Пустыня Сонора

      Когда Пако опустился на стул с противоположной от Эмилио стороны стола и взял в руки протянутый ему бокал виски, на него накатило острое чувство дежавю. Вот ровно так они с команданте сидели в начале лета, примерно месяц назад, когда тот сообщил парню, что с этого дня он будет приставлен к Розе как ее телохранитель и надсмотрщик. Только тогда было утро, и за окном мягко колыхалась сочная свежая зелень, затянутая в сеть пятен света и тени. Сейчас же снаружи была глухая ночь, а вместо легкой нервозности Пако испытывал лишь всеподавляющую усталость, опасно подошедшую к полному безразличию относительно собственной судьбы.       Но говорили они все о том же – о Розе.       – Она все-таки добралась до тебя, chico? – негромко поинтересовался Эмилио.       Пако поднял на него глаза. Сощурившись и пытаясь прочесть по лицу мужчины подоплеку этого вопроса, ответил не сразу.       – Я просто хочу перевестись из поместья, – повторил он то, что уже говорил. – Вам нужен был человек, который может сказать ей «нет». И я не думаю, что еще подхожу для этой работы.       К его удивлению, команданте усмехнулся.       – А, по-моему, отлично подходишь. Ты ведь сейчас здесь, а не с ней, так? Ну, не делай такие глаза. Я знаю, что она связывалась с тобой – я сам дал ей твой номер за несколько минут до того, как ты ко мне подошел. Кажется, сеньорита выжала тебя досуха, я прав? Это она умеет. Всю жизнь оттачивала навык и коготки, чтобы забираться людям под кожу. Но если хочешь знать, ты продержался куда дольше, чем я рассчитывал.       – Приму это как комплимент, – сухо отозвался Пако и сделал большой глоток из бокала в своей руке. – Так вы отпустите меня?       Эмилио еще несколько секунд внимательно изучал взглядом его лицо, потом вздохнул и как будто с искренним сожалением в голосе ответил:       – Нет. Прости, chico, но нет. Ты останешься здесь.       И хотя парень был морально готов к похожему ответу, внутри у него все равно что-то предательски надломилось, а грудь сдавило так сильно, что он едва смог сделать вдох. Но сдаваться было рано.       – Я уже сказал, что больше не подхожу на роль того, кто ее одергивает и не дает… делать глупости, – еще раз многозначительно и веско произнес он.       – О, это я прекрасно знаю, – выразительно подтвердил мужчина, для убедительности даже кивнув. – Зато ты отлично подходишь на роль ее ебаря, которому она к тому же доверяет.       После этих слов в кабинете стало настолько тихо, что Пако теперь явственно различал треск кузнечиков за окном. Глядя на совершенно спокойного и как будто даже слегка ироничного команданте, парень ощущал, как нутро его заполняет липкая духота безысходности, а руки начинают подрагивать от плохо сдерживаемых эмоций.       – Вы… знали? – сквозь зубы выдохнул он, глядя на Эмилио исподлобья.       – О том, что ты ее трахаешь? – сдержанно уточнил тот, подняв бровь. – Не знал наверняка до того дня, пока она не сбежала с тобой и вернулась только наутро. Я отследил машину по трекеру до твоего дома.       – Трекеру?       – Конечно. На всех машинах семьи они есть, – секунду он изучал растерянное лицо Пако, а потом скривился. – Боже, chico, только не говори, что даже не подумал об этом!       Чувствуя себя полным кретином, парень промолчал.       – В любом случае, – вздохнул команданте, видимо, решив не наседать, – я тебя не виню и не осуждаю. Запретный плод обычно слаще всего, а наша сеньорита никогда не стеснялась демонстрировать свою сладость всем желающим. Но ты меня удивил, признаюсь. В тот день у бассейна, когда она едва в трусы к тебе не залезла, я был почти уверен, что все кончится любительским порно в какой-нибудь подсобке.       – Камеры? – безо всякого выражения уточнил Пако, допив свой виски и налив еще из оставленного на столе штофа.       – Камеры, – подтвердил команданте. Взгляд у него по-прежнему оставался внимательным и очень серьезным, но считать за ним какие-либо эмоции было совершенно невозможно. – Ты молодец, серьезно. Отец бы тобой гордился.       – Не приплетайте сюда моего отца, – огрызнулся парень, ощущая себя загнанным в угол лисом, которому охотник вместо того, чтобы пристрелить, зачем-то рассказывает о том, как здорово тот убегал и путал следы.       Помолчав, Эмилио кивнул:       – Что ж, наверное, ты прав. Это лишнее, – и вздохнул, резко поскучнев в лице. – Ладно, парень, а теперь давай поговорим начистоту. Игра с самого начала была нечестной, и за это я прошу у тебя прощения. Но то, что между вами с Розой пробежала искра в ночь стрельбы на пляже дель Амор, не заметил бы разве что слепой. И для моих планов это было невероятной удачей.       – Каких еще планов?       Раз команданте все знает – и притом знает уже давно, – то почему Пако все еще жив и ходит на своих двоих? Разве Эмилио сам не грозил ему всеми карами небесными, если их с Розой отношения выйдут из-под контроля? Или именно это он и имел в виду, когда говорил о сладости запретного плода? Взял своего протеже на слабо или вроде того? Ну даже если допустим – своего он в итоге добился, так почему же выжидал столько времени? С той ночи у Пако дома прошла неделя. А если бы он сегодня не завел разговор о переводе, мужчина бы так и молчал?       – Планы добраться до Салазаров, – меж тем ответил на его вопрос Эмилио. – Откровенно говоря, Роза не лучшая кандидатура для выполнения необходимых мне задач, но так уж вышло, что у сеньора Ласаро дочь только одна, так что выбирать особо не приходится.       – Вы хотите через нее добраться до Фернандо, – догадался парень.       – До Гильермо, скорее, но да, все верно, chico, – подтвердил команданте. – А ты еще способен соображать, оказывается. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда, правда?       Но вразрез с его словами Пако в этот момент ощущал себя исключительно глупо, даже униженно. Все то время, пока они с Розой выясняли отношения и играли в бесконечные кошки-мышки, где-то наверху шла большая и сложная игра, в которой им обоим была уготована роль послушных пешек. И, что характерно, ни ему, ни ей не пришло в голову оглядеться по сторонам и задаться вопросом о том, что тут вообще происходит.       – Я изначально говорил сеньору Ласаро, что этот брак должен состояться, но Агилары нас опередили, – Эмилио чуть нахмурился. – К счастью, Бьянка никогда не отличалась особо покладистым и примерным нравом, и мои парни не раз вытаскивали их с сеньоритой из довольно компрометирующих ситуаций.       – Вы знали, что у Бьянки есть любовник, – проговорил Пако, и в его голосе не было и намека на вопросительные интонации.       – Знал, конечно, – кивнул мужчина. – От меня вообще мало что может скрыться, ты еще не заметил? Работа уж такая. Однако, к несчастью, Нандо человек довольно занятой… – он недовольно цыкнул, а у Пако аж дыхание на мгновение сперло:       – Это… вы сделали?..       Команданте неопределенно повел плечом:       – Я лишь убедился, что информация дойдет до нужных ушей в нужное время. Пара подходящих фото и геолокация с одноразового номера. Не более.       – А если бы я не остановил Розу? Если бы она в ту ночь перебралась через забор и ей удалось бы…       – Не удалось бы, – возразил Эмилио. – Там дальше я выставил еще людей, но ты перехватил ее прямо у забора. Конечно, твое появление не было частью плана, но так потрясающе в него вписалось, что я решил пересмотреть свои заготовки.       – Я не понимаю, – помотал ощутимо потяжелевшей головой Пако. – Зачем вам сводить нас с Розой и ставить таким образом под удар? Или тоже потом скинете пару фото и геолокацию, кому надо?       Эмилио хмыкнул:       – Как и сказал, моя главная цель – это Салазары. Скоро Роза войдет в их дом на правах невестки и получит доступ туда, куда у меня столько лет не получалось добраться. Салазары – гребаные параноики, они даже дворы мести не берут людей с улицы или сомнительными связями в прошлом. Но Роза ни за что не стала бы помогать мне по своей воле. Личные интересы для нее всегда были важнее каких-то абстрактных понятий, типа всеобщего блага или справедливости. Да и, – тут он коротко вздохнул, – я бы и сам на нее не поставил. Врать и хитрить она умеет, этого не отнять. Но только пока не проедешься по больному. Там мозги у нашей сеньориты отключаются сразу, и она сдает себя с потрохами, даже не замечая этого. Вот как сегодня.       В сердце у Пако в очередной раз больно кольнуло, и эта жгучая вспышка напомнила ему о том, ради чего он вообще сюда пришел.       – Я все еще не понимаю, при чем тут я, – произнес, опорожнив второй бокал и поставив стакан на подставку.       – А ты, chico, стал моим внезапным джокером в колоде, – охотно пояснил Эмилио. – Моим доступом к Розе, ее сокровенным секретам и, смею предположить, тем самым личным интересам. Именно поэтому тебе и нужно быть рядом с ней. Трахать ее, когда ей понадобится, но только за закрытыми дверями и максимально тихо. Потакать ее девичьим капризам и хотелкам и быть тем славным незаменимым Пако, которого она будет искать, как наркоман дозу, когда ей в очередной раз прижмет хвост, – тут он сделал короткую паузу и усмехнулся, словно сам себе не веря. – Вот кто бы мог подумать, что нашей сеньорите по душе хорошие послушные мальчики, а не завзятые плохиши вроде Нандо.       К концу его тирады Пако уже едва мог себя сдерживать.       Потакать ее капризам? Трахать, когда понадобится? Да за кого он вообще его принимает?       – Я не буду, – коротко, почти задыхаясь от злости и отвращения к команданте, выдохнул он и резко поднялся из кресла с четким намерением уйти.       – Не то чтобы я собирался давать тебе выбор.       – Я все сказал, – обрубил Пако. – Не собираюсь играть роль ее психотерапевта и вибратора на ножках, который убирают обратно в тумбочку, как только он становится не нужен. Найдите для этой работы кого-нибудь другого. Кого-то более… профессионально занимающегося такими вещами.       Порывистость его, однако, не произвела на Эмилио особого впечатления, а вот слова, кажется, заставили задуматься. Он налил себе и парню еще и кивком указал обратно на его место.       – Гордость – это не то, что ты в своей ситуации можешь себе позволить, chico, – негромко, но выразительно проговорил он. – И чтобы мы с тобой раз и навсегда закрыли этот вопрос, скажу прямо: у меня на руках по-прежнему есть то видео с вашим страстным поцелуем. А еще ваши обжимашки у бассейна и запись трекера с машины в день ее побега. Ты уже насобирал себе достаточное портфолио. И поверь, если я позволю кому-нибудь из Ласаро его увидеть, разговор с тобой будет коротким, потому что теперь ты и твой pene – это прямая угроза безопасности Розы. Хотя если быть точнее – угроза их договоренностям с Салазарами. И поверь, с тобой они расправятся еще более изобретательно, чем с ее предыдущим кавалером. А тот, между прочим, выебал девочку прямо на столе ее отца.       Не зная, на что именно из его длинной тирады реагировать в первую очередь, Пако так и застыл, продолжая буравить Эмилио пылающим от ненависти взглядом. Мужчина же, словно получив таким образом разрешение говорить дальше, продолжил:        – Ты же наверняка слышал эту историю, так? В этом чертовом доме никто не умеет хранить секреты. Особенно такие… грязные и сочные. Беднягу Висенте живьем закопали в пустыне. И чтобы он точно каким-то чудом не выбрался, сперва сломали ему руки и ноги. Напомню, кстати, что тогда речь шла исключительно об оскорблении чести семьи и конкретно малышки Розы. А вот ты, – он многозначительно поднял палец, – собираешься поставить под удар буквально судьбу всего клана. Вступаться я за тебя, конечно же, не стану, и твоя смерть будет куда более… неприятной и растянутой во времени.       Несколько секунд парень молчал, глядя на команданте в упор. Кажется, угрожал мужчина на полном серьезе, а планы его были настолько масштабными и далеко идущими, что избавиться от лишнего свидетеля, если Пако сейчас продолжит упираться, будет вполне естественным вариантом. Ему было очевидно, что то, что задумал Эмилио, вершилось втайне от некоторых или вообще всех членов семьи, и об этом самом разговоре знать тоже никому не полагалось. А значит…       Пако снова тяжело бухнулся на стул и коротко уточнил:       – Я могу закурить?       – Кури, – кивнул команданте и даже подвинул ему хрустальную пепельницу со своей стороны стола.       Тот медленно достал из внутреннего кармана пиджака пачку с вложенной в нее зажигалкой. Прикурив, так и оставил пиджак расстегнутым и откинулся на спинку стула.       – Значит, его звали Висенте, – резюмировал он, словно намеренно игнорируя все остальное. – Что именно тогда произошло?       Эмилио какое-то время молчал, изучая его лицо и словно пытаясь разгадать, о чем парень думает, но потом все же ответил:       – Он был ее охранником. Как и ты. Возил в школу и в город. Неплохой был парень, на самом деле. Амбициозный и пробивной. Далеко мог пойти, если бы в какой-то момент берега не попутал. Не знаю, что там между ними случилось, но однажды их, как уже сказал, застали прямо в кабинете сеньора. Я лично стащил несчастного ублюдка с Розы.       – Значит, вы все видели своими глазами? – уточнил Пако, затягиваясь и выпуская дым к потолку.       – Видел, – кивнул Эмилио. – Но только от этого не легче: история все равно выглядела весьма сомнительно. Висенте утверждал, что идея сделать это в кабинете отца принадлежала ей и что они и до этого почти каждый день трахались, как кролики, в служебной машине. Роза же… сказала, что Висенте взял ее силой и что это была его месть сеньору Ласаро, который не оценил его потенциала и поставил на самую унизительную должность.       – Думаете, она соврала? – все еще не зная, что он по этому поводу думает и чувствует, уточнил парень.       – Я не знаю, chico, – покачал головой команданте. – Но когда я его с нее сдернул, то не заметил… крови или синяков там, где им полагалось бы быть. И осмотреть себя она тоже никому не позволила. Тогда это списали на шок, но… возможно, осмотр свидетельствовал бы совсем не в ее пользу. Поэтому она и не далась.       Больше Пако вопросов не задавал. Просто сидел, курил и смотрел за окно в темный сад, отстраненно размышляя о том, как его жизнь вообще оказалась в этой самой точке, где он, ведомый своими чувствами, принципами и мечтами, оказался по уши в такой грязи, из которой, кажется, совершенно нереально было выбраться.       – С тех пор к Розе вообще не подпускали мужчин младше пятидесяти, но, конечно, она отлично подпускала их к себе сама, – продолжил меж тем Эмилио. – После смерти Висенте девчонка как с цепи сорвалась и начала спать со всеми без разбора. Меняла кавалеров, как перчатки, и был даже момент, когда по поместью ходили слухи, что юная сеньорита залетела не пойми от кого. Но… то ли обошлось, то ли проблему решили в зародыше, если ты понимаешь, о чем я.       Пако не ответил, но взгляд его стал еще темнее.       – Но вот теперь у нас появился ты, – оповестил Эмилио и даже как будто торжественно развел ладони. – И уже стабильные несколько недель сеньорита не прыгает по клубам, не упарывается травкой и алкоголем, ложится спать вовремя и кидается на твою защиту даже тогда, когда это, очевидно, может выйти боком ей самой.       Парень несколько раз моргнул, пытаясь осознать сказанное, но получилось так себе. Поэтому он поднял ничего не понимающий вопросительный взгляд на мужчину.       – Я не буду строить из себя знатока человеческих душ, chico, но если выражаться метафорически, все прошедшие годы со смерти Висенте Роза как будто тщетно пыталась унять свой какой-то совершенно нестерпимый голод. И я допускаю, что эта несносная девчонка вскрыла тебя заживо и выжрала все подчистую, но, по крайней мере, она наконец-то насытилась. А раз так, я никак не могу позволить тебе уйти. Ты нужен ей, а значит, ты нужен мне рядом с ней.       – Нужен ей? – эхом повторил Пако, чувствуя, как предательски замерло сердце в груди.       – А разве ты сам еще этого не понял? – как будто даже удивился команданте. – Какой смысл в ином случае ей тебя так выгораживать и защищать? Тогда после инцидента с Луна на улицах, например. Сеньорита скверно умеет выражать свои чувства, потому что никто ее этому не учил и хорошего примера не показывал. Но она вцепилась в тебя мертвой хваткой, и я был бы кромешным идиотом, если бы не воспользовался этим, – он на пару мгновений замолчал, то ли давая парню осмыслить его слова, то ли просто устав от этого разговора. – Знаешь, Пако, мне, честно, наплевать на то, что ты думаешь по этому поводу, кем себя считаешь и на что рассчитываешь. Просто скажу в последний раз: ты останешься здесь и будешь делать все, что Роза от тебя попросит. Не забывая внимательно оглядываться по сторонам, конечно же, и стараясь держать ваши отношения в тайне не только от семьи, но и от прислуги с охраной. А когда Роза войдет в дом Салазаров, то вы, конечно же, будете продолжать так или иначе поддерживать связь. И через нее ты добудешь для меня то, что я попрошу. Если все пройдет по плану – я лично потом выхлопочу тебе достойную должность с солидным жалованьем, которая окупит все твои неудобства. Но если надумаешь меня кинуть, не забывай, что у нас работает твоя сестра. И адреса остальных твоих родственников тоже лежат у меня в столе.       Пако даже не удивился, что в итоге разговор таки свелся к угрозе жизням его семьи. Это же картель, в конце-то концов, могло ли быть иначе? Вся ситуация походила на дурной сон, от которого никак не получалось проснуться, и все в парне противилось тому, что он сейчас слышал.       То, что он считал своей важной и интимной, пусть даже и мучительной тайной, вдруг оказалось вытащено на свет и вывалено в грязи. Все его предосторожности, попытки контролировать себя и поступать правильно были просто небрежно отброшены в сторону. Его принципы, идеалы, убеждения – все то, что составляло его личность – теперь не имели никакого значения. И руководствоваться ими впредь в его нынешнем положении было как будто бы даже неуместно.       Человек, которого парень считал своим патроном и не без самодовольства отмечал его особую расположенность к себе, в действительности оказался лжецом и манипулятором, чужие честь и гордость для которого, видимо, были не более, чем досадными препятствиями – неудобными рудиментами характера, отсекающимися только хитростью и шантажом. А женщина, которую Пако любил… о природе ее сущности даже думать не хотелось. Равно как не хотелось снова видеться с ней, что-либо обсуждать, слушать – не говоря уже обо всем остальном.       И самая гнилая ирония заключалась в том, что ни от того, ни от другой отделаться парень, кажется, уже не мог. Слепо доверяя обоим, он загнал себя в такое глубокое болото из человеческой подлости и лжи, что выбраться из него без чужой помощи было решительно невозможно. Да только вот не у кого Пако было просить этой самой помощи.       – Ну, что ты решил? – устав от ожидания, нетерпеливо уточнил Эмилио.       – Я встречусь и поговорю с ней, – бесцветно отозвался парень, не глядя на него и залпом допивая остатки виски.       Что ж, в любом случае, если и пытаться соскочить с руки, которую тебе, как тряпичной кукле, загнали в задницу по самый локоть, то сперва стоило испытать весь спектр ощущений, потом попривыкнуть к ним – и только тогда начать шевелиться и дергаться куда-то в сторону.       – Ну вот и молодец, – как будто даже с облегчением выдохнул команданте. – В таком случае иди и делай то, что у тебя получается лучше всего. Я свяжусь с тобой, когда ты мне понадобишься, – и он коротко махнул рукой, указывая Пако на дверь.       Выйдя за порог, парень еще некоторое время стоял на месте, не чувствуя ни рук, ни ног. В груди и голове все натянулось в единую дрожащую пружину, угрожающую сорваться от любого резкого движения. Новой информации было так много, что мозг Пако просто не знал, за что хвататься в первую очередь. И ни три бокала крепкого алкоголя на почти пустой желудок, ни болезненное предвкушение встречи с Розой в этом деле особо не помогали.       Эмилио говорил о высшем благе и что ради подобного Роза ни за что не поступилась бы собственными интересами. Значит, команданте копал под Салазаров на благо клана? С другой стороны, если он просил не попадаться на глаза не только семье и прислуге, но даже охране – своим подчиненным – значит, работал он в одиночку? По распоряжению Мануэля Ласаро? Или вообще втайне ото всех?       Может быть, конечно, нежелание Пако содействовать планам Эмилио обуславливались одной лишь личной обидой. Но было в этом всем что-то и охрененно подозрительное. Потому что на кой черт ему Салазары? Чтобы что? Отомстить за Алехандро? Так, мать вашу, тот погиб в результате событий, запущенных как раз-таки самим Эмилио! Конечно, может, это просто трагическая случайность, но все равно обеспечить клану Ласаро безопасность или самый жирный кусок пирога таким образом не получится. Потому что все работало вообще по-другому. Даже если нынешнего регионального лидера подвинут с насиженного места – устранят физически или скомпрометируют, – новую верхушку региона назначит глава фракции, и Ласаро в списке претендентов могут быть даже не на верхних строчках. Не мог же команданте этого не понимать…       Хотя, с другой стороны, не стал бы он выкладывать Пако все нюансы своего плана, так? От человека, который все это время умудрялся дергать за ниточки не только самого парня, но и половину клана, тем или иным образом проталкивая свои решения, начиная с назначения Пако телохранителем Розы и заканчивая этой помолвкой, ради которой умерло… очень много людей, можно было ожидать чего угодно. Кто, в конце концов, знал, чьи еще яйца были зажаты в стальном кулаке команданте?       Он почти не осознал, как спустился обратно в сад и направился вдоль главной дорожки, подсвеченной снизу неяркими грунтовыми лампочками. Уже по пути сообразил, что Роза не назвала конкретного места, но предположил, что из всех имеющихся в саду укромных уголков она выберет тот, где начиналась живая изгородь.       И угадал. Девушка сидела на одной из кованых скамеечек, опустив голову, и щелкала ногтем по уголку чехла на смартфоне – парень хорошо помнил этот нервный жест еще со времен госпиталя. Она до сих пор была одета в вечернее платье, но туфли ее были небрежно брошены рядом, а волосы распущены, и теперь они, волнистые и немного спутанные, прикрывали ее обнаженную спину, плечи и руки. В этом, неприбранном, диковатом образе, будто бы отрицающем стоимость всех тех других вещей, которые были на нее по-прежнему надеты, для глаз Пако Роза выглядела почти завораживающе.       А когда девушка заслышала его шаги и резко вскинула голову, уставив на него свои огромные перепуганные глаза – точь-в-точь как лесной зверь, которого случайно высветили кругом фонаря, – у парня словно все внутренности на кулак намотало, и он окончательно понял, что пришел сюда зря. Ни к чему хорошему их разговор не приведет.       Пару секунд они смотрели друг на друга, а потом Роза снова опустила голову и отодвинулась на самый край скамейки, будто бы предлагая тем самым Пако сесть на противоположный.       – Не надеялась, что ты придешь, – сообщила она спустя несколько мгновений неловкой тишины, когда парень все-таки сел.       – Почему? – спросил он, опустив взгляд на собственные руки и не глядя в ее сторону. От близости Розы в груди его стало тянуть еще сильнее: досада, обида, злость, смертельная усталость – все слилось в одно тошнотворное месиво, которое хотелось выхаркать себе немедленно прямо под ноги и больше не мучиться. Но самым страшным среди всего этого была тоска, упрямая и тупая. Несмотря ни на что она заставляла парня тянуться к Розе всем его существом, и это раздражало, пожалуй, сильнее прочего. – Ты зовешь, я прихожу. Кажется, именно так все обычно у нас работает.       Уколол он ее сознательно и явно добился цели, потому что девушка рвано выдохнула и заерзала, будто скамейка под ней в секунду раскалилась докрасна:       – Я не… не хотела, чтобы все так вышло, Пако. Это в последний раз, обещаю. Просто… выслушай меня, пожалуйста. Можешь даже ничего не говорить, но дай мне пару минут, ладно? И я больше не потревожу тебя. Честно.       Она не хотела, чтобы так вышло? Боже, ну что за чушь… Что, по ее мнению, из всего сделанного, сказанного и пережитого ими походило на случайное и непреднамеренное стечение обстоятельств, которого Роза не хотела? С его точки зрения, все выглядело вполне осознанным и весьма однозначным. И если бы не угрозы Эмилио, Пако бы тут вообще не было.        Он бы уехал еще час назад и прямо сейчас наверняка был бы под кайфом. Но, увы, в данный момент он сидел здесь, и, если честно, понятия не имел, что такого может сказать ему Роза, чтобы исправить хоть что-то во всем этом кромешном кошмаре.       – Говори, – произнес парень, по-прежнему не поднимая головы и оперевшись локтями на собственные колени.       – Я влюблена в тебя, – наконец выпалила девушка с таким надломом, будто рванула это признание из себя, как ржавый штырь, на который по неосторожности напоролась боком. – Я н… не знаю, нужно ли тебе это, но, Пако, я хочу попросить у тебя прощения за то, что обошлась с тобой скотским образом и потом долго мотала нервы. Ты этого не заслужил. Ты прекрасный человек и, наверное, вообще лучший из всех, кто мне когда-либо встречался. И… В общем, мне следовало извиниться перед тобой намного раньше, но раньше было слишком стыдно, а теперь… все уже неважно, наверное…       В голове у него замкнуло еще после первой фразы, и все, что девушка говорила дальше, парень слышал как будто из-под воды, ощущая, как изнутри поднимается что-то горячее и отдающее желчью. Что-то, что у него не осталось никаких физических сил сдерживать, потому что им вот только этого сейчас не хватало – не раньше, не позже, а именно в тот самый вечер, когда признания в подобном из уст Розы звучали по-идиотски неуместно.       Особенно после всех откровений Эмилио.       – Влюблена? – тихо повторил он, давя губы в неприятной усмешке. – Ты в меня… Роза, ты… рехнулась?       – Может быть. Пако, я…       – Нет, – замотал головой он, не давая ей продолжить. – Роза, нет. То, что ты чувствуешь… То, как ты поступила… Это не любовь. Это что угодно, но не любовь. Тебе было грустно, страшно и одиноко, и нужен был кто-то, в ком можно было забыться. И я просто подвернулся тебе под руку. Послушный, безотказный, готовый играть по твоим правилам и давать тебе столько, сколько попросишь. То, что никто не делал этого для тебя раньше, не означает, что ты меня любишь. Только то, что ты наконец-то узнала, каково это – быть рядом с кем-то, кому на тебя не плевать.       Парень все же заставил себя обернуться на нее, усилием воли гася едкое, жгучее пламя в душе и не давая сорваться с губ совсем уж обидным и гадким словам, которые клокотали у него внутри.       – Я знаю, что это очень приятно – чувствовать, что тебя любят, Роза, – отрывисто произнес он, стараясь убедить их обоих в том, что она заблуждается. – Но не путай благодарность с ответными чувствами, пожалуйста. Не ставь нас обоих в еще более дурацкую ситуацию, чем сейчас.       Губы ее мелко задрожали, а брови насупились в совершенно детской обиде, будто своими словами он оскорбил ее в лучших чувствах и самых искренних порывах. Какое-то время она молчала, но потом часто заморгала и отвернулась, занавешиваясь волосами:       – Можешь не верить мне, – сказала девушка относительно твердо, предварительно прочистив горло. – И даже более того: если так тебе будет проще отпустить все, что, очевидно… мучает тебя – я согласна. В конце концов, мне не привыкать быть законченной мразью в чьих-то глазах, – и, подцепив с земли туфли, принялась обуваться. Движения ее были дергаными, а руки заметно тряслись. – Просто… выбери для себя любую версию на свой вкус, ладно?       Просунув-таки вторую ногу в туфлю, она поднялась и одернула платье.       Он знал, что должен ее отпустить. Просто дать уйти, а самому вернуться к тому статусу кво, что, безусловно, был более естественным и безопасным для них обоих. Так было правильно и так нужно было поступить, если Пако хотел сохранить остатки собственного достоинства. Чтобы потом прийти и сказать Эмилио, что нет, простите, сеньор, но ничего не вышло. Ваша ставка не сыграла, а девочка не настолько уж и влюблена оказалась – и новая игрушка наскучила ей быстрее, чем вы надеялись.       Но он слишком устал. И слишком хотел на самом деле услышать от нее что-то подобное всю прошедшую неделю и ровно до той минуты, когда переступил сегодня порог в кабинет команданте. Так что когда Роза сделала первый шаг прочь, сердце у него захлебнулось кровью, и в этой бесконечно темной ночи, которая пропастью разверзлась у него под ногами, парень почувствовал себя одиноким и беспомощным настолько, что просто не выдержал.       – Не уходи, – на выдохе произнес он, сам себя едва слыша. – Я не знаю, что буду делать, если ты сейчас уйдешь.       Пако не делал больших ставок на то, что голос его не заглушит отдаляющийся стук ее каблуков, но Роза вдруг остановилась. А потом обернулась и несколько секунд просто топталась там, не зная, что ей делать.       – Сядь, пожалуйста, – попросил он снова. – Мне… надо подумать.       Пару минут после того, как Роза все-таки опустилась на краешек скамьи, они сидели в тишине. Успели даже раскурить парочку сигарет из полупустой пачки Пако, которую он вместе с зажигалкой демонстративно выложил на сидение между ними. Вместе с табачным дымом в ночном воздухе постепенно растворялись и нахлынувшие на него в моменте эмоции, давая возможность сосредоточиться на том, что действительно было важно.       – Почему ты не сказала мне, что выходишь замуж? – наконец спросил парень, затушив бычок о металлическую часть скамейки.       Роза курила медленнее него, так что выдержала паузу в одну затяжку и только потом заговорила. Голос ее был тихим и горьким.       – Потому что я дерьмовый человек?       И хотя Пако не собирался этого делать, ее напряженные, переполненные ненавистью к себе интонации что-то больно дернули внутри него и заставили все же посмотреть в ее сторону. Роза сидела вжав голову в плечи, и сигарета заметно подрагивала у нее в пальцах.       Его ладони нещадно закололо от желания обнять ее – прижать к себе и укрыть от всего того мира, о степени цинизма и жестокости которого она, возможно, даже не догадывалась, но который все равно заставлял ее выглядеть и чувствовать себя вот так. К счастью, парень сдержался. Объятия и физическая близость в их случае давно уже стали чем-то вроде крепкого алкоголя: знатно давали в голову и облегчали боль в моменте, но вот только проблему ни хрена не решали.       – Знаешь, что самое смешное? – меж тем спросила Роза, стряхивая пепел прямо в траву у себя под ногами. – Я ведь буквально накануне приняла решение вообще никогда к тебе не подходить, так как понимала, что мои глупые хотелки подвергнут тебя опасности. Но в такие моменты – как тогда, как сегодня – меня снова и снова швыряет именно к тебе – ни к кому другому. Я пытаюсь этому сопротивляться, честно. Пако, я… – тут она сделала паузу, словно справляясь с подкатившими к горлу эмоциями, и выдохнула уже едва слышно, – правда пытаюсь.       Он не знал, что ей сказать. Обвинить в том, что она плохо пытается? Напомнить ей, что он тоже человек, чьи чувства следует принимать в расчет? Или самому себе, что все это было лишь хитро спланированной подставой, в которой ему уготовили роль послушной сучки? Почему-то все то, что парень говорил сам себе еще совсем недавно, внезапно потеряло свою актуальность и уместность и больше совсем не походило на аргумент, чтобы оттолкнуть девушку. Впрочем, ничего нового, так ведь? Роза говорит ему то, что он хочет слышать – и все, ни воли, ни рассудка, ни чувства собственного достоинства.       – Но ты могла бы сказать мне. Хотя бы наутро, перед тем, как сбежать от меня. Роза, разве я… не заслужил услышать правду именно от тебя? – Пако собирался спросить это с возмущением, но в итоге в его голосе звучала только обида.       Девушка шмыгнула носом – резко, коротко – и опустила голову, снова спрятавшись от него за своими длинными волосами.       – Конечно заслужил. Но это… что-то вроде безусловного рефлекса. Прятаться, если больно, и закрывать глаза, если страшно. И в тот момент мне было очень страшно, Пако. Встретить твою реакцию, испытать на себе твой гнев, увидеть твое осуждение. Я надеялась, что если ты узнаешь сам, то… твоя злость обойдет меня стороной. Все это просто… останется за кадром или вроде того. А потом оно само как-нибудь разрешится, и мучиться чувством вины больше не придется, – она снова шумно выдохнула, словно признавая совершенную беспочвенность и глупость такого рода ожиданий. – Я… надеялась, что все это не всерьез. Что мы оба просто переживем это и двинемся дальше. Ты позлишься и забудешь, а я… я тоже забуду. Но… – девушка замолкла, болезненно поморщившись.       – Но вот ты здесь, – резюмировал Пако.       Роза кивнула, а потом, наконец-то докурив, отщелкнула бычок в живую изгородь.       – Я уже сказала, что пришла, чтобы… извиниться, – произнесла она несколько секунд тишины спустя, кажется, собрав для этой фразы все свое самообладание. – И я… действительно прошу прощения, Пако. За то, что не была с тобой до конца честна. И за то, что струсила отвечать за свои поступки. Прости, если сможешь. Обещаю, впредь я больше тебя не побеспокою.       Реагируя на ее слова – такие сдержанные и, очевидно, наполненные чувством собственной правоты, – парень не смог сдержать усмешки. Кривой, дернувшей губы как острый спазм.       – Не побеспокоишь? – повторил он почти по слогам. – Серьезно, Роза? Вот так запросто возьмешь и свалишь отовсюду? Из моей жизни и головы, например? Уберешься из моей квартиры, с посуды, из душа, с дивана и гребаного пледа? Из текстов сопливых песен, которые я всей душой, кстати, ненавижу. Перестанешь сниться, а потом оказываться самой-самой первой мыслью, еще до того как я глаза толком продеру? Может, заодно еще и все чувства у меня заберешь? Потому что они меня, признаться, уже порядком подзадолбали, – он горько хмыкнул, встетившись с ее ничего не понимающим взглядом. – Что ж, если можешь сделать все это, то валяй. Было бы чудненько. Не беспокой меня больше, Роза Ласаро. Но если нет, то… прекрати разбрасываться бессмысленными обещаниями.       – Я не могу! – почти захныкала она, снова заерзав на месте. – Не могу, я… не знаю, что со всем этим делать! Чего ты хочешь от меня, ну? Скажи, Пако, скажи как есть, потому что я уже вообще ничего не понимаю. Ты не принимаешь мои извинения, но и уйти тоже не позволяешь. Я сказала тебе о своих чувствах, но ты их отверг. Я объяснила причины своего поведения, но тебе этого явно не хватило. Я… буквально наизнанку перед тобой сейчас вывернута! Что еще? Что еще мне нужно сделать, чтобы этот кошмар закончился? Пожалуйста, ответь. Потому что мне сейчас так больно, страшно и непонятно, что я вот-вот на части развалюсь…       Отчаяние, бьющееся в ее голосе, резало его по живому, и парень чувствовал, как все глубже и глубже проваливается в пустоту у себя под ногами.       – Я не знаю, Роза, – беспомощно признался он. – Я не знаю, что тебе нужно сделать. Или как самому поступить правильно. Точнее… прекрасно знаю, но не могу. Все слишком сложно. Сложно, глупо, гадко, неправильно, бесчестно… Но я не могу отпустить тебя от себя, даже несмотря на то, что это лучший из всех возможных вариантов. Ведь принять твои чувства означает поставить нас в абсолютно безвыходное положение. Ты… даже не представляешь, – он досадливо цыкнул, смиряя в себе желание все немедленно ей рассказать. – В чем смысл всех этих признаний, если они не меняют главного? Ты не моя и никогда моей не станешь. А если… твои новые родственники узнают о...       – И что ты предлагаешь? – перебила Роза, будто не желая слышать продолжение этой простой и грустной истины.       Девушка смотрела на него прямым, но совершенно затравленным и измученным взглядом. Так смотрят те, кто готов согласиться уже на что угодно, лишь бы унять мучающую их боль.       – Расскажи мне о Висенте. О том, что с ним стало, – попросил парень в малодушном желании не принимать окончательное решение так скоро.       – Зачем? – непонимающе моргнула она. – При чем тут Ви?       – Я хочу понять, – отозвался Пако. – Хочу понять, кем он был и что с ним стало на самом деле, прежде чем что-либо решать. Эмилио рассказал мне одну версию, а теперь я хочу услышать твою.       Роза окинула пространство рыскающим взглядом, будто тщетно пыталась отыскать какой-нибудь повод, чтобы сбежать снова, но потом как-то горько усмехнулась и кивнула:       – Ладно. Раз уж решила говорить все начистоту… – и снова схватилась за пачку сигарет, которую Пако так и не убрал обратно в карман. – Что тебе сказал Эмилио?       – Что он был твоим охранником. Как и я, – максимально обтекаемо отозвался парень.       Девушка коротко хмыкнула:       – Висенте был… моей первой любовью. Не знаю, в курсе ли ты, но стен поместья я не покидала до семи лет, а в школу пошла только в пятнадцать. И до этого возраста… вообще не контактировала с другими людьми, кроме родственников и прислуги. Общаться не умела, характер дурной, так что… в первый год друзей завести не удалось, – девушка сдвинула брови, а потом коротким резким движением стряхнула пепел с сигареты. – Ви был моим… водителем, по сути. Возил в школу и обратно, а больше я никуда и не выходила.       – Значит, вы… много времени проводили наедине? – предположил Пако, откинувшись на спинку скамейки.       – Можно и так сказать, – помолчав, согласилась Роза. – Виделись каждый день, кроме выходных. Много разговаривали. Он был… единственным, с кем я могла говорить открыто, не опасаясь, что мне прилетит по губам. Или что мои слова уже к вечеру не будет цитировать все поместье. А еще он был веселым и харизматичным. И так… живо поддерживал мое ворчание на отца и братьев, на Альбу, Родриго, учителей, одноклассников… Будто злился и возмущался вместе со мной. А иногда даже сильнее меня.       – Может, и ты для него была единственной, с кем можно было всласть позлословить?       – Может, и так, – кивнула девушка. – Но если подумать, я… вообще не помню, чтобы он о ком-то говорил хорошо. У него всегда кто-то был виноват. Кроме него самого, разумеется. Но тогда мне было всего пятнадцать, и все это казалось таким… крутым и дерзким, почти бунтарским. Так что я влюбилась.       На этих словах ее лицо снова едва заметно дернулось, и Пако, к тому моменту уже научившийся различать оттенки ее эмоций, негромко произнес:       – Никто из нас не выбирает, в кого ему влюбляться.       Та тихо усмехнулась, будто признавая его правоту, и парень снова спросил:       – Так чем все закончилось?       – Я узнала, что он спит с горничной, – ответила она подчеркнуто ровным, почти равнодушным тоном. – А в ответ на мой вопрос, какого хрена, он ответил, что она ему ровня, а я… глупый недозревший ребенок и вообще… вся эта ситуация очень унизительна для его мужского эго. Что-то такое, я уже не помню дословно, – она пожала плечами и отвернулась, явно не желая погружаться в подробности того разговора.       Вот значит как. Трахать школьницу в машине, значит, его эго вполне ему позволяло, а вот быть с ней честным – нет, уже перебор. Все это попахивало такой откровенной гнилью, что Пако не сдержался и коротко сплюнул:       – Hijo de puta. Этот ублюдок тебя не заслуживал.       Роза улыбнулась – слабо, но будто бы с благодарностью.       – Я это знаю. Теперь. Но тогда… тогда мне казалось, что дело во мне. Что я просто недостаточно хороша или недостаточно стараюсь. И я честно пыталась стать лучше. Доказать ему, что социальные барьеры и возраст любви не помеха. Он же принимал мои жалкие попытки с благосклонностью истинного нарцисса – великодушно кивал, когда я говорила ему о том, какой он замечательный и как важен для меня, но стоило заикнуться о собственных чувствах или… попросить немного ласки взамен, тут же становился холоден, говорил сквозь зубы и всем своим видом давал понять, что наши отношения нужны, в первую очередь, мне, а значит и мне за них бороться. И я… боролась, пока могла. Пока остальная прислуга едва ли не в голос потешалась над происходящим за моей спиной, – девушка снова поморщилась, будто выкидывая из головы воскресшие голоса. – А потом одна горничная… то ли слишком обнаглела, то ли, по сути, сжалилась надо мной, но сказала очевидную правду. Что он не меня трахает, а моего отца. Ну… фигурально выражаясь. И что чувств там никаких нет и не было никогда. Только вот мне кажется, что я еще и до того разговора все прекрасно понимала. Просто… тянула время. Убегала от правды до последнего. А потом бежать стало некуда.       – И ты ему отомстила? – сделал логично напрашивающийся вывод Пако.       – Я… очень разозлилась, – кивнула девушка, отводя взгляд, и снова затянулась. – И при этом было так одновременно больно и унизительно от всего, что мне буквально глаза застило красной поволокой ярости. И да, я предложила ему… еще немножко приблизить его метафорическую еблю с моим отцом к реальности. Я знала, что нас застукают. Вариантов вообще не было. И что его отправят от меня подальше, накажут и все такое, – перед последним своим признанием она особенно глубоко вздохнула. – Хотела бы я сказать, что даже подумать не могла о масштабе наказания. Но это неправда. Да, конечно, я не была уверена, но точно знала, что шанс казни был. И нет, меня это не остановило.       После последних ее слов между ними стало очень тихо, но девушка больше не пыталась нарушить затягивающуюся паузу. Докурив вторую сигарету, она теперь просто смотрела куда-то перед собой и меланхолично крутила в руках смартфон.       А Пако меж тем ощущал в себе нечто сродни гордости: разумеется, в ненависти Роза была такой же свирепой, как и в любви. И если Висенте об этом не догадался, то…       – Возможно, он даже заслужил это, – наконец негромко произнес он.       – Наверное, – будто бы отмахнулась от темы этого разговора девушка и почти сразу перешла к той, что, очевидно, занимала ее в данный момент гораздо сильнее: – Что ты решил в итоге? Мы… отлично поболтали и вот это все, но, кажется, пора заканчивать. Ты так… не считаешь?       Лицо ее в этот момент приобрело темное, непроницаемое выражение, затянутое густой поволокой бессилия и покорности судьбе. Словно заново пережитая история с Висенте выжала из Розы последние душевные силы и волю к борьбе.       – Я знаю, – мягко подтвердил парень.       Потом медленно поднял руку и провел пальцами по щеке девушки, вынуждая ее, невольно подавшись навстречу, закрыть глаза и в очередной раз шумно втянуть носом.       – Я… не могу больше, Пако, – едва слышно выдохнула она, разламываясь под его незамысловатой лаской, как тонкая корочка льда. – Я правда больше не могу… презирать и винить себя за то, что сделала с тобой. Это просто невыносимо. Я думаю об этом каждый день и не нахожу выхода. Словно… бьюсь лбом в стену. Все зашло слишком далеко, и у меня не осталось сил… справляться с этим. Вообще никаких, понимаешь? Совершенно. Поэтому если ты собираешься уйти, то сделай это уже наконец и прекрати мучить меня. Пожалуйста, я очень тебя прошу, просто…       Пако не дал ей договорить, подавшись вперед и накрыв ее губы своими. В тот момент он уже все для себя решил и потому целовал девушку глубоко и пылко, почти задыхаясь от полыхающих в груди чувств, в которых сгорали без остатка и сомнения, и обида, и даже неизбывная тревога перед трагичным будущим, что подстерегало их обоих где-то за границами этой ночи.       И, может быть, дело было в алкоголе или усталости, но когда парень отстранился, ощутив, как их поцелуй налился горячей солью от бегущих по щекам девушки слез, в размазанных очертаниях лица Розы он увидел другое – торжествующее, насмешливое, скалящееся мертвой улыбкой лицо Санта Муэрте. Видение исчезло почти сразу, стоило ему ошарашенно моргнуть, но и этого было достаточно, чтобы внутри у него все похолодело и оборвалось в ясном понимании момента.       – Я не уйду, – убежденно проговорил он, тем самым подписывая самому себе приговор. – Обещаю, Роза, я больше никогда тебя не оставлю, – и снова поцеловал ее.