Холодная весна

      После спонтанного посвящения Ханзаде вернулась в свои скромные покои и не выходила оттуда до вечера. Оставшись наедине с собой, госпожа сидела на диване и рассматривала сложенные в несколько раз обещанные Михримах платья и шкатулки с украшениями. Не сказать, что Ханзаде отвергала женскую моду, но из-за большой любви к тренировкам и скачкам одеваться как на праздник редко когда приходилось. Перед ней лежал комплект из трёх платьев, все неброские, очень даже нежные по своей цветовой гамме и приятные глазу. Из всего возможного выбора из белого, синего и розового юная госпожа остановилась на первом и подозвала служанок.

***

      Красуясь перед зеркалом, Ханзаде вполне довольствовалась своим новым внешним видом: длинное белое платье до пят, олицетворяющее с чистотой и невинностью, гармонично сочеталось с серебристым корсетом и жемчужной фероньеркой, а также с резвым, горячим нравом её обладательницы; можно сказать, оно визуально усмиряло его. — Вам очень идёт, госпожа. — скромно, но добродушно сделала комплимент новая служанка, Элиф.       Ханзаде лишь, соглашаясь, кивнула. — Ну, идём же, — круто развернувшись на служанку, сказала она, — нельзя опаздывать на ифтар. — и вышла из комнаты вместе со служанкой.

***

      На застолье в главных покоях гарема присутствовало большинство из членов султанской семьи, в том числе и сам повелитель. — Повелитель, госпожа, — войдя в покои, Ханзаде поклонилась сидящим за столом Сулейману и Хюррем. Рядом с ними сидели Михримах, шехзаде Мехмед, глубоко о чём-то задумавшийся, но с приходом Ханзаде тут же очнувшийся и на короткое время забывший как дышать, и самый младший из всех — Джихангир. — Ханзаде, ты вовремя. — скрывая своё недовольство, Хюррем пригласила госпожу пройти за стол. — Какая ты красавица. — с улыбкой отметил Сулейман, не отрывая глаз от белоснежного платья. — Благодарю вас. — слегка приподняв подол платья, Ханзаде приземлилась на подушки. — Нужно отдать должное Михримах за щедрость. — упомянула она, смотря на госпожу, на что та довольно задрала подбородок. — Умница, дочка, — похвалил Султан, — всегда нужно делиться с родственниками, пусть и с дальними.       Ненадолго все замолкли, мысленно вознося молитвы Всевышнему. В эту мимолётную минуту каждый присутствующий, даже маленький Джихангир, ощущал себя окрылённым, на время отбросившим бремя с совести.       Получив дозволение от государя, собравшийся круг приступил к трапезе. Молчание воцарило в покоях: повелитель задумчиво рассматривал тарелку с лукумом, не торопясь притрагиваться к блюдам; Хюррем, забыв о себе, пыталась накормить непослушного Джихангира, в своё время неправильно понявшего слово «поститься», истолковав его, как голод на все тридцать дней поста; Михримах молча тянула с ложки суп, очевидно, тоже думая о своём; Мехмед бездарно делал вид, будто выбирал, что ему съесть первым, что выдавали его частые, но беглые взгляды то на саму Ханзаде, рассматривающую всех вокруг, прежде чем увлечь себя куриным супом, то на её плечи, и это привело госпожу в растерянность, а позднее к стыду, что отразился на её щеках багровой краской. Ханзаде пыталась сделать намёк укоризненным взглядом, чтобы наглый шехзаде перестал так откровенно пялиться на неё, но, то ли он не сумел понять, то ли нарочно сыграл дурака, но терзающие покой взгляды никуда не дел, вдобавок прибавив к ним оскал. — Мехмед, — шепнула Михримах брату, заметив, что тот и крошки не взял, — ешь давай.       Укор Михримах в сторону брата ненадолго спас Ханзаде, но в буквальном смысле неугомонный шехзаде вновь удостоил её своим липким вниманием, пока госпожа, сгорая со стыда и опасаясь, что подобное истолкуется неправильно, решилась покинуть ужин, пока не погнали её. — Повелитель, — встав из-за стола, Ханзаде поклонилась, обращая на себя внимание присутствующих, — благодарю за приглашение, но сегодня мне кусок в горло не лезет. — Как же так? — обеспокоился Сулейман. — Ты не заболела? — Нет, нет! Всё хорошо, повелитель. Прошу прощения. — и поспешила выйти из покоев. — Что случилось? Почему она вдруг встала и вышла? — недоумевая, спросила Михримах, краем уха улавливая, как Мехмед пытается не засмеяться. — Видно, что-то и вправду случилось. — широко раскрыв глаза, ответил Сулейман, будто просыпаясь от сна и вспоминая об ужине. — Случилось... — слегка раздражённо, но тихо проговорила Хюррем. — Встала из-за стола и вышла по своей прихоти. Неуважение какое. — Нет, тут что-то другое. — Михримах посмотрела на брата, явно подозревая недоброе именно в нём. — Видимо, её что-то беспокоит.

***

      Вечер определённо пошёл наперекосяк. Планы о простом семейном ужине обернулись нежелательным вниманием со стороны старшего шехзаде, и, буквально ворвавшись в свои покои, Ханзаде с нервной одышкой швырнула на пол фероньерку.       В покои, как не кстати, вошла служанка, ранее сопровождавшая госпожу до главных покоев. — Выйди отсюда. Оставь меня. — приказала Ханзаде, плечами ощущая невидимое бремя в виде несмываемого позора.       Не желая попадать под горячую руку, служанка поспешно вышла за дверь, оставив Ханзаде в одиночку скитаться по комнате.

***

      На другой день злости как ни бывало. Ханзаде, как пробудилась от первых жарких лучей, даже не сразу вспомнила о шехзаде. Но, привстав с кровати, голова потихоньку включалась и урывками всплывали отрывки того неприятного вечера. Благо, от постыдных воспоминаний её спас настойчивый стук в дверь. — Да! — крикнула Ханзаде, стягивая с себя одеяло.       В освещённые покои вошёл евнух, поклонился и хотел было доложить переданную информацию, но Ханзаде недоверчиво спросила: — Ты кто такой, ага? — Я Пайраз, госпожа, приближённый Али-аги. Он-то и послал меня. — объяснился евнух, не поднимая головы.       Ханзаде понятливо кивнула. — Госпожа, — продолжил он, заметив удовлетворённость госпожи, — повелитель велел вам собираться в путь. Вы едите на охоту в Амасью. — Кто, помимо Султана, там ещё будет? — Шехзаде Мехмед и шехзаде Мустафа тоже отправятся вместе с вами.       Задумчиво выгнув бровь, Ханзаде проморгалась, не решаясь произнести ни слова. — Госпожа, — не получив отдачи, решил уточнить Пайраз, — что мне передать Султану? — Я обязательно приму приглашение за честь. — равнодушно наконец ответила она. — Можешь идти.       Снова сделав поклон, Пайраз удалился из поля зрения госпожи, которая, едва ли дождавшись ухода слуги, тотчас бессильно закрыла лицо руками и спустила воздух из надутых щёк. Нельзя сказать, что ей не хотелось отправляться на охоту, но присутствие Мехмеда больно угнетало её. Он не переставал выходить из головы ещё со дня приезда, возможно, поэтому прошлым вечером ей в голову пришла идея принарядиться... Но тогда чего Ханзаде стыдится? Как бы там ни было, на раздумья времени уже не было. Нельзя заставлять повелителя ждать. — Элиф!

***

      За несколько дней на улице немного прибавилась температура и Ханзаде всё же решила не кутаться в меха и соболиную шапку, к тому же оставила любимый перстень в шкатулке, где хранились письмо и пузырёк яда — её главные ценные вещи. С повелителем и шехзаде они пересеклись недалеко от конюшни после утренней трапезы. Сулейман щедро выделил Ханзаде чёрную, резвую кобылу и предложил подумать над именем. Потерявшая дар речи от счастья госпожа так и вцепилась в бархатную шею лошади, негромко пища от восторга, только когда возбуждение отпустило её и трое представителя династии уже давно сидели по коням, она смогла нормально поблагодарить Султана за подарок. — Катайся на здоровье. — с добротой и теплом сказал Сулейман, выезжая вперёд, за ним и его сыновья — Мустафа на коричневом с белым коне, а Мехмед на пепельно-серой кобылице. Решив не отставать от остальных, Ханзаде, отказавшись от помощи конюхов, самостоятельно заскочила на седло и, взявшись за уздечки, приказала лошади сдвинуться с места.       Путь до Амасьи долог, по плану, путники сумеют добраться до неё только на следующий день, а то и на последующий, поэтому, как солнце приблизилось к горизонту, было решено остановиться в окрестностях Анкары и поохотиться здесь.       Пока слуги разбивали шатры, повелитель, шехзаде и госпожа после утомительной сидячей поездки решили прогуляться по окрестностям и, если повезёт, подстрелить дичь. Во всяком случае основной целью всех собравшихся была только задушевная прогулка, подкреплённая приятными беседами. Сулейман шёл наравне с обступившими его сыновьями, рассказывая историю о трёх санджаках, в которых он успел обосноваться по велению покойного Султана Селима Явуза, его отца, чуть позади, мало обращая внимания на разговоры отца с детьми, уныло плелась Ханзаде, у которой так и чесались руки достать саблю и погнаться за добычей, а дальше всех, примерно в метрах пяти, шло с десяток человек охраны, готовых в любой момент защитить представителей правящей семьи от любой опасности, какая только может скрываться в диком, стремительно чернеющем лесу.       Вдалеке между стволов деревьев мерцало, будто застряло мало греющее солнце, забирая с собой вдобавок свет, бледно-голубое небо уже усеивалось огоньками звёзд, а в траве таинственно застрекотали кузнечики. Ханзаде прислушалась к их пению и ненадолго задумалась об отце, о доме, о завтрашнем дне.       С подозрительным любопытством Мехмед несколько раз за всю прогулку обернулся посмотреть, как там затихшая Ханзаде, и, убедившись, что юной госпоже неимоверно скучно, шехзаде, дождавшись окончания истории, осторожно обратился к отцу. — Повелитель, если позволите, я бы вместе с Ханзаде хотел пройтись.       Ханзаде остановилась в замешательстве. Наедине с Мехмедом ей оставаться до умопомрачения не хотелось, едва ли вспоминалось вчерашнее неловкое застолье, однако кричать об этом госпожа, само собой, не спешила, дабы избежать осуждения. Правда, в молчании этом появилась обратная сторона — вопрос о прогулке решаться будет далеко не ею.       Султан ненадолго задумался, хмуря брови, смотря на закат. — Уже поздно, Мехмед, — серьёзно произнёс Мустафа, — вот-вот стемнеет. — Так мы же недалеко и недолго. — не прекращал настаивать он. — Вы можете потеряться. — уже с нажимом сказал Мустафа. — Повелитель, вы же... — Что ж, раз так хочет, пусть идёт. — решил Сулейман, и Мустафа сразу же замолк в своём разочаровании, что отец-повелитель не соизволил прислушаться к его словам. — Но только со стражей. — Конечно, повелитель. — довольный Мехмед поклонился и подошёл к Ханзаде. — Ну что, пошли? — указав кивком на чашу, спросил он, пока госпожа стояла с округлившимися глазами и не знала, что сказать. — Ханзаде, — повелитель обернулся к ним, — если не хочешь, ты можешь вернуться с нами... — Нет! — волнительно вырвалось у неё из горла. — Хочу. Очень даже. Пошлите шехзаде. — и она пошла в сторону.

***

      До тех пор, пока повелитель и Мустафа не затерялись среди деревьев, Мехмед и Ханзаде шли молча, правда, последняя часто оборачивалась на дышащих им в затылок охрану, что подзадорило шехзаде. — Чего ты нервная такая? — задал вопрос он. — Ничего. — нехотя и с той же нервозностью ответила она. — Просто... Эти люди немного смущают, будто сквозь тебя проникают. — Ну, это дело поправимо. — с интригой пожал Мехмед плечами, затем склонился над ухом Ханзаде и негромко сказал: — Если хочешь, давай сбежим.       С ещё большим ошеломлением посмотрела на него госпожа, однако всё же согласилась.

***

      Пока Ханзаде отвлекала внимание, якобы заметив змею, Мехмед обежал вереницу из охраны и спрятался за широким, раскидистым дубом, прокричав, что тоже увидел ползучую дрянь. Стражники обернулись на крик, но перед собой никого не увидели, тогда-то и след Ханзаде простыл. — Шехзаде! — прокричал один из стражников, но ответа не последовало. — Аллах, Аллах... Шехзаде! — заволновался он, махом руки приказывая всем идти за ним вперёд, пока затеявшие побег с подавленными смешками смотрели им вслед. — Шехзаде! Госпожа! Где же вы?       Стражники пошли дальше, а выглянувшая из-за дерева, стоящего напротив дуба, Ханзаде вышла на притоптанную тропу, прошептав «Они ушли».       Мехмед с проверкой выглянул из-за широкого ствола, подбежал к Ханзаде и, ухватив её за локоть, потащил ещё глубже в лес. — Пошли, пока не заметили.

***

— А я ведь не забыла о битве. — с азартом зыркнув на шехзаде, напомнила Ханзаде, положив руку на ручку сабли. — Ты никак не успокоишься. — с фальшивой усталостью вздохнув, произнёс Мехмед. — Не глупости ли это? — А вот и нет! Тем более никого вокруг. Или вы испугались? — Ханзаде легонько пихнула шехзаде в плечо. — Испугался, значит?.. — сделав задумчивый вид, вскинул бровь он — Что ж, ладно. Только когда проиграешь, не плачь.       На этих словах они разошлись по двум сторонам на пять шагов. — Точно уверена? — предупреждающе полюбопытствовал Мехмед. — Вы всё ещё имеете сомнения?       Мехмед гордо хмыкнул и вынул саблю из ножн. Ханзаде зеркально повторила его действия и наступила первая, взмахнув клинком у себя над головой. Шехзаде тоже медлить не стал и перешёл в атаку. Их лезвия встретились в грозном металлическом ударе. — Неплохо держишься. — отметил Мехмед, чуть отходя назад. — Деритесь! — завопила Ханзаде, снова налетая на шехзаде, и вновь и вновь слышались удары оружий друг об друга, пока Мехмед не выхватил его у соперницы и не приставил к горлу.       С тяжёлой одышкой Ханзаде без былого смущения смотрела ему в глаза, ощущая холод заведённого за шею лезвия сабли сына Султана. — Биться с соперником глаза в глаза куда труднее, чем подкрадываться со спины, ибо так делают трусы. — говорил он, с каждой минутой всё хуже разбирая отдельные черты лица госпожи, в силу опустившихся сумерек.       Ханзаде же с неотрывным вниманием просверливала дыру в его красивых тёмных глазах. Сердце стучалось неумолимо в груди, и лишь когда взгляд её опустился на губы, они мгновенно стали ближе. Госпожа вжалась в шехзаде настолько сильно, насколько только позволяли ситуация и выставленная перед ней её же сабля, утягивая вдруг сделавшегося падким от женских чар Мехмеда в поцелуй.       Мышцы заметно ослабели, но оружий не отпустили, всё так же держали их наготове, мысль об отстранении в юной, ветреной голове шехзаде ни на секунду не проскользнула. Его не мучили ни совесть, ни стыд за слабину, ни сожаления, что вообще согласился на схватку, он лишь неуклонно стоял на своём месте и с большой внезапной любовью целовал объект своих вожделений.       Ощутив спиной лёгкую прохладу и спутавшиеся от ветра и пота волосы на лице, Ханзаде разорвала поцелуй и, забрав саблю из рук Мехмеда, краснея, убежала от греха подальше.       Ничего не смыслящий то ли от счастья, то ли от неожиданности Мехмед лишь молча глядел ей вслед, с болью замечая, как предательское сердце пропустило удар и снова заплясало в бешеном ритме.