Связь

Орест хотел ещё поработать, но ему никак не удавалось сосредоточиться. Он рассеянно крутил в руке карандаш, глядя на начатый набросок здания. В его воображении оно явилось таким прекрасным, но сейчас совершенно не желало переноситься на бумагу. Может, виной всему была головная боль, донимавшая его последние пару дней — как раз после появления в его квартире жандармов. Прогулка значительно улучшила самочувствие, но к этому моменту ему снова стало нехорошо. Похоже, помимо начертания символов и развешивания амулетов, Сергей с Иваном чем-то окурили жилище, поэтому голова и заболела. Оресту не хотелось вдаваться в подробности. Ему хотелось просто спокойно жить и работать, но в последнее время это становилось всё менее возможным. Он раздражённо сдавил карандаш. Почему именно сейчас, когда им столько сил было вложено в нынешнее положение, и столько ещё надо приложить, чтобы доказать, что он достоин большего, чем оформление интерьеров развлекательных заведений и дач? Как там Вениамин Петрович сказал? Жрален? Кровь ударила в лицо. Неужели он правда больше ни на что не годен? Чтобы успокоиться, Орест вытащил из нижнего ящика стола альбом. Здесь хранилось самое ценное — проекты, которые он надеялся когда-нибудь реализовать. Когда-нибудь… Возможно ли вообще это? Николай Васильевич в него поверил… Какой всё-таки удивительный человек и до чего чистая у него душа… Орест взглянул на свою руку, покрытую тканью перчатки и скривился. Отвратительно. И уже никак не избавиться от шрамов. То, что ему приходилось скрывать руку, в какой-то степени походило и на его поведение в отношении некоторых фактов своей биографии. Сейчас, пожалуй, они казались особенно неприглядными. Орест ещё как-то мирился с ними, будучи окружённым равнодушными светскими персонами, но сегодняшняя беседа с Николаем Васильевичем внесла сумятицу в мысли. Такой искренний и так верит в лучшее в людях, хотя самому, очевидно, пришлось столкнуться с чем-то крайне неприятным. А ведь он так молод… Орест накрутил на палец прядь волос. Странное, однако, чувство, когда человек очень симпатичен, и в то же время, осознание того, что он превосходит тебя как по талантам, так и морально, вызывает… неудобство? Не зависть или злость, а просто сконфуженность от того, что кто-то способен делать вещи, на которые у тебя никогда не хватит ни способностей, ни духу. Орест редко ошибался в людях, а уж себя он знал слишком хорошо. Он открыл альбом на первой попавшейся странице. Эти линии, эти пропорции… Всё его понимание прекрасного, сотканное из тонких карандашных чёрточек. Впрочем, некоторые вообще отказывали ему в наличии чувства гармонии. Наверное, он смешон, когда пытается говорить серьёзно, будучи с головы до ног усыпанным блёстками. Наверное, он нелеп в своём желании вызвать у других возвышенные чувства, имея столько грязных пятен на душе. Глаза немного устали от напряжения, поэтому он погасил светильник и перевёл взгляд на окно. И почему так мало людей, любящих пасмурную погоду? Небо в облаках кажется настолько мягким, что так и хочется взлететь и зарыться в него, словно в серебристую перину. Именно там можно почувствовать настоящий покой… Однако, чем дольше Орест смотрел в окно, тем более тёмной ему казалась комната. Николай Васильевич сказал, что записки писала Тень. Очень показательно. Орест не знал, кто это мог быть, но как же эти послания перекликались с его собственным состоянием. Уж не глас ли собственной совести взывал к нему? Встав из-за стола и подойдя к шкафу, он открыл дверцу, вытащил спрятанную подальше бутылку с коньяком и налил немного в стакан. Нет, ему ещё далеко до того, чтобы пить прямо из горла. Орест легонько щёлкнул по стеклу пальцами, прислушиваясь к тонкому звону. Позорная дурная привычка пробудилась в нём совсем недавно, но он знал, что если дать ей волю, она погубит всё. — Тень, не желаешь? — спросил он в пустоту. Ответа ожидаемо не последовало. — Ну и зря, хороший коньяк. И хорошая возможность поболтать. Он опустился на стул, откинулся на его спинку и залпом опрокинул в себя содержимое стакана. Горло обожгло и запершило, но через некоторое время внутри стало разливаться тепло, а неприятные ощущения прошли. Отрава, маскирующаяся под лекарство. Орест уже было налил себе второй, но удержался. Ему, чтобы опьянеть, много не требуется, а ещё надо на башню ехать, и заявиться туда в непотребном виде — осквернить память Игнатия Олеговича. От коньяка его немного разморило. Ну и ладно, время есть, можно и подремать. На границе между сном и явью ему привиделся Николай Васильевич. Его черты… Почему они кажутся такими знакомыми? Он так похож на… Нет, это решительно невозможно! Память подкинула воспоминание о беспросветной ледяной ночи, и Оресту внезапно стало очень холодно. Он вздрогнул, сгоняя с себя дремоту и мысли о былом, в которые ему погружаться совсем не хотелось, а после судорожно растёр плечи руками. Холод отступил. Нет, всё это — только последствия не самого лучшего состояния нервов. Ну и увлечения коньяком, разумеется. Надо бросать, пока не стало слишком поздно.

***

— Опять не он, — кисло сказал Яков, удерживая за шиворот молодого человека, от которого бы и за версту разило алкогольными парами. — Но я знаю, кто это. — Похоже, ты всех асоциальных элементов знаешь? — откликнулся Николай, рассматривая пойманного. Одежда на нём была хорошего качества. — Он не асоциальный. Семейство промышленников Прянишниковых знаешь? — Что-то слышал… — Что-то? Они же лучшие ткани в городе выпускают. А, впрочем, да, тебя такое не интересует… Так вот, — Яков встряхнул молодого человека, — это — младший отпрыск семейства, Викентий. Недавно разругался с отцом и сбежал. Оказывается, не так уж и далеко. Что сказать, порадуем отца. — Ага, и поплачем о потерянном времени. Твои информаторы отвечают за неверные сведения? — Если они будут за это отвечать, то никто со мной сотрудничать не станет. Просто не получат денег. Это — худшее для них наказание. Викентий Прянишников протестующе заворчал. Яков запихнул его в карету. — И опять мы ошиблись… — задумчиво сказал он. — Ошиблись… Приняли за правду то, что ею не являлось… Увидели одно, а на деле… Тут он замер, и какое-то время стоял так, а Николай не знал, что ему делать. Потормошить Якова? Так может, ему в голову пришла идея и сейчас он её обдумывает, не стоит отвлекать. Но сколько он ещё будет так стоять? Гуро разрешил его сомнения сам, хлопнув себя по колену и расхохотавшись. — Вот клоун то! — вскликнул он. — Кто? — осторожно спросил Николай. Поведение Якова было более, чем странным. — Тень, мать его! Кажется, Яков додумался до чего-то впечатляющего… — Что он… — спросил было Николай, но тут Гуро заговорил сам, очень быстро и непонятно: — Чиновников он убивает, ха! Высокого ранга, как же! Несчастные случаи имитирует, записки подбрасывает! Вот чем он тебе хвастался! Записки он и правда подбрасывает, в них-то и вся суть! Ну я и кретин! — он снова захохотал, потом продолжил: — Стелькин! Стелькин головой вниз упал и расшибся месяц назад, а я даже не задумался! Вид у него был практически безумный. — Кто такой Стелькин? Хоть бы это понять для начала. — Чиновник, отвечавший за таможенный досмотр! И Ломов — тот, который с лошади упал. Ну, ты помнишь, это четвёртый случай, ему ещё уздечку подрезали. Он же тоже в органах надзора служил. Думаю, из всех случаев, которые мы относили к деятельности Тени, он был его единственной жертвой. А дальше как раз и пошли записки. Да он меня отвлекал таким образом! Нет, теперь я просто обязан его поймать! — То есть, ты хочешь сказать, что абсолютно все остальные случаи — не дело рук Тени? — Так он же сам тебе в этом признался! — Но зачем он так делает? — Похоже, он убивает тех, кто так или иначе причастен к деятельности работорговцев. И по какой-то причине не хочет, чтобы об этом догадались. То есть, ранее не хотел. Теперь, учитывая, что он оставил послание в кармане у Колышева, а потом намекнул тебе на истинное положение дел, ему уже всё равно. — Но я не понимаю, зачем ему тебя путать? Разве не проще было бы поделиться с тобой информацией и разобраться с ними гораздо быстрее? «Но ведь он ненавидит Якова…» — сам себе ответил Николай. И точно ли за гибель своего отца? Могло ли быть ещё что-нибудь? — По той причине, о которой ты мне постоянно говоришь — он меня, мягко говоря, не любит, — повторил Яков его мысли. — Видимо, хочет показать, какой я поганый следователь. Ну или хочет отомстить торговцам сам. И, судя по тому, что он больше не считает нужным морочить мне голову, значит, большую часть своей работы он уже выполнил. Теперь осталось главное действие. Не иначе, как разобраться с организатором всей этой чудной торговли. — Но почему он с него не начал? — О, ты плохо знаешь подобных психов. Им нравится идти к цели постепенно, загоняя её в угол и заставляя осознавать неминуемое. Главарь-то наверняка в курсе происходящего. — Одного я не могу понять — при чём здесь Орест Иванович? — Ларионов… Действительно, его трудно связать с работорговцами. Биография — чище некуда, кроме того, он практически всегда на виду. Впрочем, чем ярче видимая сторона, тем более тёмной может быть изнанка. — Ох, — Николай взглянул на часы. — Мы же опоздаем! — Ничего, даже если и опоздаем, то совсем немного. Едем! — А этого куда? — Николай указал на спавшего в карете Викентия. — По пути высадим около здания Третьего. — Данила, побыстрее, пожалуйста, — попросил Николай. В нём вновь проснулось дурное предчувствие.

***

Пора было выходить. Орест чувствовал себя ещё более разбитым, чем ранее. Совершенно нерабочее состояние… Оставалось лишь радоваться тому, что башня была завершена, и его самочувствие никак не могло сказаться на проекте. Сергей всем видом демонстрировал неодобрение поездки. Орест мог его понять — как для него было предельно важно безукоризненное выполнение работы, так для этого жандарма, очевидно, была важна безопасность подопечного. Но своей жизнью Орест собирался распоряжаться сам. При выборе гардероба он задумался. Настроение было таким, что хотелось одеться во всё темное и отгородиться от окружающих, но светлые оттенки, определённо, шли ему больше. Решив отталкиваться от этого факта, он выбрал бежевый сюртук и тёмно-голубые брюки. Жилет… Пусть будет в тон брюкам. Лазурно-серый шейный платок он завязал в форме банта. Сюда как раз подойдёт его любимая брошь с голубым топазом в серебряной оправе. Перчатки под сюртук, но немного темнее, высокие ботинки со шнуровкой и на среднем каблуке — светло-коричневые. Орест немного покрутился перед зеркалом. Вид всё равно был унылый. Кожа потеряла свежесть и белизна рубашки только подчёркивала это, синяки под глазами стали ещё более видны. Если так и дальше будет продолжаться, он рискует утратить презентабельный вид, а для того, кто ищет заказчиков, это может стать проблемой. Первое впечатление, как известно, очень важно, и внешний облик тут играет одну из главных ролей. «Хотите стать лучше — оставьте то, чем занимаетесь сейчас…» Но вот башня у него получилась достойная, тем более, что над ней он трудился с Игнатием Олеговичем. Тут можно было только гордиться. А остальное… Он подумает над этим потом. Завтра. Или послезавтра. А может и через неделю. Орест поправил волосы и прыснул на них парфюмом. Вот они его никогда не расстраивали — их даже не надо было особо укладывать. Пока есть порядок на голове, он сохраняется и в ней тоже, а значит, и в жизни. Так что всё-то он преодолеет. Орест заставил себя улыбнуться. Это надо делать, даже если настроение на нуле. Нельзя демонстрировать окружающим своё уныние, и тем более поддаваться ему. Уже повернувшись к выходу, он вспомнил о кошмарном кулоне, оставшемся в кармане серого сюртука. До чего уродливая вещь! Но Николай Васильевич верит в его силу, поэтому придётся взять его с собой. Вытаскивая кулон, Орест, наверно, слишком сильно сжал пальцы, и тот обжёг его холодом даже сквозь перчатку. Нет, с этой вещью он точно никогда не подружится. Сергей, полностью вжившись в роль слуги, взял его вещи, хотя Орест не желал так утруждать господина жандарма. Да что уж тут говорить, он бы вообще предпочёл не утруждать господ жандармов, и тогда, возможно, он не был бы так измучен. Иван остался сторожить его жильё. Хоть что-то хорошее, а то Орест бы точно почувствовал себя как под конвоем. Особняк князя Болтина располагался немного поодаль основной городской черты. Нельзя было назвать эти места глухими, тем более, что их живописность оценил не один только князь Болтин, но от Ореста не укрылась напряжённость Сергея, когда они доехали. «Да кому я нужен?» — подумал Орест. Кому он нужен, пока ведёт себя благоразумно? Правда, последнее было уже под вопросом. Николая Васильевича беспокоила инфернальная Тень, а Ореста — вполне реальный человек. И тот, кто его беспокоил, не стал бы тратить время на такие глупости, как записки с гадостями. Его методы гораздо проще и доходчивее. В ответ на эту мысль свело скулу. Орест коснулся её и содрогнулся. Страх боли… Есть ли на свете те, кто её не боится? А ему пообещали не только боль, но и гораздо худшие последствия, если он… Отвращение накатило с такой силой, что горло сдавило и стало не хватать воздуха. Всё было предельно мерзко. И сам себе он был противен. — Орест Иванович, у вас всё в порядке? — спросил Сергей, отследивший его состояние. Наблюдательный… — Да, да, всё прекрасно, — Орест улыбнулся, наверно, несколько неестественно. Вот и особняк. А вот и башня. При взгляде на неё дурное настроение отлегло от сердца. Всё же, кто бы что ни говорил о его способностях, а она удалась. Тем более, что князь Болтин высказал совсем немного пожеланий, предоставив ему полную свободу творчества. Свобода… Кто вообще свободен в этом мире? Свобода — лишь мечта. Башня, наверно, в какой-то степени и отразила эту его несбыточную мечту, всей своей ажурной конструкцией стремясь в небо. Кружево, вот чем он вдохновлялся. Лёгкое и изящное. Воздушный замок из прекрасного сна. И Оресту удалось создать его в реальности. Значит, и прочее тоже удастся. Настроение улучшилось, он просто не мог печалиться, глядя на свою ожившую фантазию. — Как вам? — с теперь уже искренней улыбкой спросил он у Сергея. Тот поднял вверх большой палец. — Сейчас я ещё механизм запущу, вы будете в восторге! — пообещал Орест. — Создания Игнатия Олеговича прекрасны, словно ангелы. — Замечательно, но сначала я должен всё там проверить, — несколько убавил его романтический пыл Сергей. Это было неприятно. У Ореста его детище ассоциировалось исключительно со светлым и добрым, разве там могло скрываться что-то дурное? Однако, спорить с жандармом он не стал. Надо — значит надо. Заходя в башню, Орест оглянулся в сторону ворот. Николая Васильевича не было. Возможно, он опаздывал, а может, дел у него оказалось столько, что приехать не получится. Если так, то жаль… Они обошли первый этаж, второй, затем снова вернулись вниз. Сергей везде развесил очередные защитные символы, что сильно покоробило Ореста, поэтому, когда тот захотел заглянуть ещё и в механизм, он не дал ему этого сделать. — Это очень тонкая и сложная работа, пожалуйста, не надо тут ничего трогать. Я сам всё проверю. Вы же не думаете, что ваша Тень туда залезла? Даже если она так сделала, развешанные здесь художества уже должны были её отпугнуть, разве нет? — Я не могу быть в этом абсолютно уверен. Сергей водил каким-то маятником, который, по непонятным причинам, с каждым колебанием всё больше раздражал Ореста. Такой чудесный момент превращать в балаган! — Сергей, и всё-таки, я настаиваю. Окончательное решение остаётся за мной, как вы знаете. — А как вы знаете, Орест Иванович, я здесь для обеспечения вашей безопасности. Тень — мастер по несчастным случаям, и эта башня ей прекрасно подходит для демонстрации своих умений. Я вообще против того, чтобы вы сегодня тут что-то запускали. У Ореста дыхание перехватило от такой наглости. Его терпение было на исходе, а выдержка, которой он так гордился, могла в любой момент подвести. Достаточно того, что он и так терпел всё устроенное жандармами оккультное безобразие в своей квартире, и теперь готов был смириться с ним и здесь, в месте, которое стало для него лучшим на свете, но запрещать ему проверять механизм?! И пугать этой несчастной Тенью?! У него были реальные проблемы, решить которые полиция не могла, да более того, и не желала! Он уже искал помощи, а в итоге чуть не лишился жизни! Страх и унижение, через которые ему пришлось пройти, не отпускали, преследуя каждый день, и отвлечься от них позволяла только работа над действительно прекрасными вещами. А теперь, поглядите только, его работе хотят помешать по совершенно идиотской причине! Ещё маятник этот раздражающий, всё мелькает и мелькает перед глазами. Мелькает и мелькает… Орест призвал все остатки самообладания и глубоко вдохнул. Как там Сергея по батюшке? — Сергей Родионович, — с холодной вежливостью обратился к нему Орест, — я ценю ваше желание защитить меня от Тени, но с этого момента я беру полную ответственность за свою жизнь на себя. Что бы со мной не произошло, это будет только на моей совести. Я услышал все ваши доводы и предостережения, но готов рискнуть. А теперь, простите меня, но я бы хотел остаться один. Этот момент очень важен для меня, я хотел бы помянуть Игнатия Олеговича. Надеюсь, вы поймёте. Мы стоим уже несколько минут, и никого, кроме нас, здесь не обнаружилось. — Творческие люди, — проворчал Сергей. — Какие же вы сложные. — Простите за то, что я создаю неудобства. Сергей ещё раз оглянулся и прислушался. Было тихо. — Вы уверены в своём решении? — спросил он. — Более чем. Не переживайте, всё будет хорошо. — Дело ваше. Пойду ждать зрелища. — Оно вас впечатлит, уверен. Сергей покинул башню, а Орест встал перед панелью с механизмом и застыл. Нет, не прямо сейчас… «Игнатий Олегович, — мысленно обратился он, — смотрите, нам всё удалось. Сколько времени мы провели в планированиях, спорах и обсуждениях. Для меня было честью работать с вами. Надеюсь, с небес вы увидите наше с вами детище. Я посвящаю этот момент вам». Он прикрыл глаза и представил, что гениальный мастер стоит рядом с ним. Что бы он сейчас чувствовал? Гордость? Удовлетворение? Счастье? Но почему мысленный образ, повернувшийся к нему, выглядел осуждающе? А потому что по ту сторону становится известно больше, и теперь Игнатий Олегович видел Ореста насквозь. И, кажется, был разочарован. Конечно, он бы никогда не стал мириться с подобным. Орест не мог представить, чтобы дурное смогло попасть сюда, но сам-то он разве мог похвастаться душевной чистотой? Как стыдно. — Разве у меня есть выбор, Игнатий Олегович? Ведь пострадаю не только я, но и те, кто мне дорог. — Гоголь… — одними губами произнёс Снегирёв. — Рассказать всё Николаю Васильевичу? Могу ли я быть в нём уверен? Образ кивнул и просветлел лицом. — Он же так близок с Гуро… Игнатий Олегович, как я могу? Орест открыл глаза. Навоображал невесть что, в итоге сам себя и расстроил. Игнатий Олегович уже далеко, там, где нет всей этой грязи. А тому, кто остался на грешной земле, остаётся только вспоминать о нём. — Игнатий Олегович, не судите меня, пожалуйста. Я просто человек, моих сил не так уж и много. Давайте сейчас будем думать только о прекрасном. О музыке небес, о свободе, о справедливости, о мечтах, способных стать явью. — За лучшее в этой жизни, — сказал Орест и потянул за рычаг. Механизм вздохнул, словно живой. Сверху раздались гул и постукивания. Нимфы танцуют… Вечерний рассеянный свет попадал в узорчатые окна, наполняя душу радостью. Хотелось дышать полной грудью. Радостную эйфорию прервало тревожное чувство. Механизм при Оресте запускался неоднократно, и он мог с уверенностью сказать — сейчас тот звучал по-иному. Туда примешалось что-то постороннее. Краем глаза Орест заметил чей-то силуэт. Игнатий Олегович? Он повернулся и увидел, что стоявший рядом с ним был непроницаемо чёрен. Тень?! Та, а скорее, тот сделал шаг в его сторону. Они оказались рядом. Орест вытащил из кармана кулон, в который так верил Николай Васильевич и вытянул перед собой. Пришелец стрекочуще засмеялся и схватил его, оборвав цепочку, после чего кинул на пол. Орест застыл, не в силах пошевелиться. В это время раздался бой часов. — Слышишь? — проскрипел незнакомец. — Неужели то звонит твой двенадцатый час? Он подошёл совсем близко. Орест попытался оттолкнуть его, но тот сжал ему горло, а свободной рукой обхватил за пояс. — Я знаю, как ты боишься боли, — прошипел он. — Прости, но сейчас тебе не удастся её избежать. Его слова потонули в жутком грохоте. Последним, что увидел Орест перед тем, как провалиться во мрак, стали разлетающиеся на кусочки стены башни. Его воздушный замок разбился…