Холодная весна

      На следующий день Али-ага с утра пораньше запросил аудиенции у Султана, и тот спокойно его принял. — Повелитель, — Али-ага низко поклонился и заглянул Сулейману, читающему «Божественную комедию» покойного Ибрагима-паши, в глаза. — Ну, рассказывай, Али, как добрались, как госпожа? — Султан отложил книгу и с негасимой радостью посмотрел на агу. — Мы добрались без происшествий, мой повелитель, напротив, даже очень быстро. Аллах позволил нам прибыть в первый день Рамадана, и это уже большое счастье для нас.       Сулейман одобрительно закивал в ответ на каждое произнесённое слово Али-агой. — Также, — продолжил докладывать он, — Сахиб Герей Хан выражает вам глубокое почтение и низкий поклон. Он просит вас написать ему, как только госпожа прибудет в столицу. — Письмо напишешь ты, а в остальном я очень рад, Али, поэтому проси всё, что душа пожелает. — Повелитель, — Али-ага ещё раз сделал поклон, — для меня нет большей радости, нежели чем служить вам и вашей семье.       Желая снова вернуться к чтению, Сулейман снова потянулся за книгой, обтянутой тёмно-коричневой кожей с выбитыми буквами, но Али-ага снова окликнул его: — Повелитель, мне бы хотелось упомянуть ещё один важный момент. — Я тебя слушаю. — Как вы знаете... Ханзаде Султан несколькими годами ранее потеряла мать и... — Говори же? — сердце отца пятерых детей с полуслова почуяло неладное, тем более упоминание покойника не сулило ничем хорошим. — Госпожа с ранних лет была очень привязана к матери, и её уход болезненно отразился на ней. — Что ты хочешь сказать? — Понимаете, госпожа стала более впечатлительной и вспыльчивой, поэтому... Если она вдруг попросит, не берите её с собой в поход. — Да ты что, Али! — Султан, в безумии раскрыв глаза, встал с дивана. — Где это видано, чтобы женщины на войну ходили?       От одного только крика у Али-аги по спине пробежался холод. Ему не понятна была вдруг вспыхнувшая агрессия со стороны повелителя. — Ну как же? — поспешил объясниться он, — Наш вождь, Сахиб Герей Хан, часто брал всех своих детей на несколько дней на охоту или в море, и это никак не порицалось нашим народом. Более того, — его губы дрогнули в лёгкой улыбке, — что Ханзаде, что Айбиге Султан наш народ считает прекрасными воинами, практически ничем не уступающим своим братьям. Однако моя госпожа уже давно мечтает отправиться в поход, и я не могу её отговорить. — Ваши традиции должны оставаться в пределах Крыма, а пока вы находитесь в Стамбуле, живите по нашим законам. — слегка успокоившись, сказал повелитель, грозя пальцем. — Если это всё, ты можешь идти.       Напоследок поклонившись, Али-ага вышел из султанских покоев, полностью довольный и с лёгкой душой, что осведомил повелителя. Теперь, как он думал, неприятностей произойти не должно.

***

      С самого пробуждения Ханзаде почувствовала себя во дворце скучно. По ощущениям, сон прекратился примерно с наступлением рассвета. Приставленные ей служанки мирно дремали за стенкой и будить их не было совершенно никакого толку. Поэтому Ханзаде решила самостоятельно собраться и выйти в дворцовый сад. Облачившись в привычный военный костюм, госпожа, стараясь не создавать лишнего шума, приоткрыла двери и выбежала из покоев.

***

      Солнце светило ярко, создавая лучами слабую видимость, которая сильно вредила внимательному воину, но против природы не попрёшь, и Ханзаде с прищуром отпустила натянутую тетиву вместе со стрелой, наконечник которой врезался чуть с уклоном от намеченной цели. — Принесите мне ещё стрелы! — приказала она, битый час пытаясь попасть в цель, и один из стражников собрал выпущенные ранее стрелы, подобрав их то с газона, то вытянув из мишени. — Госпожа, — подал голос Али-ага, стоящий чуть позади, — солнце только встало и как раз светит в вашу сторону. Не лучше ли... — Я в курсе, Али, — нехотя ответила Ханзаде, заправляя новую стрелу, — но во дворце мне смерть как нечего делать. А стрельба — отныне единственная моя радость, тем более после долгого плавания.       Снова натянув тетиву, Ханзаде попыталась себя заставить сосредоточиться, но громкий вскрик аги: «Дорогу, шехзаде Мехмед Хазретлери» заставил невольно переключить взор на выходящего из кустов старшего сына Хюррем Султан и Султана Сулеймана, окружённого стражей. При виде его тонкие пальцы задрожали и отпустили тетиву, и стрела, пролетев мимо мишени, упала далеко на траву.       Шехзаде, пребывавший, очевидно, в добром расположении духа, подошёл ближе, а госпожа, Али-ага и вся остальная стража, что находилась подле, склонилась перед наследником. — Шехзаде, — с лёгким стеснением сказала Ханзаде, — вы решили прогуляться. — Верно, — согласился Мехмед кивком, — увидел тебя с балкона и решил тоже подышать свежим воздухом. — он обратил внимание на лук и стрелы. — Ты стреляешь? И хорошо ли? — Обычно неплохо, шехзаде, но, как видите, солнце в не лучшем положении сейчас, поэтому часто случаются промахи. — Чтобы стать хорошим стрелком, нужно научиться в любых условиях управляться с оружием, чтобы оно стало тебе другом. — с некой гордостью возвёл он, привычно держа сомкнутые в замок руки за спиной. — Смотри, — Мехмед забрал лук у Ханзаде, жестом приказал поднести ему стрелу и встал на место госпожи, — стрельба, как и любое другое дело, не требует спешки и необдуманных решений, — он уже натянул стрелу и прицелился, закрыв один глаз, что был ближе к свету, — нужно затаить дыхание, втянуть живот и... — стрела мгновенно попала точно в цель.       Стоящая рядом Ханзаде от удивления раскрыла рот, но, скрывая своё истинное восхищение ловкостью и меткостью шехзаде, задрала нос и коротко отметила: — Недурно. — То же самое и с мечом. — возвращая лук, сказала Мехмед. — А давайте поборемся? — предложила госпожа, делая чарующе-манящий вид. — Поборемся? — не понял шехзаде. — На мечах. Только мою забрали днём ранее, поэтому вы любезно предоставите мне свою. Но учтите, бьюсь я в полную силу.       Шехзаде с долей сожаления посмотрел на наивную, которая всерьёз считает, что он будет биться с ней, и ему в какой-то степени стало жаль эту несчастную. Тогда он решил пойти издалека. — Ты ведь Ханзаде, Ханзаде Кая? Я правильно понимаю? — Верно. — Тебе идёт твоё имя, ибо... Ханзаде переводится как дочь ханов. Тогда как Кая... Это королева с очень горячим нравом. — Вы на что-то намекаете, шехзаде? — с долей опасения спросила Ханзаде. — Какой уж тебе поход с мечом? — наконец довёл до главного он с усмешкой. — Повелитель женщин никогда и близко не подпустит даже к янычарскому корпусу. Не стану я с тобой сражаться, не проси.       И тут Ханзаде поникла: исчез из её глаз азарт и наполнились обидой, руки немощно опустились, а дыхание резко участилось, стало сбивчивым. Тогда-то и Мехмед понял, что сильно перегнул, и прекратил веселье. — Госпожа, — шепнул Али-ага, — это провокация. Не поддавайтесь. — но закипающую бурю бурлящих эмоций нельзя было уже предотвратить, пускай прольются хоть тысячи извинений и раскаяний. Ханзаде в гневе бросила на землю лук и поспешила поскорее покинуть компанию дерзкого шехзаде Мехмеда. — Да не обижайся ты! — кричал он ей вслед. — Госпожа! — не поспевая за султаншей, взволнованно обратился Али-ага. — Что вы собираетесь делать? Куда вы идёте? — За справедливостью, Али. — всё ещё нечётко ответила Ханзаде, нервно шагая и отшвыривая от себя встречающиеся на пути камушки и веточки. — Я не понял вас. Куда именно вы... — К Султану!

***

      В коридорах дворца Ханзаде, к тому времени уже без Али-аги, повстречала Михримах, которая так некстати заставила немного повременить со встречей с повелителем. — Ханзаде, неужели для тебя ещё не приготовили платья? — осматривая с ног до головы сестру Султана, которую ещё вчера боготворила, полюбопытствовала Михримах. — Во дворце не принято так ходить. Могут начаться вопросы. — Госпожа, — изо всех сил стараясь подавить горячность, дабы не обидеть невиновную госпожу, Ханзаде отвела взгляд, — пожалуйста, пропустите меня. Я обещаю, что исправлю положение. — Чуть позже калфы принесут в твои покои мои платья и некоторые украшения. Мне они уже не подойдут, а тебе будут как раз-таки к лицу. После портнихи должны взять с тебя мерки для других пошивов. — Вы очень великодушны. А сейчас... С вашего позволения... — Ханзаде поспешно поклонилась и бегом побежала в султанские покои.

***

— Доложите повелителю о моём приходе. — в попыхах приказала Ханзаде, после чего набрала в грудь побольше воздуха и медленно выдохнула.       Стражник сделал поклон и вошёл в покои, после чего вскоре вышел, приглашая госпожу войти.       До того, пока нога ступила на порог комнаты, Ханзаде держала голову опущенной, а когда подняла, то, помимо сидящего за своим столом повелителя, увидела ещё и молодого, симпатичного юношу в приподнятом настроении и рядом стоящую с ним только начинающую сидеть женщину в зелёном платье и в мехах. Приближающаяся старость ничуть не портила её, наоборот, делала её лик глубже, мудрее и выразительнее. — Ханзаде! Какая радость, что ты пришла. — повелитель обрадовано вышел из-за стола. — Надеюсь, я не помешала? — склонившись, с тревожностью и надеждой задала вопрос пришедшая. — Ну что ты? Ты как раз вовремя. Мустафа, Махидевран, — Сулейман обратился к недавно прибывшим гостям, — познакомьтесь, это Ханзаде Кая — родственница покойной Валиде. — Очень приятно. — с искренним дружелюбием, но довольно коротко сказал Мустафа. — Госпожа, — Махидевран сделала шаг навстречу и любезно поклонилась юной госпоже, — очень рада познакомиться с вами. Мы вас ждали, но не думали, что вы так быстро приедете. — Благодарю вас. — Мустафа мой первенец, — представил сына Сулейман, — а Махидевран — моя наложница и мать моего храброго льва.       От слов «наложница» и «мать» Махидевран заметно погрустнела, словно эти высказывания до боли ранили её. — Я позвал Мустафу для охраны столицы на время моего отсутствия. Надеюсь, вы поладите. — через небольшой промежуток времени молчания повелитель снова заговорил: — Зачем ты пришла? Что-то срочное?       Прежде чем приступить к своей части, Ханзаде с недоверием заглянула сперва на Мустафу, затем и на Махидевран, и по её взгляду всё стало предельно ясно. — Повелитель, — присев в поклоне, обратилась к Султану Махидевран, — если не возражаете, мы пойдём. — Да, конечно, идите. Вы устали с дороги.       Мустафа же ничего говорить не стал, а лишь поклонился и, как и мать, покинул покои отца. — Что ж, я тебя слушаю. — проходя к дивану, с готовностью объявил Сулейман. — Освоилась ты во дворце? — Да где уж там? Я ведь ещё нигде не была. Знаю только дорогу до своих покоев и как к вам попасть. — тут Ханзаде осеклась. — Повелитель, я слышала, вы в скором времени собираетесь идти в поход и...       Сулейман поднял брови, понимая, к чему клонится разговор. Перед глазами тут же возник образ Али-аги и их ранний разговор. — ... Мне бы хотелось участвовать с вами в походе на Венгрию. Как и вы, хочу указать Фердинанду на его место.       На удивление, повелитель не проявлял более никаких признаков недовольства, как было утром. Он принял задумчивую позу, поглаживая бороду, и подбирал нужные слова. — Поверьте, я отличный боец на мечах и полководец. Только саблю у меня изъяли при входе во дворец вместе с кинжалом. Прикажите вернуть, а то без них я как без рук. — пусть и небольшая, но в груди теплилась надежда, что повелитель не откажет в просьбе, об ином не хотелось даже думать. — Хорошо, — повелитель гордо выпрямился и вместе с этим Ханзаде поспешно успела обрадоваться, — ты получишь свои саблю и кинжал... — фраза, исходящая из его уст, резко оборвалась, как будто Сулейман намеренно растягивал время для решающей минуты. — Но в поход ты не пойдешь. Я не позволю. — закончил он с предельной заботой и теплотой. — Но, повелитель... — всякая уверенность в миг улетучилась. — Пока ты находишься на моей земле, я обязан нести за тебя ответственность, Ханзаде. Ты останешься во дворце, этим всё сказано.       Едва ли стараясь не проронить слезу, Ханзаде вновь опустила голову и проморгалась. — Однако, — вдруг продолжил Султан, — если хочешь, я могу взять тебя в Эдирне на охоту.       От этих слов Ханзаде слегка приободрилась, но всё же недельная охота не сравнится с настоящим военным действием, от которого кровь так и закипает в жилах. — Да, повелитель, почту это за честь. — Если это всё, ты можешь идти. — с поклоном покинув покои, Ханзаде вновь пришла в ярость. — Проклятие. — бробубнила она, замечая подходящего ближе Али-агу. — Госпожа, как всё прошло? — Отказал мне Султан, представляешь. — Этого и следовало ожидать. Повелитель никогда... — А мне неважно, что там кто говорит. Я сделаю по-своему. — Ханзаде грозным взглядом посмотрела на прислужника. — Госпожа, боюсь, ваше своеволие может обернуться вам боком. — Мне всё равно, Али. Я не могу сидеть без дела, и поэтому хочу внести свой вклад в предстоящую победу. — Что вы собираетесь делать? — Неси мою саблю, ага. Повелитель разрешил мне его отдать. — договорив, Ханзаде быстрыми шагами направилась прямо по коридору, что так не нравилось смотрящему ей вслед Али-аге.

***

      Как и приказывалось, Ханзаде вернули всё привезённое ею оружие, и госпожа прямиком направилась в самое желанное для себя место — корпус янычар. — Госпожа, нельзя этого делать! — пытался остановить её Али-ага, кое-как поспевающий за ней и десять раз успевший пожалеть, что именно сейчас выдал ей саблю. — Вы совершаете ошибку. Если повелитель узнает, то тут же вышлет вас за непослушание. — А если не остановлюсь, то что, пойдёшь и доложишь обо мне? Иди. Иди же! — Ханзаде толкнула Али-агу в грудь и прошла дальше, уже поднимаясь на балкон янычарской казармы, с которого хорошо можно было разглядеть поединки в будние дни или застолья во время больших праздников. Сейчас же солдаты готовились биться в рукопашную, но внезапный приход госпожи их отвлёк от этого занятия. — Дорогу, — прокричал Али-ага, — Ханзаде Кая Султан Хазретлери!       Появление султанши в корпусе — самое последнее, что вообще могло произойти, что, собственно, и вызвало смятение у бравых воинов, но, придя в себя, они построились в ряды и склонились, до прихода госпожи перешёптываясь.       Ханзаде подошла к деревянным перилам, сверху посмотрела на ряды из десятков воинов, готовых отдать жизнь за страну, и с уверенностью начала, опустив руку на ручку сабли: — Во имя Аллаха! Аллах, Аллах, у-у-у!.. — никто поначалу не понимал, что происходит, но когда заветная речь продолжилась наизусть читаться, солдаты поняли, что Ханзаде произносит вступительную клятву в корпус янычар, и решили помочь ей, ибо госпожа не оставляла им другого выбора. — Я, во второй день месяца Рамадана, благословляю вас в этот священный поход. Пусть клинки ваши будут остры, а взоры ясны. Лишь в ваших силах принести нам победу, воины. Бейтесь во имя Аллаха, бейтесь во имя пророка, бейтесь ради дедов и отцов своих, о воины. — она говорила с такой твёрдостью, что у янычар невольно сложилось мнение, будто стоящая перед ними фигура — это есть шехзаде Мустафа, их давний кумир, в котором они видели истинного престолонаследника. — Мои слова полны уверенности в вашу полную победу, или же выведите меня на площадь и прилюдно казните. Вот моя воля! — на последнем сказанном слове Ханзаде вытянула из ножн саблю и подняла её высоко в небо, какому примеру последовали и остальные воины. — Да здравствует Ханзаде Султан, да коснётся твоя сабля небес! — бесконечно повторяли они в один голос.       Раскрасневшаяся и вспотевшая от усилий госпожа, держа клинок ноющей от напряжения рукой, наблюдала то за возвышающими её янычарами, то за недовольным Али-агой, на лбу которого так и были написаны дурные последствия. Но пути назад уже не было. — Да благословит вас Аллах в этой священной войне.