Холодная весна

      Случилось то, чего многие так боялись и необратимо ожидали — ухудшения. Ханзаде било в лихорадке на протяжении всей ночи, пока лекари пытались предотвратить повышение жара мокрыми полотенцами. Узнавшие о состоянии сестры Хатидже и Шах Султан приказали читать Коран и возносить молитвы за мученицу от заката до рассвета.

***

      Али-ага, сидевший у себя в комнате, вытачивал ножом из гибкой веточки мачту для задуманной модели фрегата. Пока руки с присущим им профессионализмом выравнивали будущее изделие, делая его белым и гладким, голова всё думала о Ханзаде Султан, которую не привыкший к долгой разлуке с госпожой Али-ага не видел со дня приезда в столицу.       В дверь громко и требовательно постучались. Недовольный прерванным затишьем Али-ага отвлёкся от корабля и поднял глаза. — Да!       Внутрь комнаты забежал взволнованный Пайраз-ага. Поклонившись, евнух, покрывшийся потом от страха, затароторил: — Ханзаде Султан упала с лестницы.       От удивления Али-ага выронил ножик и веточку, и то ли недоуменно, то ли сурово посмотрел на Пайраза-агу. — Что ты такое говоришь? Как госпожа могла упасть с лестницы? — Вы ещё не знаете, ага... — ещё больше занервничав, Пайраз-ага заметал взглядом по сторонам. — Прошлым днём на охоте, э, госпожа была серьёзно ранена, а-а сегодня у неё поднялся жар и... — он сглотнул. — Лекари опасаются, что не доживёт до утра.       Хмурые воинские глаза злобно покраснели, зубы сверкнули в плотоядном оскале, словно готовясь разорвать жертву. Али-ага резко встал, так что стул ковырнулся назад, поспешил к Пайразу-аге. — Я убью тебя, собака! Клянусь Аллахом, я тебя закопаю! — вцепившись ему в горло, прошипел Али-ага, как обезумевший. — Али-ага... — попытался хоть что-то выдавить из себя евнух, задыхаясь, машинально хватая своего начальника за запястья. — Я для чего тебя к покоям приставил? Чтобы ты прохлаждался, а? Отвечай? — В-вы п-прик-казали с-следить... — Верно, — согласился Али-ага. — потому что единственное, что мешает мне самому выполнять свои обязанности, так это запрет на вхождение в гарем. Поэтому я поставил тебя. Только скажи мне, почему я узнаю обо всём последний?       На ответ Али-ага от напуганного слуги и не рассчитывал, а когда щёки и лоб Пайраза уже начали краснеть, он отпустил его, оттолкнув от себя. — Вон отсюда.       Пайраз-ага выскочил из комнаты, боясь представить, что Али-ага способен сделать в гневе. Сам же ага без промедления следом покинул свои покои и направился в султанские покои.

***

— Доложите повелителю о моём приходе. — требовательно изложил Али-ага, стоя перед стражей, охраняющей покои Султана. — Простите, ага, но повелителя нет во дворце. — ответил стражник уже не в первый раз за сутки. — Тогда где же он? — снова находясь на грани, задал вопрос он, страстно желая покромсать каждого, кто повстречается ему на пути. — Дорогу! — услышал он где-то сбоку от себя. — Султан Сулейман Хан Хазретлери!       Али-ага развернулся на пятках и низко поклонился шагающему ему на встречу повелителю, только вернувшемуся из дворца в Бурсе. Малкочуглу обнаружил подельника людей Шаха Тахмаспа, следившего в полумраке за возвращением Султанского отряда в столицу, и привёз его по приказу повелителя туда. — Али-ага? — остановившись возле слуги своей сестры, недовольно нахмурил брови он. — Повелитель, прошу прощения за вторжение в столь поздний час, но... — начал было извиняться Али-ага и, как Пайраз-ага, волнительно запнулся. — Ну что? Говори, Али. Я слушаю тебя. — Ханзаде Султан упала с лестницы. — договорив эти как ноша тяжёлые слова, Али-ага увидел в глазах повелителя беспокойство, смешанное с долей раздражения, какое испытывал совсем недавно и сам слуга. — Как Ханзаде могла упасть? — закричал повелитель. — Я не могу дать вам точных сведений, мой повелитель, но, как мне сказали, всё случилось из-за... Ранения. — О Аллах, ещё и эта беда. — Султан вымученно закатил глаза и, пройдя мимо своих покоев, направился в гарем. — Где сейчас Ханзаде? — Я сам только что узнал, повелитель. Скорее всего, госпожу отнесли в её покои. — поспешил ответить Али-ага, последовав за повелителем.

***

— Откройте дверь! — доносились истошные женские вопли в одном из верхних коридоров. — Не могу, госпожа. — уныло ответил стражник. — Лекарь велела никого не впускать. — Открой, я тебе приказываю! — это была Хатидже, едва ли не вырывающаяся из рук Шах Султан, всегда спокойной и под стать титулу стойкой.       Рядом стояла и Михримах, от горя не знающая, что сказать. Ханзаде ей понравилась своей красотой, ловкостью и подготовленностью, и Мехмеду она люба, и поэтому всё недолгое время её пребывания во дворце она желала наладить с ней хорошие дружественные отношения. Но не вышло. — Хатидже, успокойся. — тешила сестру Шах Султан, придерживая за предплечья. — Как же я успокоюсь, Шах Хубан? Я ведь говорила ей! Говорила! — на последнем со вздохом сказанном слове Хатидже начала терять сознание, но увидев повелителя, грозно надвигающегося в их сторону, постаралась выровняться.       Не обращая на сестёр и дочь особого внимания, Сулейман, как порывистая вьюга, вошёл в покои и первым увидел без конца снующих по сторонам лекарей, а затем, когда подошёл ближе, и саму Ханзаде, словно мёртвая лежащую на своей постели, как в гробу. За ним в покои зашёл сперва Али-ага, а после Хатидже, Шах Султан, Михримах и только что подошедшая Гюльфем. — Как она? — первое, о чём поинтересовался Сулейман, краем уха слушая безнадёжные всхлипы Хатидже и еле уловимую молитву Михримах. — Делаем всё возможное, повелитель, но пока изменений нет. — с сочувствием сообщила лекарша. — Мне сказали, что причина в её состоянии кроется в ранении. — Нам пока трудно сказать, с чем это связано, никаких новообразований на теле госпожи мы не обнаружили, однако... Будьте готовы к тому, что это может быть заразно.       Последняя в покои вошла пробудившаяся ото сна Хюррем, только что получившая известие о критическом состоянии сестры Султана, и, чтобы не оставлять супруга в тяжёлую минуту, решила поддержать его. — Повелитель. — полушёпотом произнесла она, давая о себе знать.       Заметившая её Хатидже, захлёбываясь слезами, часто задышала через рот, пытаясь выпутаться из объятий Шах Султан. — Пусти меня. Пусти. — бормотал она, сама на себя не похожая. — Я убью... эту змею. — Только не думай во всём обвинять Хюррем, Хатидже. — на ухо ей прошептала сестра. — Госпожа, — также тихо сказала Гюльфем, — не надо. Сейчас не время для ссор. Нужно молиться. — Не держите меня. Это она сделала. Она. — Что с ней, Сулейман? — с деланным беспокойством спросила Хюррем у мужа, переводя взгляд то на неподвижную Ханзаде, то на Султана. — Никто ещё ничего не знает, Хюррем. — обречённо вздохнул Сулейман и провёл рукой по лбу. — Повелитель, — к Сулейману подошла ещё одна лекарша, — вам лучше покинуть покои. Болезнь может быть опасной. — Она ведь поправится? — обратилась Хасеки теперь уже к ней. — На всё воля Аллаха, госпожа.       Последними в покои вошли Махидевран Султан и шехзаде Мустафа, коих Хюррем хотела видеть в самую последнюю очередь. — Повелитель, — Мустафа поклонился отца, — такое несчастье. Дай Аллах, Ханзаде поправится. — Аллах её не оставит. — без особой интереса произнесла Махидевран, по своему виду только что поднявшаяся с кровати. — Аминь. — хором закончил каждый из присутствующих и в покоях повисло затишье.       Убитый горем Сулейман хотел уже было увести Хюррем и всех присутствующих за дверь, но в покои забежал Пайраз-ага. — Повелитель, — переводя дыхание, начал он, перетягивая всё внимание на себя, — шехзаде Мехмед... Слёг в постель.

Три дня спустя

      Бессонные ночи лекарей не прошли понапрасну, и Ханзаде пришла в себя, ничего не понимая и испытывая дикую, немыслимую головную боль. В покоях было темно и тихо, и Ханзаде верно посчитала, что на данный момент страной правила ночь. Протерев сонливо глаза с мелькающими пятнами, она приподнялась, свесила ноги и встала, как тогда, дня три тому назад, и вышла в коридор. На языке ощущалась сухость и практически невозможность сглотнуть слюну (которой почти что и не было), и Ханзаде направилась к кухне, так как служанок или лекарш рядом не было.       В другой части коридора, через комнату наложниц, к ней со всех ног спешил малахольный Пайраз-ага, испугавшийся и до сих пор ни разу не отошедший от гнева Али-аги. «Только бы снова ничего не произошло». — думал он про себя, пробегая мимо общей комнаты и заворачивая за угол, не подозревая, что Ханзаде совсем рядом и одна.       Слегка сощурившись при неярком жёлтом освещении факелов, Ханзаде пыталась понять, где находится кухня, но никаких ориентиров она не нашла. Вместо них она хорошо ощутила на своей голове мешок, пропахший сеном, сырой землёй и ещё чем-то неприятным, напоминающим кровь. Госпожа от неожиданности вскрикнула, но рот ей поспешили вовремя заткнуть ладонью, так что слышалось простое коровье мычание.       Завернувший в это время Пайраз-ага в тот самый узкий коридор, где и плутала Ханзаде, он поневоле своей стал свидетелем сего бесчинства, но сделать ничего не мог. От ужаса он лишь застыл на месте, накрыв губы рукой, чтобы самому не закричать, наблюдая, как некто в чёрном, вероятно, не заметивший его присутствие, утаскивал госпожу в сторону, откуда она и шла. — О Аллах, что же теперь будет? — негромко и трепеща проговорил он дрожащими губами, когда похититель и Ханзаде скрылись за стеной. Лишь только сдавленный вопль немного доходил до него.

***

      Волокли её недолго, по ощущениям, в подземелье дворца. Ханзаде до тех пор, пока её не отпустили (а точнее бросили на пол, как ненужную вещь), махала руками, тщетно пытаясь ухватить напавшего за голову или другую часть тела, за которую добралась бы, но, к её несчастью, некто стоял позади, слегка придушивая локтём. Только оказавшись на холодном полу такого же холодного помещения Ханзаде панически сняла с головы мешок и осмотрелась. Неуютное, ещё более тёмное, чем покои или коридор, комната оказалась темницей с маленьким окошком под самым потолком, куда пробивался невинный лунный свет месяца Рамадан. — Кто приказал?! — возмущённо потребовала Ханзаде, хрипя, но похитителя перед ней уже не было. Вместо него в настежь распахнутую дверь вошла женщина в белой ночной рубахе с воротом и откровенно раздражённым видом. Это была Хюррем Султан. — Госпожа? — поднимаясь с колен, удивилась Ханзаде, заметив Хасеки. Но не успела она опомниться, как в миг заработала звонкую, обидную пощёчину. — За что? — снова оказавшись в том же унизительном положении и держась за покрасневшее и горящее место, не понимающе спросила она, всё это время глядя на жену Султана. — Ты, дрянь, ещё смеешь спрашивать? — громко сказала Хюррем, тоже краснея, но не от боли, а от накатывающей злости. — Как ты посмела покуситься на моего сына?       Раскрыв рот, Ханзаде первое время не понимала, что сказать на непонятные ей и весьма серьёзные обвинения. Глаза уже прожигали слёзы, хотелось открыто возмутиться, но она не смела. — Аллахом клянусь, я не понимаю, о чём вы говорите. — Не ври мне! Как только ты появилась, мой сын, мой шехзаде уже при смерти. Вот так совпадение! — Мехмед... Болен? — тихо и неуверенно переспросила Ханзаде, представляя, как в груди образовался длинный, глубокий раскол. — Я тебя уничтожу, нечестивая! — окончательно выйдя из себя, Хюррем схватила бедную Ханзаде за волосы и повторно замахнулась. В этот раз сильнее, так что губа до крови порвалась, а на щеке образовалась тонкая линия, как после лезвия клинка. — Кто тебя подослал, а!? Кто? Хатидже Султан? Шах Султан? А может, Махидевран? Конечно! Они ведь так хотят избавиться от меня. — Госпожа, — уже не сдерживая себя от рыданий, протянула Ханзаде, — я ни при чём. Меня же как со свету оторвала эта внезапная хворь. Я никогда бы... — Стража! — на крик Хасеки сбежалось два охранника тюрьмы. — Найдите немедленно Рустема-пашу и передайте, — её полный ненависти взгляд, ничуть не смягчённый слезами совсем юной Ханзаде, направился точно на несчастную, — пусть эту изменницу задушит и в Босфор выбросит.       Участь Ханзаде была решена. Вот так быстро и легко. Никто не посмотрел на её статус, титул, происхождение. Дело далеко не в том. А в силе, какой у Ханзаде отродясь и не было никогда, несмотря на то, что Хюррем Султан когда-то давно находилась в числе девиц, что обязаны были служить дому Османов — таким, как она. Двое стражников, беспрекословно подчинившись, ретировались к Ханзаде, подхватили её за руки и уже собирались увести. Но не желающая так скоро распрощаться с жизнью госпожа начала отчаянно и обессиленно от косящей её ноги болезни сопротивляться. — Хорошо... Хорошо, я скажу... Я скажу! — Отпустите! — приказала Хюррем, махнув рукой, давая понять, чтобы стража оставила их наедине. И только оставшись с до смерти напуганной Ханзаде один на один, она с холодностью молвила: — Я тебя слушаю.       Её не пугали ни прямая связь Ханзаде с обеими династиями, ни гнев Султана и его сестёр, так горячо любящих свою младшую сестру. Не это сейчас теребило её и без того беспокойное сердце. Мехмед — её надежда и отрада — чьё благополучие сейчас стоит на кону. — Вина моя есть, это правда. — также неуверенно призналась Ханзаде, склоняя голову к полу. — И грех мой в том, что я люблю вашего сына, госпожа.       От услышанного Хюррем пришла в ужас. Она не понимала, продолжать ли ей гневаться или позволить ступору и дальше костенеть её. Чего угодно Хасеки могла ожидать от неё, но только не любовных откровений. — Что ж, в таком случае я не завидую тебе, — справившись с обеими захватившими её эмоциями, Хюррем выпрямилась, сложила руки перед собой, — ты выкопала себе могилу. — Госпожа, я... — Кто ты такая, чтобы говорить о любви с наследником? — Я не могу противоречить биению своего сердца, госпожа. Аллах мне свидетель.       Недолго ещё понаблюдав за жалким подобием султанши, Хюррем даже усмехнулась: «Неужто всех сестёр Султана ждёт одна судьба?» — проговаривая это у меня в голове, ненароком вспомнилась Хатидже, убитая горем по кончине Ибрагима-паши. И всё же желания общаться с ненавистной Ханзаде, которая не возлюбилась ещё с приезда, Хюррем не испытывала, и покинула темницу. — Чтобы даже капли воды ей давать не смели. — дала распоряжение она перед уходом.

***

— Не вели казнить! — переполошённый Пайраз-ага с шумом ворвался в покои Али-аги, старательно пишущего письмо Сахибу Гирею о состоянии его дочери. — Что произошло на сей раз? — измученный бесконечными происшествиями, возникшими аккурат по приезде в столицу, Али-ага направил взгляд на евнуха. — И почему врываешься без стука? — Беда. Госпожу увели. — О чём это ты? — отложив письмо на край стола, Али-ага встал со стула. — Как её, бессознательную, могли увести? — Ой, не спрашивайте меня. Накинули мешок на голову и увели. — Вот проклятие. — выругался Али-ага еле слышно, затем и в полный голос, стуча кулаком по поверхности письменного стола. — Проклятие! — Обычный служащий не мог на такое осмелиться, — предположил Пайраз-ага, — возможно, врагами нашей госпожи стал кто-то из правящей семьи. — Мы не можем никого обвинять, тем более членов султанской семьи, всё тщательно не проверив. — сказал, как отрезал, Али-ага, мотаясь из стороны в сторону. — А если так оно и окажется? — не отступал евнух. — Как вы найдёте управу на них? — В том-то и дело, что в моих полномочиях нет такого права. — Али-ага ненадолго задумался, прикусывая нижнюю губу. — Но есть те, кто сможет всё уладить. — и поспешил к двери, остановился на против Пайраза-аги и угрожающе замахнулся, что евнух, дрожа, зажмурился. — Придушу однажды. — прошипел он и вышел, выкрикивая: — Готовьте мне коня!

***

      Ожидающий прихода госпожи Али-ага ненадолго вспомнил о несчастной Ханзаде, которую он поклялся когда-то преданно оберегать. В третий раз не вышло оказаться рядом, в чём винил он лишь себя одного. Существовали в мире только две вещи, которых он трепетно остерегался — разочарование госпожи Ханзаде Каи в его верности и гнев Всевышнего. Более воинственного Али-агу ничто так не тревожило: ни чины, ни деньги, ни страшная воля государя. И так, стоя на весеннем заморозке, решил он, что самолично вонзит себе стрелу в горячую, вздымающуюся грудь, ежели вдруг вновь повторится подобное. Если его снова не окажется рядом.       К воротам вышла Хатидже в чёрном плаще с глубоким капюшоном. Её лицо Али-ага разглядел смутно, но даже за плотной тканью виднелись припухлости под глазами. — Я тебя слушаю, ага. — устало вздохнув, приготовилась Хатидже к новым происшествиям, не имея представления, насколько сильно всё запущено. — С Ханзаде что? — Боюсь, что да. — внутренне пуская себя на поругание, произнёс он. — Большое несчастье случилось. — Несчастье? — Хатидже беспокойно встрепенулась. — Ханзаде Султан... Её увели. — Как увели? — усталость сменила недовольство плохо выполняемой слугой работой. — Разве не ты должен оберегать свою госпожу? — не дожидаясь ответа, Хатидже, не возвращаясь во дворец, побежала в сад, приказав готовить карету.       Али-ага помог Хатидже взобраться на борт только что подъехавшей кареты, после чего запрыгнул на белого коня, выданного ему из дворцовой конюшни, и выехал вперёд в качестве главного сопровождающего. Траурная Хатидже, усевшись на заднее сиденье, бесконечно про себя бормотала молитву, и под конец вымолвила, как знала наверняка: — Да будь ты проклята, Хюррем. На этот раз тебе не избежать наказания.

***

— Дорогу! Хатидже Султан Хазретлери! — прокричал стражник, едва ли заметивший спешащую по коридору госпожу.       Давно спящие девушки, не выходя за пределы навеса, выглянули в сторону коридора, непонятливо перешёптываясь, в то время как Хатидже, нервно дёргая веком, протирала дыру в двери комнаты, принадлежащей некогда её матери, покойной Валиде Айше Хафсы Султан.

***

— Где Ханзаде, Хюррем? Что ты с ней сделала? — ворвавшись в покои, набегу задала вопросы Хатидже, явно пребывающая в бешенстве. — Госпожа, — сидящая на банкетке и смотрящая на танцующий огонь Хюррем встала и притворно-почтительно поклонилась, — о чём это вы? — Только не вздумай отрицать. Что ты с Ханзаде сделала? Не сквозь землю же она провалилась! — на момент этих слов Хатидже уже стояла напротив Хасеки, закипая от ненависти к ней. — Госпожа, — в отличие от сестры султана Хюррем говорила весьма спокойно, хотя это выходило с великим трудом, — мне пришлось принять необходимые меры... — О каких мерах ты сейчас говоришь? Не успела она приехать, как ты за неё уже взялась. — глаза Хатидже безумно раскрылись, и любой другой, взглянув в них, мог тут же сгореть до тла, но не Хюррем, что сама ещё в юности стала пожаром для всех своих врагов. — Я в последний раз повторяю, где Ханзаде?       Немного подумав, Хюррем всё же решила сообщить правду. — Девчонка в темнице.       Хатидже данная новость привела в ужас: взгляд её стал проще, не столь испепеляющий, тонкие розовые губы горько дрогнули, а сердце пропустило удар. Вместе со всем её голос тоже изменился, стал мягче и тише. — Да кто ты? — подходя ближе, спросила она, сводя брови в одну линию. Ни разу за всю историю Османы не претерпевали такого оскорбления. — Какое ты право имеешь её там держать? Кто ты такая? — Госпожа... — по-прежнему мирно хотела уладить ситуацию султанская жена, но Хатидже будто её и не слышала. — Каждый свой шаг, каждый вздох Ханзаде, начиная со своего появления, делает как госпожа. А вот ты, Хюррем, все свои злодеяния, все лжеблаготворительности делаешь как простая рабыня.       Лицо Хюррем заметно изменилось: глаза сузились, губы слегка распахнулись, а брови были сведены в одну линию. На нём больше не было прежней уверенности, только обида за сказанные в свой адрес слова. Казалось бы, давно пора забыть, но сёстры Султана, что Хатидже, что Шах Султан, постоянно указывали на её происхождение. — Ты рабыня, Хюррем, что для нас, что для народа. Рабыня, хоть и свободная. — монотонно продолжала нагнетать Хатидже. — С рабством покончено, это в прошлом. — едва ли сдерживая предательские слёзы и собрав прежнюю уверенность, возразила Хюррем. — Ты и дальше продолжаешь утешать себя этим? Немедленно выпусти Ханзаде. — голос снова стал строгим и серьёзным. — Госпожа, поймите, я сделала это ради своего сына. Ханзаде обвиняется в серьёзном преступлении, в покушении на жизнь шехзаде Мехмеда. — Да что ты несёшь, Хюррем? Ещё вчера они оба чуть не умерли от неизвестной болезни, а сегодня ты винишь её, не имея на то веских оснований! Тебе эта своевольная выходка с рук не сойдёт, уж поверь. — Госпожа, а может, это вы её подослали, чтобы мне больно сделать? — Следи за словами. — прошипела Хатидже. — И Мехмед, и Ханзаде принадлежат к моему роду. Кто ты такая, чтобы ставить себя с ними наравне, да ещё и допрашивать. — Госпожа... — В ней течёт моя кровь, Хюррем, а значит, она член правящей династии Османов — Ханзаде Султан. — имя и титул госпожи Хатидже произнесла с гордостью и поспешно вышла из покоев Хасеки.

***

      В полном одиночестве Ханзаде сидела у каменной стены, поджав колени поближе к себе, и хлюпала. «Неужто всё моё пребывание — одна сплошная ошибка? Погубит меня эта женщина».       С левой стороны неприятно заскрипела тяжёлая чугунная дверь, и Ханзаде уже успела принять посетителя за палача. Мысленно готовясь к казни, она вдавила лоб в колени и ещё сильнее залилась слезами. — Ханзаде! — это была Хатидже, упавшая на колени напротив сестры. — Что с тобой? — её ладонь пробралась к щеке Ханзаде и с небольшим усилием дотянулась до ставшего мокрым и скользким, как и те же щёки, подбородка. — Посмотри на меня.       Ханзаде послушно выпрямилась, выставляя на обозрение свой молодой, невинный, но помятый лик. Заметив царапины и небольшую запёкшуюся струйку крови на губе, Хатидже пришла в негодование. — Вот же проклятая ведьма. Будь она проклята. — вполголоса сказала она. — Немедленно вставай. — вернувшись в прежнее положение, в повелительном тоне потребовала Хатидже. — Поедешь со мной во дворец.       Но Ханзаде, что очень показалось странным для Хатидже, лишь медленно и отрицательно покачала головой. — Я не оставлю тебя с этой змеёй. Быстро собирайся. — выходя из равновесия, Хатидже, как не помня себя, ухватила дрожащую от ознобы сестру за локоть и потянула вверх. От резкого подъёма в висках отдалась боль тупым ударом. — Не нужно. — изнурённо и хрипло протянула она и, высвободив сжатый локоть, побрела на выход.

***

      Бесконечные лабиринты коридоров под утро привели её к покоям шехзаде Мехмеда. Хюррем Ханзаде неимоверно, смертельно боялась, вернее того, что Хасеки не оставит её в покое и будет продолжать делать попытки избавиться от соперницы, которой Кая стала по с неба свалившимся причинам. Но любовь к её старшему сыну питало дух Ханзаде, заставляла вновь и вновь восставать из пепла и испепелять на пути всех, кто будет ей противен.       Слегка приоткрыв дверь, Ханзаде заглянула внутрь покоев. На кровати лежал лишившийся чувств Мехмед, а рядом с ним, напевая украинскую колыбельную «Ой у гаю при Дунаю» и проводя ладонью по юношеским, таким же тёмным, как у Ханзаде, волосам, сидела изведённая горем Хюррем. Не желая на свою беду бо́льших неприятностей, госпожа не решилась тревожить приятную идиллию, какая бывает только между матерью и сыном, и осталась в стороне наблюдателем. Однако чтобы удержаться в Топкапы подольше и укрепить свой авторитет, ей следует стать сильнее.