Холодная весна

— Госпожа, — Али-ага жестом пригласил Ханзаде пройти дальше, но оставшийся на своём посту стражник бесстрастно её остановил: — Ваше оружие. — и вытянул левую руку вперёд. Несомненно, никаких вопросов к молодой султанше он бы не имел, если бы не позолоченная ручка сабли, предательски выбивающаяся из-под кейпа.       Ханзаде в недоумении посмотрела на раскрытую ладонь, затем, хмуря брови, на придирчивого стражника, а в конце переглянулась со своим прислужником, и тот тихо произнёс: — Придётся подчиниться. — сразу после сказанного Али -ага достал из-за туго повязанного пояса кожаный чехол с кинжалом и передал стражнику.       Госпожа наблюдала за тем, как у её верного слуги изымают его любимый кинжал, и поскупилась. Не привыкла она своё непонятно кому отдавать, а уж тем более оружие, однако всё же пришлось оттаять и сдать военные приспособления. Первым она передала свою саблю вместе с ремнём, на котором она и держалась, затем и кинжал, что всю дорогу висел у неё на поясе. — Проходите, госпожа. — склонившись, пригласил их войти стражник, и вскоре Ханзаде вместе с Али-агой скрылись из виду.

***

      Дорога до дворца лежала через зелёный, благоухающий сад, от пестреющей красоты которого Ханзаде не хотелось уходить. — Давай погуляем? — сказала она и свернула с общей тропинки на газон. Али-аге ничего не оставалось, как последовать за ней, боясь, что таким образом, без приветствия, подобную выходку могут счесть неуважительной для дома Османов, или же ничего не смыслящая стража по ошибке примет госпожу за постороннего и попытается навредить. Ни первого, ни второго, в любом случае, нельзя было допускать, и Али решил отозвать Ханзаде от прогулки. Но когда поднял он голову, так с ужасом понял, что, кроме деревьев и кустов, никого рядом нет. — О Всевышний... — на выдохе произнёс он, осматриваясь со всех сторон.

***

      В то время Ханзаде, радостная, что наконец смогла ненадолго отделаться от зануды Али-аги и провести время с самой собой, искала на свою голову приключения. Но одиночество долго не пробыло с ней, едва ли Ханзаде поняла, что прекрасный пустой сад вовсе не пустой. На нём обитала жизнь в виде одного единственного странника, облачённого в кофейного оттенка тюрбан, кафтан и шаровары, чем напоминал своим видом больше торговца. Незнакомец стоял к Ханзаде и кусту, за которым она зашла, спиной и наслаждался щебетанием птиц. Тут-то и настигла госпожу мысль устроить себе и ему веселье, и она вытянула из своего кожаного сапога ткань с ножом, которым неделей назад она вырезала корпус корабля, развернула его, а шёлк бросила на траву, куда следом упали кейп и перстень.       Незаметно подкравшись к простолюдину со вскинутым оружием, Ханзаде прильнула всем телом к нему, приставив к горлу лезвие. Сам же незнакомец от неожиданности не понял, что, собственно, произошло, и что его жизнь, возможно, находится в чужих руках. — Никогда не теряй бдительности. Того и гляди прирежут. — встав на мысы, негромко сказала Ханзаде, только вблизи поняв, что странник выше её на целую голову.       Незнакомец хотел было что-то сказать, но что в мыслях, что на языке всё спуталось, услышав приятный женский голос. Вот уж не думал он, что окажется чьей-то жертвой в столь дивный праздничный день, тем более молодой девушки. Однако тело его разуму не подчинялось. Едва ли он хотел податься корпусом вперёд, дабы опрокинуть нападающую через себя, но едва ли незнакомец дёрнулся, как на его шее появилась широкая белая полоса от сильно прижатого к коже лезвия. — Не рыпайся, иначе глотку перережу. — продолжила осыпать угрозами Ханзаде. — Чего тебе нужно? — с трудом сдерживая недовольство, выдал он. — Не спи отныне, ибо жизнь твоя тебе теперь не принадлежит. — закончив читать нотации, Ханзаде задорно спустила тюрбан незнакомцу на глаза, убрала с шеи нож и убежала обратно, к кустам. Теперь ей следовало забыть о веселье и наконец повзрослеть, и об этом госпожа задумывалась ещё в начале своего пути, но скука, тоска по дому, ветреность мыслей, присущая любому в столь юном возрасте, сподвигли допустить одно маленькое исключение, прежде чем наконец войти во дворец, а вместе с тем и во взрослую жизнь.       Отец, Сахиб Герей Хан, неоднократно предупреждал о коварности стамбульского гарема, уверял, что в нём нет места для легкомысленности: «Будет, говорил, в тебе хоть капля мужества, и тогда тебя не остановить. Таковы уж законы гарема, дитя моё. Ни статусы, ни данная от рождения власть не поможет, если нет стержня, Ханзаде. Всё это не имеет значения. Не скупись на милостыню, молись и не возвышайся, защищайся не от врагов, а от друзей. Не дай с собой расправиться, дочь моя, моя Ханзаде Кая».

***

      Время подходило к обеду, и девушек давно пора загонять обратно во дворец. — Девушки, ну хватит прохлаждаться. Погуляли и назад! — приказным тоном вскричал главный евнух гарема Сюмбюль-ага, переминаясь с ноги на ногу. — Живее, живее!.. — обегая небольшую территорию, уставленную стражей, Сюмбюль мельком осматривал кусты и наиболее отдалённые участки, дабы убедиться, что ни одна из рабынь не отстала. В особенности он осматривал места в стороне дворцовых ворот. И какое же было его удивление, когда из-за кустов он заметил Ханзаде, лениво, расстроенно даже подбирающую с травы свои вещи. — О Аллах... Не может быть...— Сюмбюль-ага накрыл губы пальцами, всё ещё пребывая в недоумении и провожая уходящую госпожу взглядом. Не теряя более ни минуты, евнух тут же побежал обратно во дворец, пока не спохватились.

***

      Долго Али-ага искал свою Ханзаде, осмотрел, наверное, всю территорию, куда он мог спокойно зайти, несколько раз чуть не попался на глаза охране, осматривающий окрестности, и какому-то всполошённому аге, бегом направляющегося во дворец и подгоняющего молодых девиц заодно. В противном случае и его, и госпожу могли ждать неприятности, а этого — сомнения в репутации султанши, конечно, — допускать ни в коем случае нельзя. Только пересеклись они неподалёку от входа внутрь помещения, чему Али-ага был сильно рад, однако же успел выразить своё крайнее недовольство такой выходкой, на что Ханзаде лишь с цоканьем отвела глаза.       Когда те подошли, безропотные стражники тут же склонились. — Проходите, госпожа.       Без лишних слов Ханзаде вместе с Али-агой ступили на порог султанского дома, вышли в какой-то тёмный, освещённый несколькими факелами узкий коридор, но не успели они и до гарема дойти, как откуда не возьмись появился Сюмбюль-ага с привычной для себя харизматичной улыбкой, а за ним двое стражников и то же количество девушек, покорно склонивших головы. — Вай-вай-вай, госпожа-а-а, — как на крыльях, подлетел он и поклонился, — добро пожаловать. — Вы видели меня, — спросила Ханзаде, смотря на подошедших вместе с Сюмбюлем-агой слуг, — или за вами всегда такая толпа ходит? — Ох, госпожа, если бы я вас не увидел, мы бы и не знали о вашем приезде, ведь мы ждали вас только через неделю. И где ваши вещи? — Их позже привезут, мы разделились. — с простотой сообщила она, бросив мельком взгляд на Али-агу. — Эм... — Сюмбюль-ага. — назвал своё имя евнух. — И ещё, госпожа. Вы что же, одни приехали, без охраны. — Хотела прибыть тайно, Сюмбюль-ага. — объяснила Ханзаде, хотя понимала, что вовсе не обязана этого делать. — Простите меня, конечно, но это очень опрометчивый поступок, госпожа. Как же я сообщу об этом нашему повелителю? — Так вы и не говорите. А теперь, если позволите, я хочу повидать государя. — Конечно, госпожа. Проходите. — поклонившись, Сюмбюль-ага и остальные слуги расступились давая возможность Ханзаде пройти дальше. — Ну, не стойте, идите за госпожой. — прошептал он. — А ты останься. — евнух, преградив Али-аге путь, строго посмотрел на рослого, молодого человека. — Ты не евнух? — С чего такие допросы? — недовольно прошипел Али-ага. — Я приехал вместе с госпожой и обязан сопровождать её. — Вот уж дудки. Забудь. Ты можешь находиться во дворце, но ни в коем случае не в гареме, если, конечно, головы не жалко. Иди в обход.       Али-ага недовольно посверлил строгого Сюмбюля-агу взглядом, но спорить не стал, пошёл в обход. Главный евнух же, удостоверившись, что наглец направился по верному пути, недовольно что-то пробурчал себе под нос и поспешил третьей дорогой, более тёмной и не освещённой.

***

      Жизнь в гареме Султана кипела, молодые девушки в цветастых платьях оживлённо сплетничали, и не думая приступать к урокам. Но вскоре радость быстро пришлось прекратить из-за явившегося как гром среди ясного неба Сюмбюля-аги. — Девушки! — завопил он. — А ну быстро встаньте в ряд. Скорее, скорее! — евнух метался, расставляя рабынь в две линии. — И не смейте поднимать глаза на госпожу! — заглянув за решётку, он увидел неспешно приближающуюся тень, и выбежал из комнаты девушек на главный коридор. — Дорогу! Ханзаде Кая султан Хазретлери!       В сопровождении слуг Ханзаде решительно вышла на главный коридор и по памяти, как рассказывали ей ещё на корабле, направилась через общую комнату в султанские покои. Время будто замедлилось для неё, Ханзаде, шагая бравой походкой, внимательно осматривала спальные места невольниц, как они одеты, чем питаются, как живут. Некоторые из склонившихся не удержались и взглянули на госпожу, и, хоть этого не показывали, пришли в лёгкое замешательство. Стереотипный образ типичной султанши в момент развеялся в их головах, когда они увидели соболиную шапку, прочие элементы не женского одеяния и застёгнутый кейп. Но кто посмеет упрекнуть члена столь могущественной семьи за необычный вид, тем более крымских татар, в крови которых с незапамятных времён были заложены гены великих воинов.       Едва ли Ханзаде стоило покинуть комнату девушек, невольницы без какого либо страха начали переглядываться и хохотать. — Девушки, — заторопился Сюмбюль-ага догнать госпожу, — а ну цыц вам. — и также покинул общую комнату.       На уже другом, но таком же светлом и просторном коридоре возвышался балкон со второго этажа, где обычно проживали господа. Именно на этом балконе Ханзаде и увидела двух из них, своих двоюродных сестёр Хатидже и Шах Хубан Султан. Обе счастливо улыбались, только улыбка Хатидже была более лёгкой, а вот Шах Султан так же добро, но с привычным для неё высокомерием.       Не став нарушать традиции, Ханзаде с той же обнажающей зубы улыбкой склонилась перед султаншами, как и все поодаль стоящие слуги. А после поклона юная госпожа ещё долго разглядывала своих гостеприимных родственниц. — Госпожи... — себе под нос произнёс Сюмбюль-ага, увидев сестёр султана, после чего подошёл к Ханзаде и попросил позволения провести её в покои.

***

— Мы скоро уже придём, Сюмбюль-ага? Этот дворец нескончаем. И моей правой руки Али нет. — от долгого пути уставшая Ханзаде только мечтала о кровати, больше ей ничего не требовалось, по крайней мере пока. — Потерпите немного, госпожа, почти пришли. — евнух вышел немного вперёд, чтобы показать дорогу в главные покои гарема. — Этот дворец как лабиринт на острове Крит. Легко можно заблудиться. — оценивая пространство, в том числе вид сверху, прокомментировала она. — Почту это за комплимент. Вот мы и на месте. Проходите.       Ханзаде решительно вошла в просторные, сверкающие золотом и богатством покои. У тахты стояла высокая, приятная с виду женщина с волнистыми рыжими волосами, которые украшала рубиновая диадема, а зелёное платье спускалось до самых пят, словно шлейф. В ней Ханзаде узнала ту самую легендарную Хюррем Султан, обворожившую повелителя своими, как в народе говорят, чарами. Юная госпожа без промедления поклонилась ей, чем вызвала на лице хозяйки покоев снисходительную улыбку. Рядом с ней стояла девушка, немного старше самой Ханзаде. А неподалёку, чуть сбоку, стояли Хатидже и Шах Султан, которые первые бросились встречать гостью. — Ханзаде! — Хатидже первая подошла к ней и пустила в свои объятия. — Как же ты выросла. — Госпожа, — с трудом сдерживая неподобающий ребяческий смех, Ханзаде освободилась от объятий и поклонилась в дань уважения к сёстрам. — Я — Хатидже. — представилась младшая сестра султана, казавшаяся Ханзаде внешне наиболее приятной. — Ты меня не помнишь, ведь когда мы виделись в последний раз, тебе было от силы пара месяцев.       Ханзаде понимающе и кротко кивнула. — Шах Султан, — обратилась она теперь ко второй госпоже, — когда я получила ваше письмо, то незамедлительно засобиралась в дорогу.       И без того удивлённая Хюррем неожиданным приездом ещё одной особы голубых кровей, услышав разговоры о письме, тотчас побледнела. — Какой чудный подарок нам преподнёс Всевышний на праздник Рамадан, машалла. Ну, иди сюда. — как мать своё дитя, Шах с любовью приняла в свои объятия Ханзаде, осторожно похлопывая ту по спине, однако вскоре отпустила — Хюррем Султан, — теперь она переключилась на главную госпожу гарема, — я много слышала о вас... Хорошего, разумеется. — боясь сказать что-нибудь лишнее, озвучила Ханзаде, на что Хюррем вымученно растянула губы в тонкую линию. — Госпожа, а вы... — внимание упало на молоденькую госпожу в нежно-розовом платье. — Михримах. — закончила султанша и жестом разрешила подойти ближе.       Польщённая милостью единственной дочери султана всего мира, Ханзаде, сложив руки перед собой, подошла ближе. Михримах бегло оценила непривычный для себя вид и в непонятной спешке молвила: — Добро пожаловать. — Благодарю, о прекрасная Михримах. — сладкоречивая лесть, по всей видимости, проникла глубоко в душу султанской дочери, из-за чего та залилась краской смущения. — С приездом. — сухо поздравила Хюррем и протянула вперёд руку, украшенную большим изумрудным перстнем. В этот момент в покои кто-то зашёл, но Ханзаде не придала сперва этому особого значения, покорно поцеловала тыльную сторону ладони и ненадолго задержалась на манящем украшении. — Повелитель, — в унисон проговорили присутствующие.       С лица юной госпожи сошла вся былая радость, ненадолго она ощутила, что не может пошевелиться, однако, пересилив себя, повернулась лицом к вошедшему в покои жены Султану Сулейману Хану. На его стремительно стареющем, но благородном лице читался немой вопрос «кто ты?». И никто не решался восполнить эту тишину, пока смелая Шах Султан не выразила: — Вы её не узнали, государь? — Султан с интересом посмотрел на сестру, а затем вновь на от волнения забывшуюся незнакомку. — Ханзаде Кая, родственница покойной матушки. — эти слова донеслись до Сулеймана словно эхо. Смотря на прибывшую, в голове обрисовался и образ тяжело умирающей валиде, и могучий, грозный портрет Сахиба Герея, и невинность несколько лет гостившей Айбиге. Пытался он найти в этих четырёх близких людях сходство, но что-то не давало ему этого сделать. Не похожа была она на остальных, или же Сулейман не смог распознать той сокрытой схожести. — Мой повелитель, — Ханзаде поспешила подойти ближе на расстоянии кинжала, собиралась поцеловать украшенную перстнями руку, но Султан предпочёл вовлечь султаншу в объятия. — О Аллах... Благодарю тебя! В этот священный день ты осчастливил своего раба.       Дверь в покои снова распахнулась, и вошла новая персона. — Мехмед! — сзади послышался весёлый голосок Михримах.       Услышав имя любимого сына, Сулейман «очнулся» и отпустил Ханзаде. — Повелитель, — поклонился юный шехзаде, — простите, если не вовремя.       С детским любопытством выглянув из-за государева плеча, Ханзаде невольно пошатнулась и на секунду замерла, ибо же тем странником на самом деле оказался никто иной как сам шехзаде, одетый в дорогую, по сравнению с прежним, рубаху и кафтан. И это привело её в ужас. — Ну что ты, мой лев?       Чтобы дать сыну возможность рассмотреть гостью, Сулейман отошёл в сторону и представил её.       Как ни странно, но Мехмед даже не дрогнул, не переменился, когда впервые увидел её, будто не помнил, что случилось четверть часа назад. Вероятно, как подумала позже Ханзаде, он просто не увидел её лица в момент шутливого нападения. — Приятно познакомиться, шехзаде. — поклонившись, сказала она, неотрывно смотря на шехзаде. Теперь-то он узнал в ней нападавшую, но своего потрясения постарался скрыть. — Надеюсь, вы подружитесь. — завершил Султан и подошёл к жене. — Хюррем, Михримах... Как вы? Со священным праздником вас обеих. — И вас, повелитель. — сказала Михримах, целуя руку отца. — Да подарит нам Аллах счастья и благополучия в праздник и в нынешний год. — Аминь. — проговорили все хором, думая каждый о своём.       В стыду отвернув голову, Ханзаде старалась больше не пересекаться с Мехмедом взглядами, тогда как сам шехзаде не мог поверить в легкомысленность этой особы. «А что, если бы я не замешкался и позвал стражу? Как она может подвергать себя такой опасности?» — думал про себя Мехмед, уставившись Ханзаде в профиль, параллельно размышляя, какая судьба могла бы постигнуть её. И, чтобы избежать позора и возможных последствий, разумный шехзаде предпочёл молчать о происшествии. — Как идёт подготовка к походу? — поинтересовалась Хюррем.       Машинально, как будто настраивая себя изначально, Ханзаде при одном только упоминании военного похода навострила уши и вскинула бровь. — Как только закончится пост, сразу же отправимся. — И ты снова меня совсем одну оставляешь, Сулейман. — начала давить на жалость хасеки, косясь на сестёр султана. — О возлюбленная моя, сколько бы ни продлилась война, сколько бы судьба не разделяла нас, знай, я всегда буду рядом. — с чувством произнёс Сулейман и поцеловал Хюррем в лоб. — Повелитель, — обратила на себя внимание Ханзаде, — если желаете, я вместо вас в поход отправлюсь. Клянусь, у меня в крови главенство над войском и в борьбе на мечах я хороша. — ожидая получить в ответ хоть какие-то слова на столь громкое заявление, Ханзаде поймала лишь смешки, даже Султан с шехзаде не упустили такую возможность. — Я что-то весёлое сказала? — Ханзаде, — Хатидже боком подошла к ней и погладила по плечу, — ты, верно, устала. Я была бы рада принять тебя в своём дворце. — Я очень признательна за вашу милость, но мне больше хочется узнать Топкапы. — кардинально не желая обидеть госпожу, говорила она и описала глазами полукруг. — В моём дворце тебе будет спокойнее. — не отступала она. — Оставь её, — вмешалась Шах, что не понравилось Хатидже, — не нужно заставлять. — Да тебе лишь бы выгнать всех подальше, сестрица, как когда-то ты поступила со мной. — глянув на сестру через плечо, съязвила она, при всём при этом все трое старались не выпускать разговор из своего кольца. — Не стоит ссориться по пустякам. Я обязательно навещу вас. — Что ж, — Хатидже несколько приободрилась, — в таком случае я хочу ознакомить тебя с новым домом, пока слуги, — она посмотрела на стоящих у дверей девушек, давая понять, что надо делать, — займутся твоими покоями, а Шах Султан, — теперь обратила внимание на старшую сестру, — нам составит компанию. Верно? — Верно.       Уже не слушая, о чём беседовали Хюррем с Сулейманом, госпожи покинули покои, известив предварительно повелителя. — Ханзаде! — едва ли переступив пределы покоев, Хатидже снова обратилась к ней с толикой тревожности. — Не стоит тебе выслуживаться перед этой змеёй. Она не заслуживает такого отношения к себе. — Но как же? — не поняла Ханзаде. — Хюррем Султан выше всех по статусу в гареме и мой долг... — Она здесь никто. — в голову врезался отрывок, где Ханзаде добровольно целует руку Хюррем, чем, собственно, и оскорбилась Хатидже. — Вся власть её лишь в повелителе и сыновьях сосредоточена. — Хатидже права. — снова встряла Шах, задрав подбородок. — Мы решаем, когда нашим рабам даровать силу, а когда забрать обратно. — Поверь, — Хатидже с нежностью взяла лицо Ханзаде, — кроме повелителя и шехзаде в этом дворце выше нас никого нет, потому что наша сила в крови. — Зачем вы мне об этом говорите? — Чтобы знала, что есть рабы, а есть госпожи. Это большая разница. — серьёзно обозначила Шах, словно стараясь продавить ещё неокрепшую психику ничего не смыслящей девчонке.

***

      Вскоре после ухода госпожей покои покинул и сам Султан. Михримах и Хюррем остались одни. — Мне понравилась Ханзаде, — сказала Михримах, — внешне как настоящий воин, а в душе таит скромность и покладистость. — Я бы не доверяла первому впечатлению. — с фырканьем опровергла Хюррем, явно показывая, что приведённый дочерью предлог её не убедил. — Почему же? Что плохого вы нашли в девчонке? Или вы всех теперь врагами считаете? — Михримах, — Хюррем раздражённо перевела свой взор на неё, — сколько раз я говорила тебе не доверять никому, кроме меня! Эту девку пригласила сама Шах Султан, наш враг, и, я уверена, неспроста. — Мне кажется, вы помешались, матушка. Вряд ли Ханзаде будет способна на что-то подлое. — потаив недолгое молчание, продолжала настаивать на своём Михримах. — От греха подальше не сближайся с ней, в противном случае я запрещу тебе покидать свой дворец.       Больше тема прибывшей госпожи в тот день не поднималась.

***

      Наступило долгожданное время ифтара. Голод неумолимо мучил Ханзаде, но она стойко выдержала это испытание, и после ночной молитвы она, по приглашению повелителя через посредника, отправилась в покои Хюррем Султан, чтобы вместе со всеми членами семьи завершить день трапезой.       Как и полагалось, на вечере присутствовал и Мехмед, на которого Ханзаде всё ещё с долей неловкости обращала внимания, предполагая, вспоминал ли он ещё о ней за прошедший день или забыл, или как их отношения будут строиться в дальнейшем. И этими нескончаемыми вопросами госпожа невольно замучила себя до возвращения в покои.