Пустыня Сонора

      Когда Пако узнал, что Серхио Агилар привез тело Лукаса в поместье, первой и единственной его мыслью была Роза. Не то чтобы девушка покидала его голову хоть раз за прошедшие с того злополучного разговора дни, но в этот момент ее образ встал перед его опущенными веками как никогда ярко. Боль и гнев на ее прекрасном лице были замешаны в такой крепкий и густой коктейль, что парню хватило одного глотка, чтобы отравиться до тошноты и темноты в глазах.       Именно тогда он и осознал, что совершил непоправимую ошибку и в попытке уберечь любимую от безжалостной реальности лишь глубже загнал их обоих прямо в ад.       Сидя на стуле в общей комнате охраны, ощущая, как онемело и размякло все тело, и ожидая, как следом за новостями о Лукасе в комнату ворвутся люди Леандро, чтобы немедленно доставить изменника к тому на ковер – можно по частям, если ему хватит дурости сопротивляться, – Пако размышлял об этом отстраненно и, очевидно, уже без всякого особого смысла. Но, блуждая в тумане разрозненных, обрывистых воспоминаний, он все никак не мог с уверенностью ответить самому себе, в чем же именно эта самая пресловутая ошибка заключалась.       Ему не стоило говорить Розе правду? Может быть, вообще никогда? Представить возможность сбежать из картеля как его собственную удачу и план, оставив за скобками Эмилио и Лукаса? Попросить довериться ему и никогда не задавать вопросов – и надеяться, что ее любви на это хватит? Может, ему стоило поступить именно так и до конца своей жизни нести груз совершенного преступления в одиночку. И искупать его каждый день, любя ее изо всех сил и делая самой счастливой женщиной на свете.       Или его ошибка изначально заключалась в проявленной слабости и согласии с планом Эмилио? Возможно, ему и впрямь стоило поднять тревогу прямо на месте. Да, рискнуть, что правда о нем и Розе всплывет наружу, но понадеяться, что информация о сотрудничестве команданте с ФБР удержит того от глупостей. Ведь одно дело – казнить случайного убийцу, а совсем другое – поймать предателя, обладающего жизненно важной для картеля информации. Смерть Эмилио в таком случае была бы невероятно долгой и мучительной, и старый лис не мог этого не понимать.       Разматывая клубочек дальше, Пако думал о согласии вступить с Розой в отношения; о самой влюбленности в нее; о том, как малодушно он прогнулся под Эмилио в самый первый раз, не разглядев за отеческой улыбкой стальные клыки; об убитом в грязной комнате мотеля человеке, который, как парень все сильнее убеждался с течением времени, вовсе не был ни в чем виновен. Одно воспоминание за другим, одна оплошность за другой, и вот он уже мыслями в самом начале – впервые стоящий у ворот дома Ласаро, молодой, до тупого наивный и убежденный, что лишь таким образом сможет построить карьеру, стать успешным и богатым и никогда больше не возвращаться в ту нищету, из которой их семья с таким трудом однажды выбралась.       Вот когда все пошло не так. Вот в какой момент он совершил Ту Самую ошибку, за которую прямо сейчас расплатится головой.       Отмер Пако, лишь когда услышал короткий диалог своих товарищей чуть в стороне:       – Как его нашли?       – Анонимная наводка, как я слышал. Что-то такое.       – А кто его…       – Я все еще думаю, что это Каборка. Трасса шла по приграничной территории. Он должен был это осознавать, когда туда сунулся, разве нет?       Пако медленно поднял голову в сторону звучащих голосов и отупело хлопнул глазами еще пару раз.       – Они не знают, кто сообщил о теле? – хриплым, почти не своим голосом поинтересовался он.       – Еще ничего не ясно, – кивнул один из охранников. – Нужно подождать, пока Агилара расспросят поподробнее.       И Серхио в самом деле расспросили – не выпускали его из поместья целую ночь, пока Леандро не вытряс из того все, что парень мог в принципе знать. А потом в дом приехала «скорая» с мигалками, вызванная к Мануэлю Ласаро, и все завертелось так стремительно, что вопрос об анонимном осведомителе как-то сам собой отступил на второй план.       А за Пако так и не пришли.       << Почему, Роза?       << Почему ты им не сказала?       Ни ответа, ни даже банального уведомления о прочтении он не дождался, а потому, устав мучиться от неизвестности, написал еще:       << Ты теперь ненавидишь меня, да?       Но и это сообщение девушка проигнорировала, не оставив ему никаких особых вариантов объяснения, кроме очевидно напрашивающегося: это был ее прощальный подарок. Своеобразная благодарность за то, что он все-таки сказал ей правду. Да, они больше не могут быть вместе и Роза едва ли хоть когда-нибудь его простит, но он вернул ей брата, а она – дала ему шанс выжить. Все честно, теперь они квиты и ничего друг другу не должны.       Мысль эта была прогорклая и комком застревающая поперек горла, но чего вообще он еще мог ожидать после всего, что произошло? Существовал ли хоть один сценарий, при котором его признание в ту ночь могло иметь иные последствия? Он поступил правильно, сказав ей правду, да вот только было уже слишком поздно для правильных поступков. Ни один из них сейчас уже не мог ничего исправить или хоть кого-то спасти.       – Пакито, может, ты заедешь на выходных? – Голос матери из телефонной трубки звучал как будто с другого конца галактики. – Сто лет у нас не был.       – Я… не знаю, ма, – тускло отозвался тот, глядя в ночную черноту за своим окном. – Работы… много.       – Да у тебя всегда работы много, – отмахнулась женщина. – Совесть поимей, в конце концов! Уж месяца четыре тебя вообще не видели. Ребятишки скучают, да и я все-таки не молодею.       – Да прекрати, – только и смог выдохнуть тот, слабо скривившись от безыскусной материной манипуляции. – Ты еще в полном расцвете сил.       – Приезжай, я тебе твою любимую курочку приготовлю. Как раз купила вот сегодня и подумала: как Пакито приедет, сделаю ему.       Совершенно неожиданно для себя парень вдруг ощутил, как в груди плеснуло чем-то горячим – и тут же болезненно сжалось выше, совсем раздавив его голос где-то между набухшими стенками горла.       – Хорошо, – почти беззвучно выдохнул он в трубку. – Приеду завтра.       – Вот и молодчина, – обрадовано закивала сеньора Мартинес на том конце провода. – Приезжай обязательно! Поставлю курочку мариноваться тогда!       В последний раз Пако навещал семью весной – тогда еще Лючия жила вместе с ними, а сам парень наслаждался непыльной должностью охранника в поместье Ласаро, патрулировал заданный ему маршрут каждую ночь и даже в голову не брал, что там, в этом огромном роскошном доме, происходит еще. Имя Розы Ласаро слышал только в обрамлении скабрезных шуточек и сомнительных слухов, с Эмилио пересекался на редких общих собраниях, а уж о том, чтобы лично отчитываться перед Леандро Ласаро, и речи не шло.       Парня тянуло назад – к этим простым и понятным временам, в которых он не чувствовал себя настолько проебавшимся по всем фронтам. Временам, где ему достаточно было просто хорошо выполнять свою работу, чтобы ему каждый месяц стабильно приходила весьма приятная зарплата, и не нужно было делать выбор между правильным и простым – чтобы все равно в итоге раз за разом оказываться либо использованным, либо виноватым.       Семья Мартинес жила в пригороде Эрмосильо – в одной из тех деревенек, которую миновали крупные магистрали и шоссе, а вместе с ними и частые вторжения картеля. Это был один из немногочисленных районов, который считался относительно безопасными и где местные жители отгораживались друг от друга не высокими сплошными стенами, а просто металлическими заборами. Машины тут без особых опасений оставляли припаркованными прямо около тротуара, а в двадцати минутах пешком был торговый центр с кинотеатром, куда сеньора Мартинес иногда водила своих внуков. Отец положил жизнь и здоровье на то, чтобы семья смогла купить дом в подобном месте, но даже, работая на картель, он сумел не замарать ни руки, ни совесть. В отличие от своего непутевого сына.       – Пако приехал! – Воодушевленные детские визги начали доноситься из-за забора еще до того, как парень выключил мотор и вышел из автомобиля. – Бабуля, Пако приехал!       Прижимаясь чумазыми личиками к прутьям ограды и едва что не стоя друг у друга на голове, малыши наперебой махали ему руками. По привычке пересчитав ребятишек по головам, Пако мысленно скрестил пальцы, чтобы их все-таки не стало больше со времени его последнего визита. А шанс этого вполне себе существовал: он слышал, что Мария, его старшая сестра, обитавшая по большей части в Мехико, совсем недавно навещала их мать. А делала она это только в весьма конкретных случаях: если ей нужно было занять денег, временно отлежаться после «отношений» с каким-нибудь забулдыгой, стабильно выколачивающим из молодой женщины душу – или сдать сеньоре Мартинес на поруки очередного младенца. Детей Мария выпуливала из себя с такой потрясающей воображение частотой, что ей бы позавидовала любая кошка. Отцы у них, как водится, были разные – а иногда вообще неопределенные, – и судьбой своего потомства ни один из них не интересовался.       Пако неловко было это признавать, но по именам он всех племянников и племянниц не помнил. Кажется, старшенькую звали Фани, а младшего – того, что сейчас только начинал ходить, а потому по естественным причинам не мог прыгать во дворе вместе с остальными – Уго. Обычно он воспринимал их просто как общую детскую массу – шумную, приставучую, облепляющую его, как обезьянки банановое дерево, стоило парню открыть калитку и войти.       Наверное, стоило благодарить судьбу за то, что девочек у сеньоры Мартинес родилось только две, а Лючия, пусть и в достаточно раннем возрасте выяснила, откуда берутся дети, была не в пример умнее своей старшей сестры и к вопросу контрацепции подходила весьма ответственно. Может, в том числе и потому, что почти все свое сознательное детство провела в окружении чужих грязных пеленок, детских воплей и прочих прелестей материнства, которыми Мария, очевидно, сама наслаждаться не собиралась.       – Где бабуля? – поинтересовался Пако, наугад выцепив кого-то из толпы племянников и усадив к себе на бедро. Пузатый большеглазый мальчишка тут же ткнул пальчиком в сторону кухни.       – Она курочку готовит, – с готовностью сообщила Фани. – С самого утра так вкусно пахнет.       – Прям с самого утра? Долго же она ее готовит.       – Это потому что Фани встала поздно.       – Фани соня-засоня!       – Сам ты засоня! Ух я тебе сейчас!       Детские голоса опять слились в один сплошной гвалт на высокой ноте.       – Так, чур, не драться, – замотал головой Пако. – Ну-ка смотрите, чего я вам привез. – И, сунув руку в карман, вытащил оттуда несколько ярких цветных упаковок с мармеладными конфетами. – Только бабуле не рассказывайте, что я вам испортил аппетит перед обедом.       Восторженный визг перешел почти на ультразвук, а еще спустя секунду руки парня опустели – он и глазом не успел моргнуть, как проворные загорелые пальчики растащили подношение в разные стороны. Обезьянки разбежались, стремясь поскорее умять добычу, пока не отняли – бабушка или более проворный брат или сестра, – и Пако наконец смог добраться до крыльца дома, где поставил последнего племянника на ноги и вручил ему личную конфету, которую специально не стал доставать вместе с остальными. Тот что-то пролепетал, и пусть нормальные человеческие слова в этом говоре пока угадывались с трудом, парень предположил, что это была благодарность.       В доме действительно вкусно пахло едой – а еще витал дух несколько ошалевшей от самой себя неухоженности. Очевидно, что после того, как Лючия нашла работу и съехала, сеньора Мартинес категорически перестала справляться с домашними делами и на многое просто махнула рукой: включая, например, художественно размазанную по стенам и давно уже засохшую там кашу, комки пыли по углам и крошки от печенья по всему дивану.       Сидевший в манеже Уго даже не повернул голову на вошедшего парня – мальчик, раскрыв рот, смотрел в телевизор, где какой-то разудалый мужчина средних лет уговаривал зрителей купить чудо-пароварку, убеждая их, что в ней буквально все приобретает невероятный вкус и пищевую ценность. Хоть подошву от ботинка засунь – на выходе получится питательный и полезный ужин.       – Здорово, малой, – поздоровался Пако, потрепав ребенка по голове, и Уго медленно перевел на него мало что выражающий взгляд. – Послушай дядю Пако и не трать деньги на это дерьмо. Дождись, по крайней мере, пока он в комплекте не предложит набор сковородок со скидкой в девяносто девять процентов за заказ прямо сейчас.       – Пакито? – раздался голос его матери из кухни. – Это ты?       – С утра был я, – подтвердил тот, выпрямляясь и оборачиваясь в ее сторону. – Привет, ма.       – Ой, ну раз пришел, помоги на стол накрыть. И питьевую воду надо со двора принести. И еще…       – Да, ма, – покорно вздохнул парень, мгновенно осознав, что день ему предстоит долгий. – Сейчас все сделаю.       Сеньора Мартинес, привыкшая жить в окружении огромного количества детей, обычно была скупа на ласку или долгие объятия – зато у нее всегда находилось для всех дело. Стоило кому-то из детей или более или менее взрослых внуков попасться ей на глаза, она тут же обнаруживала, что ей нужно о чем-то его – или ее – попросить. Именно поэтому Пако с Лючией с достаточно ранних лет научились прятаться от матери, когда подходило время уборки или мытья посуды. Ни о каком справедливом разделении труда никогда и речи не шло: если ты был недостаточно проворен или сообразителен, чтобы сложить два и два, то мог весь день бегать по материнским поручениям, пока остальные члены семьи откровенно бездельничали.       Вот и сейчас – до того, как наконец сесть за стол и набить изголодавшийся желудок вкусной домашней едой, ради которой он, можно сказать, сюда и приехал, Пако успел починить кухонный шкафчик, несколько раз сбегать на второй этаж по разным поводам, примерно столько же сгонять во двор и даже дойти до сарая, где ему едва не прилетело граблями по голове, когда он открыл чуть заедающую дверцу. Но потом его мать все-таки разжала свою железную хватку, и они расселись.       Впрочем, с этого момента неиссякающая энергия сеньоры Мартинес нашла для себя новое русло:       – Ну что, как твои дела, Пакито? Как работа? Девушку нашел себе?       – Ма, – не сдержавшись, закатил глаза тот. – Ну какая девушка в самом деле? У меня вообще нет на это времени.       – Нехорошо это, Пакито, – зацокала языком она. – Ты парень видный, мои подруги, у кого девочки на выданье, часто про тебя спрашивают. Вот Эсперанса, например…       – Не хочу ничего слушать про сеньору Эсперансу и ее дочек, – категорично замотал головой Пако. – Этих крокодилиц даже слепой замуж не возьмет!       – Нет, ну какой же ты все-таки болван, а! – возмущенно всплеснула руками его мать. – В женщине красота вообще не главное, я сколько раз тебе говорила! Главное, чтобы добрая была и послушная. С детьми ладила, по дому работала и о муже заботилась. Красота в таких делах только мешает. Красивые девчонки слишком много думают о себе – а должны думать о муже и детках! Вот помяни мое слово, Пакито, если по дурости женишься на какой-нибудь смазливой профурсетке, всю жизнь потом жалеть будешь!       – Да с чего ты вообще… – Он не договорил, ощутив вдруг, как что-то снова болезненно остро кольнуло в груди.       Роза могла бы быть отличной женой – ласковой, заботливой и преданной. В меру с характером, но всегда умеющая выслушать и согреть, если он в том нуждался. И парень почти уже принялся доказывать матери, что женская красота вообще необязательно является помехой для чего бы то ни было – да вот только какой был в этом смысл? Его мать никогда не познакомится с Розой и никогда не узнает ее. Не сможет оценить как свою невестку. А никто, кроме Розы, ему был не нужен. Ни красивая, ни послушная, ни заботливая – никакая вообще. Потому что все они были не она.       – От Карлоса с Энрике не было новостей? – резко сменил тему Пако.       При звуке имен двух старших сыновей лицо сеньоры Мартинес приобрело озабоченное и несколько даже печальное выражение. Женщина коротко помотала головой.       – Нет, они… так и не звонили больше. У Эсперансы сын тоже думает на заработки поехать, вот хочу попросить его, чтобы разыскал их там.       – Да как он их разыщет-то, ма? – вздохнул парень. – Или ты думаешь, все приезжие мексиканцы живут в одном месте и все друг друга знают по именам и фамилиям?       – А вдруг? – уперлась та. – Мало ли, все равно есть общие знакомые.       По ее затвердевшему и даже несколько набычившемуся взгляду Пако понял, что настаивать не стоит – и просто пожал плечами. Карлос, второй по старшинству сын после Алонсо, уехал в Штаты уже лет семь как, и Энрике, который был старше самого Пако всего на год, довольно скоро последовал за ним. Первое время они стабильно присылали семье деньги и исправно звонили по праздникам, но с каждым годом давали о себе знать все реже, пока не пропали с радаров совсем. О них периодически доходили какие-то слухи, но без подробностей – кажется, Карлос женился на местной и получил американский паспорт, а Энрике работал на какой-то там ферме, но прямо сейчас Пако не был даже уверен, поддерживают ли его братья связь хотя бы друг с другом. Одно было понятно: домой ни тот, ни другой не собирались и вообще, судя по всему, хотели вычеркнуть Мексику из своей жизни навсегда.       – Ну а чего Грегорио? – уточнил парень, решив уж заодно вспомнить и про младшего брата.       – Наверху сидит, чего, – цыкнула его мать. – Спускаться отказался, даже когда я ему сказала, что ты в гости приехал. У него там какой-то… рейд или что-то такое, я не поняла.       – Ясно, – хмыкнул Пако. – Ну привет ему передавай тогда, как увидитесь.       Грегорио, самый младший из детей сеньоры Мартинес, все еще учился в старшей школе и все свое свободное время предпочитал проводить онлайн. А на все попытки матери его расшевелить и хотя бы вытащить на улицу погулять отвечал одинаково: чего я там на этой вашей улице не видел. И Пако в этом смысле мог его понять. Эрмосильо, не посмотри что столица штата, действительно выглядел довольно уныло, а те его красивые места, которые с гордостью выпячивались перед туристами, можно было обойти за один день. Максимум за два, если нет машины под рукой.       И правда, на что там особо смотреть?       Последний член семьи Мартинесов – Алонсо – вернулся с работы как обычно ровно в шесть тридцать. Иногда Пако, всегда до глубины души поражавшийся его скрупулезной точности, представлял, как его старший брат стоит где-нибудь за углом, внимательно следя за минутной стрелкой на часах – чтобы ровно в шесть двадцать восемь неторопливо вывернуть оттуда и степенной, полной чувства собственной значимости походкой проследовать к калитке во двор.       – О, ты тут, – вместо приветствия обронил он в сторону брата, облепленного племянниками, которые, затаив дыхание, смотрели, как тот играет в гонки на телефоне.       – И тебе не хворать, – кивнул Пако.       – Мамуль, чего на ужин? – тут же потеряв всякий интерес к гостю, уточнил Алонсо. – Пахнет вкусно.       – Давай курочку тебе разогрею, – тут же подорвалась с места та. – Специально лучший кусочек тебе оставила, родной.       – Хорошо, – одобрил тот. – Я в душ.       – И почему ты вот ему не сватаешь прелестных дочурок сеньоры Эсперансы? – уточнил Пако, проводив старшего брата задумчивым взглядом.       – Потому что не родилось еще девушки, достойной такого замечательного парня, – бесхитростно пожала плечами сеньора Мартинес.       – А, ну естественно, мне стоило самому догадаться, – закатил глаза парень, а потом, в очередной раз стряхнув с себя гроздьями висящих детей, поднялся на ноги. – Ладно, ма, поеду я, наверное.       – Ужинать не будешь? – удивилась та.       – Во-первых, лучший кусочек ты все равно оставила Алонсо, – напомнил Пако, – а во-вторых, что-то нет у меня моральных сил на его допрос. Опять же привяжется со своим банком и… – Он отмахнулся. – Нет, лучше пойду.       Мать еще попыталась его отговорить, но парень был непреклонен, и она в конце концов сдалась. Что не помешало ей собрать ему готовой еды в стопку пластиковых контейнеров, а потом невзначай поинтересоваться, не по пути ли ему будет выкинуть скопившийся у них мусор.       Сил у Пако и правда почти не осталось. Понадеявшись где-то в глубине души, что визит домой поможет ему восполнить собственные душевные ресурсы, он в итоге пришел к пониманию, что лучше ему так и не стало. Напротив – возвращение в стены родного дома лишь растравило ту рану внутри него, что ныла уже несколько дней, а сейчас и вовсе начала гноиться.       Он мог сколько угодно упрекать себя за то, что встал на неверный путь и что предал наследие отца, только вот, оглядываясь по сторонам, на остальных членов своей семьи, Пако не видел ничего кроме безнадеги и обреченности. Алонсо в свои тридцать четыре года по-прежнему жил с матерью и, очевидно, вообще не собирался от нее съезжать до самой старости. И он мог сколько угодно надрачивать на собственный банк и свое место там, только вот Пако прекрасно знал, что основная часть его так называемой «приличной важной должности» сводилась к вылизыванию задницы начальника.       Карлос и Энрике предпочли своей родине – и семье заодно – землю гринго и пресловутую американскую мечту.       Мария вообще как будто всю жизнь жила, не приходя в сознание, и имела все шансы обогнать по количеству детей даже собственную мать – особенно учитывая, что рожать она начала еще до совершеннолетия. Для сравнения, Алонсо у сеньоры Мартинес появился, когда женщине уже исполнилось тридцать. Марии же тридцать стукнуло лишь недавно, и страшно было представить, скольких детей она еще сможет наштамповать и что из них получится в таких условиях. Ребятишки и сейчас уже были, по большей части, предоставлены сами себе и росли как сорная трава, а еще лет через десять, когда большинство из них станет подростками, а сеньора Мартинес наконец сделает то, что так долго грозилась – то есть в самом деле постареет, – кто будет за ними присматривать и наставлять на правильный путь? Алонсо? Вот уж вряд ли.       Лючия работала горничной и мыла полы в доме богачей, вынужденная терпеть их придурь и молиться, чтобы творящийся в доме Ласаро беспредел обошел ее стороной. И один раз уже чуть не вылетела с работы буквально на ровном месте.       Грегорио и вовсе предпочитал не иметь с внешним миром ничего общего.       И оставался он сам – Пако Мартинес. Покрытый татуировками гангстер, на чьих руках была кровь уже нескольких людей. Человек, который до последнего верил, что, свернув на кривую дорожку, можно каким-то образом пройти по ней, не измазавшись по уши в грязи. На что он вообще рассчитывал, спрашивается?       – На что же я рассчитывал, папа? – негромко спросил парень, остановившись возле полуоткрытой двери отцовского гаража. Войти внутрь отчего-то уже не получалось. Там было слишком много воспоминаний – последних ценных и ничем не запятнанных воспоминаний в его душе. Интересно, смог бы Пако прожить свою жизнь достойно и правильно, если бы остался тем парнем, что проводил с отцом долгие летние вечера в этом самом гараже?       Что ж, он уже никогда этого не узнает.       – Я уже ничего не исправлю, пап, – тихо произнес он, вытянув из кармана отцовские четки – то единственное, что он оставил себе из вещей сеньора Мартинеса после его смерти. – И никого не спасу. Даже себя. Слишком поздно для хороших поступков. Слишком поздно быть честным и принципиальным. Слишком поздно… вообще для всего.       Справляясь с разгорающимся в груди чувством несправедливости, Пако запрокинул голову к небу, где вовсю пламенел яркий пустынный закат. Он вдыхал сухой, песком оседающий на губах воздух полной грудью, но чувствовал себя так, будто не может втянуть внутрь ни глотка кислорода – будто в его легких все ширится и ширится какая-то вселенская пустота. Медленно, но неуклонно пожирая все то, что еще совсем недавно казалось ему таким ценным и важным.       Нет. Не было в этом мире ничего важного и ценного. Только горстка испуганных, ненавидящих друг друга людей, готовых перегрызть глотку любому за лишний кусок денег и власти. Чтобы потом, обожравшись и того, и другого, с облегчением и гордостью сдохнуть в луже собственной крови и дерьма.       Пако несколько раз моргнул, пытаясь прогнать жгучую сухость из глаз, но у него так ничего и не вышло. А потом, почувствовав, как у него в кармане вибрирует телефон, не глядя потянулся за ним.       – Да?       – Пако? – раздался на том конце линии отчего-то встревоженный голос Лючии. – Ты где? На похоронах?       – Нет, я… не поехал. Что-то случилось?       – Нет, просто… захотела услышать твой голос. Сама не знаю почему.       – Ясно.       Продолжая прижимать смартфон к уху, парень закрыл глаза, отрезая себя от горящего мира вокруг.       – Пако, где ты?       – Я в пути, – сделав короткую паузу, отозвался тот. – Скоро буду.       – Будешь… где?       – Там, где должен быть, chica. Прости, мне пора. Созвонимся потом.       – Пако…       Он отключился, а потом, повесив отцовские четки на ручку гаража, развернулся и направился к калитке, ведущей на улицу.       Там, где должен быть. Совсем скоро он там будет.       

~

      «Я хочу, чтобы ты осталась».       Голос Леандро все еще звучал у нее в голове. Даже сейчас, спустя несколько часов после произнесенной им фразы, он мягкой волной снова и снова окатывал ее память.       «Хочу, чтобы осталась» – он так и сказал. И, конечно, Лючия осталась. Лежала в темноте, крепко прижатая к уже ставшему таким знакомым и любимым телу, и дышала через раз, тщетно пытаясь осознать происходящее между ними.       То, что началось как простое и искреннее желание облегчить жизнь человеку, который был пусть и не в меру ироничен, но все же добр с ней, а потом переросло в, безусловно, самый лучший секс в ее жизни, продолжало меняться день ото дня, и она никак не могла остановить это.       Лючия не хотела влюбляться. Она не была дурой, чтобы не понимать, насколько это безнадежная затея. И не только потому что Леандро Ласаро был ее работодателем, а еще одним из богатейших и влиятельнейших людей их штата – но и потому что никогда прежде девушка не позволяла себе смешивать чувства с удовольствием. Ни к чему хорошему это не приводило. Начнешь думать сердцем, а не головой и все – там, где все было просто и приятно для обеих сторон, начнутся излишние сложности.       Как колючки на прежде гладком стебле, полезут ненужные вопросы и сомнения. А чувствует ли он то же самое? А если не то же самое, то что? Кто я для него? Кто он для меня? К чему все идет? Когда закончится?       Что будет со мной, когда это закончится?       Лючия не хотела всего этого. Не хотела мучиться, терзаться сомнениями или волноваться попусту. Это было не в ее стиле – подобного рода переживания девушку здорово изматывали, а на выходе не приносили вообще никакой пользы. И она, как могла, гнала прочь все эти глупости, убеждая себя, что у них с Леандро только секс, пусть даже самый безумный, сногсшибательный, заставляющий ее терять голову, забывать себя и отдаваться каждый раз так, как никогда и никому прежде.       Впрочем, никому больше уже и не хотелось – и как-то очень быстро из телефона Лючии исчезли номера всех прочих парней, с которыми она прежде от случая к случаю весело проводила время.       – А я думал, мы отлично поладили, – состроил печальную мину Рико, когда ему девушка отказала лично, не дав даже до себя дотронуться.       – Было неплохо, но такие отношения мне больше не подходят, – ответила она тогда, равнодушно пожав плечами. – Но я слышала, что ты нравишься Иззи. Попробуй пригласить ее куда-нибудь вечером. Уверена, она не станет долго ломаться.       – Иззи, говоришь? – задумчиво прикинул охранник. – Ну, может быть. Она девка вроде симпатичная. И грудь у нее, уж прости, поинтереснее смотрится. Хотя ты брала темпераментом и техникой, этого не отнять.       Лючия с трудом сдержалась от того, чтобы выражением своего лица однозначно дать понять все, что она думает по поводу таких комментариев, и просто кивнула, мол, поступай, как знаешь.       – Неужели маленькая жадная шлюшка нашла кого-то? – бросил ей Рико вслед, уже когда она развернулась, чтобы уйти. – В любом случае, если однажды передумаешь…       – Не передумаю, – отрывисто бросила она через плечо, не сдержавшись.       – Что ж, тогда желаю удачи в семейной жизни, детка. Готов стать крестным твоих детишек и даже никогда не рассказывать им, как их мамочка задорно скакала на моем члене.       Лючия никогда не придавала значения насмешкам, обращенным в свою сторону – в конце концов, за свою недолгую жизнь она наслушалась и обвинений, и язвительностей, и прямых оскорблений. Это была плата за возможность жить так, как ей хотелось, ни в чем себя не ограничивая и следуя зову сердца – и, конечно, собственного тела. Но конкретно сейчас эта почти беззлобная в своих интонациях фраза жгуче хлестнула ее вдоль позвоночника.       Леандро никогда не унижал ее словесно. Да, он всегда предпочитал доминировать над ней – причем настолько ясно и недвусмысленно, что это становилось похоже на какую-то ролевую игру, правила которой они никогда не обсуждали. Но он был хорошим хозяином, в меру строгим, но никогда – жестоким.       И ей не хотелось его разочаровывать. Не хотелось, чтобы он видел в ней ту, кем она была столько лет – девушку, заслуживающую подобных слов и обращения. Всегда плевать хотевшая на чужое мнение, Лючия вдруг осознала, что мнение Леандро для нее важно.       А еще ей было важно видеть его – так часто, как это физически было возможно. И пусть каждая их встреча в последние две недели неизбежно оканчивалась сексом, девушка ждала их вовсе не поэтому. Не ради физического удовольствия, а просто чтобы увидеть его лицо, услышать голос и то, как он называет ее по имени. И поэтому вчера ночью, когда он позволил ей остаться рядом с ним, Лючия с трудом сдержала внезапно защипавшие глаза слезы счастья.       И вот теперь, пока утреннее солнце медленно заполняло спальню Леандро и уже совсем скоро, наверное, должен был сработать его будильник, девушка приходила к одному неизбежному, но совершенно очевидному выводу: она все-таки сделала это. Такая умная и все прекрасно понимающая, она не смогла противостоять тому чувству, что этот невероятный мужчина пробудил в ней.       Сев и удерживая у груди покрывало, Лючия смотрела на Леандро, любовно скользя взглядом по его расслабленному лицу и линии плеч и груди. И все внутри нее в эти моменты было переполнено теплым медом, густым и вязким, затапливающим ее целиком до самого горла – ткни спицей в любое место и потечет золотая сладость.       «Дура ты, Лючия», – тихо прокомментировала девушка это внутри себя, а потом, тяжело и протяжно вздохнув, прикрыла глаза.       А ведь с каким пафосом и знанием дела она еще совсем недавно отчитывала Пако! Мол, неужели ты не понимаешь, брат, чем все это кончится и что тебя выбросят сразу, как наиграются! А теперь сама сидит в той же самой луже, измазавшись в ней по самый пятачок.       – Хрю, – одними губами обреченно произнесла девушка, а потом отыскала взглядом форму.       Заявляться на работу в таком виде было однозначно плохой идеей. Не дай бог кто-нибудь увидит, как она, помятая и пахнущая мужчиной, тайком выходит из спальни хозяина – уже к вечеру все поместье только и будет что об этом судачить. А что, бедного Лукаса похоронили, пора было обсудить что-нибудь новенькое.       Нет, ей нужно было привести себя в порядок. Хотя бы частично.       – Сеньор, – склонившись к самому его лицу, тихо позвала Лючия. – Сеньор, можно я воспользуюсь вашей ванной?       Просыпаясь, Леандро шумно вдохнул, а потом, приоткрыв один глаз, смерил ее мало что выражающим взглядом. На мгновение у девушки захолонуло в груди от мысли, что сейчас он, удивившись, что она вообще тут делает, прикажет ей немедленно убираться, но мужчина только коротко кивнул в ответ на ее вопрос, а потом снова провалился в полудрему.       Не сдержав порыва, Лючия наклонилась и невесомо коснулась губами его щеки, а потом, откинув покрывало, ступила босыми ногами на теплый пол. Цапнула свою одежду с пола и скользнула в ванную комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. После чего забралась под душ и включила горячую воду.       Словно не желая больше топтаться на самом больном месте, ее мысли вернулись к брату – и их вчерашнему телефонному разговору. Лючии совсем не понравилось, как звучал его голос. Неужели это из-за Лукаса? Едва ли – Пако, кажется, даже знаком с ним не было, чтобы всерьез скорбеть о смерти этого человека. Или, быть может, скорбел не он, но ему долетало отзвуками от кого-то другого?       В конце концов, все знали, что после известия сперва о пропаже, а потом и о смерти брата Роза была сама не своя. Буквально таяла на глазах, превратившись из звонкого яркого урагана, в любой момент готового сотрясти поместье до основания по самому незначительному поводу, в еле заметную тень. Пару дней назад Лючия едва не столкнулась с ней на лестнице – просто не увидела идущую ей навстречу девушку. Тут же принялась извиняться, как положено, но Роза вообще никак не отреагировала. Медленно и молча прошла мимо, будто призрак из параллельного измерения.       Хотя, может, Лукас был просто еще одним из общего числа поводов. Ведь до свадьбы с Нандо Салазаром оставалось каких-то две недели, и прямо сейчас стало уже совершенно очевидно, что раз ее не перенесли даже из-за смерти главы клана, то уже никакие драмы и катаклизмы не способны будут отсрочить неизбежное.       Очень скоро Пако навсегда потеряет единственную девушку, которую по-настоящему любил. А она будет вынуждена отдать и тело, и душу тому, кто не только не способен будет в полной мере оценить ее жертву, но и сделает все возможное, чтобы доломать то, что от нее осталось. Просто потому что такие люди, как он, не признавали другого способа обладать кем-то – как не признавали и возможности оставить хоть какую-то часть жизни своего партнера не под своим контролем.       Погрузившись в собственные размышления, Лючия совсем не уловила того момента, как дверь в ванную открылась. Шум льющейся из душа воды заглушил и все остальное, так что когда вокруг талии ее сомкнулись чужие руки, девушка чуть не взвизгнула:       – Я уж начал думать, что ты тут уснула, – хмыкнул Леандро ей на ухо, прижав обнаженное тело к себе.       – Сеньор, я… – Она еще не придумала, что именно хочет сказать: извиниться или уточнить, нужна ли ему ванная, как мужчина ее перебил:       – Давай сеньором я снова стану, когда оденусь, идет? – а потом она почувствовала его губы на своей шее.       Смысл его слов дошел до Лючии не сразу, а потом – брызнул колючими искрами во все стороны, устроив короткое замыкание где-то у нее в голове. В каком это смысле он станет сеньором, когда оденется? А сейчас тогда он кто? Как ей к нему обращаться, если не этим словом? Не… по имени же, в самом деле?       Вдумчивый поцелуй, растекающийся по ее коже, и руки, привычно и со знанием дела гладившие ее влажную распаренную кожу, путали Лючии мысли, мешая сосредоточиться.       Нет, им никак нельзя было переходить эту границу, ведь там за ней – сплошная пустота, без всяких ориентиров. Пока они были сеньором и его маленькой горничной, все было… по крайней мере, предсказуемо. А там… там, где оставались только Лючия и Леандро без прочих масок, барьеров и оговорок… Что было там?       Задыхаясь от головокружительной неизвестности, девушка закинула руку мужчине за голову, ловя любимые губы. Господи, как страшно. И как же решительно невозможно остановиться.       Поясницей Лючия чувствовала, что он возбужден. Был с самого начала, так как молодость, по всей видимости, еще даже не думала покидать Леандро в его тридцать пять. И, воспользовавшись тем удачным обстоятельством, что в душе его как раз находилась обнаженная девушка, мужчина решил разобраться с утренней эрекицей приятным образом. По крайней мере, именно этими мыслями Лючия, как могла, успокаивала свое ошалело колотящееся сердце, которое отчаянно желало думать, что это неправда и хочет Леандро именно ее.       Руки его тем временем уже добрались до самых чувствительных мест, превращая тело девушки в мягкий пластилин – готовый подстроиться под любую форму, которую мужчине только заблагорассудится ему придать.       – У меня… смена через полчаса, – сообщила Лючия, насилу разорвав поцелуй, но уже в следующую секунду ощутила чужие пальцы у себя между ног и простонала.       – Значит, у нас полно времени, – любуясь ее изменившейся мимикой, заключил мужчина.       – Сень… – она не договорила, ощутив, как второй рукой Леандро щипнул ее за сосок.       – Я запретил так меня называть, помнишь? – напомнил он, но голос его звучал не строго: скорее, насмешливо. Или даже игриво.       – Это нечестно! – прохныкала девушка, а потом, усилием воли вернув себе контроль над своим телом, все же смогла развернуться в его объятиях и, положив руки ему на плечи, заглянуть в глаза. – Зачем вы так со мной?       – Как? – Его ладони легли ей на ягодицы, чуть сжав их.       «Зачем мучаете меня, заставляя поверить… заставляя надеяться… да просто даже мысль допускать, что между нами что-то… Я же вас так… Я так сильно вас…»       Ничего из этого она не смогла сказать вслух и бросилась, как в омут с головой – приподнявшись на цыпочках, снова его поцеловала, языком собирая воду с его губ, прижимаясь всем телом и отчаянно пытаясь устоять на слабеющих ногах.       Она любила его. Любила, как самая распоследняя идиотка, ослепленная его мужественностью и величием, и никак не могла прозреть. Потому что куда бы ни бежала от этого чувства и этих желаний, они все равно приводили ее обратно – к этим рукам, губам, глазам и голосу, который без всяких усилий и с видимым удовольствием играл на самых глубинных струнах ее души. И она позволяла ему это делать – позволяла смеяться, дразнить, даже откровенно издеваться, – потому что принадлежала Леандро Ласаро без остатка, не имея права даже сказать об этом вслух. Просто потому что признание такой, как она, ничего не будет стоить для такого, как он.       Губы мужчины меж тем стали напористее и жестче, будто тот каким-то неведомым образом слышал мысли Лючии и настаивал вернуться из их темного лабиринта к нему, сюда, обратно в руки. Он сделал шаг и прижал девушку к стеклянной стенке душевой кабины, потом чуть присел и, отфыркнув воду, как большой зверь, подхватил девушку за бедра вверх.       Крепко обняв Леандро ногами, та почувствовала, как его член уперся ей в промежность. Всего пара движений бедрами – и он скользнул внутрь, распирая ее собой так приятно, что, помимо этого ощущения, не осталось вообще ничего другого. Все было неважно – завтрашний день, их статус друг относительно друга и туманное будущее. Не сейчас.       Повинуясь порыву, яркому, бессмысленному, глупому, она наклонилась к его лицу и широко провела по нему языком, собирая безвкусную горячую воду. Потом еще и еще, пока он не поймал его губами, втянув внутрь, и почти сразу после этого – сильно и ощутимо толкнулся в ней. Вцепившись пальцами в его плечи, ощущая себя парящей в невесомости, Лючия выдыхала жаркие, полные неги и нетерпения стоны ему в рот, ощущая, как каждым своим движением он заполнял ее до упора в каком-то особом смысле: не оставляя в ней ни единого свободного места для кого-либо еще.       И с каждым его толчком в голове ее все ярче вспыхивало его имя – запретное, неслыханное в своей дерзости, но такое сладкое. Потому что прямо сейчас он любил ее не как хозяин, а как мужчина. Самый страстный мужчина на свете.       – Еще, – взмолилась Лючия, где-то на периферии слыша, как за ее спиной ходит ходуном и гремит в металлических креплениях стекло. – Еще…       Она беспомощно цеплялась за его перенапряженную спину, дышала в такт его рычащему дыханию и всей собой устремлялась навстречу жестким рывкам внутрь, замечая, как заветный оргазм уже поднимается в темноте ее зажмуренных век, словно рассветное солнце, но еще слишком далеко и недостаточно быстро. Между мокрыми телами их, к сожалению, тоже не оставалось никакого места, чтобы Лючия могла втиснуть руку и помочь себе. Так что она практически попрощалась с мыслью о разрядке, решив просто отдать Леандро то, что ему было нужно. Но неожиданно слуха ее коснулся загнанный шепот:       – Горячая девочка, – опалило ее кожу. – Чертовски горячая девочка… Моя. – Леандро до боли сомкнул зубы на шее девушки и сорвался окончательно.        Это «моя» – короткое, едва слышное, почти растворившееся в острой вспышке, растекшейся по коже от его зубов – прострелило Лючию насквозь. Попало в самое сердце, перебив дыхание, а оттуда, по какой-то немыслимой траектории, вдруг рвануло вниз, разрывая на своем пути сдерживавшие ее удовольствие путы и вышвыривая ее куда-то в открытый космос. Девушка вскрикнула, выгнулась мужчине навстречу, со звоном приложившись затылком о многострадальную стенку душа, но даже толком не почувствовала боли – таким слепяще ярким было затопившее ее море света.       Испытав за свою жизнь бессчетное количество оргазмов, Лючия бы никогда не перепутала их ни с чем другим, но прямо сейчас ей почти не верилось, что она и вправду кончила вот так – без дополнительной стимуляции, будто по волшебству. Только потому что Леандро Ласаро назвал ее своей – бросил явно бездумно и в запале, разгоняя, скорее, самого себя, чем желая приласкать свою любовницу. Но этого оказалось достаточно, чтобы просто приятно пульсация между ее ног в мгновение ока разрослась до таких размеров, что взорвалась фейерверком.       Мужчина, от которого Лючии следовало держаться как можно дальше ради собственного же блага, продолжал все крепче привязывать ее к себе, с каждым новым днем все яснее и однозначнее давая ей понять, что так, как с ним, у нее не было – и, конечно же, больше не будет – ни с кем другим. Она проигрывала эту битву по всем фронтам, и это было все равно что лететь кубарем вниз с горы, лишь набирая и набирая скорость. И понятия не имея, когда же наконец твой полет будет остановлен попавшимся на пути камнем.       – Леандро… Леандро… Лео, – по-прежнему крепко и плотно прижимаясь к нему, шептала девушка, больше не в силах удерживать его имя в себе.       Она не знала, слышит ли он ее вообще, потому что мужчина весь был устремлен к оргазму и по тому, как больно впивались его пальцы в бедра Лючии и какой беспощадной сделалась его страсть, девушка поняла, что он уже едва балансирует на грани.       А парой мгновений позже он резко вышел из нее и отпустил. Лючия устояла на ногах лишь потому, что по-прежнему держалась за плечи мужчины. По животу ее мазнула горячая головка, а потом потекла сперма – будто выжатая крепко сжатой рукой.       Несколько секунд они просто стояли и смотрели друг на друга, тяжело дыша, а потом Лючия, ощущая, как в груди разливается сытая, тихая нежность, со вздохом проговорила:       – Знаете… я не уверена, что ваш душ рассчитан на такие перегрузки. Хотите, найду вам получше? С титановым сплавом для креплений?       Он улыбнулся. Всего одним уголком губ, но совершенно искренне. А потом убрал руку с ее талии.       – У тебя, кажется, смена, – мотнул головой мужчина и, отвернувшись, подставил лицо под душевую лейку.       – Да, сеньор, – кивнула она, но прежде чем выскочить из душа, все же позволила себе несколько мгновений полюбоваться его телом со спины.       За то время, пока Леандро приводил себя в порядок, девушка успела вытереться и одеться, а заодно стянуть наскоро выжатые полотенцем волосы в пучок, который планировала досушить позже. Повертевшись перед зеркалом и убедив себя, что выглядит она почти прилично, Лючия вышла обратно в спальню.       Леандро сидел полуодетым в кресле и говорил по телефону.       – Какое мне дело до Пако? – будто огрызнулся он, а у девушки резко похолодели руки. – Хочешь – забирай. Роза все равно никуда не выходит. Я? А что я? Звони, буду на связи. Через час, правда, у меня встреча у нотариуса, надо завещание составить, но в остальном… Диего, дьявол, у тебя есть задача, выполняй! Я создал все условия, чтобы выгнать Салазара из дома по нужному маршруту, и убью тебя, если проебешь момент!       И хотя по интонациям и ощутимо изменившейся в спальне атмосфере Лючия быстро поняла, что прямо сейчас ей полагается исчезнуть и не отсвечивать, пока не позовут, прозвучавшее имя брата заставило ее замереть на месте.       – Сеньор? – робко позвала она, когда Леандро положил трубку и с совершенно не свойственными ему дергаными движениями продолжил одеваться. – Пако… не доставляет вам проблем?       – Что? – грубо бросил он через плечо, но потом, встретившись с девушкой взглядом, продолжил немного мягче: – Нет, а что?       – Просто, если будет, вы скажите, я ему… по ушам надаю, – в последний момент она все же выбрала более цензурную версию потенциального наказания.       – Вы с ним настолько близко знакомы? – Леандро вопросительно изогнул бровь.       – Да, что-то в таком духе, – кивнула Лючия, а потом, испугавшись вдруг, что мужчина может ее неправильно понять, поспешно затараторила: – Он мой брат. Родной. Старший. В этом смысле близко знакомы, сеньор, не в другом!       В лице Леандро после этих слов и правда будто что-то разгладилось, а Лючия как никогда ясно поняла, что может принадлежать либо ему одному, либо катиться ко всем чертям – и то до поры до времени. Потому что, если их отношения в восприятии мужчины когда-нибудь перейдут ту самую черту, которую недавно пересекла сама Лючия, влюбившись, то за предательство и измену он ее просто убьет.       Осознание этого холодком пробежало по ее спине, но почти сразу растворилось в каком-то иррациональном, но всеобъемлющем чувстве принятия и согласия. Пусть так. Она все равно принадлежала ему с потрохами – и таков был ее собственный выбор, – так что ничего из того, что этот человек мог бы с ней сделать, больше Лючию не пугало. К тому же она даже примерно не могла вообразить себе ситуацию, в которой бы выбрала кого угодно, кроме него.       – Если с ним возникнут проблемы, разбираться буду либо я, либо Диего, – меж тем проговорил Леандро. – Как я понял, твой брат принял его предложение поиграть за передовую команду.       – Вот… как, – нахмурила брови девушка, тщетно пытаясь соотнести это с их с Пако вчерашним разговором. Так, значит, он об этом говорил? Работа под началом Эль Фьера – то место, где он должен быть?       – Сеньор, простите за глупый вопрос, но это же не опасно? – негромко спросила она, ощущая, как предательски холодеют кончики пальцев. – То есть я понимаю, что мой брат большой мальчик и сам выбрал играть в высшей лиге, но я… я просто волнуюсь.       Леандро помедлил, застегивая манжеты рубашки или только пользуясь этой возможностью, чтобы подобрать формулировку помягче.       – В ближайшие… недели вообще никто не будет находиться в безопасности.       – Вообще никто? – эхом повторила за ним Лючия, а потом, осознав в полной мере, что это означает, всем телом подалась вперед. – Хотите сказать, что и вы тоже?       Голос ее на последних словах заметно дрогнул, а в голове девушки вспыхнули другие слова Леандро – про составление завещания. Только сейчас она подумала, что, будь дело связано с наследством Мануэля Ласаро, его старший сын не поехал бы ничего составлять.       И, будто подтверждая ее страшную догадку, губы мужчины сложились в тонкую и жесткую линию. Несколько секунд он просто смотрел ей в глаза, а потом кивнул на дверь и произнес обидно холодно:       – У тебя смена.       И хотя больше всего на свете Лючия сейчас хотела остаться и заставить его взять свои слова назад – или хотя бы объяснить, что они значили, и развеять охвативший ее ужас, – девушка знала, что повторять одно и то же в третий раз Леандро Ласаро уже не станет. А потому поклонилась и, проглотив все клубящиеся под горлом вопросы и восклицания, вышла за дверь.       И уже там сползла по стене, обхватив себя за плечи и опустевшим взглядом глядя в одну точку.       Никто. Никто из них больше не в безопасности.