Связь

Когда Николай с Орестом устроились в карете, Гоголь понял, что чуть не забыл сделать одну очень важную вещь. Он проворно достал из кармана зеркальце и раскрыл его. — Посмотрите сюда, — попросил он Ларионова, поднося предмет к его лицу. — Что это? Зеркало? — тот сначала немного отшатнулся от неожиданности, затем принялся пристально всматриваться. — У меня что-то не в порядке? Всё, конечно же, было в порядке, но Орест не мог успокоиться, и искал причину, по которой ему подсунули зеркало. И хорошо, чем дольше он смотрит, тем лучше его энергия там отпечатается. — Николай Васильевич, ну сжальтесь надо мной! — устав от поисков, страдальчески попросил Орест. — В чём проблема? — Нет никакой проблемы, Орест Иванович. Гоголь наконец закрыл зеркало и спрятал обратно в карман. — Думаете, я от вас отстану? Зачем это было нужно? — Тайна следствия, — напустив на себя туманный вид, ответил Николай. — Ещё скажите, что это зеркало волшебное. Николай только улыбнулся. — Правда что ли волшебное? И что оно даёт? Не признаваться же ему… Глаза Ореста возмущенно распахнулись и стали совсем синие. — Уж не следить ли вы за мной собрались?! Как они все так быстро догадываются? А, пусть знает. — Если только совсем немного… — Николай Васильевич, это уже полное нарушение частной жизни! К тому же, вы можете увидеть меня в неприглядном виде! — он даже немного покраснел, как показалось Николаю, скорее от смущения. — Как теперь это отменить? — Не беспокойтесь, это только на самые крайние случаи, если вдруг вы окажетесь в опасности. — Николай Васильевич, у меня просто слов нет! — Обещаю вам, что не буду злоупотреблять. — Да уж, надеюсь на вашу совесть, — Орест совладал с собой и принял более спокойный вид. — А ещё больше надеюсь, что упомянутый вами крайний случай никогда не настанет. Какое-то время они проехали в молчании, но потом Орест оттаял и завёл разговор о… Николай даже и не представлял раньше, что можно начать с русских народных сказок, а закончить династией Тюдоров, коснувшись до этого ещё полусотни никак не связанных друг с другом тем, и перескакивая с одной на другую с такой молниеносной скоростью, что у него уже голова начала пухнуть от огромного количества информации. И всё это ещё и шло вперемежку с байками о каких-то незнакомых Гоголю людях. Сам Николай только и успевал вставлять междометия, показывая, что он ещё не совсем выпал из реальности. Нет, Оресту, похоже, не стоило бояться Тени — он вполне мог завести с ним такой же разговор, и вскоре тот предпочёл бы скрыться в Преисподней… По пути им нужно было купить пирожных — профессор отличался огромной любовью к сладкому, которую он объяснял постоянными умственными нагрузками, и которая никак не сказывалась на его поджарой фигуре. Когда карета остановилась, Орест проворно выскочил из неё, а Николай понял, что его голова гудит и решил немного посидеть. Как-то странно стало… Странно, но так хорошо… Ах, это же тишина… Как бы продлить это прекрасное мгновение? Николай взглянул на вывеску и решение пришло само собой. Он выбрался из кареты и направился к кондитерской. В дверях на него налетел Орест, который, как оказалось, уже успел всё купить и теперь спешил обратно. — Николай Васильевич, я уже всё взял! — радостно отчитался Орест. — Мне тоже кое-чего захотелось, — объяснил Николай. — Ах, вот как. Орест с интересом последовал за ним. Гоголь остановился перед прилавком с конфетами и прочими сладостями. Тут надо наверняка. — Какие, по-вашему, самые вкусные? — спросил он у Ореста. — Эм… Вообще я не злоупотребляю сладким… Зубы портит и фигуру… Лучше бы ему отступиться от своих принципов. Иначе Николаю не останется ничего, кроме как применить усыпляющий приём… Яков объяснил ему, как выполнить его мягко и безболезненно… А Орест продолжил: — Если уж что-то и позволить себе, то только вот эти, — он указал на лимонные цукаты. — Но это исключительно моё мнение. Тут нужно учитывать, кому вы берёте. Себе? Или кому-то? Вениамин Петрович точно обрадуется. Если для дамы, то, наверно, лучше что-нибудь поизысканнее. Если для… — Себе-себе… — прервал его Николай. Вскоре, прижимая к груди большой кулёк с цукатами он уже возвращался в карету. «Не подведите меня», — просил он про себя. — «На вас вся надежда». Орест принялся за любимое занятие, и вскоре его громкий голос заполнил собой всё пространство. Настало время для реализации плана. Николай съел пару кусочков лакомства, по вкусу оказавшегося кислятиной с сахаром, а ещё один сунул Оресту. Тот взял. Сработало. Так сработало ещё три раза, а на четвёртый Ларионов сказал: — Нет-нет-нет, Николай Васильевич, мне хватит. И с моей стороны совершенно невежливо вас объедать. — Вы вовсе меня не объедаете, к тому же, я хотел вас угостить. — Мне очень приятно, Николай Васильевич, но я правда больше не могу. Эх… План с треском провалился. Что ещё можно сделать, кроме грязного приёма, Гоголь не знал, поэтому… Господи, при чём здесь финансовая реформа, только же про мифологию речь шла?! — Николай Васильевич, — Орест прервался и осторожно указал на кулёк с цукатами, — вы практически весь съели. У вас так живот заболит… Живот… Да у него голова уже раскалывается! Пользуясь тем, что Орест отвлёкся на что-то интересное за окном, Николай осторожно потянулся к его шее. Но оказалось, что Ларионов обладал просто парадоксальным чутьём. Он тут же развернулся и испуганно посмотрел на него, немного съёжившись. — Николай Васильевич? Что случилось? — У вас тут нитка прицепилась, — нашёлся Гоголь и сделал вид, будто снимает её. — Всё, теперь ваш гардероб снова в полном порядке. Орест слабо вздрогнул от его прикосновения. — Ах, да, нитка… Просто у вас такое лицо было, словно вы ударить хотите… Простите, меня на какие-то глупости понесло… О, мы приехали! Он выпрыгнул из ещё даже не остановившейся кареты, оставив Николая наедине с муками совести. Как можно было допустить мысль, что приём для борьбы с преступниками допустимо использовать на гражданском лице, к тому же нуждавшемся в защите? Вот она власть, попавшая в руки, как оказалось, не самого достойного человека! Теперь перед Орестом было невыносимо стыдно. Тот, правда, не особо-то обиделся — увидев промедление Николая, он вернулся обратно. — Николай Васильевич? — поинтересовался он, заглядывая в карету. — Простите, задумался немного. — А я уж забеспокоился, что вы сладкого переели и теперь вам дурно. — Не стоит беспокойства, со мной всё хорошо, — Николай выбрался и они вместе направились к дому Крестовского. Профессора удалось застать у себя. Старомодно, но утончённо одетый мужчина немного за сорок, с густыми каштановыми волосами и карими глазами встретил их в своей тёмной, заставленной всевозможными находками и до потолка заваленной книгами, квартире. При виде таких гор печатных изданий, Николаю захотелось тут же влезть туда и копаться, наплевав на всякие приличия. — О, какие господа пожаловали, — поприветствовал их Вениамин Петрович, поправляя очки в изящной оправе. Орест протянул ему книги, а Николай — коробочку с пирожными. Второму профессор обрадовался особенно и позвал их пить чай. Правда, за еду в итоге принялся только он сам — Орест боялся растолстеть, а Николай понял, что от вида и запаха сладкого ему действительно стало нехорошо. — Ну, как у вас обстоят дела? — поинтересовался Крестовский у обоих. — Не одобрили мой проект, — опечаленно ответил Орест. — Слышал. Но ничего страшного, вода камень точит. Если воспользуетесь моим советом, добьетесь своего. Ларионов только вздохнул. — Каким советом? — поинтересовался Николай. — Элементарным. Отказаться от большей части нынешних заказов и сосредоточиться на самом главном, — без стеснения пояснил профессор. — А я уже сказал, что это моя работа, и оставить её я никак не могу, иначе меня просто забудут, — Орест был даже не возмущён, а скорее расстроен. — А я уже сказал, что только тогда вы сумеете заявить о себе серьёзно, а не как об украшателе светских вертепов и жрален, — в тон ему ехидно ответил Крестовский. — Каких ещё жрален?! — возмутился Орест. — Я работаю только с заведениями самого высокого класса! — Высокого или низкого — суть от этого не меняется. Однако, лучше было бы, если прямолинейные замечания Крестовского слышал только один Орест. Он сник и глубоко задумался. — И пока почитайте вот это, — профессор вскочил со своего места, вытащил непонятно откуда парочку толстенных фолиантов и всучил Ларионову. Тот растерянно затеребил обложку одного из них. — А вы как поживаете? — Крестовский перевёл своё внимание на Николая. — Ненавижу своего героя, — признался он. — Это нормально, — усмехнулся профессор. — И у меня ужасные пробелы в знаниях. Боюсь, меня засмеют. — Пробелы — дело поправимое. О какой эпохе пишете? — Середина восемнадцатого века. — Время интересное… О ком собираетесь писать? О реальном человеке? — Нет… — Николай быстро посмотрел на Ларионова, не сводившего с него глаз, и потупился. Идея теперь казалась ему крайне дурацкой. — О мошеннике. — То есть, это антигерой? — с интересом спросил Крестовский. — Ну… Вроде того… Нет, всё-таки глупо было начинать такой разговор при Оресте. От присутствия кого-бы то ни было при обсуждении его творчества хотелось сквозь землю провалиться. — Почему вы не хотите взять положительного героя? Он же гораздо приятнее. — Трудно это объяснить. Отрицательный герой ведь тоже человек. Что заставляет его совершать те или иные поступки? Чем он руководствуется? Кроме того, остальные в моём сочинении ещё хуже, чем он… — За что же тогда вы его ненавидите? — Он получается не таким, как я хотел, и недостатков у него ещё больше, чем планировалось изначально. Впрочем, на фоне остальных… Ну вы поняли. В общем, они все меня раздражают. — Таких лучше бы в нашу эпоху… — задумчиво сказал Орест. — Но это рискованно. Неизвестно, как среагирует цензура. — Да, я бы тоже посоветовал подумать об этом. Цензура… Ну придумайте что-нибудь для её обхода, — поддержал Крестовский. — Но я хотел поработать над чем-нибудь историческим! — строптиво заявил Николай. — Тогда лучше возьмите реального исторического героя и изобразите его без прикрас. А то взяли моду всех идеализировать. Прекрасные рыцари в сияющих доспехах, возвышенные дамы, мудрые правители, не имеющие недостатков. История полна грязи, крови и мерзких человеческих поступков, но хоть бы кто рассказал её честно. — Хочется чего-нибудь красивого, зачем эта грязь ещё и в литературе? — не согласился Орест. «Моим мнением они вообще поинтересоваться собираются?» — рассердился Николай. — О, любителя сентиментальных романов задели? — подколол Ларионова профессор. — Затем, многоуважаемый Орест Иванович, что не всё должно быть приторно прилизано. — В жизни и так полно всякой гадости, пусть хотя бы художественные произведения радуют сердца, — принялся спорить Орест. — Литература не должна радовать, она должна заставлять думать! — разгорячился профессор. — О чём думать? Свои проблемы бы решить, а тут ещё и герои мерзкие будут? — У вас-то какие проблемы? Вы слишком любите украшательство, вот и итог. Теперь сами не знаете, как избавиться от образа, за которым вас уже и не видно. — По крайней мере, кому-то созданное мной принесло радость! — тут уже и Орест вспылил. — Обладателям дурного вкуса если только. Но предпочтения у них быстро меняются, а после смены моды они ополчатся на вас ещё быстрее, чем полюбили. — Я уже десять лет работаю в Петербурге! — Так чего плачетесь тогда? Зачем вам советы, если вы так успешны и востребованы? Порхайте дальше, пока есть возможность. Орест насупился и сцепил пальцы. Николаю стало его жаль, хотя он был согласен с профессором. И насчёт литературы в чём то тоже. По крайней мере, это было интересным вызовом. А Крестовский, тем временем, постарался смягчить ситуацию: — Ладно, не обижайтесь, Орест Иванович. Вот, пирожное съешьте, тут как раз последнее осталось, ничего вашей фигуре не грозит. Не принимайте мои слова слишком близко к сердцу, я потому и живу в одиночестве, что характер у меня несносный. Орест тут же очаровательно улыбнулся, будто и не было сказано ничего неприятного для него. — Я знаю, что вы не со зла, Вениамин Петрович. И над вашим советом я обязательно подумаю. Однако, умение держать лицо и скрывать свои переживания у него просто бесподобное. Сам Николай вряд ли спокойно перенёс бы такую критику. А ещё, похоже, Ларионов симпатизировал людям, способным, не задумываясь о приличиях, говорить то, что думают. Возможно, это было то качество, которого сильно не хватало самому Оресту. Напряжение миновало и все как-то расслабились. Профессор принялся рассказывать всякие забавные истории из своей преподавательской практики. Дело дошло до нерадивых студентов, коверкавших имена античных философов. Тут Николаю пришёл в голову один вопрос, который он тут же и задал: — Скажите, а вам что-нибудь известно об Атлантиде? Помимо того, что это древнее государство, затонувшее в океане. — Сами понимаете, поскольку это древнее затонувшее государство, никаких особых его следов пока обнаружено не было. Оно упоминается лишь у историографов с соседних государств, да и такие источники уже в большинстве своём утеряны, или, наоборот, пока ещё не найдены. Слишком давно оно существовало. Конечно, ходят слухи о разбросанных по всему миру артефактах оттуда, но чаще всего это подделки, которые просто хотят продать подороже. А у вас почему проснулся интерес? Вы что-то конкретное хотели бы узнать? — Может, находились какие-нибудь сведения о человеке по имени Лам Роу-Мон? Профессор задумался, а после ответил: — Таакое имя мне не знакомо. Там вообще с именами конкретных персон ситуация очень печальная. Хроники сохранили несколько имён, с одним из них вышла довольно курьёзная ситуация. Мон-Ярё, так оно звучит. Заметьте, немного созвучно с тем, которое назвали вы. Возможно, его вы тоже знаете? «Лунное проклятие», — вспыхнуло в голове у Николая. Вот, что оно означало. Но вспомнить что-то на эту тему он не смог. — Нет, мне оно ни о чём не говорит. — По сведениям, так звали правителя, который умудрился удержаться у власти аж в течение нескольких сотен лет. Согласитесь, такое вряд ли возможно. Скорее всего, то была целая династия. Или в перевод закралась ошибка. — И что с ним в итоге стало? — спросил Николай, стараясь скрыть сильное волнение. — Ну, придерживаясь версии о династии — то же, что частенько бывает с последними представителями династий, пришедших в упадок. Другими словами, его свергли. Конец свой он нашёл на какой-то там горе, где его пронзили тысячью мечей. Легенды, как обычно, всё утрируют. Для убийства человека и нескольких мечей хватило бы. Ну разве это был ритуал над трупом. Или надругательство. Сильно же его, наверно, ненавидели. Николай внутренне содрогнулся, несмотря на то, что озвученные Крестовским события произошли несколько тысяч лет назад. Каким-то внутренним чутьём он ощущал, что точно знает, о ком шла речь в легенде. «Алая Луна стал Проклятой Луной. Но где же в это время был я?» — подумал он. — Вас что-то расстроило, Николай Васильевич? — поинтересовался Орест, гораздо более внимательный к чужим эмоциям, нежели Крестовский. — Но легенды часто бывают жестокие. Я вот, если начинаю читать нечто подобное, то испытываю желание бросить чтение. Настроение портится. — А вам бы не мешало почаще пересиливать себя, — ехидно поддел его профессор. — Плохое настроение скажется на моей работе и у меня получится что-то мрачное. — Зато сейчас веселья столько, что хоть лопатой выгребай. — Фу, ну что за намёки у вас, господин Крестовский? — Что вижу, то и пою. Да уж. Николай, получив такой отзыв о своей работе, точно сжёг бы всё сделанное. Орест же просто ещё немного попререкался с профессором, затем разговор плавно перешёл на другие темы, но Николай уже не мог сосредоточиться на них, мыслями пребывая там, в Атла-ди. Наконец встреча подошла к концу. Профессор всучил ему стопку книг и посоветовал всё же обратить внимание на реальных персон, многие из которых только и ждали того, чтобы очутиться на страницах романов. — И надо, чтобы было больше драмы, жестоких сражений, интриг. Накал чувств нужен! — Боже мой, до чего же он бывает кровожаден, — посетовал Орест, когда они вышли из парадной. — Но это только в определённых случаях, а на самом деле господин Крестовский очень хороший и неравнодушный человек. Для меня общение с ним сродни встряске, но ведь она бывает необходима. Ларионов посмотрел на карету, и его лицо тут же приняло такое выражение, будто он откусил что-то гораздо более кислое, чем его любимые цукаты. — Так хочется пройтись. Мне просто необходимо подышать свежим воздухом. Насчёт свежести воздуха Николай бы поспорил. Взглянув на него и поняв, что он настроен скептически, Орест умоляюще коснулся его руки. — Николай Васильевич, ходить пешком очень полезно. К тому же, такие виды красивые, разве не приятно лишний раз на них полюбоваться? Очень полезно. Погода окончательно испортилась, тучи нависли, готовясь вот-вот пролиться дождём, резкими порывами налетал ветер. И зачем смотреть на него такими несчастными глазами? В конце концов, что ему до мнения Николая, которое могло носить лишь рекомендательный характер? Но раз уж для него оно имеет значение… — Ваша взяла, — нехотя согласился Гоголь и сделал знак Даниле следовать за ними. Орест просиял, и показалось, словно сквозь тучи блеснули лучи солнца. Ладно, пусть радуется. Тем более, что после разговора с Вениамином Петровичем он стал задумчив и уже не атаковал своей болтовнёй. Даже как-то слишком тихо стало. — Вы считаете, господин Крестовский прав? — через некоторое время спросил Орест. И что ему ответить? Конечно, Николай был согласен с профессором, но нельзя же такие вещи говорить в лоб. — Я иногда думаю, может просто оставить всё и уехать, — не дождавшись его реакции, продолжил Орест. — Куда? — Не знаю, в кругосветное путешествие, например. Как вам такая идея? — Если вы этого хотите — почему нет? — Я сам не знаю, чего хочу. Мне кажется, я застрял на одном месте без возможности выбраться. С другой стороны, так приятно быть востребованным. А если я воспользуюсь советом Вениамина Петровича, рискую остаться вообще ни с чем. — Вы богаты, ни с чем точно не останетесь. — Я имею в виду возможность быть при деле. Праздность ужасна. Тут Николай был полностью согласен. Его день был расписан практически по минутам, и ему это даже нравилось. Отдохнуть — хорошо, но как можно постоянно бездельничать, он представить не мог. — Орест Иванович, а какой из ваших проектов вам лично нравится больше всего? — решил поинтересоваться Гоголь. — Какой… — повторил Орест. — Знаете, вопрос, который заставляет задуматься. Глупо, наверное, будет сказать, что выпускной. Я тогда участвовал в конкурсе Академии Художеств на золотую медаль. — Выпускной? — удивился Николай. — И что же он из себя представлял? — Храм, — взгляд Ореста подёрнулся поволокой. — Он был прекрасен. Как и мои мечты тогда. «Опять храм?» — подумал Николай. — «Для него так важно построить его?» Он хотел спросить, но не знал, как лучше сформулировать вопрос. — Догадываюсь, о чём вы думаете: «Почему он так маниакально хочет возвести именно эту постройку?» И что бы вы посчитали за причину такого желания? — Что может быть возвышеннее строения, воспевающего любовь человека к Богу? Вы хотите спеть эту песню и выразить в ней свои чувства. Значит, вам есть что сказать. Думаю, вы обязательно добьётесь своего и когда-нибудь получите право на строительство. Николай сказал это и его поразила горечь, мелькнувшая во взгляде Ореста. — Хорошо, когда мысли такие светлые, Николай Васильевич. Но… Я и сам не знаю причины своего желания. Может, на самом деле, она как раз в том, что, как вы и сказали, нет ничего возвышеннее этого строения, и мною движет банальнейшая гордыня? Может, это просто попытка бездарного ничтожества возвыситься таким образом? — Вы не похожи на гордеца, и уж тем более на ничтожество. Кстати, ну и как, взяли за тот проект медаль? — Нет, — покачал головой Орест. — Её получил Константин Ридель. А с нею и право на продолжение обучения за границей. Но, наверно, так даже лучше, ведь я тоже сумел поехать, на средства своей семьи, а его родители такой возможности ему предоставить не могли. У меня это получилось сделать даже раньше, тогда как у него возникли накладки в связи с проблемами в финансировании. Но в итоге он всё равно оказался лучше… Николай мог только представлять, какую досаду, вероятно, испытывал Орест. Если о Ларионове Николай мало что знал до их личной встречи, несмотря на его востребованность, то имя Константина Риделя было постоянно на слуху даже у людей, далёких от сферы искусства. Тут пожалуй, крылась печальная разница между карьерой архитектора, выполнявшего заказы для частных лиц на оформление всяких развлекательных мест, да на загородное строительство, и положением мастера, которому доверяли работу над объектами государственного значения. С другой стороны, от своих знакомых по тайному братству, Николай знал, что золотая медаль была высшей ученической наградой Академии Художеств, и получивший её мог рассчитывать на очень хорошую карьеру в будущем, ведь в его дальнейшее обучение вкладывались большие средства, и он отправлялся за границу для повышения своих знаний и навыков. К участию в таком конкурсе допускались только лучшие, так что Орест, вероятно, не так уж и отставал от Риделя в плане способностей. Да и нынешние работы этого более успешного зодчего вызывали в печати отнюдь не единодушную реакцию, а некоторые критики откровенно его ругали. Но это вряд ли это могло служить утешением для Ореста. Что тут можно было сказать Ларионову? Николай не знал, поэтому хватило его только на банальное «У вас ещё всё впереди», которое никак не улучшило настроя собеседника. Орест немного помолчал, а потом спросил: — Николай Васильевич, а вы когда-нибудь поддавались гордыне? Каково это — понимать, что в ваших руках судьбы стольких человек — героев ваших произведений? Хотели бы иметь такую же возможность и в жизни? — Мне кажется, это тяжкая ноша, как и любая власть. Чем она выше, тем труднее её обладателю. Надо думать о том, как скажется каждое твоё действие на остальных. А о своих героях… Я как-то и не задумывался даже в таком аспекте… — Правда, что вы уничтожаете те произведения, которыми вы недовольны? — Эм… — запнулся Николай, очень сильно смутившись. Он не хотел бы обсуждать с кем-либо свои неудавшиеся произведения. Тем более было неприятно, что об этом знал человек, с которым он не откровенничал на такую тему. — Не хотите рассказывать. Понимаю. Знаете, некоторые свои домишки и оформления я бы тоже снёс, но заказчики довольны. Однако, уничтожать героев… Вы не находите это жестоким? Ведь вы же почему-то захотели рассказать их истории. Гоголь не знал, что ответить, но ему и не понадобилось. Внезапно налетевший порыв ветра сорвал шляпу с головы Ореста и отнёс её к углу ближайшего дома. Тот кинулся за ней, Николай тоже. — Такие дурацкие шляпы, и почему они вообще в моде? — Орест со смехом догнал «сбежавший» цилиндр и уже хотел схватить его, как хлынул ливень. Николай тут же прикрыл голову руками, желая как можно скорее побежать к карете и спрятаться там, но Орест не торопился. Забыв о своей шляпе, он выпрямился, запрокинул голову и рассмеялся. — Как хорошо! — воскликнул он, стянув перчатки и раскинув руки. Что хорошего тут могло быть, Николай так и не понял. Потоки воды моментально уничтожили всё совершенство причёски Ореста, превратив его пышные золотистые волосы в сосульки. Костюм так же утратил былой лоск. А руки… Николай взглянул на его левую ладонь и похолодел. По ней, уходя выше, тянулись пугающего вида шрамы. Точно, Николай же его до этого без перчаток и не видел. Гоголь неосознанно схватил Ларионова за руку и тот вздрогнул. Эйфория с него моментально спала, и теперь перед Николаем стоял потерявший всякую уверенность человек, поливаемый потоками воды. Он сжал кулак и попытался отдёрнуть руку, которую Гоголь неосознанно продолжал удерживать. Николай очнулся и отпустил его. — Как же я мог так забыться… — запинаясь, проговорил Орест. — Отвратительное зрелище, простите. Это я несколько лет назад неудачно с лесов упал… — И вовсе ничего нет отвратительного, — постарался успокоить его Николай. — Но, наверное, вам было очень больно. Его передёрнуло от одной только мысли о том, насколько серьёзными тогда могли быть повреждения. — Больно, — согласился Орест. Он неловко натянул промокшие насквозь перчатки, затем выпрямился и улыбнулся, старательно возвращая самообладание. — Ещё раз простите, Николай Васильевич. Я не позволяю себе появляться перед кем-либо в неподобающем виде. Просто мне внезапно так легко стало, когда я подумал, что могу делать со своей жизнью всё, что захочу. Теперь так стыдно. — Ничего страшного не произошло, Орест Иванович. Тем более, с моей службой, никакие шрамы меня уже не пугают. Тут Николай, конечно, прихвастнул, но надо же было успокоить Ларионова. Он поднял с земли его шляпу и вручил ему. — Пойдёмте в карету, Орест Иванович. Долго стоять под дождём вредно, хоть он вам и нравится. Орест с благодарностью принял шляпу, подхватил Николая под локоть и побежал к карете. Сергей с Данилой уже подняли навес и недоумённо взирали на них. — Господа, мы вас не понимаем, — высказался Сергей. — Я и сам себя иногда не понимаю, — со смехом откликнулся Орест, запрыгивая в экипаж. Притворяется? Если так, то он просто мастер притворства. Хотя его радость выглядела вполне искренней. Странные у него всё-таки перепады настроения… До дома Ореста они доехали без неприятных приключений. Настроение у Ларионова снова выровнялось, он уже не болтал (неужели такое возможно?!), но насвистывал весёлую мелодию. — Не хотите зайти? — спросил Орест, стоя перед дверью в парадную. — Обсушитесь, пообедаете, может быть? Вышло бы неплохо, но Николаю нужно было обдумать некоторую информацию. — К сожалению, не могу, Орест Иванович. Расследование зовёт. — Жаль… Тогда будем прощаться, — Ларионов сжал ладонь Николая обеими руками и пару раз встряхнул. — Знаете, после общения с вами так легко становится. Надежда появляется… Почему при его повышенной энергичности и жизнерадостности у него в речи периодически проскакивают настолько мрачные нотки? И почему его напугало упоминание чернил? Что он скрывает? Николай понял, что чувствует беспокойство. Он и до этого считал, что Ларионову грозит опасность, а теперь ощущение стало только больше. Над ним словно нависло что-то злое. Может, и правда стоит остаться? Но здесь уже Сергей с Иваном, да и защита неплохая от нечисти. Хорошо, дома он, возможно и защищен, но как быть с его вечерней поездкой? Очень просто… — Я хотел бы съездить к башне вместе с вами, — предложил Николай. — Правда? — обрадовался Орест. — Это было бы просто замечательно! Вы будете первым, кто увидит работу её часового механизма в полноценном варианте. Тогда, где встречаемся? Вы подъедете туда? Или мне заехать за вами? — Я сам подъеду. Куда и к какому времени? Орест назвал ему адрес и объяснил, как проехать. — Запуск будет ровно в восемь. Если опоздаете — всё пропустите, — с привычным прищуром улыбнулся Орест. — О, это будет ужасно! Надо ещё убедить Якова поехать вместе. Где он, кстати? Ответ на этот вопрос Николай решил найти, уже попрощавшись с Орестом и сидя в карете, направлявшейся домой. Заодно и в использовании зеркала можно потренироваться. Чем там Яков занят? Николай откинул крышку, посмотрел на своё отражение и со всех сил представил Гуро. Через некоторое время он начал погружаться в транс. Так… Кажется, он видит чужими глазами. Понятно, чьими. Улицы, улицы… Опять какой-то гадюшник… Сколько же можно?! Жуткий кабак, совершенно разномастная, но одинаково непотребная публика — тут и люди в форме, но с испитыми лицами, и явные преступники, некоторые даже с клеймами на лицах, и какие-то жуликоватые типы, и дамы лёгкого поведения… Накурено страшно. Яков проходит мимо посетителей, окидывая их равнодушным взглядом и идёт куда-то… Помещений в этом странном месте довольно много, в некоторых происходит совсем уж непотребство. Яша, ну куда тебя понесло? Яков находит плюгавого типа, невысокого, с бегающими острыми глазками и будто проеденной молью проплешиной, расспрашивает его… Это скупщик краденного. И, похоже, некто, похожий на Глеба, сторговал ему что-то. — Это Гуро! — закричал кто-то позади. Плюгавенький мужичок побледнел и сполз под стол. Яков обернулся. Перед ним была группа из шести человек под предводительством высокого типа самой, что ни на есть, бандитской наружности, которому, к тому же, не мешало бы принять ванну. Его лоб закрывали волосы — не иначе, там было клеймо. Выглядел он ужасно, а настроен был ещё хуже. — Думал, сучара, я тебя не узнаю?! — прорычал он. — Да я не сдох, пока по Сибири мотался, только чтобы до тебя добраться! С этим возгласом он кинулся на Якова. — Яша! — закричал Николай и очнулся. Какой ужас! Их много, а он там один! — Данила! — что есть сил позвал он. — Тормози! Надо срочно понять, где Яков! Данила должен узнать это место!