Связь

Николай задавал Овсову вопросы и записывал ответы, но его интерес в данный момент был сосредоточен на Марине, которую допрашивал Яков. Тот знал её ранее… И она, похоже, работала с ним. Почему же теперь они чуть ли не враги? И почему Яков отправил его общаться с Овсовым, хотя от Марины, очевидно, можно было получить гораздо больше ценной информации? А с Овсовым прекрасно разобрался бы и один Алексей. Последний сейчас сидел рядом с Николаем и проявлял гораздо большее рвение, нежели сам Гоголь. Прямо источник неистощимого энтузиазма… Овсов раздражающе бубнил. Разговор уже давно вышел за пределы главной темы и держался только за счёт интереса Алексея, который, очевидно, хотел выжать из задержанного максимум информации. Николай заглянул в записи. Всё было очень просто: Швецов уже не первый раз улаживал проблемы при помощи Овсова и его людей. Колышев, похоже, не утруждал себя поисками исполнителей грязной работы, полностью спихнув эту задачу на управляющего. С крупными бандами Швецов связываться не захотел — они заметнее, и проблем с ними, в случае недопонимания, было бы больше. Овсов же с поручениями вполне справлялся, цену не заламывал и границ не терял, избегая лишних вопросов. В этот раз Швецов снова обратился к нему с заданием. Убийства он поручал очень редко, чаще требовалось просто припугнуть кого-то. Овсова удивила кандидатура — невразумительный парень, особенно ничего из себя не представлявший, а убить его надо было максимально быстро. Овсов согласился. Вот, собственно говоря, и всё. Что-то царапнуло внутри. Несостыковка… После осмотра шхуны создалось впечатление, что всего два человека не могли организовать такую деятельность, для неё требовалось гораздо больше участников. Так почему тогда Швецову понадобилось привлекать Овсова? Тот, как понял Николай, раньше разбирался только с проблемами, возникавшими у Колышева и его помощника именно в их обычной, без примеси всякой магии, торговой деятельности. Но ситуация с Глебом была совсем другого плана… Интересно, что Яков скажет на этот счёт? Овсов раздражал. Он, не задумываясь, готов был убить ни в чём не повинного перед ним и совершенно незнакомого ему человека. Николая уже тошнило от количества отвратительных персон, встретившихся ему за последнее время. Ну, по крайней мере, Овсов испытал то, что чувствовал обречённый. И поделом ему. Может, хоть что-то он осознает? Николай поглядел в грубое лицо Овсова. Тот встретился с ним взглядом и быстро отвёл глаза, слегка сдвинувшись назад. Признал в нём нечисть? Неприятно… А вообще — плевать! Как мог судить о нечисти тот, кто сам делал отвратительные вещи? Гоголь отпил воды из стакана и понял, что предпочёл бы чего покрепче. Надо бы выйти, подышать свежим воздухом. Тут уже и так всё ясно. Выйдя на улицу, Николай сощурился от яркого солнца. Однако, засиделись они с этим допросом… Недавно спавший город проснулся и разбудил своих жителей. Мимо пробегали служивые, спешившие на работу, грохотали колёса экипажей, покрикивали извозчики, по реке плыли небольшие судёнышки. Где-то и Глеб сейчас встречает это утро… Какое оно для него? Ему страшно? Больно? Одиноко? Или в нём проснулась жажда мести? Николаю с Яковом совсем чуть-чуть не хватило времени, чтобы встретиться с ним, да ещё и зеркало оказалось разбито. Это вызывало сильнейшую досаду. Немного пораньше — и они нашли бы его! А фактически — спасли. Пусть Овсова задержали, но на этом опасности для Глеба вряд ли заканчивались. Гоголь почувствовал очередной укол жалости, повлекший за собой вспыхнувшую злость. Кто позволил тем мерзавцам так обращаться с людьми, обладающими силой?! «Да если уж на то пошло, это мы можем управлять, а не они», — подумал он, и тут же осёкся. Гордыня до добра не доведёт. — В правильном направлении мыслишь, — прошелестел рядом чей-то голос. Будто старую пожелтевшую страницу книги перелистнуло ветром. Николай повернулся на звук и увидел непроглядно чёрный силуэт. Тень. Солнце закатилось за чернильную, будто нарисованную тучу, по реке потекли уже знакомые разводы, от воды потянуло промозглостью. Очертания людей смазались и вскоре они превратились в такие же силуэты, как стоявший перед ним. — Кто ты? — спросил Гоголь. — Тебе так важно знать, кто я? — прошипел явившийся. Знать об этом существе ему хотелось абсолютно всё. Николай резко выбросил руку вперёд, желая коснуться Тени. Он хотел вызвать видение, но вместо этого, с мерзким чавкающим звуком в его сторону полетели брызги чернил, а кисть руки оказалась испачкана. — Вот так же пачкаются и души, — вновь послышался неприятный тусклый голос. — Ты поэтому убиваешь? Твои жертвы, как и Колышев, тоже были в чём-то виновны? — Тебе так нужны причины? — Твои послания. Они ведь несут какой-то смысл? И Глеб освободился благодаря тебе. Получается, ты помог ему? — Глеб — оружие, которое обратилось на замыслившего дурное. — Значит, остальные тоже замышляли что-то плохое? — Кто, остальные? — Предыдущие шесть жертв. — Шесть? Ты уверен в этом числе? Почему не семь? Или пять? А может, три, или вообще ноль. Или несколько тысяч? Что он имеет в виду? — Но записки, которые ты оставляешь на телах? — Напиши такие же и подкинь к любому обнаруженному тобой трупу. — Я не понимаю! Зачем мне это делать? — Узнаешь, насколько быстро тебе припишут то, чего ты не совершал. — Конечно, мне это припишут, если я сам укажу на себя. — А если на тебя укажет кто-то другой? Посмотри на ход своих мыслей — сначала ты считал меня абсолютным преступником, ведь я оставил записки рядом с людьми, которые не были замечены в нарушениях закона. Теперь, найдя моё послание рядом с виновным, ты готов и остальных записать в таковые. Ты не знаешь, что они совершили, но, если я расправился с одним преступником, который тебе омерзителен, значит, вероятно, я следую по пути справедливого возмездия. Не находишь это забавным? Николай запутался. Убивал ли незнакомец остальных, или нет? Но ошейник на Глебе ведь не мог расстегнуться самостоятельно. — Но ты не отрицаешь, что способствовал смерти Колышева, направив его «оружие» против него самого? — Не отрицаю. Так даже интереснее. — Колышев сделал тебе что-то плохое? — Может, он мне просто не понравился? — А кто ещё тебе не понравился? — Это обязательно должно быть причиной? Гоголь начал терять терпение. У него и так дел много, так ещё и этот тип загадками сыплет. — Хватит! Чего ты хочешь, выстраивая непонятные словесные каламбуры? Претендуешь на оригинальность? — Предположим, скажу, что претендую, дальше что? — Так покажи себя, остальные должны знать такого невероятного оригинала в лицо! Или боишься? — Но я разве скрываю себя? Ты ведь меня видишь, — незнакомец провёл рукой от своей головы вниз. — Ага, а самое главное-то и не видно! — Лицо ты имеешь в виду? Вот это да! Ты видишь саму суть, но жалуешься, что тебе не продемонстрировали внешнюю оболочку? Когда это наружное стало главнее внутреннего? Облик можно принять абсолютно любой. Например, вот… Собеседник придвинулся совсем близко к Николаю, а на тёмном силуэте стали вырисовываться черты. Вскоре перед Гоголем возникло… его собственное лицо. — Так тебе проще? А ведь и правда, общего у нас больше, чем ты думаешь. — Какого ещё общего? — опешил Николай. — Я бы никогда не стал заниматься подобным! — Так ли хорошо ты себя знаешь? — улыбнулся двойник. Смотреть на него было невыносимо. — Кто ты?! — прорычал Николай. — Не смей прятаться за моим обликом! — Хорошо, — быстро согласился тот, и принял облик Колышева. Ещё хуже… А тот, между тем, продолжил: — Мы все прячемся за каким-нибудь обликом, но что прячется за ним? Знаешь, что лучше всего позволяет увидеть, какой человек на самом деле? — Что? — Отсутствие наказания. Позволь людям свалить всё на козла отпущения, который заплатит за их грехи и посмотри, как они себя раскроют. Моральные принципы — блажь для идеалистов. — Ты не прав. Фальшивый Колышев усмехнулся и толкнул его. Потеряв чувство опоры, Николай полетел вниз. Очнулся Гоголь на незнакомой улице. Поднявшись, он побрёл, сам не зная куда, надеясь выйти к знакомым местам. Мимо него проходили люди, и каждый провожал его взглядом: испуганным, сочувствующим, злорадным, презрительным — на лицах попадавшихся незнакомцев отражались самые разные чувства. Кто эти люди? Почему они выглядят так, будто знают его? Наконец, одна женщина не ограничилась наблюдением, а подбежала к нему: — Бедненький мой! — всплеснула руками она. — Да что ж ты петлю висельную на руке таскаешь! А чумазый какой! С этими словами она стала дёргать Николая за рукав. Опустив глаза, он увидел, что поверх ткани у него и правда была накручена верёвка, оканчивавшаяся петлёй. Она была заляпана чем-то чёрным. Его руки тоже были испачканы. Похоже, чернилами… Гоголь в ужасе стал пытаться снять верёвку с себя, но она не поддавалась. Вокруг стали собираться люди, тыкавшие в него пальцем и выкрикивавшие гадости. — Отстаньте от него! Он ни в чём не виноват! — закричала женщина. — Яблочко от яблони недалеко катится! — ответил кто-то из толпы. Парочка мальчишек подняли с земли комья грязи и запустили в Николая. Заслонившись руками он отступил, споткнулся обо что-то и упал. Всё стихло, но через некоторое время послышались шаги. — Да-а-а, убогое же вы представляете зрелище, господин Гоголь, — язвительно выплюнул подошедший. Голос был Николаю очень хорошо знаком. И встречаться с его обладателем ему совершенно не хотелось. Какой-то момент он даже подумал, не продолжить ли лежать, притворяясь бессознательным, но тут подошёл кто-то ещё. Нет, отсутствие реакции может привести к ещё более дурным последствиям. Николай нехотя поднял голову. Ну да. Лермонтов. Как всегда полон яда. И злорадства, поскольку объект, на который можно излить этот самый яд, совсем близко. А рядом с ним Пушкин… С ним встречаться хотелось ещё меньше… Николай лихорадочно огляделся и понял, что быстро скрыться обратно в здании Третьего отделения ему не удастся. Как оказалось, под влиянием видения он отошёл от него и свернул на небольшую улочку. — Николай Васильевич, вы в порядке? — как ни в чём не бывало спросил Александр Сергеевич. — Да, да… — неразборчиво буркнул Николай, быстро поднимаясь на ноги. — Не стоило беспокоиться. — С чего бы это Александру Сергеевичу беспокоиться о таком ничтожестве как вы? — скривился Лермонтов. Николай не нашёлся с ответом и опустил голову. В общем-то, в своём понимании, он не совершил ничего плохого, ведь его выбор был продиктован сердцем, а не корыстью. Однако сейчас, перед Пушкиным, он совершенно стушевался, не имея сил даже поднять взгляд. — Мишель, прекратите оскорблять Николая Васильевича, — спокойно сказал тот. — Оскорблять! Да если бы не ваша просьба, я бы его давно на дуэль вызвал! Дешёвый предатель! — Лермонтов разбушевался не на шутку. — Гоголь, неужели быть подстилкой Гуро настолько приятно, если ради этого вы отказались от дружбы Александра Сергеевича? — Что?! — возмутился Николай. — Да как вы смеете?! — На правду не обижаются, — Лермонтов ехидно улыбнулся. — Всем известен похотливый интерес Якова Петровича к смазливым мужчинам вроде вас. И много у него ещё таких комнатных собачек? Не дерётесь за его внимание? — А вы зачем интересуетесь? Хотите стать одной из них? Ну так адресуйте свой вопрос самому Якову Петровичу, поскольку мне ни про каких «собачек» ничего не известно, — холодно ответил Николай. Фраза о всем известных похождениях Якова задела его за живое и всколыхнула на время утихомирившуюся ревность. Лермонтова сначала перекосило от злости, но потом улыбка вернулась на его лицо. — Уж больно плохо некоторые из них кончают. Впрочем, так вам и надо. Предатели иного не заслуживают. — Мишель, прекратите! — уже довольно резко одёрнул его Пушкин. — Что вы имеете в виду? — спросил Николай. — Николай Васильевич, на самом деле, мы именно по этой причине и хотели встретиться с вами, да всё никак не удавалось подобраться так, чтобы ваш новый друг нас не заметил. А причина вот в чём: к нам недавно присоединился человек, работающий в элитной лечебнице для душевнобольных. Он передал весьма интересные сведения. Лермонтов при этих словах обречённо закатил глаза. Николай мог его понять — Пушкин, по сути, выдавал ценного информатора тому, кто предал их тайное братство. Неужели, несмотря на произошедшее, он продолжал считать его человеком, достойным доверия? — Александр Сергеевич, зачем вы рассказываете мне это? Мы ведь по разные стороны теперь. — Затем, что я доверяю своему чутью на людей. Вы дурак, Николай Васильевич. Наивный мальчишка, попавший под обаяние, безусловно, харизматичной личности. А вот какие планы у этой личности на вас — большой вопрос. Гуро умён и очень опасен. И последняя полученная информация заставила меня всерьёз обеспокоиться о вашей участи. Николаю стало горько от всего происходящего. Для тайного братства он был предателем, достойным только презрения, и Лермонтов, хоть и чрезмерно, но демонстрировал именно то, что испытывали к нему и остальные участники. Однако, Александр Сергеевич всё равно хотел защитить его от угрозы. Николай был более, чем уверен в мнимости этой угрозы. Невозможно, чтобы Яков представлял для него опасность. Но Пушкин верил в её реальность. Насколько должен быть прекрасен душой человек, чтобы искать встречи с тем, кто от него отвернулся, желая предупредить? Какое благородство сердца! — Чего позеленели, Гоголь? Испугались? То-то же, не всё вам на дармовых харчах сидеть, скоро и расплата придёт, — ввернул очередную гадость Лермонтов. «Умолкнет он когда-нибудь?» — со злостью подумал Николай, посылая ему убийственный взгляд. — Александр Сергеевич, давайте просто разойдёмся и забудем об этой встрече, будто её и не было вовсе. Не думаю, что Яков Петрович может замышлять против меня дурное. Благодарю вас за заботу и хочу сказать: вы — великий человек, которого я всегда буду уважать. Но, пожалуйста, давайте больше не будем заводить разговоров на эту тему, — с чувством произнёс Гоголь. — Разве знание может навредить? Что плохого случится с Гуро, если вы просто получите информацию? — продолжил настаивать Пушкин. — Как ею распоряжаться — ваше дело. Несмотря на опечаленность ситуацией, Николай едва не рассмеялся от вида Лермонтова. Тот готов был буквально лопнуть от злости. Но действительно, так ли плохо он поступит, просто выслушав Пушкина? Немного подумав, он кивнул: — Чем вы хотели поделиться? — Вам о чём-нибудь говорит имя Арсений Демидович Градов? — Нет… — растерянно ответил Николай. — Немного расскажу о нём. Это симпатичный молодой человек, на вид немного младше вас. Но только на вид. В лечебнице, как говорят, Арсений находится уже довольно много лет. — А что с ним? Почему он находится в лечебнице? И при чём здесь Яков Петрович? — Арсений ни на что не реагирует. Сидит днями и ночами, глядя в одну точку. Не иначе, повредился рассудком. Но в результате чего? Что же касается Якова Петровича, то он частый гость у господина Градова. Приходя, Гуро всегда тщательнейшим образом расспрашивает врача о его состоянии. Но здесь врач предсказуем и ничем новым порадовать не может. — Сколько конкретно времени Арсений уже в таком состоянии? — Лечебницу открыли двенадцать лет назад, и он там с самого начала. Но врач как-то обмолвился, что в нынешнем положении господин Градов оказался чуть ли не тридцать лет назад. А внешне он никак не меняется. О чём это может говорить? «О наличии у него силы?» — подумал Николай, но не ответил. Пушкин продолжил: — Кстати, на строительство лечебницы средства пожертвовали Бенкендорф, Гуро и ещё ряд высокопоставленных персон, возможно, входящих в состав их тайного общества. Так что неизвестно, каким целям служит это заведение. — Возможно, самым очевидным — лечению людей, — с некоторым раздражением ответил Николай. Ему стало очень неприятно от того, что Якова подозревали во всех грехах даже там, где он выступал как благотворитель. — Ваш человек ведь пока не заметил ничего из ряда вон выходящего? — Пока нет, — с неохотой признал Пушкин. — За исключением самого Арсения, конечно же. — Ну вот видите. И с Арсением могло произойти всё, что угодно, почему обязательно надо искать в этом вину Якова Петровича? — Что я слышу, прямо умереть можно от умиления! — вмешался Лермонтов. — Не напомнить ли вам ваши же рассказы о том, как подло поступил Гуро в Диканьке? Что он собирался сделать со Всадником? Судить по закону? Нет, он на нём эксперименты хотел ставить, ради поисков бессмертия. А сколько ещё у него было таких подопытных крыс? Не боитесь стать одной из них? — Я, с ваших же слов, уже в качестве комнатной собачки, вы уж определитесь, — съязвил Николай. — А одно другому не мешает, — в лице Лермонтова появилось что-то зловещее. — К тому же, у таких, как Гуро, интерес к чьей-то персоне длится очень недолго. Наиграется с вами — отправитесь в расход. Николая передёрнуло. — Вы отвратительны! — вырвалось у него. Он тут же пожалел о своей грубости, но Лермонтов, как ни странно, не обиделся, более того, он наблюдал за Гоголем с заметным удовольствием. Похоже, задев Николая за живое, он испытал радость. Да, такое Николай замечал за ним и ранее. Было что-то садистское в его стремлении давить людям на больные места, доводя последних до исступления. Будучи в тайном братстве, с Лермонтовым Николай старался держать дистанцию, и не раскрывать душу, хотя тогда он не был его мишенью. А теперь стал, и уже поддался на провокацию. Неприятно. — Мишель, успокойтесь, или я больше вас никуда не возьму, — пригрозил Пушкин. — Но, Николай Васильевич, задуматься есть над чем, согласитесь? — Не соглашусь, — отрезал Николай. — И не до конца понимаю, что конкретно я могу сделать с полученной информацией? — Вам стоит попасть в лечебницу и взглянуть на Арсения. — И что мне это даст? — Ваши способности, возможно, сумеют раскрыть картину произошедшего. Наш человек дежурит там каждый день. Он проведёт вас. Николай не знал, что и думать. Тайно проникнуть к Арсению было бы омерзительно по отношению к Якову. Возможно, лучше просто спросить у него? Но Гуро не особо-то стремился распространяться о своём прошлом, с чего бы ему отвечать? Кроме того, параллельно придётся раскрыть информатора Пушкина. Но ведь этот самый информатор собирает сведения о его любимом человеке, разве он не обязан тут же рассказать ему всё, как есть? И предать доверие Пушкина? Но кто теперь для него Пушкин? Разве его доверие важнее интересов Якова? Каких интересов?.. Из памяти всплыли обрывки их недавнего с Яковом разговора… «Контролировать при помощи обруча очень сложно… Были случаи помешательства или гибели обладателя силы…» «Ты использовал на ком-нибудь такой обруч?» «Предположим, скажу, что использовал…» Неужели, причина состояния Арсения в этом? Николай сжал виски. Ну зачем его занесло сюда, где ему встретились старые знакомые с такими новостями? Пушкин, между тем, обратился к нему: — Когда — и если — будете готовы — дайте мне знать. Уверен, вы сможете отправить ко мне Якима. Я освобожу от дел ближайшие несколько дней, но если не застанете меня, вас проводит мой слуга Фёдор. Ему можно доверять. — А если вы посмеете нас предать, я застрелю вас! На дуэли или просто — не имеет значения. Честь вами уже всё равно давно позабыта, — пригрозил Лермонтов. — Мишель, можно было обойтись и без угроз… Николай Васильевич, жду вашего сигнала. А сейчас нам пора. Старые знакомые развернулись и скрылись за ближайшим поворотом, но прежде Лермонтов успел послать Николаю ненавидящий взгляд. Да Николай и сам себе сейчас был противен. С какой стороны ни глянь — он всё равно получался предателем. Гоголь зажмурился и застыл. На него внезапно накатила такая апатия, что он, не в силах устоять на ногах, опустился на землю и уткнулся лицом в колени. Никуда он не пойдёт, тут и останется сидеть. — Вот ты где! — раздался радостный возглас. Николай поднял голову и увидел, что к нему со всех ног летел Алексей. — А мы тебя везде обыскались! Почему ты сидишь, с тобой всё хорошо? — Задумался просто… Вставать по-прежнему не хотелось. Алексей странно поглядел на него, затем подал ему руку: — Давай быстрее возвращаться, Яков Петрович нервничает. Ну вот, теперь ещё и Яков нервничает… Якова пришлось поискать, так как он тоже активно включился в поиски Николая. Наконец, они снова оказались вместе. — Прости, — сказал Гоголь. — Я не специально ушёл. Это из-за видения. Яков и правда был сильно встревожен. Что его так напугало? Нельзя сказать, чтобы Николай особо далеко отошёл… Глядя на него, Гоголь почувствовал сильнейшие угрызения совести. Гуро беспокоился за него, а он… — Думаю, нам надо поделиться друг с другом информацией, — предложил Яков и указал на скамейку. — Давай присядем. Они устроились на скамейке. Николай рассказал сначала про Корзинщика, затем о том, что ему привиделось — и про безликого незнакомца, и о своих непонятных похождениях с петлёй на руке. Яков тоже поведал немало интересного. — Я пока не могу вывести точной теории, но сдаётся мне, что расстегнувшийся обруч из рассказа Марины может так же быть связан с действиями Тени, как и обретение свободы Глебом. Интересны слова Тени в вашем разговоре о том, что Колышева убило собственное оружие. У того покупателя, получается, произошло то же самое. Правда, разница есть. Сила Глеба обратилась против Колышева не сразу. Что-то помешало Тени? Или она была не в курсе, что Глеб у Колышева? И как она вообще это провернула? Просто расстегнула обруч, или испортила его? Жаль, что нельзя посмотреть хотя бы один из них. — С торговцами всё более или менее понятно. Тень и сама могла когда-то побывать в роли «оружия», каким-то образом обрести свободу и теперь мстить. Сама… Знаешь, сдаётся мне, это всё-таки мужчина. — Слово «тень» — женского рода, — усмехнулся Яков. — Ну ладно, пусть будет в значении «он». Про его пристрастность к торговцам мы уже с тобой говорили, вполне тянет на причину некоторых совершённых им действий. Но при чём здесь чиновники? Их биографии проверялись, если бы они все были замешаны, что-то бы всплыло. Да и с этими убийствами всё странно. Если наш знакомец тебе не солгал, получается, что, на самом деле, он расправился с меньшим количеством людей. Но зачем приписывать себе другие случаи? Что и кому он хочет этим сказать? — Яков немного подумал и добавил: — В твоём новом видении я вижу нечто общее с тем, про казнь, где я, по твоим словам, приговор выносил… Такое чувство, что воспоминания принадлежали человеку, неравнодушному к казнённому. И, по всему выходит, что это никто иной, как Тень. — Похоже на то… «Яблочко от яблони»… Так обычно говорят о детях… Мог ли это быть, предположим, сын повешенного? Но при чём тут чернила? Разве осуждённых ими обливают? Петля была испачкана, руки у меня — то есть, у него — тоже. — Чернила могли пролиться уже потом. Странно, как этому самому родственнику вообще удалось забрать петлю. Слушай, а что, если это была не казнь, а самоубийство? Сводящие счёты с жизнью, как правило, пишут записки. Чернильница, конечно, была рядом. Сын увидел произошедшее и от страха перевернул её — они и пролились, — высказал догадку Яков. — Но как же тогда моё прошлое видение, где ты выносишь приговор? — Вынесение приговоров в любом случае в мои обязанности не входит, как я уже говорил. Скорее всего, это в сознании того, чьи воспоминания ты увидел. Он считает, что именно я подтолкнул его отца к такому действию. Не иначе, как в результате расследования. Теперь мы знаем важную деталь биографии Тени. — А самосуд ты никогда не совершал? — Ты намекаешь, что это я расправился с его незаслуженно обвинённым отцом, выдав затем совершённое за самоубийство? — укоризненно спросил Яков. — Но ты ведь мог? — С незаслуженно обвинённым? — повторил Гуро. — Как же плохо ты обо мне думаешь. — Предположим, ты был уверен в его виновности. — Если я был уверен, значит, он действительно совершил преступление. — То есть, подобный случай может найтись в твоей практике? — Тебе ещё немного потренироваться, и ты душу своими вопросами вынимать будешь. — У тебя учусь. Так было или нет? Яков прикрыл глаза и потёр переносицу, вспоминая. — Вот чтобы всё так совпало — и виновный, и его сын, и причины смерти… И не обязательно я приложил к ней руку… — бормотал он, затем, наконец, сказал: — Да, есть кое-что похожее… — И что же? — нетерпеливо спросил Николай. — Очень давний случай… Кстати говоря, пересекается и с моим внедрением в секту. Я тогда приехал в один захолустный городишко, выполняя задание Наставника. Знаю, что тебя заинтересует, какое именно, ты же у меня дотошный, так вот — я искал артефакт. Про него сейчас говорить не будем, он к делу отношения не имеет. Важно то, что пока я находился в городке, меня поразило происходившее там. Такое гнильё, как чиновничья верхушка этого места, надо было ещё поискать. По сути, они ничем не отличались от организованной преступной группировки. Но наказание, в итоге, всё же их настигло, а один мелкий чиновник действительно повесился, хотя виновен он был лишь в том, что, зная о происходившем, никак не попытался сообщить куда следует. Трусливый был. Несколько главных действующих лиц ответили, но не по закону. И нет, я здесь не при чём. Они стали жертвами проклятия, — Яков усмехнулся. — Ух ты… — только и сказал Николай. Столько информации он получить за раз не ожидал. Хотя, информации-то много, но большая её часть осталась ему непонятна. — Что за проклятие? — Городские чинуши нагло нарушили покой одного недоброго создания, — сказав это, Яков до странного пристально посмотрел на него и замолк, будто сопоставляя что-то у себя в голове. Гоголь смутился. — Почему ты так на меня смотришь? — Да так… Знаешь ли, иногда прошлое через годы раскрывается в новом свете… — Не понимаю… — Я и сам пока не особо, — Яков улыбнулся. — Как пойму, так объясню всё тебе. — Сплошные загадки. Я бы хотел услышать более подробную версию этой истории. — Мне кажется, лавочка в центре города — не лучшее место для её изложения. К тому же, мне нужно вспомнить детали. — Ладно, — быстро согласился Николай, но затем спросил: — А у того мелкого чиновника была семья? — Да. Жена и двое малолетних сыновей. — И что с ними стало после случившегося? — Вдова повторно вышла замуж и уехала. Дальнейшую её судьбу я не отслеживал. — Ну так всё сходится! — воодушевился Гоголь. — У нас слишком мало фактов, чтобы быть уверенными. Хотя, за неимением других версий, эту пока можно принять как вероятную. Но почему тогда в видении Яков предстал как судья? Этот вопрос Николай тут же повторил вслух. Гуро прищурился, видимо, вспоминая подробности. — У нас был с ним разговор. Как раз на тему его действий и той участи, которая его могла настигнуть, если он стал бы продолжать в том же духе. Я хотел его припугнуть. Собственно говоря, наш разговор стал для него последним. — Звучит несколько двусмысленно. — Да хватит тебе! — с неприкрытым возмущением возразил Яков. — Ничего я ему не делал! — Но кто-то из его сыновей, похоже, наблюдал за вами, и теперь придерживается другого мнения. — Не буду спорить, всё возможно. — Тогда надо срочно справки наводить насчёт семьи того чиновника! В глазах Якова мелькнули ироничные искорки. — Какой ты у меня деятельный, — сказал он и погладил Николая по макушке. Что за несерьёзное отношение?! — Эй! — Николай мотнул головой, отстраняясь от его руки. — Разве это предложение глупое? — Вовсе нет. Но, поскольку дело происходило в маленьком городке, ещё и очень давно, то сомневаюсь, что сведения удастся так просто обнаружить, тем более, если мы будем просто подавать запрос. Раскапывать такую информацию лучше самостоятельно. Другими словами — нам потребуется поехать в командировку. Сам подумай, сколько это займёт у нас времени. — Ну и что? Тень-то надо искать. — Надо. Но сейчас у нас проблема более насущная — происки Колышева и компании. Кстати говоря, Тень и к ним имеет какое-то отношение, так что, возможно, раскапывая это дело мы найдём что-то и по ней. А всё сразу успеть невозможно. Но как только мы разберёмся здесь, обязательно примемся и за поиски информации по тому случаю. Запрос я, конечно, подам уже сегодня, но не думаю, что он принесёт результаты. Николаю хотелось, чтобы всё делалось быстрее, но чем он мог возразить? Действительно, не срываться же сейчас в командировку. Возникла пауза. Секунды текли одна за одной, а они сидели рядом и просто смотрели в глаза друг другу. Мир вокруг для Николая застыл и словно попал за границы стеклянного купола. Перед ним был только Яков. Гоголь понял, что не желает иметь от него секретов. Ему нужно было сделать выбор и он его уже сделал — безоговорочный. Любовь не должна жить во лжи. — Яша, я должен тебе… кое-что сказать… — сбивчиво начал Николай. — Я слушаю тебя, — ласково улыбнулся Яков. Если любишь человека, ему нужно доверять… Но что за это будет Пушкину? Яков лучше, чем они думают… Сцепив пальцы, Николай постарался собраться с мыслями. — Когда я… — начал было он, но тут его внезапно прервали. — Яков Петрович! — к ним подбежал жандарм. — Александр Христофорович срочно вызывает вас к себе. Бенкендорф… Николай почувствовал, как холодеет внутри. — Зачем он тебя вызвал? — спросил он, когда Яков отпустил жандарма. — Известно зачем — мозг полоскать. Почему так медленно идут поиски Тени, почему по городу бегает Ветров с его опасными способностями, почему Колышев оказался преступником и самое главное — почему так мало отчетов. Начальство, одним словом. Лжёт… Его что-то беспокоило и это уж точно не претензии руководителя. Холод окончательно сковал всю бурю эмоций, испытываемых им ещё буквально миг назад. — Бенкендорф может и подождать. Что ты хотел мне рассказать, Ники? — мягко поинтересовался Яков. — На самом деле, это глупости, Яша, — отмахнулся Николай. Момент был потерян. — Лучше скажи, чем мне сейчас заняться? Кстати, мы совсем забыли про Ларионова, а ведь он, между прочим, как-то связан с Тенью, учитывая, что именно с послания, адресованного ему, я получил то видение. Давай я к нему съезжу и порасспрашиваю более детально? Яков помрачнел. — Ники, вообще-то, я хотел отправить тебя домой. Ты, как обладатель силы, сейчас находишься в группе риска, поэтому тебе не стоит ходить одному. Николай застыл от изумления. Ещё чего не хватало — дома сидеть, когда расследование в самом разгаре! — Но ведь это началось не сегодня и даже не вчера. А если мы их не найдём, что же мне, вообще никуда лишний раз высунуться нельзя будет? — Ники, почему обязательно надо спорить? Ты хочешь попасть к работорговцам? — Если я к ним попаду, разве лучший следователь столицы не сумеет меня спасти? — насмешливо спросил Николай. — Ты буквально только что выразил опасение в том, что мы не сумеем найти этих самых торговцев. Так-то ты веришь в мои способности. — Как в них можно не верить? Просто я не хочу прятаться, это глупо. Пользы от моего сидения дома никакой не будет. К тому же, думаю, я смогу разговорить Ларионова. — Если только Ларионов действительно что-то знает, а не сделал Тени кривой интерьер, и теперь она — то есть, он, — просто высказывает своё мнение о его талантах. Тень в модном особняке! Николай нашёл это смешным, но потом смутился и заметил: — Мне кажется, о талантах Ореста Ивановича не стоит судить по интерьерам и особнякам, ведь они соответствуют вкусам заказчиков, и только. — О, да Ларионову повезло — обзавёлся защитником. Ещё статью о нём напиши. Хотя, их и без твоего участия предостаточно, но ты можешь пополнить очередной модный дамский журнал хвалебными дифирамбами. — Мне кажется, ты слишком к нему критичен. — Его слишком много. Вот уже даже в наше дело затесался. — Разве он виноват в этом? Не представляю, чем он мог досадить Тени. И ещё меньше представляю, как я буду вести с ним об этом разговор. — Ты всё-таки с заказов начни, — насмешливым шёпотом посоветовал ему Яков. — Вдруг я прав. — Яков, ну не смешно уже даже! — Ты зря так споришь. Будешь задавать вопрос в лоб — Ларионов замкнётся, и ты ничего из него не вытянешь. Беседу надо начинать с интересных для человека тем, тогда есть шанс его разболтать. Можешь, и правда, сказать, что статью о нём писать собрался. — Но тогда мне действительно придётся это сделать. Хотя… А вот возьму и напишу! Вы все, считающие себя знатоками искусства, видите в нём пустышку, хотя его проект храма был вполне красив. Он может создать нечто действительно достойное, если дать ему шанс, — внезапно разгорячился Николай. — Вот молодец. Это с ним и обсуди. Бери экипаж, Данилу в качестве кучера и можешь отправляться. Но один и на своих двоих нигде не ходи. Данила хорошо обучен навыкам боя и, в случае чего, сумеет прийти к тебе на выручку, так что с ним ты будешь в безопасности. Узнаю, что ты от него скрылся — посажу под замок и охрану, — пригрозил Яков. — А ты тогда на чём поедешь? — Неужели я себе экипаж не найду? Это единственный твой вопрос, или тебя ещё что-то не устраивает? — Всё устраивает, — вынужденно согласился Николай. — Кстати, а остальные твои слуги тоже обученные? — Борис да. Ты бы видел, как мастерски он управляется с разными видами оружия. Не хуже, чем с наведением порядка в доме, — с довольным видом, и даже какой-то скрытой гордостью ответил Яков. — Вот как… Надо срочно предупредить об этом Якима. Может, хотя бы тогда он станет повежливее? — В общем, Ники, надеюсь, мы с тобой договорились. Будь предельно осторожен и, если заметишь что-нибудь подозрительное — лучше сразу едь домой, или спрячься. С Данилой не спорь. Я дам ему свои указания, и он будет подчиняться им. — Что?! — возмутился было Николай, но под взглядом Якова быстро усмирил свой пыл и умолк. Гуро не шутил, когда грозился запереть его. Но как же это раздражает! Почему он считает такой контроль нормальным? Николаю много чего захотелось ему высказать, да только подобная неосмотрительность обернулась бы проблемами в расследовании. Ладно, возможность обязательно появится позже. — Всё-таки есть претензии? — продолжая внимательно смотреть на него, поинтересовался Яков. — Нет у меня претензий, — ворчливо ответил Николай. — Умничка. Тогда удачи в расспросах, — Гуро мягко сжал его ладонь. Гоголь уже собирался идти к экипажу, как ему в голову пришла просто замечательная мысль. И как он только раньше не догадался? — Подожди-ка! Давай пройдёмся в сторону магазинов, — он оживлённо потянул Якова за собой. — Ты же не решил прямо сейчас заняться обновлением гардероба? На Ларионова хочешь впечатление произвести? Или мы подарок ему идём выбирать? — Подарок — хорошая идея, но сейчас не до него. А я действительно собираюсь прикупить совсем маленький предмет гардероба. Маленький, но невероятно полезный. — Прямо интрига! Николай поспешил к лавке, где торговали всякими мелочами. Добравшись до неё, он попросил показать ему складные зеркала. Яков понимающе улыбнулся. Неужели так быстро догадался? Не особо тратя время на выбор, Николай схватил самое тёмное — круглое, с фиолетовой крышкой, и приобрёл его. Теперь дело за малым. Стоило им только немного отойти от лавки, как Николай раскрыл зеркало и поднёс к лицу Якова. — Следить за мной собрался? — добродушно поинтересовался тот. — Именно! — подтвердил Гоголь. — Это же так просто. Теперь я всегда смогу тебя найти. — Смотри не переусердствуй. — Всё про тебя узнаю, — припугнул его Николай. — Мне пора к Ларионову. — Ему тоже зеркало покажи. — Обязательно. У Николая мелькнула мысль о том, что теперь он уж точно не сумеет связаться с Пушкиным, и попасть к Арсению. Но, может, оно и к лучшему? Ему очень захотелось поцеловать Якова в щёку, но вокруг были люди, поэтому он ограничился легкой улыбкой