Пустыня Сонора

      Когда Кларисса строго-настрого запретила Розе звонить и писать ей, то, оказывается, не шутила. А позже выяснилось, что это не было и сиюминутной эмоцией, потому что трубку она не взяла ни на следующий день, ни через один. В конце концов, совершая очередной дозвон, Роза поймала себя на мысли, что молится уже даже не о том, чтобы наконец-таки услышать голос подруги, а чтобы не услышать характерные гудки, сообщающие, что абонента отправили в блок.       Написав развернутое исповедальное сообщение с тысячекратными извинениями, девушка все же сдалась: решила дать обычно добродушной и отходчивой Кларе еще сколько-то времени, чтобы подумать обо всем, сделать выводы и неизбежно смириться с действительностью.       Мысль о том, что она потеряла подругу навсегда, Роза даже не рассматривала. Подобный радикализм был больше свойственен Бьянке, упрямой, бескомпромиссной, бешеной, а «категоричная Клара» даже звучало как оксюморон.       – Niña, у тебя что, все часы разом остановились? – загремела в дверь Альба в тот самый момент, когда Роза удаляла громадное сообщение из своего чата. – Времени уже почти четыре доходит!       – Да иду я, иду! – сама того не желая, огрызнулась Роза и погасила экран.       Первая примерка свадебного платья была назначена на половину пятого вечера и, даже если бы девушка сильно захотела, опоздать на нее с текущим запасом времени никак не смогла бы.       – Поторапливайся, девочка! – строго распорядилась няня. – Тебя ждут уже все.       Этими самыми «всеми» были Тадео и Пако, и если у второго еще могли быть какие-то дела с Эмилио или вроде того, то первый уж точно не переломился бы и подождал. А Альба и вовсе кудахтала впустую, так как в этот раз поехать со своей питомицей не могла: близилось время ужина, и у старушки намечалась куча дел на кухне, включая отдельное меню для Мануэля Ласаро, который все никак не шел на поправку.       – Приношу глубочайшие извинения за то, что вынудила тебя посмотреть лишнюю сотню тиктоков, – паясничала Роза, присаживаясь перед Тадео в театральном реверансе. – Надеюсь, ты не слишком утомился и сможешь и дальше самоотверженно нихрена не делать, шатаясь за мной повсюду.       Мужчина, как всегда, даже в лице не изменился и, молча поднявшись со своего стула, последовал за Розой.       – Как твой глаз? – поинтересовалась девушка сухо, когда они вышли на галерею.       – Нормально, – в тон ей ответил Тадео.       – Так и не расскажешь, что случилось?       – Нет.       Роза тихо выругалась про себя. Любопытство снедало девушку с тех самых пор, как она увидела мужчину в клубе, уже после всех событий. Их с Пако выдернули из туалета звуки стрельбы и паникующие вопли людей. Парень приказал Розе спрятаться за барной стойкой, а сам отправился на разведку, но скандал уже к тому времени закончился.       Позже выяснилось, что на Тадео напали – со спины, внезапно и совершенно безосновательно, – когда тот рыскал по ложам и танцполу в поисках своей подопечной. У него вырвали оружие, завязалась потасовка, мужчина кое-как раскидал явно заигравшихся мажорчиков, вернул свой пистолет – и несколько раз шмальнул в потолок, чтобы устрашить, а заодно и предупредить придурков, что следующая пуля окажется у кого-то из них в черепе.       И хоть у Розы не было никаких сомнений, что все это организовала Кларисса, наверняка взяв парней на слабо или попросту обманув их – потому что вряд ли кто-нибудь осмелился бы напасть на Тадео, зная, что он человек Салазаров, да еще и при исполнении, – однако проверить эту версию не было никакой возможности. Клары на тот момент в клубе уже не было, а трубки она больше не брала.       На вопрос «где вы были?» Роза ответила самое очевидное: блевала в туалете, а Пако внимательно следил, чтобы этот нехитрый процесс прошел без сюрпризов. Таким образом удалось оправдать и растрепанный вид девушки, и поплывший макияж, и подтекшую от слез тушь. Но на всякий случай, чтобы у Тадео не было возможности опомниться, Роза наехала на него в ответ, потребовав объяснений, куда он запропастился до этого сам, подвергнув ее жизнь и здоровье опасности.       Стирая салфетками кровь с пораненной лысой головы и прищуривая отекающий глаз, мужчина сказал, что выходил в тихое место, чтобы ответить на звонок.       На том и порешили. Мысленно благодаря Клариссу за воистину чудесное спасение, Роза снова и снова прокручивала в голове слова подруги: о том, что это был первый и последний раз, а больше она участвовать ни в чем подобном не станет. И положа руку на сердце, вообще никто из них впредь не имел права действовать столь опрометчиво. Потому что если ради Пако Роза готова была претерпеть все что угодно и встретиться с абсолютно любыми последствиями, то вот его головой она рисковать не собиралась.       Нет. Если кто-то и должен будет однажды понести наказание за эту сумасшедшую любовь, то пусть это будет не он.       – Пако, посиди в машине, – распорядилась Роза, когда тот припарковал внедорожник возле свадебного салона.       Парень бросил на нее вопросительный взгляд через зеркало заднего вида, но не смог сказать ничего, кроме «да, сеньорита». А какие у него еще были варианты? Тем более в присутствии Тадео.       Да, Роза нагло пользовалась своим положением в такие моменты, решая, куда ему ходить и что делать. Однако уж лучше он придет сегодня ночью и всласть отыграется на ней за командный тон, чем будет битый час старательно держать лицо, но отводить глаза от свадебного платья, полюбовно выбранного Альбой как будто даже не для Розы, а для принцессы Монако.       С корсетом и нереально пышной юбкой, оно покрывало руки и плечи девушки настолько строгим белым кружевом, будто одним своим видом собиралось вернуть невесте девственность, а еще уверить всех окружающих в ее благочестии и христианской скромности. В комплекте ко всему этому шла какая-то непомерно длинная фата, так что у Розы не оставалось никаких сомнений: она вспарится, задохнется и потеряет сознание во всем этом богатстве, едва выйдет под знойное мексиканское солнце.       – У меня все чешется, – капризничала девушка, дергаясь и перетаптываясь на постаменте, куда ее поставили портнихи, чтоб было удобнее перекалывать булавки.       – Потерпите еще немного, сеньорита, – упрашивала ее та, что помоложе, уже даже не скрывая своего раздражения.       – Ай! – взвизгнула девушка, почувствовав укол в спине, и подпрыгнула. – Больно!       – Если бы вы не дергались, – резонно отозвалась вторая сквозь сомкнутые губы, в которых держала еще несколько булавок, – этого бы не произошло.       – Этого бы не произошло, если бы вы работали быстрее.       В большом зеркале Роза заметила, как многозначительно переглянулись старшая портниха и Тадео: будто женщина спросила, как он все это терпит – и тот едва дернул бровью, мол, работа такая.       – Ненавижу это платье, – зашипела Роза, яростно расчесывая себе ключицы, которые царапала узорная окантовка кружева.       – Оно вам очень идет, – зачем-то возразила молодая портниха.       – Мне идет вон то, – кивнула девушка в сторону вешалок, – атласное и приталенное. А этой сранью только врагов пытать. Смотри, Тадео, будешь плохо себя вести, перешью платье под тебя и заставлю носить на работу каждый день.       Видимо, представив эту картину, младшая портниха тихо прыснула, а Розе даже пришла идея, как развить шутку, но осуществить замысел она не успела, так как со стороны входа звякнул колокольчик, а через секунду раздался голос, заставивший девушку похолодеть.       – Выглядишь как посмешище.       Тадео подорвался из своего кресла, а у обеих портних резко возникли дела в другом конце комнаты.       – Не нравится? – выгнула бровь Роза, глядя на Нандо в отражении зеркала.       – Нет, – качнул головой тот, окидывая ее слабо любопытным взглядом с головы до ног.       – Отлично. Сеньоры, я передумала. Шикарное платье!       Роза обратилась к обеим женщинам, но те даже не взглянули на нее. Тяжело вздохнув, она спрыгнула с постамента и обошла его, а потом, гордо сложив руки на груди, посмотрела Нандо в глаза:       – Чего пришел? Видеть невесту до свадьбы – плохая примета, разве не слышал?       Мужчина, размышляя о чем-то, пару секунд пожевал губы, затем сделал несколько шагов и подошел к своей невесте на расстояние вытянутой руки: пышная юбка платья не позволила ему придвинуться ближе, не наступив на подол.       – Я слышал, что невеста, шляющаяся по клубам и убегающая из-под надзора своего охранника, куда более скверная примета.       – Ни от кого я не убегала, – бесстрашно вздернула нос девушка, чувствуя, как в присутствии этого человека организм ее продуцирует столько желчи, что сдерживаться становилось решительно невозможно.       От взгляда и энергетики Нандо у Розы навязчиво зудело буквально все, в тысячу крат хуже, чем от этого долбаного кружева.       – Куда ты пропала тем вечером? – прохладно уточнил мужчина, сунув руки в карманы брюк.       Этот голос, это лицо, этот птичий нос и глаза беспощадного хищника – все переводило психику девушки в режим «бей или беги».       – Вдруг вспомнила, за кого выхожу замуж, – ядовито прошипела она, – и до конца вечера блевала в сортире.       Нандо шумно втянул носом, противно хмыкнул – а потом со всего размаха влепил Розе настолько смачную пощечину, что та не устояла на ногах и шлепнулась на пол.       Белоснежные юбки платья смягчили падение, но в голове девушки звенело так пронзительно, что она даже этого не заметила. Из глаз фейерверком брызгали искры, смешанные со слезами. Роза ошарашенно хватала ртом воздух и часто моргала, силясь вернуть зрению фокус и себе – ощущение времени и пространства.       Но когда звон в ушах стал потихоньку стихать, на смену ему пришел еще более отвратительный звук:       – …будет повторяться из раза в раз, – угрожающе низким голосом говорил Нандо, присев возле Розы на корточки, – ровно до тех пор, пока ты не усвоишь правила игры. Ты не теряешься из поля зрения Тадео, не грубишь ему, не дерзишь и докладываешься о каждом своем шаге, причем с таким же почтением, как если бы отчитывалась передо мной. Ясно тебе? Отдаешь ему свой телефон на проверку по первому требованию, и с этого самого дня я даже слышать ничего не хочу о клубах, подружках, кафешках и прочей херне, которая вынудит меня снова оторваться от дел и навестить тебя для воспитательной лекции. Поняла, Роза? Иначе, клянусь, до свадьбы ты свое смазливое личико не донесешь.       Он сделал выразительную паузу, видимо, для того чтобы дать девушке возможность как-то отреагировать. Но та лишь до боли сжимала в кулаках белые юбки и смотрела, как одна за одной на них капают слезы с кончика носа.       – Не слышу, – рыкнул мужчина, шлепнув Розу по затылку, отчего та неуклюже ткнулась лицом в платье.       «Пошел к черту», – уже практически сорвалось с ее языка, но в самый последний момент девушка вспомнила про Пако, который сидел в машине и ни о чем не подозревал.       Роза не жалела о содеянном. Ни об одной секунде, проведенной с ним, ни об одной совершенной ради него глупости. И даже Кларисса, если та так и не простит подругу, станет вполне приемлемой расплатой за шанс провести с любимым несколько лишних минут. Так что гнев Фернандо и эта пощечина ничего, в сущности, не меняли: Роза будет осторожной, послушной и почтительной – какой угодно, если это позволит выцарапать у судьбы даже самый маленьких кусочек счастья.       И в данный момент жертва требовалось именно такая: наступить нужно было на горло собственной гордости – чтобы не усугублять ситуацию, не поднимать шума и не вынуждать Пако реагировать, навлекая на свою голову неприятности, – и эта жертва была более чем оправдана.       «Только не он…»       – Я поняла тебя, Нандо, – ответила Роза наконец, поднимая на мужчину кроткий взгляд. – Прости меня.       Тот пристально разглядывал ее какое-то время, будто пытался таким образом залезть своей невесте в голову и проверить ее слова на искренность, но потом просто поднялся на ноги и, подойдя к Тадео, обменялся с ним несколькими тихими репликами.       Портнихи ожили и помогли Розе встать только после того, как Фернандо ушел. Они проверили, не порвалось ли платье, посетовали над пятном от ботинка на подоле, но так ни разу и не взглянули девушке в лицо. А то ныло так, будто прямо сейчас наливалось с одной своей стороны приличной гематомой.       До конца примерки Тадео копался в телефоне Розы, который попросил сразу же после ухода хозяина. К счастью, все переписки с Пако и последние сообщения Кларе оттуда были удалены, так что оставшееся время девушка провела в раздумьях иного толка: как теперь показаться любимому на глаза?       Безусловно, темперамент парня был в разы спокойнее, чем у Розы. Выдержкой и самоконтролем Пако обладал такими, о которых сама девушка могла только мечтать. Но даже ему при всем желании не удалось бы совладать с лицом в самые первые мгновения – и это в лучшем случае. О худшем раскладе, где парень откровенно выходит из себя и клянет Фернандо на чем свет стоит, даже думать было страшно, ведь вся эта картина развернется на глазах у гребаного Тадео.       Теоретически, Пако был по-прежнему приставлен к Розе в качестве наблюдателя со стороны Ласаро – потому что девушке в преддверии свадьбы нельзя было находиться наедине с вообще любым мужчиной, пусть даже самым верным надзирателем от жениха. И все это означало, что Роза по-прежнему принадлежала своей семье. То есть Пако должен быть хранить ее и от той опасности, что исходила со стороны Салазаров.       Стоило ли сыграть именно на этом? Получится ли оправдать любую непредсказуемо эмоциональную реакцию Пако на синяк, который девушка уже отчетливо видела в зеркале, простыми служебными обязанностями? И были ли у нее другие варианты?       В конце концов, закончив с примеркой, Роза вздохнула поглубже, распустила волосы, слегка прикрыла ими багровую щеку – и вышла из салона навстречу неизведанному.       – Вы долго, – заметил Пако, когда они вернулись в машину. – Все нормально? Мне кажется, я видел сеньора Фернандо.       – Да, все в порядке, – подтвердила девушка по возможности ровным голосом, но уже в следующую секунду они встретились глазами в зеркальце заднего вида.       Мимика парня на мгновение застыла, а от лица его отхлынула краска, сделав кожу как будто восковой. Уголок губ Пако нервно дернулся, и Розе показалось, что она буквально слышит, с какой силой парень сжал руками руль.       – Сеньорита, что… случилось? – на выдохе спросил он, не отводя от девушки пронзительного взгляда, по которому было предельно ясно: парень прекрасно знает, что случилось. И задает этот совершенно бессмысленный вопрос просто для того, чтобы потянуть время и подавить гнев, горячей кислотой наполнивший его грудь, чтобы тот не брызнул наружу и не затопил все вокруг.       – Ну, – как ни в чем не бывало пожала плечами Роза, хотя все внутри нее содрогалось от волнения и стояло на коленях в неистовой мольбе к возлюбленному держать себя в руках, – видимо, анонс будущей семейной жизни. Не переживай, Пако, – твердо произнесла она, удерживая его взгляд, – я сама расскажу об этом инциденте семье. Тебя не обвинят.       – Семье… – почти по слогам повторил он, и девушка ощутила, как у нее натурально заломило в висках от яростного желания передать ему свои мысли и идею.       «Пако, пожалуйста. Ты же умный. Сообрази, ну же!»       – Да, семье придется объяснить, – еще пару секунд звенящей тишины спустя все же согласился парень и перевел взгляд обратно на дорогу. – Домой?       Но по тому, как крепко он продолжал стискивать руль, Роза чувствовала, что буря еще не миновала. Согласившись с его предложением вернуться в поместье, девушка затаилась на заднем сиденье и принялась безотрывно наблюдать за дергаными движениями Пако: как он с силой давит на кнопку двигателя, рвет рычаг передачи, хмуро оглядывает округу в зеркалах и выезжает на дорогу. Роза отчетливо видела, как крепко, до ходящих желваков, парень стискивает зубы, и поняла, что далеко они так не уедут.       – Я передумала, – решительно произнесла она и выпрямилась. – Не хочу пока домой. Мне нужно немного прогуляться.       – Я только выехал, – свел брови Пако, поднимая на нее взгляд в зеркале.       – Ну, значит, припаркуйся обратно. Хочу ходить пешком.       И несмотря на нарочито капризный тон, вызвавший у Тадео протяжный и обреченный вздох, смотрела на любимого девушка огромными умоляющими глазами. И тот, еще мгновение помедлив, кивнул:       – Как хотите, сеньорита.       Через несколько минут они уже неторопливо брели куда-то вглубь туристического центра Эрмосильо. Роза шла впереди, скрыв лицо от случайных взглядов под большими солнечными очками, и старалась не оборачиваться на Пако. Лишь изредка она цепляла взглядом его отражение в какой-нибудь из витрин, дабы удостовериться, что тот не отстал и по-прежнему плетется позади всех, куря одну за одной и смотря исключительно себе под ноги. Роза боялась представить, какие мысли терзали его изнутри, но предполагала худшее.       Конечно, парень злился. Безусловно, ненавидел Фернандо и в красках представлял, как разряжает тому в голову всю обойму верного «глока», но что кроме того? Скорее всего, он винил себя. Наверняка придумал с десяток способов, как можно было бы помешать случившемуся, и теперь ругал себя за то, что прохлопал каждый из них. А может быть, уже дошел до проклятий в адрес суки-судьбы, которая расставила фигуры на шахматной доске именно в том порядке, где сам Пако был лишь безвольной пешкой и ничего не мог изменить.       Девушке ужасно хотелось броситься к нему на грудь, расцеловать, обнять, успокоить – рассказать, как он прекрасен и неповторим, любим и значим, – но злая ирония все той же судьбы заключалась в том, что Роза тоже ничего не могла. Даже просто поговорить с любимым, ведь Тадео по-прежнему следил за ними.       Между ремешками сандалии застрял маленький камушек, и девушка была вынуждена остановиться.       – Perdón, – извинился прохожий мужчина, случайно задевший ее на узком тротуаре.       – Perdón, – неловко улыбнулась Роза ему вслед и поспешила отойти к каменному бортику близлежащего здания, чтобы больше никому не мешаться.       Пока возилась с ремешками и вытряхивала из сандалии незваного гостя, девушка расслышала музыку – и подняла глаза.       Только сейчас она осознала, что находится на бульваре Мигеля Идальго, рядом с рестораном «Punto Setenta», на первом этаже которого явно что-то праздновали.       На улице, несмотря на занимающиеся сумерки, было довольно светло, но внутри ресторана уже зажгли дополнительное освещение. Мягкое рыжеватое тепло заливало по-домашнему уютный интерьер зала, состоящий преимущественно из дерева и текстиля. Густая зелень комнатных растений разделяла зоны друг от друга и превращала каждый стол в самобытную гостиную, в одной из которых собралась большая мексиканская семья.       Кажется, это был чей-то день рождения. Или помолвка – по крайней мере, так можно было посудить по количеству гостей, которых Роза навскидку насчитала не меньше тридцати человек. И чтобы все поместились, вместо стульев к столу придвинули диваны с дурацкими голубыми цветочками, которые почти наверняка пришлось доставать из подсобки ресторана – а, может, и вовсе одалживать у соседей и спускать со второго этажа.       Из-за того, что окна были настежь открыты, до девушки долетал нестройный рой голосов и смеха, едва перебиваемый мелодичным перебором струн чьей-то гитары. Чуть опьяневшие и оттого особенно румяные тетушки, сидящие у одного края стола, оживленно переговаривались, иногда с нескрываемым интересом поглядывая в сторону молодежи. Волнение и любопытство на их лицах сменяли друг друга, стоило одной сказать или предположить что-то особенно захватывающее – они охали и ахали, всплескивали руками и с наслаждением обсуждали свежие – а, может, уже и порядком поистрепавшиеся – сплетни.       Другой угол плотно оккупировали мужчины – и табачный дым, в котором клубились безусловно важные споры о политике, будущем и судьбе всего человечества, сменяющиеся то негодованием, то коллективным смехом поочередно.       А почти во главе стола, дальше от Розы и в то же время видимая ей лучше всего, расположилась группа вчерашних студентов. Один из них и играл на гитаре, гриф которой был перевязан яркой красной лентой, судя по всему, снятой с волос вон той красивой девушки, что не отводила от музыканта горящего влюбленного взгляда. Окружающие поддерживали его мелодию ритмичным перестуком ладоней, а кто-то даже приглушенно, но приятно подпевал в тон.       Эти люди не выглядели богатыми, но притом явно обладали чем-то запредельно значимым, чего у Розы никогда в жизни не было и не будет – самыми настоящими семейными узами. Не по крови, но по духу.       Они интересовали друг друга, волновали, радовали, поддерживали и любили – их сердца, обращенные внутрь их круга, грели так сильно, что тепло становилось всем, включая Розу. А любовь, видимой ниточкой протянувшаяся от каждого члена их семьи к каждому, вибрировала звонче и казалась крепче гитарной струны под пальцами музыканта.       Грудь Розы сдавили тоска и зависть, потому что ее собственная семья такой не была. И будущая не станет: в их с Фернандо браке никогда не наступит такой момент, где исключительно деловые договоренности отойдут на второй план, уступив место чему-то теплому и уютному. До конца времен их семейный очаг останется пустым и холодным пространством: без симпатии, взаимоуважения и терпимости. Стоило ли ради этого вообще продолжать жить?       На секунду голову девушки посетила дурацкая мысль – просто взять и присоединиться к этой самой компании в ресторане. Ведь их было так много, что, вероятно, еще одного человека никто и не заметит. А может, даже примут как свою и уведут в какой-нибудь маленький дом на окраине, где все всех любят, ценят и никогда не бьют по лицу.       Совершенно против своей воли она перевела глаза на Пако, притянутая к нему, словно магнитом. И увидела, что он тоже наблюдает за этой семьей, а лицо его, совсем недавно ожесточенное и сосредоточенное, теперь как будто смягчилось и наполнилось печалью – глубокой и непроглядной, как ночной океан.       О чем он сейчас думал? О том, что ему никогда не целовать и не обнимать ее вот так на людях, хвастаясь перед многочисленными родственниками, друзьями и даже случайными прохожими, что покорил такую девушку, как Роза? Что ему никогда не привести ее в свой дом, не познакомить с мамой и остальными? Не посадить во главе стола и не сыграть для нее на гитаре, на весь мир и без страха заявляя о своей любви? Что им навсегда суждено скрываться, воровать у судьбы крошечные мгновения близости, а самые важные слова говорить только шепотом и в темноте?       Будто почувствовав, что девушка на него смотрит, Пако ответил на ее взгляд.       «В другой жизни это могла бы быть наша история», – мысли, проступившие на его лице, оказались настолько ясными, что Роза буквально слышала их. А потому кивнула:       «Поскорее бы уже другая жизнь».       Но, тут же спохватившись, что Тадео может все это заметить и превратно истолковать, девушка обернулась ко второму охраннику и спросила:       – А ты тоже хочешь есть?       – Не особо, – отозвался мужчина, который в самом деле смотрел на них.       – Да ладно тебе, пойдем. Я угощаю, – и, не дав ему возразить, направилась в сторону входа в этот самый ресторан.       

~

      Пако показалось, что Роза задремала, и он осторожно провел пальцами по ее плечу.       – Не спи, рано еще, – шепнул он, заглушив часть фразы поцелуем, утонувшим в ее пышных растрепанных волосах.       – Я не сплю, – не очень убедительно воспротивилась девушка, подавляя зевок. – Правда, не сплю.       Выплеснувшаяся страсть скатывалась с них тягучими вязкими волнами, остывая испариной на коже. Они так толком и не поговорили, потому что в момент, когда Пако забрался к девушке в комнату, у той просто не хватило слов, чтобы выразить то, что она держала под замком до самого вечера.       Роза прижималась к нему так пылко и целовала так отчаянно, словно пыталась вызванной у него ответной страстью смыть с себя весь сегодняшний день. Вопреки, назло, в отместку – а, может, из-за все плотнее сдавливающего ей горло ужаса перед неизбежным.       Но сейчас девушка, кажется, успокоилась достаточно, чтобы они могли поговорить.       – Что там случилось? – тихо спросил парень. – В салоне.       Роза протяжно вздохнула и взяла настолько длинную паузу, что он в какой-то момент даже решил, что она ему сейчас соврет или просто попросит не бередить рану. Но потом девушка все же произнесла:       – Расплата за клуб, – на секунду она прижалась губами к его груди, будто утешая тем самым или убеждая, что вины Пако в этом нет. – Спросил, куда я запропастилась. Я сказала… что вспомнила вдруг, кто мой жених, и ушла блевать… Ну и…       Кажется, он перестал толком ее понимать еще после слов про клуб. Потому что в этот самый момент внутри у парня все словно оборвалось и с грохотом рухнуло куда-то вниз.       Клуб. Ну конечно. А он-то все гадал…       То, что произошло в той кабинке, не должно было случиться. Пако должен был оберегать Розу, а не слабовольно потакать ей. Следить за тем, чтобы девушке даже голову не припекало лишний раз. А вместо этого он сперва позволил себе забыться и какого-то хрена поверить в то, что последствий у их выходки, в моменте казавшейся такой естественной и неизбежной, не будет. А затем, когда эти последствия все же наступили, даже не находился рядом.       Он не защитил ее, ничего не смог для нее сделать, и даже сейчас, успокоив, приласкав, зацеловав каждый сантиметр лица и наполнив Розу своей любовью во всех смыслах, парень все равно чувствовал, что сделал недостаточно. Он мог быть славным парнем, верным телохранителем и самым пылким любовником, но ему все равно было не под силу уберечь любимую женщину… ни от чего вообще.       Пако был унизительно, презренно бессильным. Жалким, немощным мальчиком на побегушках – и больше никем. А его официальная должность являлась не чем иным, как насмешкой, потому что от самого главного, что угрожало здоровью и жизни Розы, он ее спасти не мог. Словно его поставили отгонять мух от осужденного на казнь или следить за тем, чтобы тот не запачкал рубахи, пока поднимается на эшафот.       Чувство омерзения и ненависти к сковывающему его положению, что сдавливало Пако весь день грудь, непомерно усилилось – и ему пришлось посчитать про себя до пяти, чтобы голос его прозвучал все так же спокойно и твердо – и не взволновал Розу попусту:       – А ты никогда не думала, что может быть… иначе?       – В каком смысле? – не уловила его мысль та.       – Все… это, – оторвав одну руку от плеча девушки, он обвел пространство вокруг них. – Роза, это не может быть нашим… единственным вариантом. Это… просто несправедливо.       Она подняла голову с его груди и внимательно посмотрела в глаза:       – Жизнь вообще штука несправедливая, mi amor. Что именно ты имеешь в виду?       Подбирать слова так, чтобы они не звучали как бред сумасшедшего было трудно, однако Пако все же постарался: он должен был спросить ее, выяснить ее мнение и планы на будущее, чтобы, возможно, найти компромисс с той безысходной яростью, что сжирала его изнутри.       – Если бы ты не была Розой… Ласаро, если бы тебе не нужно было выходить замуж за этого поехавшего головой говнюка… – здесь он сделал короткую паузу, чтобы выровнять срывающуюся интонацию. – Душа моя, если бы у тебя был выбор – настоящий выбор, – как бы ты поступила? Какой ты видишь свою идеальную жизнь, в которой никто не указывает, что и кому ты должна?       Пако очень старался не выдать своих истинных эмоций, чтоб не тревожить Розу, но, кажется, переусердствовал с притворством. Потому что глубокая складочка непонимания между ее бровей вдруг разгладилась – и девушка озорно улыбнулась:       – Хочешь помечтать? – скатившись с его груди, она легла рядом на спину и повела рукой по воздуху, как если бы перед ними сейчас был не потолок, а звездное небо. – Давай. Меня бы звали… Мария Гваделупа… эм… Родригес. И я бы ходила в колледж в платье, доставшемся мне от старшей сестры. Оранжевом таком, – голос ее был полон детского энтузиазма. – Мне ужасно не идет оранжевый цвет, знаешь? Но это единственное приличное, к сожалению.       В первое мгновение Пако даже хотел ее перебить и сказать, что имел в виду не это. Что вопрос его касался того, как бы она поступила, если бы ее семья отпустила ее прямо сейчас. И смогла бы начать другую жизнь за пределами этого дома – с ним? Отказаться от шелковых простыней и смириться с тем, что клубника теперь будет не то что мятая, а, вероятно, даже подгнившая или, наоборот, зеленая с одного бока. И появляться на столе она будет только по особым случаям.       Но почти сразу после парень осознал, что такая постановка вопроса прозвучала бы слишком жестоко и, вероятнее всего, только заново разбередила бы едва утихшую боль. Ведь мечтать о чем-то почти реальном было намного мучительнее, нежели о том, чего с ними уж точно никогда не случится. Поэтому он решил подыграть:       – Не поверю, что в мире есть хоть что-то, что тебе не идет, – и с преувеличенным сомнением покачал головой.       – Зуб даю, – клятвенно заверила его Роза, кажется, не заметившая ни его заминки, ни тени, скользнувшей по лицу. – Я бы тебе продемонстрировала, но в этой комнате, как назло, нет ничего оранжевого. Погоди, – она вдруг задумалась, – вроде патчи для глаз были…       Девушка попыталась подняться, но он удержал ее, не желая расставаться даже на лишнюю минуту.       – Ладно, верю, – замотал головой Пако. – Что там дальше с платьем и колледжем? Ты была бы первой красоткой, и на тебя бы пускали слюни все подряд, включая старшекурсников и некоторых преподавателей, даже несмотря на ужасный оранжевый цвет?       Роза игриво повела бровью и снова откинулась на подушки:       – Может быть, их не остановило бы даже это. Но сама бы я была по уши и безнадежно влюблена в местного гангстера Пако Мартинеса.       – Автомеханика, – поправил ее парень, качнув головой. Наивная, но очаровательная фантазия девушки постепенно овладевала и им тоже, приглушая его боль и тоску. – А почему безнадежно-то?       – Ну, – пожала она плечами, – потому что он весь из себя такой харизматичный и положительный, вообще всем девкам с нашей улицы нравится. А я в своем этом дурацком платье… Гордо обходила бы его по широкой дуге. Но, mi amor, – положила она руку на его предплечье, будто собиралась поделиться сокровенным секретом, – ты даже представить себе не можешь, как страстно я бы была в него влюблена!       Пако тепло улыбнулся, прижимая ее ближе и целуя в макушку.       – Знаешь, именно такие ему вообще-то больше всего и нравятся: гордые, но при этом страстно влюбленные, – тоже как бы по секрету сообщил он. – Чтобы за ними пришлось побегать, а потом поймаешь, зажмешь в темном углу, а там трусы-то уже мокрые насквозь, – и, выразительно двинув бровями, он скользнул одной рукой под одеяло.       – Эй, я рассказываю вообще-то! – воспротивилась Роза, однако в противовес звучащему в ее голосе недовольству податливо выгнулась навстречу, отставив попу аккурат под ласки его ладоней.       – А я тебе не мешаю, – подтвердил Пако, погладив и несколько раз приятно сжав ее бедра. – Продолжай. Что там было бы после того, как он таки зажал тебя в углу?       Роза проказливо фыркнула:       – Разумеется, признался бы мне в чувствах и позвал замуж.       – Я, вообще-то, не на эту сцену рассчитывал…       – А не позвал бы? – возмутилась та, ущипнув его за бок.       – Ты загоняешь меня в тупик, женщина! Это нечестно.       – А ну-ка, отвечай!       – Конечно нет! – засмеялся Пако, но, успев удержать ее пальцы от очередного щипка, доверительно произнес: – Темные углы на такое не рассчитаны. Да и вообще сначала надо с семьей познакомиться.       – Тебе с моей или мне с твоей? – задумалась девушка, очевидно, отправляя свою фантазию по новому пути.       – Всем со всеми, – рассудительно отозвался он, вспомнив о сегодняшней компании. – Организовали бы большую вечеринку в каком-нибудь уютном ресторанчике. Может статься, твоя старшая сестра понравилась бы кому-нибудь из моих братьев.       – Это что еще за странная дружба семьями? – тоже рассмеялась Роза, видимо, представив это в красках.       – Просто рассуждаю, – покачал головой он. – Но, думаю, вечер бы прошел отлично. Пара разбитых тарелок, сломанный нос за честь сестры, много-много песен и семейных баек, – тут парень снова задумался. – Возможно, моя мама даже показала бы тебе мою детскую фотку на горшке, где я уплетаю какой-то шоколадный батончик, измазавшись в нем по уши, – и вот этот факт был совершенно не выдуманным, так что Пако признался: – Самая стыдная фотка в моей жизни, кстати, но она гордится ею так, будто это Мона Лиза ее семейного фотоальбома.       – О, я бы посмотрела на такое! – воодушевилась Роза, а немного подумав, уточнила: – А ты ведь умеешь на гитаре играть?       – Играл когда-то в школе, – подтвердил тот, поняв, что вдохновляются они одним и тем же. – Сто лет уже инструмент в руки не брал, но уверен, пальцы помнят.       – Ну, тогда ты точно парень моей мечты, – мурлыкнула девушка и ласково провела кончиком носа по контуру его нижней челюсти.       – Значит, все-таки женимся, решено, – удовлетворенно резюмировал Пако. – Тогда переходим к следующему пункту списка. Ты сколько детей хочешь? Я – троих минимум. А лучше четверых. И большую собаку, которая будет носиться по всему двору с такой дурной и счастливой мордой, будто живет в лучшем из миров без всяких оговорок и мелкого шрифта внизу контракта.       – Четверых? – задохнулась от удивления Роза, напрочь проигнорировав идею о собаке. – С ума сошел? Это уничтожит мне фигуру. Одного! Двоих – самый крайний максимум.       – Ну и что, что уничтожит, – беспечно пожал плечами Пако. – Семья должна быть большой.       – А женщина – не должна! Как можно любить толстую женщину?       – Очень просто. Берешь и любишь, – все так же невозмутимо ответил парень, а потом с сомнением глянул на Розу: – Ты с чего вообще взяла, что я сушеных селедок люблю?       Та не нашлась, что ответить, и лишь недоуменно хлопнула глазами.       – Тем более, я тоже, может, после свадьбы расслабиться хочу. Залысинами обзавестись, пузом, вредными привычками. Бросишь меня тогда?       Девушка задумалась, проходясь по Пако прищуренным взглядом, будто пыталась вообразить на нем все это, а потом вздохнула:       – Да куда я тебя брошу, с двумя детьми и собакой-то…       – Тремя.       – Тем более, – закатила глаза она. – И лишними тридцатью килограммами.       Пако засмеялся и примирительно поцеловал девушку в лоб:       – Вот и договорились.       Сейчас, когда они обсуждали все это так легко и непринужденно, картинки несуществующего будущего все явственнее вставали у парня перед глазами и необычайно грели душу: небольшой, но уютный домик за высоким забором, дети, собака, гараж, заваленный всевозможными инструментами и запчастями, какой был у его отца. Роза почему-то именно в оранжевом платье – уже не такая молодая, но по-прежнему грозная, пылкая и потрясающе красивая. И «лишние» тридцать килограммов вовсе даже ее не портили, ему нравилось. Пако вообще нравилось абсолютно все в этой фантазии – ровно так он, наверное, и хотел бы прожить свою жизнь, хотя еще совсем недавно об этом не подозревал.       Их старшая девочка была бы похожа на Розу, и от ее капризов и криков весь дом стоял бы на ушах, а вот средняя оказалась бы поспокойнее – но вечно поддевала бы сестру колкими шпильками, искренне веселясь с того, как молниеносно и ярко та вспыхивает. Сын же был бы самым младшим – смелым, добрым и принципиальным, как его отец. Как его дед. Он обязательно жил бы честно и никогда не позволил бы преступному миру изменить и испортить себя. Никогда бы не свернул с правильной тропы в погоне за соблазнительно легкими деньгами и сомнительной славой.       И в этот самый момент, пойманный в ловушку собственного воображения, Пако вдруг как никогда раньше глубоко и полно понял собственного отца – и то, почему сеньор Мартинес всегда был так резко против того, чтобы его дети шли по той же дороге, которую был вынужден выбрать он сам. Дороге, которая так или иначе без всяких других вариантов обязательно привела бы их к одному концу.       Сердце парня остро и больно сжало тоской – и мучительным, на много лет запоздавшим раскаянием.       – Mi amor, ты чего? – тихо спросила Роза, видимо, заметив, как затянулась пауза.       – Ничего, – отозвался он, прижимая ее крепче к себе. – Я люблю тебя.       – И я тебя, – ни на секунду не задумавшись ответила девушка, а потом оплела его руками и ногами, будто тем самым ограждая от все еще существующей где-то там действительности и задерживая здесь, рядом с собой, в этой постели, с прекрасными картинами невозможного будущего. – Больше жизни люблю. Этой, всех предыдущих и всех последующих.       – Эй, может, в последующих мы тоже встретимся, – приглушенно рассмеялся он. – Тому моему воплощению будет обидно, что его ты любишь уже меньше.       – Ну, это будут проблемы уже следующей меня, – беззаботно пожала плечами Роза. – А не мои.       Разговор их снова стал легкомысленным и несерьезным, но говорила девушка уже меньше и тише, все чаще прерываясь на зевки и сбиваясь с мысли. Пако же, что характерно, сонным себя совсем не чувствовал. Мысли в его голове активно сновали туда-сюда, снова и снова возвращаясь то к фигуре Фернандо Салазара, то к Эмилио и ФБР, то к Леандро Ласаро. Все трое были связаны друг с другом – и ото всех них тянулись крепкие нити, связывающие по рукам и ногам его и Розу.       Существовал ли хоть один расклад, при котором очевидно козырные карты перебили бы друг друга, в своей шумной потасовке на самом верху не заметив того, что происходит у них под ногами? Потому что если так, Пако обязан был его найти и воспользоваться этим шансом.       Даже если сама игра потребует ставки ценой в его собственную жизнь, он готов был ее сделать и идти до конца. Осталось только выбрать сторону – красное или черное. Черное или красное.       Перед его сомкнутыми веками мазки двух этих цветов смешивались и переплетались, а в какой-то момент парень вдруг осознал, что абстрактная пестрая круговерть обзавелась лицом – и широкой костяной улыбкой.       – Иди ко мне, Пако, – услышал он бархатный женский голос. – Мы оба знаем, кому ты в конце концов достанешься. Эта глупая девчонка мне не соперница и никогда ею не станет. Ты мой, Пако. Только мой. Иди же ко мне, я так давно тебя жду…       – Нет, – он отступил назад, не давая красно-черному видению с женским лицом прикоснуться к себе. – Еще не сейчас. Не время. Сперва помоги мне спасти ее. Помоги спасти и тогда…       – Ты знаешь, что нужно делать, чтобы спасти ее, – покачала головой широко улыбающаяся Санта Муэрте. – Прими меня. Прими себя. Не сопротивляйся неизбежному, Пако. Это единственный путь. Всегда им был.       – Нет, – он чувствовал, как руки и ноги наливаются свинцом, но, перебарывая эту непосильную тяжесть, все равно продолжал отступать. – Я не хочу. Я не хочу возвращаться туда.       – Придется, – возразила она. – Тебе придется вернуться, Пако.       Он не хотел и отдал бы все что угодно, лишь бы не повторять то, что произошло. Сопротивлялся до последнего, прикладывая все имевшиеся у него душевные силы, но его все равно неумолимо тянуло в темноту. Туда, где ждали желто-зеленые занавески, удушающий смрадный запах ужаса – и мужчина на коленях.       – Убей его, Пакито, и будем считать, что ты официально один из нас, – произнес чей-то голос слева. – Этот ублюдок работает на Каборку, так что он сам напросился на это, когда сделал свой выбор.       – Это неправда, сеньор, – всхлипнул скрючившийся перед ним человек. В царящем вокруг полумраке его лица было не разглядеть, он весь превратился в бесформенную уродливую тушу, пульсирующую и вздрагивающую, как больной орган. – Я не работаю на них, клянусь! Я просто продаю овощи! У меня семья, сеньор! Я не знаю этих людей, не знаю, почему я здесь! Я умоляю вас, сеньор, не убивайте меня! – он шумно и мокро шмыгнул носом.       – Не слушай его, Пако, – снова раздался голос из темноты. – Твое дело не слушать, а исполнять. Он крыса, и он заслуживает наказания. Просто убей его и покончи с этим.       – Сеньор, молю! У меня дети… Я все отдам, я сделаю все, что захотите, я клянусь, сеньор… Забирайте все деньги, все, что есть, только не убивайте меня! Не убивайте, прошу!.. Я все… я все сделаю… – голос его сорвался на нечленораздельные рыдания.       – Убей, Пако, – мягко прошептала Санта Муэрте, накрывая его руки своими. – Убей, чтобы не быть убитым. У тебя всегда был и всегда будет этот выбор. Ты можешь пойти со мной сам, а можешь отдать мне кого-то другого. Чем ты заплатишь за ее жизнь, милый? Насколько далеко зайдешь? Решай, пока не решили за тебя.       – Я не буду, – упрямо замотал головой парень.       – Тогда ты никогда не встретишь ее. Ты должен, таковы условия посвящения в мафию, – шептала Санта Муэрте ему на ухо. – Таковы условия, чтобы быть с любимой в будущем. Ты принесешь в жертву Матео, чтобы не потерять ее, а потом расстреляешь еще троих, чтобы спасти ей жизнь.       «Я не хочу, – произнес парень, но его губы не шевельнулись. – Не хочу быть таким».       – Делай свой выбор, Пако.       Но страшная правда заключалась в том, что не было у него никакого выбора. Потому что без Розы его прекрасное будущее не состоится. А раз так…       Пако поднял пистолет и выстрелил.       Уши его заложило от грохота, и парень ощутил, как голова раскалывается на части, не в силах его вынести. Это уже не было выстрелом – само пространство вокруг кричало от боли и несправедливости, разрываясь на части. Переходя границу сна и яви – и оказываясь вдруг совершенно реальным.       – Роза! – в дверь спальни с той стороны стучала Альба. – Niña, просыпайся уже давай, сколько можно?       Пако в ужасе вздернул тяжело гудящую голову с подушки. За окном вовсю орали птицы, а сквозь неплотно закрытые шторы в комнату лились солнечные лучи.       Он все-таки заснул.       – Я вхожу! – заявила Альба, а в следующую секунду в замочной скважине проскрежетал ключ.