госпожа, мне интересно понять причину вашего страха. — дёрнув головой, произнесла Хасеки. — Всё, что бы вы не делали, направлено исключительно на вред мне, однако ж... Все ваши ловушки оборачиваются против вас самих. Готова утверждать, что вы и её сюда позвали, только чтобы мне насолить. Но запомните, — выдержав небольшую паузу, Хюррем сделала один шаг вперёд, вставая перед госпожой непростительно близко, из-за чего Хатидже пришлось отстраниться, — я всех своих врагов, каждую вашу марионетку разрываю, словно сокол, и бросаю к вашим ногам, ибо же... Борьба во мне природой заложена. — получив в ответ лишь одно презрительное молчание, Хюррем с фальшивым почтением поклонилась и покинула пределы лазарета. — Она ещё угрожать вздумала. — резко развернувшись на Ханзаде, проговорила Хатидже. — Успокойся, — одёрнула её старшая сестра, незаметно переминающаяся от усталости с ноги на ногу, — она только этого и добивается — помнить смуту. — Ох, нет, нет. — Хатидже схватилась за голову. — На самотёк это больше пускать нельзя, или же она нас всех поочерёдно изведёт. — Я не совсем понимаю, госпожи, — влезла Ханзаде, переводя взгляд то на Хатидже, то на Шах Султан, — а точнее мне совсем не ясна ваша вражда с госпожой. — Это давняя история, Ханзаде. — нехотя сказала Шах Султан. — И всё же... — Хюррем жестока. — объяснила Хатидже как можно спокойнее, но с нахлынувшей печалью. — Она забрала мою душу, мой смысл жизни. Ты не поймёшь, пока не испытаешь то же самое, что и я когда-то, пока и твою душу не отнимут.       Волнительно сглотнув, Ханзаде посильнее прижала голову к подушке, ощущая, как вниз по виску к уху скатилась капля пота, а руки в исступлении ужаса онемели. — Отдыхай, дитя. — Хатидже снова присела на край койки и с нежностью поцеловала горячий лоб Ханзаде.

***

      К вечеру Ханзаде сумела впервые встать на ноги, вопреки рекомендациям лекарей остаться в постели хотя бы до следующего утра. Рана под повязкой ещё беспокоила, вследствие чего нога сама собой подкашивалась, что сильно не понравилось госпоже, потому что, начиная с детского возраста, любые признаки жалкой беспомощности расценивались ею как уязвимость перед лицами врагов. Сильнее всего Ханзаде боялась попасться на глаза девушкам и стать объектом новых сплетен, и самому Султану Сулейману, с большей долей вероятности стократно пожалевшему, что согласился взять её с собой. Теперь-то, по словам Шах Султан, и за пределы дворца её не выпустят.       Опираясь на каменную стену, Ханзаде первым делом решила навестить повелителя, попросить прощения и объяснить, что вины шехзаде Мехмеда в случившемся нет (хотя она явно налицо).       Не успела Ханзаде доложить о своём намерении видеть повелителя, как её опередил один из стражников, сказав, что Повелитель только-только покинул свои покои.       На вопрос куда же Султан направился стражник ответил лишь скупым «не знаю», оставив Ханзаде один на один с не разрешённым вопросом. — Передайте Повелителю, чтобы он не сердился на шехзаде. — наказала Ханзаде и пошла в обратную сторону, только теперь в свои покои.       Отчасти в душе юная госпожа чувствовала облегчённость, ведь, с другой стороны, не пришлось краснеть перед Султаном.       Проходя мимо комнаты девушек, Ханзаде заметила Махидевран Султан, щедро раздававшую золото наложницам. Наполненная интересом госпожа решила подойти поближе, а заметившие её девушки встали в ряд, склонив головы. — Госпожа, — Ханзаде поклонилась.       Махидевран с удивлением повернула голову в сторону зашедшей Ханзаде и гордо улыбнулась. — Здравствуй, Ханзаде. Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась она, полностью переключая своё внимание с довольных наложниц на пришедшую сестру Султана.       Взмахом руки указав, чтобы девушки продолжали, госпожа подошла ближе к сундукам. — Определённо лучше. — соврала она, чуть ли не стиснув от боли зубы. — Это радует. А я вот... — Махидевран кивком указала на рабынь, разбирающих поочерёдно кошели с монетами, — Как видишь, в честь твоего приезда и выздоровления решила раздать девушкам милостыню. — Да будет доволен вами Аллах, госпожа. Ваша красота, чему я убедилась, не только снаружи, но и в сердце. — скромно поблагодарила Ханзаде, обращая внимание на изящное, но строгое тёмно-красное платье первой жены Султана. — Аминь. Да, и заходи к нам. Пообщаешься с Мустафой. — Обязательно, госпожа. С вашего позволения. — уловив себя на усталости, вызванной больной ногой, Ханзаде решила вернуться к себе, и уже подходила к выходу. — Дорогу! — громко объявил стражник, стоящий у входа в комнату наложниц. — Шехзаде Мустафа Хазретлери.       Услышав имя старшего сына повелителя, девушки, становясь в ряд, радостно зашептались, но грозный взгляд Махидевран Султан тотчас усмирил их.       В коридоре показался Мустафа. Он был одет в синий кафтан, тюрбан, а на груди висела брошь в форме бутона тюльпана. Шёл шехзаде, заведя руки за спину и внимательно осматривая отцовский гарем, будто бы ища новую жертву, но обнаружил любящую мать и Ханзаде. — Шехзаде, — она поклонилась ему. — Кая, — улыбнулся он, заходя в комнату.       Девушки вновь склонили головы. Каждая с трепетом ожидала, что шехзаде посмотрит на них. У одной, не сильно миловидной, но дерзкой как ни кстати подкосились ноги и она чуть было не упала на пол от переполняемых сердце чувств, но девушки, что находились между, успели придержать её.       Мустафа с безразличием глянул на это и отвернулся. Махидевран и Ханзаде тоже обратили внимание на неподобающее поведение девушки, но ничего предпринимать не стали. — Матушка, — Мустафа кивнул головой. — Мы как раз о тебе говорили, Мустафа. — сказала Махидевран. — Вот как? — не меняя каменности своего выражения лица, Мустафа удивлённо выгнул бровь. — И что же вы про меня обсуждали? — Я хотела, чтобы ты проводил нашу гостью в её покои. Ханзаде, ты же не против?       Ханзаде, не ожидая такого исхода, с непониманием обернулась на Махидевран, и, поймав её многозначительную улыбку, посмотрела на Мустафу. — Нет, ни сколько не против. — Что ж, в таком деле я не могу отказать. — закончил шехзаде, пропуская Ханзаде вперёд.

***

— Как ты, Кая? — проходя мимо безлюдного коридора второго этажа дворца, спросил Мустафа, идя наравне с госпожой. Он без особой на то причины любил звать её именно вторым именем. — На сегодня мне стало куда лучше, а уж когда увидела вас, так и вовсе боль отпустила. — снова солгала она, скромно смотря шехзаде в профиль. — Я, верно, отвлекла вас от дел. Прошу, простите меня. — Нет, что ты? Всё нормально. — наконец Мустафа смог посмотреть на неё в полутьме коридора. — Просто... Понимаешь, есть вещи, которые трудно объяснить, но и молчать о них не следует. — Я не совсем понимаю, о чём вы, шехзаде. — Ты, наверное, знаешь, что я являюсь санджакбеем Амасьи, а мой брат Мехмед скоро должен отправиться в Манису — главный санджак страны. — Вы, я так понимаю, не сильно этому радуетесь. Но ведь Амасья очень большая провинция, не уступающая Манисе. Что же вас так беспокоит? — Дело не в городе, Кая. Дело в повелителе и в его немилости ко мне, ведь... Маниса самый ближний санджак к Стамбулу, а это на один шаг ближе к трону.       Завязавшийся разговор не на шутку начал пугать Ханзаде, не желающей становиться хоть как-то замедленной в кровавой игре за власть. Но больше всего её настораживали слова Мустафы о троне. Потому постаралась сгладить углы успокаивающими утешениями. — Ну что вы, шехзаде? Повелитель никогда... — Маниса был моим санджаком. — твёрдо заявил он, останавливаясь на полпути к покоям. — Но мне из него выгнали.       И Ханзаде замерла на месте. Беспокойное сердце пропустило несколько ударов, а перевязанная рана, заныла ещё пуще, будто подстраивалась под эмоциональный фон. — Только не говорите, что это сделал Мехмед. — с осторожностью пробормотала она так, что услышал бы, и то с трудом, один лишь Мустафа, кроме которого более свидетелей не находилось. Но шехзаде ничего не ответил на этот счёт. — Иди в свои покои. Нельзя, чтобы нас видели наедине.       Ханзаде без упрёков склонилась и ушла к себе.       Разговор с Мустафой оставил после себя длинное поле размышлений. Но сильнее всего охладить душу сумел именно взгляд старшего шехзаде, как только разговор зашёл о Манисе и Мехмеде. Не к добру это.       Дверь в покои отворила стража и Ханзаде вошла, всё также подгибая ногу. Сила раздумий утянула её настолько, что она не сразу заметила сидящего на тахте Мехмеда. Когда же она всё же поняла, что не одна в собственных покоях, перепугалась: волосы встали дыбом, в груди неприятно защемило, как это обычно бывает при испуге, а лицо обдало жаром. — Шехзаде? — Ханзаде проморгалась, подозревая свои глаза в неистинности, но фигура, восседающая перед ней, оказалась самой реальной. — Я очень рад, Ханзаде. Думал, подожду тебя тут целую вечность. — Мехмед ухмыльнулся, чем вызвал непонимание у Ханзаде. — Что вы здесь делаете? В моих покоях... — не чувствуя себя в полной безопасности, госпожа начала пятиться назад, к двери, ощущая в руках мелкую дрожь. Ей даже ошибочно казалось, что при личном разговоре с Мустафой было спокойнее. — Не бойся, — Мехмед встал с тахты и сделал несколько, как показалось госпоже, угрожающих шагов навстречу, — я не трону тебя. — Тогда зачем вы здесь? — почувствовав за собой двери, Ханзаде нервно заметала глазами.       Мехмед тяжко вздохнул, поджав губы. Какой-либо радости будто и не было. — Мне всего лишь нужно было извиниться перед тобой. По моей вине ты чуть было не погибла. — Я всё поняла, шехзаде. Забудьте. — смотря куда-то в сторону, дрожащим голосом ответила Ханзаде, что, собственно, не особо внушало доверия. — Тогда скажи, почему? — Мехмед стал ещё ближе. — Почему ты так трясёшься при виде меня? — Шехзаде, — продолжила она, — я вам уже всё сказала: забудьте. И, прошу вас, покиньте мою комнату. Ваше нахождение здесь, тем более столь продолжительное, могут неправильно расценить. — И тебя толь это сейчас волнует, то, что волнует остальных? — Мехмед с прискорбием и толикой надежды постарался заглянуть Ханзаде в глаза, немного наклонив вбок голову.       В комнате повисла умоляющая тишина. В голове созрела не самая замечательная, но лучшая для подобной ситуация идея. И прежде чем провалиться под землю от предстоящих сказанных слов, Ханзаде немного постояла в таком же напряжённом положении, затем попыталась расслабиться. — Шехзаде, пожалуйста, выйдете отсюда. И больше никогда не приходите, потому что я... — от предательской неуверенности, что посетила её именно с появлением в её жизни Мехмеда, Ханзаде оборвала речь на полуслове, но быстро собралась с мыслью и, вытянув из дальних закромов всю ту силу, что придавали ей воспитание, крепость духа, происхождение и возлюбленный отец, до сказала всё, как считала для себя подобающим: — Я не рабыня в этом дворце, и даже вы, шехзаде и законный престолонаследник, не имеете право запугивать меня. И если вы сею же секунду не оставите меня в покое, я приму меры: начну кричать.       Столь открытая дерзость Мехмед не мог расценивать никак иначе, как личное оскорбление. Не будь Ханзаде Кая принадлежной к роду покойной Валиде Айше Хафсы Султан (а вместе с тем и к роду Османской империи), тотчас же велел бы отрубить ей голову. Однако ж стойкость этой отличной от других госпожи поражало всё его представление. Мехмед не хотел ссориться с ней, и поэтому решил пойти на уступки: молча взял её за плечи и, отодвинув Ханзаде с прохода, вышел из покоев.       С облегчением проведя тыльной стороной ладони по блестящему от пота лбу, Ханзаде со стиснутыми зубами дошла до своей кровати, упала на матрас. — Элиф! — позвала она служанку. — Элиф!       Извечно беспокойная чужими проблемами девушка прибежала на зов своей госпожи из смежной комнаты, поклонилась и затараторила: — Госпожа, как же вы?.. Зачем же вы вышли из лазарета? — Хватит выть. — с шипением отрезала Ханзаде, держась за место глубокого пореза. — Лучше помоги перевязать. — Госпожа, — с мольбой произнесла Элиф, — позвольте я лекаря позову. Я ведь ничего... — Делай, что прошу. Быстро!       Боясь разозлить госпожу, Элиф выскочила из покоев и побежала в прачечную за тканью. Её волновало не столь скверное состояние султанши, сколь своя шкура. Хоть Ханзаде и никогда не позволяла себе плохо относиться к слугам, служение династии и гнев её членов здорово научили её «правильеым манерам» и беспрекословному выполнению поручений.

***

      На протяжении всего следующего времени Элиф старательно перевязывала Ханзаде икру, до этого переодев её в ночную одежду. — Ты можешь не так туго перевязывать? — зашипела Ханзаде лёжа на спине. — У меня ж нога посинеет, если ты будешь её пережимать. — Простите меня, госпожа, но... Но я ведь не лекарь и... И больно боюсь вам сделать. — от волнения и страха быть наказанной Элиф заплакала, что несколько раздражало Ханзаде. — Ну всё-всё, отойди. Я сама. — Ханзаде привстала и протянула руку служанке. — Помоги. — после чего, усевшись в удобное положение подобрала ближе раненую ногу, размотала тугую повязку и перекрутила её по-своему. Рядом на полу лежал окровавленный отрезок белой ткани, от которого Ханзаде приказала избавиться.       Элиф подобрала ткань, закатала его в рулет и поднесла к свече. Окровавленная тряпка вспыхнула и, пуская пахучий дым, начала тлеть.       Вдруг в дверь постучались. Ханзаде и Элиф волнительно переглянулись. — Там. — прошептала госпожа, указывая на столик с подносом, на котором стояли кувшин и металлическая миска, на которую Элиф без промедления положила почти догоревшую ткань. — Да! — теперь громко сказала она и двери распахнулись.       В покои вошёл Пайраз-ага. — Чего тебе? — устало спросила Ханзаде, особо не обращая на слугу внимание. — Госпожа, — Пайраз-ага почтенно поклонился и продолжил: — шехзаде Мехмед приказал позвать вас сегодня вечером на ифтар в свои покои.       Только евнух успел договорить, Ханзаде несдержанно и звучно расхохоталась, прикрыв рот рукой. «Мы ведь только расстались на не самой позитивной ноте... Что в голове у этого шехзаде?..» — Госпожа, простите меня, но мне нужно знать ваш ответ, чтобы передать шехзаде.       Казалось бы, ответ на предложение прост и понятен, как чистый лист, но всё же госпожа не могла не сделать уточнение: — А там, на ифтаре, будет только шехзаде Мехмед? — Нет, госпожа. Была приглашена ещё и Михримах Султан. — Хорошо, я... Я подумаю. Всё будет зависеть от моего самочувствия. — всё ещё смеясь, решила Ханзаде. — Можешь идти.       Пайраз-ага поклонился и покинул покои.       В растерянности и непонятках надув щёки, Ханзаде взглянула на мешающую пепел Элиф, задавая немой вопрос, как дальше быть. Она могла с лёгкостью отказаться от посещения вечернего ужина, ссылаясь на слабое здоровье, чем бы не вызвало никаких подозрений или недовольств, но то ли совесть, то ли безграничные мысли об одном только Мехмеде не давали ей возразить на столь щедрое предложение. Единственное, что взаправду успокаивало, — присутствие Михримах Султан на вечере.

***

      Близился час ифтара. Ханзаде, наряженная в синее платье и агатовую диадему, сидела на диване и судорожно ждала прихода Пайраз-аги. Безусловно, до скрежета в костях хотелось, чтобы всё отменилось, не срослось, провалилось. Не доброе предчувствие и вновь открывшееся перед сборами кровотечение терзали её. Но деваться было уже некуда.       Раздался, как показалось Ханзаде, устрашающий стук в дверь. Госпожа нервно повернула голову в сторону выхода и слегка дрожащим голосом протянула: — Да!       Вошёл Пайраз-ага, поклонился и сказал такое страшное для ушей Ханзаде «пора». От волнения потеряв ненадолго дар речи, госпожа ещё с полминуты просидела на месте, прижав колени плотно к друг другу и страшась пошевелиться. Но, когда ступор немного отступил и позволил разомкнуть скованные челюсти, она спросила об одном, вернулся ли повелитель, на что евнух не дал чёткого ответа. И всё же продолжать тянуть было бессмысленно, и Ханзаде встала с дивана. Вместе с ней, как на эшафот, отправились вышедшая следом за своей госпожой Элиф, другая девушка, стоящая до этого времени снаружи и сам Пайраз-ага. — О Аллах, не оставь меня. — молилась она про себя.

***

— Доложите шехзаде, что я пришла. — приказала Ханзаде, когда подошла к покоям Мехмеда.       Один из стражников, поклонившись, зашёл в покои и вскоре вышел, пропуская Ханзаде.       Мехмед сидел за столом, читая фолиант в кожаном переплёте, но когда перед ним появилась Ханзаде, отложил рукопись в сторону и с улыбкой указал на место рядом с собой. Госпожа же, поклонившись, приняла предложение сесть рядом с шехзаде. — Ханзаде, — произнёс он, рассматривая гостью с ног до головы, — какая ты красивая сегодня. — Именно сегодня? — с нарочитой радостью Ханзаде захотела его подколоть. — Всегда. — поправил себя Мехмед. — Благодарю, что ты пришла и не отказала, несмотря на то, что произошло несколько часов назад. — Признаться честно, — Ханзаде развела руками, — я бы и не пришла, если бы, кроме нас, больше никого не было.       Сразу после этих слов Мехмед перестал улыбаться. Его взгляд пал на столовые приборы и на только принесённые яства. — Шехзаде, — переспросила Ханзаде уже без особого доверия, — госпожа ведь придёт? — Моей сестры не будет с нами. — как скороговоркой выдал он, явно испытывая за содеянное небольшую долю стыда. — Как же?.. Как вы могли, шехзаде? — завозмущалась султанша, понимая, что стала жертвой обмана. — И снова ты называешь меня по чину. Почему мы не можем общаться на равных? — Мехмед в лёгком недовольстве повысил голос. — Потому что вы выше меня по статусу и являетесь законным наследником трона. — окончательно заведясь, Ханзаде резко встала из-за стола, что не сказалось положительно на её ране и вдобавок на другие факторы; после подъёма она также ощутила головную боль, больше отдающую жаром. — Вы — будущее этого государства! Вот почему. — А если мне не нужен этот трон? — он сделал то же самое, поднялся с места. — Все мне с самого детства твердят, что я должен стать султаном. — слово «должен» Мехмед выделил, ткнув в воздух пальцем. — Боюсь, у вас нет иного выхода. — Матушка мне постоянно говорит о власти, что я обязательно должен стать султаном и взять под свой контроль всю страну, но... Но никто! Никто даже не подумал спросить моего мнения. Чего хочу я, а не твердят нам традиции. — И чего же вы хотите?       Мехмед, как и тогда в покоях, приблизился к Ханзаде, но во взгляде его уже не было испепеляющего огня, только любовь, прекрасная и первая. — Я хочу прожить остаток своей жизни с тобой. Уверен, что и ты того желаешь.       От сказанного Ханзаде передёрнуло. Всё тело покрылось испариной, а из-под ног как будто ушла земля. — Вы... Что... Такое говорите?.. Какой остаток жизни со мной? О чём вы? — С тобой, Ханзаде. Одно лишь твоё слово и... — Да о чём вы?! — изо всех и без того иссякших сил стараясь вразумить горячего и пылающего юношу, Ханзаде отскочила на два больших шага. — Вы хоть сами себя слышите? Вы — шехзаде, я — дочь крымского Хана. Да даже представить такое страшно. — Я попрошу у твоего отца благословения и повелителя тоже. Я уверен, они не откажут, но, Ханзаде, прошу, не говори так. — обычное признание перекатилось в жалостливую мольбу не быть отвергнутым, что до ужаса пугало Ханзаде, изначально предчувствовавшую, чем дело кончится. — На кону стоит моя репутация. Если же вы о себе не думаете, пожалейте меня. Я ведь не перенесу! Я не смогу делить вас с какой-нибудь другой, как вы не понимаете? — Ханзаде, прошу, не разбивай мне сердце. — Если вы будете продолжать настаивать, — уговоры не действовали и госпоже пришлось пойти на то, на что ни разу не решалась, а именно на угрозы. — я тотчас же покину вас. — Уж лучше в аду заживо сгореть, нежели тебя больше не увидеть. — Я сказала: нет! Вот весь мой ответ! — после Ханзаде быстро покинула ненавистные покои с нетипичной для неё озлобленностью, которая сразу по выходу превратилась в горечь. — Госпожа, — решила поинтересоваться случившемся Элиф, всё это время стоявшая у выхода и разговаривавшая с другой служанкой. — Оставьте меня. — уже особо себя не сдерживая, попросила султанша и в одиночку направилась к лазарету.

***

      С каждым пройденным шагом самочувствие становилось всё хуже: силы потихоньку уходили, тело покрывали озноб и ломящий кости холод. Задыхаясь от духоты и слёз, Ханзаде встала перед крутой лестницей, понимая, что не сможет осилить её самостоятельно, однако постараться придётся. Оперевшись спиной на каменные плиты, Ханзаде, обхватив себя руками, спустилась на одну ступеньку, то же самое она сделала и во второй, и в третий и в четвёртые разы, пока не добралась до середины. Вдали коридора показались несколько стражников, оживлённо переговариваются между собой. Ханзаде хотела окликнуть их и попросить о помощи, но едва ли она попыталась что-то произнести, как потеряла равновесие и кубарем покатилась вниз. На грохот сбежались те самые стражники, к своему несчастью понимающие, что причиной шума стала потерявшая чувства госпожа.