Место под солнцем.

Панталоне, мечтавший о славе великого мечника, преодолевал тернистый путь, где кровь стала неотъемлемой частью его истории. В жестоком мире пиратов его не уважали, не воспринимали всерьез, видя в нем лишь легкую добычу. Его тело стало объектом вожделения, но не предметом уважения, и за ним стояла лишь тень его истинных желаний. С каждым столкновением, с каждой битвой, он отбирал у врагов не только их жизни, но и возможность недооценивать его. Его меч, сверкающий на солнце, впитывал не только кровь его противников, но и собственную, когда ему приходилось сталкиваться с реальностью своего существования. Ледяная ненависть и неуемная жажда мести заставляли его сражаться за свою честь, и каждая победа медленно, но верно приближала его к статусу, которого он так настойчиво жаждал. Мечник учился в сражениях, оттачивая мастерство, которое позволило бы ему стать не просто очередным выскочкой, но и Великим Фехтовальщиком. Он знал, что путь к признанию не будет легким. Каждая капля пролитой крови, будь то его собственная или чужая, становилась шагом в новый мир. В этом опасном мире, где царили предательство и насилие, он выковывал свою судьбу, становясь живым олицетворением того, как страх и ненависть могут быть трансформированы в статус монстра. Лоне презирал пиратов до глубины души. В свои семнадцать лет он уже имел четкое представление о том, чем являются эти люди, и это осознание вызывало в нем лишь отвращение. Для него пираты были не просто разбойниками, но воплощением всего худшего, что может предложить жизнь на море. Каждый раз, когда ему приходилось сталкиваться с ними, он ощущал, как его внутренности сжимались от . Пираты, с их оборванной одеждой, пропахшей морем, потом и чем-то несвежим, казались пришельцами из самого низкого слоя общества. Их руки были покрыты шрамами и грязью, а лица — искажены похотливыми улыбками. Они выглядели так, словно были вырваны из бездонного океана без единой капли порядка или приличия. Девятый не мог не заметить, как среди них витала атмосфера недоброжелательности и мелкой подлости. Каждый разговор изобиловал острыми замечаниями, которые пронзали его, как ядовитые шипы. Это были не просто шутки, а колкости, полные внутренней злобы и цинизма. Их смех звучал так, словно из-за каждой фразы скрывалась прямая угроза, готовая обернуться насмешкой над слабостью другого. Каждый раз, когда такие слова срывались с их губ, Панталоне предавался мыслям о том, как именно эти люди могли когда-то быть частью общества, а сейчас опустились на самое дно, утратив всякую человечность. Среди этих мародеров, осевших в гавани, жизнь текла по своим законам. Их приключения, которые они рассказывают с гордостью, лишь подчеркивали, насколько они далеки от понятий о чести и достоинстве. Яркие истории о погонях, сражениях и завоеваниях оборачивались для мечника лишь поводом для тошноты. Он не понимал, как можно хвастаться тем, что словно было вырвано у других, и лишь укрепляло в нем желание держаться подальше от этого злачного мира. Каждая встреча с ними оставляла у него ощущение, будто его кто-то заставляет выпить чашу с ядом. Некоторые даже пытались заигрывать с ним, подмигивая и смеясь, но он лишь крепче стискивал кулаки, избегая их взгляда. Живот начинал скручиваться от неприязни, и Панталоне ощущал, как противная волна поднимается к горлу, желая вырваться наружу. Он осознавал, что эти лица, полные непосредственной страсти и недовольства, никогда не станут его друзьями, и он предпочитал блуждать по своим мечтам, чем погружаться в мрак, в который погрузились они. Доктор и Фехтовальщик стояли друг напротив друга среди обломков корабля, что некогда был гордостью безумного ученого. Его корпус трещал под ногами, доски прогибались и ломались от любого резкого движения. Остатки мачт и снастей висели над их головами, готовые рухнуть в любую секунду. Ветер гнал соленые брызги, смешиваясь с запахом древесины и ржавого железа. Для Дотторе этот корабль был когда-то чем-то важным, почти святым, но теперь это лишь еще одна сцена для акта их противостояния. Лоне, едва перешагнувший порог своего семнадцатилетия, стоял с тонким, как лезвие кинжала, изяществом. Его фигура была грациозной и легкой, движения — будто танец. Шикарное убранство юноши — наряд в строгих тонах, отточенный жест, спокойное выражение лица — обманывали врагов, заставляя думать, что он лишь эстет, мальчишка с хрупким телом. Но тот, кто вступал с ним в бой, вскоре осознавал, что за безупречной внешностью скрывалась нечеловеческая сила. Пират, не привыкший быть в обороне, уже ощутил это на себе. Его тело двигалось с резкими, выверенными движениями, словно механизм, но каждый удар, что он наносил, разбивался о молниеносную защиту мечника. На первый взгляд казалось, что Лоне просто играет с ним: он встречал удары с легкостью, почти с насмешкой, будто парировал не противника, а капризный ветер. Лезвие его меча мелькало с точностью, словно он был рожден с оружием в руке, и каждый взмах напоминал короткий штрих художника по холсту. Но Дотторе быстро понял, что против него стоит не просто мальчишка с изысканными манерами — перед ним был хищник, скрывающий свою силу под маской благородства. —И кто бы мог подумать, — прохрипел капитан, с трудом уравновешивая очередной удар, что едва не вывернул ему плечо. —Такой изысканный парень... и столько мощи. Панталоне лишь улыбнулся краешком губ, но глаза его оставались холодными, как гладь зимнего моря. Наконец-то он признал. Он двигался почти бесшумно, скользя по узким балкам и скрипящим доскам так, словно изучал каждую трещину и обломок корабля заранее. Торе тяжело дышал, чувствуя, как тело начинает подводить его: дыхание сбивалось, а мышцы наливаются свинцом. Его расчеты, такие точные и холодные, давали сбой перед чем-то, что он не мог учесть — молодостью и желанием что-то доказать. Каждый выпад мечника был грациозен и смертоносен. Он наносил удары с изящной точностью, заставляя Дотторе либо отступать, либо отражать их ценой все большего истощения. На миг ему удалось провести контратаку — его клинок прочертил узкую линию вдоль рукава Панталоне, но юноша не дрогнул. Наоборот, его лицо озарилось чем-то похожим на... восхищение? — Приятно видеть, что слухи не брешут, доктор, — мягко проговорил он, легким движением меча отбивая очередной удар. — Считай, моя невнимательность. Клинок пирата дрогнул, и это стоило ему позиции. Фехтовальщик мгновенно воспользовался моментом: удар вбок сбил Торе с равновесия, и ученый едва успел схватиться за сломанную мачту, чтобы не упасть в холодные волны внизу. Юноша сделал шаг вперед, не торопясь, но уверенно. Его меч был нацелен прямо в грудь Дотторе — без ненужной жестокости, но с ясным пониманием того, что бой окончен. —На удивление, — выдохнул Дотторе, отталкиваясь от мачты и выпрямляясь, — я... недооценил тебя. —Это ошибка, которую ты больше не совершишь, — спокойно ответил Панталоне и сделал последний шаг, замахиваясь для финального удара. Но в тот момент пират вдруг улыбнулся, безумно и весело. Даже на пороге поражения он не мог отказаться от своего высокомерия и игры. —Не всегда сила побеждает, птенчик, — прошептал он, и в этот миг сломанная мачта заскрипела, обрушиваясь вниз с треском и грохотом. Фехтовальщик отпрянул, но было поздно: часть обломков рухнула между ними, отрезав юношу от его цели. На миг все вокруг заполнилось пылью и треском, и когда видимость восстановилась, капитан уже исчез. Лоне стоял среди обломков, медленно опуская меч. Он всматривался в хаос, и в его глазах мелькнула тень разочарования — он ожидал большего от этого боя. Но затем он выдохнул, пригладив волосы рукой, и лишь тихо произнес: —В следующий раз, доктор.